Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)
Глава 25. Весь мир – театр…
Солнце палило нещадно, Аннушка шла домой самой короткой дорогой. Лицо её раскраснелось, выбившиеся из причёски прядки противно липли к шее и вискам, руки и ноги отекли, стали тяжёлыми и неуклюжими. «Как бы вновь приступа не случилось!» – билась в голове тревожная мысль.
Последние шаги дались труднее всего, колени подрагивали от слабости, платье, ещё недавно казавшееся уютным и невесомым, теперь стальной кольчугой тянуло плечи к земле. Меж лопаток и под мышками расползались тёмные пятна. Никогда раньше жухлые придорожные лопухи не выглядели так соблазнительно, они манили присесть, а ещё лучше прилечь на пыльные широкие листья и отдохнуть. Аннушка из последних сил сохраняла стойкость и не поддавалась на их уговоры, она понимала, что если сейчас присядет или хотя бы остановится, то потом не стронется с места, пока безжалостное солнце не скроется из виду.
Наконец она добралась. У парадного крыльца стояла коляска, видно кто-то только что приехал с визитом. Аннушка вздохнула и постаралась прошмыгнуть в дом как можно незаметнее. Встречаться с гостями не хотелось, а хотелось поскорее попасть в свою комнату, умыться прохладной водой и сменить пропитанное потом и пылью платье на свежее. Но сегодня желаниям её не суждено было сбыться.
Отворив дверь, Аннушка оказалась в Большом Императорском театре на сцене в день премьеры. Во всяком случае, ощущение возникло именно такое. При этом создавалось впечатление, что сценарист сошёл с ума, режиссёр запил, дирижёр уволился, а актёры готовились к спектаклю спустя рукава, пренебрегали репетициями и полным составом собрались в первый раз. Единственные, кто ответственно подошёл к своей работе, – костюмер и бутафор, но на общем фоне их старания уже ничего не значили.
Мизансцена, которая предстала перед глазами Аннушки, получилась противоречивой, даже парадоксальной, но крайне выразительной. В глубине комнаты, в полумраке виднелись две женские фигурки. Маменька и Ольга стояли плечом к плечу. Роли им достались лирико-трагедийные. Обе были одеты в светлые муслиновые платья с вставками из тончайшего кружева. Обе прикладывали белоснежные платочки то к широко распахнутым глазам, то к полуоткрытым ротикам. Позы обеих олицетворяли отчаяние, хрупкость и беспомощность перед лицом постигшего их несчастья, а кроме того – взаимную любовь и поддержку.
Чуть ближе к дверям, по левую руку от Аннушки, замерли ещё две участницы развернувшегося действа – сёстры Веленские. Эти не выходили из рамок комического амплуа. Канареечно-жёлтый цвет платья младшей соперничал по эффектности с ажурной шалью цвета фуксии на плечах старшей. Шаль эта была ношена явно не первый раз и даже не первый год, несколько потеряла форму, но не яркость. Сухонькая цепкая лапка Лизоньки впилась в пухлое плечо сестры, которая стояла, насупив брови и подав корпус вперёд. Создавалось впечатление, что ежели младшая разожмёт руку, то старшая разъярённым быком рванёт вперёд, сметая на пути преграды.
По правую руку от Аннушки, в коридоре, столпились слуги с Марфой в первых рядах. Было решительно непонятно, массовка это или вовсе – оркестр.
Яркие солнечные лучи врывались в сумрачный холл сквозь высокие арочные окна и скрещивались, освещая композиционный центр картины – замершего папеньку и застывшего с огромнейшим букетом в руках Турчилина. Расправив плечи и выставив одну ногу вперёд, Кречетов, по всему было видно, играл роль комбинированную, даже переходную, от роли героя (победителя дракона) к роли благородного отца семейства. Генерал также метался меж двух образов, так окончательно и не выбрав, что ему больше в этот раз удалось, то ли герой-любовник, то ли шут.
Зрители расположились на втором этаже. Меж столбиками балюстрады вниз смотрел Николенька, а неподалёку от него прямо на перилах сидела Александра Степановна. В этот раз выглядела она младше внука, болтала ногами и лузгала семечки, непринуждённо сплёвывая шелуху на головы главных действующих лиц. Шелуха до голов не долетала, таяла в воздухе, но внезапно и радикально помолодевшую бабушку это не останавливало.
– Я старый солдат… – рокотал генерал, размахивая цветами. – Да что там! В моём случае можно сказать короче. Я старый! Но сердце моё бьётся в пылающей груди и гоняет по венам горячую кровь! Кровь, а не водицу! Не то что у некоторых!
Генерал пару раз резко, со свистом, рассёк воздух букетом. Несколько сиренево-белых лепестков потревоженной птичьей стайкой разлетелись по комнате.
– Ну полно вам, дорогой наш Николай Дементьевич! Вы – и о старости! – подал реплику Иван Петрович.
Аннушка видела, как ловко папенька уклоняется от мелькающих в воздухе бутонов. При этом ему удавалось сохранить вид достойный и радушный.
– Я не о старости! Я о трусости! – возразил генерал с особой экспрессией, вызвав тем самым тень растерянности и недоумения на лице папеньки. – Да разве ж пришла бы мне в голову мысль связать себя с голубицей юной, ланью трепетной?! Ежели бы не обстоятельства! Ежели бы не дошли до меня сегодня слухи…
Маменька и Ольга слаженно ахнули и прижались теснее друг к дружке. Старшая Веленская набычилась ещё сильнее и стала шумно сопеть и фыркать, как закипающий самовар.
– Боюсь, я не вполне понимаю вас, – с неохотой признался Иван Петрович.
– Да что понимать тут? Это ж надо – посередь бала бросить! – вскричал Турчилин и воздел руки с букетом над головою.
Папенька отфыркнулся от сыплющихся на него дождём лепестков и листиков, чуть отступил и растерянно огляделся вокруг, ища глазами хоть кого-то, кто способен выполнить роль суфлёра и подсказать пару слов.
– У меня разведка налажена! Мне всё известно! Это что за молодёжь ноне пошла? Ежели есть приданое —у ног вьются, нет приданого – нет любви! Да разве бы я решился? Мне за всю мужскую братию обидно! Я старик! Я по молодости ещё Александре Степановне романсы пел!
Александра Степановна захлопала в ладоши и быстрее задрыгала ногами, призрачные семечки веером разлетелись из её ладоней и стали исчезать в воздухе, вспыхивая искрами меж кружащихся лепестков.
Аннушка любовалась разворачивающейся перед её глазами фантасмагорией и в глубине души жалела, что, кроме неё, этот эффект никто не видит и оценить не может.
Турчилин опустил руки, немного отдышался и заговорил:
– Я со всей пылкостью моего старого, но искреннего и горячего сердца прошу у вас, Иван Петрович…
Старшая Веленская всхрапнула, дёрнулась особенно экспрессивно и, оставив в руках младшей кружевную шаль цвета фуксии, двинулась к центру событий.
Громкий и немного нервный стук в дверь прервал эту в высшей степени драматическую сцену, заставив генерала умолкнуть, а Веленскую замереть. Все повернули головы. Аннушка лёгким кивком поприветствовала присутствующих, только сейчас обративших на неё внимание, повернулась, распахнула дверь и сразу же отступила в сторону.
В дом вошли новые гости. На сцене прибавилось действующих лиц.
Глава 26. Не в цветах счастье
Коляска тряслась на ухабах, две крепкие, до крайности флегматичные кобылы монотонно взбивали копытами клубы пыли. Михаил искоса поглядывал на приятеля. Тот сидел молча, лицо его было бледно, что по такой жаре вызывало удивление, а взор устремлён вдаль. Руки то лежали на коленях расслабленно, то сжимались в кулаки. В целом выглядел Андрей решительно и даже угрожающе. Молчали. Молчание нарушал лишь кучер, тихонько напевающий под нос приятным густым голосом что-то заунывное.
До усадьбы Кречетовых доехали не спеша, но быстро. Андрей помедлил перед крыльцом, втянул воздуха, как перед прыжком в воду, и, взлетев по ступеням, заколотил в дверь. Михаил вздохнул и закатил глаза. Куда рвётся? Говорено же было: медленно и красиво! А он? Хоть бы букетик какой взял! Ромашек бы полевых по дороге нарвал, что ли… Видно, мужчине умение с женщинами обращаться либо дано, либо нет. Ну, может, из собственного опыта какие-то уроки извлечь можно. «Вот и не стоит мешать другу этот опыт зарабатывать», – решил Михаил и встал за плечом Андрея.
Двери распахнулись на удивление скоро, ещё даже не успела отгреметь дробь стука. Приятели шагнули внутрь, и Михаил закатил глаза. Всё же его первое впечатление от старшей из сестёр Кречетовых было не лишено основания. Похоже – в этой семейке все с легкой сумасшедшинкой. И знакомых себе под стать подбирают.
В центре холла белозубый отставной генерал фехтовал с хозяином дома букетом, возле них что-то зажигательное отплясывала старшая Веленская, а младшая стояла в сторонке и размахивала розово-фиолетовой тряпкой.
Андрей Дмитриевич, впрочем, открывшуюся перед ним картину не оценил. Уронил с порога неопределённо-приветственное слово и рванул вглубь холла, где и бросился на колени перед двумя женскими фигурками, в которых Михаил не без труда опознал Ольгу и её маменьку.
Падал Андрей перед двумя, но, когда склонил голову, стало понятно, что упал перед одной. В наступившей тишине его низкий, подрагивающий от волнения голос зазвучал набатом:
– Ольга Ивановна, – гудел Андрей, – окажите мне честь… Прошу ответьте! Вы станете моей женой?
Тишина, продержавшаяся ещё мгновение после того, как вопрос прозвучал, взорвалась охами, ахами и визгами. Визжала Ольга. Визги перемежались у неё с выкриками:
– Да! Да! Да!
Она бросилась на шею коленопреклонённому новоявленному жениху, тот принял вес, не охнув и не покачнувшись, обнял невесту, дрыгающую ногами из-за переполняющих её эмоций, и легко поднялся с колен, продолжая бережно удерживать своё повизгивающее счастье.
Вокруг них бабочкой порхала Татьяна Михайловна, она красиво взмахивала руками, стараясь то незаметно оправить на дочери сбившееся платье, то погладить будущего зятя по предплечью. С губ её срывались отдельные слова и обрывки фраз, которые никак не хотели сложиться во что-то связное и осмысленное:
– Радость-то… Доченька моя!.. Счастье-то! Андрей Дмитриевич…
– Вот это поворот… Орёл! – голос Турчилина в полной мере отражал степень его удивления.
– Признаться, Андрей Дмитриевич, вы застали нас всех врасплох! – заговорил Иван Петрович, после того как получил тычок локтем под ребро от генерала. – Счастливы. Слов нет – счастливы.
Михаил обречённо смотрел на всё нарастающий перед его глазами бедлам и думал с тоской, что сумасшествие Кречетовых не просто заразно, оно поражает мозг окружающих стремительно и неотвратимо.
Лизонька, лисичкой юркнувшая к сестре, кутала её в тряпку, оказавшуюся яркой кружевной шалью, и тараторила:
– Ах, как трогательно! Какая прелесть! Романтика! Любовь! Наши искренние поздравления! Счастливы! Искренне за вас рады! Но не смеем вам мешать… Дело семейное. Мы со всем пониманием! Надеемся, что вскорости и приличествующую вашему положению помолвку… – Ох! Я имела в виду – официальное мероприятие по поводу решения о соединении двух любящих сердец организуете. Туда-то мы с превеликой радостью, а сейчас всего вам хорошего! До свиданьичка! Дело семейное… Не смеем мешать…
Лизонька, не умолкая ни на секунду, тянула сестру к выходу. Та не сопротивлялась, покорно шла, куда ведут. От былого задора не осталось и следа. Проходя мимо Милованова, младшая Веленская успела послать ему чрезвычайно многозначительный и даже многообещающий взгляд, и только после этого, практически на середине фразы, обе сестры скрылись за дверью.
Ухода их никто, кроме Михаила, похоже, и не заметил.
– А пирога-то и нет! – воскликнула Татьяна Михайловна, в очередной раз всплеснув руками.
После чего оставила тесно жмущихся друг к другу голубков в покое и обратила своё пристальное внимание на прислугу, до сей поры гурьбой стоящую в коридоре и с интересом глазеющую на происходящее в холле. Толпа стремительно рассосалась. Из всех слуг осталась только одна бойкого вида девица.
– Марфа! Ты здесь? Марш на кухню! Скажи, чтоб тесто заводили, – прикрикнула на неё Татьяна Михайловна.
Марфа закатила глаза, вздохнула и нехотя поплелась в указанном направлении. Хозяйка дома с сомнением посмотрела ей вслед, затем вновь перевела взгляд на светящуюся от счастья парочку. Вздохнула ещё раз.
– Маменька, – затараторила Ольга, прижимая руки к груди. – Я так счастлива, так рада, аж дышать не могу! Мы с Андреем Дмитриевичем в парк пойдём! Воздухом подышим…
– В парк… – с сомнением в голосе начала Татьяна Михайловна, но Иван Петрович не дал ей договорить.
– Ты, дочка, иди, дыши, а мне с Андреем Дмитриевичем наедине поговорить нужно, вопросы важные решить. Помолвка – дело серьёзное и до крайности хлопотное, – степенно заговорил он, оглаживая себя по животу. Затем посмотрел в лицо будущего зятя и умолк.
Михаил тоже взглянул на приятеля: улыбка, слегка расфокусированный взгляд, румянец во всё лицо. Андрей имел вид лихой, счастливый и слегка придурковатый.
– М-м-м-да… – задумчиво протянул Кречетов и великодушно махнул рукой. – А впрочем, ступайте! Дышите. О делах мы с Андреем Дмитриевичем завтра поговорим.
Раздался очередной невестин визг, и парочка исчезла.
– Ну а я тогда за пирогом сама посмотрю. Какое сватовство без пирога? А на Марфу надежды нет, – озабоченно сообщила Татьяна Михайловна и тоже стремительно удалилась.
– Николай Дементьевич, ты попросить меня о чём-то хотел? Извини великодушно! Видишь, что творится? Молодёжь! – обратился Иван Петрович к стоящему рядом с ним генералу.
– Я-то? Попросить? – удивился тот.
Иван Петрович кивнул и с вопросом уставился на цветы в руках генерала. Тот тоже посмотрел на букет, покрутил его в руках, рассматривая со всех сторон с таким видом, будто видит его в первый раз.
– Да разрешения у тебя хотел попросить, – задумчиво начал Турчилин, затем усмехнулся и продолжил гораздо громче и увереннее: – Разрешения у тебя спрашивал, супруге твоей хотел сей подарок преподнести в знак глубочайшего к ней уважения и восхищения! Чтоб ты, Иван Петрович, не подумал чего плохого и ревновать не начал!
– Ну, ты у нас, Николай Дементьевич, кавалер видный, я к тебе, признаться, и без букета бы ревновал, – осторожно произнёс Иван Петрович, – кабы не кристальная честность супруги моей да не твоё благородство! Так что вручай в следующий раз не спрашивая, ежели желание такое возникнет. Мне сейчас Татьяну Михайловну кликнуть?
– Не стоит, не отвлекай хозяйку по пустякам. У неё теперь хлопот полон дом! Букет от моего имени и передать можно.
Михаил топтался у входа и чувствовал себя лишним при сём разговоре. Хозяин дома не обращал на него ни малейшего внимания, то ли специально, то ли из-за растерянности от всего произошедшего. Собственно, самому Михаилу Иван Петрович тоже не особо был интересен. Он приехал поговорить с Анной, но её среди творящегося безобразия видно не было. В этот момент, словно в ответ на его мысли, откуда-то сбоку послышался знакомый, чуть хрипловатый голос:
– Я передам! И в воду эту красоту поставлю!
Анна вынырнула из тени справа из-за стоек и шкафчиков. Одарила трёх присутствующих в холле мужчин измученной улыбкой, подхватила букет и выплыла в коридор.
– Ну что же… Кхм… Пойду я, пожалуй, – проговорил Турчилин, провожая её задумчивым взглядом. – Ольге Ивановне нижайший поклон. Рад за неё! Нда-а-а…
Он сердечно попрощался с Иваном Петровичем и ушёл, бормоча на ходу что-то про дезинформацию и ошибочность поспешных выводов и действий.
Михаил остался с Кречетовым наедине.
Глава 27. Колокольчики
Аннушка зашла в свою комнату. Постояла пару мгновений, навалившись спиной на дверь, затем отлепила себя от опоры и поплелась за ширму, на ходу стаскивая с себя прилипшее к телу платье. Вода для умывания была тёплая, как парное молоко. Аннушка погружала в неё руки, плескала в лицо, лила струйкой на плечи и никак не могла остановиться.
– Ты там долго ещё воду переводить будешь, утка?
Голос бабушки прозвучал неожиданно близко. Аннушка выглянула из своего укрытия и бледно улыбнулась. Александра Степановна стояла в двух шагах и вид имела привычный – смотрелась молодой женщиной не более трёх десятков лет от роду.
– Сейчас выйду. Минуточку подожди, – попросила Аннушка, вновь ныряя за створку перегородки.
– Подожду, куда ж я денусь…
Когда изрядно посвежевшая Аннушка вышла в комнату, Александра Степановна сидела на подоконнике, обняв колени, и задумчиво созерцала вид за окном.
– Что это за представление у нас разыгрывалось? – спросила Аннушка, пристраиваясь рядом.
– Представление-то? О! Тебе тоже понравилось? Давненько я так не развлекалась! – вскинув голову, воскликнула бабушка и замерцала, то мгновенно молодея на пару десятков лет, то возвращаясь к привычному образу.
– Не скажу, что я пришла в восторг от всего там происходящего, но не скучно было, с этим не спорю, – сказала Аннушка, наблюдая за бабушкиными метаморфозами через отражение в оконном стекле.
– Ох, не скучно, – подтвердила бабушка, с некоторым трудом замирая в тридцатилетнем возрасте. – Веленские вчера перестарались, ты помнишь?
Анна кивнула. После вчерашнего визита сестёр всем домашним пришлось приводить нервы в порядок. Пробрало даже папеньку.
– За ночь, наверное, осознали, что даже без Бельканто в собственности и без судебного заседателя в зятьях Кречетовы не последние люди в уезде. Сегодня прибежали сглаживать впечатление. Сочувствие, елей, меленькие укусы… Как обычно, только елея побольше.
Анна кивнула ещё раз. Веленских она знала хорошо, в подробностях не нуждалась, и без того картина представлялась достаточно ярко.
– А Николай Дементьевич каким боком? – спросила она.
– О! Наш бравый генерал пришёл побеждать дракона и спасать деву в беде.
– Хм?
– Откуда столько скепсиса в столь юном возрасте? Он, видно, действительно помочь хотел… Но исключительно приятным для себя способом. Чего уж тут.
Александра Степановна улыбнулась краешком губ и стала пальцем выводить невидимые завитки на стекле.
– До Турчилина, видно, только вчера или и вовсе сегодня слухи дошли. О том, что усадьба проиграна, Ольгу посреди танца поклонник отверг, а сама понимаешь, чем позже до кого-то слухи доходят, тем они занимательнее, витиеватее и, главное, от действительности дальше… Вот он и пришёл – спасать от позора и нищеты.
Помолчали. За окном подрагивала тёмно-зелёными листьями черёмуха.
– Но Веленские от такого благородного поступка явно не в восторге были… Интересно почему? Обычно они на такие события как мухи на мёд летят, каждое слово ловят, как пчёлки пыльцу собирают! – задумчиво поинтересовалась Аннушка.
– Неужто не догадываешься? – удивилась бабушка и заломила бровь.
Анна пожала плечами, и Александра Степановна в притворном осуждении покачала головой.
– Ай, ай! Видящая, а дальше своего носа не видишь!
– Лизонька на него серьёзные виды имеет? Она на днях меня про Ольгиных поклонников расспрашивала, но мне казалось, она на других заглядывается. А тут – генерал!
– Лизонька-то, может, и на других… – с намёком протянула бабушка.
– Не Лизонька?.. Думаешь, старшая? Неужели Людмила Егоровна? Но ведь ей лет-то уже больше четырёх десятков!
– Ну, счастья-то и в сто лет хочется, да и Николай Дементьевич не юноша давно уже… – сказала Александра Степановна и улыбнулась каким-то своим воспоминаниям.
– Не юноша, – согласилась с очевидным Аннушка, затем сощурила глаза и поинтересовалась: – Бабушка, а он тебе правда романсы пел?
Александра Степановна перевела взгляд на внучку и, так же сощурившись, ответила:
– Он? А то как же! Правда, не пел – горланил!
Обе прыснули.
– Я тогда уже давно замужем была. Мы сюда из столицы перебрались. Ванечка у меня родился. Зубки у него как раз резались. Плакал день и ночь, никому спать не давал. Так, бывало, днём только утихнет, забудется, задремлет. А тут он – гость дорогой. Придёт и давай песни горланить. Ванечку разбудит, а после делает своевременное тактическое отступление или, попросту говоря, – сбегает. Целую неделю ходил, до тех пор, пока ему Петр Афанасьевич доходчиво не объяснил, что в нашем доме ценителей его певческого таланта не найти.
Может, Александра Степановна ещё бы в рассказ подробностей добавила, но в дверь раздался быстрый стук, и она умолкла.
– Марфа, входи! – крикнула Аннушка.
Марфа ворвалась в комнату вихрем.
– Что за день! Что за день! Женихи весь день ходют! Не успел первый рта раскрыть – второй ворвался! Не успел второй счастью своему поверить – третий идёт! – щебетала она.
На словах про третьего Аннушка насторожилась, обеспокоенно переглянулась с бабушкой и уточнила у Марфы:
– Ты сейчас про третьего для красного словца ввернула или кого-то конкретного имеешь ввиду?
– Чего это для красного? Когда это я брехала? Или я до трёх, по-вашему, считать не умею? Третий, как есть третий. Что я, жениха не признаю, что ли? Пришёл – волосики напомажены, одеколоном за версту разит. Букетик в руках! Не чета тому, что первый приносил, но тоже – миленько!
Анна помянула про себя Шестиликую и кинулась к шкафу, не глядя вытянула платье и стала его натягивать. Марфа сноровисто помогала застёгивать пуговки и не умолкала ни на минуту.
– Я ему двери открыла: он у входа полчаса топтался, слово вымолвить не мог. Пришлось чуть ли не клещами вытягивать, кого из хозяев ему видеть хочется! Заняты ведь все! Хлопочут! Все в делах, все в заботах! Татьяна Михайловна в кухне, вы у себя, Иван Петрович в кабинете с гостем беседует...
Пуговки на спине закончились, осталось застегнуть рукава. Аннушка морщилась и думала, что хватать тряпку из шкафа нужно внимательнее, там полно и не столь замысловато застёгивающихся, но вот, когда торопишься, обязательно что-то крайне неподходящее под руку лезет, а менять уже поздно: дольше провозишься. Марфа продолжала выдавать множество звуков с чрезвычайно низким смысловым содержанием:
– Гость… Хорош гость. Теперь и не поймёшь то ли гость, то ли хозяин новый… Ой, горемычные мы! Но женихи… Да сразу! Да столько! Ну вот ведь! Первый – мужчина солидный, обстоятельный, второй – хорош! Стремительный! Пришёл и бух! А плечи! Ммм… А этот? Ну куда ему? Не дорос он ещё!
– Марфа, ты его куда дела-то? – рискнула спросить Аннушка, справившись с последней застёжкой.
– Кого его? – уточнила Марфа.
– Жениха! Третьего! – рыкнула на неё Аннушка.
– Так в парк послала…
Аннушка резко выдохнула и схватилась за дверную ручку.
Бабушка хмыкнула и демонстративно достала из кармана кулёк семечек.
Аннушка летела по коридорам, ступеням и парковым дорожкам, не чуя ног. Недавнюю усталость смыло волной раздражения и тревоги. О чём она тревожилась? Она и сама не могла бы сказать, ну пришёл женишок не вовремя, ну увидит – все и без него счастливы, ну почешут сплетники языки ещё пару дней… О чём тревожиться? Но Аннушка летела, почти не касаясь земли ногами.
Издалека послышался счастливый смех Ольги, и в это же мгновение Аннушка столкнулась с вынырнувшим из-за куста Орловым. На ногах устояли, но, похоже, дыхание от удара перехватило у обоих. Когда пришли в себя, Анна с удивлением отметила, что и беспокойство куда-то пропало. «Видно, тоже ударом при столкновении вышибло», – подумала она с невесёлой усмешкой.
Петенька стоял чуть помятый, растерянный и раскрасневшийся. В руке его были зажаты слегка поникшие нежно-голубые колокольчики.
– Здравствуйте, Анна Ивановна, – проговорил он. – Простите великодушно… Я так неловок…
– Рада вас видеть, – чуть покривила душой Аннушка и поспешила добавить: – Ну, тут скорее дело не в вашей мнимой неловкости, а в моей несвоевременной поспешности. Что привело вас сюда? Марфа сказала, что вы хотели видеть Ольгу?
– Марфа?
– Служанка, что отворила вам дверь.
– Дверь? Ах, да! Простите, я немного… Немного рассеян… Сбился с мысли.
Петенька потупился и умолк.
– Ну что ж, прошу прощения. Видно, это я сбила вашу мысль, так внезапно выскочив из-за куста.
Орлов зарумянился и забормотал:
– Ну что вы! Я вовсе не то имел в виду. Я ни в малейшей степени… Вам не нужно извиняться! Это я…
Больше всего гость напоминал сейчас стеснительного ребёнка. Он оторвал взгляд от дорожки и взглянул в лицо собеседницы. Аннушка улыбнулась ему как можно теплее. Он несколько раз растерянно моргнул, затем робко улыбнулся в ответ.
– Я просто хотел… навестить вас по-соседски и лично вам спасибо сказать, – чуть смелее произнёс он и протянул ей цветы.
Анна удивлённо изогнула брови.
– Мне? За что же?
– Вы меня спасли от вероломно напавшего супа, – пояснил Петенька и улыбнулся неожиданно задорно и весело.
Аннушка не удержалась от искренней ответной улыбки и попыталась возразить:
– Не стоит приписывать мне столь серьёзных заслуг. Спасали от этого негодяя вас совсем другие люди!
– Ну, вы… организовали спасательную экспедицию! Вот. И поддержали, а это редкость… И я – ценю.
Он посерьёзнел. Аннушка кивнула и взяла букетик, который он продолжал протягивать.
– Спасибо, – поблагодарила она.
Вновь послышался Ольгин смех.
– Та девушка… Марфа… она сказала, что все заняты. Вы – отдыхаете. А Ольга Ивановна – в парке… но я, кажется, и в парке – не вовремя.
– Сегодня Андрей Дмитриевич сделал моей сестре предложение. Она согласилась, – пояснила Анна.
– Вот как? И когда же… когда свадьба? – тихо спросил Петенька, отводя взгляд и стремительно теряя румянец.
– Дату ещё не обговаривали.
– Ну что ж… Я, пожалуй, пойду. Передайте сестре и… её будущему супругу мои поздравления… искренние.
– Останьтесь на чай, – предложила Анна, с тревогой разглядывая понурившегося молодого человека.
Он упрямо мотнул головой:
– Нет. Спасибо. За всё вам спасибо. Но не хочу стеснять… Такое событие… До свидания. Передавайте поздравления…
Аннушка смотрела вслед ссутулившемуся Петеньке, прижимала к груди колокольчики и пыталась понять: что же всё-таки её всполошило? Может, это была не весть об очередном женихе? Может, её насторожили какие-то другие слова Марфы? Что же? Папенька в кабинете с гостем? С Миловановым?
«Туда не побегу! Будь что будет!» – подумала она и не спеша отправилась к себе, твёрдо решив запереться в комнате с книгой и не выходить оттуда до позднего вечера, а ещё лучше – до утра. Знаки чуть потеплели. Словно по руке кто-то погладил, одобряя принятое решение.
