Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)
Глава 54. Тюрьма
Гулкий арочный коридор тянулся и тянулся, изгибаясь, он опоясывал весь первый этаж. Нескончаемая вереница массивных, обитых железом дверей с одной стороны и зарешеченные окна под самым потолком – с другой. Из окон открывался вид на тюремный двор, насладиться этим видом мог бы лишь тот, кто посмел притащить в коридор стол и взгромоздиться на него, но охотников проделать это не находилось.
Для такого небольшого городка, как Крыльск, тюрьма выглядела излишне вместительной, добротной и неприлично новой. Ещё поблёскивал на солнце глянец свежей краски, трещинки ещё не разбежались по белёным стенам и потолку, не скопилась по углам паутина. Чисто. Светло. Тихо. И вместе с тем Михаил ощущал неимоверную тяжесть, навалившуюся на плечи, в тот же миг, как он переступил порог этого заведения. Душно. Маетно. Безысходно.
Пожилой грузный надзиратель остановился и распахнул одну из дверей.
– Пожалуйте, ваше благородие, – равнодушно проговорил он и, отступив на пару шагов, сделал приглашающий жест.
Михаил не понимал, каким образом провожатому удалось вычленить нужную дверь из монотонного ряда точно таких же. Нигде не было ни знака, ни номера, однако обошлось без ошибок. За решёткой, заменяющей одну из стен, на узком, прикрученном к полу табурете сидел Славка. Скованные руки его чинно лежали на коленях.
– Четверть часа у вас, – напомнил надзиратель.
Михаил очнулся и прошёл на свой стул. В отличие от арестанта посетителю предоставлялся именно стул, с обивкой и высокой спинкой. Впрочем, прикрутить к полу не забыли и его.
– Ну, здравствуй, – хрипло произнёс Вячеслав.
– Как ты? – одновременно с ним заговорил Михаил и, не успев договорить вопроса, тотчас же ощутил неловкость и неуместность его.
За двойной решёткой был Славка. Не привычный и изрядно опостылевший за последние месяцы мсьё Нуи, не тот блистательный кавалер, которого Михаил был вынужден вытаскивать из переделки и под видом камердинера ввозить на родину, а действительно Вячеслав Павлович Огрызко, собственной персоной. Нарочито невзрачный, настойчиво незаметный и абсолютно незапоминающийся. Безликий, как он есть.
Вячеслав приподнял скованные руки и слегка тряхнул ими. Оковы брякнули, а Михаил увидел вязь символов на браслетах.
– Ты постоянно в них? – спросил Михаил, облизнув враз пересохшие губы, и судорожно попытался припомнить, сколько часов Славка находится в заточении и не случилось ли уже непоправимое.
Наручники с активированными запирающими силу рунами имелись в любой тюрьме, использовались, правда, крайне редко и лишь для особенных постояльцев. В них щеголяли оступившиеся видящие, шептуны, оморочники, ведьмы и, как ни странно, безликие. Хоть в отличие от остальных безликие никакой силой не владели и на окружающие предметы особого влияния оказать не могли. Они изменяли себя, виртуозно подстраиваясь под внешние обстоятельства. Однако ж зачарованные браслеты полагались и им, правда с припиской, что без злоупотребления, поскольку из всех вышеперечисленных вред подобные оковы только безликим нанести могли. Под их воздействием что-то в безликих ломалось, корёжилось, застывало, и представители этого и без того обездоленного народа лишались единственной доступной им магии – виртуозная имитация и повышенная пластичность.
– На допросах только, – успокоил приятеля Вячеслав. – Ты не переживай, у меня всё нормально. И уж точно бывало и хуже. Кормят, поят, спать дают. До суда мне камера одиночная положена. Так что можно считать, что отдыхаю в тиши и спокойствии. Пока… После суда, верно, сложнее будет.
– Отринь пессимизм! Уверен, всё благополучно завершится. Я сложа руки не сижу, – горячо уверил приятеля Михаил.
– Хм, вот знаешь, после эдаких слов вовсе тревожно стало, – ехидно усмехнулся Славка.
– Неблагодарный ты всё-таки человек… тут ради него ночей не спишь, в Специальный комитет при особе Его Императорского Величества письма строчишь, юную барышню труп осматривать заставляешь, нотации от отца Авдея выслушиваешь...
– Про письма – хорошо и понятно, а вот про барышню у трупа и отца Авдея давай-ка подробнее, – не проникся жалостью к приятелю Вячеслав.
Михаил возвёл очи горе и стал коротко пересказывать последние события, пытаясь подбодрить и обнадёжить друга. Изображая при этом такую уверенность в благополучном исходе, которую сам, признаться, после встречи с судьёй уже не ощущал.
Сказать, что Фёдор Николаевич принял посетителя прохладно, – значило сильно приуменьшить впечатления о том презрительно-ледяном душе, которым судья встретил Михаила. На изучение предоставленного отчёта видящей Фёдору Николаевичу потребовалась пара минут. После чего он двумя пальцами бросил бумаги на стол и с брезгливой гримасой пробурчал:
– Экая девица неугомонная. Строчит бумагу за бумагой. Ваш приятель недалёкий уже привозил на днях от неё эпистолу. По другому поводу, правда… Они строчат и привозят, а умным людям приходится думать и решать, как вред от подобных писулек уменьшить…
– Да какой вред? Девица Кречетова всё согласно законам и предписаниям оформила! Очевидно же, что здесь ритуал кто-то проводил! Славка… Вячеслав Павлович не мог в этом участвовать. Он безликий, а они даже активаторами воспользоваться не могут! Прошу отпустить моего друга и наконец-то заняться поисками настоящего убийцы!
– Что?! Наконец-ц-ц-то занятьс-с-ся?! – по-змеиному прошипел судья. – Мы здесь, по-вашему, чем занимаемся? Штаны просиживаем? Вячеслав Павлович не мог в этом участвовать? Так я вам скажу: даже если принять во внимание писанину вашей подружки, Вячеслав Павлович ещё как в этом участвовать мог! Ещё как! Только не один, а с сообщником. А вы его так рьяно защищаете, что поневоле нехорошие подозрения и на ваш счёт закрадываются!
– Что?! – в ответ вспылил Михаил и наговорил много лишнего.
Можно было потом долго сокрушаться по этому поводу и в попытках оправдаться кивать на дорожную усталость, недосып, глубокие морально-нравственные потрясения, но это уже не могло никоим образом повлиять на решение судьи. Славку даже под огромный залог до суда из тюрьмы не выпустят.
– Но хоть Порфирий Парфёнович теперь этим делом займётся? Барышня Кречетова умна и старательна, но соответствующего опыта не имеет, – попытался воззвать к голосу разума Михаил после того, как крики утихли и даже формальные взаимные извинения были принесены.
– Порфирий Парфёнович? Непременно. Как освободится от предыдущих дел, так к этому и подступится. Дней через пять подъедет.
– Но помилуйте! Как это как освободится? Какие пять дней? Жара такая! Тело в храме лежит! Убитую по уму ещё вчера хоронить нужно было… Специально церемонию отложили… Через пять дней…
– Ну так и хороните, – пожал плечами Фёдор Николаевич. – Медицинское свидетельство мне местный доктор, Поликарп Андреевич, кажется, ещё в мой приезд предоставил. А видящему, настоящему видящему, получившему достойное образование видящему, имеющему соответствующий опыт видящему, непосредственный контакт с телом не нужен. Так что хороните. Не сжигайте только.
После этого Фёдор Николаевич, морщась и вздыхая, выдал Михаилу разрешение на встречу с арестантом и взмахом руки посетителя отпустил. Тот вышел из кабинета, терзаемый желаниями свернуть кое-кому шею или хотя бы врезать в челюсть. Останавливало одно. Славку после эдакого точно не освободили бы.
Пересказывать другу встречу с судьёй Михаил не стал, здраво рассудив, что эти знания оптимизма другу не добавят. Да и времени на разговоры им было отведено немного. Михаил давно поднялся со стула и стоял возле разделяющей решётки.
– Так что ты держись, мы тебя отсюда непременно вытащим! – пообещал он другу на прощание.
Вячеслав тоже поднялся и сделал шаг вперёд. Заглянул другу в глаза и, криво ухмыльнувшись, сказал:
– Я не сомневаюсь, что ты снова приложишь все силы, чтобы этого добиться. Но, возможно, в этот раз просто пришёл мой срок. Не вини себя, ежели что…
Михаил упрямо мотнул головой. Решётка была устроена так, что, приди беседующим в голову пожать друг другу руку, они не смогли бы дотронуться и кончиками пальцев. Меж приятелями было значительное расстояние, но глаза Славки, в которых плескалась безнадёжность, были видны хорошо.
– Время вышло, – бесцветным голосом сообщил надзиратель у двери. – Пожалуйте на выход, ваше благородие.
Глава 55. Знаки и кошки
– Урок окончен, – сказала Аннушка и в тот же миг оказалась в гордом одиночестве.
Она никак не могла привыкнуть к скорости, с которой ученики исчезали из класса на перемене. Зимой и летом, в солнечный день и в дождливый стоило лишь объявить о завершении урока, и фр-р-р – ты уже смотришь на опустевшие парты. При этом после окончания учебного дня расходились чинно, неторопливо. Вежливо прощались и, нацепив на чумазые мордахи мину значительности, несли домой тот груз знаний, что смогли поднять.
Детские голоса звенели за окном, и это изрядно расцвечивало серый, сырой, душный день, царящий там. Аннушка улыбнулась и вернулась за свой стол. Стопка исписанных округлым ученическим почерком листов с укором выглядывала из-за чернильницы. Нужно было проверить диктант, но на это не было ни сил, ни желания.
Аннушка с завистью вспомнила Петра Орлова и Николеньку. С каким жаром они сегодня продолжили прерванную накануне дискуссию! С каким энтузиазмом скромный, нескладный сосед принялся за репетиторство! Аннушка даже в самом начале своей учительской карьеры такого подъёма не ощущала. А сейчас и вовсе – сосредоточиться и то сложно. В голову постоянно какие-то мысли посторонние лезут, тревоги, опасения.
Аннушка подтянула к себе чистый лист бумаги и стала бездумно черкать по нему карандашом. Раз черта, два, три… Кстати о чёрточках, Аннушка посмотрела на руку. Теперь на знаках было только по две чёрточки. Кто бы мог подумать, что простая консультация зачтётся как выполнение первого условия пари? Хотя не стоит лгать даже, вернее, тем более себе. Простой та консультация не была. Ни морально, ни физически.
В памяти настойчиво всплывали картинки: маленькая Настасья про подорожник рассказывает, уже взрослая у ручья благодарит, в храме лежит недвижимая… Глаза защипало от навернувшихся слёз. Аннушка тряхнула головой, прогоняя из мыслей образ вышивальщицы.
Нужно было срочно что-то хорошее вспомнить, счастливое. Ольгу, например. Вот уж кто счастлив сегодня был! Андрей Дмитриевич у Кречетовых с утра пораньше объявился. Ко второму завтраку. К первому и вовсе неприлично вышло бы. А так все домашние насладились приятным обществом и вкуснейшими ватрушками, а потом влюблённые в сад удалились. Ворковать.
– Где вы, Анна Ивановна, этот рисунок видели? – голос Архипа прозвучал прямо возле уха резко и внезапно.
Аннушка вздрогнула и одарила незаметно подошедшего ученика непонимающим взглядом.
– Крестики вот эти, чёрточки, – пояснил Архип и ткнул исцарапанным пальцем в тот лист, по которому Аннушка карандашом возюкала. – У вас тоже кошка пропала? Вернее, нашлась… кошкодавом убиенная.
То, что о кошкодаве она уже недавно что-то слышала, Аннушка вспомнила, но понимания ни во взгляде, ни в мыслях у неё от этого больше не стало. Архип заметил это и стушевался.
– Простите, Анна Ивановна, показалось мне просто, – буркнул он и поворотился к выходу из класса.
– Нет уж! Теперь договаривай!
Аннушка придержала мальчишку за рукав. Архип вернулся и, шмыгая носом, коротко поведал учительнице душераздирающую историю о кошкодаве, в конце добавив:
– И у каждой кошки на левом боку кровью такие же полоски намазюканы были.
– Такие же? – встрепенулась Аннушка, с ужасом вглядываясь в рисунок, на котором её рукой был изображён тот знак, что чёрным на щеке Настасьи светился.
Архип взял бумагу, повертел и признал:
– Ну, не совсем… На кошаках полосок поменьше было. Но похоже очень… Да ведь рисунки от кошки к кошке тоже рознились. Но вот эдакая галочка и вот эта стрелка – завсегда были.
Аннушка вручила Архипу карандаш и велела изобразить все знаки, что он на кошках видел, и, если вспомнит, подписать, на какой кошке какой знак был. Архип проникся, расположился на последней парте и стал рисовать, морща лоб и высовывая кончик языка от усердия.
Аннушка тронула колокольчик, подавая ученикам сигнал, что время перемены вышло. Затем что-то говорила, объясняла, показывала. Дети слушали, открыв рты, а когда урок закончился, расходились, сбившись в стайки, и живо обсуждали услышанное на уроке. Но ежели бы кто саму Аннушку спросил, о чём на уроке речь шла, она бы ответить не смогла. Потому что как в тумане была, за дымкою. Мысли её полностью кошкодавом заняты были, несчастными животными и Настасьиной долей. Неужто тот, кто кошек давил, за людей принялся? И ежели это так, то значит, этот кто-то давно здесь обитает. На мимо проходящего, рядом проезжающего уже не кивнёшь. Кошек он, со слов Архипа, уж год как мучает. За это время наверняка ей, Аннушке, на глаза не раз попадался. Может, даже здоровья желал. Аннушку передёрнуло.
– Простите, Анна Ивановна! Не могу я всех вспомнить, – едва не плача, признался Архип и протянул изрисованный лист. – Вот за эти три – ручаюсь, а остальное – мутно. На первых кошаках мы и не вглядывались особо-то.
Аннушка на это «мы» только головой покачала. Рисунок взяла, сложила аккуратно.
– Ты молодец! Ты в большом деле помощь оказал, – задумчиво протянула она, затем, встряхнувшись, добавила: – Вот что, Архипушка, мне сейчас очень нужно до одного человека дойти. Я Лизоньку с собой возьму? Управишься здесь один? Со школой, с Дуняшкою?
Архип встрепенулся:
– Управиться-то управлюсь, только Лизка-то вам на что? Охранник из неё аховый! Давайте я сам с вами пойду!
Аннушка улыбнулась, погладила его по соломенным вихрам.
– Мне не охранник нужен, а дуэнья. Компаньонка, иначе сказать. У нас в Славии не принято, чтобы незамужние барышни средь бела дня в одиночестве неженатого молодого человека навещали. Даже по делу. Компания нужна. Или родственник, или подружка. Ещё один неженатый молодой человек для компании не годится.
– А ночами можно? – спросил Архип.
– Что?
– Ну вы сказали, что не принято, чтоб среди бела дня… А ночами можно? Без компаньонки?
Аннушка закашлялась и, заалев щеками, признала:
– Ночью тем более не принято… Ну, разве что в исключительных случаях по жизненно важному делу… и тайно!
Архип кивнул, принимая пояснения, и, к счастью для Аннушки, далее в эту тему углубляться не стал.
– Я сейчас, сестру кликну, – сказал он.
Лиза прибежала спустя пару минут, сияя свежеумытым личиком. Аннушка тепло улыбнулась девчушке, и они отправились в путь, провожаемые завистливым взглядом Архипа, который хоть внешне и признал необходимость остаться на месте, но в душе был крайне возмущён очередной жизненной несправедливостью.
Глава 56. Визит
Ленивый ветер заглядывал в окно столовой. В комнату не залетал, оставался где-то на подоконнике, вяло поигрывая занавеской.
Михаил, морщась от духоты, ритмично шкрябал ложкой по тарелке, не замечая ни вкуса, ни цвета, ни запаха того, что попадало ему в рот. В голове набатом бился один вопрос: «Что ещё можно сделать, чтобы Славку освободили?»
Лакей заменил блюда на столе, и Михаил зашкрябал уже вилкой. Из Крыльска он вернулся за полночь, проснулся после полудня. Голова была тяжёлая.
Что же ещё сделать? Что ещё? Ещё… Да уж! После того как он с судьёй поговорил, для Славки только одно спасение осталось – реального злодея поймать. Да и то… Попотеть потом придётся, чтобы судью убедить, что это не подтасовка. Бросить всё? Пускай судья сам ищет. Найдёт ведь, не зря же Михаил пари заключал. Найдёт! Вопрос – когда. Славку выпустят, но в каком состоянии? Сейчас с него заговорённые наручники вовремя снимают, а если забудут случайно? В Славии многое случайно происходит. Из курса истории известно, что однажды даже императора случайно сменили. Да… Более того, наручники могут «забыть» и не случайно. И, учитывая гримасу Фёдора Николаевича при прощании, этот вариант кажется очень даже вероятным. Как там в пари было?
«…Вячеслав Павлович Огрызко не виновен. Он вскоре выйдет на свободу, а настоящий преступник ещё проявит себя…»
Зад Девятиликого! Мало того что в условиях пари не оговорено, что Славка при этом не пострадает, так ещё и преступник себя проявить должен. Как может себя убийца проявить? Уж точно не калач на ярмарке спереть! Нда… Леонтий Афанасьевич был бы недоволен.
Михаил уткнул локти в стол и хотел было лицо в ладонях спрятать, но знак пари с Кречетовой оказался прямо перед глазами. Михаил моргнул и еле удержался от стона. Два пари одновременно, и оба с недостаточно чёткими условиями. Одно так и вовсе с условиями неизвестными. Леонтий Афанасьевич был бы крайне недоволен.
Утешало одно – пари лежали в различных жизненных плоскостях и области интересов, обозначенные в их условиях, не пересекались. Знак на руке стало ощутимо покалывать, Михаил мысленно вернулся в тот день, когда засчиталось выполнение первого условия пари с Кречетовой, и стона сдерживать не стал. Леонтий Афанасьевич будет в ярости!
Два пари с недостаточно чёткими, а потому, возможно, и противоречивыми условиями. Как он мог так опростоволоситься? Теперь главное не терять головы. Что там неустанно твердил Ромадановский в самом начале их сотрудничества? «Формулировки, мальчик! Учись говорить точно…» А что ещё? «Избегай ситуаций, в которых на тебе висят два спора одновременно. Если это вынужденная мера, то следи, чтобы предметы этих споров были столь же далеки друг от друга, сколь и Андалия от Кинджарадеша…» И самое главное: «Если ты умудрился одновременно заключить несколько пари с пересекающимися условиями, помни, что результат непредсказуем. Да, наиболее важное способно перевесить второстепенное, но ты до последнего не будешь знать, что именно боги посчитали важным. Все условия могут переплестись, усилить друг друга, и всё сложится наилучшим для тебя образом, или, а это наиболее вероятно, выполнятся все оговорённые тобой условия, но таким образом, что об этом пожалеешь и ты, и твои оппоненты, и ещё горстка-другая ни в чём не повинных людей. Так что не рискуй! На время миссии тебе строжайше запрещены какие-либо споры, кроме оговорённого в задании. Ну а после я тебе просто по-дружески не рекомендую этим увлекаться…»
Михаил с силой потёр лицо. Сколько раз он может наступать на одни и те же грабли? Сейчас на нём два пари висят. Одно по поводу соседского имения, второе – на невиновности и свободе Славки завязано. Что важнее? Для него – друг. А для богов? То, что магически закреплено? Или нет никакого противоречия? Тогда есть шанс пройти по краю. В прошлый же раз удалось… Со службы, правда, попросили, но зато живы остались и миссию выполнили. В целом.
Нужно срочно поговорить с Кречетовой!
– Гостья к вам, барин, – извиняющимся тоном робко сообщил Степан с порога столовой.
Михаил вперил в слугу недоумевающе-раздражённый взгляд, чем окончательно изничтожил способность того изъясняться связно.
– Не гневитесь, Шестиликой ради, – запричитал мужик. – В малой гостиной сидит, как давеча…
Михаил вскочил из-за стола и порысил в гостиную, махнув рукой на Степана. Кречетова всё-таки молодец! Сама пришла. В этот раз удивительно вовремя! Нужно многое обсудить.
Промчавшись по коридору, он влетел в комнату, не дав себе и мгновения перед дверью, чтобы отдышаться, причёску в порядок привести, одежду поправить.
– Здравствуйте, несказанно рад, что вы реши… – начал он с порога и осёкся, увидев в кресле невысокую тощую даму в платье с обильными, но слегка поникшими кружевами. На Кречетову-старшую она не походила ни в малейшей степени. На младшую, впрочем, тоже.
– Елизавета э-э-э… Егоровна? – выдавил он из себя, выудив из задворок памяти имя и отчество младшей из сестёр Веленских.
Та подняла на него заплаканные глаза.
– Здравствуйте, Михаил Николаевич, – пропищала гостья и некуртуазно шмыгнула острым носом, красноту и припухлость которого не мог скрыть даже значительный слой пудры. – Ни за что бы не решилась вас побеспокоить, ежели бы не несчастный случай на прогулке…
У Михаила что-то ёкнуло в груди, может быть даже сердце. Неужели ещё один труп нашли? Убийца проявил себя? Душу затопило странной смесью сожаления, вины, ужаса и облегчения, но прорваться наружу ни одно из этих чувств не успело – Веленская продолжила:
– Я, знаете ли, очень прогулки уважаю. Природа, свежий воздух, птички… Променад очень для здоровья полезен. Да! Мне сам Поликарп Андреевич не раз советовал… А сегодня такая незадача! Такое несчастье… Ногу подвернула! Вот!
Гостья дрыгнула ножкой, и из-под вороха юбок показался носок запылённого ботиночка.
– Аккурат перед вашим домом… Молю, – взвыла Веленская, заломив руки, – не оставляйте меня в столь плачевном состоянии! Помогите добраться до дома. Велите кому-то из людей отнести мою весточку сестре и позвольте переждать под крышей вашего гостеприимного дома, пока она за мной приедет.
Михаил представил, что ему придётся терпеть этот писк всё то время, пока отвозят весточку, пока готовят экипаж Веленских, пока старшая сестра едет за младшей, и его передёрнуло.
– Нет! – вскричал он.
– Что? – опешила от такой грубости Лизонька и растерянно захлопала ресницами. – Вы меня гоните?..
– Нет, – уже спокойнее и тише ответил Михаил. – Конечно, не гоню. Что вы! Как можно? Предлагаю другой вариант. Я вас сам отвезу! Прямо сейчас! А человека мы отправим, но не к вашей сестре, а к Поликарпу Андреевичу, и он уже сразу к вам домой подъедет.
– Ну что вы! Не стоит. Зачем вас утруждать, доктора беспокоить? Мы сами с сестрой, как-нибудь. Я посижу, и нога пройдёт… сама, – залопотала Веленская. Глазки её забегали, а и без того узкие губы и вовсе спрятались, скорбно поджавшись.
– Мне не трудно, – уверил её Михаил. – Я всё равно уезжать собирался. Так что подвезу вас по дороге. И даже если у вас небольшое растяжение, ногу всё же лучше доктору показать.
– Уезжать? Так вы езжайте! Езжайте! Не нужно из-за меня планы ломать… Я сама как-нибудь, – гостья оживилась и даже бледную улыбку на лице изобразила. – Вы только распоряжение оставьте слугам… У вас они надёжные. Вышколенные. Сразу видно, что за ними иностранец присматривает. Наши так не могут. Вот у вас, говорят, камердинер – иностранец. Очень надёжный человек. Вы ему скажите и езжайте.
– Мсьё Нуи сейчас далеко, – тщательно подбирая слова, заговорил Михаил. – Произошло страшное недоразумение. Он в Крыльской тюрьме сейчас. Вы, верно, слышали?
Веленская понурилась, глаза её заволокло слезами. Худенькие пальцы так стиснули оборки на юбке, что материя затрещала.
– Слышала что-то такое, – прошептала она. – Но люди часто преувеличивают, заблуждаются. Не верилось мне…
Михаил оторопело вглядывался в эту немолодую и не слишком приятную женщину. В голове возникло подозрение, сперва показавшееся вздорным. Веленская всхлипнула, и Михаил задумался: может ли она оказаться той самой, что не так давно оставила несколько царапин на щеке друга? Если это она, то что Славка в ней нашёл? Нет, ну если забыть про возраст, Славка, в конце концов, тоже не мальчик, умыть ей мордашку, оборвать с платья половину финтифлюшек и – самое главное! – не слушать её писк, то ещё и ничего… Так-то… Любовь, как говорится, зла.
В этот момент Веленская вскинулась и с неистовой надеждой во взоре и голосе горячечно зашептала:
– А вдруг, это не он?.. Может, у вас ещё какой иностранец в поместье имеется? Говорили, давно уже, вы тогда только приехали, что с вами из далёких стран друг тайно приехал. Прячете вы его. Скрывается он…
Михаил откашлялся, уселся на софу напротив визитёрши и осторожно начал:
– Елизавета Егоровна, вы же сами сказали, что люди часто преувеличивают, заблуждаются… Поверьте мне, на родину я вернулся в компании мсьё Нуи. Иного друга я с собой из путешествия не привозил и в поместье не прятал. Честное слово!
Веленская задрожала подбородком и резко отворотила голову, уставившись то ли на камин, то ли на каминную полку.
– Ну что ж… – спустя несколько томительных мгновений хрипло выговорила она. – Камердинер… И поделом мне…
– Вы разрешите мне отвезти вас домой? – участливо поинтересовался Михаил. Ему было неловко. Он не знал ни что говорить, ни как, да и, если честно, зачем.
Веленская лишь кивнула, не отводя взгляда от фарфоровых безделушек. Она молчала, пока Михаил писал записку доктору, пока готовили коляску. В тишине Михаил отлучался переодеться в поездку, в тишине же шли к экипажу. И в дороге пассажиры не проронили ни слова.
– Приехали, Елизавета Егоровна, – решился заговорить Михаил, лишь когда остановились у дома Веленских. – Мсьё Нуи действительно мой друг. Старинный. То, что сейчас с ним происходит, – это ошибка и страшное недоразумение. Всё прояснится, и он непременно выйдет на свободу.
Веленская полоснула по Михаилу злым острым взглядом.
– Вы этого, верно, по заграницам нахватались? Вздорная и странная привычка – со слугами дружить! – каркнула она, высокомерно задрав нос. – У нас, в Славии, сие не принято! Нарушаете заветы дедов и прадедов, а потом удивляетесь свалившимся на вас недоразумениям! Так не недоразумения то! Не ошибки. А закономерности!.. Всего доброго!
На последних словах Веленская выпорхнула из коляски и, бодро вколачивая каблучки в утоптанную землю двора, двинулась к крыльцу. Нога её, видно, и правда к тому времени сама прошла. Михаил проследил, как Елизавета Егоровна скрылась за дверью, пожал плечами и велел кучеру править к Кречетовым.
