Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)
Глава 38. Туесок
Аннушка открыла глаза. Обвела взглядом залитую светом комнату. В кресле-качалке рядом с кроватью свернулась калачиком Ольга. Тревога не покинула бледное личико сестры даже во сне.
Ночь и правда прошла беспокойно. В памяти всплывали какие-то обрывки разговоров, обеспокоенные лица родных, волнами накатывающая боль и ощущение полной беспомощности. Аннушка несколько раз приходила в себя и вновь проваливалась в беспамятство. Поликарп Андреевич, поднятый из постели и среди ночи доставленный в усадьбу, хлопотал не покладая рук. Удалился уже под утро, когда приступ прошёл. На прощание предположил, что состояние барышни не только тонкой душевной организацией обусловлено, но и имеющимся в наличии даром, а кроме того, посоветовал с отъездом в обитель не затягивать. «Вот так-то, Анна, Пустынь Шестиликой ждёт тебя!» – грустно подумала Аннушка и попыталась сесть на кровати. Руки и ноги тряслись от слабости.
– Куда ты? – встрепенулась Ольга, разбуженная шорохами и скрипами.
– Встать хочу, – прохрипела Анна в ответ. В пересохшем горле саднило.
– Давай-ка помогу, – сказала Ольга, откидывая плед и спуская ступни на пол.
На то, чтобы привести себя в порядок и съесть лёгкий завтрак, сёстрам потребовалось больше часа. Теперь они сидели на любимой скамье в парке. Молчали. Ольга беспокоилась из-за состояния сестры и тосковала по жениху. Андрей Дмитриевич предупредил, что сегодня отправляется в Крыльск и навестить невесту не сможет. Аннушка же настолько утомилась за этот час, что ни о чём не думала и не беспокоилась. Просто сидела, привалившись к Ольгиному плечу, и пыталась набраться сил. Где-то на краю сознания вяло трепыхалась мысль, что следует отправить кого-то в школу, отменить уроки. Учительствовать сегодня она явно не в состоянии.
– Доброго вам здравия…
Робкое приветствие застало обеих сестёр врасплох. Петенька Орлов стоял в паре шагов, мял в руках тёмно-серый картуз и то и дело поправлял широкую лямку, на которой висел кузовок.
– Матушка утром с Поликарпом Андреевичем виделась… – начал объяснять алеющий щеками юноша, но осёкся, потупился.
– Здравствуйте, Петр Ростиславович, – нарушила неловкую паузу Ольга. – Рады вас видеть. Присядете?
– Я? Да, благодарю… Непременно…
Петенька окончательно скомкал головной убор, лишив его последних шансов на восстановление формы, суетливо, за несколько приёмов передвинул кузовок вперёд и плюхнулся на край скамьи.
– Как вы себя чувствуете, Анна Ивановна? – наконец выдавил он из себя, выдержав значительную паузу. – Матушка всполошилась… Да и я обеспокоен.
– Благодарю, мне уже лучше, – бледно улыбнулась Аннушка. – Поликарп Андреевич зря взволновал Марию Гавриловну вестями о моём состоянии.
Петенька насупился и забормотал:
– Он не то чтобы о вас рассказывал, просто матушка… Ну вы знаете… Она и поговорить любит, и взволноваться не прочь...
Ольга хихикнула и согласно кивнула. Затем скосила взгляд на бледную Анну и посерьёзнела.
– Я вот вам гостинец… – вновь попытался сказать что-то связное гость, но споткнулся, умолк на мгновение, вздохнул и начал по новой: – Я вам малины принёс. Она у нас крупная, сладкая. В округе ни у кого такой нет! Она от всех хворей помогает. Честное слово! На себе проверил. Я в детстве часто болел, только ею матушка и спасала.
Он выпутался из лямки туеска, снял с него крышку и протянул Аннушке, но поскольку между ними сидела Ольга, то завис туесок аккурат перед носом младшей из сестёр. Та с любопытством заглянула внутрь и ахнула:
– Ах! И впрямь крупная! У папеньки только Феникс крупнее ягоды даёт.
Она запустила пальцы в туесок, выхватила оттуда красно-оранжевую плотную ягоду, покатала её на ладони и забросила в рот.
– М-м-м… Вкуснотища!
Аннушка взяла угощение, пристроила у себя на коленях и упрекнула сестру:
– Это, между прочим, мне лекарство принесли, а ты ручки тянешь!
– Мне тоже лекарство необходимо!
– С чего это? Поликарпа Андреевича ко мне вызывали!
– А вот из профилактических соображений! Чтобы ко мне и впредь вызывать не пришлось! – воскликнула Ольга, показала сестре розовый язычок и стянула целую пригоршню ягод.
Петенька переводил взгляд с одной барышни на другую, на лице его мелькала робкая растерянная улыбка.
– Спасибо вам! – искренне поблагодарила его Аннушка и по примеру сестры отправила ягоду в рот.
Петенька расслабился и заулыбался уже свободнее.
– Рад, что угодил, – сказал он. – Я вижу, что вам уже лучше. Вы извините, что потревожил. Я пойду, обед уж скоро. Матушка беспокоиться будет…
Аннушка посмотрела на солнце и посмурнела.
– Я чем-то огорчил вас? – забеспокоился Петенька.
– Нет, что вы! Просто скоро должен начаться урок, а я так и не предупредила детей, что занятия на сегодня отменяются. Ваша малина – чудо, но…
– А хотите, я сегодня урок проведу?! – предложил гость, судя по его виду, неожиданно даже сам для себя.
– Не думаю… – мягко начала Аннушка.
– Не спешите, я же не претендую на место постоянного учителя! – перебил её Орлов. – Да и не потяну я, честно говоря, ни родной язык с грамматикой и чистописанием, ни литературу мировую… Но вот арифметику я неплохо знаю. И начертательную геометрию! Азы её вполне смогу детям рассказать.
– Постойте! – смеясь остановила его Аннушка, а затем уже серьёзнее уточнила: – Пётр Ростиславович, вы действительно в сельской школе урок провести хотите? Крестьянским ребятишкам начертательную геометрию преподать?
– Я? Да. Я хочу, – неуверенно ответил Петенька, затем уже бойчее продолжил: – но, может, не геометрию… Тут вы правы, что сомневаетесь. Тут мало одного урока. А вот, знаете, астрономия! Любимейшая из наук! Движенье тел небесных! Свойства их! Тут можно лекцию обзорную провести! Это чрезвычайно интересно! Здесь и легенды, и история… Это как сказка! Детям понравится! Им не может не понравиться!
Аннушка смотрела на воодушевленного молодого человека, на его лихорадочно горящие глаза и понимала, что просто не сможет отказать ему в этом деле.
– А знаете, попробуйте! Я уверена, у вас всё получится, – ласково произнесла она, про себя решив, что отправит записку Архипу и уж тот-то проследит, чтобы урок прошёл без эксцессов. – Урок начинается в час после полудня.
– Да? Я тогда пойду? Мне кое-что ещё дома для лекции взять нужно… Да и матушка беспокоится… Всего доброго! Выздоравливайте! – заторопился Петенька.
– Спасибо за малину и помощь. Передавайте привет матушке, – вслед ему проговорили сёстры.
– Надо же, какой пылкий… Оказывается, – задумчиво протянула Ольга.
– И не говори… Геометрия, астрономия… Неожиданно, – поддакнула Аннушка.
Сёстры переглянулись и прыснули.
– Пойдём домой, устала я что-то, – призналась Аннушка.
Ольга тут же засуетилась, захлопотала, помогая сестре встать на ноги и подставляя ей локоть для опоры. К дому шли неспешно, тихо ступая по безлюдным парковым дорожкам. Щурились на солнце, наслаждались лёгким летним ветерком. Слушали далёкий щебет птиц. Тем неожиданнее вышла встреча, когда они свернули за кусты сирени. Сёстры вздрогнули, едва не уткнувшись в обнимающуюся парочку, а парочка, экстренно распавшись, всем своим видом показывала, что вовсе никакая не парочка, а два отдельных чрезвычайно занятых человека.
– Марфа? – ахнула Ольга.
– Иннокентий Павлович? – Аннушка с изумлением разглядывала растрёпанного гувернёра Николеньки. – А разве занятия у Николеньки на сегодня окончены?
– Нет! Не окончены, – подтвердил мужчина, пытаясь пятернёй привести причёску в порядок. – Николай Иванович сегодня вновь изволят занятия игнорировать. Я буду вынужден сообщить о сём прискорбном инциденте Ивану Петровичу.
– Так отчего же до сих пор не сообщили? – сощурилась Ольга. – Времени не нашлось? Чем это вы тут заняты так были, а Марфа?
– А что Марфа? Чуть что – сразу Марфа! – возмутилась служанка. – Братца вашего сегодня с утра никто добудиться не может. Как с вечера заперся, так и не открывает! Уж к нему и я стучалась, и Иннокентий Павлович в дверь долбил! Тишина. Даже на завтрак не вышел. Видать, опять до середины ночи бедокурил, пока все вокруг сестры увивались.
Сердце Аннушки сжалось в ледяных тисках дурного предчувствия.
– Марфа, ты мне про брата не рассказывай! – взвилась Ольга. – Ты за себя ответ держи!
Аннушка тронула сестру за локоть.
– Оставь. Пустое. Пойдём скорее.
Ольга обеспокоенно заглянула сестре в лицо.
– Тебе плохо? Совсем устала? – застрекотала она.
– Нет, – мотнула головой Аннушка. – За Николеньку тревожно.
Умолкли и посерьёзнели все. Даже Марфа стравила набранный было для оправдательной тирады воздух.
– За Николеньку? Тогда поспешим. Ключи от его комнаты у родителей есть.
Аннушка кивнула, и вся компания двинулась к дому уже гораздо быстрее, чем сёстры шагали до того. На подходе к крыльцу Аннушка заметила Александру Степановну, которая металась из стороны в сторону, растеряв даже подобие какой-либо формы, и более всего напоминала облако пара.
– Бабушка? – воскликнула Аннушка.
– Где тебя носит? – прошелестела та, собравшись в нечто человекоподобное. – Час уже дозваться пытаюсь! Никто не видит! Никто!
– Что случилось? Мы с Ольгой в парке были, ты же туда дотягиваешься… Отчего не позвала?
Александра Степановна вернулась в привычное обличье и признала:
– Ну, может, не час. Сама недавно заметила. Но как только увидела – сразу к тебе. А тебя нет! И у Ольги в комнате тебя нет! С Николенькой беда!
– Мы к нему как раз! – сообщила Аннушка, не останавливаясь ни на минуту. – Ключи возьмём…
– Отец в кабинете.
Аннушка свернула в нужном направлении, туесок болтался на плече, шлёпал по бедру, словно поторапливая. Сопровождающие в разговор не вмешивались. Александру Степановну не видели и не слышали, но пытались восстановить её реплики, исходя из ответов Аннушки. Спустя три минуты вся компания, пополнившаяся ещё и Иваном Петровичем, стояла у дверей в комнату Николеньки.
Глава 39. Следы
Длиннорогая коза с белой короткой шерстью стояла на краю полянки. То, что это не чучело, можно было понять лишь по судорожно вздымающимся бокам. Коза не жевала, хотя травы и листьев вокруг было предостаточно, не переступала с ноги на ногу, не трясла ни головой, ни куцым хвостом. Мутные глаза не двигались, не прикрывались пушистыми ресницами. Казалось, что коза окаменела, но при этом видит что-то происходящее прямо перед её мордой, и это что-то – воистину ужасно.
Михаил разглядывал несчастное животное. Чистая лоснящаяся шерсть, стройные ноги, узкая морда – коза была настоящей красавицей. Любоваться ею было гораздо приятнее, чем смотреть в центр поляны, и Михаил тихо радовался, что может себе позволить эту слабость – не смотреть туда, куда не хочется. В отличие от Андрея.
Уездный заседатель выбрался из кустов и вновь отправился к распростёртому на траве телу. Михаил искренне сочувствовал приятелю, но присоединяться к нему желания не испытывал, как и мужики, сопровождавшие их к этой поляне, и дебелая баба. Та остановилась ещё на подходе. Махнула рукой в нужную сторону и осела на землю. Выть больше не выла, но поскуливала. Мужики сунулись было, но быстро оценили обстановку и присоединились к бабе. Скулить не скулили. Сидели молча, угрюмо.
Михаил поляну не покинул. Остановился рядом с козой возле куста дикой малины. Андрею пришлось идти в центр. Осматривать, описывать. Осмотр дважды прерывался. Заседатель стыдливо нырял в кусты, и доносящиеся оттуда звуки говорили о том, что он сейчас неимоверно жалеет о сегодняшнем плотном завтраке. Михаил его понимал и продолжал тщательно разглядывать козу. На крепкой шее висели маленький колокольчик на жёлтой атласной ленточке и обрывок грубой верёвки. Коза не двигалась, колокольчик молчал.
Трава на поляне росла проплешинами. Кое-где проглядывала рыхлая чёрная земля, на которой виднелись отпечатки копыт. «Значит, сюда ещё сама пришла, потом замерла», – сделал глубокомысленный вывод Михаил, сосредоточившись на цепочке следов. Затем бросил быстрый взгляд в сторону приятеля. Андрей повязал вокруг нижней части лица платок и, склонившись над трупом, пытался что-то рассмотреть в кровавом месиве.
Михаил гулко сглотнул и вновь уставился на землю. Запах крови и ещё чего-то гадкого бил в нос. Сквозь тошноту вяло приподнимало голову удивление: почему нет мух? По такой жаре на подобное пиршество должен был давно слететься весь окрестный гнус, но – тишина. Сколько они уже здесь? А ни один из них ни от мошки, ни от комара не отмахнулся. Мухи, оводы и козу не донимали. Та стояла беспомощная и недвижимая.
Цепочка козьих следов тянулась в лес, и Михаил пошёл по ней, не думая ни о чём. Просто шагал и чувствовал облегчение от того, что удаляется от поляны, от изуродованного тела и вони.
Через несколько десятков шагов Михаил остановился. На земле рядом с маленькими продолговатыми следочками красовался чёткий отпечаток сапога. Судя по размеру, мужского. И судя по чётко очерченному контуру каблука – не крестьянского. Дальше Михаил шёл уже осторожнее, вглядывался не только в следы копыт, но и смотрел по сторонам в поисках следов человеческих, которые встречались ещё дважды, неподалёку от первого, но не такие чёткие. Дальше не попадались. А на берегу небольшого ручейка оборвались и козьи следочки.
– …и-и-ил! – донеслось до Михаила откуда-то издалека.
– Иду-у-у! – ответил он, сложив руки рупором, и отправился обратно, на ходу удивляясь, как далеко успел зайти.
– Где тебя носит? – неласково встретил его Андрей на подходах к полянке.
– Следы изучаю, – примирительно ответил ему Михаил. – Кстати, наткнулся на кое-что интересное. Пойдём покажу.
Приятель одарил его страдальческим взглядом, полным скепсиса, но двинулся следом. Рядом с отпечатком сапога остановились. Андрей осторожно сравнил со своим и присвистнул. Судя по следу, ступня у неизвестного была больше, чем у заседателя, если не в полтора раза, то на вершок точно.
– Это где ж у нас такие великаны водятся? – протянул он.
Михаил пожал плечами. Андрей достал чистый лист, сел на корточки, и как можно точнее перерисовал отпечаток, буркнув:
– Набойка на каблуке приметная.
Действительно, набойка пропечаталась хорошо. Можно было разглядеть и круглые шляпки крепёжных гвоздей, и контур декоративного орнамента – несколько скрещенных чёрточек.
– Размер бы поточнее зафиксировать, – со вздохом посетовал заседатель, прикидывая длину отпечатка ладонью.
– Там на козе верёвка была, можно на ней отметить, – предложил Михаил.
Вернулись на полянку. Затягивать время пребывания в этом месте никому не хотелось. Коза от прикосновений даже не вздрогнула, безропотно расставшись с верёвкой. Андрей отправился замерять отпечаток. Михаил пошёл вокруг поляны. Примятая трава, взрытая земля, клочки какие-то. Борьба, видно, была не шуточная. Следов много, но все смазанные, да и не поймёшь теперь, когда и кто оставил, всё ж многие пройтись успели. Может, бывалый охотник, лесник или просто человек опытный смогли бы всё это растолковать, распутать, но Михаилу такое не по силам. Что он может? Ну вот разве что отличить свежесломанные ветки от тех, что уже пожухли. Их, видно, ночью сломали. Тогда получается, что вот эти сломал Андрей, когда с завтраком расстаться спешил, а эти – владелец того самого сапога. И если в эту сторону пойти, то… То скоро выйдешь к тому самому ручью, на берегу которого Михаил сегодня уже бывал.
Михаил вздохнул, оглядел в очередной раз полянку. Взгляд поневоле, словно магнитом, притянуло к распростёртому в центре трупу. Чёрные косы змеями свернулись у бледного воскового лица. А выражение лица спокойное, безмятежное даже. И лицо почти чистое. На левой щеке только несколько красно-коричневых полос. То ли грязь, то ли кровь запеклась. Одна рука закинута за голову. Если ниже не смотреть, то хоть картину рисуй. Селянка на отдыхе. Но это если не смотреть ниже. «Не смотреть!» – приказал себе Михаил и тут же уставился на что-то, что ещё совсем недавно было женским телом. Сизовато-бурая груда, притопленная в раскисшую от крови землю, в которой местами что-то глянцево поблёскивало, местами робко белело.
Михаил резко отвернулся. Подышал шумно, прислушиваясь к себе, не нужно ли и ему тропинку в лес протоптать. Понял, что обойдётся, и боком прошёл к малиновому кусту, где его терпеливо ждали безмолвная коза и бледный с прозеленью Андрей.
– Я всё, что мог… – тихо начал приятель и умолк, вздохнул, бездумно погладил козу и начал вновь: – Большего сделать не в силах. По поводу тела распорядиться нужно. Родным сказать. Убрать там… Я сейчас домой. Запишу всё набело, по форме, и в Крыльск. Я туда и так собирался. Документ у меня важный. Отвезти нужно. Теперь больше бумаг повезу. Тут не для меня работа. Тут Фёдор Николаевич распорядиться должен. Без полиции никак… Этот ведь нелюдь где-то здесь бродит. Предупредить людей нужно… Осторожнее чтоб.
– Ты езжай, чем быстрее, тем лучше, – Михаил ободряюще похлопал приятеля по плечу. – По поводу, чтоб тело убрали и родных известили, – я распоряжусь.
Андрей благодарно кивнул, и оба двинулись к курящим одну на двоих самокрутку мужикам.
– Напомните, как убитую зов… звали? – спросил Андрей, перед тем как отправиться к дому.
Мужики замялись, запереглядывались, один начал мычать что-то не вполне членораздельное.
– Настька это, – неожиданно чётко произнесла сидящая на земле баба. – Жена кузнецова. В Лобаново они живут... В Бутафории... жили… жила-а-а…
Баба всхлипнула и снова скатилась в вой. Андрей записал имя и беспомощно посмотрел на друга. Михаил кивнул, дескать, без тебя справлюсь, и махнул рукой, отпуская. Спустя минуту он остался в компании мнущихся мужиков, воющей бабы и остолбеневшей козы.
Глава 40. Последствия
Комната у Николеньки была узкой и длинной. Солнце даже днём едва дотягивалось до её середины, поэтому близ двери всегда было сумрачно. Брата это устраивало, его кровать стояла в затемнённой части, и он мог завалиться спать в любое время суток, не боясь, что свет его разбудит. Этим Николенька частенько пользовался, нарушая режим и устраивая свои проказы в любое время, а чаще всего ночью, высыпался потом днём, во время отбывания наказания. Папеньке о шалостях сына говорили редко, а самым суровым наказанием от маменьки было лишить сладкого и запереть в комнате. И если по поводу первой части возмездия мальчик ещё выказывал какое-то сожаление, то вторая его вполне устраивала, он использовал это время, чтобы выспаться. В тех редких случаях, когда в качестве судии выступал папенька, Николаю не удавалось отделаться столь легко. Например, когда в последний раз сын едва не устроил пожар, пытаясь добыть сахар из разного рода фруктов и овощей, Иван Петрович отобрал у него ключ и строжайше запретил запираться у себя в комнате. Теперь же, узнав, что его запрет нарушен, притом не единожды, глава семейства находился в состоянии гневливо-растерянном и вдобавок к этому обеспокоенном. Рука отца подрагивала, когда он вкладывал ключ в замок и проворачивал его.
Дверь в комнату отворилась беззвучно. Александра Степановна уже поджидала их внутри, первыми присоединились к ней Иван Петрович и Аннушка, остальные держались на шаг позади.
Николенька, свернувшись клубком, лежал на полу в нескольких шагах от двери. Неопрятные, дурно пахнущие, уже подсыхающие лужи дорожкой расположились от окна, где стояла небольшая конторка для ребёнка. На конторке расположилось несколько склянок, высилась большая горка серовато-жёлтых камешков и три кучки порошков иного цвета. На небольшом металлическом подносе оплыла установленная в центре догоревшая свеча. Рядом, завалившись на бок, лежала медная чашечка в бурых смолистых потёках.
Отец побледнел и бросился перед сыном на колени. Дрожащая рука его протянулась к шее ребёнка, пальцы неуверенно поелозили в попытках услышать биение жилки. Не сумев нащупать пульс, Иван Петрович попросту приложил ухо к груди Николеньки, услышанное позволило ему несколько расслабиться. Он выпрямился и бросил собравшимся у двери:
– За Поликарпом Андреевичем, живо!
Затем натужно поднял сына на руки и перенёс на кровать, уже после отдал персональное распоряжение Марфе:
– Прибери тут!
После этого в усадьбе Кречетовых задвигались все и всё. Бегали, суетились слуги, гремели вёдра, хлопали двери.
Заспанный, слегка опухший Поликарп Андреевич приехал скоро. Осмотрел нового пациента, покачал головой и выгнал всех посторонних из комнаты. Спустя полчаса родные смогли увидеть пришедшего в себя Николеньку. Мальчик был бледен, слаб и немного напуган.
– Чрезвычайно деятельный и, не побоюсь этого слова, одарённый молодой человек! А уж любознательный! – говорил Поликарп Андреевич Ивану Петровичу. – Раздобыл трактат Пирли и самостоятельно пытался повторить описанный там алхимический опыт. Какое счастье, что взялся за изготовление трансформационного состава, а не за эликсир бессмертия! Иначе без смертей не обошлось бы. Рекомендую обильное питьё и постельный режим на пару дней, а в качестве профилактики рецидивов углублённое изучение естественных наук, химии и её предшественницы алхимии, но обязательно под чутким руководством толкового и компетентного наставника.
Иван Петрович многословно благодарил доктора, тряс его руку, сунул приятно позвякивающий кошель и лично проводил до коляски. Затем посуровел и пригласил Иннокентия Павловича в кабинет на беседу. Часа через два бывший гувернёр Николеньки на полусогнутых проскользнул в свою комнату и занялся паковкой чемоданов.
Марфа всё это время бродила по дому необычайно печальной и тихой тенью.
В комнате у Николеньки остались только Александра Степановна и Аннушка.
– Как же ты нас напугал, – в десятый раз повторяла она, поглаживая братишку по бледному лбу и спутавшимся вихрам. – Пить хочешь?
– Да только что пил! Скоро из ушей польётся, – бурчал в ответ тот, но от ладони сестры не отстранялся, жмурился как кот и разве что не мурлыкал.
– Что на тебя нашло? Зачем ты так рисковал?
– Ты ничего не понимаешь! Пирли всё подробно описал! У меня непременно бы всё получилось! Я только в одном ошибся… Кто ж знал, что алхимики не по-человечески всё пишут, а шифруются! Ну иносказательно, то есть…
– Ну и как бы у тебя всё получилось, если ты даже такой малости не знал? – с грустной усмешкой спросила Аннушка.
Николенька насупился, отворотил голову к стене и запыхтел, как закипающий самовар.
– Я не успел ничего сделать, – шёпотом признался он. – Меня тошнить начало до того, как я гету в огонь уронил. Что бы там Поликарп Андреевич ни думал.
Аннушка внимательно посмотрела на изо всех сил сдерживающего слёзы брата и перевела растерянный взгляд на Александру Степановну. Бабушка стояла у окна и разглядывала открывающийся перед ней вид.
– Ты ему об этом говорил?
– Да, но он ответил, что… спутанность сознания и кратковременные провалы в памяти – характерные симптомы отравления парами… Это последствия, того что я жжёной гетой надышался. Но я не путаю! Я помню!
Аннушка вновь погладила брата по голове. Он продолжал шептать:
– Это было так страшно. Так больно! Сперва словно молотком по темени шарахнули, мир закружился… Так тошно стало. Я полз, полз, а потом всё померкло…
Николенька умолк. Комната погрузилась в тишину, которую резким хлопком в призрачные ладони буквально взрезала Александра Степановна. От громкого неожиданного звука подскочили оба. И Аннушка, и Николенька. Оба же недоуменно уставились точно на бабушку.
– Что и требовалось доказать, – удовлетворённо проскрежетала она, встретившись взглядом с внуком.
