Текст книги "Рыцари былого и грядущего. Том II(СИ)"
Автор книги: Сергей Катканов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 49 страниц)
– А ведь я, сынок, мог приглашать тебя сюда, на свой балкон. Мы разговаривали бы о звёздах, и ты полюбил бы их. Я рассказывал бы тебе о скрытом имаме, и твоя душа устремилась бы к нему. О многом можно было поговорить. Сын повелителя мог запросто разговаривать только с самим повелителем.
– Да, отец, только этого я и хотел – запросто разговаривать с тобой.
– Мы были нужны друг другу, а я этого не понимал, – горько прошептал Хасан.
– А я не мог сказать тебе об этом, – грустно улыбнулся сын.
– Но сейчас мы вместе? – робко спросил Хасан.
– Не знаю, отец. Ты ещё многого не понимаешь.
Хасан тяжело вздохнул. Он действительно не мог понять, какова связь между истиной и сыном. Почему к истине он мог придти только через сына? Чувствовал, что это так. Но чувствовать мало, надо знать.
Его мысли переключились на скрытого имама. Почему он не явил себя? Хасан опять почувствовал острый приступ боли, потом забылся сном. Ночь превратилась в жуткую смесь из боли и забытья. Мысли стали лихорадочными, туманными, но сны не покинули его. Помнится, он прочитал что-то очень важное у апостола Иоанна. А ведь некоторые христиане утверждают, что сей апостол не умер и по-прежнему пребывает на земле. Так вот оно что! Неужели Иоанн и есть скрытый имам? Надо было искать Иоанна? Говорят, он – в горах Эфиопии? Надо было отправляться в Эфиопию?
Хасан всегда чутко чувствовал фальшь, и сейчас ему сразу же стала очевидна фальшь его рассуждений. Будь имам Иоанном или кем-нибудь другим, но искать его надо было не в Эфиопии, а в собственном сердце. Сердце же Хасана всегда было пусто. Неужели именно поэтому молчал Махди? Кажется, у христиан есть интересные мысли на эту тему. Хасан уснул уже на рассвете с «Новым заветом» в руках.
Пришёл Рашид. Может быть, это их последняя встреча. Сегодня они будут говорить о самом главном.
* * *
Учёнейший измаилит, низко кланяясь повелителю Аламута, поднёс ему красиво украшенный свиток.
– Что это?
– Ваша родословная, мой повелитель. Путём сложных изысканий мне удалось установить, что вы ведёте свой род от самого Мухаммада ибн Измаила, а это значит, что вы есть истинный имам – повелитель Космоса, первый после Аллаха.
Хасан развернул свиток, пробежал глазами по строкам. Полный бред. Неужели они думают, что его можно прельстить такой дешёвкой? А ведь многие правители прельстились бы. Но он – не «многие». Хасан один. Они не понимают этого. Учёный глупец, сам того не подозревая, нанёс Хасану тяжёлое оскорбление, приравняв его к обычному султану, жадному до незаслуженных восхвалений.
Хасан небрежно уронил свиток в чашу с водой, стоящую на столе. Потом сказал учёному:
– Возьми и читай.
Тот взял мокрый свиток и растерянно смотрел на чернильные разводы.
– Что же ты молчишь?
– Вода всё смыла, повелитель.
– Неужели? Значит, у меня больше нет родословной? Но вот я перед тобой – всё тот же. От меня не убыло.
– Но если повелитель позволит.
– Молчи. Запомни и передай всем: я лучше буду любимым слугой имама, чем его незаконным сыном. Ступай.
Оставшись один, Хасан долго не находил себе места. Такое не часто с ним случалось. На следующее утро он велел позвать к себе самых близких соратников и начал без предисловий:
– За кого люди считают меня?
– Многие думают, что ты – Махди, имам, вернувшийся из сокрытия, для того, чтобы наполнить землю справедливостью, – сказал Хусейн Каини.
– Но ведь вы знаете, что это не так?
Все согласно кивнули.
– Кем ещё меня называют?
– Говорят, что ты сторонник Низара, сына покойного халифа ал-Мустансира, – сказал Умид.
– Но ведь Низар давно мёртв. Он и на год не пережил своего отца.
– Не все верят, что он мёртв, иные полагают, что ты скрываешь его в Аламуте. Нас уже начали называть низаритами.
– Что за чушь? Низар был ничтожеством, пьяницей, пылью на ветру. Или я представитель пыли, которая к тому же давно развеялась? Что ещё говорят?
– Кто-то считает тебя самозванцем, который незаконно присвоил себе право говорить от имени скрытого имама, – выдал бесстрашный Бузургумид.
Хасан усмехнулся.
– А за кого вы считаете меня?
– Ты – худджа – представитель скрытого имама до его пришествия, – Бузургумид сказал это спокойно и по-деловому, словно доложив о том, что в Аламут доставили сто мешков пшеницы.
Хасан посмотрел на своего полководца с благодарностью. Простой, малообразованный Бузургумид обладал удивительными способностями и никогда не забывал ни одного слова, сказанного повелителем.
– Ты прав, Бузургумид. Но не хотите ли больше узнать о том, кто я?
Несколько пар глаз впились в своего повелителя.
– Я – глас вопиющего в горах. Я призываю сделать прямыми пути имама к тому времени, когда он придёт. Я – всего лишь даи, но я истинный даи. Даи привлекает людей к сокровенному учению имама. Даи устанавливает духовную связь между имамом и его сторонникам.
– А ты, повелитель, разговариваешь с имамом? – за всех спросил Бузургумид, имевший смелость спрашивать.
– Ты спрашиваешь о сокровенном, о запретном. Тебе достаточно верить в то, что волю имама ты можешь узнать только через меня. В чём эта воля, я не раз говорил вам и ещё скажу. Мы должны наращивать силу, которая позволит установить праведное правление имама на земле. Мы должны будем распространить власть имама на весь мир. А весь мир сегодня – зловонное болото. Люди копошатся, как насекомые, стараясь вырвать друг у друга куски богатства и власти пожирнее, люди трусливы, мелочны и ничтожны, они не хотят думать о высоком. Пока такие люди наполняют весь мир, имам не захочет себя открывать. Куда придёт имам? Даже Каир, где правят наши братья-измаилиты – грязная помойка, столица ничтожества. Что уж говорить про города язычников. Где же имам найдёт опору? Где та точка, с которой он начнёт завоевание мира? Здесь, в Аламуте. Сюда придёт имам, потому что здесь он найдёт чистых сторонников, которые не заботятся о мелочном и готовы отдать за него жизнь, ни секунды не раздумывая.
– А если имам до сих пор не пришёл, значит, мы ещё не всё подготовили к его приходу? – спросил Хусейн Каини.
– Правильно мыслишь, Хусейн. Но понимаешь ли ты, что значит хорошо подготовиться к приходу имама? Может быть, государство, которое мы создали для имама, ещё не достаточно крепко и устойчиво? Нет, уже достаточно. Может быть, в Аламуте, Лимиссаре и Кухистане недостаточно чисто? Нет, у нас везде порядок. А вот сердца наши недостаточно устойчивы и чисты. Все ли наши люди полностью победили страх смерти и избавились от мелочных страстишек? Все ли помыслы наших людей направлены только к имаму? Сердца готовьте! Очищайте их от всего земного. Вы поняли?
Слова Хасана произвели на его соратников страшное впечатление. Под взглядом жёлтых глаз, в которых, кажется, и впрямь не было ничего земного, они почувствовали себя полными ничтожествами. Но каждый знал – они перед лицом такого величия, какого нет нигде на земле. Они были угнетены и счастливы одновременно.
Наконец Бузургумид решился спросить:
– Значит, халиф ал-Мустансир не был имамом?
– Плохой вопрос. Какое тебе дело до того, кем был человек, которого больше нет?
– А халиф Мустали?
– Мустали – не имам. Вы не о том спрашиваете. Зачем гадать, кто может быть скрытым имамом? Он из рода Али – это известно. Он подчинит себе весь мир – это так же известно. Он придёт к нам. Больше некуда. А чьим сыном он будет. Аллах знает об этом лучше.
* * *
Всё было не так, как представлял себе Рашид. Теперь он понял главное: дело не в доктрине Хасана, дело в нём самом. Этот человек обладал потрясающей способностью к подчинению чужой воли. Он был живым воплощением неземной власти. Только в этом и заключалось объяснение его невероятных дел. И всё-таки Рашид спросил о том, о чём собирался:
– А вот доктрина «талима», которую вы, повелитель, гениально усовершенствовали. Если честно, я не смог в ней разобраться. Не могли бы вы объяснить?
– Талима. Ты не очень устал, летописец?
– Рядом с вами никто не чувствует усталости.
– А потом падают замертво.
Рашид содрогнулся. Хасан неторопливо начал:
– Скажи мне, нуждается ли человек в учителе, для того, чтобы познать Бога? Либо нуждается, либо нет. Ведь так?
– Бесспорно.
– Предположим, человек считает, что учитель ему не нужен. Тогда он не должен считать, что его суждения лучше других суждений.
– Почему? Мудрый прав, а глупый ошибается.
– Но ведь если ты считаешь, что учитель не нужен, значит, и сам ты не должен учить. А если ты отрицаешь чужие суждения, значит ты учишь. Как же можно отрицать роль авторитета и тут же утверждать эту роль в собственном лице?
– Значит, учитель нужен? – робко предположил Рашид.
– Да. Нужен авторитетный учитель. Учение суннитов совершенно несуразное. Они полагают, что община Мухаммада никогда не может впасть в ошибку – умма не ошибается. Сунниты вынуждены передавать истину через множество людей. Но любой из этих людей может быть отъявленным еретиком или попросту глупцом. А, собравшись все вместе, еретики и глупцы превращаются во вселенский разум?
– Да, да, я понимаю, – затараторил Рашид. – Множественность указывает на ложность. Должен существовать единственный и неповторимый авторитет – источник истины. Это имам.
– Верно. Либо учитель должен быть авторитетным, либо сойдёт любой учитель. Но если любой, тогда почему не я сам? А если я сам могу быть собственным учителем, значит учитель не нужен. Это понимают все шииты. Но шииты-днунадесятники думают, что они уже ответили на вопрос, а между тем, они всего лишь его поставили. Как доказать авторитетность учителя? Мы не можем этого сделать, если наше доказательство не опирается ещё на какой-нибудь авторитет, но его авторитетность опять же придётся доказывать. Значит, мы так и не обретём учителя. В итоге шииты оказываются в таком же затруднении, как и сунниты.
– Дальше мой разум не может идти, – Рашид беспомощно хлопал глазами.
– А дальше ничей разум идти не в состоянии. Дальше должна идти воля. Имам сам является своим доказательством. Сама природа его притязаний является доказательством. Мой имам, единственный, кто осмелился заявить, что является собственным доказательством, поэтому его должны признать все мусульмане.
– Но Мустали тоже заявляет.
– Что он заявляет? Его улемы заявляют. А они погрязли в спорах. У них нет единства. Между тем, лишь единство является доказательством истины, которая опирается на уникальный и непосредственный авторитет имама. Я создал единство. Я, Хасан ас-Саббах, только я имею право говорить от лица имама.
– Значит, в познании имама разум бессилен?
– Не так. Как же ты познаешь подлинность моих слов, если не будешь использовать разум? Главную роль во взаимоотношениях имама и разума играет диалектика. Без разума имам не постижим. Без имама выводы разума бесполезны. Без разума имам остаётся недоказанным, без имама разум оказывается бессильным. Но вот разум, а вот имам. Вместе он неуязвимы.
* * *
В своём поиске окончательного решения всех религиозных вопросов Хасан предпринял ужасающий, отчаянный прыжок. Он знал, что его бескомпромиссный скептицизм, выискивающий ошибки в собственных абстрактных построениях, может привести человека к безумному отрицанию всего на свете. Но он презирал полумеры, его не интересовали полуистины. Он не собирался делать «ещё один шаг вперёд». Ему нужен был только последний шаг – решительный и бесповоротный. Это было всепоглощающее сосредоточение только на окончательных истинах. Всю свою душу он вложил в абсолютное, универсальное обоснование авторитета имама. Он шёл к обоснованию, которое выходило бы за пределы любых соображений опыта и истории.
Его обвиняли в беспредельном стремлении к самоутверждению. Они никогда не понимали, что это и есть стремление к самоотрицанию, самоуничтожению. А он понимал и был готов. Хасан – это всё. Значит, Хасан – ничто. Он понимал и не боялся.
Пророк Мухаммад. Какой смысл говорить о пророке, если не имеешь ни малейшего представления о Боге, пророком которого он является? А наши понятия о Боге – набор бессмысленных слов, пока он не является через пророка. Но как признать пророка, если он давно умер, и у нас нет с ним прямых контактов? Только живой (!) имам может восполнить эту логическую необходимость. Вот только имам молчит. Да, молчит. Хасан презирал любой самообман. Молчание есть молчание и ничего больше. Где он, этот имам? И тогда приходит ненависть к сокрытому и молчащему. А потом страх, потому что очень уж на многое посягнул.
Словно откуда-то от подножия высочайшей горы донёсся голос Рашида:
– Весь мир полон легендами о вашей библиотеке, но никто её не видел.
– Библиотека. – Хасан словно проснулся. – Ты увидишь её.
В доме Хасана было несколько комнат. Библиотеку он расположил там, где когда-то была женская половина. Книги сверху до низу закрывали собой большую стену.
– То, что собрал за 30 лет, – равнодушно сказал Хасан.
Рашид обомлел. Никогда в своей жизни он не видел столько книг. Даже в домах далеко не самых бедный мудрецов было лишь по несколько фалиантов, а здесь их сотни. Жизни не хватит, чтобы прочитать все. Или надо заниматься только этим.
– Повелитель, вы прочитали все эти книги? – восторженно спросил Рашид.
– Да, конечно, – недовольно побурчал Хасан. – Иные – по несколько раз.
Ему было больно вспоминать про свою страсть к наукам. Что дали ему книги? Что в них толку, если главный вопрос так и не решён? Он может считать себя одним из самых образованных людей в мире, но это ничего не значит и ничего не стоит. Хасан стал перечислять книги, словно предавших его друзей:
– Вот Аль Хорезми. Ему принадлежит описание всей обитаемой части мира, основанное на географии Птолемея. Но это ерунда. Зачем нам знать про мир, который ещё не завоёван? Всё равно что считать персики в саду у соседа. Интереснее его работы по математике.
– Говорят, Аль Хорезми изобрёл арабские цифры?
– Нет, это индийские цифры. Аль Хорезми их только заимствовал. А вот квадратные уравнения никто до него решать не умел. Это ценно. В астрономии он мало что открыл, однако, сделал нечто весьма полезное – составил для халифа аль-Мамуна свод нескольких индийских астрономических таблиц, известный под названием Синд Хинд. Вот она, эта книга. А вот «Звёздный канон» Абу Рейхана Беруни.
Рашид продолжал расплываться в блаженной улыбке:
– Я слышал про эту книгу, мечтал её найти, да где уж. Говорят, Абу Рейхан намекает на то, что земля вращается вокруг солнца.
– То же мне открытие. Индусы за несколько столетий до Беруни знали, что земля вращается вокруг своей оси и вокруг солнца. Но это пустое знание. Оно ничего не даёт.
– А книги индусов у вас есть?
– Нет. Зачем? Арабы выжали из индусов всё, что нужно. Но у индусов нет ни слова о том, что Аллах желает от нас.
– Говорят, погрузившийся в море знания, не жаждет берега.
– Так говорят глупцы. Мы все должны стремиться к берегу, ибо наш берег – Аллах. А имам – путь к Аллаху. Познать имама – единственное к чему надо стремиться.
– Но разве математика поможет нам в этом? Здесь у вас есть замечательные книги знаменитых математиков – ибн ас-Салиха и ибн ас-Саффара. Человек не может считать себя мудрым, если не знает их книг, но разве они пишут об имаме?
– А ты читал эти книги?
– Пытался. Понял, конечно, не много.
– В этом всё и дело. Знаешь ли ты что есть алгебра?
– По-своему представляю, но затрудняюсь выразить.
Хасан усмехнулся и взял с полки небольшую книгу. Рашид прочёл на обложке: «Омар Хайям. Трактат о доказательствах». Хасан с неожиданной для него назидательностью школьного учителя заговорил:
– Вот, что пишет Хайям: «Искусство алгебры есть научное искусство, предмет которого составляет абсолютное число и неизмеримые величины, являющиеся неизвестными, но отнесённые к какой-нибудь известной вещи, по которой их можно определить. Эта вещь есть количество или отношение». Ты понял, что это значит?
Рашид беспомощно помотал головой.
– Но как же можно говорить про имама, не понимая простейшего? Скажи мне, имам является неизвестной величиной?
– Так, должно быть.
– Но является ли он величиной измеримой?
– Это доступно лишь повелителю.
– Это никому не может быть доступно.
Хасан поставил на полку «Трактат о доказательствах» и взял в руки другую книгу. Он смотрел на неё, не раскрывая.
– Самая ценная работа Омара Хайяма: «Толкование трудностей во введениях к Эвклиду». Если бы ты мог понять, о чём пишет здесь Хайям. Этот человек – завоеватель нового царствия разума. Его мысль поднялась до высот, казалось бы, совершенно недоступных человеческой мысли. Он фактически стёр грань, отделявшую иррациональные величины от числа. Есть величины, про которые можно доподлинно сказать, что они существуют, это доказано со всей неопровержимостью. До определённого предела их можно даже выражать и записывать, но невозможно выразить целиком. Невозможно в принципе, это совершенно не зависит от нашего искусства. Наступает предел, после которого каждый новый знак стоит кровавых слёз, но окончательное выражение остаётся по-прежнему недоступным. Таков и есть скрытый имам. Мы должны стремиться к нему, мы обязаны пытаться его познать, но мы никогда его не достигнем и не познаем. В определённый момент язык человеческих слов становится совершенно бессмысленным и бесполезным, дальше ты можешь двигаться, выражая плоды своего познания на языке алгебры, но и этот язык в своё время становится столь же бессилен. Тогда алгебра уже не нужна. Как ты думаешь, Рашид, что тогда нужно?
– Тогда нужен Хасан ас-Саббах.
– Правильный ответ. Но совершенно бесполезный.
Рашиду стало не по себе. Он почувствовал, что надо хоть о чём-нибудь спросить:
– Говорят, что Омар Хайям был вашим другом?
– Никогда. Я в глаза не видел этого рифмоплёта и пьяницу. Не знаю даже, жив ли он теперь. Если подох – не велика потеря.
Хасан сел в кресло. Невозможно было понять, спит он или бодрствует. Пока повелитель находился в таком состоянии, Рашид не решался даже рассматривать книги. Казалось, прошла вечность, когда летописец услышал тихий шипящий голос Хасана:
– Ты покинешь Аламут сегодня до заката солнца.
– Аламут в осаде, мой повелитель. Впрочем, я пройду через сельджуков. Клянусь, не скажу им ни слова о том, что видел и слышал в Аламуте.
– Ты можешь рассказывать им всё, что захочешь. Сельджуки, если говорить языком математики – «величина, стремящаяся к нулю». Они достойны внимания не более, чем назойливые мухи. А в Аламуте, как ты заметил, нет мух. И никогда не будет. Ты напишешь мою биографию?
– Да, повелитель, напишу. И буду как о высшей чести просить о том, чтобы поднести вам свой скромный труд.
– Ты никогда не поднесёшь мне свой труд. Однако, трудись. Двигайся. Не застывай. Теперь всё. Иди.
* * *
Хасан знал, что этой ночью умрёт. Боль во чреве совершенно оставила его – верный признак того, что смерть на пороге.
Последние годы прошли в непрерывных боях с сельджуками. Новый султан Мухаммад был неутомим в походах против крепостей измаилитов. Это была непрерывная цепь осад и приступов. Он теряли одни крепости и тут же захватывали новые, потом отбивали старые и тогда новые попадали в осаду – так до бесконечности. Вся эта возня интересовала Хасана очень мало. Он не хотел даже убивать султана, сказав своим: «Султан Мухаммад уже взвешен на весах и найден весьма лёгким». Франки, крепко обосновавшиеся в Палестине и Сирии, были окончательным приговором сельджукам. Да и фатимидскому халифату тоже. Всё это рухнет, а горная империя, созданная Хасаном, устоит. Это было ясно и просто. Но это не имело больше значения.
Хасан знал, что дело всей его жизни проиграно. Проиграно окончательно и бесповоротно. Ему наследует Бузургумид – бесстрашный воин, талантливый полководец, хороший администратор. Но не более того. Бузургумид не унаследует у Хасана его стремление к истине, к познанию имама, к служению высшему идеалу. Этот полководец, как, впрочем, и все, кто ему наследует, будут думать лишь о сохранности своей власти над Аламутом, уже не зная, зачем это надо. Аламут устоит, но превратится в мёртвый памятник самому себе.
Бузургумид ещё хорош, он многое впитал от Хасана, пусть и не осознанно. Но даже он был величиной значимой лишь до тех пор, пока стоял за Хасаном, как ноль за единицей. А на смену ему придут в Аламут правители совершенно ничтожные, не помышляющие ни о чём, кроме власти и наслаждений.
Впрочем, глупо жалеть о том, что у него нет настоящего наследника. Что бы он ему передал? Свою пустоту и отчаяние? Своё духовное поражение? Стремление к истине? Ну да. Скрытый имам – логическая необходимость. Но его нет. Сейчас, когда на пороге смерти страх перед непознанным Махди прошёл, Хасан вдруг понял, что Махди нет. Значит и логики нет. И математики нет. Истины просто не существует.
Хасан взял в руки «Новый завет» и начал его листать.
– Читал ли ты эту книгу, сынок? Ты ведь не любил читать.
– Любил. Ты не знал об этом, отец. Я читал не те книги, которые задавали учителя, и они докладывали тебе о моих скромных успехах. А я читал. И эту книгу – тоже.
– Что же ты ценил в этой жизни, сынок?
– Вино и книги, – с лёгкой иронией улыбнулся сын. – Только вино и книги согревали мою душу.
– Но душу надо закалять, а не согревать.
– Если не согреешь – не закалишь. Отец, у тебя мало времени. Почитай внимательно книгу, которую держишь в руках. Если сможешь согреть свою душу – будешь вооружён. Тебе предстоит страшный бой. Последний и самый страшный в твоей жизни.
Слова сына про предстоящий бой Хасан пропустил мимо ушей, но совету решил последовать.
Пилат спросил Христа: «Что есть истина?». Но ведь Христос не ответил. Впрочем, кажется, тут где-то было. Вот. Христос говорит: «Я есть истина». Значит, истина есть Христос? Но это ничего не объясняет. Предположим, Христос – Бог. Значит Бог есть истина? Но Бог не доступен пониманию. Всё опять пошло по кругу.
И тут в его сознании вспыхнули слова апостола Иоанна, прочитанные ещё вчера: «Бог есть любовь». Христос есть истина. Христос есть Бог. Бог есть любовь. Значит!!! Истина есть любовь. Это было простое и бесконечно прекрасное уравнение. Истина наконец открылась ему.
Так вот почему сын заговорил с ним. Хасан никого и никогда не любил. Но искра любви тлела в нём, не разгораясь. Эта искра напоминала о себе болью, которую он испытывал, когда вспоминал про сына. Сын был единственным человеком, которого он мог бы, наверное, полюбить. Вот в чём была связь между скрытым имамом и сыном. Истина могла открыться ему через любовь к сыну.
Хасан почувствовал, что очень любит сына, который даже на том свете не забыл про отца. А сын любил его всегда. И теперь их любовь преодолела границы миров.
В тот момент, когда Хасан осознал это, перед ним разверзлась чёрная бездна. Это не было видением или образом. Может быть, бездна просто разверзлась в его душе. Но голос он услышал отчётливо:
– Ты искал меня и нашёл.
– Скрытый имам? Махди? Решил, наконец, заговорить? Но ты мне больше не нужен.
– А кто тебя спрашивает, дурак, о том что тебе нужно? Ты отдал мне всю свою душу. Теперь твоя душа принадлежит мне.
– Иблис [10]10
Иблис – в исламской традиции – дьявол.
[Закрыть]? Ты и есть – Махди?
– Какой же ты дурак, Хасан. Я есть вечная смерть. Истины и жизни больше не существует. Быстро к ноге, ничтожество!
– Истина существует. Это Христос, – неожиданно для себя сказал Хасан, и его сердце наполнилось тихой радостью, какой он не испытывал никогда в жизни. Сразу же рядом с ним (а, может быть, в его душе) появился мирный Свет – добрый и ласковый. Со стороны Света он не слышал никакого голоса, но ощущал, что Свет так же призывает его к себе, как и тьма.
– Не смеши меня, – язвительно усмехнулся Иблис, хотя голос его прозвучал уже не столь уверенно. – Кровавый маньяк, никого в своей жизни не любивший, вдруг обратился ко Христу. Это не твоё, Хасан.
– Я любил истину и пытался ей служить.
– Ты не любил истину. Ты её страстно желал. Это разные вещи. А служил ты только собственной гордыне. Значит, ты мой.
– Что же ты не открыл себя раньше?
– С такими путаниками, как ты, лучше не действовать открыто. Стал бы ты служить «скрытому имаму», если бы знал, что он – враг Аллаха?
– Ни за что.
– Вот именно. Я и сейчас не явился бы тебе, если бы ты не стал совать свой нос в совершенно ненужную тебе книгу. Успели бы ещё встретиться после твой смерти. А при жизни ты, и не зная меня, всё равно служил мне – скрытому и таинственному, всё отрицающему, не признающему над собой никакой власти. Или не понял до сих пор – ты мне подобен!
– Я не твой.
– Чей же ты?
– Ничей.
– Дурак. Всякий, кто считает, что он – ничей, на самом деле – мой.
Хасан понял, что полемика с этим существом ни к чему не приведёт. От него не прикроешься словами. Время диспутов закончилось. Пришло время выбирать.
Свет манил к себе, но не уговаривал и ничего не требовал, в отличие от Тьмы. Хасан понимал, что достаточно ответить Свету внутренним согласием, просто выбрать Его, и Тьма тот час отступит. Но это оказалось не так просто. Свет был теперь любимым, но по-прежнему чужим, что-то в нём пугало Хасана и очень сильно отталкивало. Тьма была ненавистной, но, как ни странно, весьма родственной, влекущей к себе. Хасан чувствовал, что выбрать Тьму гораздо проще – подобное тянется к подобному. Казалось, что он обречён, и всё-таки он понимал, что вопреки всей логике выбор у него есть. Он ещё не принял решение. А времени почти не осталось. Он не доживёт до рассвета.
Эпилог
После смерти Хасана ас-Саббаха прошло почти полтора века. Горное государство низаритов, выжившее во многочисленных бурях, теперь рушилось под ударами монголов. Воины хана Хулагу брали крепость за крепостью, им покорилось уже около ста низаритских твердынь. Аламут выдержал многолетнюю осаду, но в конечном итоге сдался.
Персидский историк Ата Малик Джувайни был потрясён, когда ему рассказали, что в каждой низаритской крепости монголы находят богатую библиотеку. Неужели эти дикие фанатики, наркоманы-убийцы, которых ненавидит весь мир, были на самом деле книжниками-мудрецами? Кем же были эти проклятые ассассины, если не только их вожди, но даже коменданты самых незначительных крепостей никак не могли обходиться без хороших библиотек? Что это были за люди? А не важно! Главное, что они – были. И никогда их больше не будет.
И всё-таки Джувайни не смог удержаться от соблазна и, пользуясь хорошими отношениями с монголами, отбыл к осаждённому Аламуту в надежде, что застанет крепость ещё не разрушенной и сможет ознакомиться с аламутской библиотекой.
Джувайни проторчал под стенами Аламута несколько месяцев и вот, наконец, низариты сдали свою твердыню. Аламут поразил учёного перса. Большие пространства крепости создавали впечатление самодостаточного мира. Роскошные оштукатуренные здания. витые лестницы. почему бы и не провести здесь всю жизнь, если есть хорошая библиотека?
А вот келья, где некогда жил Хасан ас-Саббах. Вряд ли здесь что-то изменилось с его времён. Переступив порог хасанова жилища, Джувайни был вторично поражён, на сей раз – суровым и мрачным аскетизмом этого помещения. Стены грубого камня, никакой отделки, полное отсутствие украшений, минимум мебели и то довольно грубой. Похоже, последующие вожди низаритов жили уже не здесь, устроив в келье Хасана что-то вроде библиотеки с читальным залом. Да и кто бы кроме ас-Саббаха решился здесь жить? Какой контраст с общим аламутским великолепием. А ведь Хасан ас-Саббах 35 лет не покидал эту келью, не желая видеть не только окружающего мира, но даже и самого Аламута вне своей конуры.
Джувайни почувствовал, что душу его сжал зловещий ужас от прикосновения к чему-то непостижимому и запредельному. Вот комната с книгами. Огромное количество прекрасных фолиантов. Благоговевший перед знаниями перс в любой другой ситуации набросился бы на книги и листал бы их часами, а здесь было ещё интереснее – он мог взять себе любое количество этих книг. Однако, ноги его словно приросли к полу, он стоял перед книгами и боялся приблизиться, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться к ним.
Этих книг касались руки великого Хасана ас-Саббаха. Великого?! Омерзительный паук, боящийся солнечного света, забившийся в каменную щель и раскинувший на полмира гнусную паутину убийств! Что в нём великого? Эти мысли воплем вырвались из души Джувайни. И в тот же момент он почувствовал, что сам он – никто перед таким человеком, как Хасан ас-Саббах. Замерев перед непостижимой загадкой этой грандиозной личности, оставалось только брызгать слюной в бессильной злобе. Это мелочно и недостойно мудреца – у Джувайни хватило честности и смелости вынести приговор самому себе. Он подумал о том, что надо бы всё-таки посмотреть книги, но в этот момент в комнату вошёл монгольский военачальник. Суровое и тупое лицо этого не знавшего сомнений человека вывело Джувайни из оцепенения.
– Нашёл что-нибудь интересное? – спросил монгол.
– Ничего особенного. Можно всё сжечь.
Монголы приступили к исполнению чрезвычайно сложной задачи – сносу крепости Аламут.
* * *
В горной деревне Андрея раздражало теперь всё, что он видел вокруг себя – и эта пыль на дороге, и эти маленькие аккуратные домики, и эти горы вокруг. Не радовали больше благородные и доброжелательные лица крестьян, их плавная и переливчатая речь скребла по душе напильником. Халаты, чалмы, паранджи – всё выводило из себя. Как его достал весь этот восточный колорит, первоначально приводивший в восторг. Про ислам ему даже думать было больно – объелся до отрыжки. И в Каабу Христа на последнюю службу он не пошёл – всё здесь было чужим, не на него рассчитанным. Экзотика восхищает недолго. Вымотал его этот отпуск. Пора в Европу. А его Европа теперь в Африке. Сиверцев горько усмехнулся.
Встав перед иконой, он, как тамплиер в походе, вместо обедни 13 раз прочитал «Отче наш». Казалось, молитва дерёт горло – сухая и жёсткая. И всё-таки стало легче. Он постарался собрать мысли в кучу.
Во всём виноват ас-Саббах. Даже ночами он слышал теперь это змеиное шипение: «Хас-с-с-с-сан». Нельзя безнаказанно прикасаться к памяти таких людей. Да, безнаказанно нельзя, а вообще – надо, если мы хотим хоть чем-то быть в этом мире.
Хорошо бы закрыть глаза и сказать себе, что больше не существует ни шиитов с суннитами, ни суфиев с дервишами, ни измаилитов с низаритами, но мир от этого не изменится. Мир переполнен исламом и от этого никуда не денешься. В этом мире нет отдыха, уюта, комфорта, кто ищет их – гоняется за миражами. На земле невозможно «устроиться поудобнее». Здесь – непрерывная война, в первую очередь – война идей, порождающая все остальные войны.
Что такое его исламские изыскания? Переговоры с противником. Поиск перемирия. Стремление ко взаимному пониманию. Одновременно с поиском уязвимых мест. Куда денешься? Войну никто не отменял. Надо продолжать.
