Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
Глава 71. О сколько нам открытий чудных…
Михаил, не скрывая злорадства, смотрел на Фёдора Николаевича. Слишком многое было на счету Крыльского судьи, чтобы сейчас он мог вызвать сочувствие: пренебрежение своими непосредственными обязанностями, отношение к подчинённым, арест друга, слава Шестиликой, обошедшийся без серьёзных последствий, а самое главное – вчерашний приезд. Что и говорить, Фёдор Николаевич и Порфирий Парфёнович прибыли крайне несвоевременно. Крайне! И вместо того, чтобы отправиться к Кречетовым ещё вчера, выяснить подробности про этот треклятый медальон, он и Андрей были вынуждены весь вечер лицезреть, как Ромадановский, фигурально выражаясь, возюкает Фёдора Николаевича носом по полу. Нужно отдать должное князю, делал он это виртуозно и с воодушевлением, но Михаил с большим удовольствием занялся бы делом, а не наблюдал эту моральную экзекуцию. В конце концов князь отправил судью к Андрею Дмитриевичу обустраиваться на ночлег, сказав, что позаботиться о начальстве – прямая обязанность подчинённого, после чего заявил, что обратное утверждение тоже верно, и забрал Порфирия Парфёновича с собой к Невинской.
– Какой, однако, насыщенный вечер, – с кривоватой усмешкой протянул Вячеслав, как только последний гость вышел за порог. – Мой тебе дружеский совет: если хочешь присутствовать при разговоре с барышней Кречетовой – навести друга с утра пораньше. Нанеси, так сказать, ответный визит. А то займутся делом в столь тёплой и дружеской компании и про тебя забудут.
Михаил лишь молча кивнул в ответ и, поморщившись, подумал, что ранние подъёмы входят у него в привычку.
Сегодня же, заехав к Андрею и выслушав весь тот словесный поток, что извергал из себя Фёдор Николаевич, Михаил подумал, что утренний визит следовало нанести Невинской. Видят боги, завтрак прошёл бы куда приятнее! Каким образом Андрею удавалось держать себя в руках – оставалось загадкой. Судья отыгрывался на подчинённом за вчерашнее унижение, не стесняя себя правилами приличия и не обременяя логикой и здравым смыслом. Андрей играл желваками, иногда, когда того требовала ситуация, отвечал холодно и односложно. Насколько слова гостя задевают и возмущают его, можно было понять лишь по состоянию ложки, которая к концу завтрака оказалась настолько измята, что вряд ли была пригодна к дальнейшему использованию. Зловонный фонтан красноречия Фёдора Николаевича иссяк лишь после появления князя. Нужно признать, что и Леонтий Афанасьевич с утра был молчалив. Он полностью игнорировал судью до момента столкновения в дверях кабинета Кречетова.
Михаил стоял за спиной судьи, злорадствовал, и пытался придумать ответ на только что возникший вопрос, что заставляет Ромадановского вести себя подобным образом? Леонтий Афанасьевич никогда не был мелочен, он всегда был спокоен и подчёркнуто вежлив со всеми, даже с теми, кто навлёк на себя его гнев. И эта его холодная вежливость пугала окружающих гораздо больше, чем крики и угрозы иных представителей властей предержащих. Что тогда происходит с князем второй день? Он вышел из себя? Маловероятно. Фёдор Николаевич, конечно, подлец, но за свою долгую жизнь и благодаря своей крайне замысловатой карьере Ромадановский видел и не таких. Что тогда? Проверка? Инсценировка? Перед кем? Для чего?
– Я вовсе не возражаю против свидетелей разговора! – раздался чуть хрипловатый голос Кречетовой.
Внимание всех присутствующих переключилось на девушку, стоящую с прямой спиной и гордо поднятым подбородком. Суровое выражение лица и скромное тёмно-синее платье делали её похожей на примерную ученицу. Князь уточнил, о чём пойдёт речь, она посмотрела на него, чуть растерянно щуря свои карие с прозеленью глаза, и заправила за ухо выбившийся из причёски завиток.
– Более чем, – подтвердила Анна Ивановна свою решимость публично отвечать на вопросы.
На то, чтобы расположиться в кабинете всей компанией, потребовалось несколько минут. При этом Михаил и хозяин кабинета оказались оттеснёнными в дальний угол, где стояли два кресла и небольшой шахматный столик. Князь расположился за рабочим столом, у левого торца которого устроился Порфирий Парфёнович. Напротив Ромадановского усадили Анну, ну а судья и заседатель очутились в простенке на узком диване. Брошенная на его подлокотнике газета свидетельствовала, что именно здесь Иван Петрович наслаждается чтением.
– Ну что ж, приступим, – заговорил князь, обращаясь к Анне Ивановне. – Вы признаёте, что эта вещь принадлежит вам?
Он в очередной раз продемонстрировал медальон.
– Да, это подарок папеньки, – не стала отпираться барышня, а Иван Петрович согласно заворочался и запыхтел из своего кресла.
– Когда вы видели его в последний раз?
– Осенью. Я затрудняюсь назвать точную дату, но было уже достаточно холодно. Дело шло к зиме.
– Что произошло? На медальоне активированный знак. Вы не могли его потерять и, скорее всего, передали его по доброй воле. Кому? С какой целью?
Аннушка послала извиняющийся взгляд отцу.
– Я отдала его нищему, – тихо проговорила она.
– Нищему? Это была щедрая милостыня… У вас доброе сердце.
– Да… Нет. Не совсем, – мотнула головой Кречетова.
Леонтий Афанасьевич выжидательно приподнял бровь.
– Не совсем милостыня и не вполне по доброте душевной. Откуп скорее… Этот человек, он просился на зиму в школу, учителем. Морозы переждать. Но он… – Анна говорила сбивчиво, горячо, не отрывая взгляда от лица собеседника. – Поймите, таких нельзя к детям! Да, он бедствовал тогда, но он по своей воле бедствовал. Он ведь здоров. Он грамоту знает. Он мог бы трудом заработать на хлеб, не разбогатеть, но жить достойно, по-человечески, а не пиявкой за счёт других людей… Он ведь и в школу просился просто зиму пересидеть, а затем думал скитаться продолжить, попрошайничать… Чему он детей научить может? Их родители день и ночь спины гнут ради куска хлеба, а тут…
– Я понял ваше отношение к этому человеку, – осторожно проговорил Ромадановский. – Но, признаться, не понял, почему вы ему медальон отдали. Откуп? Он угрожал вам? Чем?
– Нет, не угрожал… У меня просто денег с собой не было, а в школу к детям его нельзя было пускать. А зима скоро, и холодно. Чтобы не замёрз и к детям близко не подходил…
– Что ж, – улыбнулся князь, – мы возвращаемся к версии милостыни и доброго сердца.
Анна потупилась.
– Жаль, что не можем хотя бы приблизительно дату установить, – продолжил Леонтий Афанасьевич, барабаня пальцами по столу. – Вы не знаете, этот человек собирался осесть на зиму поблизости или уехать подальше?
Анна пожала плечами.
– Он не сообщал о своих планах, но, получив медальон, с глаз скрыться поспешил. Видно, опасался, что отнимут…
– Если не число, то месяц и день недели мы определить можем, – подал голос Михаил и, отвечая на вопросительные взгляды, пояснил: – Анна Ивановна по определённым дням уроки ведёт.
Та подтвердила:
– Уроки у детей во вторник, четверик и седьмицу. И каждую девятину у взрослых. Но в тот раз я к детям шла.
– Значит, грудень… – пробормотал Ромадановский, выуживая листок со вчерашним перечнем жертв и раскладывая его перед собой.
– В середине месяца где-то, – уточнила Кречетова.
– Та-а-ак, – протянул князь. – Так. Значит, я ошибся со сроками его смерти чуть больше, чем озвучил…
– Смерти? Какой смерти? – ахнула Анна. – Какой срок?
– Смерти? Окончательной и бесповоротной, как и у Настасьи Филипповой. А срок? Я предположил, что он семь месяцев назад погиб. Но ежели на ваши слова опираться, то выходит, что восемь. Или таился неподалеку какое-то время…
Михаил даже со своего места видел, как Анна побледнела, и хотел было уже броситься к ней, опасаясь, что она потеряет сознание и рухнет со стула, но его опередил Иван Петрович, про которого он, честно говоря, вовсе забыл.
– Аннушка! – вскричал он, обнимая дочь за плечи. – Плохо тебе, милая? Опять приступ? За Поликарпом Андреевичем послать?
– Нет, папенька, – тихо заговорила та. – Всё в порядке. Голова не болит. Просто разволновалась я. Не нужно Поликарпа Андреевича беспокоить…
– Разволнуешься тут… – заворчал встревоженный родитель, от расстройства позволяя себе бросать крайне неодобрительные и даже возмущённые взгляды на князя.
Тот, в равной степени проигнорировав и взгляды, и чувства, их отражающие, резко спросил:
– Приступы? Какие приступы?
Порфирий Парфенович тоже насторожился. На его лице впервые с начала разговора промелькнула тень хоть каких-то эмоций.
– Да беда вот с Аннушкой, целый год уж мучается, бедная. Боли головные страшные переживает. Несколько раз даже сознание теряла. Первый раз аккурат в середине грудня и было. Мы тогда первый раз Поликарпа Андреевича пригласили. Да и на днях вот тоже случался. С неделю назад. Ох и день был! Вернее, ночь. Помирать буду – не забуду! Сперва у Аннушки приступ случился. Да какой! До сих пор в дрожь бросает! – Иван Петрович в качестве доказательства продемонстрировал слушателям подрагивающую руку. – А утром Николеньку нашли. Тоже без сознания! Гету ночью, паршивец, жёг, ну и надышался… Поликарп Андреевич к обоим приезжал, спаситель наш!
– Когда, говорите, последний приступ был? – остановил расчувствовавшегося отца Леонтий Афанасьевич.
Иван Петрович споткнулся в середине эмоционального монолога, осуждающе посмотрел на князя, поскрёб подбородок и ответил:
– Дай Шестиликая памяти… аккурат в ночь с третьего на четвёртое липца, получается. Ежели что, у Поликарпа Андреевича уточнить можно. У него журнал пациентов имеется. Он туда все обращения записывает.
Ромадановский зеркальным жестом потянулся к своему лицу и, вперив взгляд в лежащий на столе список, потёр скулу.
– В ночь на тридцатое травороста Анна Ивановна тоже сознание теряла, – решился вступить в беседу Михаил, вспомнив столбик с датами в перечне, который столь пристально изучал князь.
Иван Петрович с подозрением уставился на проявившего столь странную информированность гостя.
– На балу у княгини, – поспешил уточнить Михаил.
– Ничего страшного, просто от духоты плохо стало, – успокаивающе произнесла Аннушка.
– От духоты… – эхом повторил Ромадановский, а затем, обращаясь к Порфирию Парфёновичу, спросил: – Почему меры не приняли?
– Не был поставлен в известность! – гулко сглотнув, отрапортовал тот.
Князь перевёл разом потяжелевший взгляд на Ивана Петровича и задал вопрос ему:
– Как лицо, ответственное за видящего, не получившего полное образование, почему вы не сообщили о столь странных, несущих прямую угрозу жизни, проявлениях дара ближайшему имеющему полноценный диплом и состоящему на государственной службе видящему?
– Так… – растерянно пожал плечами Кречетов, – то о проявлении дара, а приступы – это о здоровье… Женском… Зачем же Порфирия Парфёновича попусту дёргать? Он человек занятой. Поликарпу Андреевичу сообщили, он замуж очень советовал… Для укрепления нервной организации…
Леонтий Афанасьевич застонал и, спрятав лицо в ладонях, глухо проговорил:
– Менять! К Девятиликому вас всех! Всё менять! С азов! Со школьной скамьи! Нет. С колыбели!
Глава 72. Пробелы в знаниях
Аннушка смотрела на закрывшего лицо князя и никак не могла понять, что именно она ощущает. Смущение и стыд из-за того, что не сумела верно истолковать приступы? Но ей нечего стыдиться! Она всегда была прилежной ученицей. Может, это её учителям должно быть стыдно из-за того, что не научили, не показали, даже не намекнули на подобную возможность проявления дара? Может, вот этот мужчина, увешанный регалиями и званиями, сидящий за папенькиным столом, должен испытывать смущение или даже раскаяние из-за того, что столь многие видящие в империи остаются и вовсе без знаний? Те самые видящие, которые так необходимы для безопасности трона и империи, которых год от года рождается всё меньше, которые… Аннушка прикрыла глаза и выдохнула. Нет! Не похожи те чувства, что её обуревают, на стыд, неловкость или смущение. Больше всего это похоже на злость. Чистую и сильную. Злость праведную. Такую злость, которая толкает вперёд, заставляет действовать даже тогда, когда кажется, что сил не осталось совсем, побуждает говорить правду, говорить громко, чётко, яростно.
Леонтий Афанасьевич убрал руки и произнёс:
– Реформа за реформой, а толку… Что воду решетом носить…
Стало видно, что он не насмехается над их незнанием, над наивными словами отца. Он просто устал, устал давно, почти смертельно, от некомпетентности государственных служащих всех уровней, от предрассудков, всеобщей инертности и невозможности что-то быстро изменить. Князь тяжело вздохнул, разом постарев лет на двадцать.
– Дай Шестиликая долголетия, увидеть результаты трудов воочию.
Аннушка моргнула. Злость куда-то испарилась, и на место её пришла жалость к этому уставшему и давно уже не молодому человеку.
– Анна Ивановна, вы за последний год сколько раз, говорите, сознание теряли? – тихо спросил князь, встретившись с нею взглядом.
– Трижды, – пожала плечами Аннушка. – Только это не просто за последний год – это всего за всю мою жизнь. Я до этого чувств не лишалась.
– Трижды, – повторил Ромадановский. – Первый раз осенью, и дважды в этом месяце. Так?
Аннушка кивнула.
– Остальные приступы как часто случались?
– Раз в месяц, может немного чаще, – неуверенно протянула Аннушка.
Ромадановский передал ей листок с именами и датами.
– Посмотрите, не совпадают ли? Здесь даты примерно указаны, возможно, что приступы случались чуть раньше, или чуть позже. Может, их было больше, чем здесь указано. Если да, то насколько больше? Когда именно случались не записанные здесь приступы?
Аннушка внимательно вгляделась в протянутый ей листок и призналась:
– Приступов чуть больше было. Те, что указаны, похоже, что совпадают, но точно не скажу. Не помню…
– Ну что ж поделать… Вы говорили, что к местному врачу обращались, уверен, он поможет восстановить точные даты.
Аннушка расстроенно покачала головой, а Иван Петрович осторожно сообщил:
– Так мы не каждый раз обращались, а лишь когда приступ очень уж тяжёлый был… Раз пять за всё время… А так в плановом порядке он к Аннушке заезжал, опрашивал да травки успокаивающие выписывал.
– Ну что ж, узнаем время этих пяти обращений, – со вздохом сказал Леонтий Афанасьевич. – Может, из конспекта опросов плановых ещё что восстановим. Не переживайте. Разберёмся. Меня сейчас больше волнует вопрос, почему Анна Ивановна трижды сознание теряла?
Все недоуменно уставились на князя.
– Ежели бы она дважды сознание потеряла, я бы решил, что она так на человеческие жертвы реагирует, – пояснил он. – Но во время бала жертвой котёнок стал…
– Может, в расстоянии дело? – выдвинул предположение Михаил. – Котёнка почитай что в соседней комнате убили…
– Возможно, – со скептическим видом протянул Ромадановский и взял в руки медальон.
Аннушка смотрела на подарок отца. Знак, что она когда-то давно зажгла на крышке, светился слабо и неуверенно. «Обновить бы», – отстранённо подумала она. Ромадановский тронул замочек, и медальон с тихим щелчком раскрылся. В голове у Аннушки тоже что-то щёлкнуло, и она воскликнула:
– Знаки!
Князь вскинул на неё взгляд, резко превратившийся из устало-задумчивого в сосредоточенно-цепкий.
– На медальоне я Знак активировала, – тихо заговорила Аннушка: – На поясе, что на Настасье был, я Знаки для неё зажигала…
– Помню, – ободряюще кивнул князь. – В отчёте о том было. Котёнок?
Аннушка потупилась.
– Он расшалился во время трапезы. Я его успокоила, сонный Знак на боку нарисовала.
– Сонный? – удивлённо приподнял бровь Ромадановский.
– Тот, что крестьянки младенцам на лбу рисуют, чтобы спали слаще, – окончательно стушевалась Аннушка.
– Творчество народное, – пренебрежительно фыркнул Порфирий Парфёнович.
– Изобразите!? – то ли уточнил, то ли приказал Леонтий Афанасьевич, пододвигая к Аннушке чистый лист бумаги и чернильницу с пером.
Аннушка, не чинясь, быстро нарисовала завиток, которому её давным-давно научила нянюшка.
– Такие на рубашонке вышивают ещё, – пробормотала она.
– Интересно, – протянул Ромадановский, вглядываясь в рисунок. – Зря вы, коллега, столь скептически настроены. Посмотрите сами. Ежели сюда силу влить…
– Да откуда у крестьян сила! – негромко буркнул Порфирий Парфёнович.
– Ну, дар сословий не ведает, да и не о крестьянах речь. У Анны Ивановны дар в наличии, а Знак интересный… Вы, голубушка, может, ещё что подобное знаете? С удовольствием бы лекцию по этому поводу послушал. Чуть позже, разумеется. Что касается Знаков… Что-то в этой теории есть. И ежели бы дело лет триста назад было, то я бы даже сказал, что это самое простое и наиболее вероятное объяснение, но со времён введения обратного клапана Нартова в обиход такое влияние стало крайне маловероятным…
– Клапана Нартова? – недоуменно переспросила Аннушка.
Ромадановский осёкся, пристально посмотрел на неё, затем перевёл потяжелевший взгляд на Порфирия Парфёновича, тот выглядел встревоженным, но не виноватым.
– Обучением Анны Ивановны не я занимался. Я даже на экзамене не присутствовал.
– Я училась у дальней родственницы. С матушкиной стороны, – поспешила пояснить Аннушка.
В разговор вступил и Иван Петрович:
– Супруги моей двоюродная тётка, Пульхерия Лосева, ноне сестра Мария, из Пустыни Шестиликой, Аннушкой занималась. Три года у нас проживала, учила. Сертификат выдала. Документы о том имеются. Всё законно, всё заверено…
Леонтий Афансьевич, услышав про Пустынь, скривился, как от зубной боли. На мгновение прикрыл глаза, вздохнул, пробормотал что-то вроде «паучихи», но голову на отсечение за это Аннушка бы не дала, могло и послышаться.
– Я правильно понимаю, что о клапане Нартова вы, Анна Ивановна, не слышали и, следовательно, не пользуетесь? – официальным тоном спросил князь.
– Скорее всего. Я о нём впервые слышу. Ежели и пользуюсь, то не под таким названием, – пожала плечами та.
– Это конструкт ментальный, прерывающий канал связи между активированным знаком и видящим, его активировавшим.
– Нет, не пользуюсь я таким конструктом, – Аннушка качнула головой. – Сестра Мария читала теоретическую лекцию о том, что такая возможность существует, равно как и возможность этот канал расширить и упрочнить. Несколько принципиальных схем рисовала, возможно и фамилии называла, но не запомнила я, да и о том, что использование этого клапана обязательно, она умолчала. У меня даже сложилось впечатление, что Шестиликая не одобряет использование подобных схем.
Ромадановский с силой потёр лицо ладонями.
– Так… Порфирий Парфёнович, сегодня же займись этим вопросом с Анной Ивановной. Всё отринь. Все дела! По моему личному распоряжению. Научишь ставить клапан, проэкзаменуешь. Экзамен подробнейший и пристрастнейший.
Аннушка заёрзала на стуле, сразу стало зябко и неуютно.
– Анна Ивановна, не пугайтесь, – переключил князь своё внимание. – Мне жизненно необходимо знать, чему вас сестра Мария учила. Насельницы пустыни имеют право видящих обучать. Формально их программа отвечает общеимперским требованиям, но подозреваю я, что акценты там своеобразно расставлены… Так что Порфирий Парфёнович не вас экзаменовать будет, а для меня кусочек мозаики для общей картины добывать. Возвращаясь же к манипуляциям с каналом связи… Использование клапана Нартова полностью одобрено церковью, он предназначен для защиты видящего от некоторых побочных эффектов… В вашем случае приступы бы смягчил. Кстати, Николаю Ивановичу, вполне возможно, тоже досталось из-за отсутствия такого клапана. А вот схемы, укрепляющие и расширяющие канал, – действительно не одобряются. И богами, и людьми… Там куча оговорок по их применению… Да что далеко ходить! Ваш первый доклад в мой комитет о чём был? О Знаках на груди у, тогда ещё живой, Настасьи Филипповой. Так вот, видящий, что их активировал, он ведь как пиявка был. И схемы такие, канал укрепляющие и расширяющие, налево и направо использовал. И получал не только то, что при активации знака оговаривал, а выторговывал он себе немало, но и жизненные силы у клиентов тянуть продолжал все те годы, что им до гибели оставались. Только не слишком оно ему помогло. Лишь агонию чуть отодвинуло. Очень уж многое он за свою долгую жизнь натворить успел. Его несколько лет назад выявили, жаль, что поздно. Умер во время ареста в корчах… А тех, кто с ним, на свою беду, ранее связывался, до сих пор находим. Некоторым даже помогать успеваем. Жаль, не всем…
Ромадановский умолк, обвёл взглядом кабинет и всех в нём присутствующих. Те сидели тихо, не шевелясь и почти не дыша. То ли боялись упустить хоть слово из разговора, то ли опасались привлечь к себе хоть крупицу княжьего внимания.
– Что ж… – ещё раз вздохнул он. – То дело прошлое, злодей по заслугам получил давно, вернёмся к делам сегодняшним, наш злодей свободен, бодр и деятелен. Ежели допустить, что с интервалом между жертвоприношениями мы не ошиблись, и принять его в три недели, то можно считать, что времени до следующего убийства у нас довольно… Но последние события доказывают, что иногда убийца действует не по расписанию, а что его на это может подтолкнуть, нам неведомо. Как, впрочем, и кто в следующие жертвы намечен… По этой причине стоит поторопиться. У Анны Ивановны и Порфирия Парфёновича сегодня день учебный. Их мы не трогаем. Иван Петрович, вы, будьте любезны, запросите у доктора записи о визитах к вашей дочери и мне их предоставьте. Надеюсь, сегодня к вечеру с ними ознакомиться. А я с Андреем Дмитриевичем ещё по округе проедусь, теорию одну проверю… За работу, господа!
Ромадановский встал, оправил полы сюртука и сделал несколько шагов к выходу. Все мужчины в комнате тоже повскакивали со своих мест. Иван Петрович бросился к двери, услужливо распахнул её и, надувая щёки, залопотал что-то пафосно-патриотическое. Порфирий Парфёнович уверил, что они с Анной Ивановной непременно за сегодня экзамен провести успеют. Андрей Дмитриевич молча пристроился справа от князя. Михаил открыл было рот, чтобы уточнить, что же делать ему, но Фёдор Николаевич его опередил.
– Чем же вы рекомендуете заняться мне? – спросил судья.
– Вам? – с удивлением воззрился на него князь, посмотрел мгновение, затем пожал плечами и небрежно ответил: – Пока вы на должности судьи остаётесь. Круг ваших обязанностей в вашей же должностной инструкции прописан. Уезд у вас, пусть и не самый большой, однако ж весьма запущенный. Занятие при желании и без подсказки легко найти можно, это время для отдыха – трудно, а вот работу – легко. Так что, езжайте в Крыльск. Не задерживаю вас более. Здесь и без вас специалистов довольно.
И окончательно потеряв интерес к собеседнику, Ромадановский продолжил путь, в дверях замешкался, обернулся к Михаилу и сказал:
– Ты Вячеслава надолго не оставляй. Тревожно мне за него, как бы глупостей не наделал.
Михаил понимающе кивнул. Князь скрылся за дверью кабинета.
