Текст книги "Федор Алексеевич"

Автор книги: Сергей Мосияш

Соавторы: Александр Лавинцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 46 страниц)

Глава 8
ПЕРСИДСКИЙ ШЁЛК

Ещё с вечера князь Голицын[35]35
  Голицын Василий Васильевич (1643—1714) – князь, боярин, государственный и военный деятель. Сторонник сближения с Западом, разрабатывал государственные реформы. Выдвинулся при царе Фёдоре Алексеевиче. Во время Московского восстания 1682 г. выступал на стороне Милославских и царевны Софьи Алексеевны, фаворитом которой был. Падение правительства Софьи Алексеевны (1689) повлекло и опалу В. В. Голицына.


[Закрыть] предупредил Фёдора, что завтра в Думе надо обсудить просьбу голландского посланника касаемо персидского шёлка. Что вопрос этот вельми серьёзный.

   – Тогда пригласи и патриарха, Василий Васильевич.

   – Хорошо, государь. Я ещё призову и купцов наших.

   – А их зачем?

   – А как же. Фёдор Алексеевич, кто лучше в торговле смыслит? Не бояре же наши. С ними и посоветуемся, чтоб твоей казне порухи не было.

Патриарх Иоаким явился в Думу следом за государем, благословил всех, сел на седалище недалеко от царского престола. Государь сел на своё место, шапку Мономаха, которую хотели надеть на него, отклонил рукой.

   – Не надо, ныне не посольский приём.

Не взял в руки ни державу, ни скипетр, а просто сложил руки, сцепив на животе, кивнул Голицыну.

   – Начинай, князь.

   – Великий государь, ещё отец твой светлой памяти Алексей Михайлович заключил договор с компанией персидских армян, которые обещались по тому договору ввозить в Россию персидские шелка, причём все, которые там добывают. Но армяне своих обязательств не исполняют, отсюда в державе, а особливо и твоей казне, шёлка мало. Который и был – давно израсходован. А новых поступлений нет.

   – Ну и как же быть? – спросил государь.

   – К нам, узнав об этом, обратился посланник голландский фон Кленк с предложением, чтоб мы позволили нм торговать с персиянами в России и чтоб стали пропускать персиян с шёлком-сырцом и Голландию.

   – Ну а ним какая корысть с того?

   – Посланник божится, что после обработки шёлка-сырца ютовый шёлк они повезут к нам.

   – Ой ли! – подал голос патриарх. – Была им забота нам везти, когда иод боком Франции. Англия А у нас, как в сказке, по усам будет течь, да в рот не попадать.

   – А ведь святой отец верно молвит, – сказал царь.

   – Государь, я позвал купцов – гостей наших, русских, надо бы их послушать. Они на этом уж собаку съели. Худого не присоветуют.

   – Где они?

   – В передней, государь, дожидаются.

Царь кивнул Стрешневу.

   – Родион Матвеевич, пригласи купцов.

Вошли два бородатых мужа в чёрных однорядках строгого покроя, низко поклонились царю, пожелав здравии и благ оползти.

   – Как зовут вас, гости? – спросил Фёдор ласково.

   – Мы, стал быть, оба Иваны, государь.

   – Тогда давайте по отчеству, – улыбнулся Фёдор.

   – Я, стал быть, Иван Кузьмич, – с видимым удовольствием представился старший из них. – А он, стал быть, просто Иван Иваныч.

   – Нам сказали, что вы в торговле очень смыслены, – заговорил царь. – Вот мы и хотели с вами посоветоваться.

   – Спасибо за доброе слово, государь, – с достоинством огладил бороду Кузьмич. – Пусть нам, стал быть, обрисуют, что и как, и мы с Иваном своё слово скажем.

   – Василий Васильевич, расскажи гостям о деле, да пусть прочтут записку фон Кленка. Что они скажут.

Купцы внимательно выслушали суть дела и записку голландца.

   – Как он пишет-то: «процветание России»? – переспросил Кузьмич.

   – Да, он пишет, что будет Российскому государству в торгах многая процветания.

   – Эт точно голанец расписал, – усмехнулся Кузьмич. – Российскому государству, стал быть, цветы, а сами плоды в Голландию будут увезены. Всё точно.

   – А как же ты советуешь, Иван Кузьмич?

   – Я так, стал быть, советую, государь. Тот шёлк-сырец бери за себя, и пусть в Архангельске голанцы покупают его у казны и у купецких людей по договорной цене, а не у персов. Ежели будет позволено голанцам напрямую у персов покупать, то это будет казне, стал быть, прямой убыток, да и нашим купцам разорение.

   – Так договор с голландцами следует нам подписывать?

   – Следует, государь но не на их, а наших условиях.

   – А если они откажутся?

   – Стал быть, одурачить нас хотели. Но я мню, попыхтят-попыхтят, да и примут наши условия. Сырец-то им надобен.

   – А если они через Турцию решат повезти? – спросил Голицын.

   – Они и сейчас везут, да мало. И потом в Турции тоже не дураки, за тот сырец галанцев, стал быть, стригут изрядно. Чем же мы, русские хуже турок?

   – А ты что молчишь. Иван Иваныч, ты что предлагаешь?

   – Кха-кха, что я, – переступил купец с ноги на ногу. – Я думаю, надо договор тот написать на два года, посмотреть, что получится. Пусть торгуют все и наши, и армяне, и голанцы. И если в эти годы государевой казне порухи не будет, а только прибыль, то и впредь этому торгу быть прочну.

   – Послушай, Иван, – остановил купца его товарищ. – Голанцы нарочно, стал быть, нам утеснения в эти два года делить не станут, чтоб государь договор подтвердил. А как токмо договор царское величество подтвердит, они в два счета нас от торга отлучат.

   – Ну уж ты скажешь, Кузьмич.

   – А что я скажу. Именно так они в Восточной Индии завладели золотой и серебряной рудою и другими промыслами, отчего теперь себе великое богатство приобретают, а тамошних жителей, стал быть, привели к скудости. Каково тем? На золоте сидят, а жрать и одеть нечего.

   – Так как же быть, Иван Кузьмич? – спросил Голицын. – И так – не эдак, и эдак – не так. Что ж советуешь?

   – Лучше всего оставить тот второй договор с армянами, что6они торговали с русскими купцами по вольной цене, а чего у них русские купцы недокупят, то принять в казну с уплатой из неё деньгами или товарами. Эвон у нас рухляди скоко, можно и денег не тратить.

   – Ну а если они этого договора исполнять не захотят?

   – Тогда указать им торговать шёлком с иностранцами, стал быть, только в Архангельске. Они десять раз ещё подумают, допрежь туда везти. Конечно, при таком обороте будет русским купцам какая-то помешка, однако ж не такая, если иноземцам позволить торговать по всей России, или, хуже того, везти товары через нашу державу.

   – Прекрасная мысль, сын мой, – подал наконец голос патриарх. – Мы ведь греческим купцам ранее для торговли Путивль определили. А что ныне они творят? Ранее к нам ехали из Греции высокопоставленные греки, везли многоцелебные мощи и святые иконы, а вместе с ними приезжали знатные торговые греки и привозили добрые, богатые товары. Но ныне к нам духовного чина никто не приезжает и торговые стали ехать самые незначительные. А порою просто тати, везущие вместо алмазов стекляшки-подделки. А некоторые стали воровать, привозить тайно вино и табак, утаивая и доходы, и места торговли.

   – Что ж ты предлагаешь, святой отче? – спросил Фёдор Алексеевич.

   – Я предлагаю, государь, подтвердить постановление Алексея Михайловича от сорок седьмого года, чтоб греки торговали только в Путивле. Тогда легче мытникам[36]36
  Мытник – сборщик государственной пошлины с торговли.


[Закрыть] и мыту сбирать будет и приказным следить за порядком. И греческие нечестные люди не будут растекаться по державе. А которые пойманы будут в другом месте, с тех взыскивать штраф и отправлять за их счёт в Путивль. Всяк сверчок знай свой шесток.

   – Ну что ж, – заговорил государь, – Василий Васильевич, святой отец верно указал, забыто постановление батюшки, забыто. Двадцать лет минуло, оттого и нарушения пошли. Найди его, напиши сызнова а я подпишу.

   – Хорошо, государь.

   – А по шёлку надо будет совместно с нашими гостями указ составить. Иван Кузьмич, пособите князю?

   – Да со всей душой государь, – обрадованно сказал купец. – Да твоя казна рази нам чужая? Как за свою болеем, стал быть.

Глава 9
ТЯПКИНСКИЕ ЗАБОТЫ

Василий Михайлович Тяпкин русский резидент я шлее, бедствовал необычайно пи причине вечной нехватки денег которые присылали из Москвы нерегулярно и обычно с попутными оказиями. Из Подольского приказа, которому был подчинён Тяпкин один за одним летели лишь указы и приказы: «узнать мнение сенаторов», «прощупать короля насчёт Крыма», «разведать виды на продление перемирия».

Но на всё это требовались деньги, и немалые. А где ж их взять? Василий Михайлович выкручивался как мог, в основном закладывая своё имущество то шубу (пока тепло, не нужна), то женины украшения, то коляску, которая уже не требовалась по причине того, что единственный конь резидента сдох то ли от старости, то ли от болезни, я скорее всего от недокорма.

Выручали бедного русского приятели которых у Василия Михайловича в силу его общительного характера было в Польше немало, особенно в среде посланников и резидентов других стран, аккредитованных при королевском дворе. Тяпкин обычно одним из первых являлся поздравлять нового коллегу, приехавшего из какой-нибудь страны ко двору короля, и, как правило, приветствовал новичка на его родном языке и завязывал с ним самые тёплые дружеские отношения.

Вот и Кантакузин, прибывший в Польшу из Молдавии и ещё не успевший распаковаться, увидел на пороге своей резиденции улыбающегося Тяпкина.

   – Буна зиуа, – приветствовал Кантакузина его гость. А кому ж не приятно в чужой стране услышать на родном языке «Добрый день!».

И они заговорили на родном языке новичка Конечно. Тяпкин говорил не очень чисто, перевирая слова, но это только забавляло хозяина нисколько не обижая.

А когда Тяпкин собрался уходить, Кантакузин запротестовал:

   – Э-э, нет, из дома молдаванина, не попробовав визга, нельзя уходить – И выставил на стол ведёрный кувшин оплетённый лозой, и две глиняные обливные кружки.

   – Ну что ж, – согласился Василий Михайлович, – за знакомство не грех и выпить.

Выпили по кружке. Тяпкину, привыкшему пить» что покрепче, вино не показалось, но он как опытный дипломат похвалил:

   – Превосходное вино.

Польщённый похвалой нового друга, Кантакузин снова наполнил кружки.

   – Тогда ещё по одной.

Тяпкин не возражал и, дабы опять сделать приятное хозяину, сказал:

   – За твоё здоровье, друг Кантакузин.

Кантакузин как истый молдаванин не мог оставить такой тост без ответа. Стал наливать по третьей кружке.

   – А теперь за твоё, друг Василий.

После третьей кружки всё пошло как по маслу Кантакузин предложил тост за великого государя всея Руси Чем неожиданно так растрогал Тяпкина, что тот полез целоваться.

   – Да за государя... да я тебя так полюблю, Кузя.

У него уже Кантакузин стад Кузей, так было и короче и звучало нежней: «Кузя». И Тяпкин предложил ответный тост, за господаря Молдавии: знай наших. Теперь настала очередь молдавского посланника целовать Тяпкина и он обнимал его и нежно говорил:

   – Вася, ты оч-чень хор-роший человек.

   – Ты, Кузя, тоже з-замечательный парень.

Потом пали за вновь избранного короля Польши Яла Собеского. После этого тоста Тяпкин вдруг заплакал:

   – Ты что, Вася? – удивился Кантакузин. – Разве я тебя обидел.

   – У меня конь ок-колел, – всхлипнул Тяпкин. – Мне н-не на чем волочиться в Краков на коронование Собеского.

   – Вася, друг! – воскликнул радостно Кантакузин. – Поедем на моих, у меня добрая пара венгерцев.

Тут Тяпкин, отерев слёзы, предложил выпить и за «венгерцев». Кантакузин не возражал, тем более что это были его кони.

Так славно была решена задача переезда русского резидента из Варшавы в Краков на коронование, где он должен был представлять Московский двор.

В тот вечер они доконали-таки ведёрный кувшин и к концу пьянки Тяпкин уже и лыка не вязал, даже слово «Кузя» для него было уже непосильным. Лепетал:

   – Ку… я тя… лю… лю…

Молдаванин, с юности привыкший к ведёрным возлияниям, держался на ногах вполне устойчиво, и даже понимал тяпкинские «китаизмы» на которые отвечал полным текстом без всяких потерь.

   – Вася, я тебя тоже люблю.

Как добрался до дому, русский резидент Тяпкин не помнил, но жена его утром рассказала, что привезли его в тележке на паре добрых коней.

   – Это венгерцы, – сказал Тяпкин. – На них мы доедем в Краков.

   – А как же мы с сыном? – спросила жена.

   – Что – вы с сыном?

   – Жить-то чем нам? Мясник отказался в долг давать, сказал: расплатитесь сначала. Пекарь тоже волком глядит, долг ждёт. Ты ходишь, пьянствуешь, а мы…

   – Глупая ты женщина. Я устанавливаю дипломатические связи. А деньги? Что ж, придётся твоих песцов заложить.

   – Вот, вот, – вздохнула жена. – Сперва на ангела даришь, а посля закладываешь.

   – Но я же потом всё выкупаю. Придут деньги из Москвы, выкупим и цапки твои и рухлядь.

И хотя жена всякий раз фыркала над его «дипломатическими связями», ан нет срабатывали эти связи, как правило, в выгодную для резидента сторону. Не пропало и то ведро, вылаканное на пару с молдавским посланником Кантакузиным. Не пропали и те три дня, которые они потратили на дорогу до Кракова. Ни одной корчмы не пропустили, чтоб не выпить по кружке пива или браги. Но перед Краковом Кантакузин сказал Тяпкину:

   – Вася, ты должен понимать, что там, при дворе, нам лучше держаться порознь. Мы с тобой не знакомы. Ты понял?

Тяпкину, съевшему уже зубы на дипломатической службе, да этого не попять!

   – Кузя, ты умница.

Так они и расстались. И на пышных торжествах, посвящённых коронации, если и видели друг друга, то обычно издали, и приветствовали лишь глазами, даже не раскланиваясь. На приёме, устроенном королём для дипломатического корпуса, они были далеко друг от друга. Король Ян Собеский обошёл всех и пожал представителю каждой страны руку, обворожительно улыбаясь, а когда дошёл до Тяпкина, сказал:

   – Я хочу с вами увидеться, пан Тяпкин.

   – Всегда к вашим услугам, ваше величество, – отвечал Василий Михайлович.

   – О времени аудиенции вам сообщат.

«Интересно, – думал Тяпкин, – зачем я ему понадобился. То годами к королю не допросишься, а то сам зовёт. Интересно».

Где-то через неделю после праздников за ним приехала раззолоченная карета, и, явившийся в дверях не менее раззолоченный придворный торжественно возгласил:

   – Пан Тяпкин, вас ждёт его величество.

Едва ли не через весь город карета везла пана Тяпкина к резиденции короля. Подъехала она не к парадному крыльцу, а к боковой калитке, ведшей в парк.

   – Следуйте за мной, пан Тяпкин, – сказал придворный и повёл его в парк. Провёл тенистой аллеей, вывел к овальной площадке, в центре которой журчал фонтан. Придворный щёголь вытянулся и громко сказал:

   – Ваше величество, пан Тяпкин.

И тут Василий Михайлович увидел короля, сидевшего в тени каштана на белоснежной скамейке. Он поднялся навстречу резиденту, с улыбкой пожал ему руку.

   – Здравствуйте, Василий Михайлович. Рад видеть вас.

   – Я тоже рад, ваше величество, – отвечал Тяпкин, ломая голову: зачем он понадобился королю?

   – Пройдёмтесь, друг мой, – сказал король, беря Тяпкина под руку. – Поболтаем о том о сём. Знаете, надоедает это, всё дела, дела, дела. Можно мозги свихнуть. Хочется просто так, как с другом, пройтись по саду, подышать ароматом роз.

Тяпкин знал, что короли «просто так» не прохаживаются с чужеземными резидентами и не дышат «ароматом роз» с ним на пару.

   – Мой друг, – продолжал король, приноравливаясь к шагу гостя, – что ж вы так нехорошо о нас докладываете своему государю. Неужто Польша такая плохая?

«Перехватывают и переписывают мои письма», – догадался Тяпкин, но смолчал, дабы не оскорблять высокого собеседника подозрениями в непорядочности. Это было бы себе дороже. Сказал другое:

   – Ваше величество, если б я считал вашу страну плохой, разве б я послал своего сына в польскую школу? Напротив, вы видите, я говорю на вашем языке, и даже, смешно сказать, уже и думать начал по-польски.

Король засмеялся, вполне оценив шутку резидента.

   – Это прекрасно, мой друг, что вы уже и думаете по-польски. Надеюсь, мы поймём друг друга. Меня очень огорчила весть, что гетман Дорошенко переметнулся на вашу сторону. Этот умный и прекрасный воин вынужден, слышите, вынужден был обстоятельствами изменить Польше.

   – Странно, ваше величество, я всегда считал гетмана налим воином.

   – Но ведь, друг мой, по Андрусовскому трактату Правобережье наше. Вы не станете этого отрицать?

   – Не стану.

   – А Чигирин где? На правом берегу, стало быть, это искони польский город. И Киев же наш. Верно?

   – По трактату ваш, – вздохнул Тяпкин, не желая вдаваться в исторические экскурсы, которые наверняка были ведомы Собескому. – Но, ваше величество, отчего ж вы не заселяете Правобережье? Вы его по трактату взяли, но оно вот уже девять лет впусте обретается.

   – Мой друг, сейчас не об этом речь. Вы ведь Киев должны были через два года оставить, а вот уж девять лет не отдаёте.

   – Может, оттого и не отдаём, что вы не готовы взять.

Собеский расхохотался, хлопнул спутника по плечу дружелюбно.

   – Василий Михайлович, вам нельзя пальца в рот положить. Откусите.

   – Откушу, ваше величество, – вполне серьёзно отвечал резидент. – Не забывайте, моя фамилия Тяпкин, значит, могу и тяпнуть.

Посмеялись. Прошли несколько шагов молча, дыша «ароматом роз».

   – Я послал к великому государю пана Чихровского, дабы от моего имени он поздравил царя с восшествием на престол. И вы, мой друг в вашем донесении можете повторить великому государю мои искренние поздравления И напишите ему пожалуйста, что я буду ему другом и братом.

   – Напишу, ваше величество, – сказал Тяпкин, понимая, что король подбирается к главному.

   – И ещё. – Король даже полуобнял резидента. – И ещё, мой друг напишите государю, что я предлагаю объединить наши армии и ударить по туркам. Я даже согласен, если объединёнными силами станет командовать Дорошенко.

   – Хорошо, ваше величество, я напишу, но лучше бы, если вы это написали сами.

   – Вы понимаете, мой друг я не могу написать государю это своё предложение, мне обязательно надо согласовать его с Сеймом, а это значит, раззвонят по всему свету. Поэтому-то я и вынужден просить вас, мой друг, сообщить по вашим секретным каналам.

«Хороши секретные каналы, – подумал Тяпкин, – если письма мои прочитываются».

   – Пожалуйста, убедите великого государя. Потому, что, если мы довольствуемся Правобережьем, го турки потребуют всю Украину, и Левобережье в том числе. И потом, и вы и мы христиане, должны объединяться, дабы противостоять мусульманам.

   – Ваше величество, я обязательно напишу всё государю, но и я в свою очередь хотел бы просить вас о продлении нашего перемирии.

   – Это может решать только Сейм, мой друг. У нас свободная страна. Республика. Моя власть не беспредельна, Василий Михайлович И потом, до окончания срока перемирия ещё четыре года Успеется.

   – Но вы же можете внести предложение об лом уже сейчас.

   – Мой друг, если мы объединимся и разгромим турков, то тогда можно вести разговор не о перемирии, а даже о вечном мире. Прощайте, мой друг. Надеюсь, вы не забудете о моей просьбе.

Тяпкин понял, что аудиенция окончена и ему пора удашься. Он откланялся. Карета увезла его на квартиру.

Задал Собеский русскому резиденту задачу. Конечно, он напишет государю о разговоре, подробно напишет, но ведь он должен в письме высказать своё мнение, стоит ли доверять королю и принимать всерьёз его предложение и сулит ли это какие-то выгоды его родине. Он уже знал, что за разговором властей предержащих всегда скрывается другой смысл, потаённый. Какой? Что кроется за предложением короля? Москва обязательно спросит его мнение. А что он ответит?

Вечером у него появился молдавский посланник Кантакузин.

   – Я уезжаю. Василий Михайлович. Зашёл проститься.

   – Куда?

   – В Молдавию, господарь отзывает – Кантакузин понизил голос. – Тут нас никто не подслушает?

   – Надо плотнее закрыть дверь, а стены здесь каменные.

   – Кантакузин сам прикрыл дверь, подсел к столу, достал из кармана бутылку вина.

   – Выпьем на прощанье, Вася.

   – Выпьем, Кузя, – улыбнулся Тяпкин и достал кружки.

   – Слушай сюда, Василий, – говорил негромко Кантакузин, разливая вино. – Я знаю, тебя возили к королю.

   – Откуда ты узнал?

   – Я видел тебя в карете королевской, не знаю, о чём вы там говорили, да и спрашивать не вправе. Могу лишь догадываться. Так вот учти, недавно король тайно отправил резидентом в Молдавию шляхтича Карбовского с приказом вести с турками мирные переговоры через посредство моего господаря. Понимаешь, это будет не в пользу России.

   – Догадываюсь, – сказал Тяпкин. – Ах лиса, лиса его величество. Значит, за двумя зайцами погнал. Спасибо. Кузя, за новость. Ты моё настоящий друг.

   – Теперь, Вася, раз я буду там, я стану следить за ходом переговоров и сообщать тебе. Возможно, господарь и отзывает меля для связи с Карбовским.

   – А как ты сможешь сообщать теперь?

   – Через епископа Антонии Винницкого, то мой хороший друг.

   – Спасибо, Кузя Ты не представляешь, сколь ценны будут для меня твои сообщения.

   – Представляю. Вася Главное, это должно быть сохранено в строжайшей тайне. Слышишь, в строжайшей.

   – Кому ты говоришь. Кузя. Да из меня щипцами не вытянут твоё имя.

Они выпили. Обнялись на прощанье. Кантакузин ушёл. Тяпкин, ероша волосы, долго ходил по горнице, потом зажёг свечи, достал бумагу, чернила с пером. Сел за письмо. Теперь-то он знает, что надо писать в Москву великому государю, что советовать веры королю не давать, с объединением войска крепко подумать надо. Он лично – думный дворянин Тяпкин Василий Михайлович – таковую помощь шляхте не давал бы, но и резко б не отказывал в ней. Пусть надеются. На их хитрость надо и свою иметь.