Текст книги "Рыцари былого и грядущего. Том II(СИ)"
Автор книги: Сергей Катканов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 49 страниц)
– Чушь. Полная чушь, – прохрипел эсэсовец. – Впрочем, ты затронул очень больной и чрезвычайно сложный вопрос. Действительно, языческие тенденции в Третьем Рейхе были, но не более, чем тенденции наряду с другими. Ты, конечно, помнишь, какой девиз был выбит на пряжках ремней солдат вермахта?
– С нами Бог.
– Вот именно. Бог, а не боги. Не правда ли, это несколько странно для армии язычников? А тебе известно, что Церковь в Третьем Рейхе получала государственную субсидию? С чего бы это государство, духовной основой которого было язычество, столь явно и открыто поддерживало христиан? И на освобождённых от большевиков русских территориях мы всюду открывали христианские храмы. А твой покорный слуга дослужился в СС до чина полковника и при этом всеми своими силами и каждым своим шагом утверждал христианские убеждения.
– Но ведь рейхсфюрер СС Генрих Гимлер был язычником.
Дегрелль устало улыбнулся:
– Он, действительно, увлекался язычеством. К слову сказать, его увлечение раздражало фюрера. Вообще, у нашего Гимлера в голове была настоящая религиозная каша.
– Вот я и не могу никак эту кашу расхлебать.
– Правда заключается в следующем. Государственная политика Третьего Рейха не была основана на какой-либо конкретной религиозной доктрине. Процветала религиозная свобода. Достаточно посмотреть на религиозные убеждения высших руководителей рейха. Гимлер, действительно, был этаким языческим романтиком, но это были его личные убеждения, отнюдь не обязательные для всех эсэсовцев. Геббельс, напротив, не уставая, говорил о себе, как о католике. Лично я полагаю, что доктор Геббельс был не лучшим христианином, однако, не сомневаюсь – вполне искренним. Мартин Борман всюду твердил про свой атеизм. К слову сказать, я никогда не любил этого жирного хитреца. Он был человеком мелким и мутным. Так вот эти тенденции – языческая, христианская, атеистическая и другие помельче в Рейхе противоборствовали, и ни одна из них не успела победить.
– А вы полагали, что настоящие нацисты должны быть христианами?
– Да, я так полагал и не уставал говорить об этом. В Рейхе возрождали староевропейские консервативные ценности – всячески поддерживали институт семьи, материнство, твёрдые нравственные устои, прививали молодым идеалы жертвенного служения и так далее. Все эти ценности по происхождению своему – христианские, абсурдно было развивать и утверждать достижения христианства на основе язычества и атеизма. Впрочем, такого абсурда в Рейхе было немало, но мы развивались и шли в правильном направлении.
– Чем же тогда был нацизм? Во имя чего вы вели свою борьбу?
– Это была борьба идеалистов и романтиком против двух типов материализма – либерального и марксистского. Мы сражались за Красоту, Гармонию, Духовность, Справедливость. Мы сражались за нечто Великое, а разве это возможно без Христа? Ты посмотри какой мир построили победители. Это царство денег и низменных инстинктов. Всё кругом продажно, низко и материально. Нет никакой высшей Идеи. Это и есть язычество. И против этого язычества мы сражались.
– Для меня всё это совершенно неожиданно, господин штандартенфюрер. Я думал, всё проще – мы сражались за торжество арийской расы, за то чтобы вернуть мир его подлинным хозяевам – арийцам.
– А ты полагаешь, достаточно быть голубоглазым блондином и уже в силу одной только окраски ты будешь человеком, достойным подлинной власти? Где ты найдёшь сейчас чистокровных арийцев? Надо возрождать арийский дух, а он-то и есть дух христианский. Настоящее национальное возрождение народов Европы возможно только через возрождение христианское. Ты ищешь правду? Христос есть Солнце Правды. Именно христианство воплощает в себе высокие мужественные идеалы благородства, великодушия, справедливости. Ты ищешь настоящих нацистов? Ты не найдёшь их. Какой народ Европы пойдёт сегодня за Солнцем правды? Разве что русские. У них, пожалуй, наилучшие шансы на национальное возрождение через возрождение христианское. Русские – единственный молодой народ Европы, ещё сохранивший в себе остатки Духовности, хотя и в искажённом варианте.
– Но вы сражались с русскими, для того, чтобы их покорить.
– Я никогда не сражался с русскими, я сражался с большевиками, а точнее – с большевизмом, который отрицает Дух, Религию, Традицию. Мы были последними крестоносцами Европы, поднявшими знамя веры против знамён безбожия.
У Зигфрида вдруг невыносимо заболела голова, он почувствовал себя совершенно разбитым. Дегрелль постоянно сбивал его с мысли своими рассуждениями о христианстве. Юноша был равнодушен к религии: христианства сторонился, язычеством не увлекался, к атеистам себя не относил. Его сосредоточенность на величии Третьего Рейха не оставила в душе никакого места для религиозных убеждений и переживаний. Глубокая религиозность героического штандартенфюрера его не отталкивала, но и усвоить, переварить её он был пока решительно не в состоянии. Сам по себе Дегрелль очаровал его и заворожил, но как трудно оказалось говорить с человеком такого масштаба. «Всё по-другому, всё не так», – стучал молоточек в голове Зигфрида. Он перевёл дух и постарался перевести разговор в привычную плоскость.
– Господин штандартенфюрер. – Одна только возможность обратиться к живому человеку по эсэсовскому чину пьянила Зигфрида. – Я никак не мог разобраться с русскими. В одних книгах написано, что они унтерменши, а в других, что русские – арийцы, хотя, конечно, не самые лучшие. Но не могут же унтерменши быть арийцами.
– А мы искали ответ на этот вопрос на поле боя. Когда мы пришли в Россию, то были уверены, что встретимся с унтерменшами азиатского типа и варварской культуры. Так нам внушала наша пропаганда, идиотские брошюрки, которые меня ещё и распространять заставляли. Как-то на фронт прибыла тыловая партийная крыса и попыталась выругать меня за то, что я не распространяю брошюры об унтерменшах. Я просто послал его подальше, едва удержался, чтобы не пристрелить. Столкнувшись с русскими, мы очень быстро поняли, что вся наша пропаганда об унтерменшах – грязная ложь. Русские люди – мужественные, благородные и великодушные, мы восхищались ими. Это великий народ. Тогда я понял, что идея колонизации России – опасная иллюзия. Уже через год сражений на Восточном фронте, я был убеждён, что русские должны войти в состав Рейха на равных основаниях. Как только смог, я высказал эту точку зрения Гимлеру и Гитлеру.
– А они?
– Мою идею не отвергли, ведь я не один так думал, но и не поддержали – слишком многие думали иначе. Пангерманские предрассудки были очень сильны. Да это и не удивительно. Ведь нацистская партия поднялась на идее возрождения Германии и только Германии. Гитлер первоначально был узконациональным, чисто германским лидером, но он развивался, постепенно учился мыслить общеевропейскими категориями. К сожалению, процесс осознания общеевропейского единства шёл очень медленно, и во многом его тормозил Гимлер. Мне стоило огромного труда убедить Гимлера даже в необходимости предоставления равных прав валлонцам, французам и другим европейцам негерманского происхождения. Впрочем, реальность убеждала лучше меня – немцы не могли воевать без нас. В итоге миллионные Ваффен-СС лишь на 400 тысяч состояли из немцев. Среди «зелёных СС» немцы оказались в меньшинстве.
– Да, я читал, что Ваффен-СС стали первой общеевропейской армией.
– А ты знаешь, мой мальчик, не первой. В средние века существовал Орден тамплиеров. Это были воины-монахи. Они-то и создали первую общеевропейскую армию. Костяк Ордена составляли французы, но туда входили так же англичане, немцы, испанцы, итальянцы.
Дегрелль встал, сделал несколько шагов по кабинету. Он, кажется, о чём-то напряжённо думал, хотел сказать нечто очень важное про тамплиеров, но вдруг усмехнулся и пошептал.
– Тамплиеры были такими же разбойниками, как и мы.
Зигфрида совершенно не интересовали тамплиеры, его заботила исключительно честь СС, а потому он обиженно заявил:
– Я убеждён, что все рассказы о зверствах СС – грязная клевета.
– Ах, мой мальчик. Если бы всё было так просто. Эта война сделала всех нас невероятно жестокими. Невозможно 4 года купаться в крови и остаться эталоном гуманизма. Конечно, мы старались воевать по-рыцарски, но если человек постоянно убивает, он поневоле становится нечувствительным к чужой боли. Мы не били рекордов по жестокости, но, во многом, были такими же бесчеловечными, как и любая долго воюющая армия. А после войны вытащили на свел всю эсэсовскую грязь, ни слова не сказав про жестокость и бесчеловечность союзников.
– Но рассказы про ужасы концлагерей – точно клевета.
– Тут мне трудно что-либо сказать. Я сражался на фронте и мне было не до того, чтобы проводить инспекции в концлагерях. Впрочем, мне известно, что коменданта Бухенвальда, заслуженного штандартенфюрера СС, по личному приказу фюрера расстреляли за издевательства над заключёнными. Издевательства, конечно, были, но за это в Рейхе карали. Вообще, в СС не любили садистов. Садизм – верный признак разбалансированной, ущербной психики, и мы полагали, что людям с такой психикой не место в СС, у нас ценили уравновешенных людей. После войны я не мало почитал про ужасы сталинских лагерей. Думаю, в Бухенвальде было не страшнее, чем на Колыме. А про секретные тюрьмы ЦРУ в Европе ты знаешь? Когда падёт США, этот колосс на глиняных ногах, о них узнают все, и тогда Бухенвальд многим покажется санаторием. Мы старались быть честными христианами, во всяком случае – мои парни из легиона СС «Валлония». Это у нас плохо получалось, но мы сражались за Высшую идею, за наше Солнце Правды. Для узколобых германских националистов мы были чужими, а потом для всего мира стали извергами-нацистами. Но у наших клеветников нет Веры, а нашу Веру у нас никто не отнимет.
Зигфрид встал и покачнулся, ноги едва держали его. Неожиданно для самого себя он сказал:
– Пусть Бог хранит вас, господин штандартенфюрер.
Старик глянул на него исподлобья. В его колючих глазах можно было уловить благодарность.
* * *
Откровения старого эсэсовца потрясли Зигфрида, но, конечно, не сделали из него нового человека. Его цель осталась прежней – войти в братство нацистов. На следующий день он спросил Дегрелля напрямик:
– Господин штандартенфюрер, вы не могли бы вывести меня на «Одессу»?
– Зачем тебе «Одесса», мой мальчик?
– Хочу быть среди своих.
– Значит, ты ничего не понял. Организация бывших эсэсовцев после войны сыграла свою роль, но сейчас не представляет из себя ничего стоящего. Это маргиналы, играющие в истинных арийцев и совершенно не представляющие, что это значит.
– Но они – настоящие нацисты, прямые наследники последних выживших героев.
– А что такое настоящие нацисты? Наши секретные базы давно уже служат лишь перевалочными пунктами для криминального бизнеса. К тому же, насколько мне известно, там взяли верх тёмные, языческие тенденции, которые всегда присутствовали в нашей среде. Там нет Солнца.
– И всё же.
– Ты упорный мальчик. Я дам тебе номер телефона. Но потом – не ищи виноватых.
* * *
– Яволь, господин штурмфюрер, – бодро и радостно выпалил Зигфрид и молодцевато щёлкнул каблуками.
Он был совершенно счастлив. На нём была новенькая чёрная форма рядового СС, он наконец-то был среди камрадов. Дегрелль – старик-одиночка и вскоре уйдёт из жизни, а здесь все свои – и молодой штурмфюрер с жёстким лицом, и весь их взвод – весёлые, решительные парни. А говорят, что где-то в глубине базы живёт группенфюрер, сражавшийся ещё под знамёнами Рейха. Не многие удостаивались чести увидеть его, но он, конечно, видит всех.
В пустыне на юге Египта, километрах в пяти от оазиса, стояла прямо посреди песков заброшенная руина, вряд ли способная заинтересовать кого-либо, кроме скорпионов. Ни один нормальный человек ни за что не приблизился бы к этому месту. Да и не появлялось тут никаких людей – пустыня вдали от караванных путей никого не интересовала, так что некому было обратить внимание на тех странных субъектов, которые время от времени выходили из руин, а потом опять там исчезали. Феллахи, населявшие оазис, были немногочисленны, абсолютно безграмотны и совершенно нелюбопытны. Они давали субъектам воду, продавали зерно, финики, иногда предоставляли верблюдов, но никому не смогли бы объяснить, где живут и чем занимаются их странные партнёры.
Если бы кто-то захотел найти объяснение всем этим странностям, его следовало искать не в руинах, а под ними, где располагался обширный подземный бункер. Он был вырыт и благоустроен ещё в 50-е годы XX века, сначала просто ради убежища – здесь коротали свои безрадостные дни бывшие эсэсовцы, скрывавшиеся от суда. Золото НСДАП и благосклонность египетских властей к нацистам сделали своё тихое и незаметное дело – среди пустыни возник очаг жизни, если это можно было назвать жизнью. Со временем здесь закипел бизнес, так же тихо и незаметно, но активно и прибыльно. Нелегальная торговля оружием – один из самых выгодных видов чёрного бизнеса, и кому ещё было этим заниматься, если не остаткам Чёрного Ордена? В оружии эти парни знали толк, и рисковать им было – не привыкать, и под землёю жить они были вполне согласны. Они лишь не соглашались считать себя заурядными бандитами, а потому сохраняли эсэсовскую иерархию, обращались друг к другу по чинам, внутри бункера носили чёрную форму, проводили ритуалы и даже устроили небольшой, но впечатляющий зал славы СС.
Когда Зигфрид впервые попал в этот зал, дыхание перехватило от счастья, наконец-то он там, где всегда хотел оказаться. Вот чёрное эсэсовское знамя со сдвоенной руной «зиг» – настоящее боевое знамя, спасённое с полей сражений. Вот знамя Рейха – чёрная свастика в белом круге на красном поле. Бронзовые бюсты Гитлера и Гимлера. Несколько портретов суровых эсэсовцев в чёрной форме. Одного из них Зигфрид узнал – это Зепп Дитрих, обергруппенфюрер СС, командир дивизии «Мёртвая голова». И всюду – таблички с названиями эсэсовких частей в обрамлении искусственных венков. А белого металла череп и кости на плите чёрного мрамора! Сколько мрачного, леденящего душу величия было во всём этом антураже!
Зигфрид попал сюда не сразу, его целый год проверяли, посылая то к одному загадочному человеку, то к другому. И вот наконец свершилось – он одел чёрную форму. Дни полетели однообразно, ему поручали в основном работу грузчика и экспедитора, он таскал и сопровождал тяжёлые деревянные ящики с оружием. Штурмфюрер, почему-то всегда смотревший в сторону, по поводу этих ящиков дал пояснение исключительно прямое: «Мы поставляем оружие для уничтожения недочеловеков». У Зигфрида холодок пробежал по спине, но он понимал, что серьёзные люди, естественно, не в игрушки играют.
Он сопровождал караваны по пустыне, автомобили по дорогам Египта и грузил, грузил, грузил. Африканская жара ни сколько не угнетала его, а постепенно начала даже нравиться. Такое яркое солнце в пустыне! Иногда в памяти всплывали слова Дегрелля: «Солнце Правды». Так просто всплывали и всё, не воскрешая того смысла, который вкладывал в них валлонский католик.
Так он вкалывал несколько месяцев за одну кормёжку, и наконец, штурмфюрер сказал, что ему положена увольнительная в город – выдадут деньги достаточные для того, чтобы погулять в ресторане среднего уровня и посетить вполне приличный бордель. Денег Зигфрид не взял, от ресторана и борделя отказался. Он попросил разрешения провести увольнение в зале славы СС – в уединении. Штурмфюрер криво усмехнулся и, как всегда глядя куда-то в сторону, разрешил.
Мрачное, могильное очарование эсэсовского мемориала вновь захватило душу Зигфрида. Он ни о чём не думал, а только упивался жутковатым колоритом подземелья, надеясь впитать в себя дух СС и почерпнуть в этом внутреннюю силу. Произошло, однако, то, чего он совершенно не ожидал – душу наполнил леденящий ужас. Он смотрел на бюсты Гитлера, Гимлера, на портреты знаменитых эсэсовцев и всем сердцем ощутил, что они. мертвы. Он долго не мог понять, что это значит – понятно, что все они давно умерли, и их неодушевлённые изображения тоже не могут быть живыми. Что же тогда значит «мертвы»? Он ощущал присутствие некой мистической смерти, ужасающего духовного небытия. Он хотел провести в этом зале сутки, но вдруг понял, что не сможет вынести и часа. Вдруг так захотелось помолиться, то есть обратиться к кому-то, рассказать о себе, излить душу. Но ведь это же не храм, тут некому молиться, все они мертвы, мертвы, мертвы. Всех этих людей не существует в каком-то очень глубоком внутреннем смысле.
Зигфрид закрыл глаза и увидел лицо Дегрелля. Это было живое лицо. И он стал разговаривать с ним, вспоминая слова валлонца, спорил, даже кричал на него, потом соглашался, и вот старик, наконец, убедил юношу. «Вы правы, штандартенфюрер, Бог – это Вечная Жизнь, вне Бога – Вечная Смерть, а они – вне Бога. И я – вне Бога». Он осознал эту истину, как смертный приговор своей душе.
Зигфрид покинул могильный мемориал в состоянии близком к безумию. Сразу же вышел на улицу. Всё кругом было залито белым солнечным светом. Так ли сияет Солнце Правды? Видимо, ему не дано это узнать.
* * *
С того страшного дня он выполнял свои обязанности механически. Присутствие камрадов, с которыми он жил в одной комнате, стало совершенно нестерпимым. Их глупые разговоры были посвящены в основном ресторанам и борделям. Они вечно ныли по поводу качества еды в убежище, ругали штурмфюрера, ссорились из-за пачки сигарет, рассказывали похабные анекдоты и дико ржали. Иногда смеялись над своей принадлежностью к СС, за что Зигфрид раньше пришиб бы любого, а сейчас ему стало всё равно. Он научился терпеть этих придурков, потому что смирился со смертью своей души. Как-то он подумал о том, что Бог укажет ему выход из безвыходной ситуации, и ему стало легче. Не то, чтобы совсем легко, но на какое-то время терпимо. Зигфрид почувствовал стремительное приближение развязки.
* * *
– Ты удостоился большой чести, камрад. Завтра мы проведём ритуал твоего посвящения в СС, – насколько мог торжественно сказал Зигфриду штурмфюрер.
– А разве до сих пор.
– Это была разминка, – усмехнулся штурмфюрер. – мы пока только присматривались к тебе, а вот завтра всё будет по-настоящему, придёт сам группенфюрер.
Зигфрид воспринял это известие довольно равнодушно, без радости, но и для возражений у него не было ни одной причины. В назначенный срок он одел эсэсовскую форму и спустился в зал славы. Здесь уже находились несколько эсэсовцев, двое из них принадлежали к старшему поколению и, возможно, служили под знамёнами Рейха. Зигфрид никогда раньше их не видел. До сих пор он общался только с молодой порослью, мальчишками, для которых нацизм был легендой. А эти были матёрые, из боевых. На Зигфрида, когда он зашёл, никто не обратил внимания, он лишь поймал на себе несколько косых взглядов. На лицах собравшихся отражалось суетливое беспокойство, все были возбуждёнными и немного нервными. Друг с другом никто не разговаривал, и никто не стоял на месте.
Наконец, Зигфрид услышал выкрик: «Камрады!». Все обернулись лицом к выходу и встали по стойке смирно. В зал неторопливо зашёл старик в форме группенфюрера СС, при нём был молодой адъютант – гауптштурмфюрер. Семь рук взметнулись в нацистском приветствии, семь глоток издали дружный вопль: «Хайль Гитлер!». Группенфюрер вяло поднял левую руку.
Сердце Зигфрида защемило немного даже радостно. А всё-таки здорово находится в иерархической среде боевого братства. Этих ощущений сплоченности, принадлежности к единому организму не даст больше ничто. В этих щелчках каблуками и коротких энергичных выкриках – душа солдата. В какой-то момент Зигфриду показалось, что волна героической романтики СС сейчас опять захватит его и понесёт, но стоило ему взглянуть на лицо группенфюрера, как ранее настигшее его ощущение липкого ужаса вновь захлестнуло душу. Лицо старого генерала СС более напоминало маску смерти. В нём не было ничего героического, не чувствовалось глубины, которую сообщает хорошим лицам возраст, не отражалась боль, за которой стоит множество испытаний долгой жизни. В этом лице вообще ничего не было, только пустота и всё, брезгливая, равнодушная пустота. Теперь Зигфрид понял, почему лица на портретах эсэсовцев показались ему мёртвыми. Этот-то был из плоти и крови, но он являл собой такое же воплощение живой смерти. Дело было в пустоте.
Группенфюрер взглянул на Зигфрида, юноша, кажется, тоже не очень понравился старику, Зигфриду даже показалось, что в глубине блёклых глаз промелькнул испуг. Впрочем, они не долго рассматривали друг друга. В зал ввели юного араба. Голый по пояс, с руками, связанными за спиной и заклеенным ртом, он бросал на всех умоляющие взгляды, но встречал только ехидные гаденькие улыбочки. Зигфрид был единственным, кто посмотрел на араба с сочувствием, хотя и не догадывался, зачем его сюда привели, и араб теперь смотрел только на Зигфрида, словно только они были живыми в этом царстве мертвецов. Всё это продолжалось не больше минуты, к Зигфриду подошёл гауптштурмфюрер и сказал:
– Сегодня мы принимаем тебя в наше братство. Ты получишь кинжал СС. Это новый кинжал. Он не станет настоящим оружием до тех пор, пока не отведает свежей крови. Прирежешь этого скота, – гауптштурмфюрер кивнул на араба. – Принесёшь кровавую жертву нашим нордическим богам. И все мы с удовольствием отведаем свежей крови на нашем празднике смерти. Вот чаша, в которую.
– Я не режу безоружных. И я плевал на ваших богов, – Зигфрид произнёс эти слова очень спокойно, без вызова и без нажима. Тихая радость коснулась его сердца, словно он увидел выход из могилы, где его заживо погребли.
– Что ты сказал? – скривился гауптштурмфюрер.
– Я не палач. И я не пью человеческую кровь.
– Ну тогда мы выпьем твою, – заявил гауптштурмфюрер едва ли не игриво.
– Я знаю. Но вам это не поможет. Вы мёртвые, и даже живая кровь не оживит вас, – Зигфрид говорил по-прежнему спокойно и вообще не думая. В его душе сами по себе рождались слова и чувства, которых там никогда не было. Ему вдруг очень захотелось вырваться из электрического полумрака подземелья и увидеть солнце. Солнце Правды. Он знал, что живым отсюда не выйдет, но он понял и то, что увидит солнце после смерти. И это будет Солнце живых. Это был хороший выход, даже самый лучший. Он совершенно не испытывал страха.
Между тем, гауптштурмфюрер подошёл к своему шефу и прошептал ему на ухо несколько фраз. Тот вяло кивнул, брезгливо скривившись. Зигфрид прямо и открыто посмотрел в глаза старика и теперь уже явственно увидел в них страх. В этот момент два эсэсовца резко заломили ему руки за спину. Зигфрид прошептал: «Бог, прости, что я не верил. Возьми меня к Себе».
Вдруг наверху послышались звуки выстрелов, выкрики, которых невозможно было разобрать, потом – треск ломающихся перегородок. Хватка, с которой Зигфриду заломили руки, ослабла. Он услышал глухую команду группенфюрера: «Все наверх, двое – останьтесь, прикончите этого выродка». Зигфрид понял, что это – про него. Воспользовавшись ослаблением хватки, он вывернулся и сразу же нанёс сильный удар в челюсть одному из эсэсовцев. Потом резко отскочил к стене и осмотрелся. Камрады выбегали наверх отражать чьё-то нападение, сбитый с ног его кулаком эсэсовец медленно поднимался, тогда Зигфрид нанёс сокрушительный удар ногой в живот второму из тех, кому велено было его прикончить. Остальные, не обращая внимания на эту маленькую схватку, уже выбежали – опасность извне была явно серьёзнее. Зигфрид подобрал с пола кинжал, обронённый одним из тех, кто нападал на него. Тот, пошатываясь, со сжатыми кулаками уже надвигался на Зигфрида, но тут же получил отключающий удар в солнечное сплетение. Всё-таки неплохо учили рукопашному бою в военно-спортивной группе Курта. Теперь в зале остались пятеро. Араб в суматохе отполз в угол, про него все забыли. Двое корчились на полу, Зигфрид стоял с кинжалом у стены, а группенфюрер остался в одиночестве. Старик не сошёл с места. Его глаза были прикрыты. Должно быть, молился своим нордическим богам. «Спасибо, Бог», – с искренним простодушием прошептал Зигфрид.
Звуки схватки приближались. Потом всё стихло. Вскоре в зал зашли три молодца в пустынном камуфляже. На их рукавах Зигфрид сразу увидел шевроны – красные кресты на белом поле и чёрная полоса сверху. Молодцы остановились у входа, оценивая ситуацию. Зигфрид, не теряя собранности, поглядывал то на них, то на группенфюрера. Последний, ни на кого не глядя, медленно достал из ножен кинжал и вдруг резким точным движением вонзил его себе в сердце. Он словно всю жизнь репетировал этот удар. Вот и пригодилось. Один из молодцов приблизился к Зигфриду и, широко улыбнувшись, весело спросил:
– Да ты, кажется, наш?
– А вы – с Богом?
– Конечно, – жизнерадостно заверил тамплиер.
– Значит, я – ваш, – деловито заключил Зигфрид.
* * *
Закончив свои опусы, Андрей потом долго вздыхал. Как мало мы ценим наше православие. Вечно ищем заморской экзотики, не обращая внимания на веру, которая вокруг нас. А между тем, лучшие люди Запада, самые чистые, живые и возвышенные, тянутся к православию, как к единственному спасению. Через гибельные заблуждения, через немыслимые страдания, весьма окольными путями они приходят к тому, что у нас – через дорогу. Не к нам они приходят, а к Истине. И не к нашей Истине, а ко вселенской. Порою, они смотрят на нас, как на учителей, но на самом деле это они учат нас своим примером. Учат любить Истину независимо от того, через дорогу она или за тридевять земель.
Но только ли любви к православию они учат нас? Нищими ли они приходят с Запада на Восток или всё же имеют при себе нечто такое, что и нам стоило бы позаимствовать? Сиверцев даже усмехнулся этому вопросу. Ну а сам-то он сейчас где, как не в Ордене, который рождён Западом? Западом рождён, но одухотворён верой чистой и неповреждённой – православием. Исторические тамплиеры XII–XIII веков были ещё очень близки к православию Карла Великого и вдохновлялись ещё довольно чистым христианством. Жива ещё была в душе Запада вера таких людей, как, например, православный римский папа святой Лев Великий. И страшные догматические отступления, которые уже совершил католицизм, ещё не успели произвести в душах франков гибельные духовные искажения. Вот потому-то настоящие тамплиеры, которые уцелели после разгрома, и пришли к православию – таков был единственный способ сохранить своё подлинное духовное лицо.
Рыцарство было порождено Западом, и с этим своим драгоценным достоянием они приходят к нам, взыскуя православия. Орден Христа и Храма – сплав самого чистого рыцарства с самым чистым христианством. Андрей вдруг очень глубоко и обострённо осознал, почему выживший после разгрома Орден пришёл к православию. Да потому что не было другого способа остаться рыцарями. Только благодаря православию они смогли сохранить своё рыцарское достоинство. Обезумевшая и духовно ослепшая Европа чем дальше уходила от святоотеческого христианства, тем больше утрачивала свою рыцарскую доминанту. Перестав быть настоящими христианами, европейцы перестали быть настоящими рыцарями. Так Европа, постепенно превратившись в пародию на саму себя, погрязла в ничтожности. И европейское «храмовничество» XIX–XX веков – лучшее тому подтверждение.
* * *
Современный французский исследователь Жан Маркаль пишет: «Во всём мире существует несчётное количество групп, причисляющих себя к тамплиерской традиции и претендующих на право законных наследников. Эти «ордена» по большей части прекрасно известны и носят вполне официальный характер. Помнят ли члены этих тамплиерских «орденов», по большей части принадлежащие к хорошему обществу, что их предшественники «никогда не причёсывались, редко умывались и предпочитали ходить со спутанными волосами, с запылёнными лицами». Будем серьёзными людьми. Если в наши дни ещё и есть настоящие тамплиеры, то они стараются не привлекать к себе внимания».
По поводу последней фразы Сиверцев удовлетворённо усмехнулся: «Это так. Мы действительно стараемся не привлекать к себе внимания». Значит, месье Маркаль вполне допускает, что в наше время есть не только тамплиерские клоуны, но и настоящие храмовники?
А вот что пишет наш старый знакомый Луи Шарпантье: «Американские рыцари-храмовники носят роскошные плащи и шлемы с пышными султанами, а так же проводят тайные собрания под объективами журналистских фотокамер. И все прочие «храмы из песка», один другого секретнее, имеющие свои печатные бюллетени и официально зарегистрированную ассоциацию. Среди них встречаются даже протестанты. Все эти «храмы» чертовски эзотеричны и до ужаса таинственны».
Хотя Маркаля и Шарпантье трудно отнести к людям, которым дано почувствовать исконный рыцарский дух, но они, во всяком случае, обладают хорошим вкусом, а потому чувствуют, что современные подражания тамплиерам – вопиющая безвкусица. Это просто ряженные.
Откуда они взялись, эти современные тамплиеры? В середине XVIII века масонам взбрело в голову привязать свою традицию к храмовникам. Так имя Ордена Храма вышло из забвения. Оно бы и не плохо, но память об Ордене вернулась в Европу в очень нехорошей компании – рука об руку с масонами – заклятыми врагами Церкви. Да и вообще XVIII столетие стало для Европы в духовном плане роковым. Так называемое «просвещение» оторвало европейцев от их духовных корней – от христианства, от рыцарства. А где-то в конце XVIII века была предпринята попытка возродить Орден Храма как таковой – вне масонских лож. Но эта попытка была явно спровоцирована масонами и пронизана масонским, то есть антихристианским духом, отсюда и рыцарями новоявленные тамплиеры были, мягко говоря, никакими.
У истоков этого возрождения стоит некий Бернар-Раймон Фабре-Палапра. Вероятно – врач, но скорее – шарлатан. Он объявил себя наследником Жака де Моле и преобразовал клуб, в котором был председателем, в тамплиерскую организацию. Типа Орден. Палапра вытащил на свет или попросту сочинил довольно пошлую легенду. Якобы, Жак де Моле перед смертью вступил в контакт с графом де Боже, указав ему местонахождение некоторых реликвий. Де Боже с 9-ю тамплиерами нашёл эти реликвии. Его единодушно избрали великим магистром. Преемником де Боже был Жак д'Омон, от которого пошла череда великих магистров, очередным из которых и объявил себя Фабре-Палопра.
Трудно было придумать нечто более фальшивое и откровенно пошлое. Кто хоть немного знает о Жаке де Моле и о том, как он вёл себя в заключении, конечно, поймёт, что этот человек меньше всего подходил на роль носителя эзотерических знаний, и в тюрьме он думал о чём угодно, только не о продолжении традиции. И, кстати, что это за де Боже? Уж не тот ли, который погиб за 23 года до казни де Моле?
