Текст книги "История Греции"

Автор книги: Соломон Лурье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 65 страниц)

Мы уже обращали внимание на отсутствие симметрии в критских зданиях. В этом основное отличие критского искусства от искусства древней Греции. В основе искусства древней Греции, начиная уже с изображений геометрического стиля, лежит любовь к прямым линиям и к симметрии, любовь к архитектурности. Наоборот, критское искусство сознательно избегает прямых линий и симметрии. Этим и объясняется то, что архитектура Крита не заключала в себе элементов художественности, так как всякая архитектура основана на прямых линиях и симметрии. Критские дома не имеют фасада; коренастые приземистые колонны, суживающиеся книзу, выполняли лишь функции подпорок, а не интегрального художественного элемента; планы зданий беспорядочны, не представляют собой художественного целого, и даже входная дверь расположена сбоку. Точно так же критский город представляет собой беспорядочное нагромождение домов с кривыми, извилистыми улицами.

О высоком культурном уровне Крита говорит и развитая письменность, вовсе отсутствующая в последующую, гомеровскую эпоху. Подобно вавилонянам, критяне писали на глиняных табличках. Древнейшие письмена (2000—1700 гг.) носят пиктографический характер – это изображения людей, частей тела, утвари, животных, растений и т. д. Очень вероятно, что эта письменность возникла под влиянием египетских иероглифов.

Несколько особняком от других критских иероглифов стоит найденный в 1908 г. в Фесте знаменитый глиняный диск, покрытый с обеих сторон письменами. Письмена эти идут спиралью от центра к окружности, представляя собой сравнительно хорошо выполненное изображение людей, птиц, рыб, растений, одежды и инструментов. Есть основание думать, что этот текст написан слоговым письмом и что перед нами какой-то религиозный гимн с повторяющимся рефреном. Особый интерес представляет встречающееся здесь изображение ручных оков.

Около 1700 г. на Крите происходит тот же процесс, который задолго до этого имел место в Египте. Подобно тому как в Египте ради удобства и быстроты письма иероглифические изображения были упрощены в так называемый иератический шрифт, так и на Крите иероглифический шрифт преобразуется в линейный.[34]34
  Различных знаков всего восемьдесят, и некоторые из них имеют большое сходство со знаками слогового (силлабического) шрифта, который еще в V и IV вв. применялся для написания греческих слов на о. Кипре: есть все основания думать, что и критский шрифт был силлабический и что из него непосредственно развился микенский шрифт (см. ниже о надписи из Асины близ Микен) и затем кипрский. Однако некоторые из критских знаков, как полагают, служили для обозначения той смысловой группы, к которой принадлежало данное слово (идеограммы, как в Египте).


[Закрыть]

Хотя в одном Кносе найдено более 1500 табличек с письменами, они до сих пор не разобраны; интересные попытки англичанина А. Эванса, финна И. Зундвалла и других пока к убедительным результатам не привели. Причина, очевидно, в том, что нам совершенно не известен язык, на котором говорили на Крите, а язык этот, очевидно, не индоевропейский. Правда, до нас дошло несколько надписей, написанных греческими буквами на этеокритском («собственно критском») языке, но и их понять до сих пор не удалось. Шансы на расшифровку этих надписей значительно увеличились с нахождением в 1939 г. большого числа таких же надписей на материке Греции (см. ниже, стр. 96—97).

О высоком культурном уровне критян говорит также замечательное развитие техники. Мы говорили уже, что в критских дворцах существовал водопровод, водяные уборные и ванны.

Любопытно, что Гомер сохранил еще воспоминание о крито-микенской ванне; он называет ее догреческий словом «асаминт» с тем же суффиксом -нт (-nth-), который имеют древнекритское имя царя «Радамант» и слово «лабиринт», о котором мы говорили выше. Греки в древнейшее время уже не знали теплых ванн, и только в конце V в. эти ванны появляются снова.

Эти водопроводные сооружения заставляют нас думать, что критяне были, хотя бы практически, знакомы уже с основами гидравлики, а развитие мореходства и дальние морские путешествия приводят к заключению, что они были знакомы и с основами астрономии.

Религия Крита, как и всякая религия, была наиболее косным элементом общественной жизни и носила в значительной мере пережиточный характер, не отражая живых общественных отношений. Тем не менее сложность критской религии, наличие в ней различных, взаимно исключающих элементов, говорит о сложной, весьма развитой общественной организации с глубоким прошлым.

С одной стороны, здесь был очень развит культ умирающих и рождающихся божеств, культ богини плодородия (Афродиты), обнаруживающий непосредственное влияние восточных культов (таково, например, дошедшее до нас на одной из печатей изображение богини плодородия, стоящей на возвышенности и окруженной с двух сторон симметрично львами). Находим мы и следы симпатической магии: найдены грубо сделанные изображения отдельных членов человеческого тела, приносившиеся в храмы богов-целителей.[35]35
  Этот способ борьбы с болезнями широко применялся не только в классической Греции, но даже в Германии XIX в. (см. стихотворение Гейне «Паломничество в Кевлаар»).


[Закрыть] С другой стороны, характерен культ, не сопровождающийся изображением божеств ни в виде людей, ни в виде животных. Храмы отсутствуют; божества чтутся на алтарях под открытым небом, в пещерах и на горах; жертвоприношения и молитвы, как мы видим из критских рисунков, совершаются на обнесенных оградой священных участках перед священными камнями, деревьями, столбами, священным символом – двойным топором, может быть, также перед священным троном божества. Здесь мы имеем несомненно пережитки фетишизма: первоначально эти деревья, столбы и камни сами мыслились как божества; на одном критском рисунке изображено даже дерево, отвечающее поклоном на благочестивые приветствия. Но культурная часть критского общества, по-видимому, уже мыслила богов в виде человекоподобных духов, незримо обитающих в этих священных предметах: на некоторых критских рисунках божество изображено в виде маленькой человеческой фигурки, парящей в воздухе рядом со священным предметом. Из этих фетишей особенно интересно изображение бога в виде круглого щита; в одном случае из-за щита выглядывают конечности и голова, чтобы символически выразить, что изображенный щит представляет собой божество. Понятно, что когда был изобретен щит из металла и кожи, закрывавший все тело воина и предохранявший его от вражеских стрел, он должен был казаться каким-то благодетельным божеством и стать предметом почитания.[36]36
  Изображение такого же типа («палладий»), по преданию, находилось в троянском акрополе, а позже оно преобразилось в богиню Афину, атрибутом которой остался щит, обладавший божественной силой: взглянувшие на него умирали. Замечательно, что в Беотии Афина и в позднейшее время чтилась в виде щита, который изображается на беотийских монетах. На Крите, в городе Полиррении, вплоть до II в. символом государства был точно такой же щит. Любопытно, что между беотийскими Фивами и Полиррением сохранилась до позднего времени связь; возможно, что эта связь была культовой и отражала перенесение культа богини щита с Крита на греческий материк. Изображение богини, сидящей под деревом и получающей от женщин приношения в виде цветов, напоминает культ Елены Древесницы в Терапне близ Спарты. Она тоже почиталась в виде платана, который поливали маслом и украшали цветами; культ Елены и Менелая в Спарте, как мы покажем ниже, несомненно микенского происхождения.


[Закрыть]

Большую роль в критском культе играли также религиозные процессии и состязания. Особенно интересно изображение процессии жнецов (или молотильщиков), несущих на спине колосья и земледельческие орудия. О культовых играх с быками, отразивших приручение дикого быка, мы говорили уже выше.

Не чужд был критянам и культ злых божеств – демонов. На одном из рисунков страшный демон изображен в виде египетского бегемота, на другом – страшное морское чудовище нападает на лодку с гребцами; быть может, мы имеем здесь прототип гомеровского мифа о Скилле и Харибде.

Особо нужно отметить центральную роль, которую играла в культе женщина. И изображенные божества, и молящиеся перед их алтарями – главным образом женщины; большую роль играют женщины и в религиозных процессиях.

Погребение и заупокойный культ не играли большой роли на Крите. Покойники обычно хоронились в тесных глиняных гробах, раскрашенных всевозможными орнаментами и изображениями, имеющими магическое защитное значение; пышные гробницы относятся лишь к самому последнему времени и представляют собой, как думает Эд. Мейер, подражание купольным гробницам микенской культуры.

Критские погребальные обряды изображены на саркофаге из Агиа-Триада. Мы видим, что в жертву покойнику приносились бык и дикие козы, что флейтистки сопровождали жертвоприношение игрой на флейтах. Рядом находится изображение божества (в данном случае, может быть, божества смерти) в виде двойной секиры, помещенной на верху высокого шеста; на этой секире сидит птица. (Любопытно, что смерть символизируется топором и изображением птицы еще на русских монетах XV в.) Далее мы видим, что в жертву покойнику приносятся плоды и пироги («кутья») и совершается возлияние кровью жертвенного животного. Рядом с деревом и алтарем находится миниатюрное изображение человека, которому также приносится в жертву два теленка. По аналогии с разобранными выше миниатюрными изображениями божеств, парящими в воздухе рядом со своим алтарем, Эд. Мейер предположил, что здесь изображен покойник, ставший божественным духом после смерти. Рядом имеется изображение, которое истолковывается как изображение богинь, уводящих покойника в загробный мир.

Наш очерк культуры и общественной жизни Крита носит, разумеется, чрезвычайно фрагментарный, а отчасти и проблематический характер. Так, например, мы очень много говорили о международных отношениях Крита, о торговле, о ремеслах. Между тем мы видели, что одним из главных предметов вывоза из Крита были земледельческие продукты. Религиозная процессия жнецов, о которой мы говорили выше, также показывает, какое большое значение имело сельское хозяйство в жизни Крита. Понятно, что читатель хотел бы узнать о земледельческом быте на Крите так же подробно, как он узнал о торговле и о ремеслах. Однако, для того чтобы удовлетворить любопытство читателя, пришлось бы прибегнуть к домыслам, так как сохранившиеся памятники, насколько я знаю, не содержат достаточно убедительного материала по этому вопросу. Равным образом и по вопросу об общинной организации на Крите наш материал не дает возможности сказать что-либо определенное, кроме того, что здесь была сильная централизованная монархия, а следовательно государство уже сформировалось. Из наличия среди знаков критского алфавита изображения человека со связанными на спине руками и из изображения ручных оков можно, по-видимому, заключить что такое лишение свободы было обычным на Крите, и постулировать существование на Крите примитивного рабства. За это говорят, по мнению Б. Л. Богаевского, и обнаруженные в Кносе подземные темницы в виде колодцев. Впрочем, и априорно можно предположить наличие на Крите примитивного рабства, поскольку Крит входил в число древневосточных монархий. Далее, нахождение на Крите дорого стоящего, роскошного тяжелого вооружения, шлемов, кинжалов с инкрустациями и даже колесниц, а также различия в одежде и способах погребения показывают, что в критском обществе было резкое разделение на богатых и бедных. Но до тех пор, пока не расшифрованы критские письмена, на основании одних археологических памятников мы не можем восстановить в частностях картину критского общественного строя; нам приходится довольствоваться утверждением, что критское общество было по своей структуре одним из древневосточных обществ.

Конечно, отнеся критское общество к числу древневосточных обществ, мы вовсе не обязаны представлять себе государственный строй Крита как точную копию с египетской или ассирийской деспотии. Древневосточные примитивно-рабовладельческие государства были чрезвычайно разнообразны, и, например, по мнению ученых, в хеттском обществе был ряд элементов «народоправства». Точно также и в критском обществе прослеживается, несомненно, ряд демократических черт. Так, в театр, находившийся во дворце, допускался народ (он вмещал более 500 человек); нигде мы не находим сцен униженного преклонения перед царем или жестокой расправы с непокорными и пленниками, как это обычно на египетских и ассирийских рисунках. На ассирийских рисунках постоянно встречается изображение царя, причем фигура царя во много раз превосходит фигуры подданных. На Крите же вообще не найдено ни одного изображения, которое можно было бы с уверенностью считать изображением царя, и уж во всяком случае он не изображается в большем размере, чем прочие люди. Массовые сцены без всякой центральной фигуры традиционны для критского искусства. Наконец, бросается в глаза значимость женщины в критском обществе, что несомненно является пережитком матриархата. Все это не мешает нам видеть за этими отдельными чертами основное: наличие классового расслоения и примитивно-рабовладельческого общества.

Вопрос о национальности носителей критской культуры не представляет для нас такого интереса, как для историков-расистов, так как «чистых» наций и рас, по нашему убеждению, не существует, и язык не определяет происхождения. Что касается языка критян, то уже из того факта, что все попытки разобрать критские надписи ни к чему не привели, можно заключить, что этот язык не был индоевропейским. Наконец, наличие суффиксов -nth-, -SS– (например, в словах «лабиринт», «Кносс») показывает, по-видимому, что население Крита было родственна догреческому населению Балканского полуострова, где эти же суффиксы вошли в названия народов и некоторые другие греческие слова догреческого происхождения.

В заключение необходимо еще указать на то, что в советской науке недавно был выдвинут взгляд на критское общество, резко отличающийся от общепринятого. Этот взгляд был выставлен проф. Б. Л. Богаевским. С его точки зрения, критское общество даже в момент своего высшего расцвета было родовым, первобытно-коммунистическим, и ни о каком государстве на Крите не может быть и речи. Прежде я посвящал в своем курсе целый отдел полемике с этим взглядом; в настоящее время в этом не представляется необходимости, поскольку ни один исследователь ни в Союзе, ни за границей не выступил печатно с обоснованной поддержкой точки зрения Богаевского.

Б. Л. Богаевский не привел ни одного серьезного аргумента в защиту своего взгляда. Он, несомненно, прав, указывая на сходство плана критских дворцов с планом так называемых больших домов в родовом обществе. Но нет ни одного древнего государства, в котором бы не сохранилось пережитков родового общества. Из наличия таких пережитков нельзя делать никаких выводов, тем более что план дворца, очень сходный с планом критских дворцов, теперь обнаружен в стране хеттов, где, несомненно, существовало государство. Ссылка Богаевского на сходство этих дворцов, как и критской культуры вообще, с дворцами и культурой некоторых американских народов не убедительна хотя бы уже потому, что, как указал мне проф. Мачинский, и в Америке мы имеем в соответствующем случае не родовое, а раннеклассовое общество.

К сожалению, приходится констатировать, что схема Богаевского не является удовлетворительной научной гипотезой, т. е. не объясняет наиболее простым и убедительным образом дошедший до нас фактический материал. Вдобавок у Богаевского неправильно понят марксистский принцип общественного развития: он считает необходимым, чтобы родовому обществу, существовавшему в раннегомеровскую эпоху, обязательно предшествовало, не только на материке Греции, но и в других местах, еще более примитивное родовое общество. Однако, рассуждая так, он должен был бы и хеттское (в Малой Азии), и вавилонское, и египетское общества, хронологически предшествующие гомеровскому, считать родовыми, а это заведомо противоречит действительности. Таким образом Б. Л. Богаевский в сущности подменяет диалектическую теорию Энгельса прямолинейной схематической «теорией прогресса» – теорией К. Бюхера.

ГЛАВА 1
МИКЕНСКОЕ И ГОМЕРОВСКОЕ ОБЩЕСТВО

1. КЛАССОВОЕ И РОДОВОЕ ОБЩЕСТВО НА МАТЕРИКЕ ГРЕЦИИ

На историческом материале можно без труда показать, что не так редко в одно и то же время в географически довольно близких местах существуют общины, принадлежащие по своему устройству к различным общественным формациям. Достаточно сравнить общественный строй ранней Византии со строем смежных обществ на территории нынешней Украины или общественный строй нынешних эскимосов (Аляска) с общественным строем живущих рядом с ними американцев и т. д. В пограничных областях между общинами, столь различными по своему строю, нередко наблюдаются весьма причудливые и отступающие от обычного шаблона картины развития. Нередко общество с родовым строем вследствие соседства более высоко развитых народов переходит на высшую, классовую стадию развития значительно быстрее, чем это произошло бы при нормальных условиях; в других случаях долго держатся причудливые переходные формы с наличием, казалось бы, непримиримых друг с другом элементов, принадлежащих к той и другой формации, и, наконец, зарегистрировано немало случаев, когда оазисы классового общества, находящегося в стадии внутреннего распада и разложения, не могут удержаться в окружении примитивных родовых общин; здесь классовое общество уступает место более примитивному, родовому. Сходное явление мы наблюдаем, например, в некоторых местах Европы в эпоху падения Римской империи, когда римское рабовладельческое общество сменили остготы, лангобарды, франки и т. д. с их разлагающейся родовой общиной – маркой, фарой и т. п.

В материковой Греции и в течение всей классической эпохи между передовыми городскими общинами Востока и рядом примитивных племенных организаций Запада существовала глубокая пропасть. В общинах Запада родовой строй не разложился еще окончательно даже в V в.; здесь почти отсутствует город (полис); нет внутренней безопасности – люди выходят из дому только с оружием; сохранилась родовая месть; рабство чрезвычайно мало распространено и носит патриархальный характер; свободное население состоит сплошь из крестьян с слабо выраженным классовым разделением; торговля и ремесло не играют никакой роли и т. д. Наоборот, в передовых полисах Востока в это же время рабство достигло высокого развития – рабы массами покупаются на рынках и массами работают в мастерских и рудниках; свободные граждане резко разделяются на богачей и бедноту, на земледельцев и торговцев с ремесленниками и т. д.; между всеми этими группами идет ожесточенная, подчас кровавая борьба.

Если даже в наше время при чрезвычайно быстром и оживленном обмене между самыми различными местами земли могут сосуществовать на близком расстоянии друг от друга общества различных формаций, то чем дальше мы уходим в глубь веков, чем менее развит обмен и чем затруднительнее сношения, тем больше шансов встретить и общества различных формаций в непосредственном соседстве друг с другом.

Поэтому не было бы ничего удивительного, если бы мы во втором тысячелетии до н. э. увидели в Греции картину, слабым отражением которой было отношение между западными и восточными общинами Греции в V в., т. е., с одной стороны, классовые общества, экономически и культурно связанные с Критом, а с другой – примитивные родовые общины.

Материал, находящийся в нашем распоряжении, заставляет считать такое предположение наиболее вероятным. С одной стороны, как показали Морган, а вслед за ним Энгельс, явственные пережитки родового строя в классической Греции заставляют постулировать родовой строй; переход от этого строя к государственному завершился лишь в конце VI в. С другой стороны, изучение памятников критской культуры и родственных ей памятников греческого материка заставляет нас, как мы увидим, думать, что в отношении экономического развития крито-микенское общество стояло не только значительно выше общества следующей эпохи, условно называемого гомеровским, но во многих отношениях и выше греческого общества VII—VI вв.

Действительно, как мы уже говорили, на материке Греции Шлиман, а вслед за ним и ряд других исследователей нашли памятники XVII—XII вв. до н.э. Памятники эти настолько близки по стилю к критским, что, не зная места их нахождения, их можно было бы принять за критские. Памятники эти найдены в самых различных районах материковой Греции – от Фессалии на севере до Лаконии на юге и Мессении на западе; но больше всего их найдено в Микенах. Поэтому все эти памятники принято называть памятниками микенского искусства, а общество, создавшее их, – микенским обществом. Сходство между критским и микенским искусством так велико, что некоторые ученые склонны были считать чуть ли не все эти памятники награбленными или привезенными с Крита. В последнее время около Микен и Тиринфа при раскопках обнаружены гончарные печи. Это показало, что микенская керамика при всем ее сходстве с критской была местного происхождения, а не привозилась с Крита. Более того, в настоящее время удается по характеру и химическому составу глины определять происхождение сосуда. Обнаружилось, что немногие из этих сосудов привезены с Крита, тогда как большая часть их создана в различных местах греческого материка. Изучение памятников показало, что можно констатировать некоторую разницу, с одной стороны, между изделиями Крита и материка, с другой – между различными центрами производства на материке. Однако все эти местные особенности весьма незначительны, так что мы имеем полное право говорить о крито-микенской культуре как о едином целом.

При сличении памятников искусства различных эпох микенской культуры мы наблюдаем непрерывную деградацию – процесс, который историки искусства называют варваризацией. Еще значительно беднее и гораздо более примитивное впечатление производят памятники X—VIII вв., т. е. памятники той эпохи, которую мы называем гомеровской. В искусстве этой эпохи преобладают прямые линии и зигзаги, рисунки крайне схематичны, нереалистичны, беспомощны. Этот стиль носит название геометрического. Впрочем, в этом искусстве еще сохранились следы высокой техники микенской эпохи. Микенская культура не умерла – отдельные ее памятники еще существовали, отдельные навыки сохранились, и из этих навыков впоследствии выросла классическая греческая культура.

С другой стороны, в гомеровском обществе были некоторые данные для быстрого и высокого развития техники, отсутствовавшие в микенскую эпоху. В микенскую эпоху железо было драгоценным металлом; оружие и различные орудия делались из бронзы. В гомеровском обществе железо становится все более доступным и получает широкое распространение.