Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)
Глава 68. Женская логика – явление сложное
– Отказывается! Я уж и так, и эдак… Не ест! – причитал Степан. – Лежит в постели, к стене отворотился, и не ест, и не пьёт… Из комнаты гонит!
Михаил кивнул слуге в знак того, что понял всё и больше его не задерживает. Не стоило уходить из дому, не поговорив с другом, но утром Михаил спешил к Кречетовым, опасаясь, что иначе неуловимая Анна Ивановна в очередной раз ускользнёт от разговора, и не стал дожидаться, когда Вячеслав проснётся. Видно, зря. Нет, Анну он для разнообразия застал и текст пари услышал. Понятнее от этого не стало. Какое дитя? Какой груз? При чём здесь усадьба? Кто вообще так текст пари составляет?
Михаил поморщился, в голове сами собой всплыли правила составления пари. При этом правила эти отчего-то голосом Леонтия Афанасьевича проговаривались.
Во-первых, должен быть чётко задан временной отрезок исполнения или ожидания результатов. Михаил посмотрел на Знак, в верхней части которого сиротливо жались друг к другу четыре треугольника. Хмыкнул. Что ж, временной отрезок был задан. Две недели с момента заключения пари. Чётче некуда.
Во-вторых, оговаривается приз или трофей от побеждённого. С этим тоже всё в порядке – изрядно поднадоевшая усадьба Бельканто.
В-третьих, чётко задаются условия, соблюдение или несоблюдение которых приводит к победе либо к поражению. При этом предельно конкретизируются предметы и объекты. Проблемы с этим пунктом? Есть три условия. Если все три выполнятся в указанный срок, то усадьба остаётся во владении Кречетова. Если хоть одно не выполняется, то достаётся Михаилу. Здесь, кажется, всё в порядке. Или нет? Чего не хватает? Конкретики?
Как первое условие звучало? Анна Ивановна с тем делом справится, что до того он лишь мужчинам прочил. Ну, участники чётко и конкретно оговорены, а вот действие… Михаил представил те дела, что, по его мнению, лишь мужчине предназначены, и хмыкнул. Н-да… Многовариантная трактовочка выходит. Но может, так и задумано? На то и упор? Чтобы шансы Кречетовых повысить, текст пари должен разные варианты исполнения каждого условия предполагать?
Версия хорошая, логичная и понятная, если бы не второе условие, в котором говорится, что он, Михаил, не сможет убедительно исполнить женскую роль. Вроде всё как в первом условии: чётко указано, кто, и множество вариантов, что должен сделать, если бы не одно но – теперь выполнение условия зависит от соперника Кречетовой. То есть барышня, настолько заинтересованная в возвращении усадьбы в семью, что не побоялась ночью в дом малознакомого мужчины заявиться, составляет текст пари таким образом, что даёт этому мужчине отличный шанс спор выиграть и усадьбу не возвращать. Если ещё учесть, что на момент заключения спора Анна была уверена в том, что он в усадьбе заинтересован и условия внимательно слушает, то и вовсе бред получается. Логика где?
Третье условие – дитя тяжкую ношу должно поднять, что до того на плечи взрослых неподъёмным грузом падала. Какое дитя? Что за ноша? Полная неизвестность и непредсказуемость… Возможно, Кречетова не знала о его повышенной удачливости? Михаил прикрыл глаза, вспоминая их первый разговор. Вроде знала. Папенька её точно знал. Но если учесть, что два условия уже выполнены, и выполнены не в пользу Михаила, то складывается впечатление, что чего-то не знает именно он.
Михаил поскрёб ладонь. Не знает. Во-первых, он до сих пор не знает, кто выступил свидетелем при заключении этого пари, а во-вторых, не знает, почему у Кречетовой не один, а два знака.
Иван Петрович, Девятиликий его раздери, сегодня появился крайне не вовремя. Устроил перед гостем целый моноспектакль под названием «Муж государственный, о благе отчества радеющий». Видно, общение с Леонтием Афанасьевичем его на это вдохновило. Н-да… Михаил с трудом дождался антракта в этом представлении и сбежал. Если судить по словам Степана – правильно сделал. Здесь он нужнее, а Иван Петрович себе иную публику найдёт, поблагодарнее.
Михаил распахнул дверь и оказался в чулане. Во всяком случае, именно такое впечатление произвела на него комната Вячеслава. Тесная, тёмная, с маленьким окошком под самым потолком. Солнечный свет, пробирающийся в него сквозь плотное кружево листвы, был столь скуден, что с трудом освещал хлипкий подоконник и пятачок пола у стены. Узкая кровать, табурет, комод, над ним старое зеркало с трещиной – всё, что удалось сюда впихнуть.
– Душно у тебя, – вместо приветствия крякнул Михаил, обращаясь к спине друга, лежащего носом к стене поверх лоскутного одеяла.
– Угу, воздуху маловато, – не оборачиваясь, поддакнул тот. – Ступай, а то последний издышишь!
– Так может, пойдём, по парку пройдёмся… Там дышать можно не экономя.
Вячеслав перекатился на спину, заложил руки под голову и, уставившись в потолок, сообщил:
– По парку? Так я, видишь ли, мсьё Нуи потерял. Никак личину натянуть не могу. Ни Нуи треклятого, ни ещё кого. Как людям объяснять будешь, что с безликим вокруг дома разгуливал и разговоры разговаривал?
На кровати и правда, вытянувшись, лежал никакой не мсьё, а Вячеслав Павлович Огрызко, собственной своей текуче-невзрачной персоной.
Михаил вздохнул и осторожно опустился на колченогий табурет.
– А то тебя не видели такого красивого! – устало усмехнулся он. – Я сам на кухне объявление вчера делал, пока тебя Поликарп Андреевич осматривал.
– И что людишки?
– Люди-то? Плечами пожали да работать пошли. Ты для них как был начальником и моим доверенным лицом, так и остался. А до твоей морды им особого дела нет… во всяком случае, до той поры, пока ты к ним с поцелуями не полезешь!
Вячеслав пренебрежительно фыркнул, не отрывая взгляда от потолочной балки.
– Что? После того как ко мне девица одна с кляузой на твою любвеобильность приходила, я уж и не знаю, что от тебя ожидать…
Вячеслав лицом не дрогнул, но взгляд постоянно меняющих цвет глаз на собеседника перевёл.
– Она, правда, не кляузой это называла, а подтверждением алиби, – со значением произнёс Михаил и в свою очередь уставился на потолок. – Так прямо и написала, что погубил ты её репутацию безвозвратно аккурат в то время, как душегубец Настасью резал. Выпустить тебя требовала. Расправой угрожала. И мне, и Андрею Дмитриевичу. Ох, грозна!
Вячеслав сел на край кровати и, нахохлившись, как воробей на морозе, уточнил:
– А вы что?
– Мы-то? Мы, признаться, растерялись слегка. Андрей ей сообщил, что тебя и без того выпустить обещали. Елизавета Егоровна кляузу свою, в смысле алиби твоё, в клочья порвала, сказала, что пригрезилось нам всё, и удалилась…
– Похоже на неё, – бледно усмехнувшись, подтвердил Вячеслав.
Михаил оторвал взор от потолка и, заглянув в лицо другу, скучающим тоном поинтересовался:
– Как думаешь, она тебе вторую щеку расцарапает, когда от посторонних узнает, что ты к безликим прямое отношение имеешь?
Вячеслав душераздирающе вздохнул и пояснил:
– Не-е-ет, щеку она мне расцарапает, когда от меня узнает. А ежели от посторонних – то может и нож в сердце вонзить…
– В сердце кому? – картинно вздрогнув, уточнил Михаил. – Тебе или тому, кто ей весть такую принесёт?
– Обоим, – мрачно ответил Вячеслав.
В коридоре послышались торопливые шаги, на пороге комнаты возник бледный, трясущийся Степан и заикаясь сообщил:
– Та-а-ам… Пришли к вам! Его сиятельство, князь Ромадановский, с мертвяком.
Глава 69. Кости и карты
Михаил и Вячеслав, ловко обойдя Степана с двух сторон, резво выскочили из комнатёнки, чудом умудрившись не столкнуться и не застрять в узком проёме.
– Внизу оне, при входе… – донёсся им в спины дрожащий голос Степана.
Приятели оказались в холле спустя считаные мгновения.
Леонтий Афанасьевич на корточках сидел перед расстеленным на полу плащом.
– Скверно-то как… – задумчиво тянул он, разглядывая желтеющие на тёмной ткани кости.
Андрей Дмитриевич, бледный и растрёпанный, стоял, прижавшись спиной к стене, и на плащ старательно не смотрел, предпочитая разглядывать старые деревянные панели на стенах.
– Что здесь происходит? – спросил Михаил со смешанным чувством брезгливости и облегчения. Когда Степан упомянул мертвяка, первое, что пришло в голову, – свежий труп, новая жертва кошкодава. Лежащий на полу скелет, безусловно, был мёртв, но, судя по всему, у него было несколько лет, чтобы привыкнуть к такому состоянию.
– М-м-м? – вскинул голову князь. – Пришли? Вячеслав? Отдохнул уже? Молодец. Двигаться нужно. В движении быстрее в себя придёшь.
Михаил кашлянул.
– Приболел? – заботливо уточнил у него Леонтий Афанасьевич, легко поднимаясь на ноги. – Внимательнее нужно быть. И к себе, и к окружающим… Смотри, экую гадость мы на твоей земле нашли. Неподалёку совсем лежал.
– На моей? И по этой причине в мой дом занесли?
– А ты бы предпочёл во дворе бросить?
Михаил открыл рот, желая сообщить, что он предпочёл бы, чтобы находку даже и во двор не заносили бы, а сразу либо в храм унесли, либо уж к заседателю в дом, тому хоть по должности такие неудобства полагаются, но его перебил Вячеслав.
– Неподалёку? Странно, – удивлённо уронил он.
– Не то слово, – подтвердил разом посмурневший Ромадановский и, впившись взглядом в лицо Михаила, спросил с нажимом: – Как думаешь, сколько он пролежал, почитай, на заднем дворе у тебя.
Михаил коротко взглянул на кости и предположил, пожав плечами:
– Лет пять? Не знаю, не специалист я. Я так помню, от условий внешних многое зависит.
– Не специалист, – понимающе кивнул князь. – Умер он месяцев семь назад. Я ежели и ошибся, то недели на две, не больше… И не закапывали его почти. Так, завернули и под корягу приткнули… От тропинки не столь уж и далеко. А нашёл я, когда от останков одни косточки остались. Чистенькие. Либо его уже в таком виде к тропинке подкинули, либо здесь всем в округе нюх разом отшибло, зверью в том числе, раз тело, разлагающееся, у себя под носом не заметили…
Андрей оторвал взгляд от стены и с явным трудом вперил его в скалящийся череп.
– Про зверьё… – с явным трудом заговорил он. – Над Настасьей ни одной мухи не пролетело, ни в лесу, ни в храме. Про кошаков убитых дети тоже упоминали, что их зверьё не трогает, хотя некоторых несколько дней найти не могли. Да и сохранялись тела необычайно хорошо… Настасью через сколько дней после смерти хоронили, а как живая лежала.
– Хм? Коллега, вы столь однозначно вписали этого беднягу в один ряд с жертвами местного большеногого убийцы? – удивился Ромадановский, повернувшись к Андрею. – Поделитесь, чем руководствовались?
– Ну так… – неуверенно начал Андрей, но Леонтий Афанасьевич его остановил.
– Не здесь. Дождёмся, когда радушный хозяин нас или в кабинет, или в гостиную пригласит. Туда, где хоть одно кресло есть. Устал я страшно по буеракам лазать. Возраст, видно, сказывается.
– Милости прошу, – Михаил сделал широкий жест в направлении коридора, ведущего вглубь дома. – В гостиной нам, верно, удобнее будет. Находку с собой возьмёте?
Ромадановский посмотрел на кости. Наклонился и небрежно прикрыл их полой плаща.
– Здесь пускай полежит. Люди мои вернутся сейчас, упакуют как положено, – пояснил Леонтий Афанасьевич и, выпрямившись, попросил Михаила: – Скажи своим, чтобы не трогали.
Михаил кивнул, хотя в глубине души был уверен, что указание такое излишним будет: слуги и на пушечный выстрел к плащу и завёрнутым в него костям не подойдут. Но пока гости мыли руки, себя в порядок приводили, со Степаном поговорил. Тот трясся всем телом и ежесекундно поминал Шестиликую. Было абсолютно ясно, что он не то что к плащу близко не подойдёт, а и в холле в ближайшие дни не появится.
По гостиной рассредоточились быстро. Ромадановский занял кресло, Вячеслав приткнулся на подоконник, Андрей облокотился на каминную полку и тотчас же ухватил одну из обитающих там фигурок. Бело-голубой фарфор так и замелькал в пальцах.
– Ну что же вы, Андрей Дмитриевич, – откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза, проговорил князь, – обосновывайте. Что вас заставило нашу находку в один ряд с жертвами кошкодава поставить?
– Ну, у нас тут трупов отродясь не было… Странных таких. А теперь сразу и кошки, и люди. И все в последний год погибли. Этот вот тоже, вы сказали, что месяцев семь как… Разложился он быстро, бурно, видать. А запаха никто не заметил. Ни люди не учуяли, хотя от хоженой дорожки недалеко лежал, ни зверьё какое… Может, конечно, кости уже сюда перенесли, но маловероятно это… А от кошаков мы тоже только косточки видели из тех, что откапывали… Даже от княжеского, хотя он совсем недавно… Видно, все они так. Сперва лежат как убивец оставил, а потом раз – и кости.
Андрей замолк. Ромадановский приоткрыл один глаз и подбодрил его:
– Хорошо. Вы верно говорите. В целом. Формулировки хромают, уверенности в голосе недостаёт, но в целом ваши умозаключения возражений не вызывают. Не тушуйтесь, продолжайте.
– Я вопрос хотел задать, – сообщил Андрей. – Можно?
Статуэтка в его руках замелькала в два раза быстрее.
– Мне? Задавайте, – милостиво разрешил князь.
– Как вы его нашли? Зачем под корягу полезли? Мы ведь к Михаилу шли просто, поговорить. А вы встрепенулись и свернули резко…
– О да… Поговорить, – задумчиво протянул Леонтий Афанасьевич. Затем поднял взгляд к потолку и крикнул куда-то в угол: – Поговорить бы надо! Слышите?
Прислушался к чему-то, усмехнулся, пожал плечами и добродушно пробурчал:
– Ну позже так позже. Ругаться-то зачем?
Затем оглядел удивлённых собеседников, дёрнул острым носом, мол, не обращайте внимания, и, запустив руку во внутренний карман, сказал уже Андрею:
– Из-за вещицы одной свернул. Ежели бы не она – прошёл бы мимо и не заметил.
Он выпростал из-под сюртука руку и продемонстрировал окружающим лежащий на ней медальон. Небольшая овальная коробочка на золотой хитро перевитой цепочке. Цепочка была ажурной, не слишком длинной.
Ромадановский щёлкнул замочком и откинул крышку с украшения. Внутри на эмали красовался натюрморт со стопкой книг, пером, чернильницей и, кажется, черепом, но в этом Михаил поклясться не мог, поскольку стоял далековато и было не разобрать в деталях, что же там изображено на заднем плане.
Князь развернул медальон к себе и прочитал дарственную надпись на внутренней стороне крышки:
– «За прилежание в науках. Дражайшей дочери от любящего родителя» Н-да… Вот этот медальончик моё внимание и привлёк. На нём Знак стоит. Активный. Светится ещё. От потери заговорили. Потерять такой невозможно, украсть – затруднительно. Но не похоже, что медальончик изначально нашему найдёнышу принадлежал. Поскольку он вовсе даже и не дочь, а чей-то сын. Науки если и постигал прилежно, то давно, поскольку умер в достаточно зрелом возрасте. На первый взгляд не меньше четырёх десятков лет на момент смерти ему было. Но медальон у него был, а значит, прежняя хозяйка его по доброй воле передала. И поговорим мы с ней обязательно об этом…
– Знак? Активный? – нахмурился Михаил. Сразу вспомнилась Анна Ивановна. Кто ещё в этой глуши учёбу любит и Знаки активировать может?
– Активный. И судя по характеру свечения, его ваша знакомая активировала, – подтвердил догадку князь, кивком указав на руку Михаила.
Отчего-то стало неприятно. Насколько Михаил успел понять старшую из барышень Кречетовых, для неё семья была очень важна. Абы кому она подарок отца не отдала бы… Значит, что? Подарила хорошему знакомому? Близкому? А почему тогда тревогу бить не начала, когда пропал? Князь сказал, что семь месяцев назад мужчина умер. Подарок был при разлуке? На долгую память? Михаил тряхнул головой и решил, что всеми правдами и неправдами при разговоре князя и Кречетовой присутствовать должен.
Ромадановский захлопнул медальон и снова его в карман пристроил. Михаил проводил его взглядом, успев заметить, что цепочка не расстёгнута, как показалось ему вначале, а разорвана. На душе стало ещё тревожнее и муторнее.
Леонтий Афанасьевич меж тем вновь обратился к Андрею:
– Андрей Дмитриевич, а давайте-ка мы с вами скоренько оформим то, что сегодня выяснить удалось. Михаил Николаевич нам сейчас велит писчих принадлежностей принести и карту окрестностей, ежели есть.
Михаил было дёрнулся, но из-за портьеры вынырнул Вячеслав и, буркнув: «Сиди уж, я сам!», вышел из комнаты. Воротился быстро, сгрузил на столик всё для письма и толстенный альбом с картами Славской империи. Леонтий Афанасьевич кивком поблагодарил его, выудил перо, чернильницу и лист бумаги, пристроил всё это на подлокотнике кресла и, изогнувшись кинджарской саблею, споро стал что-то записывать. Отвлёкся лишь единожды, сказал:
– Андрей Дмитриевич, вы карты пока полистайте. Найдите нужную, в хорошем масштабе. Да чиркните на ней карандашиком те места, где тела находили. И котят, и людей.
Андрей осторожно вернул статуэтку на полку и, присев за стол, занял руки куда более полезным делом, чем сворачивание шеи фарфоровому медведю.
Михаилу и Вячеславу оставалось только набраться терпения, наблюдать за работой других да слушать шелест бумаги и скрип пера.
– Закончили? – спросил Ромадановский, аккуратно пристраивая собственноручно исписанный лист рядом с картой, на которой расставлял крестики Андрей.
Тот лишь кивнул, подтверждая.
– Славно, – мурлыкнул князь и, обращаясь ко всем, предложил: – Взгляните! Ничего странного не замечаете?
Михаил хотел сказать, что в этой истории странно всё – от треклятого пари и до костей, несколько месяцев валяющихся неподалёку от его усадьбы, но посмотрел на разложенные на столе бумаги и осёкся.
Ромадановский сделал очень простую вещь. Он столбиком в хронологическом порядке перечислил всех жертв кошкодава с указанием примерных дат их смертей. Обнаруженные сегодня кости тоже фигурировали в списке на третьем месте. Интервал в основном был чуть меньше месяца, в паре-тройке мест он был больше – месяца два, но если учесть, что кости мужчины с медальоном прекрасно вписались в один из таких интервалов, то можно было предположить, что просто-напросто не все жертвы были найдены, и значит, интервал в условные три недели – месяц – это вполне себе тот ритм, в котором действует убийца. Выбивались в этом плане лишь две последние строчки. Котёнок княжны Невинской и Настасья – их смерти разделяли всего четыре дня.
Михаил перевёл взгляд на карту. Большая часть карандашных крестиков расположилась в области, лежащей между его домом и усадьбой Кречетовых, и лишь один, помечающий дом княгини, сиротливо маячил в стороне.
Глава 70. Учителя и уроки
– Что случилось? – признавая свою беспомощность, спросила Аннушка брата. – Тема урока тебе неинтересна? Или я плохо рассказываю?
– Нормально, – меланхолично пожал плечами мальчишка.
– Что тогда? О чём ты думаешь?
– О расстегае с рыбой, – протянул Николенька, не отрывая взгляда от вереницы проплывающих за окном облаков.
– Ты не успел позавтракать? – со вздохом уточнила Аннушка.
– Успел, но утром рыбы не давали…
Аннушка возвела очи горе.
– С каких пор ты так по рыбе убиваешься? Кухарка и так расстаралась, твоих любимых ватрушек с лесной земляникой напекла.
– Петр Ростиславович сегодня к Старому омуту на рыбалку с утра ушёл…
– И? За чем дело стало? Собирайся и тоже иди. Хоть сейчас! Всё толку больше будет, чем в облаках на уроке витать. И я делом займусь. Полезным. А то мечу тут бисер перед…
– Перед кем? – подозрительно уточнил Николенька.
– Перед тобой! Поросёнок неблагодарный, – ехидно ответила сестра и стала шутейно щипать брата за пухлые бока. В последний раз она столь вероломно нападала на брата пару лет назад, с тех пор он вырос не меньше чем на целую голову, но щекотки боялся по-прежнему.
– Ой! Не тронь! – взвизгивал он, пытаясь отбиться от сестры, действительно больше всего напоминая в этот момент упитанного поросёнка.
– Трону! Ещё как трону! – не отставала та. – Будешь знать, как на уроке о рыбалке мечтать!
Пробившиеся сквозь плотную облачную завесу лучи с радостью присоединились к игре, рассыпавшись солнечными зайчиками по стенам.
– Отстань! Не о рыбалке я! Я о расстегае с рыбой!
– Ты думаешь, это в корне меняет дело? – расхохоталась Аннушка, опустив руки. На душе было легко и безмятежно.
– Как тут у вас весело, – раздался бархатный голос.
Аннушка обернулась и залилась краской смущения. На пороге классной комнаты стоял князь Ромадановский. За его плечом маячили: обеспокоенный папенька, бледный судья, растерянный заседатель, равнодушный Порфирий Парфёнович и мрачный Милованов.
От смущения загорелись не только щёки. Лоб, шея – всё пылало.
– Доброе утро, – проговорила Аннушка, оглядывая ввалившуюся в комнату компанию. Встретилась взглядом с Порфирием Парфёновичем, и пробежавшая по спине волна холодной тревоги потушила жар смущения.
Грузный, сутулый, одно плечо значительно выше другого, видящий был скуп на движения, но тем не менее достаточно ловок в них. Бледно-серые, почти бесцветные глаза его устало-безразлично взирали на мир. Мир тоже не особенно интересовался человеком, уже четвёртый десяток лет работающим в Крыльском суде. Что держало его в этом захолустном городке? Уезды побольше и побогаче не могли похвастаться одарённым постоянным членом суда. Все имеющие хоть крупицу дара стремились уехать поближе к столице и сделать карьеру там. Не так давно, лет пять-шесть назад, императором был выпущен указ, что каждый выпускник Софийского лицея должен отработать не менее трёх лет там, куда его отправят, там, где больше всего нуждаются в его даре. Задумка была хороша, но на деле она превратилась в очередную кормушку для нечистых на руку чиновников. За назначения в престижные заведения объявлялись настоящие торги, а заявки из глухих, отдалённых или попросту бедных уездов годами пылились в архивах, изредка по ним рассылали чем-то провинившихся лицеистов, иногда выходцы из этих мест стремились вернуться на родину, но в целом ситуация по стране не особенно изменилась. Исходя из размеров Крыльского уезда, в штате его суда должны были числиться трое видящих. Градоначальник из года в год отправлял заявки в Моштиград, но Порфирий Парфёнович продолжал трудиться в гордом одиночестве.
До недавнего времени в округе было всего двое видящих: Порфирий Парфёнович и Аннушка. За последние дни, учитывая Николеньку и приезжего князя, количество людей со столь редким даром в их глубинке стремительно увеличилось вдвое. Более того, в эту минуту все видящие собрались под одной крышей, в одном помещении. Воздух в небольшой классной комнате мгновенно стал густым. Аннушка буквально кожей чувствовала разлитое в нём напряжение. Того и гляди искрить начнёт.
– Здравствуйте, а что это вы все здесь дела… – начал удивлённо Николенька, но увидел стремительно багровеющего папеньку, вовремя осёкся и переиначил вопрос: – Чем могу быть полезен?
Фёдор Николаевич брезгливо поджал и без того узкие губы, а Леонтий Афанасьевич тепло улыбнулся и, разведя руки в стороны, ответил:
– Поверьте, мы не посмели бы прервать урок, но услышали задорный смех вашей сестры и предположили, что вы наслаждаетесь перерывом. В ходе расследования вскрылись новые обстоятельства, и мне необходимо задать несколько дополнительных вопросов Анне Ивановне, но ежели мы ворвались в разгар важного объяснения, то мы, разумеется, подождём, пока вы закончите.
Николенька смутился и забормотал что-то о том, что действительно был перерыв и он, конечно, не возражает и с радостью предоставит свою классную комнату для серьёзного разговора.
Фёдор Николаевич фыркнул, а Леонтий Афанасьевич искренне поблагодарил мальчика, но отказался от столь щедрого предложения.
– Думаю, вашей сестре и мне будет удобнее вести разговор в кабинете вашего батюшки, к тому же он уже предложил его для этих целей, а я успел дать согласие. Не слишком красиво получится, ежели я своё решение переменю.
Николенька стушевался окончательно, и Аннушка поспешила вступить в разговор:
– С радостью отвечу на все ваши вопросы в любом удобном для вас месте, – уверила она князя.
Закончив расшаркивания, вся компания, за исключением Николеньки, двинулась к кабинету хозяина дома. Князь распахнул дверь, пропуская сперва Аннушку, затем шагнул внутрь сам и аккуратно притворил дверь перед носом дышащего ему в затылок Фёдора Николаевича.
Аннушка с возрастающим изумлением смотрела, как после секундной заминки дверь отворилась вновь, являя ей и князю зрелище обескураженной судейской физиономии. Остальная компания маячила чуть позади и выглядела не менее потерянно.
– Милейший, – заговорил князь тоном, который мог запросто заморозить птицу в полёте, – я же ясно сказал, что сам побеседую с Анной Ивановной. Ежели вы не поняли, то могу переиначить доходчивее – мне не нужны праздные любопытствующие в свидетелях.
Папенька, Порфирий Парфёнович и Андрей Дмитриевич слаженно отступили на пару шагов. В дверном проёме остались только побелевший Фёдор Николаевич и окончательно посмурневший Милованов, который переводил тяжёлый взгляд с князя на судью, будто прикидывал, что лучше предпринять: прорываться в кабинет и отстаивать своё право на присутствие при важном разговоре или оттаскивать от двери упорствующего судью.
– Ваше сиятельство, смею напомнить, – меж тем озвучивал свою позицию последний, – я не любопытствующий свидетель, я пока ещё должностное лицо при исполнении!
– Какая восхитительно верная формулировка! – воскликнул князь и, обращаясь к Михаилу, с нажимом произнёс: – Вот! Учись, – затем вновь переключил своё внимание на Фёдора Николаевича: – Вы очень точно отметили: пока ещё. Не переживайте, пока вы занимаете должность уездного судьи, я непременно сообщу вам все имеющие отношение к делу факты, что выяснятся при этом разговоре. Ступайте, наш радушный Иван Петрович позаботится о вашем комфорте. Поторопитесь, не будем подвергать терпение и скромность барышни испытанию столь долгими проволочками и большим количеством слушателей, возможно, ей проще будет делиться сведениями с кем-то одним, нежели со многими.
На протяжении всей перепалки Аннушка переводила ничего не понимающий взгляд с одного мужского лица на другое, предпочитая забиться вглубь отцовского кабинета и отмолчаться, но что-то в последних словах князя укололо её. Отчего-то стало неприятно и скользко. То ли оттого, что князь намекнул на наличие каких-то её поступков, которых она предположительно должна стыдиться, то ли оттого, что, очевидно, ему было глубоко безразлично её смущение, он всего лишь использовал создавшуюся ситуацию как предлог, чтобы принизить Фёдора Николаевича до уровня нашкодившего щенка, которого тычут носом в зловонную лужу.
– Я вовсе не возражаю против свидетелей разговора!
Слова вырвались раньше, чем Аннушка успела их обдумать. Ромадановский бросил на неё острый взгляд, достал из кармана жилета медальон и, показав его, уточнил:
– Вы уверены? Речь пойдёт об этой вещице.
– Более чем, – подтвердила Аннушка, с удивлением разглядывая тот самый медальон, которым прошлой осенью откупилась от присутствия попрошайки в окрестностях школы.
