Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)
Глава 65. Повторение – мать учения
День только начинался. Затянутое облаками небо казалось низким. Ветер был свеж, силён и старателен. Он честно пытался размести эти белые кучи и освободить от них хотя бы клочок синевы, но труды его оставались напрасны. Белёсые груды ворочались, перемешивались, отодвигались, но на их место тотчас же заступали новые, ещё более настырные и неповоротливые. Аннушка всего мгновение смотрела в окно на их бурление, а ей уже начало казаться, что она заглянула в кастрюлю с кипящим молоком.
Потёрла руки, посмотрела на ладонь. Знак вчера изменился. Черточек стало на одну меньше. Видно, Милованов второе условие выполнил. Или вернее сказать, не выполнил?
– Не понимаю! Несправедливо же! – возмущался Николенька, отвлекая сестру от посторонних дум. – Дар у меня есть, а, чтобы письма домой отправлять, мне всё равно активатор потребуется?
Аннушка вздохнула, сегодня она вела урок у брата. Начали со словесности, затем Аннушка решила прочесть короткую лекцию по азам активации, и лекция затянулась.
– Справедливо или нет, но все через это проходят, – терпеливо увещевала Анна брата. – Первые год-два, а у некоторых и три, дар нестабилен, он должен окрепнуть, сформироваться. Ну представь, дитя, когда рождается, оно же на ножки не сразу встаёт! Так и тут. Сперва научись видеть, научись равномерный поток силы удерживать, закрываться научись… Это ведь не запрет, не наказание за шалость, которое можно отменить, если маменьку хорошо попросишь, это порядок, богами установленный. Не иначе, Шестиликая постаралась, не будь этой форы у нас, многие видящие в первые же месяцы свой дар бы выжгли.
– Три? – из всей речи Николенька выхватил только этот факт. – Хочешь сказать, есть шанс, что мне этим костылём целых три года придётся орудовать?
– Прекрати! – не выдержала сестра. – Люди активаторами всю жизнь пользуются! И за благо почитают! Да если бы дар не проснулся, тебе активатора бы ещё лет пять никто не доверил! Да и потом – разве что на пять минут подержать. Посмотри вокруг! У многих в семьях и активатора-то нет, разве что на госслужбе выдают, для дела! Или есть, но один на всю семью – фамильный. Он по наследству переходит. Заметь, детей может быть много, а активатор лишь одному достанется. У папеньки такой есть. Но папенька жив, здоров и, слава Шестиликой, при памяти. Про Веленских вспомни. Они активатор года четыре назад впервые купили, аккурат к поездке в столицу. Да и то – временный, простой самый, который не перезаряжается и хватает его от силы на пару месяцев. А радовались как! А гордились! На Петра Ростиславовича посмотри! У него батюшка когда умер? А активатор фамильный маменька ему когда вручила? Когда ему пятнадцать исполнилось, и ни минуткой раньше! А тебе? Вручили личный, именной, не казённый, а ты, вместо того чтобы спасибо сказать, – нос воротишь!
Николенька посопел, потом уточнил:
– А ты сколько с активатором ходила?
– А я вовсе без активатора ходила.
– Ага! – обвиняюще закричал Николенька.
– Мне уезжать никуда не требовалось, я дома училась, и все решили, что активатор мне ни к чему, – продолжила Аннушка, не обращая внимания на попытки её перебить. – Так что я спокойно училась, а активацию Знака первый раз провела спустя год и восемь месяцев после того, как дар проснулся.
Николенька набрал в грудь воздуху, но разразиться ответной тирадой не успел. В дверь небрежно стукнули, и на пороге показался восторженно-бледный папенька в сопровождении высокого мужчины. Незнакомец был высок, худ, с рыжеватыми волосами той фактуры, которую вроде и вьющимися назвать язык не поворачивается, поскольку ни колец, ни волн они не формируют, хоть ты тресни, ни уж тем более гладкими их не назовёшь. Мятый рыжий пух – вот что красовалось на голове стоящего на пороге мужчины.
– Вот, ваша светлость, извольте видеть – дети мои! – старательно раздувал щёки папенька. – Гордость моя! Старшая и младшенький! Оба одарены! Слава Шестиликой!
– Действительно, боги вас любят! – тонко улыбнулся гость. – Двое одарённых в семье – это даже не редкость, это что-то почти невозможное или давно забытое.
– Анна и Николай, – назвал детей Иван Петрович, затем повернулся, широко повёл рукой, добавил в голос звучности и торжественности и представил гостя: – советник при особе Его Императорского Величества, руководитель Специального комитета при особе Его Императорского Величества, князь Ромадановский!
Князь хмыкнул и сказал:
– Будет вам, Иван Петрович, детей пугать, не на дворцовом приёме чай. Леонтия Афанасьевича вполне довольно было бы.
Аннушка во все глаза смотрела на вошедшего. Любовалась переливами силы, от него исходящей. Николенька и то притих. А как иначе? На пороге классной комнаты в небольшой провинциальной усадьбе стоял не просто князь, не просто большой чиновник, а человек-легенда, имеющий огромное влияние на императора. Поговаривали, что Павел ни одного указа без его ведома не подписывает. Шептались, что он не второй по значимости человек в империи, а первый, поскольку он не единожды переубеждал Его Императорское Величество, да так, что после разговора с князем тот начинал придерживаться прямо противоположной точки зрения, чем до того. А вот Павлу I в отношении Леонтия Афанасьевича такого достичь ни разу не удалось. Так что Аннушка очень хорошо бледного папеньку понимала. Принимать у себя самого влиятельного человека в империи, самого сильного видящего – то ещё потрясение.
– Ну-с, приятно познакомиться, – продолжал меж тем князь, обращаясь уже к молодёжи.
Анна и Николай нестройно проблеяли в ответ, что им тоже приятно и радостно.
– Полно, не стоит терять время на расшаркивания, – не стал затягивать приветственные любезности князь. – С вами, юноша, я непременно пообщаюсь до своего отъезда, но не сегодня. Сейчас мне нужно с вашей сестрой поговорить. Уж больно интересные письма она пишет.
Ромадановский послал присутствующим очередную любезную улыбку, от которой Ивана Петровича бросило в дрожь, и он, понятливо кивая и вежливо шаркая ножкой, быстро увёл сына из комнаты. На пороге обернулся, бросил на старшую дочь встревоженный взгляд и, сообщив, что неподалёку будет, скрылся за дверью.
Аннушка задумалась. Тревога в родительском взоре означала, что папенька переживает, как бы князь не обидел её, или же наоборот, как бы она князя своей неучтивостью и прямолинейностью не оскорбила?
Мягкий баритон гостя вывел её из задумчивости:
– У вас удивительный взгляд. В нём редкое сочетание качеств отражается: ум, доброта и очарование. Очень вы мне в этом отношении мою супругу напомнили.
Аннушка тряхнула головой и робко улыбнулась гостю. О его трепетном отношении к собственной супруге слухов ходило не меньше, чем о влиянии на императора и судьбу отечества. Вообще видящие редко браки заключали, а уж браки счастливые и подавно. Нет, безусловно, видящих не предавали остракизму, но они занимали достаточно своеобразное положение в обществе. Их уважали, иногда даже почитали, но не спешили идти на сближение. Обычно круг близких людей ограничивался родителями, братьями и сёстрами. Иногда одарённые заключали браки, но чаще всего это были пары, где оба супруга обладают даром. Они были обречены на бездетность, так как союз двух видящих никогда не приносил плодов. Изредка, всего несколько раз за последние две сотни лет, мужчина, обладающий даром, брал в жёны обычную женщину, этого дара лишённую. Именно такая пара сложилась между Леонтием Афанасьевичем Ромадановским и княгиней Лаптевой. Разница в возрасте у супругов была значительная, под два десятка лет. Союз их был заключён аккурат после коронации Павла, и, хотя до сих пор детей у них не было, поговаривали, что надежду обрести наследника князь до сих пор не потерял.
Расположились на стульях, рядышком за партою, и следующие два часа Аннушка повторяла всё то, что уже не раз описывала. Леонтий Афанасьевич задавал уточняющие вопросы, останавливал рассказ, возвращал на несколько шагов назад, иногда ходил по кругу. Исчертили стопку бумаги схемами, значками и Знаками.
– Молодчина! Вы молодчина просто! – сообщил Аннушке Ромадановский в конце беседы, когда она вконец охрипла от бесчисленных повторений и объяснений. – Домашнее обучение – и такой итог! Жаль, неимоверно жаль, что образовательная реформа затягивается! Эх! Вот бы вам с десяток годков с плеч скинуть, ну или наших олухов бы поторопить… Из вас бы отменный специалист вышел! Отменный! Жаль… Я попытаюсь, конечно, что-то… Но не будем раньше времени!
Леонтий Афанасьевич осёкся, аккуратно сложил все исчёрканные за время беседы листы в стопочку и ласково поинтересовался:
– А расскажите-ка мне, милая барышня, что это за Знак у вас на ручке красуется, да ещё и с двух сторон…
Аннушка вскинула удивлённый взгляд на собеседника, встретила его взгляд, цепкий и необычайно серьёзный, и поняла, что беседа не закончена, а просто на новый уровень выведена. Вздохнула и начала подробный отчёт о пари, его промежуточных итогах, условиях его заключения и событиях, к нему приведших.
Глава 66. О сложной человеческой натуре
«…и погубил безвозвратно мою репутацию…» – в третий раз прочитал Михаил, вздохнул и бросил беспомощный взгляд на Андрея. Тот тоже выглядел не особо разбирающимся в происходящем.
Вчера приятели долго пытались выяснить, кто и в чём виноват и виноват ли в ситуации с Турчилиным, использовали для этого весь свой немалый словарный запас и столь же обширный винный погреб Милованова. Возможно, в этом крылась причина некоторой утренней неповоротливости мысли у обоих, хотя содержимым винного погреба старались не злоупотреблять.
– Елизавета Егоровна, это, безусловно, лестно, что вы доверили мне… – заговорил Михаил, мучительно подбирая слова и избегая смотреть на гостью, – …нам информацию столь деликатного свойства, но… Я, признаться, не вполне понимаю, чего именно вы желаете добиться. Мсьё Нуи в настоящее время задержан по подозрению в убийстве. Вы теперь решили обвинить его ещё и в…
Михаил умолк. Ища поддержки, оглядел стены родного кабинета. Связные и более-менее приличные слова и выражения закончились. Елизавета Егоровна сидела в кресле, скромно сложив руки на коленях и потупив взор.
– Как лицо официальное, возьму на себя ответственность заявить, – вступил в беседу Андрей, – следствие по делу Вячесла… кхм… мсьё Нуи ведётся. Уверен, его непричастность к убийству будет доказана в ближайшее время… Но если вы подадите это заявление… Я буду вынужден дать ему ход, и следствие будет вестись ещё и в этом направлении… Н-да… следствие… Вы, кстати, готовы к публичности разбирательства?
Младшая Веленская прижала к лицу платочек и что-то задушенно в него пропищала.
– Вот! – приободрился Андрей. – Именно что к публичности!
Приятели переглянулись поверх головы гостьи. Чего хотела добиться эта не первой свежести дамочка? Как там она написала? Михаил в очередной раз заглянул в листок: «…в ночь с третьего на четвёртое липца состоящий на службе помещика Милованова и известный под именем мсьё Нуи пришёл ко мне в комнату, где и погубил безвозвратно мою репутацию…» Об изнасиловании, слава богам, речь не шла. Во всяком случае, прямо этого не утверждалось.
Михаил тряхнул головой и тихо уточнил:
– Елизавета Егоровна, вы хотите сказать, что подверглись… что мсьё Нуи силой вас… у вас… вашу репутацию погубил? Вы желаете его за это к ответу привлечь? Это весьма серьёзное обвинение… За подобное преступление суровое наказание полагается – от семи лет каторги.
– От десяти, – поправил его Андрей.
Гостья отрицательно всхлипнула и выглянула одним глазом из-за кружев носового платка. Встретилась взглядом с хозяином кабинета, икнула и возмущённо застрекотала:
– Не силой! Не каторга… Я не о наказании пекусь. Я за справедливость и истину радею! А вы?! Да как вы предположить посмели!
Голос Веленской набирал обороты, звучал увереннее и пронзительнее, ввинчиваясь прямо в мозг обоих слушателей и вытесняя оттуда последние остатки связных мыслей.
– Да какая справедливость вам нужна-то? Зачем вы эту писульку нам принесли? – не выдержав, гаркнул Михаил.
– Ах, писульку?! – взвилась Веленская. – Ах, вы понять не можете?! Пить меньше нужно! Заседателя всё утро ищу, а он здесь со вчерашнего дня отсиживается. Дворяне ещё… Перегаром за версту разит! Вино, говорят, мозг размягчает! Вы читать умеете? А считать? Вашего камердинера в чём обвиняют? В убийстве, которое в ночь с третьего на четвёртое случилось! Я вам синим по белому написала, что аккурат в это время он у меня был! За несколько вёрст от места того проклятого! В двух местах сразу ни один человек оказаться не может! А потому – отпустите невиновного!
Елизавета Егоровна кричала и топала ножкой, грозила кулачком сперва Михаилу Николаевичу, а потом и Андрею Дмитриевичу. Бледные щёки её окрасились румянцем, глаза сверкали, голос звучал страстно, искренно, из него пропал писк, а визг ещё не проявился. В эту минуту ею можно было и полюбоваться, позабыв про длинноватый нос и старомодное, не слишком новое платье.
– Вы кто? – Веленская решила сконцентрировать весь свой пыл на Андрее. – Заседатель? Вот и примите меры! Немедля выпускайте невиновного из застенка! Столько дней следствие ведётся, а они всё завтраками кормят да уверенность выражают, что его непричастность к убийству будет доказана! Или мне с этой, как вы сказали, писулькой к князю пойти? Ромадановский, говорят, самолично из столицы приехал, чтобы в деле этом скорее разобраться… Целый князь! Супротив моего… – Елизавета Егоровна всхлипнула и сникла, столь же внезапно, как и взорвалась. – Теперь-то уж точно и разбираться никто не будет, – причитала она. – Что время княжеское терять, когда такой удобный виноватый уже назначен?
– Так вы алиби Вячеславу Павл… мсё Нуи подтвердить пытаетесь! – догадка о сути происходящего наконец-то осенила обоих, но озвучить её решился лишь Андрей.
Елизавета Егоровна кивнула и залилась слезами. Приятели в очередной раз беспомощно переглянулись и кинулись успокаивать, делиться платками и отпаивать водою.
– Ну полно, полно, – бормотал Андрей. – Никаких завтра! Сегодня уже его выпустят. С минуты на минуту сюда доставить должны. Следствие ещё ведётся, но ряд, хоть и косвенных, но всё ж таки доказательств свидетельствует…
– Как сегодня? – ахнула Веленская, забыв про слёзы. – Ряд доказательств? Это что же, я зря писала? Его и без того отпустят?
– Ну от чего же зря? Доказательства косвенные, а алиби – оно, конечно…
– Никакого алиби! – ледяным тоном провозгласила Лизонька. – Вы меня не так поняли!
Она ловко выхватила исписанный лист из рук Михаила, сложила его пополам и стала рвать.
– Как вам такое вообще в голову прийти могло? – возмущалась она, с хрустом отрывая очередной клочок. – Ваш камердинер? Ночью? У меня? Да вы нахал! Два нахала! Я буду жаловаться! Это просто уму непостижимо! Какое падение нравов…
Веленская посмотрела себе под ноги на горку бумажных обрывков, оценила их с точки зрения возможности восстановления послания, видимо удовлетворившись результатами оценки, задрала нос и прошла к выходу.
– Прощайте! – фыркнула у порога и выскользнула вон.
Приятели ещё некоторое время ошарашенно смотрели на захлопнувшуюся дверь.
– Что это было? – задал риторический вопрос Михаил, и друзья погрузились в размышления о женщинах, парадоксальности их поведения и извилистости их логических умопостроений.
Однако ж им не довелось долго предаваться философскому настроению. Не прошло и четверти часа, а к дому подкатила казённая карета, и двое полицейских нижних чинов под руки вывели из неё полубессознательного Вячеслава.
– Не думал, что до суда свидимся, – кривя подрагивающие губы, произнёс он вместо приветствия.
– Что с тобой? – ужаснулся Михаил, перехватывая у стражников их ношу.
– Что с ним? – уточнил у них подоспевший Андрей.
– Занемог он, ваше благородие. Велено доставить, – нестройно отозвались полицейские.
Дальше день понёсся в вихре хлопот по обустройству бывшего арестанта. Приглашённый Поликарп Андреевич целый час осматривал больного, вздыхал и качал головой, но ничего, кроме отдыха, не выписал.
– Покой ему нужен, душевный и физический, – пропыхтел доктор, отвечая на вопрос Михаила. – Отрадно, что вы о слугах своих столь сильно заботу проявляете, но не переусердствуйте.
– Это не слуга. Это друг мой.
– И с другом не переусердствуйте. Ничего необратимого с ним не произошло. Содержали его в строгом соответствии с нормативами, законом установленными. Физически он здоров, что касается ран душевных… То здесь я не властен. Да и вы вряд ли поможете. Отдохнёт, в себе разберётся, а там видно будет. Шестиликая милостива.
Поликарп Андреевич ещё повздыхал, взял плату за вызов да и отбыл. Андрей Дмитриевич тоже засобирался, но покинуть гостеприимный дом приятеля не успел, на пороге возник Леонтий Афанасьевич, чуть утомлённый, но вполне благодушно настроенный.
– Все здесь? – весело поинтересовался он. – Никуда не выходили? Вот и чудненько! Значит, и глупостей не наделали. Но прохлаждаться хватит. Вы, молодой человек, – Ромадановский взмахом руки указал на Андрея, – с завтрашнего утра поступаете в моё полное распоряжение. Будете мне экскурс по округе устраивать. По тем местам, где злодей ваш отметился. Ну а ты… – Леонтий Афанасьевич посмотрел на Михаила, вздохнул, поморщился и, прихлопнув комара на щеке, продолжил: – Ты тоже погуляй где-нибудь… Соседей навести, что ли. О выполнении второго условия отчитайся, а то Анна Ивановна до сей поры не в курсе, что вчера произошло. А она и так вся в хлопотах, зачем ей лишние волнения по пустякам?
Михаил покосился на ладонь. После свидания с Турчилиным Знак вёл себя чрезвычайно тихо, даже очередной треугольник исчез без уже привычных жжения и свечения. Или в угаре вечернего выяснения отношений подобные мелочи прошли незаметно? До окончания спора сталось всего пять дней, да и то от пятого – несколько часов всего. Михаил потёр руку. К Кречетовым заехать не помешает. С утра прямо. Старшую сестру навестить, да и младшую успокоить, сказать, что Турчилин её в неудавшейся шалости не винит.
– Ну что ж, – продолжал меж тем Ромадановский, – Вячеслава привезли? Отдыхает? Пускай отдыхает. Тревожить не стану. Я с ним в Крыльске виделся. Пойдёмте, Андрей Дмитриевич, я вас до дому подвезу. Завтра нам с вами за работу раненько приниматься придётся.
Он небрежно качнул головой на прощание и вышел, уводя за собой растерянного заседателя.
Михаил стоял у порога, смотрел на захлопнувшуюся за гостями дверь и чувствовал, как в груди поднимается волна раздражения. Вчера выволочка за пари была, в неосмотрительности и едва ли не в покушении на мировое устройство обвинили, а сегодня пари – это пустяковые волнения, которые чрезвычайно занятой Анне Ивановне ни к чему. Андрея Дмитриевича в гущу событий, а его в сторонку? А кто сообщение в комитет писал? Заседатель?
Рядом послышался назойливый комариный писк. Михаил резко выбросил вперёд руку и придавил наглого кровососа, судя по алому пятнышку на ладони, уже успевшего кем-то пообедать.
Глава 67. Чуть свет – уж на ногах…
– Я, признаться, несколько не рассчитал времени, – проговорил Михаил, с преувеличенным вниманием разглядывая рисунок на ковре в гостиной Кречетовых. – Прошу прощения, что потревожил в столь ранний час.
– Да полно вам, – отмахнулась Аннушка и подошла к распахнутому настежь окну. – Вы с Андреем Дмитриевичем на днях и пораньше нам визиты наносили.
Лёгкие пёрышки облаков плыли по прозрачной глади неба. Где-то далеко овсянка выводила своё «зинь-зинь-зинь-зииик». Трава и листва на деревьях радовали свежей зеленью, видно, ночью шёл дождь, луж не оставил, но округу умыл.
– Наносили, – не стал отпираться Михаил. – Но тогда все в этом доме на ногах уже были, а сегодня я, получается, ворвался, когда хозяева ещё отдыхают – это несколько неловко.
– Ну, меня вы не разбудили, я пташка ранняя, – улыбнулась Аннушка, поворачиваясь к гостю. – Да и других не потревожили, так что неловкость ваша излишняя. Маменька вчера на вечерней службе в храме задержалась, а папенька дожидался её. Сегодня даже визит Леонтия Афанасьевича их в столь ранний час поднять не смог бы.
– Оно и к лучшему, что ваши родные отдыхают ещё, – пожал плечами Михаил и наконец-то перевёл взгляд с ковра на собеседницу. – Мы с вами серьёзно поговорить сможем. Нам есть о чём, – он показал ладонь с красующимся на ней Знаком.
– Есть, – согласилась Аннушка. – Ещё одно условие накануне зачлось. Расскажете? Нет? Ваше право. Я, признаться, поняла, что первоначально ошибалась и думала о вас хуже, чем вы есть на самом деле. Сейчас я благодарна за то, что, имея возможность повернуть пари в свою пользу, вы благородно оставляете владение усадьбой за папенькой…
Глаза её лучились мягким светом раскаяния и доброго расположения к собеседнику. Михаил поморщился и поспешил перебить её:
– Постойте. Не спешите благодарить меня за намерения и деяния, которые я не ощущаю и не совершал.
Анна умолкла и настороженно уставилась на гостя. Больше всего в эту минуту она напоминала бельчонка, раздумывающего перед пригоршней орехов в ладони человека: убежать сразу или сперва схватить угощение?
– Раз уж речь зашла о первоначальном впечатлении, – с грустной усмешкой продолжил Михаил, – то я совершил гораздо большую ошибку, нежели вы. Я вас при первой встрече вообще всерьёз не воспринял, а потому и слов ваших особо не слушал…
Анна прищурилась и, склонив голову набок, ждала продолжения.
– Не слушал, – признался Михаил, – и не слышал. В итоге даже условий пари не знаю.
Глаза Аннушки округлились, а брови круто изогнулись дугами.
Михаил пожал плечами, поднялся из кресла и тоже подошёл к окну. Одуряюще пахло пионами. Растущий неподалёку куст был густо усыпан роскошными нежно-розовыми, почти белыми цветами.
– Условий не знаю, – повторил Михаил, не отрывая взгляда от стеблей, клонящихся под тяжестью бутонов к земле. – По этой причине сознательно повлиять на исход пари не могу…Но, Шестиликая свидетель, если бы мог, давно вашему батюшке все возможные права на усадьбу вернул. Зачем она мне? Я и со своей-то до конца не разобрался, что делать…
На последних словах Михаил всё ж таки решился посмотреть в лицо Кречетовой. Та ответила взглядом внимательным и почти серьёзным, намёк на иронию можно было заметить лишь в лучиках морщинок в уголках глаз, да в том, как едва уловимо насмешливо дрогнули губы.
– Не знаете? – переспросила Аннушка.
Михаил вздохнул и развёл руками.
– А хотите узнать?
Заглянувший в комнату ветер заметил выбившийся из причёски барышни локон и самозабвенно стал играть им. Михаил осторожно отвёл дерзкую прядку собеседницы от своего лица и, аккуратно заправив ей за ухо, признал:
– Хочу.
Аннушка смутилась, отступила от окна и от гостя.
– Что ж, секрета нет, – заговорила она, приводя причёску в порядок. – В условиях говорилось, что усадьба Бельканто останется за моим отцом при условии, что в течение двух недель с момента заключения пари: я с тем делом справлюсь, что до того вы лишь мужчинам прочили, вы женскую роль убедительно исполнить не сможете, а дитя тяжкую ношу поднимет, что до того на плечи взрослых неподъёмным грузом падала. Если хоть одно условие не выполнится, то, видно, судьба вам усадьбой Бельканто владеть. Если же все три условия в указанный срок исполнятся, то и усадьба, и село останутся за папенькой…
– Ну что ж… роль я уже провалил, – протянул Михаил. – Но третье условие смущает. С тех пор как меня ребёнком в последний раз называли, с четверть века уже прошло. Да и вы не дитя… Разве что для родителей своих.
Аннушка приоткрыла рот, но ответить не успела. На пороге гостиной возник Иван Петрович собственной своей радушной персоной.
– Приветствую! Приветствую! – пророкотал он. – Замечательная у нас традиция складывается, встречать день в вашей компании, дорогой Михаил Николаевич. А Андрей Дмитриевич что же?
– Здравствуйте. Очень рад встрече и благодарен за столь тёплый приём, – откликнулся Михаил, пытаясь скрыть досаду от несвоевременного появления Кречетова. – Андрей Дмитриевич по службе занят. В ближайшие дни вряд ли ему до визитов будет, хотя, уверен, он примчится сюда при первой же возможности. Боюсь только, этих возможностей у него будет не слишком много, князь Ромадановский – начальник строгий и требовательный.
– О, Леонтий Афанасьевич даже на простых обывателей неизгладимое впечатление производит… – понимающе покивал Иван Петрович, приближаясь к гостю и цепко фиксируя его за локоть.
– А! Вот ты где! – зазвенел мальчишеский голос, и в гостиной появился младший представитель семейства. – А я тебя ищу, ищу!
– Николай! – грозно окликнул отпрыска отец.
– А? – недоуменно похлопал ресницами тот, увидел гостя и понимающе протянул: – А-а-а… Здравствуйте, – отвесил лёгкий поклон, шаркнул ножкой и, не дожидаясь ответа, вновь переключил внимание на сестру: – Ты забыла, я сегодня в школу с тобой иду? Лекцию Петра Ростиславовича слушать!
– Не забыла, не переживай, – успокоила его Аннушка.
– Звонок! Как есть звонок, – пожаловался Иван Петрович в пространство, затем пристально посмотрел на детей и велел: – Ступайте уже, ученики и учителя, покою с вами нет никакого.
Брат с сестрой кивком попрощались с Миловановым и удалились из гостиной. На пороге Аннушка услышала душераздирающий скрежет. Скрипела то ли рама окна, которое закрывал опасающийся сквозняков папенька, то ли зубы гостя, сжатые от досады.
