355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Семен Бронин » Каменная баба » Текст книги (страница 22)
Каменная баба
  • Текст добавлен: 25 сентября 2016, 23:13

Текст книги "Каменная баба"


Автор книги: Семен Бронин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 31 страниц)

(На самом деле, не две, а двадцать две и последняя должна была закончиться предложением немедленно сдать дела и оставить должность, но Воробьев умел ждать и не любил поднимать шум и пылить раньше времени.)

–Надо Ивану срок скостить. За примерное поведение... Напиши ему положительную характеристику. Больница пусть ходатайство возбудит, а я за этим послежу, все улажу. Может, мы вообще эту судимость похерим. Ни за что ведь к мужику придрались...– и глянул многозначительно, будто Пирогов был причастен к этой несправедливости. Тот не знал, как отвертеться от щекотливого поручения. -Это разве не местком делает?– в самом предположительном тоне спросил он: будто консультировался у юриста. -Анна Романовна?– Воробьев глянул непонятливо.– Эта подпишет – тут ты не опасайся. Но твоя подпись сверху должна быть,– и посмотрел на Пирогова еще раз: уже откровенней и определеннее. Тому стало ясно, чего ждать от него в скором будущем. -А второе что?– спросил он. "Ты вроде о первом ничего не сказал?"-прочел он на лице собеседника, но Воробьев не стал говорить этого: приказы не обсуждаются – это роняет начальника в глазах подчиненного. -Второе поважнее будет... Что это у тебя там – инфекции, эпидемии? Москвич какой-то от тебя приезжал? Машину требовал. На кой тут москвич вообще? -Прислали. Я здесь ни при чем. -Ты за все в ответе. Мог бы и не брать, если б не захотел...– Пирогов вздохнул про себя, но спорить не стал: трудней всего защищать себя там, где ты невиновен.– Кончай с этим. Мне это сейчас лишнее. Мне надо полгода спокойно просидеть. С инфекцией, я имею в виду. -Так болеют если?– Пирогов развел руками, свидетельствуя о своей беспомощности.– Куда я их дену?..– Возражая ему, он не столько упрямился и артачился, сколько отстаивал свою независимость, но это, кажется, одно и то же... -Не сообщай просто. Не мне тебя учить. Знаешь, как в милиции? Сколько надо, столько и гонят. Заранее спрашивают... Понял?.. – Пирогов пожал плечами, поднялся.-Думай давай. Как бухгалтерию наладить... Синицина позови: до каких часов он тут загорать думает... О чем с ним разговаривал? -О штакетнике. Стройку надо заканчивать. Пока возможность есть. -Это ты правильно рассуждаешь. Про забор, я имею в виду... А с другой стороны: городись не городись, все равно, кому надо, залезет и дачу твою под орех очистит – я на эти дела насмотрелся... Воробьев вышел из милиции, и это тяготело и висело над ним как проклятие. Он был когда-то капитаном в областном управлении и в партийный аппарат попал по недобору кадров: обычно из милиции (почему, не знаю: это не моя стихия) людей сюда не брали и, во всяком случае, первые должности им не доверяли. Для него сделали исключение, и он надеялся, что не временное... Пирогов же, как многие другие смелые и даже отважные в бою люди, достойно выдержал и его атаку и осаду, но дома, по зрелом размышлении, сдрейфил – решил отойти и не лезть на рожон: он, как многие, был храбр на людях и робок в одиночестве. Поэтому он и глядел с таким неуютным чувством на нахала-москвича и на Ирину Сергеевну, вылезавшую вслед за ним из чужого газика и державшую в руках еще одно свидетельство расползающейся по району заразы, ее вещественное доказательство... В тот день, не прошло и часа, он вызвал ее к себе. -Что у нас есть, в конце концов? Одна ты новые случаи сообщаешь, остальные помалкивают...– и испытующе уставился на нее: будто последняя поездка в Тарасовку все поставила под сомнение. -Это упрек? -Упаси бог! Что ты, меня не знаешь?..защитился он, но ей показалось: перестань она сообщать о новых случаях, он не был бы на нее в обиде.– Сколько их всего?..– и нахмурился, приготовившись к трудному счету. -Смотря как считать... Десять и, может быть, еще двое...Она рассказала про мелькнувших в окне детях Шашурина. Он насмешливо покривился по поводу такой диагностики на расстоянии, она же пояснила:Шашурины – это те, что Семену Петровичу мясо продали.

Он помрачнел еще гуще: -Мясо еще это... Семен как в эту историю влип? -Попросили. -Выпить было не на что?.. Гнать бы их всех, к такой-то матери!..– Он выругался не то про себя, не то шепотом вслух и поглядел на нее с предвзятым чувством, будто она была в чем-то повинна и замешана и будто не сам он попросил ее посредничать в разговоре с фельдшером.-Чувствую, что не надо мне влезать во все это. -Детей надо консультировать. Диагноза же нет? -Это так, конечно,– поспешно согласился он, хотя, будь его воля, он бы и здесь не стал торопиться.– У тебя на руках есть кто? Не отдают же обычно? -Есть. Вывезла, как цыганка. Считайте, выкрала. -Как он? -Ничего вроде. -Не умирает? И что ты с ним делать будешь? -В область повезу. -Может, проще сюда консультанта вызвать? -Да нет уж. Их можно еще месяц ждать. Пока все отпуск не отгуляют. -Наверно, так...– нехотя и безразлично согласился он.– Делай, вообще, что считаешь нужным. Решай сама – я, например, не знаю, что надо. -Для начала нужно, наверно, с диагнозом разобраться? Он покосился на нее, согласился для видимости: -Так-то оно так, конечно... Только я не об этом. -А о чем? -О себе думаю. И о вас, со мною вместе. Каким боком это нам выйдет. Но это считать всего труднее: никогда не знаешь, чем все обернется и во что выльется. Она глянула насмешливо: -Вы сегодня как оракул, Иван Александрыч. Говорите загадочно... Случилось что? -Будешь тут оракулом...-уклончиво сказал он.– Что еще Семен сказал? Про тушу эту? Она помялась, не зная, выдавать ли ему Семена или нет, выбрала из двух зол меньшее: -Сказал, что без головы ее продали. -Да?.. Это он сейчас только вспомнил? А раньше куда глядел?!.– В глазах его зажглись нехорошие огни.Может, у нее в пасти такие же язвы были?! Ирина Сергеевна помедлила. Иван Александрович, надо отдать ему должное, умел в двух-трех словах выразить ее собственные, смутные еще, подозрения. Вслух она сказала: -Не знаю, Иван Александрыч. Чего не видела, того не знаю. -Тебе бы хоть в окне, но своими глазами?– найдя предлог, придрался он, но она его не боялась: -Это вы про Шашуриных? Они мне и в самом деле больными показались...Что с ними делать? Я обещала в следующий раз с милицией прийти. -Ее в это дело впутывать! Не помнишь, какой они погром в прошлый раз учинили? Отпечатки с ботинков снимали!..-Аудиенция, данная ему Воробьевым, не прибавила ему любви к этому учреждению.– Никого со стороны в это дело вмешивать не нужно. Сам поеду к нему – вместо милиционера. -А к консультанту ехать? -А черт его знает! Говорю ж, не могу ничего вперед просчитать. -Ехать или нет? Он поглядел неодобрительно: -Я ж тебе сказал: делай как знаешь. Пусть катится все своим чередом и к такой-то матери... Где ночевали в Тарасовке? Она упрямо мотнула головой, но, не желая ссориться с ним, отчиталась: -Алексей Григорьевич у фельдшера, я в медпункте с больным... Это важно очень? Он усмехнулся: -Нет. Занятно просто. Ее все-таки разобрало: -Я ж не спрашиваю вас, где вы ночуете? -Где мне ночевать? Дома на диване кручусь,– привычно, по старой памяти, соврал он и переменил разговор, вспомнил:– Твой Алексей Григорьевич – тот еще фрукт. Все о нем знают. Воробьев мне вчера выговор сделал за то, что я взял его, а Зайцев звонил перед отъездом, обижался: он ему, видишь ли, вопросы какие-то о Москве задать хотел, а этот прохвост к нему не явился. Хоть и обещал. Когда он успевает все? -Не знаю. Меня не было, когда он с ними знакомился. -Машину выбивал? Машины – его страсть. А вторая – пьянство. Небось, пьян был в стельку – потому и забыл о первом секретаре. Он тут каждый второй день наклюкамшись. -Это вы угадали или вам донесли? -А это уже секреты начальства... Потому оно и догадливое, что ему стучат отовсюду. -Зачем тогда спрашиваете? -Надо же молодую женщину разговором развлечь. Поезжай к Кабанцеву с малым этим. Я ребенка имею в виду: москвич пусть здесь сидит и хирургией занимается – я ему операционную открою: лишь бы не лез куда не просят. Прямо стихийное бедствие какое-то... А в заразу эту надо и в самом деле ясность вносить. Или обезопаситься хотя бы их консультацией. Я Кабанцеву позвоню: пусть сидит, тебя дожидается. А то еще и не застанешь его: так спрячется, что не разыщешь. Здесь его можно ждать хоть до морковкиного заговенья, как моя главная врачиха говорила – а вот что это, убей бог, не знаю... Ладно, уходи давай. Хватит дразнить меня своими руками и ножищами!.. Выдумала, небось, всю эпидемию. Чтоб с эпидемиологом по району шлендать... На следующий день Ирина Сергеевна, не откладывая дела в долгий ящик, отменила утренний прием и пошла в санотдел, куда Иван Лукьянов уже открыто велел отсылать своих искателей. Он в последние дни повеселел, прибавил в важности и ни от кого уже не скрывался: прежде всякий раз, когда кто-нибудь приходил к Таисии, прятался в смежной комнатке, так хорошо знакомой Ирине Сергеевне. Алексей Григорьевич, в соответствии со своей должностью, сидел там же. Они обсуждали сравнительные достоинства "Жигулей" и "Мерседеса", тогда известного только понаслышке: за рулем его ни тот ни другой не сидели, и это уравнивало их шансы в споре. Таисия была за своим столом и если и слушала их, то вполслуха: разговор казался ей не заслуживающим большего внимания. (Вообще говоря, вдвоем, объединенными усилиями, они успели изрядно надоесть ей: она привыкла безраздельно хозяйничать в своем отделе, а они освоились и пообвыкли в нем как у себя дома.) Ирина Сергеевна попросила Ивана свезти ее с больным ребенком в область: второй водитель уехал в Тарасовку с Пироговым, который с Лукьяновым в одну машину не садился. До сих пор Иван ездить в область отказывался – он и на этот раз замешкался с ответом и ухмыльнулся: вспомнил недавние события и ее в них участие. -Я с вами!– вмешался москвич.– Я все-таки здесь заместитель главного по санэпидработе. Почему не считаетесь с этим, Ирина Сергевна?.. Хоть я и жидковат, против вас, буду, как Торцов сказал – никогда ему этого не забуду. Как в воду глядел... Знаешь Торцова, Иван?– Он был на "ты" с Лукьяновым. -Из Тарасовки? Знаю. На спор три бутылки выпивает...-Лукьянов прислушивался к тому, что говорил москвич, с вниманием и ухмылкой. Он находил его шельмой, но тем охотнее проводил с ним время: подобные субъекты развлекали его и внушали ему осторожный оптимизм в отношении грядущих судеб человечества. -А ты его поил?– не поверила Таисия. -Зачем?.. Видел. В прошлом году, помнится...– и Иван, как в хорошие старые времена, потянулся и усмехнулся, довольный собою:– Болячка новая объявилась? -Объявилась,– скупо подтвердила Ирина Сергеевна, не любившая тратить время попусту. -Слышал уже... О чем не говорят только!..– Он засмеялся. -Что, например? -Одни говорят, из Манчжурии завезли, другие – что цыгане подбросили: те, что недавно шли, третьи – вообще!..– и снова засмеялся. -Что?– подторопила его Ирина Сергеевна. -Что он сюда ее завез...и Иван каверзно глянул на москвича – по обыкновению своему, самонадеянного и не ждавшего столь черной неблагодарности от местных жителей.– Он, мол, специалист, а до него ее тут не было. Не иначе как чихнул на кого или за руку с кем поздоровался. Чуть не с рукава ее стряхивает... Слышь?-оборотился он к Алексею.– Не здоровайся ни с кем, а то вздуют за распространение инфекции. Или срок дадут. У нас что хочешь пришить могут. -Первый случай до него был,– сказала Ирина Сергеевна.– Он, может быть, из-за нее сюда и приехал. -Во дела!– удивился Алексей.– А я думал, черти подгадали. Лукьянов снисходительно поглядел на обоих. -До, после! Нашли кому объяснять... Им бы найти виноватого...– Процесс над Иваном был показательным не столько для жителей Петровского, сколько для него самого: он после него как бы прозрел и ума набрался и находил в своих земляках все новые и новые признаки малоумия – лишь в самое последнее время этот мрачный взгляд на вещи начал понемногу светлеть и смягчаться.– Поехали,– против ожидания согласился он.Надо только вовремя вернуться. Я теперь по правилам работаю – ни часу лишнего. -Дашь за баранку подержаться?– попросил москвич. -Нет конечно,-хладнокровно отрезал тот.– Сказал же – как святой теперь. Светиться скоро начну. Образцовый стал, а остальное пусть горит все синим пламенем...Хоть он и говорил так, в глазах его уже блестел прежний дерзкий вкус к жизни и природное коварство... В области их ждало разочарование. Непростое это дело – показать больного, когда консультанты не хотят этого. Кабанцева в клинике они не нашли: с утра был, но после звонка из Петровского исчез, никому не сказавшись. Домашний телефон его молчал, и Ирина Сергеевна, которой отступать было некуда: не обратно же ребенка везти – попыталась показать его заведующей приемным отделением. Там ее уже знали – как своевольную докторшу из района, выдумывающую инфекции там, где их нет. Заведующая наскоро и невнимательно выслушала рассказ о загадочных случаях в Тарасовке и смотреть ребенка наотрез отказалась: она и прежде не была расположена к этому, а тут вовсе забастовала. Ирина Сергеевна настаивала тогда та, под угрозой собственного вовлечения в сомнительную историю, нарушила заговор молчания: -Поезжайте к нему домой,– нехотя и почти вполголоса посоветовала она.– Не говорите только, что я вас туда послала. -Там телефон не отвечает,– сказала Ирина Сергеевна, на что заведующая, встав (чтобы не компрометировать себя слишком долгим общением с нею), кинула походя и пренебрежительно: -А он к нему и не подойдет. Он у него, когда ему надо, в одну сторону работает... Поехали к Кабанцеву: Иван знал, где он живет: уже возил его в Петровское. -Можете не ехать,– сказал он уверенно.– В отпуску если, смотреть не будет. И так-то ломается как пряник... Что у нас сейчас? Июль или август? -Июль,-сказал москвич.– Я за месяцами слежу. В июле у меня практика, а в августе мы с Ириной Сергевной в Москву поедем. -Сговорились?– Лукьянов ничему в жизни не удивлялся. -Слушай его больше,– сказала она.– С Тарасовки болтает – никак не может остановиться... Кабанцева они застали перед домом – расхаживающим взад-вперед, в новом костюме и при галстуке. Это был плотный, пятидесяти с лишним лет, невысокого роста здоровяк: он был чисто выбрит и гладко причесан, но почему-то производил при этом неряшливое впечатление. Ирина Сергеевна увидела его впервые, и он ей не понравился. Не ясно было, прежде всего, чего ради вышагивает он перед подъездом: будто зарыл здесь клад и утрамбовывает над ним землю. -С ребенком к нему идти?– спросила она у попутчиков.– Неудобно: как побираюсь. -Оставьте здесь,– сказал Лукьянов.-Приглядим... Сейчас есть будем – колбасы ему дадим.– У него было своих двое, и он умел ладить с чужими. -Копченой? -Как угадали? -Вы другую не возите... У меня творог в сумке. И молоко в бутылке. Не давайте колбасы. -И не думал. Жирно будет... Пошутить уже нельзя? Сыр есть – его можно?..– но она уже направилась к Кабанцеву... -Сегодня, голуба, не могу, сегодня у меня дело важное, Ирина – не помню, как тебя по отчеству: меня, когда Иван Александрович звонил, отвлек кто-то. Выглядишь ты однако распрекрасно,– и взял ее под локоть, хотя ни ей, ни ему поддержки не требовалось... Он был доцентом кафедры инфекций здешнего института усовершенствования врачей и каждое лето три месяца подряд подменял профессора, который находился то в очередном отпуске, то в творческом. Только на этих началах руководитель кафедры и терпел своего заместителя, с которым у него был целый ряд разногласий – разумеется, чисто теоретического свойства. Кабанцев, и это тоже было общеизвестно, ухаживал за всеми женщинами подряд без исключения: лишь бы были рядом – но делал это всякий раз неубедительно, поспешно и даже как-то обидно для своих жертв или избранниц. Состояло это обихаживание в том, что он брал их за локти, плечи и талии и тут же предлагал им встретиться: будто эта встреча была не в счет или в ходе ее нельзя было предпринять и получить того, на что он позже рассчитывал. Получив отказ, откровенный или прикрытый вежливостью (а никакая женщина не могла принять всерьез предложения, сделанного таким образом: даже если в душе и хотела этого), он нисколько не огорчался, но вел себя так, будто не ожидал ничего другого и словно одного этого дотрагивания, намасливания физиономии и приглашения провести вместе вечер было для него достаточно. -Я тебя помню,-говорил он сейчас Ирине Сергеевне, наклоняясь над ее шеей.– Это ты отчетность в области портишь: где не нужно стараешься. Теперь с моей помощью хочешь это сделать?.. У тебя французские духи? Или какие?..– Это он тоже спрашивал у всех дам подряд – хотя и страдал отсутствием обоняния и не отличал запаха духов от пота. -Рижские, Михал Дмитрич...– Она отстранилась от него, взглянула с расстояния: может быть, он для того и шел на тесное сближение, чтоб легче отказать было.– Мы же, как договаривались, приехали. Ребенка с собой привезла. -Сейчас, голуба, не могу: сейчас другой вызов жду, настраиваюсь на него всей душою: с минуты на минуту должны приехать. -Так он в машине – сходите, глянете, и дело с концом. Там история болезни – черкните пару слов: дело минутное... Он посмотрел на нее с легкой досадой. -А кто тебе сказал, что я здесь? -Так на всякий случай приехали. -Это я теперь буду знать, что от тебя так просто не отделаешься. В туалете разыщешь... В кого ты такая? -В батюшку с матушкой. -Про них на работе забыть надо. И сейчас смотреть не буду, и вообще к вам не приеду. -Почему? -Потому что в отпуске числюсь. Это мой крокодил в графике стоит, а я сейчас на пляже загораю, не знаю только каком – рижском, откуда духи у тебя, или махнул в Болгарию. Не могу, золотце. Может, вечерком увидимся? Неофициальным, так сказать, образом? -И ребенка с собой взять? Чтоб там посмотрели? -Ребенка не надо. Вези его назад – без нас проживет. Я отсюда вижу, что ничего нет серьезного. Не могу, радость моя. Видишь, машину жду. У главного чирей на шее вскочил – боится, не заразный ли. В молодости, видно, раз согрешил – теперь всю жизнь помнит. Публика такая – тревожная. Не имела с ними дел?– и поправил воротничок на ее платье. -Нет. -Оно и видно. А я вот имею. Жду не дождусь, а чего – сам не знаю. Сказали, от двенадцати до двух, как заседание кончится, а сейчас три. Забыл, наверно. Это, если б на другом месте чирей был – может, раньше бы вспомнил, а на шее подождать может. Его управделами звонил – самому, небось, еще и не докладывали. А мне, видишь ли, надоело дома при параде сидеть решил размяться. Как мне его сейчас смотреть? Чтоб Гусева потом заразить? -Кто такой Гусев?– спросила она: остальное ей было ясно. Он изумился: -Гусева не знаешь, кто такой?! Что ж ты знаешь тогда?.. Это наш первый секретарь обкома. Знаешь, что он со мной сделает, если узнает, что я до него ветрянку эту смотрел? С довольствия сымет и пенсии лишит. Он инфекций боится до смерти. Слушай, а, может, вдвоем подождем? Ко мне зайдем? Шофер прогудит – если что. Нехорошо как на иголках сидеть, но все лучше, чем здесь толочься...– и раздумчиво оглядел ее с головы до ног, оценивая ее рост и стати. -Ждите,– отступилась она.– Вас, видно, с места не стронешь...– и вернулась, обескураженная, к мужчинам. Лукьянов наблюдал сцену со стороны и не стал ни о чем спрашивать: и так было ясно – Алексей же осведомился: -Отказал? -Как поели? – Она, не отвечая, села в машину. Москвич прочно обосновался на переднем сиденье и все поглядывал на баранку в надежде, что Лукьянов изменит свое решение и даст ему повести машину. -Поели слегка,– сказал Лукьянов.– Пашка в колбасу вцепился – не оттянешь. Выздоравливает... Шучу, шучу!– прибавил он, потому что Ирина Сергеевна, еще не пришедшая в себя после очередного фиаско, готова была накинуться на него с упреками. -Отказал,– ответила она с запозданием.– Голову морочил только. Времени нет. Секретарь обкома вызвал. Чирей у него на шее. -А они у него везде,– бросил всезнающий Лукьянов и на этот раз соврал – для разнообразия.-Целая поликлиника на него работает.

Ирина Сергеевна промолчала: обстоятельства эти не способствовали решению ее проблем – москвич же понял Ивана по-своему: -Я ж говорил, все туда упирается! К нему и поехали! Я, между прочим, два чирья уже вскрыл: один на кружке, другой на приеме у Ивана Герасимыча! И оба на шее! Ирина Сергеевна, наделенная здравым практическим умом, но лишенная поэтического воображения, подумала, что в нем все еще играет деревенский "сучок", но тут и Лукьянов решил так же: -Нажаловаться?.. Можно съездить. Они его как огня боятся...– и поглядел на часы:– Одну ходку сделать успеем. -А я что говорю?!– пренебрежительно отозвался москвич.– Я с самого начала говорил, надо в обком двигать. Если б послушали, два часа б сэкономили! -С ребенком?-спросила Ирина Сергеевна, но Лукьянов, которому не терпелось развлечься и размяться душой после вынужденного простоя, принял сторону москвича: -А ему какая разница куда – в обком или в баню? Он еще без понятия...– Он погнал машину в центр города, и Ирина Сергеевна, не видевшая вообще никакого выхода из положения, поневоле согласилась с предложенным. Они подъехали к обкому. Основательное, массивное здание скрывалось в глубине сквера за большими деревьями. Оно отливало верноподданным красным гранитом и подавляло стороннего зрителя официальной строгостью фасада. Перед входной дверью стоял милиционер. -Хотите войти?– спросила Ирина Сергеевна у москвича, показывая и тоном и видом своим, что считает затею пустой и рискованной.– Вас на порог не пустят. -Дай халат свой,– сказал он ей.– У тебя, надеюсь, есть под ним что-то?.. Она поняла, что он имеет в виду, сняла халат – на всякий случай предупредила: -Он женский, с завязками сзади. -Какая разница? Сначала смотрят на мундир – потом на погоны...– Он вышел из машины.– Пойдешь, Иван?..– но Иван успел уже образумиться: при виде казенной архитектуры, гранитной облицовки и, еще больше – постового милиционера: -Зачем?.. Я только вожу вас, а что дальше, меня не касается. -Тоже верно,– согласился москвич.– Ладно, сидите здесь. Может быть, понадобитесь. Если вязать начнут...– и пошел к входной двери. Милиционер, увидав белый халат, ни о чем не спрашивая, пропустил его в здание, и он как ни в чем не бывало прошел в вестибюль – очень большой, но обкраденный темнотой, затененный чересчур плотными, тесно повешенными шторами. Подвязанные с боков, в сочетании с узорными чугунными решетками, они оставляли дневному свету узкие щели, подобные мальтийским крестам и недостаточные для освещения зала. Здесь к Алексею сразу (будто ждали) подошел сотрудник охраны: лейтенант, подтянутый, стройный, подчеркнуто любезный и, не в пример постовому, бдительный. -К кому идете, доктор? -Сам еще не знаю,– поскромничал тот.– К Гусеву, наверно. -Да?..– Охранник оценил ответ по достоинству.– И пропуск у вас есть? -Не знаю, заказывал он его для меня или нет. Позвоните, узнайте. Лейтенант уставился на него. -Да я и телефона его не знаю. Не приходилось... У вас документы есть? -А надо? -Да мы, знаете, без документов как-то не разговариваем. Давайте, доктор, не тяните. Если они у вас имеются, конечно... Паспорт, слава богу, был. Лейтенант проштудировал его от корки до корки, задержался на листке с пропиской. -Я не понял,– отдавая паспорт, сказал он.– Вы что, из Москвы прямо? -Не совсем. С заездом в Петровское. Надо, кстати, прописаться. Временно хотя бы.

–И что вы там делаете? -Заместитель главного врача по санэпидработе. Из всего сказанного им это было самое неправдоподобное. -Заместитель?-недоверчи во повторил тот и оценил профессиональным взором его юную румяную физиономию, халат с женскими, завязывающимися сзади тесемками и под ним джинсы: не выходные, но и не слишком рабочие.– Не очень-то похоже... Знаете что? Давайте-ка к начальнику пройдем. Подождем немного,– и не выпуская его из виду, вызвал к себе подмогу, стал ждать, и лицо его утратило всякую любезность, но сразу поскучнело и построжело: будто упало другой стороной, сменив орла на решку... Подошла замена, и он, не говоря ни слова, но показывая путь кивками и жестами, повел Алексея к начальнику охраны, идя сбоку и чуть сзади: соблюдая положенную уставом дистанцию. Алексей ничего не имел против стражей порядка и подчинился ему без страха и упрека (ему тоже следовало стать военным, но в свое время никто не сказал ему этого, а он сам не догадался). Начальник охраны был старше и медлительнее подчиненного, но и он был само внимание и обаяние. -Так что за проблемы?– спросил он, выслушав доклад лейтенанта, но вместо того, чтобы обратиться к Алексею за разъяснениями, сказал:– Сейчас проверим. Телефон какой в больнице, не знаете? -Нет,– чистосердечно признался тот.– Не звонил никогда. Как ваш товарищ – Гусеву. Начальник, услыхав сравнение, насторожился, но обсуждать его не стал: -Ваш в книжке можно найти,– и поискал в областном справочнике.-Вот. Районная больница в Петровском. Как, кстати, главного врача зовут? -Иван Александрович. Там не написано? -Так они ж меняются...Он набрал номер. Пирогова на месте не было – подошла Таисия, неизвестно как здесь оказавшаяся. Она подтвердила сведения, данные Алексеем Григорьевичем.Как он выглядит-то?– спросил начальник и послушал ее описание.– Джинсы при нем – это точно. Маскировочные. Значит, он... Откуда звонят?.. Этого мы не сообщаем. Сохраняем тайну клиента. Если надо будет, бумагу вышлем...– Он повесил трубку, и Таисия наверняка решила, что москвич попал в вытрезвитель. -Есть у вас такая Таисия?– на всякий случай спросил он у задержанного. -Есть конечно. Как раз в моем отделе. И ее проверяете? -Мы всех проверяем. Верно, Константин?– для поднятия духа обратился он к молодому напарнику, но тот если и поддержал его, то молча.– И что же вы в обкоме делаете? -Не я один.-Алексей перешел в атаку.– На больничной машине прикатили – у входа стоит, справа. Ее из окна видно... Начальник посмотрел в окно, удостоверился в сообщенном ему факте, но и это не улучшило его настроения: ему было уже ясно, что дело – самое скучное и неблагодарное. -Там сотрудники. Может, позвать их?– предложил Алексей. -Да нет уж. Их еще проверять... Что вы хотите хоть – скажите попросту...– и с него тоже слетели и прежняя участливость и радушие: будто человека подменили или в одночасье испортили. Алексей рассказал ему об одинаковых случаях в Тарасовке, сопровождающихся высыпаниями во рту и лихорадкой. Начальник выслушал все это без восторга – даже выпрямился и поотстал от него: а до того все к нему приклонялся – наверно, чтоб получше изучить и исследовать. Теперь такой необходимости не было. -Это, наверно, все не по нашей части?спросил он в полувопросительном-полуутвердительном тоне у своего советчика. -Да наверно,-согласился тот. -И куда девать его? -Пусть разбираются. Надо секретарю позвонить. Алексей воспрянул духом: -Гусеву? -Его секретарю,– одернули его.-У него их десяток... -Скажите, что я в чирьях разбираюсь. На шее если... Это они выслушали уже с полнейшим недоверием, но к сведению приняли и, как подобает военным людям, передали дальше без комментариев... Они позвонили первому секретарю с малой прописной буквы. Первый секретарь Первого секретаря сам никаких вопросов не решал и в суть их не вникал, но был в аппарате обкома чем-то вроде телефонного коммутатора: должен был оценить абонента и воткнуть его штырек в нужное гнездо – в зависимости от специфики и профиля проблемы. В данном случае она находилась в ведении Потапова, который в обкоме занимался всей гуманитарной стороной жизни – от театров до прививок от бешенства включительно: место самое что ни есть склочное. Потапов сидел на совещании у Гусева. Совещание было посвящено предстоящей уборке – он маялся и томился, не зная, зачем его сюда вызвали. Сказали: потому, что отвечает за медицинское обеспечение кампании, но он знал, что на деле это было наказание: неясно только, за что именно. Впрочем, и это был не вопрос, потому что Гусев имел обыкновение подвергать ближайших сотрудников непонятным им и ничем не обоснованным штрафным санкциям: не то злился на всех по очереди, не то они сами не замечали, где и как оступались. Управделами обкома зачитывал по районам и по хозяйствам цифры выполнения плана подготовительных работ, а первый секретарь недоверчиво выслушивал их и сопровождал язвительными репликами в адрес незадачливого или, наоборот, чересчур удачливого руководителя. Таким способом производился смотр хозяйств района, его заочная перекличка: в области была селекторная связь, но присутствие на совещании самих подопечных лишь помешало бы ходу дела. Молоденькая секретарша, которой многое прощалось и дозволялось, потому что она доводилась Гусеву дальней родственницей, вошла в кабинет (на что мало кто осмеливался), доложила о звонке молодого доктора-москвича, явившегося в обком по причине шейной болезни Сергея Максимыча, и сказала, что ей велено вызвать к телефону Потапова. -Почему москвича и почему молодого?– спросил, сбитый с толку, первый секретарь и поглядел вопросительно – мимо проштрафившегося Потапова – на управляющего делами, который отвечал у него за связи с общественностью.– И, главное – почему Потапова? -Кабанцев должен был приехать,– уклончиво отвечал управделами, ничего не зная о москвиче, хотя ему следовало это знать – как и все другое тоже. -И вместо себя его послал?..– не поверил первый секретарь.– Что-то на них не похоже. Обычно, как вопьются в тебя, так не отдерешь – по ночам будут названивать, о здоровье спрашивать. Пусть ждет... Что там, в Медведевке?..– У него была такая манера – не переключаться сразу под чужую диктовку на новый предмет разговора, но вернуться к прежнему: он подчеркивал этим безраздельность власти.– Там Сидоров за директора? -Иван Сидорыч,– подобострастно подсказал управделами.– У него все в порядке. Шестьдесят восемь процентов. -Что-то у них у всех одни и те же цифры. С небольшими отклонениями... Кто-то редактировал? Дай...– и секретарь придирчиво вгляделся в услужливо поданную ему сводку.– Разброс от шестидесяти пяти до семидесяти,– констатировал он и небрежным движением кисти передал ее дальше.– Проверьте,– бросил он второму секретарю, Михал Михалычу, который отвечал в области за сельское хозяйство.-Я липу за версту чувствую. -Да он вроде нормально работает,заступился за товарища тот.– Ни шатко ни валко, но к августу все подчистит. -Вот именно – не шатко не валко,– передразнил его Первый, так что Второй так и не понял, чем не угодил ему.– Пойди переговори с ним,– приказал он управляющему делами.– С москвичом этим. -Здесь же телефон есть? -Отсюда я послушаю... Управделами пошел в приемную. Гусев безошибочно и цепко схватился за трубку одного из пяти аппаратов, которые знал назубок, как пять пальцев. -Вы извините, по какому делу к нам приехали?– Управделами тоже был любезен и обходителен – но не как те двое на первом этаже, у которых это состояние души возникало от случая к случаю и служило их профессии: его любезность гостила и дежурила на лице с утра до вечера, и расставался он с ней только дома, когда, усталый, снимал ее с себя одновременно с верхним платьем и уличной обувью. -По поводу инфекции в Тарасовке.– Алексей решил сменить рубеж обороны или, лучше сказать, линию атаки.– Знаете такую? Недалеко от Петровского. Километров сорок, наверно. Даже точно – по счетчику... Управделами ничего не понял и вспотел от натуги. Его преследовало стесненное дыхание Гусева в соседней трубке: трудно говорить, когда стоят над душою. -Вы, простите, насчет болезни Сергея Максимыча приехали?– помог он неизвестному на другом конце провода.– Нам так доложили. -И это тоже,-беспечно согласился тот.– Это уж – как получится. -Заодно, значит?– уже совсем отчаялся управделами и позволил себе поэтому затаенную иронию.– Вы какой специалист? -Эпидемиолог и хирург по совместительству. Чирьи – моя вторая специализация. -Еще один на мою шею!сказал Гусев.– Сам с ним переговорю. Разговаривать с людьми не умеешь... Кто там?– зыкнул он в трубку.– Это Гусев у телефона. -Вас-то нам и надо!обрадовался москвич, заранее празднуя победу.– Говорить надо всегда с самым главным. -Если у него есть на это время!– склочно поправил первый секретарь.– Кто вам сказал, что у меня фурункулы на шее? Или, как вы говорите, чирьи? -Кабанцев. Вся проблема в нем. Он вас ждет, кстати, у подъезда – дожидается, когда за ним приедут. -А за ним приедут!неопределенно пообещал-пригрозил тот.– Чтоб не болтал лишнее... Он вас, что, сюда за машиной прислал? Непонятно. -Не совсем так. Мне издалека начинать? Или поближе? -Да начинайте как хотите, кончайте только скорей. У нас совещание идет – тоже вот, началось и никак кончиться не может... На самом деле совещание это и ему до смерти надоело. Он затеял его с одной целью – в очередной раз приструнить своих подчиненных, которые не то вышли из повиновения, не то собирались сделать это (в России этого никогда в точности не узнаешь), и в душе был рад образовавшемуся окошку: это и в трубке чувствовалось. Алексей понял, что у него есть время, и рассказал все как на духу: без пропусков и утайки. Первый секретарь недоверчиво и брезгливо выслушал про инфекцию и про язвы. -А Кабанцев тут при чем?-подторопил он Алексея, потому что и вправду был тревожлив и мнителен в отношении заразных заболеваний.– Он ведь и мой врач тоже?– и выразительно глянул на Потапова. Тот завертелся юлой под его взором, но, поскольку не слышал разговора, не смог заступиться – ни за себя, ни за Кабанцева. -Не хочет больного проконсультировать. Несговорчивый оказался. -Правда?– съязвил Гусев.– А мне, наоборот, покладистым показался... Он что, у вас ездит на такие вызовы? -Числится консультантом...– и Алексей решил извиниться наконец за нарушение субординации:– Я бы с этим к нашему секретарю райкома обратился, но там сейчас смена руководства, районная пертурбация, не до этого... Мы уже обращались,– продолжал импровизировать он: у него были задатки сочинителя.За машиной. Нужно было в Тарасовку съездить и, как назло, ни одной машины: все отрядили на проводы Зайцева. Попросили у него райкомовскую "Волгу"... -Это он правду говорит,– ввернул, со своей стороны, управделами, представлявший Гусева на проводах первого секретаря.– Вся площадь была заставлена,– но Гусев заинтересовался отнюдь не этим: на то оно и начальство, чтоб видеть окружающее в неожиданном, неочевидном для других, но на деле наиважнейшем ракурсе. -И он дал вам ее? -Дал. Видно, праздничное было настроение. -Жаль, я не знал: я б его испортил... Совсем Зайцев рехнулся,– прикрыв трубку, сказал он своим ближайшим сотрудникам, которые до сих пор были лишены возможности участвовать в разговоре и могли только догадываться о его содержании.– Дал райкомовскую машину, чтоб врачи на инфекцию выехали. А она в одном гараже с моей стоит! Не рано мы его в Москву учиться послали?.. Вопрос был риторический: Зайцев давно уже разгуливал по столице и обживался с ней всерьез и надолго. Гусев не стал поэтому дожидаться ответа, а сказал в трубку: -Что вы хотите, в конце концов?– Он притомился от необычного разговора и решил закругляться. -Чтоб помогли организовать консультацию. Три часа уже возим ребенка по городу. -С язвами?!– ужаснулся и не поверил своим ушам Гусев.– И он тоже в обкоме?! -Нет, в машине. Стоит рядом. -Хоть в помещение не ввели!.. Вы и в Москве тоже так – чуть что, в Кремль бежите?!. Куда вообще охрана смотрит?!-накинулся он на управделами, которому доставалась здесь каждая вторая шишка.– Я давно говорю, решетку надо вокруг сада делать! Устроили сквер для гуляния! Чтоб через неделю проект ограды был! Чугунной и с пропускными воротами! Ко мне зайдете потом – я набросок сделаю...– Он не был лишен художнических наклонностей и даже навыков. -Так будет консультант или нет?-Алексей испугался, что разговор на этом закончится. -Будет! Это я вам гарантирую. Завтра же приедет с первым автобусом. И никаких машин ему не давайте! – Он бросил трубку – вслед за ним, с аккуратной опаской, положил свою управделами и выглянул из приемной.– Надо менять доктора. По фурункулам, я имею в виду,– приказал Гусев.– К Сорокину с этим обратитесь... Это был уже прямой выпад против Потапова. Кабанцев был его креатурой и, так сказать, выдвиженцем по части чирьев, с Сорокиным же Потапов был в вечном соперничестве и противоборстве: тот был заведующим облздравотделом и они никак не могли поделить между собой прерогативы и функции. -Но он вроде неплохой доктор?– заступился Потапов: не столько за Кабанцева, сколько за себя и в самом заискивающем тоне. -Может, и неплохой, но слишком много ездит... Не поняли ничего?..– и, пряча концы в воду, набросился на него с другого боку:– Что это за профессура у вас?! Что на вызов не могут съездить?! Не засиделись они у вас тут, в области?! Может, их всех по районам разогнать – и вас, заодно с ними?!. Прежде он не знал, за что взыскивает с Потапова, – теперь повод нашелся и он, по простоте душевной, слепо уверовал в то, что он был у него с самого начала. Потапов был крупный, громоздкий человек с тяжеловесной поступью и благообразным чиновничьим лицом, меняющим, в зависимости от обстоятельств, выражение от лисьего к волчьему и обратно. Из-за своих размеров он не умещался за обычным канцелярским столом и не мог усидеть на рядовом стуле: поэтому мебель ему делали, как одежду, по мерке. Одно это могло вывести из себя первого секретаря, который тоже не был хлипкого сложения, но отличался нервозностью и холеричностью характера. -А с этими что делать?– спросил управделами, который, по долгу службы своей, не должен был ни о чем забывать, но все держать в поле зрения. -А этих гоните в шею! И место под машиной, где они стояли, креозотом полейте!.. Черт знает что, а не область!.. Правящий класс в России (а может быть, и не только в ней) боится трех видов болезней среди населения: венерических – потому что у него бывают общие с ним женщины, инфекций – потому что дышит с ним одним воздухом, и сумасшедших: этих потому, что при общем нерадении и беспечности охраны они, того гляди, вбегут в кабинет и устроят секир-башка первому, кто попадется под горячую руку. Поэтому эти три рода заболеваний до сих пор финансируются из госбюджета: в то время как все прочие содержатся страховыми компаниями и подбирают крохи с их стола – впрочем, такие же мизерные, как и бюджетные... 36 Иван Александрович за голову схватился, когда услыхал об их похождениях, а делал он это только в крайних, отчаянных случаях. -Говорил я, надо было с самого начала с этим москвичом расставаться! Как же вы его не остановили?! Ну я понимаю – Иван: этот вредит во всем, а ты-то?!. Мне уже из райкома звонили: пусть, говорят, ваши сотрудники и дальше райкомовскими машинами пользуются, но зачем же говорить об этом на каждом шагу? Я не понял сначала, к чему они... Теперь пойдет звонить губерния! И Сорокина, как назло, нет, в отпуск уезжает!.. Он откровенно трусил, и Ирина Сергеевна, успевшая от него отвыкнуть, удивилась: -Преувеличиваете, Иван Александрович. Пустяки все. Может, пришлют теперь консультанта. -Пришлют-то пришлют, да что из этого?.. Тут ведь и в самом деле непонятно что... Ездил я к этим Шамшуриным. -Шашуриным. -Какая разница?.. Дети больны и жена его тоже. Сначала говорить не хотела, потом зашепелявила: словно кипятком рот ошпарила... Значит, не детская это инфекция. Как хотелось бы... -Иван Александрыч! -А ты что думала? К вашим свинкам и коклюшам совсем другое отношение. Надо снова туда ехать и смотреть всех подряд... Плохо все... И ты еще от меня отдаляешься. Нашла время...– и попытался притянуть ее к себе: разговор происходил в его кабинете, и он не слишком церемонился – к нему без стука не входили. Она отстранилась – мягко, но настойчиво.– Из-за московского доктора? -Из-за кого?!.– удивилась она.– Я о нем не думаю. -Из-за чего ж тогда?.. Я же люблю тебя по-прежнему?.. Это было его первое объяснение в любви, но пришло оно с большим опозданием и не произвело на нее надлежащего впечатления. Вслух она сказала: -Плохо любишь, значит. -Как умею... Поедем: я тебе дачу покажу. Я там новую веранду выстроил. Сосной пахнет – закачаешься...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю