Текст книги "Рыцари былого и грядущего. Том II(СИ)"

Автор книги: Сергей Катканов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 49 страниц)

Усама ибн Мункыз писал о франкских священниках и монахах: «Я был свидетелем сцены, преисполнившей моё сердце восторгом, но одновременно опечалившей его, ибо я не встречал у мусульман благочестивого рвения, подобного этому».

Мусульмане способны были оценить не только высокую религиозность, но и гуманизм христиан-победителей. Ибн-Джубайр в 1184 году свидетельствует о том, что крестьяне-мусульмане живут под властью христиан лучше, чем под властью мусульманских правителей.

Как видим, дикий, варварский лозунг «Крещение или смерть» был забыт и в первую очередь – благодаря тамплиерам. Для Ордена Храма Святая Земля стала родным домом, а в собственном доме кровопусканий не устраивают, хотя и чистят его, не останавливаясь ни перед чем. Тамплиеры вросли в Святую Землю не ради истребления ислама, а ради защиты христианства. И мусульмане были для них врагами лишь когда нападали, а во всех остальных случаях – соседями. И благородство тамплиеров по отношению к соседям едва ли не вошло в поговорку. У мусульман.

Ибн аль-Асир писал, что мусульмане просили у тамплиеров гарантий для выполнения соглашений: «Рыцари были благочестивыми людьми, которые засвидетельствовали свою верность данному слову». Но более всего потрясло Андрея то, что сам Саладин обратился к тамплиерам и попросил гарантий исполнения договорённостей, достигнутых с франками. Это произошло всего через 4 года после Хаттина, когда Саладин обезглавил 230 пленных тамплиеров и поклялся «избавить землю от этих исчадий ада». Да, Саладин ненавидел тамплиеров, понимая, что они являют собой главное препятствие осуществлению его глобального замысла освобождения Палестины от крестоносцев. Но стоило ему понять, что «окончательное решение христианского вопроса» отодвигается на неопределённое время, как тут же стало очевидно – ни с кем из крестоносцев, кроме тамплиеров, ни о чём толком договориться невозможно, и если он не хочет хаоса на Святой Земле – нужны гарантии тамплиеров.

Тамплиерскими гарантиями не случайно так дорожили, их слово было самой надёжной печатью, скреплявшей договора между христианами и мусульманами. Например, в 1167 году король Иерусалима Амори решил заключить союз с фатимидским халифом Каира. Этот союз был направлен против всё возрастающей мощи Нуреддина. От имени христиан в Каир отправились два посла: граф Гуго Цезарийский и тамплиер Жоффруа Фуше, командор Иерусалимского королевства. Конечно, королевское посольство легко могло обойтись и без представителя Ордена, но присутствие среди послов высокопоставленного храмовника было условием халифа. Как оказалось, халиф был прав. Вскоре политическая ситуация изменилась, и король Амори начал подготовку экспедиции, направленной против недавнего союзника – фитимидского халифа. У короля, как видим, не было друзей, у него были интересы. Не так мыслил великий магистр Ордена Храма Бертран де Бланшфор. Магистр заявил, что Орден не последует за королём, поскольку тамплиеры полагают несправедливым «вести войну против нашего договора о союзе и нашей клятвы с халифом, который был нашим другом и доверял нашему обещанию».

Вот из таких ситуаций и выросли бессмертные сплетни о том, что тамплиеры предали христианство и вступили в сговор с неверными. А они всего лишь вели себя честно и не предавали никого и никогда. Ещё они были реальными политиками и прекрасно понимали, что христианские государства на Святой Земле могут выжить только играя на противоречиях между мусульманскими правителями. Своим примером храмовники постоянно доказывали, что честность и политическая прагматичность – отнюдь не взаимоисключающие понятия.

Может, конечно, показаться удивительной такая религиозная война, когда христиане в союзе с мусульманскими сражаются против других мусульман. Может быть, это уже не была война за веру? Короли и султаны, графы и эмиры просто делили власть, ни сколько при этом не руководствуясь религиозными убеждениями? Отчасти, может быть, так и было, потому что в жизни всё перемешано. Христианские правители на Святой Земле были людьми очень разными, и многие из них в большой степени руководствовались политическими, а не религиозными соображениями. Но к Ордену Храма это вряд ли относится в сколько-нибудь значительной степени. Количество примеров религиозной воодушевлённости тамплиеров столь огромно, что невозможно предположить, будто для них христианские идеалы значили меньше, чем борьба за власть. Сиверцев хорошо помнил свои исследования религиозной составляющей Ордена и никогда бы не поверил, что тамплиерам стало безразлично, какой веры придерживаются их союзники – лишь бы помогали.

Но ведь заключали же тамплиеры союзы с мусульманами, и хранили верность этим союзам, полагая при этом, что сохраняют верность Христу. Это как? А это, можно сказать, новое религиозное мышление, принципиально отличное от мышления первого похода. Тамплиеры теперь знали, что ислам – хоть и несовершенная религия и абсолютно неприемлемая для христиан, но это всё же не язычество, и мусульмане – не враги Бога, а люди, которые служат Богу ненадлежаще, но всё же служат именно Ему – Единому Богу Вседержителю. Военно-политические союзы с носителями чистого монотеизма возможны, это не измена Христу, уже хотя бы потому, что мусульмане весьма почитают Иисуса, хоть и на свой манер. Тамплиеры вели религиозную войну не ради истребления ислама, а для защиты христианства. Тамплиеры де-факто признали за исламом право на существование здесь, в Палестине. Они не признавали за мусульманами лишь права на истребление христиан. Тамплиеры готовы были дружить с мусульманами, которые так же признавали де-факто христианское присутствие в Святой Земле. Тамплиеры как бы говорили своим друзьям-мусульманам: это наша с вами общая земля – христианская и мусульманская.

Самым величественным выражением этого христианско-мусульманского союза Палестины была битва под Ла-Форби 17 октября 1244 года.

Монголы привели в движение полмира. Орды Чингисхана, разгромив Хорезм, вызвали великий исход хорезмийцев. Последние, оставшись без родины, но по-прежнему являя собой страшную и огромную вооружённую силу, хлынули в Месопотамию, Сирию, Палестину, сметая всё на своём пути и убивая всех подряд – и мусульман, и христиан. 23 августа 1244 года хорезмийцы отбили у крестоносцев Иеруалим.

Египетский султан решил использовать ситуацию к своей выгоде и вступил в сговор с хорезмийцами, желая их руками разделаться и с непокорными мусульманскими правителями Сирии, и с крестоносцами заодно. Тогда крестоносцы вступили в союз с султанами Дамаска и Хомса, составив мощную коалицию. С сирийскими мусульманами объединились все франкские силы крестоносных государств: рыцари из Иерусалима, Триполи, Антиохии, Кипра и все военно-монашеские Ордена: тамплиеры, госпитальеры, тевтонцы и рыцари святого Лазаря.

Тамплиеры, наконец, сражались плечом к плечу со своими давними друзьями – мусульманами Дамаска. Вполне понятен пафос этого союза: «Это наша с вами земля. Это земля христиан и мусульман. И вот на нашу землю вторглись дикие орды, которые режут всех подряд. Хорезмийцам нет дела до Бога, до веры, они несут только смерть и разрушение. И мы должны во имя Христа и во славу Аллаха отстоять нашу общую землю».

Произошло чудо – боевые кличи «Деус вульт» и «Аллах акбар» неслись теперь из одного стана. Эти кличи сливались, означая теперь одно.

В битве под Ла-Форби франко-сирийская коалиция потерпела страшное поражение. Летописец крестоносцев писал: «Дамасский султан и султан Хомса сразились первыми. Они столкнулись с врагами – сарацины против сарацин. Они нисколько не щадили друг друга, как если бы не были одной веры. Довольно там было добрых ударов и великих подвигов со стороны Дамаска и Хомса, но они потеряли много своих людей и были побеждены. В битве остались одни христиане».

Христиане так же сражались с невероятной стойкостью и были не столько разбиты, сколько уничтожены. Боевые потери тамплиеров составили 90 % личного состава.

И всё-таки это была славная битва! Орден и Дамаск плечом к плечу против диких хорезмийцев и отморозков мамелюков из Египта! Египет был уже не фатимидский, а мамелюкский, воины-рабы, захватив в Каире власть, сражались с христианами на истребление, им не нужен был мир, война была для мамелюков единственным способом существования. Христианско-мусульманская партия стабильности сражалась с партией разрушения. Дамаск и Хомс против Каира и Хорезма «как если бы они не были одной веры» – справедливо заметил летописец-франк. А как восхищается наш франк «добрыми ударами и великими подвигами» славных союзников-мусульман! Кажется, именно в этот момент была достигнута главная цель крестовых походов – возвышенно-героический союз двух цивилизаций.

Ла-Форби надо помнить вечно. Но про Ла-Форби забыли.

Буквально через несколько лет грянул седьмой крестовый поход, возглавляемый королём Франции Людовиком IX. Это был классический крестоносец, то есть склонный вести себя в Святой Земле, как слон в посудной лавке. Храбрый, порывистый, исполненный самых возвышенных чувств, Людовик ничего не желал понимать в деталях хрупкого механизма равновесия между крестоносцами и мусульманами, над созданием которого неустанно трудились тамплиеры. У Людовика, который прибыл в Святую Землю сражаться, то есть истреблять мусульман, совершенно не укладывалось в голове, как это тамплиеры могут о чём-то договариваться с мусульманами, да ещё у него за спиной.

Может быть и правда нелегко было понять, почему великий магистр Ордена Храма Гийом де Соннак поддерживает хорошие отношения если не с султаном Каира, то во всяком случае с его эмирами, то есть с врагами. Де Соннак между тем плёл дипломатическую паутину, завязывая с султаном переговоры, которые могли подарить крестоносным государствам, балансировавшим на грани полного истребления, хоть какую-то передышку. Не бывает войны без переговоров с врагами, если, конечно, противники – не тупые быки, с глазами, налитыми кровью. Впрочем, де Соннака обвиняли не только в переговорах, но и в дружбе с султаном, и даже более того – в том, что магистр и султан породнились, став кровными братьями. Один крестоносный хронист так и писал: «Магистр Ордена Храма и султан Египта совместно заключили столь добрый мир, что оба велели отворить себе в чашу кровь». Речь тут идёт о ритуале символического «братания» через смешение крови.

Переговоры между магистром и султаном привели короля Людовика в гнев. Король велел передать де Соннаку «дабы тот отныне не был столь дерзок, чтобы принимать просьбы султана Вавилона без особого повеления короля или вести с сарацинами обсуждение того, что касается короля Франции и его баронов».

Что тут скажешь? Во-первых, Людовик настолько мало понимал в делах Востока, что даже не осознавал разницы между древним Вавилоном и современным Каиром, что, впрочем было обычно для европейцев того времени, но только не для тамплиеров, которые чувствовали себя в политической географии Востока, как рыба в воде. Во-вторых, не вполне понятно, с чего это король Франции считал дела Египта и Палестины своими делами, как будто это были Нормандия и Шампань. Король был на Востоке пришельцем и чужаком, а тамплиеры у себя дома регулировали отношения с соседями, так что, по совести, их нельзя было упрекнуть в посягательстве на королевскую компетенцию. В-третьих, магистр де Соннак вовсе не имел ввиду что-либо решать без короля, полагая подготовить переговоры и сделать королю подарок в виде уже установленных контактов. В-четвёртых, обвинить магистра в дружбе с султаном могли только западные европейцы, совершенно не понимающие, что Восток – мир иных представлений, и под дружбой здесь понимают совсем не то, что на Западе, легко награждая партнёров самыми возвышенными эпитетами, которые в реальности мало что значат. И, в-пятых, что касается «кровного родства» султана и магистра. Это то, что мы называем легендой, а лучше бы назвать просто сплетней – болтать можно всё что угодно. А даже если это и было правдой, речь скорее всего шла о принятых на Востоке политических ритуалах, о некоторых правилах придворного этикета, реальное содержание и последствия соблюдения которых были совершенно непонятны людям Запада, но вполне доступны тамплиерам, которые хорошо чувствовали грань, которую никогда нельзя переступать в отношениях с мусульманами.

По всему выходит, что король вел себе совершенно как ребёнок, возомнивший, что может учить жизни взрослого человека, а магистр вынужден был ему подыгрывать, так что венценосному политическому младенцу понравилось изображать из себя «владыку Востока».

Вскоре на смену де Соннаку пришёл новый великий магистр Ордена Храма Рено де Вишье. Конфликт между королём и Орденом был заново воспроизведён с удивительной точностью. Маршал Ордена Храма Гуго де Жуи провёл с султаном Дамаска переговоры по достаточно частному вопросу, до которого королю и дела быть не должно. Речь шла об уступке не столь уж значительного земельного участка, на половину которого претендовал султан Дамаска. Маршал де Жуи урегулировал вопрос, подготовил текст договора и вместе с одним из дамасских эмиров направился к королю, чтобы представить договор на утверждение. Орден повёл себя по отношению к королю вполне корректно, оставив за венценосным крестоносцем право окончательного решения, лишь подготовив текст договора заранее – обычная практика управления, когда черновую работу делают до того, как представить проект договора первому лицу. Но король опять раскапризничался, как ребёнок, сильно обидевшись на тамплиеров, которые вечно всё решают без него. На сей раз королю захотелось не только грубо одёрнуть, но и унизить храмовников. Он посадил перед собой магистра де Вишье и эмира из Дамаска, сказав: «Магистр, скажите послу султана, что он вынудил вас заключить с ним договор, не сказав мне, и поэтому вы снимаете с себя все свои обещания». Король вообще не вникал в текст договора и вряд ли мог бы сказать что-то вразумительное относительно его содержания, он просто не устоял перед мелочным желанием продемонстрировать свою власть. Магистр мог бы сам унизить короля, и ничего бы ему король за это не сделал, но Рено де Вишье поступил по-христиански, не желая подрывать авторитет королевской власти, и решил лучше сам пережить незаслуженное унижение. Магистр передал эмиру договор, сказав: «Я отдаю вам договор, который плохо составил, и это меня удручает». Тамплиеры, стоя на коленях, должны были принести публичное покаяние, а маршала де Жуи король изгнал из Святой Земли.

Можно представить себе, как позднее магистр говорил эмиру: «Не надо принимать всё это всерьёз. Пусть король и дальше думает, что всё здесь зависит от него, а наше соглашение мы реализуем чуть позже». Обычное дело. Некомпетентный начальник вмешивается в дела помощников-профессионалов. А потом подобные глупые истории порождали среди крестоносцев мифы о том, что предатели-тамплиеры снюхались с мусульманами, и эти мифы имеют хождение до настоящего времени.

Говорили, что во времена Фридриха II армией Дамаска командовал бывший тамплиер, сохранивший верность Христу. Этому тамплиеру была так же доверена опека над малолетним наследником. Умирающий султан Аль-Муаззам будто бы полагал, что верность тамплиера является лучшей гарантией независимости Дамаска от притязаний брата Аль-Муаззима, Аль-Камиля, правившего Египтом.

Правдивость этой истории вызывает большие сомнения. Даже если существовал некий франк, от корого много зависело в делах Дамаска, вряд ли это был тамплиер, максимум – рыцарь, некоторое время служивший вместе с тамплиерами, не принимая обетов. Но рождение мифа о тамплиере, который едва ли не командовал Дамаском, само по себе весьма примечательно.

Дружелюбие мусульманского Дамаска к христианам было общеизвестно. Ещё со времён Иоанна Дамаскина христиане могли претендовать в этом городе на весьма высокое положение. Так же всем известна была вековая дружба между Орденом Храма и Дамаском. Дружба, скреплённая кровью на поле боя под Ла-Форби. Союз Ордена и Дамаска – великий союз. Если бы сегодня некие мусульмане и христиане решили объединиться ради общих религиозных целей (а таковые, безусловно, есть) они могли бы взять своим девизом слова: «Дамаск и Тампль».

Между мусульманами и палестинскими франками (в первую очередь – тамплиерами) существовало необычное джентльменское соглашение. Если они заключали перемирие, а с Запада вдруг шёл крестовый поход, палестинские франки имели право нарушить перемирие. Мусульмане как бы говорили рыцарям-соседям: «Мы хорошо понимаем, что вы не можете нести ответственность за действия ваших европейских единоверцев, и не поддержать их вы тоже не можете. У вас с нами – одна земля, у вас с ними – одна вера. Вера важнее». Это хороший пример политического благородства мусульман.

Дружеские связи между франками и мусульманами на Святой Земле ближе к финалу крестовых походов не только не слабели, но и напротив – крепли. Не прекращая смертельной схватки, они как-то совсем уж сроднились. Легендой стали добрые отношения с мусульманами великого магистра Ордена Храма Гийома де Боже.

С султаном Калауном де Боже связывала дружба, и это не сильно смущало латинскую аристократию Востока. В 1281 году, когда Калаун вёл с франками переговоры о возобновлении перемирия, против султана созрел заговор. Франки узнали об этом и предупредили султана.

Любопытный, кстати, момент – франки лучше самого султана знали, что творится у него при дворе. Орден Храма на Востоке довёл работу своей разведслужбы до такого уровня, какой Западной Европе и не снился. Де Боже располагал многочисленными осведомителями, в том числе в Каире. Основным был эмир Салах, занимавший при султанском дворе весьма высокое положение. Один хронист писал: «Сей эмир Салах имел обыкновение предупреждать магистра Храма на благо христиан, когда султан желал как-либо уязвить последних, и стоил он магистру хороших даров каждый год». Когда Калаун решил разорвать перемирие и напасть на Триполи, де Боже получил об этом информацию и предупредил власти Триполи.

Как видим, «дружба» де Боже с султаном Калауном носила характер несколько. восточный. Магистр мог дружить с мусульманами, но действовал всегда только на благо христиан. Да султан не сильно и обиделся на де Боже за то, что он попытался поломать его планы в отношении Триполи.

Правители Востока, бесконечно враждуя между собой, не просто терпели тамплиеров, но и очень в них нуждались, как в некой третьей силе, помогающей удерживать ситуацию в равновесии.

Был, например, такой случай. В 1285 году султан Калаун отказался вступать в переговоры с царём Армении Левоном II, когда тот желал заключить перемирие. Левон обратился к Ордену Храма. К султану пришёл командор тамплиеров Малой Армении с устным посланием от Левона и письмом от магистра Храма, где было прошение, чтобы послы Левона могли явиться ко двору султана. До этого армянских послов просто арестовывали и не давали ответа. Но раз уж просят сами тамплиеры.

Все эти тонкости, нюансы и хитросплетения восточной политики Ордена воспринимались на Западе с дубовой простотой и прямолинейностью: либо мы сражаемся, либо предаём христиан. Во время процесса против Ордена инквизиторы старательно пытались выудить из допрашиваемых доказательства того, что тамплиеры снюхались с сарацинами и предали христианство.

Гуго де Норсак, допрошенный 8 мая 1311 года, показал: «Часто разговаривали с сарацинами и Гийом де Боже, магистр Ордена, и брат Матье Дикарь. Они завязали большую дружбу с султаном и сарацинами и оный брат Матье вёл с ними разговоры, а брат Гийом содержал несколько сарацин на жаловании».

Пьер из Нобильяка, сержант Ордена, допрошенный 10 мая 1311 года, показал: «Оный брат Гийом де Боже водил большую дружбу с султаном и сарацинами, ибо иначе ему было бы невозможно за морем выжить со своим Орденом».

Бесхитростный сержант из Нобильяка явно понимал в реальной восточной политике больше, чем многомудрые европейские судьи Ордена. Подобные показания свидетельствуют лишь об одном – если бы не изощрённое лавирование и балансирование тамплиеров, остатки Иерусалимского королевства пали бы куда раньше. А о предательстве христианства и речи не шло. В игры с мусульманами тамплиеры никогда не заигрывались. Если, к примеру, Тевтонский Орден в Прибалтике преспокойно заключал союзы с язычниками против христиан, то никогда и ничего подобного не позволял себе Орден Храма на Святой Земле. Любые союзы тамплиеров с мусульманами всегда были направлены только на защиту христиан и никогда не шли им во вред. Тамплиеры никогда не приносили свои религиозные убеждения в жертву сиюминутным политическим выгодам. Политики вне религии для Ордена Храма вообще не существовало.

Главным результатом крестовых походов стало великое бракосочетание Запада и Востока. Встретившись в непримиримой вражде, две грандиозных и столь непохожих друг на друга цивилизации, не только познакомились, но и породнились.

Киплинг писал: «Запад есть Запад, Восток есть Восток, им никогда не сойтись». Но это не более чем миф, типичный для британского колониализма. Киплинг был прав лишь в одном – Запад и Восток принципиально различны, они находятся на противоположных полюсах, но это полюса одного процесса. Мужчина и женщина тоже принципиально различны, но ни для кого не тайна их взаимное притяжение, и вне этого притяжения не может существовать жизнь. Мужчина и женщина создают семью – самый естественный и самый важный союз на свете.

Таким же естественным и важным было состоявшееся на Святой Земле бракосочетание Запада и Востока. Вне этого великого союза земная цивилизация не может достичь своей полноты, она всегда будет оставаться однобокой и ущербной. А Орден Храма был ребёнком, родившимся от брака этих цивилизаций, от союза непримиримых, но вечно стремящихся друг к другу начал – западного и восточного.

Орден Храма, по природе своей западно-восточный, должен стать любимым ребёнком человечества, если оно хочет гармонии. Известно ведь, что, когда мать с отцом поссорятся, их лучше других примирит ребёнок, потому что каждый из родителей видит в ребёнке отражение Может ли Земля существовать без Ордена?

* * *

Шах уже третий день не мог прийти в себя – ходил мрачнее тучи, на вопросы отвечал коротко и отрывисто. Сиверцев, наконец, решил, что надо, поменьше церемонясь, все же попытаться вывести Шаха из ступора:

– Может быть, уже довольно, мой господин, заниматься самоедством? – спросил Андрей таким тоном, как будто Шах был его слугой.

– Самоедство? Шах мрачно поднял бровь. – Русские словечки. Такого я ещё не слышал. А ведь это очень точно.

– И очень скверно, мой господин.

Шах трижды молча кивнул головой. Потом глухо заговорил:

– Ты читал арабские сказки?

– Читал, но не знаток.

– Я – глупый джин. Позволил загнать себя в бутылку вместе со всей общиной, так что и младенец мог заткнуть горлышко пробкой. Из-за моей преступной самонадеянности могли погибнуть все до единого – глупо, бессмысленно, без боя. Несколько десятков человек могли заживо сгореть в подземелье лишь из-за того, что старый дурак забыл применить остатки своих мозгов по назначению. Понимаешь ли – забыл! Не-по-ду-мал! В любой армии мира меня за это расстреляли бы по приговору трибунала.

– Но вы всё же не командир роты.

– Да невозможно здесь отделить духовную власть от военной. На мне лежит полная, абсолютная ответственность за этих людей.

– Ну так ведь не случилось же ничего.

– А разве благодаря мне? Если бы здесь случайно не оказался европеец.

– Случайно? Господин, должно быть, шутит. У Аллаха нет случайностей. И европеец оказался здесь, вполне возможно, по вашим молитвам.

– Если мы будем исследовать возможности.

– Довольно! Европеец здесь единственный человек, который может сказать вам это. И европеец говорит: довольно. Вы приняли меры безопасности?

Шах с пристальным удивлением посмотрел на русского храмовника, который вдруг заговорил голосом повелителя, так что его право на это было невозможно поставить под сомнение.

– Да, конечно, я принял меры безопасности. Это же совсем просто. Выставил скрытые посты на всех подступах в деревню. Дозорным достаточно будет подать сигнал о приближении противника караулу у входа в наш храм. Кроме того, все наши теперь идут на богослужение с оружием. Оставляют его наверху, у входа в храм.

– Грамотно. И довольно об этом. Господин, я не буду просить у вас прощения за то, что взял ненадлежащий тон. Своим отчаянием вы вновь подвергаете всю общину опасности.

Шах вновь трижды кивнул, но теперь уже не так мрачно.

– Ты прав, Андрюша. До конца своих дней буду молиться за тебя.

Сиверцев понял – чтобы избежать обычных в таких случаях расшаркиваний друг перед другом, надо срочно переводить разговор на другую тему.

– А что это за ассассинская община в горах, напавшая на нас? Люди Ага-хана?

– О нет, к Ага-хану эти люди не имеют ни малейшего отношения и даже вряд ли подозревают о его существовании. Наши горы – затерянный мир, не случайно ведь даже Аламут нашли не так давно. Руины многих некогда славных замков до сих пор остаются в сокрытии. И не только руины, некоторые человеческие обломки империи Хасана ас-Саббаха так же уцелели в безвестности, и сами они мало знают об окружающем мире. Ни с какими религиозными центрами они не связаны, считают себя измаилитами, но на самом деле исповедуют не измаилизм, а сумму диких горских суеверий. Так всегда бывает, когда религиозная группа остаётся без наставников-богословов и без связи с единомышленниками. Ас-Саббах, наверное, в гробу вертится, глядя на то, в каких дремучих дикарей выродились его последователи. Когда-то ни один ассассинский замок не стоял без хорошей библиотеки, а эти вообще редко умеют читать. Думаю, Хасан не пришёл бы в восторг и от того, что они исповедуют его культ, полагая ас-Саббаха реинкарнацией то ли Мухаммада, то ли Заратустры. Тут они спорят. Спорить они вообще-то любят, но только друг с другом, потому что всем прочим не сильно интересны диспуты с людьми совершенно безграмотными.

– А ваша община чем им не угодила?

– При всех своих недостатках, ассассины наших гор – люди религиозно воодушевлённые, для них вера очень много значит. Уж как пронюхали, что мы исповедуем христианство. кажется, я их недооценивал. видимо, решили начать войну во славу божественного ас-Саббаха. Мы ведь занимаем территорию бывшего ассассинского замка. Для них логично желать очистить от иноверцев землю, некогда принадлежавшую их предшественникам.

– А силёнки-то у них для этого есть?

– Да в том-то всё и дело, что я, старый дурак, никогда не интересовался этим всерьёз. Теперь придётся всё хорошенько разузнать. Вероятнее всего, в наших горах вспыхнула настоящая религиозная война. И эта война пойдёт на истребление.

– Ну что ж. Умрём за Христа.

– Да. Или выживем во славу Христа. Мы готовы умереть, но мне хотелось бы сохранить общину.

– А если в этих горах разразится война за веру между ассассинами и христианами, Ага-хан не поддержит своих, узнав о их существовании?

– О, нет, Ага-хан IV – респектабельный джентльмен. Он никогда не станет заниматься такой «глупостью», как война за веру.

– Я толком-то ничего и не знаю про Ага-хана. Расскажите.

– Измаилитские имамы начали восстанавливать своё влияние где-то в XVIII веке, выдвинувшись на заметные роли в политике Персии. Тогда персидские шахи пожаловали им титул «ага-хан». Потом центр имамата перенесли в Индию, в Бомбей, где издавна существовала мощная измаилитская община. Измаиты так хорошо поладили с британскими колониальными властями, что Ага-хан III был посвящён в рыцарское достоинство. А в 1937 году его даже избрали президентом Лиги Наций. Сам понимаешь, что «ревнителем измаилитской веры» он при этом никак не мог являться.

– А его приемник?

– Ещё в меньшей степени. Карим, будущий Ага-Хан IV, родился и вырос в Швейцарии.

Специфику его религиозности в достаточной мере характеризует то обстоятельство, что историю ислама он изучал в Гарварде, получив степень бакалавра. Ага-ханом IV Карим стал в 1957 году, имея 20 лет от роду. С тех пор он гораздо больше времени живёт в Европе, предпочитая родную Швейцарию и пригород Парижа. Это, можно сказать, представитель высшего света Европы. В своём роду он имеет не только имама Али, но и Ричарда Львиное Сердце – отдалённого предка его матери. Лучшие европейские дома принимают Ага-хана на самом высшем уровне.

– Как интересно. Значит, в личности Ага-хан осуществился союз Запада и Востока?

Андрей рассказал Шаху о своих соображениях по поводу того, что Орден Храма – дитя от брака Востока и Запада. Шах слушал очень внимательно, не перебивая. Когда Андрей закончил, он сказал:

– По поводу Орден Храма – интересная мысль. Но насчёт Ага-хана обольщаться не надо. С одной стороны, он действительно являет собой весьма необычное дитя Запада и Востока, но, с другой стороны, это говорит лишь о его чужеродности собственной измаилитской среде. Это сам Ага-хан – европеец, а его измаилиты, рассеянные на просторах Индии, Персии и Африки – совершенно чужды европейской культуре, а к исламу они вообще не имеют отношения, так что на роль мостика между двумя цивилизациями они совершенно не годятся, потому что не принадлежат ни Западу, ни классическому Востоку.

– И много измаилитов «ходят» под Ага-ханом?

– Не мало. Где-то миллионов 15–20. Но они вообще очень слабо напоминают религиозное сообщество, будучи объединены скорее ментальностью отщепенцев – людей для всех чужих. Что не скажешь про их лидера – человека для всех своего.

– А чем вообще занимается этот экзотический имам?

– Бизнесом. Он – один из богатейших людей планеты, так что почтение, которое оказывает ему Европа, связано далеко не только с принадлежностью к роду Мухаммада и династии Плантагенетов одновременно.

– А характер бизнеса?

– Тут возникает очень интересная тема. Говорят, что на протяжении многих последних десятилетий организация Ага-хана является наиболее успешной среди всех мировых финансовых организаций, занимающихся проектами по развитию стран третьего мира.

Сиверцев хитро усмехнулся:

– Ах вот оно что. Большое сердце. Всё своё состояние готов потратить на помощь развивающимся странам. При этом не надо сомневаться, что в ходе реализации благотворительных проектов его состояние неуклонно растёт. Да, вы правы, господин, Ага-хан – хладнокровный прагматик, он не захочет иметь ничего общего с локальной религиозной войной, если таковая вспыхнет в наших горах. Тут ему руки не нагреть, и религиозно-воодушевлённые горцы его нисколько не заинтересуют. Мне кажется, я начинаю понимать знаковый смысл этой фигуры. Ага-хан символизирует союз Запада, предавшего христианство, и Востока, предавшего ислам. Вот и весь секрет его респектабельности. Однако, не стал бы полностью исключать наличие в его деятельности религиозного компонента. Вы понимаете, что может стоять за его интересом к «третьему миру»?