Текст книги "Кумир"

Автор книги: Стив Сомер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

– Так что же?

– Они там вроде священнослужителей. Не могут без строгого обряда. И не допускают никаких случайностей. Вот, к примеру.– И Манкузо выбрал одну гладкую латунную гильзу.– Видите, как она помечена царапинами? Петерсен заряжал ее самолично, чтобы избежать случайности. Позвольте мне.

Он взял руку Терри и перевернул ее ладонью вниз, чтобы гильзы высыпались назад в пластиковую сумку. Застегнул молнию, потом скинул со столика чехол и взял винтовку ХК-91.

– Сейчас объясню,– сказал Манкузо.– Прежде чем открыть огонь, Петерсен должен был убедиться, что гильза уже в патроннике. Теперь смотрите.

Манкузо поднял винтовку, открыл наполовину затвор – внутри блестела гильза.

– Увидеть гильзу вы можете, только когда отведете назад затвор. Вам не приходило это раньше в голову?

– К чему вы клоните? – начал заводиться Терри.

– Увидеть вы можете только гильзу, но не пулю, понимаете? – Манкузо снова защелкнул затвор.– Пометив гильзу черной краской, Петерсен смог убедиться, что в стволе нужная пуля.

Манкузо положил винтовку на место. Казалось, он очень доволен собой.

– Послушайте, агент Манкузо,– сказал Терри,– вы что же, только ради этого притащили меня сюда?

– Эх, стало быть, вы ничего не поняли,– Манкузо оглянулся на Харриса и развел руками.– Он не просекает.

Терри вскочил, кипя от возмущения.

– Я стараюсь объяснить вам только одно, сенатор, что не все пули были одинаковые. Посмотрите! Шесть пуль тупорылые. Когда они попадают в мягкую ткань, то проделывают лишь маленькую дырочку. А потом,– Манкузо сжал руку в кулак и тут же разжал,– потом, ударившись о кость, взрываются. Одно непостижимо: почему именно последний выстрел отличался от остальных?

– Почему же?

– Ни почему.– Манкузо улыбнулся.– Не последний, а первый выстрел был другим.– Он показал пустую черную гильзу.– Эта пуля была в стальной оболочке. Влетела и вылетела. Боль жгучая, но рана чистая. А пулю мы просто не искали, потому и не нашли. Это был первый выстрел Петерсена.

Манкузо положил черную гильзу Терри на ладонь.

– Она предназначалась для вас.

Терри уставился на гильзу, потом перевел взгляд на Манкузо. Над верхней его губой выступили капельки пота.

– Но это… это чушь какая-то.

Манкузо улыбнулся.

– Хотите убедиться?

Он сел на вертящийся стул лицом к телеустановке с восемью темными экранами.

– Покажи ему.

Харрис нажал на кнопку, и тут же пять экранов ожили. На каждом появилось неподвижное изображение: с пяти разных точек трибуна Капитолия в то утро, когда было совершено убийство. Каждый кадр показывал, как Терри и Мартинес жмут друг другу руки и улыбаются. Картина, от которой может стать не по себе: живой и мертвый. Пять изображений двух энергичных, полных жизни молодых людей. Манкузо бросил взгляд на Терри. Казалось, тот постарел на несколько лет за прошедшую неделю. Неужели прошла всего неделя?

– А теперь смотрите, что мы проделали, сенатор,– сказал Харрис.– Мы синхронно пустили пять разных лент, на которые были засняты последние новости. Лента видеоканала дает тридцать кадров в секунду. А винтовка выпускает десять пуль в секунду. Так что даже после того, как убийца снял палец с курка, перед нами должен был промелькнуть еще двадцать один кадр.

Терри кивнул.

Манкузо сказал:

– Пошли дальше.

Харрис нажал на переключатель скоростей. Все пять экранов засветились. Появились замедленные кадры: Терри и Мартинес медленно-медленно переходят от рукопожатия к объятиям.

– Теперь включим звук,– сказал Манкузо.

Харрис нажал на пусковую кнопку, и неприятно скрежещущий нарастающий гул аплодисментов звериным воем вырвался из усилителей.

– Вот сейчас…– сказал Харрис.

Внезапно все пять экранов показали, как на Фэллоне полетел в клочья пиджак, словно взорвался где-то на животе. Он согнулся от боли, и тут же шесть взрывов настигли Мартинеса, разнесли на нем одежду, мягкие ткани, обнажив кости спины. Потом живописно и до жути страшно оба стали падать.

– Достаточно,– сказал Манкузо.

Харрис выключил мониторы.

Терри Фэллон молча, словно окаменев, долго сидел за столом перед темными экранами. Манкузо не сводил с него глаз. Наконец Терри посмотрел на Манкузо.

– Просто невероятно. Нев… Почему вдруг?

– Не вдруг,– сказал Манкузо и обернулся к Харрису.– Покажи теперь с другой позиции.

Харрис нажал на кнопку, и на среднем экране появилось неподвижное изображение толпы у подножия трибуны. Головы запрокинуты, руки застыли перед аплодисментами. Солнечный свет падает на их озаренные лица, обращенные к герою, которого они приветствуют.

– Переведи на блондинку,– сказал Манкузо.

Харрис включил видео, и на экране появилась цифровая шкала. Он крутанул переключатель, и тогда изображение перескочило на хорошенькую блондинку, затерявшуюся в толпе репортеров и зрителей.

– Узнаете? – спросил Манкузо.

Фэллон молча кивнул.

– Крути дальше,– велел Манкузо.

Лента поползла дальше. Руки Салли на изображении медленно поднялись к лицу еще до того как выражение радости окружавших ее людей сменилось ужасом.

Харрис остановил ленту.

Терри пожал плечами.

– Не вижу, в чем тут…

– Включи снова,– сказал Манкузо.– Пусти еще медленней.

Харрис задал новую программу, и на сей раз изображение поехало супермедленно, еле-еле.

– Дай звук,– попросил Манкузо, Харрис выполнил его просьбу.

– Следите за ее руками и слушайте,– сказал Манкузо Фэллону.

Было видно, как под однообразный, скрипучий рев толпы и звуки аплодисментов руки Салли с трудом достигли ее лица, и, когда кончики пальцев коснулись ее щек, раздался первый выстрел. Видео выключилось.

– Хотите просмотреть еще раз? – спросил Манкузо.

Терри сглотнул. Потом коротко кивнул.

Когда ленту прокрутили по третьему разу, сомнений не осталось: руки Салли потянулись вверх, чтобы закрыть лицо, на котором выражение восторга сменилось страхом, до первого выстрела.

Манкузо положил руки на стол.

– Она все знала. Заранее.

Терри сидел неподвижно, кровь отхлынула от лица, он побледнел, губы были крепко сжаты. Глаза заволокло туманом.

– Спасибо, Лэрри,– сказал Манкузо Харрису и кивнул в сторону двери.– Увидимся позже.

– Само собой.– Харрис встал и вышел.

Когда дверь за ним закрылась, Терри тихо спросил:

– Это будет… фигурировать на суде?

Манкузо покачал головой:

– Не-ет.

– Вы собираетесь ее… арестовать?

– Нет, черт подери. Я надеюсь сцапать молодчиков, на кого она работает.

– А на кого?

– Если бы я знал,– пожал плечами Манкузо.

Терри поднялся. Словно ничего не видя, он прошел до конца комнаты, потом вернулся.

– Но это безумие. Зачем? Зачем ей это понадобилось?

Манкузо прикурил сигарету.

– Шикарная реклама,– сказал он.

– У вас больное воображение,– сквозь зубы процедил Фэллон.

Манкузо щелчком послал обгоревшую спичку в дальний угол.

– Ведь сработало! Разве нет?

Фэллон как-то растерянно огляделся по сторонам.

– Она бы никогда… никогда…– словно сам с собой, пробормотал он.

Манкузо подошел к Терри, тронул его за плечо. Потом наклонился к самому его уху и тихо, чтобы никто не подслушал, прошептал:

– Сенатор, вы должны мне помочь.

Терри так и уставился на него.

– Помочь вам? Чем?

– Продолжайте вести себя с ней как ни в чем не бывало. Сделайте все, чтобы она не могла что-нибудь заподозрить. Она не должна догадаться, что мы напали на ее след. Иначе она будет начеку.

– Но ведь наши с ней отношения…

Манкузо, моргнув, кивнул.

– Да, конечно. Догадываюсь. Ну послушайте, когда вы с ней… считайте, что делаете это во славу родины.

Терри от злобы стиснул зубы.

– Не понимаю, что тут такого смешного?

Манкузо только вздохнул в ответ.

Так они и стояли: Манкузо кивал головой, Терри – сгорбившись под гнетом отчаяния. Наконец он пришел в себя.

– Ладно,– сказал он.– Спасибо, агент Манкузо.

Они кивнули друг другу, и Терри понуро направился к дверям. Манкузо глядел ему вслед: это шел утомленный, сломленный человек.

20.40.

Терри Фэллон сидел в своем кабинете на третьем этаже Расселовского центра. Смеркалось. Горизонтальные лучи света, падавшие от освещенного ночными огнями Капитолия, расположенного напротив, исполосовали предвыборный плакат, наклеенный на стене. На нем красовался увеличенный фотопортрет Терри. Он был изображен в рубашке с короткими рукавами на фоне Скалистых гор, из-за которых встает солнце. Захватывающий образ молодого, полного сил человека – лидера, героя. Человека, в которого можно верить.

С началом его избирательной кампании плакат этот будет разослан по всей стране. Но для каждого региона разработан свой фон – силуэт города из восточных штатов, пшеничное поле или горный хребет. Словом, все то, чем гордится Америка. Предусмотрено все. Идея эта принадлежала Салли.

Он спросил ее, почему она выбрала именно этот его портрет.

– Таким я тебя увидела впервые,– ответила она.– В тот день в хьюстонском бэррио. Именно так ты выглядел, и я сразу влюбилась в тебя. Поэтому я хочу, чтобы вся Америка увидела тебя моими глазами. И так же влюбилась.

Терри Фэллон глубоко вздохнул и облокотился о стол. Тут кто-то вдруг включил свет.

Оказалось, это Крис Ван Аллен, совершенно потерявший голову от волнения.

– Терри! Я всюду названиваю, ищу тебя! – Он скинул плащ и бросил его на стул.– Я говорил с Эймзом из Виргинии. И с Гири из Огайо. Они направляют президенту письмо с просьбой включить в список с ним в паре тебя. Чтобы приветствовать тебя в качестве гостя города и делегата съезда, в аэропорт Сент-Луиса прибудет группа губернаторов!

Но Терри сидел и безучастно смотрел на него пустыми глазами.

– Слава всевышнему, Терри! – надрывался Крис.– На предвыборном совещании губернаторы поддержали твою кандидатуру в вице-президенты! Мы победили, Терри!

Тут распахнулась дверь, и влетела Салли, стаскивая на ходу плащ. Терри поднялся навстречу.

– Терри, в городе все только и говорят, что совещание губернаторов утвердило твою кандидатуру на пост вице-президента! Терри! Наша взяла.

Крис уставился на нее:

– Зачем ты сюда явилась?

– Все в порядке, Крис,– сказал Терри.

Крис переводил взгляд с одного на другого. Вдруг спохватился:

– Ой, я же должен срочно передать все Ассошиэйтед Пресс. Мигом вернусь! – И он выбежал из кабинета.

Салли обогнула стол и, подойдя к Терри, взяла его руку в свои. У нее перехватило дыхание, глаза горели от возбуждения.

– Терри, все сбывается… Все будет, как мы хотели.

Но он лишь смотрел на нее с выражением тупым и отрешенным.

– Терри, что случилось? – Она была озадачена.– Что-нибудь не так?

Он высвободил свою руку и отошел от нее. Остановился по другую сторону стола, словно решил держаться от нее подальше. И глядел на нее, как на незнакомку.

– В чем дело, Терри? – Но лицо его оставалось холодным и непроницаемым: таким она его никогда еще не видела.– Терри?

– Манкузо.

– Что Манкузо?

– Ему все известно.

Словно вихрь пронесся по кабинету, исхлестав ее по лицу. Восторг и удивление погасли в глазах. Они потемнели, сузились. По губам, словно язычок пламени, пробежала кривая усмешка.

– Ну и что, пусть. Предоставь его мне,– прошептала она.

Терри с удивлением наблюдал ее перевоплощение. Ее улыбка обещала лишь угрозу.

– Не бери в голову, любимый,– сказала она и заскользила вокруг стола к нему.– Оснований для волнения нет.– Ее пальцы пробежались по поверхности стола.– И для опасений тоже.– Она прямо мурлыкала.– Я сама обо всем позабочусь.

Терри попятился от нее.

– Это ты наняла Петерсена, чтобы он стрелял в меня?– вдруг произнес он.

Его слова заставили ее остановиться. Она не сводила с него глаз.

– Чепуха.

– Не лги мне, Салли! Я сам видел. На видеоленте.

Ее глаза вспыхнули таким ледяным огнем, что он испугался.

– Ну и что, я подумала, так будет эффектней,– сказала она.– И оказалась права.

– О, господи… Салли…– задыхаясь, он еле произносил слова.– Сначала был Везерби. Потом Мартинес. Потом Петерсен и Росс. Когда же будет конец?

– Когда мы окажемся в Белом доме.

Он поглядел на нее со страхом и отвращением: откуда такая жестокость?

– Салли, во имя всего святого…

– Ты забыл про Фонсеку,– сказала Салли. Она подошла к нему вплотную, положила руку ему на грудь.– Ты забыл, что сам этому научил меня,– напомнила она, нежно поглаживая его.

Это заставило его отшатнуться.

– Боже мой, Салли. Ты же чудовище.

В ответ она внезапно размахнулась и дала ему пощечину. Удар был такой силы, что мог бы свалить Терри с ног, если бы он не отлетел к столу. Он восстановил равновесие, очнулся и приложил руку к щеке, чтобы смягчить боль. И чтобы защититься.

Салли стояла перед ним, пылая ненавистью и красотой, светлые волосы ее струились вдоль спины, словно языки пламени.

– А ты… ты просто набитый дурак.

21.20.

Текст гласил:

У НАС ЕСТЬ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПЕРЕД САМИМИ СОБОЙ. У НАС ЕСТЬ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПЕРЕД НАШЕЙ ПАРТИЕЙ. НО САМОЕ ВАЖНОЕ – НАШИ ОБЯЗАТЕЛЬСТВА ПЕРЕД АМЕРИКАНСКИМ НАРОДОМ. МЫ ОБЯЗАНЫ НАЧАТЬ С ПРАВДЫ… И ЗАКОНЧИТЬ РАЗМЫШЛЕНИЯМИ ОБ АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТЕ.

Дэн Истмен вычеркнул последнюю фразу. Вместо нее он написал:

ВСЕ ДЕЛАТЬ ПО ЧЕСТИ.

Он пробежал глазами последнюю строчку, неудовлетворенно покачал головой, сел в кресло и уставился в потолок. Дело не шло. И чем больше он прокручивал в уме текст своей будущей речи, тем меньше она ему нравилась.

Через два дня он поднимется на трибуну, чтобы выступить перед тысячами делегатов, собравшихся на съезд. Пока в номерах-люкс по всему Сент-Луису будут при закрытых дверях политиканствовать и вести закулисные переговоры, пока президент Бейкер в Вашингтоне будет ждать его заявления об отставке, он, Дэн Истмен, воспользуется случаем, чтобы доказать съезду и всей нации, что именно он тот человек, который способен обнародовать ошибки партии. Таким образом, все, что произошло – его открытая ссора с президентом Бейкером, два его ошеломляющих сообщения по телевидению,– все это послужит трамплином для появления его в качестве рыцаря на белом коне, боговдохновенного героя, защитника Конституции. Для своей речи он отчаянно нуждается в ярких словах, что смогли бы укрепить простодушную веру американского народа. Если только он и его помощники сумеют найти такие слова…

Истмен склонился над страницей и с раздражением вымарал последнюю строчку. Тут открылась дверь, и в кабинет вошла его секретарша, Дэйл.

– Что там еще?

– Мистер вице-президент, какой-то человек настаивает на встрече с вами. Он просил передать вам это.

Она положила на его письменный стол вырезку из газеты. То был рисунок женщины, выполненный полицейским художником, женщины из отеля "Четыре времени года". Кто-то написал вдоль всего рисунка: Я ЕЕ ЗНАЮ.

Истмен положил газетную вырезку на свою речь и закрыл папку.

– Хорошо,– сказал он,– зовите его сюда.

Она вышла. Затем дверь открылась, и вошел Манкузо, держа шляпу в руке. Его плащ промок насквозь. Когда дверь за ним закрылась, Истмен спросил:

– Кто вы, черт возьми?

– Манкузо. ФБР. У меня для вас кое-что есть.

Истмен развернул свое вертящееся кресло в его сторону.

– Что?

– Имя той блондинки из "Четырех времен года".

– Почему вы не сообщили его в полицию округа?

– Тогда они ее арестуют. Я задумал кое-что получше.

Истмен самодовольно улыбнулся и качнулся назад в своем кресле.

– Что именно?

Манкузо полез в карман плаща. Он вытащил из него старый пожелтевший конверт, перевязанный бечевкой. Развязал ее, положил конверт на стол Истмена. И содержимое конверта вывалилось на папку, в которой была речь Истмена.

– Что это, черт возьми?…

Истмен оборвал сам себя. Он выбрал одну из фотографий. На ней была изображена молодая и очень хорошенькая блондинка лет двадцати с небольшим. Она чрезвычайно походила на женщину с рисунка.

Но девушка на фотографии голая лежала на смятых простынях. А ее запястья были привязаны к ее же лодыжкам кожаными ремнями.

– Что вы имеете в виду, демонстрируя мне это…

– Вы еще не разглядели все как следует,– сказал Манкузо и разбросал фотографии по всему столу.

На всех фотографиях была эта самая блондинка. На некоторых она была одна, руки стянуты за спиной или привязаны к кроватным столбикам жесткими режущими веревками, перехватывающими ее грудь. На других ее руки были привязаны к коленям, она изгибалась на полу, повернув голову так, чтобы улыбаться в камеру. На большей части фотографий с ней находился некто, ее насиловавший. На некоторых фотографиях рядом была еще одна женщина.

Дэн Истмен разглядывал фотографии. Они были омерзительны, в жизни он не видел ничего подобного. Но девушка была потрясающе красива. Она была совершенной блондинкой с серьезными голубыми глазами и открытым изумленным выражением на веснушчатом лице. Он смотрел в эти искренние голубые глаза и вдруг понял, где он видел их раньше.

– Боже всемогущий,– выдавил из себя Истмен,– это же… это…

– Именно,– сказал Манкузо.– Ну так что?

– Где вы взяли эту грязь? – Истмен с отвращением отвернулся.

– У жены моего друга.– Манкузо посмотрел на часы.– Если оторвете свой зад от стула, сообщение успеет попасть в завтрашний утренний выпуск.

Истмен сжал кулаки.

– Ах вы сукин сын,– сказал он,– кто же я, по-вашему?

Манкузо вынул руку из кармана и положил несколько маленьких металлических предметов. Они звякнули о стекло на столе. Истмен всмотрелся в них. Это были маленькие булавки под лацканы: круг, квадрат, буква "S" и американский флаг. Манкузо наклонился над столом.

– Вы заставили парня из вашей охраны заняться политическим шпионажем,– сказал он.– Это уголовное преступление. А парня убили. Это второе преступление.

Истмен поднял голову, его лицо стало пепельным от страха. Тик под левым глазом. Он вытер рот тыльной стороной ладони.

– Погодите,– сказал он,– мы должны обсудить и…

Манкузо взял булавку с флагом и положил в карман.

– Сначала сделайте, что я сказал, а потом ищите другую работу.– Он повернулся и вышел.

22.10.

Лу Бендер спокойно вошел в кабинет президента и уселся в большое кожаное кресло под окном, потягивая бренди. Когда Сэм Бейкер наконец закрыл книгу, которую читал, и поднял голову, Бендер спросил:

– Ты слышал?

– Что именно?

– Фракционное совещание губернаторов одобрило кандидатуру Терри Фэллона на пост вице-президента.

– Почему? – спросил Сэм Бейкер.

– Извини, не понял,– посмотрел на него Бендер.

– Почему? Почему они его одобрили? Они считают меня неправомочным самому принять такое решение?

– Я думаю, не это сейчас предмет обсуждения,– пожал плечами и покачал головой Бендер.

– Я задаю вопрос. Я президент Соединенных Штатов и лидер партии или нет?

– Ты, конечно. Просто они послали тебе намек на то, что без них ты можешь превратиться в ничто.

Сэм Бейкер сложил руки и опустил голову на грудь.

– Ты должен смотреть фактам в лицо, Сэм. Ты не сможешь выиграть без Фэллона. Если он схлестнется с тобой на съезде, то, вероятно, сумеет одолеть. Либо ты предложишь Фэллону вице-президентство, либо…– он приостановился.

– Либо что?

– Либо можешь не ехать в Сент-Луис.

Сэм Бейкер сидел некоторое время в неподвижности, задумавшись. Затем сказал:

– Лу, тебе не приходило в голову, что Рамирес и его убийцы хотели большего, нежели контроль над контрас?

– Например? – поднял голову Бендер.

– Если Рамирес нанял Петерсена убить Мартинеса, возможно, его замыслы шли дальше желания сменить руководство контрас. Возможно, он хочет назначить следующего президента Соединенных Штатов.

– И кого же?

– Фэллона. Ты допускаешь подобную вероятность?

– Сэм, я думаю, тебя заносит,– пожал плечами Лу Бендер.

– Ну хорошо, опровергни меня.

– Хорошо,– сказал Бендер,– если ты упражняешься в диалектике, значит, ты уверен, что Фэллон в заговоре.

– Возможно.

– Сэм, ну в самом деле. И ты можешь поверить, что Терри Фэллон стоял на одном помосте с Мартинесом и позволил человеку стрелять в себя – в надежде, что рана не окажется фатальной?

– Может быть, рана Фэллона была случайной.

– Сэм, ну пожалуйста, это уже фантастика.

– А может, Фэллон и впрямь верит в свою избранность.

– Избранник судьбы? – фыркнул Бендер.

– Он же сказал мне, что судьба избрала его стоять на трибуне.

Бендер поставил стакан, его легкомыслие улетучилось.

– Что он тебе сказал?

– Судьба…

– Судьба? Он толковал о судьбе?

– Да. Он сказал, что судьба выбрала место для убийства Мартинеса.

Бендер выпрямился в своем кресле. Напряженность, настороженность отразились на его лице.

– Что он еще говорил?

– "Место выбирает судьба. Я честолюбив. Я был…"

Бендер продолжил за него:

– "Я был там. И я оказался настолько удачлив, чтобы выжить. И не прошу за это прощения".

– Как ты узнал, что он сказал именно это? – уставился на него президент.

– Ради всего святого! – Бендер вскочил на ноги. Его стакан упал на пол, но он не заметил.– Ради всего святого, это же просто спектакль!

Бендер одной рукой схватился за лоб, другой оперся о спинку кресла. Внезапно он понял, кто играл третью скрипку.

– Чертов спектакль, Сэм. Все расписано и отрепетировано. "Судьба выбрала место". Он в самом деле сказал так?

– Да… именно так.

– Сэм, послушай меня! – Бендер пересек комнату и подошел к креслу президента.– Я наблюдал за ним по телевизору в то утро. Я видел, как он встал и, пошатываясь, подошел к микрофону с пулевой раной в боку. Я слышал, что он сказал, какие слова, и тогда же подумал: бог мой, да это же просто чудо! Но это не было чудом. Это было отрепетировано. Нам показали спектакль.

Президент покачал головой.

– Теперь, Лу, ты становишься смешным.

– Да послушай меня, Сэм. Этот сукин сын знал, что Петерсен собирается убить Мартинеса. Черт возьми, он знал. Он сам это спланировал. У него и речь была уже заготовлена. Ради всего святого, Сэм, это Терри Фэллон убил Октавио Мартинеса. Он и Рамирес наняли Петерсена, а затем приказали убить его самого. Ради всего святого, Сэм…– Тут внезапно Бендер похолодел.

– Лу,– мягко сказал президент.– Даже если это правда, мы ничего не можем с этим поделать без доказательств.

Голос Бендера осекся, тон стал зловещим.

– Кто сказал, что ты должен с этим что-нибудь делать?

Потирая руки, Бендер пересек комнату.

– Это хорошо, Сэм. Очень хорошо.– Затем он развернулся.– А теперь слушай. Ты берешь Фэллона вторым номером в совместный список. Вы вместе проводите избирательную кампанию. Выигрываете на выборах. Как ты можешь в твоем положении отставить подобного героя, кумира нации?

– Ты что, Лу, потерял рассудок?

Но Бендер продолжал, словно не слыша:

– Вы выигрываете на выборах. Затем ты подвергаешь Рамиреса и других мелких крыс из числа контрас пыткам. Их мучают, пока они не выхаркают с кровью все, что знают о Фэллоне,– рассмеялся Бендер.– Затем тебе остается только помахать этим перед носом у Фэллона, и он уйдет в отставку, вернется преподавать историю. У тебя будет еще четыре года, и мы найдем кого-нибудь на открывшуюся вакансию.

Президент смотрел на Бендера пустыми, невыразительными глазами:

– Лу, ты это серьезно?

– Совершенно серьезно.

– Ты понимаешь, что говоришь?

– Но другого пути нет, Сэм,– сказал Бендер.– Нет больше другого пути.

Сэм Бейкер откинулся в кресле.

– Ты должен дать мне время обдумать это,– он посмотрел на часы.– Уже поздно,– сказал он.

– Мы поговорим утром.– Бендер направился к двери.– И не волнуйся, Сэм. Мы возьмем их за глотку.– Он крепко стукнул кулаком о ладонь. И вышел.

Сэм Бейкер ссутулился в своем кресле и поглядел на книгу, оставленную на краю стола. Затем взялся за телефон.

– Будьте любезны спикера О'Доннелла.

Через мгновение О'Доннелл был у телефона.

– Да, мистер президент?

– Чарли, ты слышал, что одобрило фракционное совещание губернаторов?

– Да.

– Приходи пораньше завтра утром,– сказал президент.– Я тебе сообщу свое решение.

О'Доннелл вздохнул с облегчением.

– Приду обязательно.

И они оба повесили трубки.

23.50.

Салли только заснула, когда зазвонил телефон. Она слышала, как воют дождь и ветер у нее за окном на Джорджтаун-стрит. Телефон зазвонил снова. Она поднесла его к уху.

– Да, слушаю.

– Салли Крэйн? – Голос был женский, но чей, она не могла узнать. Ее имя было произнесено с южной ленцой.

– Да. Кто?…

– Ваш друг выдал вас! – продолжал женский голос.

– Что?…

– Вы наняли Петерсена. А затем послали группу захвата – сжечь его.

Салли так и села на постели. Сна ни в одном глазу. Голова ясная. Она зажгла лампу рядом с постелью.

– Кто это говорит?

– Вы наняли людей, чтоб избавиться от Росса.

– Это ложь!

Но женщина издала только булькающе-хихикающий звук.

– Вы задирали юбку для Фэллона, еще когда были журналисткой в "Хьюстон пост". Разве не так?

– Кто это вам сказал? – Салли сжала руку в кулак.

Теперь женщина заворковала:

– Мужчина, милочка, который все знает. Достопочтенный Терренс Фэллон собственной персоной.

– Ах ты лживая сука! – вскочила и крикнула Салли.

– Неужели?… – Женщина рассмеялась мрачным, гортанным смехом.– Да, детка, именно он рассказал мне маленькую тайну. Как однажды ночью в Хьюстоне к нему домой пришел друг, чтобы помочь ему связать и поместить в сумасшедший дом его собственную жену.

У Салли рот открылся. Дыхание оборвалось.

– А этот друг? – продолжила женщина.– Этот друг оказался хорошенькой молоденькой девушкой. Вы меня поняли? Того сорта, что любит немного ремня в любовных делах.

У Салли задрожали ноги. Ей пришлось облокотиться о кроватную тумбочку, чтобы удержать равновесие.

– Его женушка никогда раньше не видела эту девушку, да и его с тех пор тоже больше не видела. Она даже не знает ее имени.– Женщина опять захохотала.– Но вы-то ее знаете, детка? – Тут голос стал ледяным.– Потому что это были вы, детка. Это были вы, сука вы этакая. Это были вы, Салли Крэйн.

Салли открыла рот, чтобы ответить. Но дыхание пресеклось.

– Загляните в утренние газеты, дорогуша,– сладко пропела женщина.– И приятных сновидений.

Салли вскрикнула:

– Кто это, черт подери?

Но телефон замер.

Мгновение Салли стояла, вглядываясь сквозь занавески и жалюзи в дождливую грозовую ночь. Потом швырнула телефон на пол, сорвала с вешалки свой банный халат и помчалась к двери.

Мэнди положила трубку. Затем повернулась и взглянула на Манкузо.

Он сидел рядом с ней на краешке постели в одних трусах. Отвернувшись, он уставился в стену и погрузился в раздумья. При свете лампы на тумбочке он выглядел старше, чем когда бы то ни было.

– Джо,– мягко позвала она.

Механически, не глядя на нее, Манкузо разжал руку. Когда она посмотрела, то увидела, что он держит пятидесятидолларовый банкнот.

Она положила свою руку на его и сжала пальцы.

– Нет, нет, дорогой. Это было бесплатно.

Он сидел все так же, холодный, неподвижный, выражение лица его не изменилось.

Она наклонилась к нему и спрятала свое лицо на его морщинистой шее. Затем всем телом нежно прижалась к нему.

– О, бедный малыш,– тихо сказала она.– Неужели ты никогда ничего не чувствуешь?

Салли распахнула входную дверь и бросилась вон в ледяную ночь. Под неистовым, проливным, холодным дождем, бьющим ей в лицо, Салли бежала по лужам, разбрызгивая их на разбитом тротуаре. Бежала к Висконсин-авеню. Ледяная вода намочила ее халат, спутала волосы, исхлестала ее босые ноги. На углу она пересекла булыжную мостовую прямо навстречу надвигающимся передним фарам автомобиля. Водитель резко затормозил, загудел, его пронесло мимо, а она все бежала вперед, бежала последний квартал до авеню, сверкавшей огнями, смахивая с ресниц капли дождя.

Не обращая внимания на людей, что изумленно смотрели на нее, она бросила доллар продавцу газет, выхватила одну из пачки, которую он открывал, оторвала первую страницу и поднесла к свету фотографии на третьей полосе. В отчаянии она смотрела на них.

Фотографии были тщательно отретушированы и кадрированы, но она узнала их. Однажды она позировала вот так в квартире на Фэкелти-Роу в Хьюстоне. Много лет назад. На этих фотографиях она позволила использовать себя. То был не единственный случай, когда она разрешала вот так себя использовать. Она знала, что доставила удовольствие мужчине, которым бредила и должна была сделать своим, неважно какой ценой. Когда она пробежала глазами всю страницу вплоть до рисунка полицейского художника и своей нынешней фотографии, она заскрежетала зубами. И со свистом выдохнула воздух.

Она стояла на углу улицы под неистовым, хлещущим, ледяным дождем. Ее дыхание сконденсировалось в облачко вокруг ее лица. Оно трепетало. Найти эти фотографии кто-то и мог. Рамирес знал про нее и Петерсена. Но только один человек знал, что она сделала с Хэрриет Фэллон,– человек, который наблюдал за ними.

Ее белокурые волосы потемнели от воды и прядями свисали на лоб. А лицо превратилось в маску Медузы, пока ее пальцы рвали газету в клочья.