Текст книги "Каменная баба"
Автор книги: Семен Бронин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)
–Вроде этого,– согласился Иван Александрович.
–А я и не знал. Нужно провериться. Плохо видеть стал. Читаю когда. Так-то, издали, все как на ладони вижу. А сейчас, как назло, читать много приходится. Бумаги все – до книг руки не доходят. Тут библиотекарь принес одну – да вон, валяется... "Крестоносцы" – не знаешь?
–Не читал,– скупо отвечал тот.– Не могу ничего сказать.
Воробьев кивнул в знак согласия: словно был одного с ним мнения.
–Вот и я тоже полистал – гляжу, не то что-то. Не в ту степь библиотекарь наш ударился... Поможешь с очками, значит?..
Он считал вопрос решенным, а перемирие, необходимое ему – заключенным, но Пирогов и с этим пустяковым делом не смог справиться по-человечески.
–Можно, но я вам и так скажу. Сколько вам?..
Вопрос был недальновиден и неделикатен: у начальства, как у женщин, возраста не спрашивают. Воробьев так его и оценил – по существу и по достоинству:
–А так нельзя подобрать?
–Можно, но все-таки?
Воробьеву пока нечего было скрывать:
–Сорок восемь.
–Плюс две с половиной диоптрии. К пятидесяти все три будут... Но проверим, конечно!– поспешил успокоить он первого секретаря, по лицу которого уже поползла откровенная язвительная трещина.– Инфекциониста нет, а это – пожалуйста.
–Я тебе ветеринара, вместо него, дам.– На Воробьева снизошло, видно, вдохновение.– Сам говоришь: пополам с ними работаешь.
–Больных ему показывать?– не поверил ушам Пирогов.
–А что такого? Если разобраться не можете... У него глаз хороший. Чучела хорошо делает...
Так Ивана Александровича никогда в жизни еще не прикладывали. Но он выдержал удар с честью:
–Можно. Вместе с профессором. Консилиум устроим. Один другого стоит.
–Порешили, значит.– Воробьев пришел в хорошее расположение духа: оттого что проучил невыносимого умника.– Устроим им очную ставку. Или, как ты говоришь, – симпозиум?
–Консилиум. Но можно и симпозиум: такого, все равно, не было.
–Вот. Разберетесь там с насморком вашим. Скотину только в это дело не впутывайте. Пусть вспышка людьми ограничивается...– и отпустил его душу на покаяние...
–Кто ветеринар у нас?– спросил Пирогов Таисию.
–А вы не знаете?– изумилась она.
–Не приходилось до сих пор. Теперь придется познакомиться. Больных придет смотреть: Воробьев так распорядился.
–Правда?!– Таисия засмеялась.– Да ничего мужик. Свойский. Хотя и застенчивый.
–Даже так?.. Откуда вы все знаете?..– Таисия предпочла не отвечать на этот вопрос.– Грамотный?– Пирогов будто и вправду хотел пригласить его консультантом.
–Да все больше по старинке: запал да зажег, а современных болезней не знает. Как у нас Валентин Парфеныч. Лошадей любит. Хоть и нет их теперь. К коровам хуже относится, а про лошадей все вам расскажет.
–Которых нет... А Воробьев – охотник?
–Вы и этого не знаете?
–Нет.
–Начальство надо знать, Иван Александрович. Без этого впросак попасть можно!..– Она вовсе уже расхрабрилась – тут он и подловил ее:
–Сколько через больницу больных прошло?.. С заразой этой?..
Он потупился, и Таисии стало неуютно.
–По фамилии?– выигрывая время, спросила она.
–По фамилии потом будешь отчитываться. Когда комиссия придет... Они мясо твое ели? Которое ты в кафе торговала?.. Ты думаешь, зачем сюда ветеринар едет?..
Он блефовал, передергивал и все возвращался к истории с мясом, которая без него давно бы ушла в забвение. Пирогов, видно, любил искушать и дразнить судьбу или же обладал той обостренной интуицией, которая есть только у хороших врачей и которая сама, помимо воли, говорит иногда их устами. Таисия, по простоте своей, не могла заподозрить в нем ни столь изощренного коварства, ни еще более ей недоступного, врожденного диагностического дара и всему поэтому поверила:
–Так кто ж знает, Иван Александрыч, кто что ел? Столько времени прошло!.. Так серьезно?
–Хуже не бывает. Дохлого бычка больным скормили. С отрезанной головою!
–Господи!– не выдержала Таисия.– Страсти какие!.. И что там, в голове, было?
–А хрен его знает что!– припечатал он, и ей стало если не легче, то привычнее.– Семен удружил – век ему не забуду! Со всеми разочтусь – дайте только из дерьма этого выбраться!..– Она поглядела на него с трусливым интересом, и он, увидев его, немедленно этим воспользовался:– Черт! В груди так все и клокочет! Воробьев еще – хоть беги на все четыре стороны!.. Что делаешь сегодня?..
У нее голова пошла кругом, но тут она поняла, к чему он с самого начала клонил и устремлялся и зачем пугал ее, встряхнулась и засмеялась:
–Дело есть. Просили одни зайти.
–Свидание, что ль?– привычно приревновал он.
–Да господь с вами. Банки иду ставить. Говорят, хорошо это у меня получается...– и поглядела на него с мимолетным женским любопытством.-Думаете, женщины только о свиданиях и думают?
–А о чем еще?
–Да о том, что белья бак неделю стоит, квасится, что борщ варить надо.
–Врешь все... Поехали к Валентину Парфенычу – звал мириться. Развеяться надо. А то так и лопнуть можно с досады. Останетесь вот без главного.
–Давление хотите сбросить? Как бы еще больше не подскочило... На один раз, что ли?
–Что ты меня так плохо ценишь? Может, и несколько.
–Я об этом разве?– засмеялась она.– Вы, Иван Александрыч, как мальчишка... В следующий раз, говорю, через год позовете?..– Она подумала, взвесила плюсы и минусы, решила окончательно:– Нет, в другой раз как-нибудь. Сегодня не получается... – но не удержалась от похвальбы:– Приворожила вас? А я уже заметила: кто хоть раз со мной побывал, всю жизнь потом возвращается.
–Не говори ерунды.– Пирогов, хоть и был волокита, но во всем знал меру.– Я к тебе как к товарищу, а ты помочь не хочешь...
Он не то шутил, не то досадовал, а она приняла его слова за чистую монету:
–Так если б любовь была, разве б не бросила все да не побежала б?.. Скучно без любви, Иван Александрыч. Не так разве?
Он не привык рассуждать на столь отвлеченные и запутанные темы:
–Не знаю. Некогда над этим не задумываться... Ладно, ступай. Раз тебе банки дороже врача главного... Какая тут любовь может быть? В таком запале?.. Или, как он говорит, – зажеге?..
37
Поездка в Тарасовку ничего не дала и принесла одни разочарования. Они отправились туда, чтобы отвезти Пашку и посмотреть как можно большее количество детей (взрослых решили пока не трогать). Именно этого им сделать и не дали. Да еще водитель оказался никудышный: Ирина Сергеевна познакомилась с ним в этот день поближе.
Она хотела ехать одна, но Алексей Григорьевич успел присоединиться к ним: остановил машину у ворот больницы. В последние дни он стал степеннее и рассудительнее, но рассуждал и ораторствовал не меньше прежнего: все не мог наговориться вдоволь. Он начал смущать ее своим присутствием: как если бы они остались вдвоем, с глазу на глаз, в крохотной комнате и ей было неловко перед хозяевами, ждавшими их за стенкой,– это чувство возникало у нее и тогда, когда встреча происходила среди большого стечения людей, на открытом пространстве.
–Ирина Сергевна сегодня прекрасна, как семь чудес света! Никогда ее такой не видел. Как только удается?.. Все, начинаю новую жизнь. Все будет по-взаправдашнему. Не базарю, не говорю лишнее – все только всерьез, надолго и по-настоящему. – Непонятно было, шутит он или дает обеты: скорее всего, то и другое вместе, но Ирина Сергеевна уже решила не придавать его словам значения.– Паша здесь? Как настроение?
–Мамка не приезжает!– пожаловался тот.– Ждет, когда привезут!-Больничные няньки прожужжали ему об этом все уши, и он попугаем повторял за ними.
–Завтракал хоть?
–Завтрекал.
–Вот и хорошо. Никогда не бывает, чтоб все плохо было... Веня сегодня?..– Он нагнулся, увидел за рулем второго больничного водителя, и лучезарное настроение его как ветром сдуло.– Привет, Вень! А вроде Иван собирался?
–В область поехал – отчет отвозить. Срочно затребовали.
–В область ты ж все время ездил? Там дорога прямая.
–А теперь он. Ничего, доеду до вашей Тарасовки. Показывайте только, где поворачивать.
–Опять в первом ряду поедешь?
–С него заворачивать удобнее. Если б все повороты знать. К ним заранее готовиться надо.
–А чего готовиться? Верти – и все тут. Налево да направо. Что тебе тут – трехъярусные развязки?.. Главное, на газ жми. Что ты все время на сорока километрах ездишь?
–Привычка такая. Баранку легче крутить. И время есть подумать...
Вениамин был белобрысый, полнолицый, с виду благообразный, но подслеповатый, близорукий сорокапятилетний мужик, постоянно нуждающийся в руководстве и в подсказке. Он приехал сюда недавно – в связи с поздней и долго откладываемой женитьбой, трудно привыкал к новому месту и никак не мог вникнуть в его географию. На прежнем он в течение десяти лет водил снегоуборочный комбайн и с тех пор привык держаться первого ряда улицы и не превышать названной скорости. С Алексеем они были антиподы – особенно на трассе и среди оживленного движения, где их обгоняли все кому не лень – даже инвалидные коляски.
–Поездка, чувствую, весь день займет. Расстояние немалое – сорок километров. Не заблудиться бы.– Алексей подсел на заднее сиденье к возвращающемуся домой Пашке.– Что это у тебя?– спросил он у него: тот держал в руке нечто мятое и бесформенное.-Конфета?– Ирина Сергеевна не была расположена к разговору и помалкивала.
–Конфета.
–Кто дал?
–Ирина Сергевна. Чтоб сидел спокойно.
–Будешь сидеть?
–Буду, конечно. А то отберет.
–Могу и вам дать,– сказала она.– Чтоб так же сидели,– но он уже избрал Пашу в качестве доверительного лица и наперсника.
–А почему сейчас не ешь?
–Дома буду. Чтоб ребята видели.
–Поделишься с ними?
–Нет. Чтоб смотрели.
–Похвастаться хочешь? Это верно, это по-нашему. Ирина Сергевна в лавку за конфетой бегала?
–Они у меня всегда с собой. Без них работать невозможно.
–Накладные расходы. И на меня, говорите, есть?
–Если будете сидеть тихо.
–За это не отвечаю. Это только Пашка может. Потому как воспитанный. Правда, Паш?
–Правда. Нас папка кочергой лупит.
–А меня вот не лупили. Зря, наверно. А вас, Ирина Сергевна?
Она оторопела.
–Кто меня касаться смел?.. Не говорите глупости, Алексей Григорьич. Когда поедем? Чего ждем вообще?..
Машина стояла уже некоторое время с полным набором пассажиров Вениамин этим не тяготился и сохранял завидное самообладание и спокойствие духа.
–Веня чего-то ждет. Наверно, когда мотор прогреется?
–Жду, когда говорить кончите.
–Это ты правильно делаешь. Сначала поговорим, потом поедем, потом снова поговорим. К вечеру на месте будем.
–Разве его дождешься? – упрекнула Ирина Сергеевна: не то водителя, не то Алексея Григорьевича.– Он так до вечера может.
Вениамин встрепенулся.
–Поехали – значит поехали. Мое дело – сторона. Вы мне только дорогу показывайте.
–Вчера же туда с главным ездил?
–Забываю всякий раз...– и вырулил, как начинающий, на площадку перед больничным корпусом.– Привык снегоочиститель по городу возить – там везде названия улиц были, а тут нет ничего.
–Что ж у вас, круглый год снег шел?– спросил недоверчивый Алексей.
–Почему? Летом – поливальные машины. Но маршруты те же. По табличкам ориентировались.
–Каждый день по разным улицам ездили?
–Почему? По одной и той же. Но другие же пересекаешь. И везде таблички висят..
–А упадет если?
–Новую повесят. С этим строго было.
–Слыхал, Паш?– оценив в полной мере мудрость его сентенций, обратился Алексей к малолетнему соседу.– Учись – и я с тобою вместе. Глядишь, и вправду всерьез говорить начнем.
–Шутите все?– догадался Веня.– Надо мной вообще многие смеются. Кому моя езда не нравится. Веником дразнят. А почему? Веник – он, наоборот, метет быстро... После поворота налево или направо?..– и машина, дергаясь и виляя и передом и задом от подсказанных ей со стороны поворотов и ускорений: как лошадь в цирке, подгоняемая неумелым дрессировщиком – покатила в сторону злополучной Тарасовки.
До села они добрались без приключений и остановились возле торцовского дома.
–Погудите,– попросила Ирина Сергеевна. Водитель нажал на гудок, но из дома никто не вышел, хотя из окон, кажется, наблюдали. Пришлось идти без приглашения. Выйдя из машины и увидав родные стены, Паша передумал и раньше времени засунул в рот размякшую ириску. Поступок этот послужил сигналом общей вылазке: из дома высыпали трое детей разного пола и возраста и подскочили к вернувшемуся брату – встречая его радостным гиком и вырывая у него изо рта положенную им долю.
–Разве так брата встречают?– усовестила их Ирина Сергеевна и, во избежание несчастного случая, раздала из своих запасов каждому по конфете, после чего те на время успокоились.– Соскучились по брату?
–Соскучились, конечно,– отвечал за всех старший, Костя.– Народу совсем мало осталось. Подраться – и то не с кем.
–А еще один где?– Ирина Сергеевна перебрала всех по головам и одного недосчиталась.– Его Петькой звать?
–Славкой,– сказал Костя.– За грибами пошел.
–Один?
–А что такого? У нас здесь волков-медведей нет... А добавку нельзя?-попросил он.– Как старшему?
–Свою должен отдать, раз старший,– выговорила ему Ирина Сергеевна, но конфету дала и уже приготовилась одарить по второму кругу и других, но те отнеслись к требованиям старшего как к неоспоримой привилегии и ни на что больше не притязали.– Родители дома?
–Мать дома, борщ варит, а папка конбайн чинит. Там работы – начать и кончить осталось.– Это была любимая фраза отца, она нравилась ему своей всеобъемлющей хваткой.– Пойдем в дом – мамка сказала, занята очень...– и Костя возглавил поход в избу-землянку.
–Не разоришься?– спросил Алексей у Ирины Сергеевны, которому эта сцена доставила не совсем ему самому понятное удовольствие. Ирина Сергеевна пренебрегла его сочувствием – тогда он поставил вопрос иначе:– А хорошо это вообще – детей сладким кормить? У них диатез на этой почве развивается.
–Это он у вас, в Москве, развивается,– греша против истины, укорила она его и с ним – и славный город наш, не пользующийся доброй славой в отдаленных селах и весях.– А здесь я что-то не видела... Не с чего...– и вошла в дом: рослая, крупная, веская...
Ярким летним днем дом не производил того мрачного впечатления, что при первом его посещении: глаз приятно отдыхал в полутьме после ослепительного блеска улицы, а от сложенных из полос дерна стен шла земляная прохлада, которой не было в насквозь пропекаемых деревянных срубах. Хозяйка стояла перед керосинкой и варила борщ. Она обернулась, увидела Ирину Сергеевну с сыном, мимолетно ему обрадовалась, но не особенно удивилась и не оставила своего занятия – спросила только, удовлетворенная его состоянием:
–Выздоровел?
–Не совсем,– вынуждена была сказать Ирина Сергеевна: как совестливая мастерица, сдающая работу заказчице.– Язвы во рту остались, но должны пройти.
–Пройдут, конечно,– снисходительно и со знанием дела отвечала та, продолжая помешивать в кастрюле.– Раз конфету ест, значит, все в порядке... А остальные где? Вы вроде не одни из машины вышли?
–Видели, как мы подъехали?
–Видела, – призналась она.– Вы ж гудели... Отойти не могу: борщ варится...
Ирина Сергеевна не стала уличать ее в неискренности, хотя знала, что борщ тем и хорош, что варится сам собой, но поневоле насторожилась – как всегда, когда ей что-то было неясно: это свойство всякого толкового доктора.
–Все здоровы?
–Да вроде... Если и болеют, разве за ними углядишь? Это когда сильно кого прихватит, мы волноваться начинаем. И вас беспокоим...– Говоря это, она словно к чему-то прислушивалась.
–А Славка где?
–А где ему быть? Пошел куда-то...– Славке было пять лет, и далеко он один, без братьев и сестер, пойти не мог: Ирина Сергеевна достаточно жила в деревне, чтоб не знать этого, но не успела спросить ничего больше: со двора донеслось квохтанье кур, и хозяйка встревожилась не на шутку:
–На двор пошли! Чего они там не видели?!.– и, бросив все, побежала на шум, будто там могло произойти нечто из ряда вон выходящее. Ирина Сергеевна последовала за нею...
Среди двора стояли Алексей и водитель. Алексей оглядывал место, где неделю назад валялся пьяный: как преступника тянет на место поступления, так и пьяницу – туда, где он лежал в последний раз без памяти и где, очнувшись, изумленно взирал на мир, будто только что родился на свет и впервые знакомится с его великолепием. Вениамин стоял столбом среди шныряющих взад-вперед птиц и тоже осматривался: не потому, что был уже здесь, а потому как раз, что еще не был.
–Что вы тут делаете?– подозрительно спросила запыхавшаяся хозяйка и поглядела на хлев, в котором томилась и мычала корова, кормилица их семейства.
–Да вот – смотрю, где лежал в последний раз,– охотно поделился воспоминаниями москвич.– Помню, как они меня в зубы клевали. А я, говорят, храпел так, что они с тех пор не несутся.
–Почему? Несутся как положено.– Хозяйка, как и многие другие женщины, не любила, когда порочили ее имущество.– Все у нас как надо.
–И хозяин не пьет?– с веселым участием спросил Алексей.– Привет ему передавайте.
–Выпить захотели?
–Да нет – так спросил. Тоже завязал с тех пор.
–Не пьет,– подтвердила она.– У него это полосами. Как одна начинается, так другую жди. А так – все путем,– уже успокоившись, прибавила она.
–Только корову взаперти держишь,– заметил, ни с того ни с сего, Вениамин, от которого меньше всего этого ждали.– Ее на выпас надо вести. Пастуха в деревне нет?– Хозяйка дрогнула, но оставила его слова без внимания – только прикусила язык и пошла угловато в дом, не пригласив их и не желая с ними разговаривать.
–Неприветлива она сегодня,– заметил Алексей.– И молока не предложила.
–А нет потому что,– распространился словоохотливый водитель, довольный тем, что попал в точку и посрамил сельскую жительницу.– Темный народ. Ее выгуливать надо, на пастбище вести, а они в хлеву держат. Летом сена не напасешься – на зиму потом не хватит. Куда как хорошо – летом травой кормить...– и выйдя на улицу, загляделся по сторонам: видно, в поисках таблички с ее названием...
–Одним меньше стало,– произнес патетически Алексей, садясь в машину рядом с Ириной Сергеевной.– Пашу сдали на поруки. Теперь нас никто не разделяет.
–Может, вперед сядете?– предложила она: его соседство ее тяготило.– К рулю поближе?
–Да ты что?!– Он упорно обращался к ней на "ты" – в то время как она столь же упрямо ему "выкала".– Меня от этого тихохода в дрожь бросает!.. Уехать, что ль, без него... И правда пересесть?..– и рванулся вперед, норовя перемахнуть через спинку сиденья, но шофер уже шел к машине: вид у него при этом был самый сосредоточенный и озабоченный.
–Случилось что?– невольно спросил Алексей.
–Да смотрю: пыли много. Поливальную машину бы сюда.
–И тебя на нее посадить?
Водитель был напрочь лишен юмора:
–Я снегоуборочный предпочитаю. Поливальной обязательно кого-нибудь забрызгаешь...– и даже острый на язык москвич не нашелся тут, чем ему возразить или просто ответить...
Шашурины были сама противоположность – и Торцовой, и себе самим в первое знакомство с ними.
–Садитесь тут: здесь и стулья удобные и солнце из окна не падает. Жарко сегодня, с утра тридцать градусов в тени было. Жена сейчас квасу достанет: у нас квас холодный, в погребе держим – единственное место, где хоть какая прохлада держится. Присаживайтесь, Ирина Сергевна. У нас в прошлый раз разговор с вами не вышел – давайте сегодня обо всем договоримся: как говорится, виноваты, исправимся – не согрешишь, не покаешься...
Дом их выглядел зажиточно. Хозяин был механик, человек на селе нужный и нарасхват требуемый – он знал себе цену и держался с достоинством, умеряемым только необходимостью загладить вину и наладить отношения с детской докторшей. Он был еще молод, обходителен и обладал приятными манерами и ухватками. Жена его, если судить по верхам, по наружности, заметно ему уступала, была ему не пара. Она угловато сновала по горнице, доставала одно, прятала другое, расставляла по углам стулья и табуретки – все молча и с некой стыдливой многозначительностью во всем своем облике. Только на Алексея она поглядела иначе: воровато и с беглым любопытством и тут же отвела глаза в сторону, но и этого короткого взгляда было достаточно, чтобы муж обратил на него внимание: имел, видимо, на то свои основания – супружеское неравенство часто таит в себе былые неверности. Он был, кстати, белобрыс, она черна, как цыганка.
–Всем квасу налить?– спросил хозяин, оглядывая гостей: Ирина Сергеевна и Алексей Григорьевич сели на отведенные им места, водитель же остался стоять дорожным знаком среди горницы, разглядывая не то стены, не то прикрепленные к ним семейные фотографии.
–А молока нету?– вдруг спросил он и сел на диван, который был застелен белым и предназначался не для сидения: здесь, должно быть, почивали почетные гости. Лицо Шашурина вытянулось.
–Молока нет... Корову не держим. Раньше была, потом решили, не нужно. Времени много занимает. Не у меня – у нее, конечно...– Он поглядел на жену, приглашая ее в свидетели, и она согласно кивнула.
–Жаль,– искренне подосадовал Вениамин.– В жару хорошо утоляет...– и Шашурин, вместо того чтоб развести руками или как-то иначе выразить свою беспомощность, вскользь и недоверчиво уставился на него: будто разглядел в нем злоумышленника или кляузника.
–Мы детей пришли посмотреть,– сказала Ирина Сергеевна, прерывая разговор: она стала различать уже кой-какие скрытые пружины происходящего.
Если при просьбе водителя лицо Шашурина замерло на миг, то тут оно, напротив, пришло в особенное движение.
–А их в этот раз и в самом деле нет! В прошлый раз я соврал: они, если правду говорить, были – только собирались к бабке, а теперь и впрямь вывезли!
–Далеко?– спросила Ирина Сергеевна.
–Да рядом – сорок километров. В другом только районе...– и замолк, не давая более точных сведений.
–Адреса нет?
–Какой там адрес? Степь кругом, а посредине роща. Туда месяцами никто не ездит – мы только навезли всякого.
–Здоровы хоть?– спросила она.
–Кто?– не понял он.
–Дети. Я же по их части.
–Здоровы. Что им сделается?.. Я им сказал, чтоб до осени не приезжали. Погода если хорошая будет стоять, можно и в октябре вернуться. Школа, конечно – но, в случае чего, и с учителями договориться можно: люди свои, отнесутся с понятием.
–Жизнь, гляжу, везде одинакова,– профилософствовал Алексей Григорьевич, а Шашурин понял его по-своему:
–Так нужен всем, поэтому... Я ж механик классный. И к тому же непьющий. Привозят драндулеты свои – чиню их, делаются как новенькие. Редко когда в тупик встаю, обычно справляюсь. Сегодня вот, правда, привезли – не могу понять, что в движке творится. Или правильнее сказать – что они в мотор этот вбухивали. Чем, иными словами, заправляли...
–Дай погляжу,– сказал с важностью Веня – он встал наконец, к великому облегчению хозяев, с накрахмаленного покрывала и прогулялся по комнате.-Может, чего увижу...– и вид у него при этом был такой положительный и представительный, что Шашурин, хоть и был не промах, тут дал осечку: потому, наверно, что волновался.
–Посмотри, пожалуйста,– поверил он: тем более что ему самому не терпелось покончить с их визитом.– Я сообразить не могу... Тебе переодеться дать?
–Так взгляну. Лезть в него не буду. Иногда и так слышно. По стуку...– и Шашурин, заранее проникшись уважением к столь незаурядным техническим способностям гостя, с почтением кивнул и, оборотившись к Ирине Сергеевне, из приличия засомневался:
–Ничего, что мы разговор закончили? Неудобно как-то?..– но она была незлопамятна и уже отпустила ему все грехи, и прежде всего дачу заведомо ложных сведений...
–Как здоровье ваше?– спросила она у хозяйки. Муж остановился у порога и прислушался к разговору.
–Ничего!– заулыбалась та, довольная тем, что на нее обратили внимание.-Почихала немного: хрип, что ль, был. Теперь ничего.
–А что за грипп?
–Да я знаю разве? Неученая – не скажешь... Вроде как нездоровилось...-и пошла подметать пол в прихожей, которую гости, не снявши обуви, могли и запылить и запачкать. Муж, довольный ее ответами, вышел из дому.
Технари пошли чинить машину. Ирина Сергеевна и Алексей Григорьевич сели в тени во дворе. Хозяйка поглазела на них из окна, затем и она исчезла...
–Ну что, королева? – обратился Алексей к Ирине Сергеевне. Та рассеялась, вышла из состояния задумчивости:
–Чья королева?– Она не любила неясностей.
–Тарасовки. Или Петровского уезда. Выбирай, что больше нравится... Что задумалась?
–Думаю, врут все,– неловко призналась она.
–Врут! Невооруженным глазом видно. А ты в этом сомневалась?
–Как-то не по себе... Я ж их детей лечу.
–Это важно, конечно,– подразнил он ее.– Все забудешь – тебе в ноги бухнешься... Значит, надо, раз врут. Что-то они тут скрывают все, а что неясно... Вранье – это, Ирина Сергевна, наше естественное состояние.
–И ты такой?
–Конечно. Врать лишнее не буду, но и правды не скажу: язык не повернется.
–Откровенный ты...– Теперь и она перешла на "ты" и не заметила этого, но он, напротив, воспринял как факт первостатейной важности.
–А как иначе?.. Расстроилась?
–Конечно... Не люблю, когда мне лгут. И не понимаю этого.
–Ты деревенская и не понимаешь? Я горожанин, столичная штучка – и то за версту чую, что дело нечисто. Что ж так?
–Значит, такая простодушная... Если все так рассуждать будут, что тут тогда будет?
–Не знаю. Пусть у других голова болит. Вот тоже – достойный представитель нашего племени. Не поймешь: не то дурак, не то нарочно придуривается...
Он имел в виду Вениамина. Хозяин вышел с ним на двор. Шашурин нервно щурился на солнце и пытался соблюсти приличия, но это ему удавалось трудно.
–Я в снегоочистителях разбираюсь,– оправдывался Вениамин.– У них щетки часто из строя выходят – так я их чинить навострился, отдираю просто, а тут совсем другое дело.
–Какие щетки?– вскипел тот, не понимая.
–Которые снег счищают. Не те, что ты думаешь. Тут карбюратор полетел. А может, коробка передач – так сразу не скажешь: нужно внутрь лезть, а я не при форме.– На нем был рабочий комбинезон небесно-голубого цвета, который носят только клоуны и дети ясельного возраста.
–Это ты мне говорил уже!– склочно возразил Шашурин.– Зачем было крыло отрывать? Меня ж хозяин за это спросит!
–Так оно на честном слове держалось... Это я посмотреть хотел. У снегоочистителя со стороны крыла доступ есть. У поливалки, правда, нет. Слушай, у тебя попить нечего? Можно и квасу. Я слышал, у тебя квас хороший?..– Шашурин обмер, потом собрался с духом и пошел, со свирепым выражением лица, в дом – за квасом.– Я тебя здесь подожду,– послал ему вдогонку Вениамин.– В тени: на солнце жарко...– и сел на корточки под навесом.
Ирина Сергеевна вздохнула.
–Пойду к Семену Петровичу.
–Меня с собой не возьмешь?
Тут и она заметила перемену в его обращении:
–Мы уже на "ты" перешли?.. Да нет уж. Вдвоем с ним посекретничаем.
–Один он больше тебе скажет? Напрасно так думаешь... Ладно. Мы здесь тогда посидим, с Веником. Авось, квасу поднесут... А может, и еще чего...
Ирина Сергеевна и вправду зря строила иллюзии в отношении фельдшера: он оказался не доступнее и не откровеннее прочих. На правом глазу у него темнел свежий синяк, которым другие срамятся, а он словно щеголял и красовался: был оживленнее и веселее прежнего. Перед ее приходом он расставлял на стеклянных полках медицинского шкафа медикаменты и инструментарий: такие перестановки делают, когда наводят порядок в своем жилище и собираются жить хоть чуть, но по-новому.
–Новые поступления?– спросила она.
–Да нет. Переставляю просто... Мази внизу положу, а скальпели с пинцетами сверху. Они больше впечатления производят.
–Мази в холодильнике держать надо.
–Так нет его. И старые уже: все равно не годятся. Новое что-нибудь, Ирина Сергевна? – Он торопил события: хотел поскорей от нее избавиться.
–Да все то же, Семен Петрович. Больных новых нет?
–Каких?
–Да тех, что раньше были. С язвами.
–С язвами?– спросил он, будто в первый раз о них слышал.– Не жаловались.
По его бодрому тону и такому же выражению лица было ясно, что и он врет тоже.
–Может, скрывают?– спросила она, исследуя его пытливым взглядом.
–Может, и скрывают,– покорно согласился он.– У них узнаешь разве? Народ такой – двусмысленный. Не захочет, и богу не скажет: соврет и перекрестится...
Ей наскучило биться головой в стену, и она свернула разговор притворилась, что забежала к нему случайно.
–Если будет что, скажите. Я вам принесла кое-что...– и полезла в сумку за фонендоскопом: приготовила его заранее, чтобы облегчить свою миссию.-Лишний оказался.
Он увидел помятую, побывавшую в деле трубку, ненадолго обрадовался:
–Трубку принесли?! Это хорошо – теперь буду легкие слушать... А то что это за фельдшер без фонендоскопа? Рядом с хирургией положу – пусть видят...-и свернув трубку, как змею, кольцами, положил ее возле тупого, видавшего виды скальпеля, которым и колбасы было не нарезать.– Еще бы аппарат для измерения давления – многие интересуются.
–Вы сегодня веселей давешнего?
–Так вот – глаз подбили и веселюсь,– отвечал он с насмешкой, в которой звучала правдивая нотка.– Свои все...
Она решила все-таки, что он шутит:
–Что смешного? Плакать надо.
–Так это конечно!– поспешно и с чувством согласился он.– И поплакал... Но, с другой стороны,– прибавил он со значением,– побили и забыли, теперь квиты...– и добавил в свое оправдание:– Мне с ними жить приходится. Лет десять еще протяну...– прикинул он.– Пятнадцать не выйдет: слишком уж тошно...– и она снова не поняла, говорит ли он всерьез или, как говорил Алексей, придуривается.
–Надо детей в селе посмотреть. Как организовать это?
Он замешкался, сохраняя на лице послушное, податливое выражение.
–Нет никого. Разбежались кто куда – не сыщешь. Разъехались. Лето.
–На курорты?.. Надо вызвать – тех, кто остался. Можно здесь расположиться?
–Здесь?– удивился он.– Тут взрослых смотрят. Антисептика.
–Не поняла?
Он озадачился, потупился и заговорил совсем уже бессвязно:
–Ирина Сергевна – ну их, детей, в болото. Я от торцовского никак не отойду...– и одарил ее немым, но выразительным взглядом:– Не хотят они, чтоб детей их смотрели. Оставьте их в покое...
–И что ты у него выспросила?– спросил Алексей, когда она вернулась к шашуринскому дому, возле которого раскалялась оставленная на солнцепеке машина и рядом, в тени, остывали два бездельника.
–Трубку ему занесла,– скупо отвечала она, не желая распространяться.-Была лишняя.
–Она ему так нужна?
–Сам сказал. У Торцовых.
–Тебя ж тогда не было? Ты с ребенком за перегородкой была.
–Не за перегородкой, а за тряпкой... Ты и это помнишь?
–Обязательно. Я про тебя все рассказать могу. В мельчайших подробностях... Теперь слушать больных будет?
–Не знаю. Захочет, будет слушать, нет...– и не договорила – за ненадобностью.– Во всяком случае, не будет жаловаться.
