Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)
Глава 48. Неприятие чужих советов
Михаил устроился в малой гостиной. В первые минуты после ареста друга и отъезда судьи Михаилу хотелось куда-то побежать, взять кого-то за грудки и вытрясти правду. Остановило только одно: он категорически не понимал, куда бежать и кого трясти. Потом плавно пришло осознание, что об аресте Вячеслава необходимо сообщить в Специальный комитет при особе Его Императорского Величества и сделать это нужно как можно скорее. Пришлось брать перо и бумагу.
Составлять документы в кабинете не хотелось – перед мысленным взором сразу появлялся Фёдор Николаевич, его слова, гримасы и ужимки, и писать что-то связное и осмысленное сразу становилось невозможно. В гостиной сосредоточиться было проще, а сосредоточиться было чрезвычайно важно, когда пишешь то, что рано или поздно прочтёт сам Ромадановский, без сосредоточенности нельзя. Михаил свёл брови и тяжело вздохнул, как наяву услышав бархатный голос Леонтия Афанасьевича: «Формулировки, мальчик! Учись говорить точно. С твоим даром – это нужно не для того, чтобы барышням пыль в глаза пускать, для тебя – это жизненная необходимость!»
Как давно это было! Полтора десятка лет назад? Скорее два, или чуть меньше. Князь Ромадановский встретился Михаилу, когда тот ещё и года в Моштиграде не прожил. Первый раз они столкнулись, кажется, в тотализаторе на петушиных боях. Михаил потёр недавно пострадавшую от пернатого драчуна ногу. Да, у кузнецова петуха явно был шанс добиться некоторых успехов на ринге.
Нет! С Ромадановским он познакомился не там. Петушиных боёв, как и медвежью травлю, Леонтий Афанасьевич не любил до крайности. Так что встреча была в тотализаторе, но на ипподроме. На конных скачках дело было. Михаил к тому времени не прожил ещё и года в столице. Пить не пил, но пускался в различные авантюры и жил на широкую ногу, несмотря на более чем скромное содержание от отца, который так и не простил поспешного отъезда, а вернее побега из дома. Тратил баснословные суммы на пустяки, пытался кружить юным барышням и зрелым дамам головы. Часто увлекался и каждый раз заваливал предмет своего интереса подарками. Ему не всегда отвечали взаимностью, он не слишком расстраивался и с лёгкостью переключался на следующее увлечение. О тратах никогда не жалел, подарки назад не требовал, о деньгах не думал. Пополнить кошель было просто. Азартные игры, карты, скачки, бега, бои – он по-хорошему не разбирался ни в чём, но выигрывал везде, отшучиваясь от настойчивых просьб приятелей поделиться секретом успеха тем, что дуракам везёт.
– Молодой человек, осмелюсь дать вам совет. Не ставьте на Красотку.
Тихий вежливый голос, внезапно раздавшийся за спиной, заставил юного Михаила вздрогнуть от неожиданности и едва не выронить билет, в котором приготовился поставить отметку. Он резко обернулся и увидел высокого импозантного мужчину, с узким, как бритва, лицом и пышными рыжеватыми бакенбардами.
– Леонтий Афанасьевич Ромадановский, к вашим услугам, – с лёгкой снисходительной усмешкой представился мужчина.
– Миш…Михаил Николаевич Милованов.
– Я не имею привычки вмешиваться в чужие дела, но очевидно, что в силу своего юного возраста вы можете попасть впросак. Красотка неплохая лошадь, но ей не победить. В этом заезде три фаворита: Ласточка, Воллар и Ария. Скорее всего, гонку выиграет кто-то из них. Ежели любите риск, то можно рассмотреть Летунью. Маловероятно, но небольшой шанс есть. Отмечу к тому же, что у всех четырёх мною перечисленных жокеи экстра-класса. Про жокея Красотки такого не скажешь. Некий Воронцов. Молодой и никому не известный. Увы. В любом случае не рискуйте большой суммой. Ваши родители этого не одобрили бы.
Михаил тогда благосклонно отнёсся к совету в целом, но вот это снисходительное упоминание родительского неодобрения, акцент на его молодости и неопытности заставили его ответить советчику резче, чем он изначально собирался:
– Благодарю за заботу, но воздерживаться от советов посторонним людям – это прекрасная привычка. Надеюсь, вы и впредь будете ей следовать!
– Молодость… Ну что ж, именно ошибки дают столь необходимый жизненный опыт. Не смею мешать обучению, – понимающе усмехнулся мужчина и, качнув головой, удалился.
Михаил поставил всё на Красотку.
Арию сняли со скачек перед самым стартом, из-за резкого и внезапного ухудшения её физического состояния. Что уж там произошло, то ли трагическая случайность, то ли банальный недосмотр, то ли происки соперников, Михаил тогда так и не узнал, да и потом не слишком интересовался.
Как и ожидалось, скачку вела Ласточка. За ней с небольшим просветом шли Воллар и Летунья, которая сошла с дистанции, когда её жокей, тот самый специалист экстра-класса, потерял сознание. После поговаривали, что от обезвоживания, но точная причина не интересовала Михаила и в этом случае.
Основная борьба развернулась между Ласточкой и Воллар. Публика даже не смотрела на других участников, но на финише молодой и никому до той поры не известный Воронцов неожиданно выслал Красотку и выиграл у лидера гонки корпус. А Михаил выиграл 1527 рублей.
Получая выигрыш и принимая шумные поздравления от приятелей, Михаил случайно натолкнулся на задумчивый взгляд недавнего советчика. Мужчина усмехнулся и чуть приподнял шляпу.
Они ещё встречались несколько раз в свете, но плотное общение у них завязалось лишь спустя несколько лет после первой встречи и после того, как Леонтий Афанасьевич занял пост советника при особе Его Императорского Величества и даже создал Специальный комитет.
Всё это было давно, а сейчас Михаил писал. На листах появлялись строчка за строчкой, и приходило понимание, что в последние дни, даже месяцы о формулировках он думал меньше всего. Да, за это его Ромадановский вряд ли похвалит, если, вернее, когда письмо прочтёт.
Плавились свечи, разгоняя тьму трепещущим неровным светом. Кто-то из слуг озаботился зажечь их, когда за окном сгустился вечер.
Последовательность событий, приведших к аресту друга, удалось описать не сразу. Понадобилось сделать-таки над собою усилие и обратить внимание на точность слов и однозначность построения фраз. Спустя несколько часов и десяток черновиков у Михаила получилось полтора листа, на которых сухим языком описывалось всё случившееся. Выглядело письмо при этом, нужно признать, не слишком солидно. И пара приложенных схем внушительности не добавляли. В очередной раз вспомнился Фёдор Николаевич и его ехидное напоминание об официальном заключении.
«Да, заключение видящего к письму приложить явно было бы не лишним, но где его взять, видящего этого?» – подумал Михаил и в то же мгновение с шипением затряс рукой. Притихший в последнее время знак вновь разошёлся. Кожу будто огнём опалило. Михаил посмотрел на руку. Треугольников осталось всего одиннадцать. Михаил разглядывал ладонь и из последних сил пытался удержать себя от того, чтобы этой ладонью себе в лоб не припечатать. Так необходимый видящий был совсем рядом.
Глава 49. Глаза напротив
Михаил сидел напротив Архипа в маленькой кухоньке в пришкольной квартирке. Молчали. Архип не отводил подозрительного взгляда, Михаил терпеливо ждал. Неугомонная Кречетова-старшая за стеной в девятину с утра пораньше вела урок у взрослых крестьянских мужиков.
И чего ей неймётся, дома не сидится?
Михаил подкатил к Бельканто едва ли не на рассвете. Иван Петрович, зевая в кулак, сообщил, что Аннушка уже учительствует в своём храме просвещения, и радушно пригласил скоротать время ожидания в кабинете, за занимательной беседой и трубочкой забористого табаку. Потребовалось собрать в кулак все свои дипломатические способности, всю свою тактичность, чтобы вежливо отказаться и сбежать.
За занавеской, за которую юркнула сестра Архипа, как только в комнате появился гость, зашептались, завозились и снова затихли.
Михаил поёрзал, пытаясь умоститься поудобнее. Получалось это плохо. Лавка, на которой он сидел, была узковата и низковата.
– Скоро уже, – тихо сказал Архип в четвёртый или пятый раз за последние полчаса.
Михаил смирился и затих. Однако опасения, что ждать придётся долго, не оправдались. За стеной послышался гул голосов. В окне показались два мужских головных убора: тёмная поярковая шляпа и серый картуз. Уборы отдалились, и стали видны вначале головы, на которых они покоились, затем спины, а после и два мужских силуэта целиком. Судя по походке, одинаково сутулым полным плечам, одинаковому орнаменту на праздничных рубашках, удаляющиеся доводились друг другу родственниками.
Михаил проводил их взглядом и резво подскочил с опостылевшей лавки. Мальчишка его не остановил, а тоже поднялся и убежал, буркнув:
– Я Анну Ивановну предупрежу.
Михаил последовал за ним. Спустился с бокового крылечка. Воздух звенел от чистоты и свежести. Ярко зеленела листва. Вчерашняя гроза смыла пыль. В густых ветвях малины какая-то пичуга выводила замысловатую мелодию, время от времени захлёбываясь и сбиваясь от восторга.
В дверях главного входа Михаил столкнулся с крепкой хмурой бабой средних лет, затем обошёл щуплого улыбчивого мужичонку и наконец вошёл в класс.
Кречетова сидела за учительским столом и внимательно слушала что-то говорящего ей Архипа. На фоне окна чётко выделялся её профиль, неожиданно аристократичный и утончённый. Королевская осанка, забранные волосы позволяли оценить стройную шею, мягкую линию плеч. Прямой нос. Высокий лоб. Михаил даже залюбовался. Профиль хотелось увековечить на картине или, на худой конец, на монете.
Кречетова повернулась лицом к вошедшему, он приблизился на пару шагов. Угол зрения изменился, очарование момента исчезло.
– Доброе утро, Анна Ивановна, – поздоровался Михаил и умолк.
До него только сейчас дошло, что за всё время ожидания он не удосужился подобрать слова и теперь не знал, как обратиться к выжидательно взирающей на него барышне со своей просьбой.
Так: «Госпожа Кречетова, мне необходимо воспользоваться вашим талантом!»?
А может: «Анна Ивановна, не будете ли вы так любезны осмотреть труп?»
Или ещё лучше: «Судьба человека в ваших руках. Будьте милосердны! Идёмте в храм»?
Бред!
Михаил цыкнул от досады.
– Здравствуйте, Михаил Николаевич. Проходите, – ответила ему Кречетова и, обращаясь к Архипу, добавила: – Спасибо. Ступай.
Архип исподлобья посмотрел на вошедшего. Тот демонстративно обошёл учительский стол по широкой дуге и уселся едва ли не за самую дальнюю парту. Мальчишка удовлетворённо кивнул и медленно вышел из класса.
С места, где устроился Михаил, Анна вновь выглядела иначе. Милее. Проще. Свет падал сбоку, отчётливо проявляя тёмные тени под глазами и некоторую бледность на лице. В то же время он золотил непослушные мелкие прядки и отдельные волоски, выбившиеся из причёски. Отчего казалось, что вокруг головы девушки сияет мягкий пушистый ореол. Михаил вспомнил, как щекотно было от этих завитков в клумбе, и едва не чихнул.
– Чем могу помочь? – спросила Кречетова, нарушая понемногу становящуюся неловкой тишину.
– Своим даром, – не стал ходить вокруг да около Михаил. – Мне требуется помощь видящего.
Анна вопросительно взмахнула ресницами, а Михаил продолжил:
– Два дня назад неподалёку произошло убийство. Убили крестьянку. Возможно, вы знали её. Она жила в деревне вашего батюшки. В Бутафории.
Михаил сделал паузу, убедился, что барышня ни истерить, ни падать в обморок от известий не собирается, и, дождавшись кивка, продолжил:
– Преступление жестокое, страшное. Найти убийцу нужно как можно скорее. Мы с Андреем Дмитриевичем начали, собрали некоторые факты, указывающие… Позволяющие… Знаки и символы… В общем, у нас сложилось впечатление, что в этом деле всё непросто. К сожалению, Фёдор Николаевич поддался искушению пойти самой короткой дорогой и обвинить наиболее безответного. Он арестовал моего друга и отказался выделять видящего для экспертизы.
– Вашего друга? – вскинула брови Анна.
Михаил усмехнулся и подумал, что, по всей видимости, наличие у него друзей послужило для неё большим источником удивления, чем весть об убийстве.
– У вас на днях останавливался кто-то из друзей? – не унималась Кречетова.
– Нет, – сухо ответил ей Михаил. – Он жил в моём доме с самого моего возвращения.
К удивлённо вскинутым бровям барышня добавила округлившиеся глаза цвета гречишного мёда, и Михаил вздохнул, осознав, что разговор предстоит долгий.
Глава 50. Условие первое
Ритуальный зал был небольшой, впрочем, как и сам храм. Аннушка огляделась. В последний раз во время обряда она была здесь года два назад, да и то на представлении, а не на прощании.
Тогда у соседей останавливались дальние родственники, семейная пара, едущая в Крыльск. Они ожидали первенца и заблаговременно отправились в город, чтобы представление малыша прошло в самом крупном храме уезда. Шестиликая решила иначе. Ребёнок появился раньше срока. Откладывать представление на несколько дней или представлять малыша богам вне храма родители отказывались и были безутешны, ровно до той поры, пока не узнали, что храм, хоть и небольшой, есть и здесь. Когда же поняли, что среди представляющих дитя богам будут и княгиня, и даже видящая, то утешились окончательно. Вместе с родителями представляющих набралось аж шесть человек, тогда как в Крыльске больше чем на троих рассчитывать не приходилось. Новоиспечённый отец сиял, как начищенный самовар, молодая мамаша хлюпала носом от счастья, ребёнок, которого представили как Стригу Поладьевича, сладко проспал всё действо.
С тех пор Аннушка в ритуальном зале не бывала. Конечно, и представления, и прощания, и бракосочетания отец Авдей проводил здесь регулярно, но как-то это всё без Аннушкиного участия обходилось.
Несмотря на то, что напротив входа сегодня точно так же висели полотнища со знаками вторых божественных ликов, впечатление они производили совершенно иное. Эти полотнища были небелёные, а сами символы – вышитые чёрной шерстью, резко, нарочито грубо очерченные, без всяческих украшений и завитков. Отец, Мать и Дитя – знаки на главной стене зала всегда располагались в одном порядке, а вот на остальных – менялись в зависимости от обряда. Сегодня это были Судьба, Жизнь и Смерть – третий, четвёртый и шестой лики Шестиликой, изображённые столь же строго, как и те, что занавешивали главную стену.
Аннушка вздохнула и заставила себя оторвать взгляд от стен и перевести его туда, где слегка охрипшим голосом бабка Марья выводила песнь плача. Заметив вошедших, черничка допела строфу и тенью скользнула вон. В центре зала осталась лишь Настасья. Вернее, её тело.
– Тебе помощь наша нужна? Али одной сподручнее будет? – тихо спросил Аннушку отец Авдей.
– Одной проще, – призналась Аннушка.
– Ну мы тогда с Михаилом Николаевичем выйдем, а ты делай, что должно, – проговорил священник, ободряюще погладил Анну по плечу и вышел вслед за Марьей из зала, утянув за собой и спутника.
Анна осталась одна. Из груди вырвался тяжёлый вздох. Прислушалась, присмотрелась. Действительно – одна. Настасьи здесь тоже не было. Только оболочка.
Аннушка подошла к телу. Протянула подрагивающую руку и осторожно отвернула плат с головы погибшей. Открылось лицо Настасьи. Спокойное, заострившееся, бледное. На иссиня-белой коже ярко горел чёрно-пламенный Знак.
Видящая моргнула, не веря глазам. Дыхание перехватило. Руки не просто дрогнули – ходуном заходили. Несмотря на летнюю жару, пальцы заломило от холода. Аннушка и закричала бы, да не смогла. Сердце бухало не в груди, а где-то в горле. Дышать и то трудно стало. Со зрением тоже что-то странное произошло. Откуда-то набежавшая мгла скрыла всё, оставив видимым лишь небольшой пятачок – ввалившуюся щёку с пылающим на ней Знаком.
Аннушка начала проваливаться в беспамятство, но в сгустившейся темноте ей показалось, что кто-то взял её ледяные руки в свои тёплые ладони и плавно вернул в реальность. Аннушка проморгалась. Рядом никого не было. Она потёрла руки. От Знаков на правой руке волнами расходился жар, приятный, согревающий, возвращающий к жизни.
Наваждение схлынуло. Тени вернулись на свои законные места в дальние углы зала. Аннушка достала заранее приготовленные бумагу, грифель и стала тщательно копировать Знак, уродующий Настасьину щёку. Затем видящая отвернула покров с тела. Настасья лежала вытянув руки. Под левую приткнули свёрток. Присмотревшись, Аннушка узнала тот самый пояс, на котором сама зажигала знаки. Только теперь он утратил яркость. Стал бурым и заскорузшим. Тело Настасьи было облачено в традиционную широкую распашную рубаху с длинными рукавами, без ворота и завязок. Под тонкой тканью угадывались полосы повязок, плотно пеленающих тело от груди до колен.
Аннушка осторожно отвернула полы рубахи. Знак вышивальщицы, ещё недавно мерцавший на груди голубым светом, окончательно угас. Если раньше он был невидим лишь для обычных людей, то сейчас даже видящей требовалось приложить определённые усилия, чтобы разглядеть голубоватую дымку символов. Аннушка перерисовала и их. Не так давно она уже изображала этот Знак, но тогда она делала это по памяти, и не стала упускать едва ли не последнюю возможность перерисовать его с натуры.
Исчертив второй лист, Аннушка заботливо привела в порядок последнее земное одеяние несчастной вышивальщицы. Постояла, прощаясь, и вышла на воздух. Бабка Марья, дежурившая у порога, тотчас же скользнула внутрь, и через пару мгновений из зала вновь послышались слёзные слова прощальной песни.
– Водицы полить? – участливо спросил отец Авдей.
Аннушка кивнула. Из резного ковша полилась сверкающая чистотой, прозрачная, прохладная струя. Аннушка остервенело тёрла руки и смотрела, как вода стекает с них и с журчанием летит вниз, ныряет в изумрудную густую зелень травы. Уже там встречается с землёй, отскакивает от неё редкими мутными каплями, но основной своей массой остаётся там, под сенью листвы, впитываясь в чёрную жирную рыхлость.
Милованов молча стоял неподалёку и хоть и смотрел с неприкрытой тревогой, но с суетливой ненужной помощью под ноги не лез, за что Аннушка была ему благодарна. Вообще сосед её сегодня удивил. Причём не единожды. Уже одно то, что он открыто назвал слугу другом, не отрёкся от него, а, напротив, верит в его невиновность и старается предпринять всё возможное, чтобы очистить от несправедливых обвинений, настраивало Аннушку пересмотреть своё первоначальное крайне нелестное мнение.
Наконец вода в ковше, который отец Авдей двумя руками держал, иссякла, и Аннушка вытерла руки хрусткой, грубоватой, но безукоризненно чистой холстиной.
– Довольно, дитя. Довольно, милая, – мягко остановил её священник, отбирая тряпицу из растёртых докрасна рук. – Увидела что?
– Ритуал был, – подтвердила Анна.
Голос звучал грубо и хрипло, как никогда. Аннушка, смутившись, прокашлялась и уточнила:
– Старообрядческий. Кровный.
– Охти лишенько! Спаси, Шестиликая! Милосердна будь к детям твоим неразумным, – запричитал посмурневший отец Авдей.
– На бумаге бы зафиксировать, – подал голос Милованов. – С пояснениями.
– Зафиксирую, – успокоила его Анна, вымучивая бледную улыбку.
– Пойдёмте, с удобством вас устрою, с комфортом. За столом писать сподручнее будет, – со вздохом сказал отец Авдей и, подхватив обоих под руки, повёл в небольшую клеть, пристроенную к храму за колокольней.
В пристройке оказался маленький, но вполне уютный кабинетик, с полноценным рабочим столом и стеллажом во всю стену. На полках громоздились разновеликие фолианты.
– Книги храмовые, – пояснил отец Авдей, заметив недоумение во взгляде Михаила. – В этом мире всё учёта требует. И рождения, и бракосочетания, и смерти… Все равны. Стар и млад, богат и беден… Каждому человеку по несколько строк отмеряно. Вот только младенчикам, что мертвыми али слабенькими родились и до представления богам не дожили, отдельных строк не положено. Так, пара слов возле имени материнского… А и тут тоже все равны. Что крестьянка, что дворянка… И подле Настасьиного имени такие пометки имеются, и Мария Гавриловна в свое время не убереглась…
Отец Авдей умолк, бережно провёл рукой по корешку ближайшего фолианта и переключил своё внимание на Анну:
– Ты присаживайся, милая, пиши, – сказал он.
Аннушка устроилась за столом. Разложила перед собой выполненные в зале наброски и принялась за работу. Сперва хмурилась и прилагала определённые усилия, чтобы не отвлекаться на пристальный, прожигающий насквозь взгляд Михаила Николаевича. Затем полностью погрузилась в работу. Почти два часа в комнатке стояла тишина, нарушаемая лишь лёгким поскрипыванием остро заточенного пера, да редким покашливанием отца Авдея. Наконец Аннушка поставила последнюю точку. Взмахнула листом, торопя чернила высохнуть быстрее, сложила всё написанное и протянула Михаилу вполне солидную пачку.
Михаил с жадностью ухватился за бумаги, и в тот же миг и он, и сама Анна синхронно вскрикнули, отдёргивая руки, как от огня. Листы отчёта, над которым столь долго сидела видящая, разлетелись по всей комнате.
Аннушка крутила рукой и дула то на ладонь, то на тыльную сторону кисти, сквозь навернувшиеся на глаза слёзы отмечая, что и там, и там количество чёрточек уменьшилось и теперь их не три, а две в каждом Знаке.
Михаил тоже дёргал рукой, разглядывал знак. Дуть не дул, но что-то очень экспрессивно сквозь зубы нашёптывал.
Отец Авдей удивлённо смотрел на живописно разбросанные бумаги и на молодых людей, которые трясли ладонями и шипели разгневанными кошками.
