Текст книги "Неудача в наследство (СИ)"
Автор книги: Светлана Романюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)
Глава 86. На прощание
– Что с ним будет? – не удержался от вопроса Михаил.
– Что будет? – переспросил Леонтий Афанасьевич. – Он будет жить… Учитывая те раны, что он себе нанёс, это уже немало. Каждая из них была смертельна. Ведь ритуал был рассчитан на обмен: жизнь жертвы за жизнь проклятого. Петр убил себя и должен был умереть. Ритуал был завершён, жертва принесена, и потомок Орьла должен был выжить. То, что в конце концов он принёс в жертву себя, несколько сместило фокус проклятия, какие-то линии замкнулись, какие-то, напротив, разорвались… Всё застыло в хрупком равновесии на грани. Признаться, я немного вмешался, капельку подправил кое-что, стабилизировал, так что – жить он будет и, надеюсь, обойдёмся без последующих ритуалов. А вот социальные контакты, физические и эмоциональные нагрузки я бы настоятельно рекомендовал ему ограничить… И даже не думать о наследниках, во всяком случае пока. Но в одиночной камере Трезинской крепости об этом беспокоиться и не стоит.
– Трезинка, – ахнула сидящая рядом Кречетова. – Но он ведь невиновен! Он не хотел убивать! Никого не хотел! Даже котов! У него выбора не было! Он не хотел становиться чудовищем! Он с самого начала о самоубийстве думал…
Михаил удивлённо покосился на соседку по софе, та осеклась и зажала ладонью рот.
Князь раздражённо дёрнул бровью.
– Ну, во-первых, хотел или нет, но Пётр Ростиславович убил двух людей, – сухо произнёс он. – А во-вторых, Трезинская крепость не абы что, там и особ королевских кровей держали. Да и у меня там кабинетик имеется… Авось сработаемся. Не заскучает.
Ромадановский вздохнул, выпрямился в кресле и, хлопнув себя по коленям, заявил:
– Засиделся я у вас! Заотдыхался! Пора, как говорится, и честь знать! Отбываю завтра. Ещё засветло в путь тронемся. Так что давай, Михаил Николаевич, мы с тобой пари наше, магически закреплённое, завершим. Победитель определён. Свидетели – присутствуют. Когда мы ещё такой компанией соберёмся? Али ты с меткой расставаться не торопишься?
Михаил встрепенулся, сделал шаг навстречу князю и протянул ему ладонь, на которой красовалась метка выигрыша. Ромадановский легко тронул символ рукой, и он исчез с мелодичным звоном и едва заметным сиянием.
– Ну а вы, Анна Ивановна, что тушуетесь? – обратился князь к Кречетовой. – У вас ведь тоже все в сборе – и оппоненты по спору, и свидетели…
Он хохотнул и бросил взгляд на стоящий в углу стул.
Кречетова залилась краской и протянула руку, на которой красовалось доказательство её победы. Михаил недоумённо обвёл взглядом присутствующих. Свидетели спора здесь? Кто? Андрей? Славка? Рассеянно тронул руку Анны, прослушал очередной перелив невидимого колокольчика и пронаблюдал сияние вокруг исчезающей метки на узкой девичьей ладони.
– Что, Михаил Николаевич? Озадачены? – продолжал усмехаться Ромадановский, затем перевёл взгляд в угол гостиной и, играя бровями, поинтересовался: – Ну что, Михаил Арсеньевич, желаете на время выйти из тени? Пообщаться с потомком? Могу посодействовать…
Князь прислушался к чему-то, что заставило румянец Кречетовой стать прямо-таки свекольного оттенка, а самого Ромадановского захохотать, запрокинув голову. Отсмеявшись, Леонтий Афанасьевич чуть прихрамывая пересёк гостиную, достал из бархатного мешочка на поясе пару мелков и прямо на паркете нацарапал ряд символов. Выпрямился, оглядел письмена и кивнул. Тот же час воздух в углу будто загустел, подёрнулся рябью, и сквозь него, как сквозь мутное стекло, проступил силуэт сидящего на стуле старика.
Михаил с любопытством разглядывал роскошный бархатный халат, чуть потёртый на локтях, тонкие, но изрядно мятые кружева жабо, массивные золотые пряжки на стоптанных туфлях и очень знакомое лицо. Спустя мгновение ошарашенной тишины Михаил осознал, что лицо это напоминает ему не кого-то конкретного, а целую вереницу предков, запечатлённых на портретах в фамильной галерее. Да что там предков! Этот нос и этот изгиб бровей он регулярно наблюдал в зеркале.
– Михаил Арсеньевич Милованов, – представил старика князь. – Прошу любить и жаловать.
– Предок этого… вьюноши, – пояснил окружающим старик, встал и, обращаясь к потомку, добавил: – Ну, здравствуй, охламон!
Михаил дёрнулся.
– Ладно, ладно, не серчай на старика, – примирительно проскрипел Михаил Арсеньевич. – Я тут ненадолго, больше, верно, и не свидимся. Ну, может, она, – старик кивнул в сторону Кречетовой, – весточку передаст. Так что давай без обид… внучек.
Михаил секунду разглядывал новоявленного деда, затем кивнул.
– Пари – ваша инициатива? – спросил он, осознав причину странного поведения Анны по отношению к креслу в первую встречу.
– А то ж! – горделиво вскинулся дед. – И удача моя, и пари моё! – Михаил Арсеньевич повернулся к Кречетовой. – Ну иди, не тушуйся. Давай сюда ладошку свою…
Кречетова подошла к начерченной на полу линии и осторожно, стараясь не смахнуть юбкой меловой след, протянула руку призраку. Тот показал правнуку ладонь с сияющей на ней победной меткой и приложил её к ладони видящей. В комнате в очередной раз брякнуло и сверкнуло.
– И условия? – продолжал расспросы Михаил.
– И усло… А чем тебе условия не понравились? – театрально выпятил нижнюю губу призрачный Милованов.
– Ну отчего же не понравились? – процедил Михаил. – Понравились. Ещё как! Только не понятно же ни черта! Почему я проиграл? Что за дитя? Лиза? Сомнительно…
– Ну дык! Ты проиграл, потому что я выиграл! Смирись! А дитя… что дитя… все мы дети Шестиликой…
Михаил скептически хмыкнул.
– Ну и историю учить надобно! Да… До раскола детьми считались все те, кто трёх средних кругов не прожил. Трижды шесть – осьмнадцать! Так-то! А мальчонке ещё и семнадцати не исполнилось.
– Может, я и не специалист в славской-то истории, но вот своё генеалогическое древо более-менее помню. И Михаил Арсеньевич жил уже гораздо позже раскола… Гораздо… Так к чему такие формулировки? Ради чего вообще всё это затеяно? Чтоб мальчишку остановить?
Глаза старика забегали.
– К чему?.. К чему… – проскрипел он. – Вот прицепился, клещук! А не скажу! Сам узнай-ка! Глядишь, будет чем на досуге заняться, чтобы не заскучать! До свиданьица всем!
Михаил Арсеньевич, придерживая расползающиеся полы халата, отвесил всем общий поклон и исчез.
– Ну, собственно, и мне пора, – заявил Ромадановский, взмахом руки гася марево в опустевшем углу, повернулся к присутствующим и заговорил, обращаясь к каждому из присутствующих по очереди. – Вячеслав, спокойствия жизненного тебе. Ты его заслужил. Андрей Дмитриевич, вам я всё сказал. Обязательно прослушайте курсы в Моштиграде. Начнутся по осени. Вас предупредят. Обязательно прослушайте! Ну и карьерного роста вам! Профессионализм – дело наживное, честность и отзывчивость гораздо реже встречаются.
Князь умолк и шагнул к Анне. Взял её руку, приложился куртуазным поцелуем к тонким подрагивающим пальчикам, стрельнул в сторону Михаила насмешливым взглядом и мурлыкнул:
– Анна Ивановна, прощайте и позвольте выразить своё искреннее уважение и восхищение. За брата не переживайте – присмотрю лично. Вы непременно продолжайте самообразование! Непременно! Практические навыки вы, вероятно, уже не слишком разовьёте, но теорию! Теорию – подтяните! Я кое-какие материалы постараюсь вам через брата передавать... Нда… Жаль, что для вас курсов подходящих нет. Хотя… Будут! И для вас будут! Года через два, максимум через три, будут! Так что ждите! И никакой Пустыни! Слышите?! Никакого монастыря! – он насупил брови и погрозил оторопевшей Кречетовой пальцем. – Замуж! Непременно замуж! Ежели вы до начала курсов в этой глуши никого подходящего не найдёте, то я этот вопрос под личный контроль супруге своей передам! Княгиня у меня очень любит чужое счастье устраивать…
Окончательно смутив и вогнав Кречетову в краску, Ромадановский повернулся к Михаилу, почесал рыжую пушистую бакенбарду и с усмешкой сказал:
– Ну, всё, что я до тебя донести хотел, ты уже услышал… Ежели чуть внимательнее к окружающим относиться будешь, то ждёт тебя в жизни не только удача, но и счастье… Надеюсь. Так что не теряйся и не тяни. Прощай!
Ромадановский повернулся и вышел из гостиной. Все несколько мгновений молча смотрели в плавно закрывшуюся за ним дверь, затем зашевелились, захмыкали. Вячеслав и Андрей Дмитриевич переглянулись и, дружно попрощавшись, испарились вслед за князем. Из гостей в комнате осталась только растерянная Кречетова.
– Всего доброго, – тихо выговорила она. – Я тоже пойду, пожалуй.
Михаил тряхнул головой, пригладил непокорную шевелюру пятернёй и, выставив локоть, спросил:
– Позволите составить вам компанию? День уж больно хорош.
Гостья несколько мгновений пытливо вглядывалась в его лицо, затем мягко просияла каре-зелёными глазами, взмахнула золотистыми ресницами и, робко улыбнувшись, ответила:
– Буду рада…
Эпилог
Аннушка с удовольствием прислушивалась к звяканью вёдер, буханью переставляемой мебели, хлопанью дверей и голосам перекликающихся слуг. Вторые рамы выставлены, окна наконец-то распахнуты. И пускай с полов ещё не успели убрать паклю и замазку, пусть всюду ещё беспорядок и гам, Аннушке было уютно, она чувствовала себя счастливой, полной сил и необычайно юной. Вдох наполнил грудь вкусным весенним воздухом, что врывался с улицы и прогонял из комнат застоявшуюся зимнюю затхлость. Хорошо!
Услышав какое-то подозрительное бряцание из бывшего отцовского, а теперь мужниного кабинета, она заглянула туда и неодобрительно покачала головой, увидев дребезжащую оконную створку. У стены лежал свёрнутый рулоном ковёр, на подоконнике стоял исходящий паром таз с мыльной горячей водой. Оконная створка с откинутым шпингалетом то открывалась под порывом ветра, то закрывалась, шкрябая краем латунный пузатый бок ёмкости и грозя или перевернуть таз, или самой рассыпаться водопадом сверкающих осколков.
Аннушка поспешила к окну, отмечая, что сегодня, видимо памятуя о прошлой весенней уборке, Михаил убрал все бумаги со стола, прежде чем улизнуть из дома, прикрывшись, тем что Архипу по делам пришкольного интерната нужно в Крыльск наведаться. Кто бы мог подумать, что муж так близко к сердцу примет проблемы сельских школ? Лучики смешливых морщинок сами собой разбежались от уголков глаз. Муж! Сколько лет прошло с той поры, как она впервые назвала так Михаила? Тринадцать? Четырнадцать? Пятнадцать! В этом году исполняется уже пятнадцать лет со дня их свадьбы. Как бежит время! Теперь. Аннушка хихикнула. До свадьбы оно тянулось неимоверно медленно. Михаил ухаживал очень долго и обстоятельно. Ольге, Татьяне Михайловне, да и самой Аннушке даже казалось, что слишком долго и слишком обстоятельно. Сестра успела выйти замуж, родить первенца и забеременеть второй раз, а Михаил Николаевич даже не намекал на возможность чего-то большего, чем прогулки, беседы и приятные знаки внимания в пределах допустимых приличий. Аннушка съездила в Моштиград на обещанные Ромадановским курсы, попала в цепкие ручки его супруги и даже побывала на паре устроенных ею встреч с очень приятными молодыми людьми, прежде чем примчавшийся в столицу Милованов облёк в слова предложение руки и сердца. Как он потом оправдывал свою неторопливость? «Я должен был предоставить тебе возможность выбора!» Аннушка хихикнула ещё раз. Ну да, конечно. Выбор. Три года трогательных ухаживаний и долгожданное предложение руки и сердца, с одной стороны, и несколько только что представившихся лиц, с другой.
Аннушка подошла к окну и едва успела ухватить особенно экспрессивно дёрнувшуюся створку за угол. В тот же момент возле её виска просвистело что-то круглое, крупное, с полголовы, и тёмное. Аннушка привычно и ловко уклонилась от снаряда, обернулась и обречённо проследила, как новёхонький кожаный мяч пересёк всю комнату и пулей вылетел в распахнутые настежь двери. В коридоре что-то грохнуло. Послышался женский визг, мужской забористый мат и звон разбитого стекла. Судя по воплям и причитаниям, пострадали зимние рамы, что терпеливо ждали в коридоре своей очереди на вынос в чулан. Аннушка выглянула на улицу.
С улицы на неё смотрели три пары внимательных каре-зелёных глаз.
Два ломких мальчишеских голоса раздались одновременно:
– Разбил?
– Цело?
– Смотря что, – со значением ответила Аннушка, разглядывая собственных чумазых отпрысков и не менее чумазую племянницу.
– Окно! Окно цело?! – заголосили мальчишки хором.
– В кабинете – цело, – сообщила Аннушка, голосом нажимая на слово кабинет. – Поднимайтесь.
Дети переглянулись и, понурившись, поплелись в дом. Аннушка слышала, как сыновья шёпотом стали что-то выяснять друг у друга. До неё долетало разрозненное:
– Там как было-то?.. Считается!.. … выкуси!.. Сам такой!.. Всё заново!
Дождавшись троицу, Аннушка заломила бровь полумесяцем.
– Я так понимаю, разбитые стёкла не случайность, но цель? – уточнила она. – Все делом заняты, а вы от безделья вещи ломаете?
– Не совсем, – замялся Иван. – У нас эксперимент. Нужно выяснить: количество удачи в пределах одного поколения Миловановых распределяется равномерно или всё-таки согласно старшинству.
– Мы не баловства ради, а науки для! – поддержал старшего Игнат, воздев указательный палец к потолку.
– Они не виноваты! – вступила в разговор племянница, хлопнув ресницами и намотав на указательный палец белокурый локон.
Волосы – единственное, что во всём её облике было от родителей. Локоны эти ещё во младенчестве впечатляли окружающих сверкающим великолепием. Родители даже имя девочке подобрали соответствующее – Злата. В остальном же – Ольга хмыкала, что её младшенькая взяла внешность от любимой тётушки, характер от любимого дядюшки и дар от обоих, по этой причине будет честно, ежели обожаемые родственники внесут посильную лепту в воспитание этого очаровательного чудовища, поскольку родным матери и отцу это точно не под силу. И Аннушка честно пыталась воспитывать этого бесёнка с ангельской улыбкой, что проводил в её доме гораздо больше времени, чем в родительском.
Из стены выглянула Александра Степановна в образе двенадцатилетней девчонки.
– Ты им на ладошки глянь! – сказала она Аннушке, показала язык Златке и вновь скрылась в стене.
Аннушка хмыкнула и потребовала:
– Руки!
Мальчишки переглянулись и обречённо протянули матери руки ладонями вверх. На обеих красовались метки невозможности корректной трактовки результатов пари.
– Так… Лекцию о необходимости точных формулировок и недопустимости использования собственного дара ради развлечения вам отец прочитает! А пока – ступайте убирать последствия того, что натворили, – заявила она. – И мяч я вам не отдам! Иначе к следующей зиме вовсе без окон останемся.
– Ну ма-а-ам!
– Нет! Я всё сказала! Ступайте! – отрубила Аннушка и, переведя внимание с понуро удаляющихся сыновей на племянницу, продолжила: – А вот с тобой я побеседую. Кто мальчишкам пари магически закрепить помог? То, что ты освоила активацию Знаков до поступления в лицей, ещё не значит, что ты имеешь право использовать свой дар на всякие глупости! Я буду вынуждена сообщить о твоём легкомыслии брату. Как думаешь, что предпримет Николай Иванович? Наденет на тебя ограничители? Ты хоть понимаешь, сколько внимания будет приковано к тебе, как к близкой родственнице директора лицея? С таким отношением к дару… С такой дисциплиной… Злат, может, ещё годик подождём?
– Нет! – мотнула головой Златка. – Простите! Я не подумала… Я учту. Просто дедушка сказал…
– Дедушка? – переспросила Аннушка.
Из стены вновь показалась Александра Степановна, выразительно ткнула пальцем в стоящий в углу стеллаж и вновь удалилась из поля зрения. Из стеллажа донёсся стариковский смех.
– Михаил Арсеньевич, – кивнула девчушка.
Аннушка вздохнула и закатила глаза, мысленно прося у Шестиликой терпения. Когда родители решили, что Бельканто будет приданым Аннушки, отдали усадьбу молодым, а сами перебрались в Моштиград поближе к сыну, она была счастлива! Видят Боги, она счастлива до сих пор, но то, что ей потребуется столько терпения, она и предположить не могла.
Сперва оно понадобилось, когда Мария Гавриловна Орлова являлась ежедневно на порог и то обвиняла в аресте сына, то умоляла помочь. В конце концов она продала свой клочок земли и вконец обветшалый дом Михаилу и уехала. Поговаривали, что тоже в Моштиград и тоже поближе к сыну. Елизавета Егоровна Огрызко, ранее Веленская, упоминала, что пару лет спустя от вдовы приходило письмо Турчилину, где она просила его похлопотать, посодействовать в деле сына. Турчилин даже составлял какое-то прошение, но, что из этого вышло, Людмила Егоровна, перебравшаяся к генералу на правах то ли домоправительницы, то ли компаньонки, сестре не рассказывала, возможно и сама не знала.
Вслед за тем терпение Аннушке понадобилось, чтобы убедить супруга вить семейное гнездо в Бельканто, а не в мрачноватом и тесноватом Миловановском доме. Аннушка до сих пор подозревала, что на переезд ему помогло решиться не её терпение, а молодое, шумное и быстро растущее семейство Вячеслава Павловича Огрызко, обитающее в заново отстроенном флигеле близ Миловановского дома и вызывающее двоякие чувства. С одной стороны, радость за друга, а с другой – желание наслаждаться этой радостью издалека.
Затем терпение понадобилось, когда оказалось, что в Бельканто одновременно переехали оба Михаила, и её супруг, и его призрачный предок. Михаил Арсеньевич умудрялся «жить на два дома», появляясь в одной усадьбе, доводя своими выходками Александру Степановну до белого каления и отсиживаясь в другой. Каким образом ему удавалось осуществлять эти перемещения, ни Аннушке, ни привлечённому к исследованию данного феномена Николаю так выяснить и не удалось. Осталось только принять как имеющий место факт и проявить терпение.
После, с интервалом полтора года, родились мальчишки, и терпения понадобилось чуть больше. Развития этого замечательного качества потребовал и слишком рано проснувшийся у племянницы дар. Аннушка вздохнула. Иногда ей казалось, что её ресурсы в данном направлении исчерпаны. Но пока, хвала Шестиликой, лишь казалось.
– С дедушкой я потом сама поговорю, – многообещающе произнесла она.
В стеллаже озадаченно крякнули и затихли. Злата попыталась объяснить:
– Ребята хотели выяснить, у кого из них больше удачи, но, если выигрыш в обычном пари можно оспорить, не согласиться с выводами судьи, усомниться в его ком… компетентности, – племянница споткнулась, на непривычном слове, но выговорила, вздохнула и продолжила: – при магическом споре всё в руках провидения. Метка появляется у победителя. И тут уж не ошибёшься…
– Ну появились у них метки, – усмехнулась Аннушка. – Сильно это вам помогло?
– Не очень, – понурилась Злата. – Мы не учли…
– Злата, девочка моя, – вновь начала Анна, перебивая племянницу и беря её за руки, – я сейчас не ругаюсь и не наказываю. Боги с окном, с мячом и с пари… Но может, всё-таки отложим твой отъезд к дяде на год-два? Я не призываю отказаться от обучения! Только не я! Просто предлагаю чуть перенести сроки. Пойми, дело не в тебе! Не только в тебе. В лицее придётся учитывать всё! Каждый шаг, каждый жест, каждое слово… Сколько споров было из-за его открытия? Сколько возражений? Дважды откладывали начало первого учебного года. Уже трижды меняли директоров. Там каждый сотрудник, каждая воспитанница под круглосуточным наблюдением. Светское общество, научное сообщество, политики, церковь… Дядя, конечно, постарается тебя оберегать, но… Ему бы самому кто помог. Латочка, ты искренняя, живая, настоящая… Тебе там очень трудно будет…
Племянница аккуратно отняла одну руку, погладила Аннушку по предплечью и, глядя на неё неожиданно взрослыми и серьёзными глазами, сказала:
– Я знаю. Я справлюсь.
Аннушка вздохнула. Злата выдержала подобающую случаю паузу, затем расплылась в заразительной и немного шалой улыбке, чмокнула тётушку в щёку и убежала, крикнув на прощание:
– Всё будет хорошо!
Аннушка смотрела на захлопнувшуюся за ней дверь, слушала удаляющийся по коридору перестук каблучков и чувствовала, как истаивает туча сгустившегося тревожного предчувствия, оставляя после себя прозрачную небесную синь надежды и предвкушения чего-то свежего, чистого и безусловно хорошего.
