Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
Глава 73. Минуты безмятежности
Михаил наслаждался прогулкой, утром, не ранним, а готовящимся уступить место дню. Шелест листьев, щебет каких-то пичуг и тёплый ветер. Нос щекотало от густо переплетённых запахов, особенно ярко выступали полынь, клевер и земляника, на их фоне нотки мёда и прибитой лёгким ночным дождиком пыли казались слабыми, едва уловимыми и ощущались скорее привкусом на языке, чем полноценным ароматом, тем не менее внося свою посильную лепту в создание этого неповторимого душистого летнего букета.
«Судя по всему, о Славке теперь можно не беспокоиться», – с усмешкой подумал Михаил. Рука сама потянулась к зеленовато-сизому стволу молодой осинки, притулившейся у изгиба тропы. Пальцы ощутили прохладную гладкость коры. Деревце дёрнулось и задрожало каждым своим резным листочком. Михаил удивлённо посмотрел на испуганное растение. Взгляд тут же зацепился за сиротливо торчащие сучки обломанных веток. Видно, его рука была далеко не первой из тех, что сами собой протянулись к тонкому деревцу, и, видно, не все из них ограничивались поглаживанием. «Не бойся, не трону», – шепнул Михаил и с грустью добавил: «Не то ты место выбрала, чтобы к солнцу тянуться. Не то…» Осинка согласно качнула остатками ветвей и уронила на грудь собеседника округлый чуть пожелтевший лист. «Благодарю!» – Михаил изобразил куртуазный поклон и, продев черешок подарка в петлицу, зашагал дальше.
На душе, несмотря ни на что, было легко и спокойно. Что подарило уверенность в том, что всё закончится хорошо? Приезд Ромадановского? Уж он-то быстро разберётся во всём происходящем в уезде. Признание судьи, что он проиграл пари и готов перечислить проигранную сумму на благотворительность? Михаил, конечно, настоял на том, чтобы согласно оговорённым условиям дождаться суда, но само признание Фёдора Николаевича было по меньшей мере приятно. Или, может, столь благодушно его настроил поздний разговор со Славкой?
Вчера, после слов Ромадановского о беспокойстве за Вячеслава, Михаил спешил домой на волне тревоги, которая едва не превратились в цунами отчаяния, когда обнаружилось, что Славки в усадьбе нет. И куда, когда и зачем он ушёл, никому не известно. Суета и осмотр окрестностей продолжались едва ли не до часу ночи, до тех пор, пока виновник переполоха не вернулся домой. Был он устал и пусть не доволен, но спокоен и в целом благополучен. Это подтверждал и его облик, хоть и не вполне застывший, но уже и не мельтешащий, скорее плавно-текучий. Михаил усмехнулся, подумав, что друг в этот момент поведением больше всего напоминает модницу, определившуюся с фасоном выбранного наряда, но ещё не вполне осознавшую, в каких оттенках он должен быть выполнен, с какой отделкой, и с какими аксессуарами она его будет носить.
Действительно, Вячеслав, видно, решил, что кардинально во внешности, к которой привыкли окружающие, ничего менять не будет, но и совсем без изменений не оставит, поскольку хранил о прототипе явно не самые добрые воспоминания. По этой причине, помимо того, что с лица мсьё Нуи сошло брюзгливо-высокомерное выражение, несколько изменился подбородок и чуть обогатилась шевелюра, у него продолжали меняться то нос, то разрез глаз, то форма ушей. Иногда результат получался вполне благородный, а иной раз скорее комический.
– Дела личные, более того, сердешные, – попробовал отмахнуться безликий от вопроса, где он был и что делал, но Михаил не отставал, и в конце концов Вячеслав признался, что навещал младшую Веленскую.
– Должен же я за почти предоставленное алиби барышню отблагодарить, ну и ещё пару моментов прояснить, – буркнул он.
– И как, прояснил? – с усмешкой осведомился Михаил.
– Прояснил, – подтвердил Вячеслав и, потирая бок, добавил: – Жить буду.
– Это радует, у меня, знаешь ли, на твой счёт планы имеются.
– Н-да? У меня, в принципе, на свой счёт тоже планы есть…
– Одно другому не мешает. Надеюсь. Ты у меня здесь кем числишься?
– Камердинером…
– А занимаешься чем?
– Да всем понемножку, – пожав плечами, ответил Славка.
– Так, давай мы тебя управляющим сделаем. Солидно, почётно, интересно… Не всем, правда… Из комнатушки своей съедешь!
– А из комнатушки-то куда? В гостевую комнату али вообще в одну из хозяйских? В бывшую детскую?
– Ну, детская мне и самому пригодится, надеюсь, а ты во флигель
Вячеслав недоуменно пожал плечами и уточнил:
– В который? В тот, что твой дед пару десятков лет назад спалил? Или в тот, который догнивает?
Михаил вскинул бровь и пафосно заявил:
– В дедов не получится. Мы, Миловановы, редко за что берёмся, но уж ежели взялись, то основательно к делу подходим. Дед там всё качественно спалил, одни головёшки остались, переезжать некуда. А вот второй!..
– За который старость основательно взялась, – ехидно уточнил Вячеслав.
– Тьфу ты, пропасть! Да, не нов и ремонту требует. Дак я же и не гоню прямо сейчас вещи переносить!
– Нда? А мне показалось…
– Показалось! Это тебе первое задание в качестве управляющего – флигель в порядок привести. Финансово… Тысяч двадцать пять я тебе дам. Уложишься?
– Ты решил флигель заново отстроить? – ухмыляясь уточнил безликий.
– Я не против, ежели ты его решишь заново отстроить, – с нажимом произнёс Михаил. – Для семейного человека две комнаты и кухня, прямо скажем, маловато. Так что ты сам думай, в какие хоромы жену приведёшь. Для себя строй. Флигель я тебе потом хоть и не продам (сам знаешь, какие налоги для безликих на недвижимость), но аренду лет на девяносто оформим...
После этих слов текуче-меняющимися стали не только черты лица у Вячеслава, но эмоции, на этом лице отражающиеся. Михаил хохотнул и с удовольствием вспомнил эту чехарду чувств, от скепсиса через насмешливый интерес к интересу уже не шутейному.
Михаил огляделся. Оказалось, что ноги принесли его к порогу школы. Подивившись про себя странностью выбранного маршрута, Михаил припомнил, что сегодня девятина, конец недели, и Кречетова должна урок для взрослых проводить. Припомнил и тут же решил, что ежели с Анной Ивановной сегодня здесь встретится, то непременно расскажет ей про пари с судьёй и совета спросит, на какие конкретно школы нужно выигрыш пустить, чтобы для пользы оказалось, а не для галочки.
– Здравствуйте, Михаил Николаевич. Какими судьбами вы здесь? – услышал он чуть хрипловатый женский голос и, обернувшись, порадовался своей прозорливости и предусмотрительности.
Кречетова-старшая стояла в двух шагах и требовательно смотрела на него своими зеленовато-карими глазищами.
– И вам не хворать! Анна Ивановна, совет мне ваш нужен...
За время неспешной прогулки и основательного разговора по дороге Михаил многое узнал. Узнал, где школу открыли на деньги местного купечества, и помощи денежной там не требуется. Выяснил, где делами школы заведует нечистый на руку староста.
– Туда денег лучше не давать, всё равно большая часть у него в кармане осядет, – пожимая плечами, рассуждала Аннушка. – А вот в Ласточкино попробуйте. Там школьный учитель ребят в древней избе собирает. Темно, тесно, но учитель хороший, хоть и старенький. И староста там дельный. Скуповатый, но честный.
Когда подошли к усадьбе Кречетовых, Михаил знал о сельских школах Крыльского уезда, об их нуждах, проблемах и чаяньях даже больше, чем ему этого хотелось. По этой причине он несколько засомневался, когда Анна Ивановна стала зазывать его в гости.
– Пойдёмте, Михаил Николаевич, чаю отведаете. Маменька сегодня на кухне распоряжается, собиралась пирогов разнообразнейших гору испечь, – с улыбкой уговаривала Аннушка, а затем, посерьёзнев, добавила: – Да и пари наше без помех обсудим. Меньше двух дней до его завершения осталось. Меня, признаться, очень последнее условие беспокоит…
Упоминание о пари дело и решило. Михаил почувствовал, как от утреннего умиротворения не осталось и следа. Разом навалились давящее раздражение и тревожное предчувствие. И ощущения эти в стенах усадьбы лишь усилились.
Анна Ивановна провела своего спутника в гостиную и явно удивилась, что она оказалась уже занята. В гостиной мило щебетали Ольга и Петенька Орлов.
– Пётр Ростиславович? Рада вас видеть. Я, признаться, думала, что вы урок у Николеньки ведёте…
– Я… Видите ли… При всём моём старании… – залепетал застигнутый врасплох Петенька.
– Нету! Этого обормота дома нету! – коротко пояснила выглянувшая из стены бабушка. – Ты только в школу ушла, и он следом из дому свистнул. Куда? Зачем? Ни словечка не сказал…
– … ввиду отсутствия ученика не имею возможности проводить урок в ранее оговорённое время, – Петенька вымучил свою нескончаемую тираду примерно в одно время с Александрой Степановной.
Аннушка выслушала обоих, закусив нижнюю губу, затем ахнула и прижала руку со Знаками пари к груди.
Михаил услышал лишь слова Орлова, но и их хватило, чтобы насторожиться. В мыслях тревожно пульсировали слова «… дитя тяжкую ношу должно поднять, что до того на плечи взрослых неподъёмным грузом падала».
Глава 74. Мгновения тревоги
Аннушка чувствовала, как испуганной птахой заполошно забилось сердце. Знаки на руке затаились, не грели успокаивающе, не холодили бодряще, даже не светились. Вели себя тихо и незаметно, словно нашкодивший щенок. Неужели третье условие пари касается брата? Чем это может ему грозить? Отчего так тревожно? Ведь исполнение двух первых условий особого вреда никому не причинило. Да что там! Даже особых усилий не потребовало.
– Что с тобой? – забеспокоилась Ольга. – Приступ? Опять?
– Нет, всё хорошо, – бледно улыбнулась Аннушка. – Успокойся, будем надеяться, что приступов больше не будет.
– Да уж, – поддержал её Милованов. – Мы все надеемся, что обойдётся без новых приступов. Особенно в свете открывшихся вчера обстоятельств…
– Обстоятельств? – Ольга требовательно вскинула бровки.
– Приступы, что мучают вашу сестру в последний год, – это не болезнь, а проявление дара, – мрачно пояснил сосед, демонстрирующий сегодня нехарактерную для себя разговорчивость.
– Приступы? Болезненные проявления дара? – встрепенулся Петенька, глаза которого зажглись если не любопытством, более характерным для его матушки, то жаром исследовательского огня.
– Скажем честно, приступы скорее были связаны с пробелами в знаниях и несовершенством образовательной программы, по которой я обучалась, чем непосредственно с даром, – нехотя проговорила Аннушка, всем своим видом показывая, что не горит желанием развивать эту тему.
Петенька залился краской и забормотал:
– Извините, я не хотел… Неуместно с моей стороны…
Глядя на него, неловкость ощутили все присутствующие, включая Александру Степановну. Благо момент этот длился недолго.
На пороге гостиной появился Порфирий Парфёнович, крепко держащий за руку Николеньку. Старший из вновь вошедших несколько растерял свою обычную невозмутимость, а младший выглядел слегка раздосадованным и ни капли не раскаивающимся, несмотря на виновато склонённую голову.
– Добрый день, – проскрипел крыльский видящий. – Барышни, ваш брат – чрезвычайно деятельный молодой человек. Я бы даже сказал, возмутительно деятельный!
Аннушка и Ольга согласно вздохнули и на всякий случай одарили Порфирия Парфёновича извиняющимися улыбками. Он не то чтобы растаял после этого, но чуть смягчил выражение глаз.
– Что он успел натворить сегодня? – рискнула задать вопрос Аннушка и после паузы добавила, но уже глядя на Николеньку: – Кроме того, что урок у Петра Ростиславовича прогулял...
Брат зыркнул на своего репетитора и, виновато потупившись, буркнул что-то извиняющееся.
– О! Ваш брат занялся шпионской деятельностью, – меж тем ответил Порфирий Парфёнович. – И не нашёл ничего лучше для своего дебюта в этой роли, как пытаться следить из кустов за руководителем Специального комитета при особе Его Императорского Величества при исполнении…
Видящий многозначительно замолчал и с осуждением посмотрел на Кречетова-младшего.
– Но мне же интересно! А никто больше ничего не рассказывает! – ответил тот возмущённым воплем.
– Спешу напомнить, молодой человек, что, вмешиваясь в расследование столь серьёзных преступлений, вы ставите под угрозу срыва все тщательно продуманные мероприятия, проводимые высококвалифицированными специалистами! – монотонным нудным голосом заговорил Порфирий Парфёнович. – Из-за вашего неуёмного и неуместного любопытства преступник может получить какие-либо знаки и сведения и избежать заслуженного наказания!
Николенька в ответ склонил голову ещё ниже, покаянно посопел и заявил, что об этом он не подумал, но никаких знаков он подать преступнику не сможет, поскольку ни разглядеть, ни услышать ничего не успел. Порфирий Парфёнович сообщил, что это-то как раз и неудивительно, чай не за деревенскими девками подсматривать пробовал, затем обвёл взглядом присутствующих в гостиной, не обделяя вниманием и Александру Степановну, и, обращаясь ко всем, произнёс:
– Надеюсь, вы найдёте, чем занять досуг юного дарования, и у него больше не будет времени отвлекать ни князя, ни меня от серьёзных дел.
Засим коротко попрощался и стремительно удалился. Как только его шаги утихли, Ольга тотчас же схватила брата за руку и приказала:
– Рассказывай!
– Что рассказывать? Ничего не знаю, ничего не видел! – заголосил тот.
– Это ты Порфирию Парфёновичу говорить будешь! – сестра пресекла его попытки увильнуть от расспросов. – А нам расскажи, что про расследование узнать успел.
Николенька стрельнул на неё взглядом, посмотрел на лица остальных собравшихся в комнате и, вероятно, верно оценив возможность, или точнее невозможность, отделаться от столь пристального внимания парой фраз, посерьезнел и гораздо спокойнее сообщил:
– Да я действительно о расследовании ничего не узнал особо. Далековато было. Не слышно ничего. А когда попробовал поближе подойти, то меня быстро обнаружили…
– Не слышно? – вступил в беседу помалкивавший в присутствии Порфирия Парфёновича Милованов. – А что было видно?
– Видно-то? – оживился Николенька. – На кладбище из домовины Настасью вынесли. Князь руками поводил. Всё как засияет! А потом – бах! И одни кости!
Ольга ахнула. Аннушка и Александра Степановна насторожились. Милованов потребовал подробностей, а Орлов, напротив, заявил:
– Не думаю, что это хорошая идея – поддерживать столь необдуманный поступок расспросами. Тяга к знаниям – это хорошо, но не в подобных случаях. Порфирий Парфёнович прав. Идёт расследование. Вмешательство дилетантов может поставить под угрозу срыва все проводимые мероприятия. Мне подробности не известны. И знать я их не хочу! Так меньше шансов, что мои случайные слова что-то кому-то выдадут… Кого-то предупредят, из тех, кого не следует. Предпочту узнать итоги.
Закончив свою пламенную речь, он стушевался, залился краской и, скомканно попрощавшись, удалился.
– Ну, может, и правильно, – проскрипела ему вслед Александра Степановна. – Зная его маменьку… Бедняга одно слово дома скажет, все в округе будут о десяти знать…
И хоть услышали её слова лишь двое, мысленно согласились с ними все четверо.
Николенька помолчал немного, затем гораздо спокойнее повторил рассказ, чуть разбавив его подробностями. Оказалось, что он пытался следить за князем с самого утра, но подобраться достаточно близко долго не удавалось. Скрытно гоняться пешком за коляской, даже неспешно едущей, – дело сложное. Догнать князя и компанию удалось, лишь когда они остановились на кладбище. Как выносили тело Настасьи, Николенька не видел, когда подошёл, она уже лежала на ткани, расстеленной на полянке у кладбищенской ограды. Отец Авдей и кузнец там же были. Стояли в сторонке. Кузнец смотрел молча, а отец Авдей что-то бубнил. Молился, должно быть. Князь Ромадановский долго делал какие-то пассы руками над телом. Сперва как будто тёмный кокон распутывал, а затем из ярко сияющих нитей словно кружевной купол плёл. Когда закончил – купол вспыхнул и исчез, а на покрывале одни косточки остались. Их в ткань завернули и обратно в домовину унесли. Кузнец начал в голос рыдать. Отец Авдей его утешал. А князь обернулся резко и прямо на него, Николеньку, посмотрел.
– Сквозь кусты прямо в глаза заглянул! До печёнок дотянулся! – ёжась говорил мальчишка. – И пальцем эдак к себе подозвал… Ну я и пошёл…
Аннушка выслушала брата, погладила его по всклоченным вихрам и строго-настрого наказала больше в расследование не соваться. Он обещал. Но тревогу это не уменьшило. На душе по-прежнему было маетно и неспокойно. Сердце частило. Воздух стал плотным и тяжёлым, вдохнуть такой полной грудью не получалось.
Глава 75. Последний день
Ночью лил дождь. Утром из-за этого дышалось вкусно и легко. Да что там дыхание! Всё тело стало лёгким, почти невесомым. Аннушке казалось, что если она как следует оттолкнётся ногами от земли, то не просто подпрыгнет, а взлетит. Тревога, ещё вечером давившая на грудь, не дававшая вздохнуть лишний раз, то ли исчезла, то ли затаилась. Все страшные события последних дней как-то отдалились, словно Аннушка не видела их последствия своими глазами, а прочитала о них в книжке. Возможно, в какой-то мере это так и было. Аннушке представилось, что весь её мир ограничивается оградой усадьбы, а всё, что начинается за воротами, – выдуманная кем-то история, записанная в гигантскую книгу. Большие кованные ворота и были обложкой этой книги, и каждый раз, когда Аннушка выходила за эти ворота, она на самом деле просто читала.
Аннушка тряхнула головой. Сегодня «читать» не хотелось. Хотелось запереться в маленьком мирке близкой реальности, обнять всех родных и занять день простыми хлопотами. Последнее желание удалось осуществить без проблем.
Аннушка порхала по дому, занимая руки и голову рутинной работой. Всё спорилось и успевалось. Всё было в радость: и перебирать испачканными липким соком пальцами ягоду для варенья, что затеяла варить Татьяна Михайловна; и наводить порядок на дальних стеллажах в библиотеке, смахивать пыль с каждого фолианта, осторожно всматриваться в каждый том, с теплотой узнавать старых знакомцев, с предвкушением обнаруживать, что ещё не всё прочитано; и занимать Николеньку заданиями, играми и разговорами, чтобы он не сбежал из дому и не влез куда не следует из-за своего неуёмного любопытства; и обсуждать фасон свадебного платья с сестрой, которая засела тут же в библиотеке и, обложившись журналами мод, пыталась хоть как-то заполнить время до встречи с женихом.
Всё ладилось. На душе было светло и покойно. Даже явление Милованова в усадьбу не вызвало никаких тревожных чувств. Сосед прибыл ближе к вечеру. Потерянный и смущённый, он словно сам не до конца понимал, зачем он здесь. Иван Петрович устроил гостя в гостиной, где к тому времени собралось всё семейство, и лично занимал беседою, пока барышни с маменькой вышивали у окна скатерть, а Николенька что-то увлечённо чиркал в тетрадке с клетчатой матерчатой обложкой.
Михаил Николаевич был вежлив и приятен. Аннушка сноровисто орудовала иголкой, мелькающие перед глазами Знаки с оставшейся последней чёрточкой и сиротливо виднеющимся единственным треугольником не раздражали, всего лишь напоминали о том, что завтра историю её поспешного пари можно будет считать завершённой. Сосед очень органично вписался в собравшееся в гостиной общество и с чрезвычайно заинтересованной миной слушал заливающегося соловьём радушного хозяина, а если и отвечал время от времени невпопад, выдавая тем самым, что внимание его напускное, то делал это столь мило, что Иван Петрович охотно это ему прощал.
– Выглянула бы ты на двор, – озабоченно обратилась к Аннушке Александра Степановна, заглянув сквозь дверь в гостиную.
– Случилось что? – нахмурилась Аннушка, откладывая свой угол скатерти, на котором под проворной иглой уже алели гроздья рябины и косился круглым глазом нахохлившийся снегирь.
– Не знаю, – покачала головой бабушка, – но подопечный твой к тебе рвётся, а Васька, выпивши, на него строжится да со двора гонит.
Домашние и гость замерли и внимательно следили за Аннушкой, понимая, с кем она разговаривает и что разговор этот принёс ей толику беспокойства.
– Подопечный? – спросил Николенька, подняв голову от записей.
– Который? – уточнила Аннушка.
– Архип, кажется, – повела плечом Александра Степановна. – С сестрёнкой он.
Аннушка кивнула, послала окружающим извиняющуюся улыбку и поспешила на задний двор.
На подступах к крыльцу, уперев руки в бока и покачиваясь из стороны в сторону, стоял дворовый Васька.
– Ты чо думаешь-то? – выговаривал он съёжившемуся перед ним Архипу. – Барином себя возомнил-то? Свистнешь только, и к тебе Анна Ивановна бегмя прибежить? А накося! Выкуси!
Васька свернул жилистую пятерню в корявый кукиш и ткнул его едва не в нос мальчишке. Тот молча исподлобья смотрел на обидчика и крепко прижимал к себе рыдающую Дуняшку.
– Не до тебя ей! Привыкай! Барам-то не до простого люда, поди! Не до бед их, не до горестей! Хоть передохните вы все! Плевать им! Понял-то? Им кутёнки важнее-то! Иди отседова! Слышь? Иди-ко! Не тебе решать, когда вы увидитесь!
– Но и не тебе, – тихо произнесла Аннушка в спину разошедшегося Васьки.
Тот умолк и медленно обернулся. Встретился взглядом с Аннушкой, поморгал недоуменно и, пьяно икнув, сообщил:
– Ходють тута… К вам-то… Пова-а-адился… А неча!
Аннушка поморщилась от густого сивушного духа и велела:
– Ступай, Василий. Проспись, пока папенька не увидел.
Васька сразу скис, выражение лица его стало плаксивым и обиженным.
– А я чо? Я ничо! – забормотал он, размазывая по лицу пьяные сопли. – Ходють оне! А она-то – нет! Не ходит! Одне косточки осталися. На-а-астенька!
– Проспись, – с нажимом повторила Аннушка, чувствуя, как по спине ползёт липкий холодок.
Васька шмыгнул носом и нога за ногу поплёлся куда-то вглубь двора, к хозяйственным постройкам.
– В конюшню не суйся, – бросила Аннушка ему вслед и, переведя взгляд на Архипа, погладила его по вихрам и спросила ласково. – Что случилось, Архипушка?
Мальчик вздрогнул от этой ласки, как от удара кнутом, лицо его исказилось, глаза заволокло слезами. Будто Аннушка не вихры его пригладила, а вынула стержень, что позволял ему сохранять видимость спокойствия.
– Лизка пропала, – хрипло выговорил он прыгающими губами.
Слёзы, столь долго удерживаемые им, хлынули вдруг и сразу. Аннушка с ужасом смотрела на две влажно поблёскивающие дорожки, возникшие на смуглых щеках, и в душе её росло понимание, что это не слёзы, а нож, вспарывающий уютный, привычный мир, скальпель, что кромсает родное и безопасное, давая дорогу чему-то чуждому и холодному. Ей казалось, что каждая капля, сорвавшаяся с опалённых солнцем ребячьих ресниц, лишает её возможности укрыться от жестокости огромного внешнего мира в знакомой ракушке маленького домашнего мирка, ломая её, показывая хрупкость и ненадёжность такого укрытия.
– Как? Когда? – шёпотом спросила она.
Аннушке и в голову не пришло отмахнуться от Архипа. Отчего-то сразу пришло понимание, что Лиза не заигралась с подружками, не загулялась по лесу, что с ней случилось что-то плохое, страшное и непоправимое.
– Она к тётке Аксинье утром пошла, – всхлипывая заговорил Архип. – По хозяйству управляться. Тётка молочка за помощь даёт. Дуняшка страсть как молочко любит. К обеду Лизка уже вернуться должна была. А её всё нет! Я с малой уже и в деревню ходил. Тётка сказала, что Лизка давно домой пошла. А её нету! Я и тропинки все обходил, и кусты облазил… Нету! А кошкодава-то не споймали ещё…
Дуня жалась к старшему брату, прятала лицо в складках его рубахи и вздрагивала худенькими плечиками. Он рассказывал, смаргивая безостановочно набегающие слёзы, и с надеждой смотрел на Аннушку. А она с трудом сглатывала ставшую вязкой слюну и растерянно пыталась сообразить, что же ей делать дальше.
– Помогите! Вы ведь всё можете, – горячечно зашептал Архип.
«Не всё! Так жаль, но не всё», – хотелось закричать Аннушке. В глазах её стремительно темнело, плечи мелко подрагивали в ознобе. Она молчала, но парнишка, видимо, прочитав ответ по её лицу, оттолкнул цепляющуюся сестрёнку и, вплотную приблизившись к Аннушке, закричал:
– Можете!
– Что здесь происходит? – негромкий мужской голос пушечным выстрелом прозвучал над ухом.
Аннушка резко обернулась и едва не уткнулась носом в подбородок Милованова.
– Что за слёзоразлив? – ещё тише поинтересовался он.
Архип отступил, наклонился к Дуняшке и попытался незаметно утереть лицо рукавом.
– Лиза потерялась, – сказала Аннушка и тотчас же пояснила: – сестра Архипа.
– Давно потерялась? – уточнил сосед, против ожидания не отмахнувшись от ребячьего горя.
– С обеда ещё…
Михаил кивнул, пару мгновений смотрел на детей, а затем понизил голос до шёпота и спросил у Аннушки:
– А голова у вас не болит? Как вы себя чувствуете?
Аннушка мгновение недоуменно глядела на него. Понимание того, что Милованов спрашивает про связанные с ритуалами приступы, пришло не сразу. Аннушка прикрыла глаза и прислушалась к себе. Бешено стучащее сердце, подрагивающие руки и ноги – всё это свидетельствовало скорее о тревоге за судьбу ребёнка, чем о приближении приступа. Она распахнула глаза и, бледно улыбнувшись, сказала:
– Со мной всё в порядке.
– Ну что ж, это хорошо, – выдохнул Михаил и, ободряюще тронув её за локоть, сказал: – Во всяком случае, это даёт надежду, что у нас ещё есть время, чтобы всё исправить…
