Текст книги "История Греции"
Автор книги: Соломон Лурье
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 65 страниц)
Избранный в 420 г. стратегом, Алкивиад в союзе с «Пирейской партией» выступил против политики Никия. Воспользовавшись борьбой, начавшейся в Пелопоннесе, он сблизился с Аргосом и примыкавшими к нему Мантинеей и Элидой, причем ему удалось заключить с этими тремя государствами оборонительный союз на сто лет.[264]264
Текст этого договора сохранился и у Фукидида (V, 47), и в подлиннике на камне (IGI286).
[Закрыть] Союзники обязывались не только общими силами отразить любого врага, напавшего на территорию одного из них, но и перенести войну на территорию напавшего, причем война могла быть прекращена только с общего согласия союзников. Для каждого было ясно, что договор этот направлен против Спарты. Спарта оказалась в чрезвычайно тяжелом положении: ее окружало теперь сплошное кольцо спаянных между собой демократических государств. Одержать верх над враждебной ей коалицией Пелопоннесских государств стало для нее вопросом жизни и смерти.
В 418 г. близ Мантинеи ополчение союзников встретилось со спартанцами, но союзники, очевидно, переоценили свои силы: они потерпели полное поражение. Теперь Аргос был вынужден вступить в Пелопоннесский союз, и в ряде Пелопоннесских городов, в том числе в Аргосе, был введен олигархический строй. Понятно, что и в Афинах поражение в Мантинейской битве должно было привести к краху групп, стремившихся к войне, и к торжеству Никия и его группы. По афинскому обычаю, в таких случаях вождь группы, потерпевшей неудачу, подвергался остракизму. Изгнание Алкивиада казалось неминуемым – уже народное собрание приняло постановление о необходимости провести остракизм; оставалось только в новом собрании провести самое голосование.
Союз группы Алкивиада с «Пирейской партией» был случайным и был вызван только общностью внешней политики. В области внутренней политики Алкивиад стоял значительно ближе к «партии города». После неудачи при Мантинее на очереди стояли вопросы внутренней, а не внешней политики. Алкивиад поэтому заключил с Никием соглашение о совместных действиях; группа Алкивиада договорилась с «партией города» голосовать за изгнание Гипербола, и в 417 г. последний был изгнан из Афин. Это – первый случай, когда человек незнатный и незначительный был подвергнут остракизму. После 417 г. остракизм в Афинах вообще уже не применялся.
Более всего подрывало репутацию «партии города», возглавлявшейся Никием, то, что Спарта, несмотря на договор, не возвращала Афинам Амфиполя. Так как Спарта мотивировала это тем, что она не в силах добиться возвращения Амфиполя, то попытка афинян овладеть городом собственными силами была вполне правомерной с точки зрения отношений со Спартой. Никий отправился в 417 г. на завоевание Амфиполя, но поход этот был неудачен и с военной и с дипломатической стороны: македонский царь Пердикка, бывший до сих пор союзником Афин, снова перешел на сторону Спарты. Это повело к краху «партии города» в Афинах. Алкивиад снова сблизился с «Пирейской партией», – на этот раз на почве похода в Сицилию для завоевания новых, преимущественно хлебных рынков в Сицилии, Италии, Этрурии и Карфагене.
2. СИЦИЛИЙСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯОдним из первых результатов сближения между группой Алкивиада и «Пирейской партией» был поход на дорийский остров Мелос, единственный остров на Эгейском море, не входивший в Афинский морской союз и дружественный Спарте. В 416 г. Мелос был взят, все взрослые мужчины перебиты, а женщины и дети обращены в рабство; самый остров заселен афинскими клерухами. Эта жестокая расправа с ни в чем не повинными людьми вызвала недовольство и волнение в умеренных кругах афинского общества, об этом можно заключить из драматического изложения этого эпизода у Фукидида и из поставленной на сцене в 415 г. трагедии Еврипида «Троянки». Однако, с точки зрения радикальных демократов, этот поступок был вполне правомерным, – они считали все Эгейское море сферой влияния Афинского морского союза (уже при раскладке фороса в 425 г. в числе облагаемых городов упомянут Мелос!). Жители Мелоса должны были либо выселиться из района Эгейского моря, либо платить форос.[265]265
Поэтому доводы, влагаемые Фукидидом (V, 105) в уста афинян при осаде Мелоса и основывающиеся исключительно на праве сильного, как указал уже Дионисий Галикарнасский (О Фукидиде, 37—41, особенно 39), есть лишь продукт художественного творчества Фукидида и не могли выставляться в действительности. Афиняне могли выдвинуть гораздо более убедительные юридические доводы.
[Закрыть]
Агитация за поход на запад получила новый смысл вследствие событий, происшедших в Сицилии. В Леонтинах, после ухода афинян из Сицилии в 424 г., демократическая партия усилилась, состав гражданства значительно расширился (по-видимому, за счет метэков или вольноотпущенников), и демос намеревался произвести передел земли. Леонтинские олигархи обратились за помощью к сиракузянам. Последние изгнали население из Леонтин, а олигархов переселили в Сиракузы, предоставив им здесь гражданские права. Этот результат, однако, разочаровал часть леонтинских олигархов: они покинули Сиракузы и соединились с демократами, решившими обратиться за помощью к Афинам. К Афинам же снова обратилась за помощью и Эгеста, теснимая ее южным соседом Селинунтом. Послы этих городов также прибыли в Афины с просьбой о помощи. На этот раз Алкивиад не хотел повторить ошибки 427 г. и решил уже с самого начала выступить с такой эскадрой, которая давала бы шансы на покорение не только Сицилии, но при благоприятных обстоятельствах и Карфагена. Напрасно Никий предостерегал афинян от этого похода, указывая, с одной стороны, на большие территориальные размеры Сицилии, на многочисленность ее населения и ее богатые ресурсы; с другой – на тяжелое положение афинских финансов. Но афиняне, может быть, чувствовали, что существующее положение неустойчивого равновесия не может долго продолжаться и что если они не перейдут к агрессивным действиям, то к таким действиям перейдут пелопоннесцы. Ценой крайнего напряжения государственных средств был снаряжен афинянами огромный флот в 134 триеры. Оплата корабельному экипажу, ввиду дальности пути и опасности предприятия, достигала драхмы в день на одного матроса, так что общий годовой расход на войну был бы не меньше 1620 талантов. Всего было около 6000 воинов, из них гоплитов 5100, в том числе только 1500 афинян, остальные были навербованы из союзников. Во главе флота были поставлены три лучших афинских стратега: Алкивиад, Никий и Ламах, прославившийся своей храбростью во время Архидамовой войны.
Когда весной 415 г. флот был готов к отплытию, в Афинах произошло неожиданное событие. На афинских улицах стояли так называемые гермы, столбы с грубо изваянными изображениями бога дорог Гермеса. В одну ночь значительная часть герм оказалась изуродованной.[266]266
Это событие стало потом неиссякаемой темой для острот афинской комедии, которая в шутку прозвала виновников этого преступления Гермокопидами («Гермоломаевичами»). Поскольку в срыве экспедиции были заинтересованы только лаконофильствующие аристократы («Пирейская партия» была в этом вопросе заодно с Алкивиадом, и вдобавок ее сторонники были весьма суеверны), естественнее всего предположить, что кощунство было делом рук этих аристократов, хотя следствие ничего не выяснило.
[Закрыть] Афиняне увидели в этом, с одной стороны, дурное предзнаменование, с другой – выпад врагов демократии или изменников с целью помешать отправлению флота; думали даже, что это дело рук коринфян. Началось строгое расследование, которое обнаружило еще одно преступление против религии. Культ богини Деметры в Элевсине сопровождался таинствами – мистериями. К этим таинствам, как известно, допускались только посвященные, и того, что происходило во время мистерий, нельзя было разглашать. Группа афинской золотой молодежи, собравшись на пирушку, позволила себе пародировать элевсинские мистерии, – это было еще большее кощунство, чем уродование герм. В числе участников кощунства называли и Алкивиада. Алкивиад требовал, чтобы его дело разбиралось на суде до отплытия в Сицилию. Алкивиад рассчитывал при этом на свою популярность среди афинян. Но враги Алкивиада предпочитали разбирать это дело в его отсутствие, и по их настоянию народное собрание решило отложить суд над Алкивиадом до возвращения его из похода. В 415 г. афинская эскадра отправилась в путь.
Появление такой огромной эскадры вызвало среди демократов Запада не радость, а беспокойство: думали, что афиняне имели в виду не столько оказание помощи, сколько агрессивные цели – покорение греческих городов в южной Италии и в Сицилии. В южной Италии, куда флот первоначально прибыл, афиняне не получили никакой поддержки. Жители Тарента и Локр не впустили их ни внутрь городских стен, ни на рынки и даже не позволяли им запасаться питьевой водой. Жители Регия доставили им провиант, но решили остаться нейтральными. Флот переправился в Сицилию, но и здесь, кроме Наксоса и Катаны, к афинянам не присоединился ни один город. В это время в Афинах якобы обнаружились новые доказательства виновности Алкивиада в оскорблении религии; постановлено было, не дожидаясь конца похода, немедленно вызвать его на суд, и за ним был послан государственный корабль «Саламиния». Алкивиад подчинился и отбыл в Афины, но на пути бежал и направился в Элиду, а оттуда, вероятно, в Аргос. Афиняне увидели в этом бегстве доказательство его вины, приговорили его заочно, как святотатца, к смертной казни и конфискации имущества и потребовали его выдачи. Алкивиад бежал в Спарту и там предоставил себя в распоряжение врагов своего отечества.
Между тем посланное в Сицилию афинское войско приступило к осаде Сиракуз, во главе которых стоял упомянутый уже опытный полководец Гермократ. В 414 г. афиняне, захватив расположенную к западу от Сиракуз возвышенность Эпиполы, угрожавшую Сиракузам, стали строить стену, чтобы блокировать город и с моря и с суши. Афинскому флоту удалось войти в большую гавань Сиракуз. Экспедиция, казалось, могла рассчитывать на успех. Очутившись в тяжелом положении, Гермократ обратился за помощью в Спарту, как раз в то время, когда афинский флот опустошал побережье Лаконики, что дало спартанцам и юридическое основание открыть военные действия против афинян. Спартанцы послали на помощь Сиракузам несколько кораблей и выдающегося полководца Гилиппа, сына уже упомянутого эфора Клеандрида. С помощью последнего сиракузянам удалось помешать афинянам довести до конца постройку стены и нанести им ряд чувствительных поражений; афиняне лишились теперь правильного снабжения провиантом и попали в тяжелое положение. Союзники, навербованные насильственно, стали расходиться по своим городам, рабы перебегали к неприятелю, а афиняне, отправлявшиеся за фуражом, водой и хворостом, истреблялись вражеской конницей (у афинян первоначально конницы не было). Никий, оставшийся по смерти Ламаха единственным главнокомандующим, принужден был обратиться в Афины с просьбой прислать подкрепление. В своем письме он, сгущая краски, описывал состояние своего войска: корабли приходят в негодность, войско дезорганизовано, союзники отказывают в помощи, денег нет. Однако вопреки его ожиданию он не был отозван; ему были отправлены деньги: доходы с союзников и 140 талантов из храмовых сумм. Несмотря на тяжелые события на родине, о которых речь будет ниже, у афинян хватило энергии, чтобы ценой крайнего напряжения денежных средств и военных сил послать на помощь в Сицилию еще две эскадры: одну из 10 кораблей под начальством стратега Евримедонта, другую (в марте 413 г.) – из 60 афинских кораблей и 5 хиосских под начальством стратега Демосфена; на них было 1200 афинских гоплитов и очень много союзников. Но даже и после прибытия нового афинского флота Гилиппу удалось захватить занятый афинянами мыс Племмирий на южной оконечности большой сиракузской гавани и нанести полное поражение Демосфену (июль 413 г.) в ночной схватке. Демосфен хотел после этого прекратить кампанию, но Никий протестовал, опасаясь суровой расправы с ним его врагов-демократов после возвращения. Когда Никий по прошествии нескольких недель согласился, и афинская армия села на корабли, случилось (27 августа 413 г.) полное лунное затмение, и это заставило в силу религиозных суеверий отложить отъезд на месяц.
Но еще до истечения этого месяца сиракузянам удалось одержать полную победу над афинским флотом и сухопутным войском. Афинянам пришлось искать спасение в отступлении по суше во внутренние части Сицилии. Во время этого отступления они были частью перебиты, частью взяты в плен. Оставшиеся в живых стратеги Никий и Демосфен были казнены, воины брошены в каменоломни, где от невыносимых условий работы большая часть их погибла; оставшиеся в живых были частью проданы в рабство, частью брошены в темницу.[267]267
Согласно любопытному сообщению Плутарха, остались в живых те, которые знали наизусть отрывки из трагедий Еврипида, так как Еврипид был чрезвычайно популярен в Сицилии.
[Закрыть] Таким образом, сицилийская экспедиция кончилась для Афин катастрофой. Главным следствием ее было начавшееся распадение Афинской державы и вмешательство Персии в греческие дела. Однако Афины, несмотря на постигшую их катастрофу, не утратили своей боеспособности. Война продолжалась. Новый период ее носит название Декелейской, или Ионийской, войны.
Еще за несколько месяцев до сицилийской катастрофы спартанскому царю Агису удалось захватить укрепление Декелею в Аттике, отстоявшее на 20 км к северу от Афин. Афиняне, видевшие в Алкивиаде злого гения их государства, склонны были считать, что и этот шаг, сыгравший большое значение в войне, спартанцы предприняли по совету Алкивиада. На этот раз спартанцы держались иной тактики, чем во время Архидамовой войны. Агис со своим войском не совершал кратковременных набегов на Аттику, а оставался в Декелее безвыходно, лишив тем самым афинян возможности получать хлеб как с полей Аттики, так и из соседней Евбеи. Кроме того, Агис, так же как в свое время афиняне под Пилосом, по-видимому, обещал свободу афинским рабам, которые перебегут к нему; 20 000 рабов перешли к спартанцам и тем привели в полное расстройство афинскую экономику; именно в обмен на продукцию рабов афиняне получали из Северного Причерноморья и других мест хлеб и сушеную рыбу, которые были так необходимы в это время. Разработку Лаврийских рудников пришлось также приостановить.
Сицилийская катастрофа немедленно отразилась и на положении вещей в Малой Азии, так как теперь, с гибелью афинского флота в Сицилии, все преимущества на море были также на стороне спартанцев, которые к этому времени построили флот, усиленный еще контингентами сицилийцев. В довершение всего афиняне оказали поддержку сатрапу Аморгу, восставшему против персидского царя. Этим окончательно испортили отношения с Дарием II, чувствовавшим теперь себя совершенно не связанным Каллиевым миром 447 г. и приказавшим сатрапам полностью взимать с греческих городов Малой Азии дань. Тиссаферн, персидский правитель приморской области, стремился ослабить афинян с целью совершенно подчинить себе эллинские города в Малой Азии. Спартанцы теперь могли рассчитывать на содействие персов. Казалось, окончательная гибель Афин – дело нескольких месяцев. Враждебные афинянам партии на Евбее, Лесбосе, Хиосе и в других городах Ионии отправили послов и в Декелею к Агису (евбейцы и лесбосцы), и в Спарту к эфорам (хиосцы). Прибыли в Спарту также послы от Фарнабаза, сатрапа Геллеспонтской области, и от Тиссаферна. Спартанцы решили, однако, послать свой флот не в Геллеспонт, а к Тиссаферну, у которого, казалось, было больше сил и средств.
Однако в это тяжелое для Афин время ярко обнаружилось превосходство афинского гражданского духа и стратегии. Энергичными мерами афинянам удалось предотвратить прибытие спартанской помощи к хиосцам: шедшая к Хиосу спартанская эскадра была разбита афинским флотом, а уцелевшие суда пришлось вытащить на берег близ Коринфа. Правда, прибывшему сюда спартанскому флоту под руководством Алкивиада удалось все же произвести переворот на Хиосе; после этого Хиос перешел на сторону спартанцев, как перешел также и Милет, но вызвать восстание на Самосе им не удалось – он остался верен Афинам, и у его берегов сосредоточилась афинская эскадра. Для того чтобы обезопасить остров от перехода на сторону спартанцев, самосские демократы казнили или изгоняли аристократов, а их земли и дома делили между беднотой. Принимая во внимание все это, афиняне возвратили самосцам автономию, утраченную ими в 440 г. Такой же неудачей окончились попытки спартанцев вызвать перевороты на Лесбосе, в Клазоменах и в других местах.
Все это показало спартанцам, что собственными силами им не удастся одолеть афинян и что для победы придется сделать серьезные уступки персам. В 412 г. спартанцы заключили договор с персидским царем Дарием II и Тиссаферном. Этот договор гласил: «Вся страна и все города, какими владеет царь и владели предки царя, пусть принадлежат царю». Дарий не дал никаких конкретных обещаний спартанцам относительно денежной помощи. Персидскому царю и его предкам, как известно, принадлежали в свое время не только ионийское побережье, но и острова Самос, Наксос и другие, а также фракийское побережье, Македония, Фессалия, вся средняя Греция, Аттика и Евбея. Персы вправе были толковать этот договор так, что все эти области должны были перейти к ним. Надо думать, что этот договор вызвал недовольство и среди ряда спартанских союзников, – во всяком случае, против него открыто выступал один из спартанских военачальников (Лихас). Поэтому через некоторое время был заключен второй договор, по которому царь обязался выдавать жалование всему спартанскому войску, находившемуся в Ионии. Затем, некоторое время спустя, был заключен, наконец, и третий договор, где формулировка была уже изменена, и царю предоставлялась власть только над землями, находящимися в Азии.
Союз спартанцев с персами повел к отпадению ряда других городов от Афин, несмотря на то, что афиняне, чтобы расположить к себе союзников, освободили их от фороса, заменив его пятипроцентной пошлиной с ввозимых и вывозимых товаров.
В это же время Афины постигла и другая неудача. Теперь, когда лакедемоняне хозяйничали на море, обеспечение сухопутного и каботажного пути вдоль фессалийских берегов было особенно важно. Афинянам удалось добиться, что на молосский трон в Эпире был посажен Тарип, воспитывавшийся в Афинах и их горячий сторонник. Они всячески усиливали авторитет Додонского оракула в ущерб Дельфийскому. Вели они энергичную агитацию и среди племен союзной с Эпиром и дружественной им ахейской Фессалии. Однако в конце 412 г. лакедемонянам удалось в первый раз нанести чувствительное поражение этим племенам. Агис взыскал с них крупную денежную контрибуцию и заставил дать заложников; на короткое время ему удалось даже присоединить их к Лакедемонскому союзу (Фукидид, VIII, 3). Это вызвало уныние и скорбь в Афинах – Евбея оказалась под угрозой (как мы увидим, вскоре афиняне ее действительно потеряли).
Постигшие Афины военные неудачи не могли не отразиться и на их внутренней жизни. Если до этого времени олигархические группы могли вести только тайную заговорщическую подрывную деятельность, то теперь они начали все громче заявлять о своем существовании. Это были прежде всего реакционеры старого поколения, которые во время Архидамовой войны принуждены были скрывать свои взгляды, затаив в глубине души звериную ненависть к демократии. Эти люди ничего не забыли и ничему не научились: во внутренней политике они добивались совершенного устранения от управления страной простого народа и передачи всей власти замкнутой коллегии из богатых и знатных лиц, а также перенесения в Афины спартанского строя и обычаев; во внешней политике их лозунгом было слепое, безоговорочное следование за Спартой и, следовательно, мир со Спартой на любых условиях. Они всегда были готовы на такой мир и если не заключили его сразу по приходу к власти, то потому только, что боялись взрыва народного негодования, ибо народ еще не был тогда в достаточной мере укрощен.
Но, наряду с этой олигархической партией, под влиянием агитации Алкивиада и его друзей, начинает формироваться другая олигархическая партия, ядро которой находилось в Самосе, среди части стратегов афинского флота. Как сообщает Фукидид, уже в ноябре 412 г. Алкивиад посылал доверенных людей к наиболее почтенным и влиятельным афинянам, находившимся на Самосе, для переговоров о своем возвращении, причем ставил условием изменение существующего демократического порядка; он стремился «вернуться из изгнания по приглашению и при поддержке олигархических клубов и добиться изменения существующего строя» (Фукидид, VIII, 48, 3).
Однако к лаконофильской олигархии, составлявшей большинство членов этих клубов, Алкивиад относился враждебно. В это время он уже охладел к Спарте: за время своего пребывания в Спарте ему пришлось убедиться, что идеи образования великой державы не могут быть осуществлены в рамках спартанского государства ввиду косности и партикуляризма спартанских правящих кругов. Прибывший в Малую Азию со спартанскими войсками для организации переговоров между Спартой и Персией, Алкивиад вскоре порвал со спартанцами,[268]268
Сообщение Плутарха, будто Алкивиад подвергся преследованию спартанцев, вследствии ревности Агиса, с женой которого Алкивиад якобы был в связи, ничего не стоящий позднейший анекдот (см. мой комментарий в издании: Ксенофонт. Греческая история. Л., 1935. С. 271).
[Закрыть] сблизился с персидским сатрапом Тиссаферном и даже поселился у него. Алкивиад прекрасно понимал, что после заключения договора 412 г. между Спартой и Персией у афинян нет шансов на победу, так как им, ослабленным сицилийским поражением, не под силу бороться сразу с двумя такими врагами, как Спарта и Персия. Поэтому, с его точки зрения, сближение с Персией было единственным выходом для Афин, и в этом случае Алкивиаду представлялся удобный случай выступить в роли посредника и благодетеля. Свое требование уничтожить демократический строй он мотивировал тем, что якобы в этом случае Тиссаферн станет на сторону Афин; в действительности, это требование Алкивиада вызывалось тем соображением, что энергичное ведение отчаянной борьбы со Спартой, по мнению афинских умеренных кругов, было крайне затруднено при старых демократических формах, когда демагоги вмешивались в чисто военные дела. Это вмешательство мешало сохранению военной тайны и вследствие случайности голосования срывало единство линии военного командования, не говоря уже о том, что каждому стратегу, совершившему неудачный или непонятный народу шаг, угрожали вызов в Афины, смещение с должности и даже смертная казнь. Единоличная диктатура казалась им необходимой предпосылкой энергичной военной политики; недаром даже Еврипид, обычно симпатизировавший демократическому строку в 411 г. в своей трагедии «Андромаха» протестует против партийной борьбы и даже против правления «группы мудрецов» в минуты величайшей опасности для государства. Он требует передачи неограниченной власти одному лицу, «хотя бы и не очень высоких нравственных качеств», т. е. Алкивиаду.
К этому времени демократический строй фактически был уже в Афинах пустой формой. Внешне он, правда, еще сохранялся, но уже приблизительно в октябре 412 г. была выбрана комиссия десяти пробулов из людей преклонного возраста, исполняющих эту должность пожизненно. Эта коллегия с чрезвычайными полномочиями с самого начала нарушала нормальный законный демократический порядок и была ядром будущего олигархического правительства четырехсот. Она получила право принимать предварительные решения по всем текущим делам: самое слово «пробул» означает: «принимающий предварительное решение». К этим должностным лицам перешла, таким образом, важнейшая функция совета пятисот – пробулевма, предварительное рассмотрение вопросов и рекомендация тех или иных решений народному собранию, иными словами, – руководство политической жизнью страны. Из «Лисистраты» Аристофана, поставленной не позже марта 411 г., также видно, что уже в это время пробулы фактически были, в нарушение демократической конституции, неограниченными хозяевами Афин: у них ключ от государственной казны; они, а не стратеги, заняты подавлением представленной в комедии женской «забастовки» в Афинах; они, а не пританы, дают ордер на арест преступников.
Эта коллегия престарелых реакционеров, тупых и кичащихся своим происхождением, конечно, была плохим союзником для Алкивиада в его планах; не по пути ему было и вообще с лаконофильской аристократией, возглавлявшейся Фринихом, одним из стратегов флота на Самосе. Поэтому по его наущению заговорщики на Самосе послали в Афины Писандра, бывшего в это время вождем олигархии, ориентировавшейся на Персию, и других его единомышленников из самосского флота с целью противопоставить лаконофильской группировке новую, персофильскую олигархическую группировку.
В декабре 412 г. или в начале 411 г. Писандр с товарищами прибыли в Афины; «они настаивали на возвращении Алкивиада и некотором изменении демократических форм» (Фукидид, VIII, 53, 1); с другой стороны, в противоположность своим олигархическим противникам, они требовали союза с персидским царем и более энергичной войны со Спартой. Писандр пытался перетянуть на свою сторону часть сторонников олигархии, обойдя для этой цели все олигархические клубы. Ввиду безвыходности положения народное собрание стало на сторону этой группировки и приняло постановление: «Пусть Писандр и его товарищи отправятся в путь... и ведут переговоры с Тиссаферном и Алкивиадом на условиях, какие им самим покажутся наилучшими» (Фукидид, VIII, 54, 2). Это постановление фактически означало лишение пробулов руководства афинской внешней политикой и передачу неограниченной власти в этой области Алкивиаду. В то же время было выражено недоверие лаконофильской группировке: ее вождь Фриних, ведший тайные переговоры со Спартой, был смещен с должности стратега.
Однако переговоры с Тиссаферном ни к чему не привели: выяснилось, что Тиссаферну нет дела до того, какой строй будет в Афинах, а его требование – чтобы был официально отменен пункт Каллиева мира, по которому персидским военным кораблям запрещалось появляться в Эгейском море, – означало прекращение регулярного подвоза хлеба из Черного моря; на это требование афиняне пойти не могли.
Результаты, достигнутые посланцами Алкивиада в Афинах, пошли, таким образом, на пользу его лаконофильским противникам. Надеясь на помощь персидского царя и желая видеть во главе вооруженных сил Афин Алкивиада, афинские народные массы, скрепя сердце, согласились, как мы видели, на ограничение демократических свобод и диктатуру. Это положение вещей использовала лаконофильская реакционная группировка для захвата власти в свои руки; захватив ее, сторонники Спарты стали всячески бороться с Алкивиадом и преследовать его сторонников. Им, разумеется, не были по душе ни проекты переворота с крупными имущественными пертурбациями, ни политика решительной борьбы со Спартой, предлагаемая Алкивиадом: войну со Спартой они вели умышленно вяло, ища мира с ней во что бы то ни стало. С другой стороны, и Алкивиад не хотел и не мог терпеть рядом с собой коллегию из аристократов с большой амбицией и собственной программой. Поэтому в мае 411 г. Алкивиад переменил ориентацию и вступил на путь «демократии», т. е. хотя он фактически и стремился к единоличной власти, но хотел, чтобы формально она опиралась на вотум большинства афинян и была ответственна перед народом.
Когда афинские заговорщики на Самосе решили, наконец, перейти к открытым действиям, Алкивиад отказался действовать заодно с ними; тогда «заговорщики порешили между собой оставить Алкивиада в покое и потому, что он не желал примкнуть к ним, и потому, что они вообще не считали его подходящим для олигархии» (Фукидид, VIII, 63, 3). Теперь и та олигархическая группа, возглавляемая Писандром, на которую прежде опирался Алкивиад, соединилась со своими лаконофильскими соперниками. Они платили Алкивиаду за его измену их делу жгучей ненавистью; с другой стороны, и сам Алкивиад, убедившись в том, что афинские массы его поддерживают, выступил с программной речью перед афинским войском на Самосе для того, «чтобы афинские олигархи боялись его и тем скорее были распущены олигархические клубы» (Фукидид, VIII, 81, 2), – те самые клубы, на которые он незадолго до того опирался.
