Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)
Глава 13. Променад
Домой Аннушка решила возвращаться кружным путем. Лето уже приближалось к середине, воздух казался густым и сладким из-за витавших в нём запахов цветов и трав. Вокруг разливалась лёгкая мелодия, складывающаяся из стрёкота кузнечиков, жужжания мелких насекомых, пения птиц. Даже скрип проезжающей вдалеке телеги не вносил ноту диссонанса, а гармонично вплетался общую канву. Ласковый ветерок играл выбившейся у виска прядкой. На душе впервые за прошедшие сутки стало по-настоящему спокойно.
– Добрый день, Анна Ивановна! – раздался внезапный писк.
Анна резко обернулась и буквально уткнулась носом в кружевные поля шляпки.
– Как облагораживает общение с природой! – продолжала пищать шляпка. – Не понимаю, как можно жить в больших городах, где коробки домов буквально сдавливают вас со всех сторон… Там не увидишь такого простора! Там не услышишь ничего, что могло бы хоть отдалённо напоминать пение соловья!
Анна недоуменно прислушалась, но, кроме непритязательной песенки завирушки, свившей гнездо в придорожном кустарнике, ничего не услышала. Девушка отступила на пару шагов и увидела под шляпкой острый нос и цепкий взгляд младшей Веленской.
– Здравствуйте, Елизавета Егоровна, – Анна улыбнулась, надеясь, что улыбка вышла не слишком натянутой.
– Да полноте! Какие меж нами церемонии! – хихикая, воскликнула та. – Лизонька! Все друзья зовут меня Лизонькой. Когда тебя называют по имени и отчеству, чувствуешь себя или почтенной матроной с семью детьми, или безнадёжной старой девой, не правда ли? Вы не будете возражать, если дальнейший наш променад мы совершим в компании друг друга?
Лизонька шустро вцепилась в локоть Аннушки и буквально потащила девушку за собой. Та беспомощно пожала плечами.
– Вместе весело шагать! Будем делать променад! – продолжала щебетать Веленская. – Ах! Я, кажется, заговорила стихами! Какая прелесть! Природа вдохновляет на созидание! Порой мне кажется, проживи я в городе хотя бы полгода, я стала бы до того неинтересной, что на меня решительно перестали бы обращать внимание.
– Я не думаю, что город может оказать такое действие, – тихо возразила Анна.
– Милочка, я знаю, о чём говорю! Поверьте мне, города – это скука и серость, – возразила Лизонька, и из голоса её даже исчезли привычные писклявые ноты.
Четыре года назад они с сестрой смогли накопить достаточно средств, чтобы посетить столицу во время малого сезона. В течение оного Лизонька посетила пару балов и несколько скучных музыкальных вечеров. Успеха она там не снискала, так что очередная попытка сделать приличную партию оказалась столь же безуспешной, как и все предыдущие. Однако Лизонька утешалась тем, что отныне могла считать себя знатоком высшего света.
– Мужчины и женщины буквально выцветают, пожив в городе в течение нескольких месяцев или даже недель. Очень немногие могут сохранить оригинальность, вращаясь в высшем свете. Верьте мне, если вы увидите интересное лицо на каком-нибудь светском рауте, то, скорее всего, это будет означать, что человек лишь недавно появился в этом кругу.
Лизонька помолчала, как будто ожидая от Анны ответной реплики, но, так и не дождавшись, продолжила:
– Я, правда, не могу сказать, что города за пределами нашего отечества оказывают такое же обезличивающее воздействие. Возможно, это особенность городов Славии… Да, скорее всего, мои выводы верны!
Лизонька резко остановилась, больно дёрнув Аннушку за руку. Девушка невольно поморщилась и подумала, что синяк ей обеспечен. Но собеседница не обратила внимания на её явное недовольство. Глаза Лизоньки сверкали, щёки окрасились нервным румянцем, следующие слова она произносила излишне громко, отчаянно при этом жестикулируя:
– Скорее всего, пребывая в других государствах, человек получает нечто такое, что позволяет ему даже после возвращения на родину не терять своей индивидуальности. Возьмём, к примеру, Милованова. Михаил Николаевич несколько месяцев провёл в столице, но поскольку он перед этим годы вояжировал по чужбине, то остался вполне интересным молодым человеком.
Веленская набрала в грудь больше воздуха, видимо, собираясь и дальше развивать эту тему, но что-то подсказало ей, что этого делать не стоит. Она резко выдохнула и, как-то разом успокоившись, мило улыбнулась, вновь подхватила Анну под руку.
– Ах! Это цветы виноваты! Их запах дурманит мне голову. Как можно обсуждать молодого человека? Это так неприлично! – хихикала и лепетала она. – Но между близкими подругами иной раз можно позволить себе несколько откровенных слов. Умоляю, скажите, милая Анна Ивановна, вы ведь не осуждаете меня?!
Аннушка обречённо покачала головой.
– Ах! Милая! Милая! Вы сама доброта! Это так великодушно с вашей стороны прощать нам наши маленькие мирские слабости! – Лизонька опустила глаза долу, и в её голосе появились мурлыкающие интонации. – Вы неизмеримо выше и чище нас. Вас не тревожат те мелочные заботы, которые имеют такое значение для нас. Вы уже выбрали обитель, в которой будете служить?
Аннушка споткнулась, и если бы Лизонька не поддержала её недрогнувшей рукой, то наверняка упала бы.
– Благодарю, – с трудом выдавила Аннушка.
– Не стоит, милая Анна Ивановна! – проворковала Лизонька. – Ах, вам нужно больше внимания уделять нашему суетному миру! А как поживает ваша сестрица? Вот уж кто полон жизни! Такая чаровница! Я, признаться, ей даже несколько завидую! Да. Я плохая. Зависть – это ужасно! Но ничего не могу с собой поделать. У Ольги столько поклонников! Один солиднее другого. И ведь так сразу и не скажешь, кому она отдаёт предпочтение! Положительно, ваша сестра умеет кружить головы мужчинам!
– Что вы хотите этим сказать? – холодно поинтересовалась Анна.
– О боги! Положительно ничего дурного! Я лишь восхищаюсь её живостью и приветливостью! Несколько дней назад мне показалось, что Ольга Ивановна сделала выбор. Андрей Дмитриевич ей удивительно подходит… Но вчера… Ах! Это всего лишь мои домыслы! Генерал такой видный мужчина! Простительно, что юное сердечко растерялось… – Лизонька похлопала ресницами и, жеманно пискнув, начала прощаться: – Вот наша прогулка и подошла к концу. Всегда восторгалась великолепием вашего парка. Едва ли есть место красивее. Доброго вам дня, надеюсь увидеть вас и ваше семейство вечером у княгини Невинской.
– И вам всего доброго. Непременно будем! Передавайте поклон сестрице, – скороговоркой произнесла Анна и, сделав книксен, слишком лёгкий, чтобы считаться вежливым, поспешила к дому. Умиротворение, навеянное прогулкой, смыло волной раздражения.
Второй раз за неполные сутки ей говорят об обители. Вчера сестра, сегодня – Веленская. Как будто это дело решённое, само собой разумеющееся. Анна никогда не задумывалась, что будет с нею лет через десять. Вернее будет сказать, старалась об этом не думать.
Дар видеть встречался редко, говорили, что несколько веков назад в той или иной степени им обладал чуть ли не каждый сотый. Сейчас дай бог – один из десяти тысяч.
Мужчина при желании мог сделать светскую карьеру, поступив на службу государеву. Женщинам, если они обладали даром и хотели приносить при его помощи хоть какую-нибудь пользу отечеству, был только один путь – монастырь. Обычно для того, чтобы найти приют в стенах обители божьей, требовалось немалое приданое, однако дар открывал любые ворота. Обладающая даром могла войти в любой монастырь, не имея за душой ни гроша, и никто не осмелился бы попрекнуть её бедностью. Но самым знаменитым прибежищем одарённых была Пустынь Шестиликой, насельницами которой были исключительно видящие.
Именно там до сей поры обитает сестра Мария, в миру Пульхерия Порфирьевна Лосева. Когда у Анны обнаружился дар, то мать поспешила пригласить дальнюю родственницу, для того чтобы та научила девочку пользоваться своими способностями. Сестра Мария оказалась маленькой, кругленькой, улыбчивой ещё не старой женщиной. Она с большим энтузиазмом принялась передавать опыт своей то ли двоюродной племяннице, то ли троюродной внучке. Несмотря на доброжелательность и весёлый нрав, ей так и не удалось наладить доверительные отношения с ученицей. Анна держалась с ней вежливо, старательно выполняла задания, но не более того. По истечении трёх лет сестра Мария сообщила, что передала все знания, какие могла, и сердечно со всеми распрощалась.
Раз в год из Пустыни приходили послания, в которых Пульхерия Порфирьевна интересовалась успехами своей любезной ученицы и приглашала её посетить обитель, познакомиться с настоятельницей и старейшими сёстрами, которые воистину являются светочами знаний и доброты и которые с удовольствием продолжат обучение Аннушки видению, если на то будет её воля и желание.
Анна и Татьяна Михайловна составляли в ответ пространные письма с благодарностями, многословными сожалениями, что какие-то препятствия не позволяют девушке тотчас же отправиться дорогу, однако она воспользуется столь любезным приглашением при первой возможности. Все эти годы Аннушка считала эти регулярные послания своего рода вежливыми кивками в сторону друг друга, не более того. Однако сегодняшний разговор заставил её задуматься, возможно окружающие воспринимают всё несколько иначе.
Аннушка вздохнула и переступила порог дома. Завтрак хоть и был обильным, но был слишком давно. В животе урчало, и звуки эти вряд ли кто назвал бы изысканными.
– И где это ты пропадаешь, хотела бы я знать? – дом встретил Анну возмущённым возгласом матери. – Нам вскорости выезжать, а ты ещё даже не думала собираться! Сестра уже час как красоту наводит, хотя ей-то можно и не стараться особо, и так хороша! А ты?
– А мне, маменька, ни час, ни два красоты не прибавят, так стоит ли время попусту тратить? – засмеялась Аннушка.
– Как это не прибавят! – возмутилась Татьяна Михайловна. – Некрасивых женщин просто не существует, бывают – ленивые!
Подобный обмен репликами происходил меж ними перед каждым семейным выходом и стал своего рода традицией. Безусловно, Анна себя дурнушкой не считала, но и привлекательной её внешность назвать было сложно. Эталон женской красоты, который олицетворяла собой её сестра, отличающаяся округлыми формами, золотыми кудряшками и кукольными голубыми глазами, постепенно сдавал свои позиции, образу хрупкой, бледной и обязательно нервной барышни. Анна не подходила ни под один из этих шаблонов. Она была высокой, стройной, но никому и в голову не пришло бы сказать, что хрупкой. Густые непослушные волосы вечно выбивались из причёски. Из-за долгого пребывания на солнце лицо было загорелым, а нос часто шелушился. У неё определённо были достоинства, однако не было желания их подчеркивать.
И в самом деле, зачем? Как бы она ни была одета, как бы хорошо она ни выглядела, всё равно на любом вечере её место в углу зала, в окружении пустующих стульев. Её избегали даже старушки, сидящие кучкой и любящие рассуждать на тему, как изменилась молодежь за последние каких-то полсотни лет. Все боялись, что она сможет увидеть или распознать их тщательно скрываемые тайны и любовно оберегаемые секреты.
Объяснять, что видение не дает такой власти над людьми, было бесполезно. Так что ни подруг, перед которыми можно было покрасоваться в изысканном наряде, ни поклонников, с которыми можно было позволить себе лёгкий флирт, в её жизни не было. В отрочестве она мечтала о том, как отправится куда-нибудь далеко-далеко, туда, где её никто не знает, например, в столицу. Там непременно попадёт на бал и поразит всех своей элегантностью, и, может быть, ей даже удастся промчаться по залу в туре вальса. Однако со временем поняла одну простую вещь: если на балу будет присутствовать хоть один человек, неважно слуга или вельможа, который будет знать или хотя бы догадываться о её даре, то через десять минут об этом будут знать все и она вновь останется в одиночестве подпирать стенку, поэтому мечтать о несбыточном перестала.
Женщины лукавят, когда говорят, что стараются выглядеть хорошо для себя, на самом деле – для того, чтобы видеть восхищённые взгляды одной половины знакомых и завистливые – другой. Поскольку, как бы Анна ни оделась, во взглядах окружающих читалась лишь настороженность, то и стараться ей было незачем. Маменька, а затем и Ольга не оставляли надежды одеть Аннушку как должно, наперебой давали советы, заваливали журналами мод, однако добились лишь того, что Анна стала прилично разбираться в фасонах, расцветках и причёсках, с лёгкостью могла поддержать непринуждённую беседу о моде, но внешних изменений так и не дождались.
Анна со вздохом мысленно попрощалась с вожделенным обедом и, проигнорировав очередной вопль возмущённого таким обращением желудка, поднялась к себе в комнату. Впереди были долгие, тщательные сборы.
Глава 14. Подарок
Вечер у княгини Невинской был в разгаре, когда объявили о приезде Милованова. Гостиная, в которой собралось несколько десятков гостей, встретила его тишиной, чтобы уже через мгновение наполниться громким гулом. Михаил буквально кожей ощущал любопытные, осуждающие, а кое-где и злорадные взгляды.
У окна в центре оживлённой компании щебетала младшая Кречетова. За спинами Ольгиных поклонников Михаил разглядел вчерашнюю посетительницу и невольно скривился. Нужно было исхитриться завести с ней разговор, разрешить недоразумения и узнать наконец условия вчерашнего нелепого пари. Но прежде следовало отдать дань вежливости и подойти к княгине.
Хозяйка расположилась на софе в центре гостиной и вместе с младшими дочками являлась сердцем небольшого женского кружка. Старшая из присутствующих дочерей – тихая бледная девочка лет двенадцати – сидела рядом с матерью, скромно потупив глазки и сложив руки на острых коленках, вторая, помладше, посправнее и побойчее, расположилась на ковре у ног матери, где развлекала себя и окружающих игрой с пушистым котёнком.
Кто вызывал у гостей большее умиление, ребёнок, сжимающий в пальцах суровую нитку с привязанной на конце шуршащей бумажкой, или котёнок, с азартом на эту бумажку охотящийся, – было решительно непонятно. Но композиция в целом была способна растрогать даже самое чёрствое сердце, что уж говорить о материнском. Княгиня с нескрываемой нежностью следила за игрой.
Нитка дёргалась, бумажка летала, котёнок промахивался. Наконец после череды неудач серо-голубой охотник с победным мявом вцепился в добычу, повалился на бок и, надёжно зафиксировав бумажку передними лапами, стал остервенело драть её задними. Широченный хвост, лобастая голова, круглые прищуренные от удовольствия глазищи и округлые ушки с маленькими кисточками на конце возбуждали у большинства окружающих желание схватить этот комок шерсти и затискать его до беспамятства. Но острые когти, быстро мелькающие в воздухе, намекали, что некоторые желания следует держать в узде.
Увидев вновь прибывшего, княгиня тепло улыбнулась и протянула припозднившемуся гостю пухлую ручку, унизанную кольцами, к которой тот поспешил припасть. Михаил, усмехнувшись, подумал, что Мария Андреевна, пожалуй, единственная женщина, имеющая нескольких дочерей, с которой ему удалось сохранить тёплые отношения. Возможно, это объяснялось тем, что на момент знакомства три старшие дочери были давно и удачно пристроены, а младшие до сих пор ещё не покинули детской комнаты.
– Мишель! Я уже почти обиделась на вас, негодный мальчишка! Признайтесь, вы наверняка забыли о приглашении на Славу, – погрозила хозяйка пухлым пальчиком.
– А вот и нет! Я вовсе не заслужил ваших упрёков! – притворно возмутился молодой человек. – Не мог же я прийти в дом княгини Невенской в день Славы Рода с пустыми руками.
Он обернулся и кивком подозвал лакея, до сей поры стоявшего поодаль. Приблизившись, тот с поклоном подал свёрток Михаилу Николаевичу, который в свою очередь, с несколько более изящным поклоном передал его хозяйке. Та, доказав, что матроны за пятьдесят любят получать подарки ничуть не меньше, чем маленькие девочки, с горящими от нетерпения глазами стала разворачивать красочную хрусткую бумагу.
Когда пред очи заинтересованных зрителей были представлены три флакона, потому что назвать эти изящные сосуды, каждый из которых являлся уникальным произведением искусства, винными бутылками язык ни у кого бы не повернулся, по рядам гостей прокатился дружный вздох изумления. О знаменитом трио вин из Края Поющих Деревьев слышали все, но вот видеть, а уж тем более пробовать их редко кому доводилось.
В первом сосуде золотом перекатывалось Л'енсенди, самое густое и терпкое из трёх. Во втором плескалось бирюзовое Л'онде, а в третьем – прозрачное с легким голубым отливом, практически невесомое Л'евенти.
Хозяйка вечера подняла повлажневший взгляд и протянула:
– Кудесник! Мишель, вы – кудесник! Знала, что не прогадаю, пригласив вас на Славу, и как видите – не прогадала! Только подумали ли вы, глупышка, с чем через круг придёте? Вам бы сей презент раза на три растянуть, а вы вот так – одним махом…
Михаил поморщился, он помнил, что на Славу Рода приходят все, кто хочет поздравить хозяев. Приходят незваными, но с подарками, обязательно что-то съестное к столу праздничному приносят. Обычно отделываются пустяками, потому как если что-то подарил, то если в другой раз придёшь, подарок обязан быть не хуже. Но вот о том, что если тебя единожды пригласили, то считай, что пригласили на все будущие праздники – забыл. И коли он это приглашение принял, то теперь просто обязан являться и на все последующие. Если же учесть, что род Невинских один из древнейших и Славу они каждый малый круг отмечают, то Михаилу придётся подбирать подарки того же уровня, что и сегодня, каждые три года. Это будет затруднительно, но тем интереснее. Скупердяем Михаил никогда не был и на отсутствие воображения не жаловался.
– Сударыня, я не привык экономить на подарках красивым женщинам! – сверкнул улыбкой Милованов.
– Ну раз так… то на сегодня вы будете моим кавалером и проводите взрослую красивую женщину в столовую, – княгиня ответила не менее лучезарной улыбкой, а затем уже громче добавила: – Прошу всех к столу!
Гости зашумели, задвигались и бурливым ручейком потекли к распахнутым двухстворчатым дверям, в которых виднелись накрытые к ужину столы, исходящие одуряющими ароматами расставленных яств.
Нравы здесь были простые. О субординации и манерах все помнили, но не всегда придерживались. Хозяйку, опирающуюся на локоть Милованова, вперёд, конечно, пропустили, но далее шествие выстроилось по интересам, а не по старшинству. Процессия получилась солидная, едва ли не три десятка пар. Когда последние гости ступили в столовую, дверь аккуратно прикрыли, отсекая оставшихся в гостиной детей, их нянюшку и котёнка от шума предвкушающей веселье толпы. А спустя полчаса в гостиной и вовсе остался один котёнок. Он свернулся клубком на диванной подушке и задремал.
Глава 15. В столовой
Белая мраморная столовая в доме княгини поражала своим простором. Уж на что многолюдным получилось собрание, а места всем вдоволь досталось.
Аннушка сидела напротив сестры у самого края, папенька с маменькой расположились ближе к изгибу выставленных буквой «П» столов. Хозяйка званого вечера восседала точно по центру, по левую руку от неё устроился Милованов.
Стол был густо уставлен канделябрами, вазами с фруктами, хрустальными розетками с вареньем. Щедро рассыпанные меж блюд цветы почти скрывали под собой белоснежную скатерть. За ужином пользовались сервизом тонкого фарфора и столовыми приборами из серебра, но уж вдоль стен на обтянутых синим бархатом полках и этажерках, ничем не закрытая, красовалась старинная золотая посуда.
Аннушка поморщилась. Свечи слепили глаза. Витающий над столами цветочно-фруктовый дух казался тяжёлым. Живот, ещё недавно недовольным бурчанием напоминавший о пропущенном обеде, вдруг сжался, закаменел. На еду не хотелось даже смотреть. Голоса окружающих звучали излишне громко и резко. Музыка, которую гости пытались перекричать, слышалась и вовсе неистовой какофонией.
– Ох, роскошь-то какая! Золото, как есть золото. И не заперто, – восхищённо причитала вдова Орлова справа от Аннушки. – А фрукты, фрукты-то! Я ж такие, почитай, уж десять лет как не видела и полтора десятка лет не едала!
Мария Гавриловна приходилась Аннушке соседкой не только по столу, но и по расположению поместий. Земли вдовы были невелики по размеру. Коротким клинышком воткнулись они в самый край межи, что отделяла Кречетовские владения от Миловановских.
Сын её, нескладный, угловатый, с нечистой воспалённой кожей, сидящий по другую руку от Аннушки, только вздыхал протяжно и не отводил тоскующего взора от Ольги.
Сестре, нужно сказать, с соседями по столу повезло больше. Ольга сидела меж двух своих самых видных и преданных поклонников. Андрей Дмитриевич всячески старался поухаживать за нею с одного боку, а генерал Турчилин, как мог, развлекал с другого.
Несмотря на более чем солидный возраст, стариком Турчилин не смотрелся. Богатырский рост, прямая спина, волосы, хоть и растерявшие былую пышность и блеск, но вовсе не седые, а каштановые, мягкие, слегка вьющиеся. Время от времени он сверкал улыбкой, демонстрируя окружающим полный набор ровных белоснежных зубов.
– … ещё во времена войны с кинджарами. Молод был, горяч и беден. Звание мне очередное присвоили аккурат накануне столкновения! – рокотал Турчилин, рассказывая анекдот из своей насыщенной событиями жизни. – Солдаты меня поздравляют громогласно, а у меня и угостить их нечем, ну я и говорю: «Други мои! Вы знаете, что роздал бы я вам деньги и налил вина, коли они бы у меня были, но нету того. Так дарю вам колонну неприятельскую, что перед нами виднеется!» И что бы вы думали? В тот же день кинджары разбиты были!
В ответ на его историю разлился серебряным колокольчиком смех Ольги. Аннушка с трудом удержалась от болезненной гримасы, смех сестры бился в виски набатом, ещё не болью, но предвестником. Андрей Дмитриевич гримасы даже не скрывал, правда не болезненной, скорее уязвлённо-мнительной. Ольга упивалась ревностью одного соседа по столу и вниманием обоих.
Гостям подали горячее. Аннушка мотнула головой, запах наваристого бульона закупорил ноздри, для каждого вдоха требовалось неимоверное усилие. Во рту пересохло. Рука потянулась к графину с водой.
– Петенька, поухаживай за соседкою, – велела Орлова.
Молодой человек встрепенулся, дёрнулся, попытался Аннушке помочь, но лишь окунул локоть в суп и, залившись краской, спрятал руки под стол.
– Ох ты горюшко! Нескладень! Как есть нескладень! – заголосила его матушка высоким голосом. – Весь в меня пошёл. То ли дело батюшка его покойный. Вот ведь кто всю жизнь ловок да удачлив был! Окромя того разочка распоследнего… растреклятого!
Петенька, и без того тушующийся неимоверно, вовсе сник.
– Не переживайте, всё поправимо, – тихо проговорила Аннушка и, обернувшись, сделала знак лакею. Тот понятливо кивнул и поспешил прийти на выручку.
– Не извольте беспокоиться, сделаем всё в лучшем виде, – тихо уверил он молодого человека и попросил следовать за собою.
Скрежетнув стулом, всё ещё краснеющий и затравленно озирающийся Петенька встал из-за стола. Ольга одарила его сочувствующим взглядом и милой улыбкой. Он робко улыбнулся ей в ответ и вслед за слугою покинул столовую. Вслед ему раздавался голос генерала Турчилина, обращающегося к Орловой:
– Да бросьте вы, дорогая Мария Гавриловна, парня конфузить. С кем не бывает! Вот помню, было мне лет осьмнадцать…
Аннушка, радуясь, что внимание соседки надёжно зафиксировано бравым генералом, сама наполнила бокал водою и пригубила, а спустя пару минут рискнула отправить в рот пару ложек уже слегка остывшего супа. Давящее ощущение неотвратимо наступающего приступа не исчезло, но затаилось, позволяя свободно дышать, смотреть и слушать.
Вокруг журчали обычные застольные разговоры, вдовая Мария Гавриловна млела от рассказов генерала и мало обращалась к соседке, за что Аннушка была искренне благодарна Турчилину. Орлова была женщиной в целом доброй, но до крайности суетливой, назойливой и неумной. По возрасту она уступала и хозяйке вечера, и Татьяне Михайловне, но смотрелась гораздо старше.
Гости вели себя непринуждённо. Музыка то затихала, то становилась громче. Аннушка несколько раз ловила на себе задумчивый взгляд Милованова, но делала вид, что не замечает его. Каждый такой взгляд отзывался покалыванием в ладони. Аннушке казалось, будто искры пробегают по Знакам. Руку она старалась держать так, чтобы окружающие не заметили символов. Расспросов не хотелось.
Прошла вторая перемена блюд, затем третья. Лакеи обнесли гостей вином. Особо почётных оделили огненным, тем самым, из подарка Милованова.
Дождавшись, когда бокалы у всех наполнятся, хозяйка поднялась и провозгласила первый тост, как полагается, за здоровье Государя Императора Павла. Все выпили стоя и под троекратное «Ура!».
Второй тост был от Милованова. Выпили за хозяйку вечера, за её здоровье и здравие всего её рода.
Аккурат после этого и Петенька вернулся за стол. Следом за ним в столовую юркнул тот самый котёнок, с которым недавно развлекала гостей младшая дочка хозяйки. Теперь же он устроил сольный номер, путаясь в ногах слуг, отчего те едва не теряли равновесие и не роняли уставленные снедью подносы. Лакеи спотыкались, проявляли чудеса эквилибристики, но лицо держали, не позволяя себе ни словом, ни делом оскорбить княжеского любимца. Особенно тяжким испытаниям подверглась выдержка слуг, когда двери отворились и четыре дюжих мужика внесли на плечах платформу с огромным целиком запечённым осетром на ней.
Котейка с воинственным мрявом с разбегу кинулся к рыбе, использовав одного из вносивших блюдо в качестве столба, по которому можно добраться до цели. Мужик дёрнулся и попытался стряхнуть с себя мурчаще-завывающий комок шерсти, но не преуспел. Тяжёлая платформа покачнулась, и рыбина из её центра медленно и величаво поплыла к краю. Лакей вытянулся в струнку, вновь подставив плечо под брошенный было угол. Осётр замер. Котёнок – нет. На лице несчастного слуги отразилась такая гамма эмоций, что перечислить их не осмелился бы ни один из присутствующих.
К мохнатому нахалу, страдающему от его когтей лакею и вальяжно раскинувшемуся на краю платформы осетру бросились сразу несколько человек: распорядитель вечера, слуги рангом помельче, пятеро гостей и сама княгиня. Но первой подоспела Аннушка. Она аккуратно подхватила распевающего боевой марш, карабкающегося уже по плечу слуги, котёнка на руки. Котёнок пару раз махнул лапами, рассекая острыми когтями воздух, издал возмущённое «Мрау-у-ууя» и затих. Аннушка одной рукой прижала разбойника к себе, пальцы второй зарылись в шерсть, легко перебирая шелковистую шёрстку, вычерчивали на коже зверька обережный знак, который мамки часто рисуют младенцу на лобике, чтобы спал спокойнее. Котёнок расслабился, размяк, завибрировал.
– Спасибо, голубушка, – проговорила подошедшая княгиня, прижимая пухлую руку к обширной груди. – Спасла, можно сказать, меня от конфуза, а гостей от голодной смерти.
Все задвигались, заохали, захлопотали. Осетра наконец доставили к столу. Принесли корзинку с расшитой подушечкой внутри. Аннушка осторожно переложила туда посапывающего виновника переполоха и вернулась за стол.
– Отменная реакция! Отменная! – отсалютовал ей бокалом генерал Турчилин.
– Ох, душенька! Смелость-то какая! Как вы эдакого зверюгу на руки-то взять не побоялись? – запричитала Орлова.
– Не думаю, что опасность была велика, – сдержанно возразила Аннушка. – Котёнок просто игривый. С ним даже дети малые без опаски обращались.
– Ну, это Мария Андреевна, при всём моём к ней почтении, недосмотрела, – не унималась вдова. – Не дело это – детям с хищниками играться! Вот, помню, Петенька…
Петенька натужно закашлялся. Мать тотчас же забыла о хищниках, княгине и недосмотре и переключилась на сына, вновь причитая про неосторожность его и неуклюжесть.
Генерал Турчилин поиграл бровями, подкрутил ус и, подмигнув то ли Аннушке, то ли её соседу, зарокотал очередной анекдот.
Лакеи приносили одну перемену блюд за другой. Вино лилось рекою. Голоса гостей взмывали над столом, смешивались, превращались в неясный неразборчивый гул. Но всё заканчивается, подошёл к своему завершению и ужин. Из уст хозяйки прозвучал тост за гостей, и через пару минут распорядитель пригласил всех в танцевальный зал.
