Текст книги "Прозрачные Драконы"

Автор книги: Шон Макмуллен (Макмаллен)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

– Ну, кто сыграет? – спросил ошеломленный Эндри, поспешно доставая свой ребек.

– Чего мне действительно хочется, так это выпить, – пробормотал Уоллес, вставая и гладя свой сломанный палец.

– А мне хочется танцевать! – воскликнула уже порядком пьяная Розелль, подпрыгивая и хватая Уоллеса за руку.

Эндри сыграл несколько танцевальных мелодий, Уоллес и Розелль танцевали перед очагом. Официантки и пара посетителей присоединились к ним. Владелец «Капризного Странника» стоял неподалеку и одобрительно посматривал на них. Он ценил репутацию своей таверны как места, где каждый мог найти развлечение по вкусу в любое время, а также качественное пиво по умеренным ценам. Еще более важным являлось то, что музыканты здесь играли бесплатно.

Во время первого перерыва Уоллес подошел к столу, стараясь не сталкиваться с Эллизен, сел подле Эндри, тяжело дыша. Он выпил кружку пива, стоявшую перед ним, и потер сломанный палец. Эндри пошарил в сумке в поисках какого-либо обрывка одежды и перевязал Уоллесу руку, примотав мизинец к безымянному пальцу.

– Знаешь, Эндри, все эти танцы – на редкость хорошая возможность обратить на себя внимание, – сказал Уоллес весело.

– Да? – спросил Эндри.

– Конечно, я и не ожидал, что ты это знаешь, ты же моряк. Чистый, прохладный, бодрящий воздух сельской местности, лучи солнца на твоем лице, сон на теплых, ароматных стогах сена, честные, доброжелательные крестьяне и осознание полной независимости от других людей, кроме себя самого.

– А да, правда, – согласился Эндри. – На корабле воздух грязный под палубой и холодный снаружи. Команда должна работать вместе или умереть, а капитаны не очень-то добры.

Уоллес глубоко вдохнул и запел:

 
Левой, левой, левой – по дороге к небу,
Левой, левой, левой – по дороге – только ты и я.
 

Эндри узнал мелодию марша, которую слышал в свою первую ночь в Палионе. Он взял свой ребек и стал играть в одиночестве.

Остаток ночи продолжалось веселье, хотя и в рамках приличия. Эндри и Уоллес играли на лире и ребеке, а остальные посетители «Капризного Странника» танцевали и пели. Где-то в полночь вошли двое стражников и сообщили, что следят за порядком, затем сели и заказали по пиву. Вскоре они уже танцевали с Эллизен и официанткой под музыку Эндри. К тому времени Уоллеса и Розелль нигде не было видно.

Солнце уже почти встало, когда Эндри вышел из «Капризного Странника» и направился к городским воротам. Эллизен несла Уоллеса на плече, а рукой поддерживала Розелль за шкирку и пыталась заставить ее идти прямо. Двое стражников следовали за ними, решив составить компанию. Эндри нес обе сумки, запечатанный кувшин вина и ребек. Стражник пониже нес бурдюк, который Эндри получил в качестве подарка от владельцев таверны, а его огромного роста напарник рассказывал Эллизен, какое это чудесное совпадение, что они оба служат стражниками и работают в ночной смене, и не хотелось бы ей позавтракать?

– Уоллес и Розелль взяли что-нибудь в дорогу? – спросил Эндри, когда все остановились недалеко от городских ворот.

– Каждому по одеялу, немного хлеба и копченую колбасу. Еще флягу с водой, – ответила Эллизен. – Я была как-то раз в ополчении, выдавая себя за мужчину. Я знаю, что может понадобиться в пути.

– Молодец, парень, – сказал высокий стражник, давая Эндри серебряную монету. – Мы отлично повеселились ночью под твою музыку.

Своим поступком он скорее хотел произвести впечатление на Эллизен, нежели поблагодарить Эндри, и желаемый эффект был достигнут. Эллизен свалила Уоллеса на землю, отпустила Розелль, затем сжала руку стражника и прошептала, что он поступил великодушно. Эндри распечатал кувшин, глотнул пару раз и пролил часть на тунику. Остальное вылил на голову Уоллесу, заставив его сесть. Тот забормотал какие-то ругательства.

– Под твоими ногами, странник, все прелести начала пути, – засмеялся Эндри.

– Эндри, это для тебя, – сказала Эллизен, вынимая деревянный гребень черного цвета, на котором было вырезано демоническое лицо с длинными зубами. Она посмотрела в сторону, затем подбросила что-то ногой и кинула Уоллесу:

– А это тебе, Уоллес. Иди, Эндри, и пусть Удача сопутствует тебе.

К этому времени стражник пониже исчез вместе с Розелль, которая вдруг почувствовала себя плохо. Эндри потребовалось некоторое время, чтобы поставить Уоллеса на ноги и разобраться со своей сумкой. Эллизен начала достаточно серьезный разговор с высоким стражником о наручниках и прочих подобных устройствах. Эндри взвалил сумку на плечо и поднял бурдюк из «Капризного Странника».

– Теперь ведите себя так, как будто вы пьяны, поскольку мы приближаемся к воротам, – велел Эндри, когда они двинулись в путь.

– Чего это ты… иии… имееешь в виду, говоря «вести себя»? – спросил Уоллес.

Они шли, пошатываясь, к городским воротам, и свободными от поклажи руками поддерживали друг друга. Движение сквозь ворота было небольшое, что не радовало. Стражникам нечем было заняться, и от скуки они могли более тщательно проверять проходящих путников.

Один из стражников преградил им путь. Эндри и Уоллес заранее договорились бормотать что-нибудь нечленораздельное. Пошарив в сумке, Уоллес достал пару медных монет для взятки, но стражник покачал головой.

– Мне нужны документы на проход для вас обоих, – твердо заявил он.

Эндри ожидал, что потребуются документы для входа в город, но не для выхода. В Альберине все только радовались, когда люди вроде него и Уоллеса покидали город.

– Нееету документов в рукее, поищу в сумеее, – пробормотал Эндри, надеясь, что пронесет.

– Я попрошу вас вывернуть сумки, или останетесь здесь, – начал стражник. Тогда между ними встал ночной стражник, который был выше.

– Нежелательно, их выгнал магистрат гавани, – вступился он.

– Выгнал, говоришь? – спросил стражник.

– Мне приказали довести их до ворот и удостовериться, что они покинут город в течение часа с момента восхода солнца. Если кто-то попытается удерживать их, я должен записать его имя и сообщить магистрату.

– Ах да, спасибо за предупреждение! – воскликнул стражник, который тут же отступил в сторону и указал на ворота:

– Вы двое, пошли вон!

Эндри и Уоллес не прошли и четыреста ярдов от западных ворот Палиона, когда начались трудности.

– Эти лямки от сумки врезаются мне в плечи, – заворчал Уоллес.

– Ты нес ее по всему городу и не жаловался, – ответил Эндри.

– Да, но… она не была такой тяжелой, и я мог сесть и отдохнуть, когда становилось совсем тяжко.

– Ну ладно, потерпи. Нам нужно скрыться из поля зрения стражников, чтобы кто-нибудь опять не решил, что нас нужно проверить.

Они прошли еще четверть мили.

– У меня болит левая нога, – пожаловался Уоллес.

– Так ты же идешь, это неудивительно, – сказал Эндри.

– Может, остановимся и отдохнем?

– Нет! Мы еще и на полмили не ушли от ворот.

– Полмили? Да тут все пять! Ты же моряк, откуда тебе знать, что это лишь полмили?

– Вон посмотри на тот белый камень впереди, на нем надпись: «Палион. S мили».

Они прошли еще четверть мили.

– Не верится, что мы не дошли еще даже до первого камня с обозначением целой мили, – жаловался Уоллес. – Кажется, время остановилось. Какой-то злой маг запутал нас. Или, вероятно, этот камень просто украли.

– Не говори чепухи, Уоллес, он весит полтонны!

– Наверно, похититель обладает недюжинной силой.

– Спорим на медную монету, мы пройдем его через пару минут.

– Давай!

Эндри показал на белый камень в отдалении, потом спросил Уоллеса насчет своей монеты.

– Чертов землемер, неправильно пометил расстояние, – пробормотал Уоллес.

– Я считал шаги, все правильно: мы прошли приблизительно полмили.

Возле белого камня у Уоллеса началась истерика.

– Такое ощущение, что в мои пятки впиваются гвозди из сапог – стонал он.

– Это волдыри, у меня они тоже есть.

– А в левой икре спазмы!

– Ну, так бывает во время ходьбы.

– Больно!

– Ты знал, что торейские мили в два раза длиннее наших, акреманских?

– Заткнись!

– Тебе надо больше ходить.

Возле столба с обозначением двух миль по обеим сторонам дороги раскинулась небольшая рощица, и Эндри разрешил отдохнуть. Уоллес жадно припал к бурдюку с вином. Эндри выпил немного воды, затем взял топор у Уоллеса и срубил длинную прямую ветку одного из деревьев, затем очистил ее от листьев и сучьев.

– Ха, тебе нужна опора, – фыркнул Уоллес. – Твои ноги моряка не привыкли ходить по земле.

– Мне нужно оружие, – объяснил Эндри. – Это будет подходящая дубина.

– Оружие простолюдинов! – засмеялся Уоллес. – Благородные носят топоры.

– А ты знаешь, как пользоваться топором?

– Я… ммм… ну вот, теперь ты об этом…

– Я могу дать тебе пару уроков.

– Нет! Ничего, что потребует от меня встать, пожалуйста.

– Боюсь, тебе в любом случае придется вставать. Нам нужно идти.

Уоллес сделал еще несколько глотков вина из бурдюка.

– Просто так будет легче, – объяснил он.

Когда они прошли пять миль, Уоллес почти разрыдался и умолял остановиться на ночлег. По расположению солнца на небе Эндри понял, что было около девяти часов утра. Уоллес споткнулся на обочине дороги и тяжело упал. Он корчился на земле, крича от боли в ногах. Эндри делал Уоллесу массаж ног, пока тот снова не смог стоять, и затем сдался и решил сделать перерыв. Прихрамывая, Уоллес дошел до крытого стога сена и лег, не снимая сумку. Он тут же заснул.

Эндри проверил, что Эллизен положила в его сумку. Там были чернила, вычурное одеяло с надписью «Дом Отдохновения мадам Джилли», вышитой красным на уголках, маленький коврик, разнообразная еда и небольшая книга.

– «Альманах странника в сарголанской империи», – прочитал громко Эндри. Он съел немного хлеба и вернулся к книге. После того, как Эндри все снова уложил в сумки, он позволил себе немного вздремнуть. Около полудня их разбудил фермер, обнаруживший Уоллеса, безмятежно спавшего на его сене. Фермер взял дубину и прогнал путешественников обратно на дорогу.

– О, моя голова, – простонал Уоллес, когда только фермер скрылся из виду.

– Моя тоже болит, и даже не из-за похмелья, – сказал Эндри.

– Хочу умереть, – ворчал Уоллес.

– Пять миль, – ответил Эндри. – Посмотри назад, увидишь легкую дымку. Мы ушли из города.

– Я был в таверне… – начал было Уоллес, но он точно не помнил, что происходило прошлой ночью.

– Знаешь, мы можем неплохо сыграть: я на ребеке и ты на лире. Помнится, один раз, когда мы начали бренчать, не потребовалось покупать выпивку для четверых из нас.

– Да, многие танцевали тогда, в таверне. Пели. Розелль танцевала на столе. Официантка увела меня оттуда, чтобы осушить вдвоем бочку.

– И оставила меня одного играть в течение получаса.

– То была самая лучшая бочка, – засмеялся Уоллес. И вздрогнул от боли.

– А что с Розелль? – спросил Эндри.

– А что с ней?

– Казалось, ты ей нравился.

– А, просто девка. Переспал с ней в конюшне.

Эндри обдумывал его слова в течение следующих ста шагов и пришел к изумительному заключению – изумительному потому, что раньше так всегда говорили о нем самом.

– Уоллес, ты знаешь, что ты подонок?

– Что? Что ты несешь? Отстань.

– Так…

– Нет! Знаешь, я могу бросить тебя, иноземца, одного в сарголанской глуши. А тебе нужен проводник и переводчик.

Он изогнулся от боли – лямки натерли ему плечи, но вскоре он понял, что можно немного облегчить страдания, если опустить сумку пониже.

– Хотелось бы знать, сколько еще до Логьяра? – сказал Уоллес, размышляя вслух.

– Пятьсот миль.

– Пятьсот! Но почему, почему это в сто раз больше, чем мы прошли за весь день!

– Сейчас еще даже не вечер.

– Откуда ты знаешь, что пятьсот?

– Эллизен дала мне альманах странника.

– Ха! Не сомневаюсь в том, что ты ей дал – ха-ха!

Эндри со всей силы ударил Уоллеса между ног. Тот тяжело упал.

– Ну-ка, думай о дороге, – сказал Эндри, помогая ему подняться.

Лишь через полмили Уоллес смог идти в ногу с Эндри. Они шли молча до столба с отметкой «6 миль».

– Знаешь, я пойду только до Глэсберри, – решил Уоллес. – Хороший, большой город. Сколько до него?

– Двести миль, – ответил Эндри, испытывая злобное удовлетворение.

Уоллес нахмурился и некоторое время обдумывал этот неутешительный факт.

– А большой провинциальный город Кловессер?

– Сто восемьдесят миль.

– Вот черт, когда ближайшая деревушка?

– Ну через семьдесят миль. Если будем делать поменьше привалов, дойдем через два дня.

– Так значит, сейчас мы делаем много привалов?

– Делать поменьше привалов – значит, что в течение дня необходимо быть на ногах восемнадцать часов и делать остановки только для сна и по малой нужде. Есть на ходу, пить на ходу и не останавливаться во время дождя, снега или из-за похмелья.

– Но ведь на этой проклятой дороге должен найтись какой-нибудь постоялый двор! – взвыл Уоллес.

– О да, он называется «Отдых от счета миль».

– Глупое название для постоялого двора.

– Это у столба с отметкой в двадцать миль.

– Двадцать миль! – закричал Уоллес. – Это в четыре раза больше, чем мы прошли.

Начался дождь.

Обычно путники начинали появляться в таверне, чтобы перекусить или просто выпить, не раньше часа дня. Поэтому в «Капризном Страннике» было пусто, когда туда вошла Терикель. Она направилась к камину и погрела руки перед пламенем. Когда старейшина повернулась, чтобы погреть спину, она увидела рядом с собой Ларона и Веландер.

– Высокоученая старейшина, – сказали они хором, одновременно кланяясь и приветствуя ее.

– Ларон, – начала Терикель, сделав шаг вперед и остановившись. Прошло почти сто и шестьдесят дней с тех пор, как старейшина последний раз видела его, и Ларон сильно изменился с тех пор. – Ты выглядишь… э-э… – начала она напряженно.

– Живым, высокоученая старейшина? – подсказал Ларон.

– Я хотела сказать… очень хорошо. На самом деле, просто отлично. Очарователен, энергичен и потрясающе галантен.

– Благодарю тебя, высокоученая старейшина, но мне по-прежнему пятнадцать, – ответил Ларон.

– Хотя живешь уже семьсот лет.

Веландер немного отошла в сторону, когда Терикель и Ларон обнялись.

Терикель заметила, что его кожа была действительно снова теплой, а лицо – чистым, без прыщей и угрей, которые не исчезали в течение семи веков. Они сидели перед огнем, пока Веландер рыскала среди теней в другом конце таверны – возбужденная и голодная.

– Но как Веландер стала такой, каким ты был некогда? – спросила Терикель. – Я имею в виду, разве она не умерла? Когда я находилась в Диомеде, я разговаривала с теми, кто видел ее тело. В нем определенно не было никаких признаков жизни.

– Да, но я слышал о чудесах и волшебстве, происходящих именно в тот самый момент между жизнью и смертью. Я видел, как блуждала тень Веландер, освободившаяся от всего, что связывало ее с нашим миром. Другой маг не смог бы сделать ничего, только пожелать доброго пути, но я существовал в тех пограничных сферах уже семьсот лет. Веландер была очень слаба, ее жизнь оказалось спасать слишком поздно, однако оставалась возможность сделать… кое-что опасное.

– Получилось?

– О да. Теперь Веландер мертва, но она с нами. Кровь других питает ее, их энергия дает ей силы. Когда Мираль опускается ниже линии горизонта, Веландер должна лежать подобно мертвой, но в остальное время она может ходить и говорить, как и все мы.

– Ты превратил Веландер в такое же существо, каким сам был когда-то?

– Да, но я действовал из благих побуждений, – ответил Ларон.

– Так она убивает людей?

– Да, но только тех, кто причиняет другим страдания.

– Очередной реформатор вампирского общества, – вздохнула Терикель, кладя руку на лоб и потерев левый висок.

– Ларон научил меня галантности, – слышался голос Веландер из другого конца комнаты. – Я питаюсь только теми, кто…

– Они что-то дают, и поэтому считаются добропорядочными гражданами? – осмелилась сказать Терикель.

– Ну да.

– И недостатка в них нет, – добавил Ларон.

– О, Вел! – воскликнула Терикель, вставая и раскрывая объятия.

– Не надо обнимать, пожалуйста, – сказала Веландер, тут же сделавшая шаг назад. – Я себя контролирую, но не стоит испытывать судьбу.

Терикель снова села, наощупь найдя стул. У нее кружилась голова. Веландер превратилась в существо, чья плоть была холодной, мощь равнялась силе пяти мужчин, а кровь других была ей жизненно необходима. Она не могла сдвинуться с места, даже когда огромный диск Мираля с кольцами опустился за горизонт. Однако из всех людей континента Акрема Веландер и Ларон оставались единственными, кому Терикель доверяла больше всего.

– Чем займемся? – спросил Ларон, решив прервать затянувшееся молчание.

– Я должна дойти до гор Кейпфанга, – ответила Терикель, опуская подбородок на руки.

– Это очень просто, как обычно, – сказал Ларон. – Отряд копьеносцев – вот с чем у меня ассоциируется поход туда. Ты можешь ехать верхом?

– Нет, – произнесла Терикель.

– Ох. А топором владеешь?

– Я когда-то рубила лес.

– А копьем пользовалась?

– Никогда.

– Ладно, не обижайся, старейшина, но есть что-нибудь среди твоих умений, что может быть полезно, раз уж у тебя нет опыта ношения доспехов?

– Я немного понимаю в медицине.

– Это уже что-то, – заявил Ларон. – Но тебе нужно научиться ездить верхом. Может, стоит сегодня попозже зайти в конюшни, узнать самое элементарное и взять пару хороших уроков верховой езды. Экспедиция в Кейпфанг отправляется через неделю, поэтому у нас времени предостаточно. Почему ты хочешь туда?

– Там живут люди, очень умные люди. Мне нужно поговорить с ними о Стене Драконов, так что… Возможно, было бы лучше, если бы я тебе не рассказала, все очень трудно и сложно. Стену Драконов введут в действие через два дня. Я хотела не допустить этого…

– Остановить активацию Стены Драконов? – воскликнул Ларон. – Величайшего магического проекта за всю историю мира?

– Как я и говорила, все очень сложно и тем более опасно. Ты видел, что случилось с кораблем на прошлой неделе, а перед этим на меня напали Стражи Трона на улицах Палиона.

– Я слышал, тебя спасли твои охранники, – заметил Ларон.

– Нет, я была одна. Убила двух магов и побежала. К тому времени как пятеро Стражей Трона окружили меня, я почти лишилась сил и не могла сражаться. Меня спасли двое подвыпивших бродяг. Альберинские моряки, по крайней мере, один из них.

– Альберинцы? – вскрикнул Ларон. – Моряки?

– Да. Один говорил с очень сильным акцентом.

– О, боги лунных миров, в Альберине есть моряки-дикари, – сказал Ларон, проводя пальцами по волосам и не спуская с Терикель своих выразительных зеленых глаз. – Это они убили Стражей Трона?

– Ну… один из них убил одного Стража, а другого я сожгла заживо. Пламя было так близко, что я чуть не погибла.

– А трое других?

– Тощий моряк просто побил их.

– Но… но чтобы стать Стражем Трона, нужно сразить десятерых вооруженных головорезов. Одновременно. Причем сражаться необходимо без одежды и оружия.

– Просто повезло. Хотя теперь городской казне «повезет» потерять кучу денег, чтобы восполнить потери, – сказала Терикель.

– Где они сейчас? – спросил Ларон.

– Они были на борту «Буйной пташки». Их сопровождала проститутка, одетая как я. Сейчас все мертвы.

Зная, что ей предстоит отправиться в путь продолжительностью в недели и длиной в сотни миль, Терикель использовала любой повод, чтобы еще немного отдохнуть и погреться у камина. Она посмотрела на Веландер в другом конце комнаты, которая выглядела до боли знакомо, только чуть более бледной и худой.

– Вел, ты совсем не изменилась, – весело сказала она.

– Я никогда не меняюсь, высокоученая старейшина. Я буду такой всегда. Или, по крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь не отсечет мою голову, не сожжет ее, не вырежет мои сердца и не похоронит их на перекрестке, тогда…

– Хорошо, хорошо, мне очень жаль, что я затронула такую щекотливую тему! – воскликнула жрица.

– Высокоученая старейшина, только мне есть за что извиняться. Я просто рассказывала тебе, как меня можно уничтожить, тем самым отдавая себя в твою власть.

– Но Веландер, я не стою таких жертв.

– Высокоученая старейшина, потребуется много времени, прежде чем мне будет позволено снова стать твоим близким другом, ведь я причинила тебе такую боль. Пока я займусь незначительными делами, которые постараюсь довести до конца.

– Но Вел, я прощаю все, что ты когда-то сделала…

– Высокоученая старейшина, ты не понимаешь. Прощение, даруемое тобой… Я должна быть достойной твоего прощения. Должна сделать… кое-что важное. Я поступила с тобой жестоко, и причинила тебе слишком сильную боль.

Пока Терикель постигала премудрости верховой езды, Эндри и Уоллес считали придорожные столбы до «Отдыха от счета миль». В окрестностях постоялого двора местность была равнинная, и преобладали пастбища, а не деревья, поэтому выкрашенные в белый цвет стены были заметны с расстояния трех миль.

– У виндикейцев есть поговорка, – сказал Уоллес, сосредоточившийся на движении собственных ног, и не особенно заботившийся о том, что говорит язык. – «Он выглядит так, словно проделал долгий путь». Спорю, я сейчас выгляжу так же.

– Ага, – ответил Эндри. – Но семьдесят миль – не очень много. Согласно альманаху, большинство постоялых дворов находятся на расстоянии в двадцать миль друг от друга. Для здорового крепкого крестьянина это день пути. Так там пишется.

– Но я не здоровый крепкий крестьянин!

– Уоллес, а кто же ты?

– Больной, несчастный, уставший, со стертыми ногами… Вот черт! Опять начинается дождь.

– Ну тогда побежали оставшиеся три мили до «Отдыха от счета миль».

– Твой отец – близорукая канализационная крыса, а мать – маленькое зеленое бородавчатое насекомое, питающееся мухами.

– Так ты не побежишь?

– Солнце выглянуло только на два часа, но мое лицо сгорело. Теперь такое ощущение, что его скребли металлической щеткой.

Дождь усилился. Эндри достал коврик из спальни мадам Джилли и сделал из него накидку. Уоллес даже не пытался укрыться от непогоды. Он опять поправил лямки сумки, но каждый дюйм его плеч пронзала сильная боль.

Прошел час с наступления вечера, когда Уоллес и Эндри дошли до «Отдыха от счета миль». Дождь немного утих и полностью прекратился, как только они добрались до двери, но Уоллес даже не остановился, чтобы выругаться. Он направился прямо в таверну, к камину, не обращая внимания на толпу путешественников и пьянчуг с окрестных ферм, и тотчас упал на пол. Медленно, очень медленно Уоллес стянул ботинки. Носки намокли от воды и крови. Рядом кто-то присвистнул. Уоллес снял носки. Взгляду окружающих предстали огромные свежие мозоли на пятках и подушечках пальцев. Уоллес пару раз встряхнул ногу, и клочья окровавленной кожи вывалились из носков. Кто-то снова присвистнул. Стали показывать пальцем. Уоллес положил носки на теплые камни, и из них сразу повалил пар. Запах чем-то напоминал подогретый подпорченный гуляш.

Эндри подошел с парой пивных кружек, и только сейчас Уоллес обнаружил, что все еще не снял сумку. Он опомнился и свалил ее на пол. Затем осушил свою порцию эля залпом.

– Тяжелый выдался денек, да? – спросил старик, сидевший на стуле возле камина.

– Ага, – промычал Уоллес.

– Попробуй бычий жир, – сказал старик, пододвигая к Уоллесу маленький кувшинчик.

– Не, лучше тигриный жир и ланолиновое масло, – произнес кто-то еще, протягивая другой кувшинчик.

– Сено нужно, в обувь подложить, – посоветовал кто-то, стоявший позади Уоллеса.

– Нет ничего лучше свежей травы.

– Используй зубчатые цветки, в них особые заживляющие вещества, лекари очень даже советуют.

– А у тебя лишь одна пара носков. Я ношу две.

– Я три.

– Нужно помыть твои ноги в медовом вине. Жжет, зато помогает. Подожди-ка, я принесу чуть-чуть.

У Эндри создалось впечатление, что всем этим людям, не плавающим в море, не ездящим верхом, не путешествующим на баржах или в экипажах, нет ничего интереснее, чем рассматривать свои ноги и ухаживать за ними. Уоллес взвыл, когда на его кровавые мозоли вылили вино. Потом отовсюду стали советовать, как утишить боль, какое использовать масло и повязки и какие носить сапоги.

В этот момент вошел один из местных торговцев, взял кружку вина с пряностями, и присоединился к толпе в таверне.

– О, какие веселые парни собрались здесь! – воскликнул он громким и нарочито радостным голосом. Торговец не обращал внимания на доносившийся со всех сторон зловещий шепот, который, казалось, зарождался внутри самой толпы. – Я только что совершил замечательную бодрящую прогулку от своего хранилища через поле сюда, – продолжил он. – О, я не променял бы это даже на мешок золота.

– А променял бы на мешок фальшивых медяков, – сказал так тихо Уоллес, что расслышал лишь Эндри.

– Да, прохладный, освежающий воздух деревенского вечера – о, это просто волшебно! – не унимался торговец. – Нет никаких неприятных запахов или дыма, есть только две ноги, несущих тебя по дороге, которая вскоре закончится в дружелюбной таверне. Никаких городских грубиянов и головорезов, лишь честные, приятные крестьянские лица, готовые с удовольствием разделить с тобой и пинту, и песню.

Уоллес попробовал сдвинуться с места на своих перебинтованных ногах. Боль не исчезла, однако он превозмог ее. Усилием воли Уоллес сделал шаг правой ногой. Икры горели, как будто в них воткнулись сотни горячих иголок. Он сделал шаг левой. Торговец отпил из его кружки и набрал в легкие воздуха.

 
Левой, левой, левой – по дороге к небу,
Левой, левой, левой – по дороге – только ты и…
 

Левой рукой Уоллес схватил торговца за зеленый шнурок поверх туники, а правой ударил кулаком в лицо. Пострадали левый глаз, щека и нос.

– Как-нибудь попробуй прогуляться на стертых до крови ногах, идиот, – заорал Уоллес, не отпуская свою жертву. – Тогда посмотрим, захочется ли тебе запеть эту проклятую глупую «левой, левой, левой…» песню!

Уоллеса поддержали одобрительными возгласами, когда он, прихрамывая, вернулся к камину, а проезжий сапожник даже предложил бесплатно подправить сапоги. Эндри вынул свой ребек и начал наигрывать неторопливую мелодию, популярную в Скалтикаре, а посетители снова вернулись к своему пиву и разговорам.

– Да точно, и сейчас хватает грубиянов, – произнес чей-то голос из-за стойки бара.

– Думаю, неплохо было бы очутиться дома, в Альберине, – сказал с тоской Эндри.

– Ты забыл про пролив Страха? Волны выше, чем горы? В любом случае, единственный корабль, способный преодолеть пролив Страха, превратился в облако дыма и теплые угольки, плавающие в бухте.

– Нужно сначала отправиться в Логьяр. Там я дождусь окончания бурь. После этого я продолжу свой путь.

– Но корабля-то нет.

– В самом узком месте ширина пролива составляет лишь сотню метров. Есть много рыбацких лодок, и когда бури утихнут, они все займутся перевозками грузов. А груза нужно перевезти немало.

– Что касается меня, то я останусь в Глэсберри, – сказал Уоллес, возясь со вторым носком. – Это старая столица Саргола, по возрасту не уступает самой империи. Еще сто восемьдесят миль! Если идти как обычно, получится девять дней. На самом деле мне все равно где остаться – пусть и в незнакомом месте.

– Но люди думают, что нас нет в живых, – напомнил Эндри.

– Люди будут думать, что мы мертвы до тех пор, пока не увидят нас своими глазами. Когда мы появимся перед ними живые, многим станет очень не по себе.

– О да. Мы только что поняли, что они могут сделать, когда им очень не по себе, – добавил Эндри. – Мне не особо нравится твоя идея. Почти весь Палион пытается убить старейшину Терикель, затем старейшина Терикель пытается убить нас, чтобы убедить других в своей смерти.

– Ага, и убивает Мелье, – сказал Уоллес. – Так жаль, она была отличной любовницей.

– Мелье тоже? – воскликнул Эндри. – Три женщины за одну ночь.

– Да… В смысле… ну да, – пробормотал Уоллес.

– Это просто отвратительно.

– Ты – ханжа, – огрызнулся Уоллес. – Женщины хотят комплиментов и галантности, и не прочь заплатить за это весьма приятным способом.

Эндри никогда не приходило в голову говорить об этом так сухо и расчетливо. Он начал пристально разглядывать огонь, размышляя об отношениях между мужчинами и женщинами и надеясь, что все не столь прозаично, как следовало из слов Уоллеса. Мысли снова вернулись к «Буйной пташке».

– Мои друзья на корабле, все они погибли, – сказал Эндри, обращаясь скорее к огню, чем к Уоллесу. – Мне так больно, когда я представляю, что они утонули, сгорели или их съели морские чудовища.

– Но тебя же там били, обворовывали и подвергали штрафам и наказаниям, – напомнил ему Уоллес.

– Ну да, но так же всегда. За них. И за Мелье.

С этими словами Эндри и Уоллес чокнулись и выпили.

– Но хоть мы-то живы, – облегченно вздохнул Уоллес.

– Ага, несмотря на то, что некоторые очень хотят сделать нечто ужасное с моим телом, например, поджарить его на слабом огне или оторвать голову за пару пинт освежающего напитка.

– Это точно. Да одна та демоница была достаточным поводом без промедления покинуть Палион…

Перемещение Лупана являлось знаменательным событием в астрономическом мире, и поэтому его время стало известно заранее. Это был тридцать шестой день четвертого месяца 3141 года, 9 часов 6 минут. Кто хотел, мог не обращать на него внимания или просто забыть, но увидеть его предстояло почти половине мира. Маги Лемтаса, Акремы и Скалтикара восприняли его как сигнал и семнадцать каменных кладок соединились в линию длиной в почти тринадцать тысяч акреманских миль, с каменной кладки Гласиен до каменной кладки Терминус. Это оказалось делом непростым, поскольку они находились на расстоянии в восемьсот миль друг от друга, но высокоученый Астеншаль выбрал именно такой условный знак, который невозможно было неправильно понять или не заметить.

Высокоученый Астеншаль, конечно, погиб, но строительство Стены Драконов продолжилось с новой силой. Несомненно, ее предназначение заключалось в создании препятствия и, следовательно, ослабления неистовых торейских бурь. Маги, принимающие наиболее активное участие, поняли, что благодаря эфирному механизму можно будет установить контроль над титаническими силами и даже обрести бессмертие. Никто не хотел этого упустить.

Все семнадцать каменных кладок находились на суше: четыре – на Лемтасе, пять – на Скалтикаре, шесть – на Акреме и две – на островах. Перед осмотром акреманских сооружений на кладках в Скалтикаре были установлены каменные сиденья, и сарголанский император велел своим магам следовать указаниям Астеншаля. Три круга кладки проходили по границам Сарголанской империи и ее союзников, а две другие, акреманские, круги пролегли в пустынях, в которых безраздельно властвовали кочевые племена. В северном королевстве, где один акреманский круг захватывал побережье, правитель был настроен поддерживать своих могущественных соседей. Он решил, что после случившегося в пустыне к сарголанцам нельзя относиться несерьезно, и согласился не только освободить Побережье Кладки, но и оказывать всяческую помощь магам.