Текст книги "Каменная баба"
Автор книги: Семен Бронин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)
Какой бы ни была справка, которой он добивался, но последнее замечание выдавало в нем здравый смысл и наблюдательность, которые трудно было заподозрить при первом взгляде на его румяные щеки и пятнистые джинсы.
–Посмотрим,– утешил он себя.– Всего вперед не угадаешь. Это и есть запросы ваши?– и оглядел россыпь из писем.– Как на экзамене. Что в них?
–А вы посмотрите...– Таисия забыла о первом разочаровании и сморщилась в веселой улыбке.– Самой интересно стало!
–На экзаменах мы знали, что где лежит, а тут – как головой в омут...– и бесстрашно раскрыл первый попавшийся под руку конверт: это был запрос о колодцах, местах их расположения и качестве воды в них, которое просили оценить в пяти баллах.
–Отложите,– посоветовала Таисия.
–Не будем?
–Не будем. Скажем, не получали... А еще что? Почитайте. У вас интонации приятные.
–Мне многие это говорили...– и, польщенный, взял второе послание и прочел с середины вкрадчивым, мягко вибрирующим голосом:– "На основании формы номер 1 составляется форма номер 2. Графа номер 1 составляется на основании формы номер 4, имеющейся во всех первичных организациях Кр. Кр..." Что такое кр-кр?
–Красный Крест, наверно. О чем там – я прослушала?..
Доктор прочел письмо с начала – тогда только оба уразумели, что речь идет о донорах, но не рядовых, а резервных, которых надо держать про запас для особых случаев.
–Таких-то нет, а им – резервные!– возмутилась Таисия.– Спрашивают – что сами не знают!
–Опять не будем отвечать?
–Нет. Если вправду нужно будет, по телефону позвонят.
–А я собрался уже. Никак в работу не включусь...– и Алексей Григорьевич передразнил воображаемого профессора:– Плохо, молодой человек! И на этот вопрос вы не ответили. За что вам только стипендию платят?.. Может, ответим все-таки? Каков вопрос, таков ответ, как говорится...– и глянул змеем-искусителем.
–Так что отвечать? Когда отвечать нечего?..– Таисия засмеялась. Она ценила мужское лукавство, но не любила мешать дело с игрою и поэтому вынуждена была возражать ему:– Что доноров нет? Это их все равно не устроит...– и продолжала с досадой, потому что говорила не то, что думала:-Для военных, наверно, стараются. Этим все к завтрашнему дню нужно: будто утром воевать собрались.
–А, может, есть они?– не унимался тот.– Может, их поискать по району надо?
–Кого? Доноров? Или колодцы?
–И то и другое. Всех вместе. Выпишем себе командировку и поедем: вы колодцы считать, я доноров.
–И на чем вы ехать собрались?
–Да хоть на катере. Тут берега хорошие – я вчера рекогносцировку провел. Искупаться не мешало. Показали б, где вода лучше.
–Везде одинаковая,– улыбнулась она.
–Купаетесь?
–Девчонки с дежурства бегают.
–А вы?
Таисия помедлила.
–Я уже не дежурю. Вышла из этого возраста... Хотя и со мной случается...– и глянула ненароком, но выразительно.
Он одобрительно кивнул:
–Это никогда не поздно. Вам в особенности... Справку бы только ту выправить. Нужна очень.
Таисия знала цену деловым бумагам, которые так часто бывают чреваты крупными неприятностями, и потому вошла в его положение, присоветовала:
–Вы его не подгоняйте, не просите – и правда не даст, только наоборот сделает. При случае надо...– и поглядела со значением.– А еще лучше – через кого-нибудь. Вам откажет, а другому, может, неудобно покажется.
–Вас буду просить.– Алексей приготовился ко второму туру ухаживаний, но она его упредила:
–Меня без толку. Сама в должниках хожу: тоже хоть ищи заступника... К Ирине Сергевне обратитесь, детской докторше нашей... Он у нее в долгу,-прибавила она: не то из желания помочь москвичу, не то – насолить Ирине Сергеевне.
–Гуляет с ней?
–Как раз нет.– Она пожалела, что проговорилась: с ней это при первом знакомстве случалось – потом зато нельзя было слова вытянуть.
–Добивается только?
–Тоже нет...– и усмехнулась от игры в вопросы и ответы.
–А что тогда?– Он перечислил уже все известные ему случаи зависимости мужчин от женщин.
–Потому как раз, что не гуляет...– Таисия не выдержала и попеняла:-Все-то вы, доктор, знать хотите.
–Не все, а только главное. Вдруг пригодится.
–Припасливый?.. А поглядеть на вас – не скажешь.
–Разве так узнаешь? Тут в себе самом не разберешься... Дальше почитаем? А то у меня ощущение, что я зря зарплату получаю. – Он вскрыл новый конверт.– О росте школьников. Стоя, лежа и сидя. Тоже в ведро?
–До сентября оставим. Никак ростомеры по школам не развезем.
На этот раз он согласился – успел облениться.
–С этим вообще – чем позже, тем лучше. Они ж растут с каждым днем, и данные их стареют.
–Правда?..– Она по достоинству оценила его пыл и рвение:– Вас бы, доктор, в наше статистическое управление...
Ирина Сергеевна тоже зашла в санотдел: познакомиться с новым врачом, которого сама же сюда напрочила. Предлог для этого у нее был самый дельный: так ей казалось, во всяком случае. У неясных больных в Тарасовке объявились новые двойники – всего числом семь или восемь: все друг на друга как капли воды похожие. Причина болезни была по-прежнему неясна, и Ирине Сергеевне, начавшей всерьез из-за этого тревожиться, пригрезилось вдруг, что Алексей Григорьевич, только что сдавший государственный экзамен по инфекциям, мог бы помочь ей с диагнозом. Она даже подготовила краткую сводку о больных, но когда увидела его, занятого пасьянсом из распечатанных и еще не вскрытых конвертов и глядевшего сущим бездельником, доклад этот сам собой улетучился из ее головы, и она только спросила:
–Вы наш инфекционист новый?
–Эпидемиолог.
–Все равно. Хотите посмотреть больных с неясной инфекцией? Мы с ними путаемся, а вызвать некого: консультант неделю не являлся, а теперь и вовсе в отпуск уехал...
Это была сущая правда, но Таисия отчего-то насмешливо потупилась новичок же отнесся к предложению с редкой в его возрасте откровенностью:
–Вряд ли я смогу помочь чем-нибудь. Я в инфекциях не смыслю ни черта. Экзамен на четыре балла сдал, но это потому, что лаборантка знакомая билет подложила. Не мне одному – всей группе...– и Ирина Сергеевна, несмотря на это существенное дополнение, невольно сробела и задумалась: сама она никогда таким образом не экзаменов не сдавала и почувствовала себя если не старомодной, то порядком отставшей от новейшего времени.
–Справка ему нужна, Ирина Сергевна, а не ваши случаи,– грубовато вмешалась в разговор, походатайствовала за нового сотрудника, Таисия, не любившая откладывать дела в долгий ящик и не оставлявшая устных запросов, в отличие от письменных, неотвеченными.– К Пирогову с этим сунулся, а он и слушать его не захотел.
–Что за справка?– спросила Ирина Сергеевна Алексея Григорьевича, пользуясь случаем рассмотреть его получше: она была любопытна и, проработав год в Петровском, отнеслась к приезду москвича с интересом истинной старожилки.
–Что я здесь хирургом два месяца отработал.– Он деловито прищурился.– А вы и есть та самая Ирина Сергевна?
–Почему та самая?
Москвич не стал выдавать осведомителей, соврал:
–Тут о вас слава идет – как о лучшей детской докторше.
–До Москвы дошла?– не поверила она: стала в последнее время осмотрительна.
–Не до Москвы, но после Свердловска начали поговаривать.
Она решила не искушать судьбу и не искать беглого ветра в поле.
–Зачем вам такая справка?
–Меня тогда после института хирургом возьмут работать. Я хирургом хочу быть, а кончаю санитарный. В министерстве сказали, что пойдут навстречу, если привезу такую ксиву.
–И вам ее не дают?– не поверила Ирина Сергеевна – на этот раз потому, что до сих пор была простодушной: будто вчера на свет родилась или где-то долго отсутствовала.– Какой смысл неволить человека? Все равно толку не будет.
–Да и я так считаю,– согласился с ней Алексей Григорьевич.– Осталось главного уговорить. Вообще, пока с людьми просто так, за милую душу, говоришь, все за тебя, как справку дать, куда-то все деваются.
–Все можно сделать,– сказала Таисия,– надо только настроение угадать. Или случай: вдруг понадобитесь. Так просто ничего делать не станет.
–Иван Александрович такой корыстный?– усомнилась Ирина Сергеевна. -А вы не знали?.. Куда целый год глядели?..– и Алексей Григорьевич, хоть и был не так глуп, каким казался поначалу, не понял, что руководило при этом Таисией: женская солидарность или соперничество – оба чувства по природе своей таковы, что их трудно порой отличить одно от другого... Иван Александрович не задержался на больничном дворе (ему решительно нечего было там делать) не устоял перед соблазном еще раз взглянуть на последнее приобретение. -Как дела?– осведомился он с учтивостью, которая должна была, по его расчету, сгладить недавнее негостеприимство.– Много работы сделали?..– Досады в нем между тем не убавилось, а только прибыло: москвич явно пустил корни и едва ли не цвел в новом для себя окружении. -Десять конвертов вскрыл,-отрапортовал тот.– На один почти что ответили. -Это много.– Иван Александрович оценил его усердие по достоинству. Он оседлал свободный стул, сел на него в позе циркового наездника, заметил:– Так ты, пожалуй, за неделю всю работу переделаешь – что с тобой дальше делать прикажешь?..– Он думал уже о том, куда сбыть нового доктора.– И Ирина Сергевна тут?– удивился он, будто только ее увидел.– Какими судьбами? Ирина Сергеевна почувствовала неловкость и скрыла ее за шутливостью тона: -Зашла: думала обсудить с Алексеем Григорьичем новые случаи в Тарасовке, а он инфекций не знает... Скромничает, наверно. Иван Александрович отнесся скептически к предположению о скромности новичка, но спорить не стал: -Новые случаи? Много? -Шесть, кажется... Я вам разве не говорила? -Нет. К Алексею Григорьичу пошли сначала. -Он же эпидемиолог у нас? Пирогов усмехнулся и лицемерно согласился: -Эпидемиолог. Потому и взяли. Дети снова? -Я других не смотрю. Но есть, кажется, и взрослые. -Совсем хорошо... Что ж вы не поможете нам, Алексей Григорьич? -Заочно не могу,– заартачился тот.– Надо на местность выезжать.
–С кем?
–С Ириной Сергевной, наверно?
Ему явно не сиделось на месте. Иван Александрович поглядел на него с особого рода любопытством. Таисия подняла голову, приревновала: -Вы ж со мной ехать собрались? Передумали? -А ему все равно,– ответил за москвича Пирогов: будто сам был из другого теста:– Лишь бы на месте не торчать, по свету шляться. Для этого и из Москвы уехал. Что ж делать будем?– спросил он, всерьез уже, Ирину Сергеевну.– Я ведь тоже не знаю, что у них. Не было у нас ничего подобного... Он видел двух ребят, которых она привезла в Петровское: оба лихорадили, были слабенькие, бледные – и у обоих во рту были небольшие круглые язвы. Остальные, со слов Ирины Сергеевны, были такими же. -Не знаю. Надо кого-то с кафедры звать,– сказала Ирина Сергеевна. -Все ж в отпуску? -Кабанцев на месте – я звонила... Всех сразу отпустить не могут. -Этот – что есть, что нет: все едино. Без профессора смотреть не станет. Вообще не поедет, если почувствует, что жареным запахло. -Почему?спросил москвич: ему хотелось поскорей освоиться на новом месте и войти в курс здешних дел, а они все сплошь оказывались непростыми и запутанными. -Потому что профессор все его диагнозы отменяет, когда возвращается. Чтоб показать, что без него тут жизнь останавливается – этот и не хочет с ним связываться. Те еще типы оба... А что за аферу ты провернуть хотел? О которой не успел в кабинете рассказать?.. Это было испытание москвича на зрелость. Будь он поопытнее в этих делах, то уклонился бы от прямого ответа, отложил разговор на более удобное время, разжег любопытство Ивана Александровича, набрал очки в их негласном поединке, но он встрепенулся, решил, что пробил его час, и изложил известные нам факты или, вернее – их интерпретации. Пирогов наотрез ему отказал: -Еще чего? Не буду!..– Он словно ждал чего-то подобного: чтоб поставить, раз и навсегда, приезжего на место.– Из ума не выжил – голову в петлю совать! Ради чьих глаз прекрасных?..– и поглядел на сотрудниц, пытаясь угадать, кто стоит за его просьбой... Таисия, не любившая терпеть поражений, досадовала, но помалкивала, а Ирина Сергеевна глядела нарочито рассеянно и безразлично, что могло обмануть кого угодно, но не Ивана Александровича. Это прибавило ему желчи, и он начал лицемерить, что было у него следующей, после выговоров и распеканий, степенью изъявляемого им недовольства: -Тебя облздрав к нам прислал? Вот к нему и обращайся. Я тут ни при чем. Я для министерства человек маленький... -Дайте вы ему эту справку!– прервала его Ирина Сергеевна, глянув на него с долей пренебрежительности, в которой, при желании, можно было разглядеть след их прежних отношений.– Что вам стоит?..-но Пирогов, что называется, завелся: -И Ирина Сергевна, гляжу, твои интересы близко к сердцу принимает?.. Зачем она тебе?.. Справка, я имею в виду?.. Кто может, и без справки возьмет, а кто не хочет, тому и она не поможет: что ни принесешь, все не так будет. Ему ж голову морочат,– сказал он Ирине Сергеевне, хотя Алексею это было не менее интересно.– Куда ты идти хочешь? -В хирургическую клинику при Первом мединституте. Только не сразу, а через два года: надо сначала в городской больнице поработать, ума набраться. Вот туда-то меня без справки и не принимают. -Клиника без больницы не берет, а больница – без справки? Как в сказке прямо...– и поглядел с досадой на Ирину Сергеевну, внимательно их слушавшую.– Пустяки это все. Справкой еще ни одна карьера не делалась. Расскажи о Москве лучше. "Националь" построили? -Стоит коробка. Там ресторан хороший. -Был в нем? -Нет еще. Собираюсь только.-Алексей Григорьевич, получив отпор от начальства, не стал, надо отдать ему должное, настаивать на своем и канючить, но принял отказ к сведению, помешкал, достал чистую тетрадку и начал ее разлиновывать. -А сейчас что делаешь?– Пирогов словно заворожен был его поступками. -Тетрадку для входящих и исходящих. С этого все начинают. Ирина Сергеевна встала и вознамерилась выйти. -Ты куда?– спросил Пирогов. -На прием. Приходите в амбулаторию, Алексей Григорьич,– прибавила она.– У нас там прием хирургический. Спросите Ивана Герасимыча. Я его предупрежу... Придете? -Приду конечно,– обещал он ей.– Я ни одной хирургической возможности не упускаю. Пирогов с любопытством выслушал их сговор или обмен мнениями. -Да ты знаешь ли хирургию, чтоб прием вести?– усомнился он. -С третьего курса на кружок хожу,– заверил его москвич.– Аппендэктомию сам делал. Главный врач успокоился. -Тогда давай. Может, и здесь кому-нибудь ее сделаешь. А то у нас некому...– Это был выпад уже против Ивана Герасимыча, и Ирина Сергеевна поневоле замешкалась и прислушалась.– Меня только сначала позови – прежде чем на стол класть. А то у нас один полкишечника больной убрал, а оказалось, у нее месячные...– Ирина Сергеевна ушла, не дослушав конца грустной истории, и Пирогов смолк: с ее уходом стараться было не для кого. -Завтра пойду,-пообещал москвич.– Сегодня искупаться надо...– и поглядел на Таисию. -Так хоть сейчас иди!– немедля откликнулся Пирогов, задетый за живое: теперь ему в особенности не терпелось с ним расстаться. Москвич почувствовал это и остался – из упрямства и проснувшегося любопытства. -С тетрадью немного поработаю,– и принялся за это нехитрое занятие, позволявшее ему попутно слушать новых сотрудников и даже наблюдать за ними... Пирогову нужно было уединиться с Таисией для разговора самого деликатного и доверительного свойства. Ему не хотелось просить москвича, чтоб ушел, и еще меньше – возвращаться сюда снова. Поэтому он приступил к Таисии с расспросами при совершенно лишнем свидетеле: -Ты что с мясом неклейменым мудришь?.. Она искренне удивилась: -Уже рассказали? -А ты думала? Разве здесь скроешься?-Он чувствовал себя все-таки неудобно: мешал Алексей Григорьевич. Таисия, напротив, черпала силы в его присутствии: -Это, Иван Александрыч,– обращаясь к ним обоим, успокоительным тоном сказала она,сестра моя двоюродная: та, что в ветнадзоре работает – мясо арестовала в кафе нашем... -У Матвея Исаича?.. Слушай, Алексей – как тебя, Григорьич?..Пирогов все же не утерпел и решительно оборотился к своему заместителю по санэпидработе.-Знаешь, что моя первая главная врачиха говорила?..– Это была в своем роде легендарная женщина: никто не знал, говорила ли она приписываемые ей байки или за ними скрывался сам Иван Александрович.Сколько будешь в первый день на работе сидеть, столько и будешь потом всю жизнь маяться. Мне этого в свое время не сказали, так я вот до сих пор мучаюсь, покоя не знаю... Этот намек москвич понял: встал, накинул защитного цвета куртку, дополнявшую пятнистые джинсы. -Куда идешь?– Пирогов не упускал его из виду: словно бес попутал. -Говорю ж: купаться,– и снова выразительно взглянул на Таисию. Пирогов проследил и за этим взглядом тоже, и он не убавил засевшей в нем досады. -Это ты правильно надумал,– вслух одобрил он, однако.– Здешние дамы любят, когда мужики к ним на свидание чистыми приходят, да они нечасто их этим балуют... Прислал бог помощника,пожаловался он, когда москвич вышел.– Что он говорил тут без меня? Таисия засмеялась: -Не помню уже... Купаться звал. -Это он и при мне делал... А ты что? -Я – что?.. С ума еще не сошла, как вы говорите. Перед всей Петровкой разголяться и в воду с парнем лезть. -Можно и не перед всем Петровским. Таисия неодобрительно поглядела на него: -Так и будете теперь всех подряд к нему ревновать? Или через одну?.. Вы как петух прямо. -Может, я и петух, да вы не куры. -Яйца не несем?– но он не дал ей увести разговор в сторону, настоял на своем: -Что с этим мясом делать надо было? -По инструкции если?выжидательно спросила она. -А как же еще? Только по ней. -По инструкции если, надо карболкой залить, сжечь и закопать в землю. -И сжечь и закопать?Пирогов подивился строгости закона, писанного санитарными врачами.– Не много сразу? Таисия и сама так думала и попытала счастья: -Вот и я решила...– но Пирогов ее не слушал: -Сколько его было? -Килограмм сорок... Я двадцать в больницу взяла. Не пропадать же. -Оформила? -Как я не оформить его могла?.. Если купила...– и видя, что он медлит и колеблется, попыталась склонить чаши весов в свою пользу:– Нет же ничего на базе. А детей кормить надо... Пирогов заскучал и потерял интерес к делу. Так случалось с ним, когда его убеждали в чем-то наполовину, с фасада, а другая, оборотная, сторона дела оставалась для него в тени, в безвестности. -Не отравишь детей мясом этим?– спросил он только. -Да вы что?!– искренне и во всеуслышание изумилась она: гроза пронеслась мимо, и она вновь обрела полноценный дар речи.– Что ж я, не знаю, откуда оно?! -Все-то ты знаешь... И Лукьянову сказала? -Когда? Съели это мясо давно. Через котел пропустили... Это был перебор с ее стороны: она, что называется, вольничала. Пирогов глянул на нее ястребом, поиграл с мыслью выставить ее вон из этой избы: слишком уж она срослась и свыклась с нею. Таисия почувствовала угрозу и замолчала: знала, что в такие минуты его не нужно трогать, а следует переждать опасное настроение. -Делай как знаешь,отступился он от нее окончательно.– Меня только ни во что не впутывай. И вообще – если случится что, на себя пеняй... Хотя мне все равно попадет в первую голову... Таисия потупилась: всего этого можно было не говорить – но и не сказать нельзя было... Лукьянов тоже зашел в этот день в санэпидотдел. Он сохранил старую привычку коротать время у Таисии, но делал это теперь украдкой, будто товарищеский суд запретил ему и это тоже. Он сильно переменился после суда: стал сумрачен, неразговорчив и неприветлив, хотя не изменил обычному своему высокомерию – сделался из развязного балагура неприступным на вид трагиком. В больнице с ним поступили не по-людски: отлучили от машины и приставили к больничному гаражу, а на его место взяли нового водителя. Тот, однако, оказался годен лишь на то, чтоб возить Пирогова в область и обратно, в районе же неизменно застревал и терялся: слишком много надо было знать здесь тайных дорог и проселков и помнить к тому же, когда они проходимы и когда непригодны для навигации. Лукьянова снова посадили за руль, и они с напарником разделили то, что Иван делал раньше один: новичок ездил в область мимо тамошних гаишных постов, а Лукьянов по району – мимо своих, знакомых. Это устраивало обоих и дело пошло на лад, хотя Иван и не жаловал сменщика и разговаривал с ним лишь в силу крайней необходимости. Соответственно с этими перестановками менялось и отношение к нему больничных сотрудников: то есть претерпело метаморфозу от почти открытого и публичного осуждения к признанию – пусть вынужденному и молчаливому; Иван все это принимал с достоинством и бесстрастием, но в душе у него все кипело. Таисию он выделял среди прочих. С ней его связывали давние и основанные на взаимной выгоде отношения: многие поначалу дружеские связи кончаются, известно, тем же... -Что нового?-спросил он, садясь на стул, который незадолго до того седлал его кровный враг. В его походке и осанке (которые больше выдают людей, чем слова и лица) появилось после суда нечто нескладное, застывшее и топорное, что физиогномисту говорит о целеустремленности и мстительности побуждений, – Таисия хоть и не читала с лица, но стала его остерегаться. Тем добродушней и дружелюбней отвечала она сейчас: чтоб возместить этим недостаток искренности: -Да ничего особенного, Иван. Доктора дали нового. Она и в лучшие времена не всем с ним делилась теперь же, по понятным причинам, сузилась еще более. Лукьянов был охоч до устных новостей (это было у него, как у другого потребность включить утром радио или прочесть газету) и злился из-за ее скрытности – хотя и старался не подавать виду: не хотел ссориться с давней приятельницей и единственной, не считая жены, союзницей в больнице. -И что с того?– недоверчиво спросил он. -Буду теперь не одна сидеть, а в компании. И не с бирюком каким, а с приятным молодым человеком. Видел его? Лукьянов из всего этого понял одно: что она не хочет с ним откровенничать, и иронически поглядел на нее. -Что мне новые доктора? Мне старых достаточно... Что там с Матвеем Исаичем произошло? -И ты знаешь?– во второй раз в течение часа удивилась Таисия. -Как не знать, когда все говорят?.. Кто еще интересовался? -Да звонят все кому не лень,– солгала она и прибавила для убедительности:– Хотя сам он не жалуется. Редкий человек – таких бы побольше... Матвей Исаич был заметная фигура в Петровском: директор местного и единственного кафе и личность во всех отношениях незаурядная. -И откуда мясо это?.. Это Таисия могла сказать: шила в мешке не утаишь – это должно было стать предметом обсуждения на базаре, а она не хотела, чтоб у Ивана были доказательства ее неверности. -Фельдшер из Тарасовки корову зарезал и на базаре стоять не захотел – продал, видишь ли, Матвею Исаичу. -С каких это пор у Семена корова появилась?.. Иван знал в районе всех: у него была прекрасная память на лица, дела и связи. -А нет разве? -Не было никогда. Когда ему с ней возиться?.. Когда он пьет горькую?.. И кто в июле телку режет? -Корову,– проворчала она, теряя почву под ногами. -Тем более. Какая разница?.. Таисия поняла, что он кругом прав, и разозлилась, всполошилась не на шутку: -А я знаю, зачем?! Что вы все ко мне с этим мясом лезете?! Не рада, что связалась! Иван ухмыльнулся – скорее по привычке, чем по настроению. -Самой, небось, перепало?.. Могла б и меня в долю взять. Жрать-то нечего. -Анна Романовна пусть об этом думает. -А что с нее толку? Десяток яиц принесет? Она ж так задарма всю жизнь пашет... Он приуменьшал возможности и способности своей супруги, но Таисия не стала спорить – только напомнила: -Тебя тоже не дозовешься. Когда свекра в область повезешь? У него ноги скоро совсем отсохнут. -Когда срок мой кончится, тогда и поеду. А пока пусть вас Веник возит.– Его сменщика звали Вениамином.– Не к чему мне попадаться... Лукьянов стоял скалой в таких случаях, а новый водитель, то ли под впечатлением печальной судьбы предшественника, то ли просто – не от большого ума, тоже отказывался брать лишнего пассажира и попутчика. -Вот когда возить начнешь, тогда и о тебе вспомню,– отрезала Таисия и смягчила затем силу удара:Нечего там делить было. Если б было что, я б тебе оставила. -Пирогов все себе взял?– вырвалось у него: он страстно хотел этого – не для доноса, а из жажды посрамления противника. Таисия уставилась на него: -Да ты что, Иван? Когда это он такими делами занимался? У него что: мяса дома нет, как у тебя?.. Что ты спрашиваешь?.. Лукьянов сам знал, что сказал лишнее, но уступать не думал. -А что он сюда приходил? О мясе спрашивал? -Кто тебе сказал? -Сама говорила. Мол, пристали к тебе с мясом. Кому еще дело до него? Таисия в очередной раз подивилась его проницательности. Ей пришлось врать наново: -Мясо это из Тарасовки, а там какие-то больные новые. Чем – никто не знает... Она сказала это наугад, наобум, но попала в точку. Так в жизни случается: когда нас припирают к стене, мы начинаем мыслить, а не просто соображать – хотя и делаем это почти машинально. Так или иначе, но она сумела ввести Лукьянова в заблуждение: -Я тоже про эту болезнь слышал. Язвы во рту... Это может быть. Корова сдохла, а они ею в кафе угостились!..– и усмехнулся – не к месту и не ко времени. Таисия, у которой все внутри похолодело от того, что так оно, возможно, и было: как они с Лукьяновым вдвоем только что напридумали,– поразилась: -А ты что радуешься?! -Не радуюсь,– сказал Лукьянов.– Мне-то что?.. Если так только – малость самую...
30 -Не знаю, угожу вам или нет. Вы не говорите ничего, а я не знаю, нравится вам или не очень. Дело-то денежное... Хозяйка угощала обедом нового жильца, взятого ею на постой и на пансион, и развлекала его разговором, приличествующим случаю. -Борщ?– спросил Алексей: словно не доверял глазам. -Украинский,– подтвердила она.– Я его прежде хорошо делала: сладкого перчику положу, синеньких, а здесь этого нет ничего – одной свеклой обходимся... -Свекольник, значит,– и, преодолевая сомнения, опустил ложку в миску... Насколько трудно давались другим в Петровском (Ирине Сергеевне, например) поиски и наем жилья, настолько же легко и даже изящно провернул это Алексей Григорьевич. Он разговорился с будущей хозяйкой Марьей Егоровной на автобусной остановке, поделился с ней нуждами и заботами, намекнул на свою непритязательность и компанейскую душу, затронул в ней материнские струны – не прошло и десяти минут, как контракт был заключен: устный, но от этого лишь еще более интимный и нерасторжимый. Пришлось ее даже, как домовладелицу Ирины Сергеевны, уговаривать взять месячную плату – она, в отличие от той, деньги приняла, но прежде взяла с него обещание взыскать с райздрава вдвое. Позже выяснилось, что она из приморских, полукурортных мест, где жилье сдается без больших раздумий и колебаний: вспомнила старую жизнь и впустила в дом квартиранта. -Мы с Азова оба: сюда по набору приехали, детей с собой привезли – сейчас все разъехались. У нас их много: у меня три сына и у него две девки. Овдовели оба раньше времени – вот и сошлись друг другу помогать: как в колхоз вступили... Разговор этот, равно как и обеденная церемония, происходил в запущенном, неухоженном саду, доставшемся нынешним хозяевам от предыдущих и с тех пор вконец одичавшем: возле сарая из разнокалиберного теса. Крыша его продолжалась в виде навеса, и под ним стояла на четвереньках железная печка, на которой хозяйка готовила в теплое время года. Москвич ел за дощатым столом, почерневшим от дождей и снега, хозяйка сидела рядом на перевернутом ведре и как бы ассистировала ему в этом. -Не испугались сюда ехать? -А чего бояться?– Хозяйка была настроена задорно.– Нам, правда, наобещали всего: и избу и корову – а на практике вышло: дом без крыши и телка годовалая, так ведь никогда не бывает так, чтоб все, как наобещали, вышло – поправку надо сделать, верно?.. -Похоже на то,согласился жилец.-Привыкли, словом? -А что делать? Принимаем все как есть. Мы рыбаки оба – привыкли наугад ходить: на улов не жаловаться. -Рыбу ловили? -А кого ж еще? Мы за ней, а она от нас. У нас, на Азове, вся повывелась, так и в других местах – за ней аж до Японии идти надо. Махнули на нее рукой, решили посуху ходить: я на молокозаводе устроилась, пока на пенсию не пошла, а хозяин мой в совхозе плотничает. Мы сюда по набору приехали. Переселенцы – да тут, считай, половина их: не здесь родились снялись с места и поехали. А дети еще дальше устремляются. Страна большая катаемся взад-вперед, как волна по морю. Вы вот из Москвы? -Из нее. -А что такую даль выбрали? -Посмотреть захотелось. -Увидели что? -А как же? Только и делаю, что головой верчу...-Москвичу не нравился борщ, но он не делал из этого истории – старался только зачерпнуть пожиже.– Это даже приветствуется. Дальняя практика, я имею в виду. Посылают: может, понравится – захотим остаться. Никто не хочет ехать в вашу даль.
–А вы поехали?
–Так по своей же воле. И ненадолго. Пока возможность есть. -Ловят, значит, на крючок? А вы что? -Кто как. У каждого своя голова на плечах. Она кивнула. -Это понятно. Молодежь нынче умная пошла – ее на мякине не проведешь. Вы мясо выбирайте и бульон пейте, а гущу оставляйте... Вижу, она вам не нравится...– и выплеснула в огород некогда произраставшие в нем коренья.– Рыба у меня на второе. Хек с Балтики. Вы только обед мой хвалите, а то думать начну, не угодила, спать перестану... Огурчик вам сорвать?..-Она подошла к затерявшейся в траве грядке, наклонилась над ней.– Нет ничего, наверно... Нет, нашла все-таки. Плохие они тут – наши лучше были... Если руки приложить, они и здесь такие будут, да не помогает никто хозяйство вести. -Тоньку заставляйте.– Он имел в виду младшую дочь хозяев, гостившую у них на каникулах и в последние два дня привлекавшую его внимание. -Эту заставишь! Как на трактористку учиться пошла, так земли касаться не хочет. Спит, холера, а коза недоена. Блеет вон!..– Из-за сарая доносилось нетерпеливое блеяние.– Будь моя дочка, взяла б хворостину и высекла. -Так ведь своя уже? -Нет, различаем мы их, с хозяином нашим. Каждый своим хвастает... Тонька! Выйдешь ты, окаянная?!. Приехала отдыхать, говорит! И вправду умная молодежь пошла – своего не упустит... Вышла наконец осчастливила!.. Тоня показалась на крыльце: худая, смуглая, босая, заспанная. Алексей успел перекинуться с ней парою слов, но на большее не хватило времени: они жили как бы в разных часовых поясах – утром, когда он уходил в больницу, она еще спала, а после обеда, когда возвращался, ее уже дома не было. -Что, мам?– Она покосилась на привлекательного, по-городскому одетого гостя. -Козу подои. Так и не подоила...– Тоня помедлила, повела строптивой головой: ей не хотелось выполнять унизительную работу в его присутствии– но спорить не стала, пошла легкой, уверенной походкой за сарай, где и скрылась: как в воду канула.– Не будете вы, гляжу, у меня столоваться.– Марья Егоровна окинула опытным взглядом гостя и его тарелку.-Вам мясо нужно, а оно у нас не каждый день. -Я тушенку с собой взял. -Тоже надоест. Что вам тушенка эта?.. Хозяин мой идет – раньше времени отпустили. Не знакомы еще? Он у меня дичок: новых людей стесняется, сторонится – пока не привыкнет... Алексей и в самом деле за три дня, что жил здесь, видел хозяина дважды и то издалека: тот словно от него прятался. И теперь – пройдя несколько шагов от калитки, он стал и задумался: идти дальше или нет – в телогрейке, в сапогах, добродушный, стеснительный и безразличный. -Что рано?– спросила его жена. -Аа!..– картинно отмахнулся он.– Беспорядок – как он был, так и есть. Надумали коровник ставить, а лесу подвезти забыли. -Зря ездили, значит? -Выходит, так... Канавы копать заставляли, да мы – шиш, отказались: не барщина...– Он решил выйти на время из безвестности и подошел к жильцу ближе.– Ну что, накормила она вас? Голодом не уморила? -Сыт, вроде. -У нас тут особо не разгуляешься: не Москва,– и присел на пенек, торчавший по соседству: не далеко, но и не слишком близко – чтоб не навязывать гостю знакомства.– Не был я у вас. Много где за жизнь свою перебывал, а у вас не был. -Везде одинаково?– спросил гость, настроенный после борща и хека философически. -Почему?– не согласился хозяин.– Смотря как ездить... Если в гости, то одинаково, а жить – везде по-разному...– Он поглядел на жену и насмешливо улыбнулся.– Мне вот не нравится здесь, а ей ничего. -А чем плохо?– подхватила она спор, не вчера начатый.– Климат здоровый, дом стоит, землю дали. -Землю!..– только и повторил он, но не стал спорить при чужом: это было не в его духе.– Да раз приехали, жить надо. Не обратно же ехать. -Вот. А раз остаешься, не хай! -Ээ нет!– возразил он, не намеренный поступаться в главном.– Жить-то я живу, а рта мне не затыкай. Свобода слова, верно?– и подмигнул москвичу, естественному союзнику в этом споре. -И этот туда же! Нас бы кто про свободу нашу спросил! -А вы ее без спросу возьмете,-и встал с пенька, посчитав спор решенным, а разговор законченным.-Поговорили. Тонька где? -Козу пошла доить, да вон с соседским парнем треплется... Тоня болтала через забор с коренастым скуластым подростком, лицо которого выглядело разом оживленным и просительным. Она упиралась грудью в слеги: делала это нарочно, а он то и дело взглядывал на перекладину и с трудом отрывал взгляд от запретного зрелища. Увлекшись разговором, они забыли про осторожность и, перемещаясь вдоль изгороди, не заметили, как попали в поле зрения взрослых. -Что за парень?– хозяин близоруко прищурился. -Мишка Волков... Не узнаешь разве? В институт в этом году готовится.
