Текст книги "Каменная баба"
Автор книги: Семен Бронин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц)
Жених в эту минуту вел трудные переговоры с представителем речного флота. Вернулся он обескураженный, с неутешительными известиями: -Ничего не выходит. -Как это?– Наталья никак этого не ожидала.– Вы ж договорились? -Назад слово взял. -Что вдруг? -Не знаю. Мы, говорит, так не договаривались... Не надо было втроем приезжать,– и глянул выразительно.-Приехали б вдвоем, все путем было б... Вечно ты мудришь. Им же тут бог знает что мерещится. Наталья не любила оставаться в дурах. -Ты ему заплатил?-недоверчиво спросила она. -Платить в конце месяца решили. -Надо было задаток дать. -На задаток деньги нужны,– склочно возразил он.– А у меня их нет сейчас. -И у меня с собой нет... У тебя есть, Ирина Сергевна?.. -Нет – вы же не предупредили... Не сказали ни того, ни другого, ни третьего.– Она отчасти уже оправилась от их необычной прямоты и откровенности. -Надо было самой догадаться... Это я не про деньги... Пойди поговори с ним: пусть хоть на сегодня пустит. Не возвращаться же... Спирту пообещай– так и быть, пришлю при оказии... Валентин снова пошел к речнику, посекретничал с ним, вернулся довольный. -Пустит, но на час всего. Потом у него катер в последний рейс уходит: надо не то честь отдать, не то швартовы бросить... -Долго же он будет спирт мой ждать – после всего этого... Любовники заперлись в доме, перетащив в него на глазах моряка матрас и простыни,– он ушел прочь несолоно хлебавши и в самом скверном настроении. Ирина Сергеевна отправилась на прогулку вдоль реки, пытаясь сосредоточиться на ее красотах, обрывистых берегах и темной воде под корягами, но это ей решительно не удавалось: голова была пуста, мысли непоследовательны, и она, чтобы скинуть с себя тягостное бремя, огляделась, удостоверилась в одиночестве, решительно разделась и бросилась в воду: она любила ее, как все деревенские барышни... Холодная вода (поэтому они так бесновались и гоготали в ней) приятно остудила ее, принесла облегчение, вернула способность здраво мыслить. Она погуляла некоторое время, на этот раз в полной мере оценила красоту пейзажа, и, когда вернулась к пристани, те двое уже сидели на бугре и разводили костер: на пристани не было электричества, и подогреть чай – и то было негде. Валентин, охладевший к ним обеим, помалкивал и искал хворост – его здесь было мало и приходилось собирать по крохам... У Натальи Ефремовны было то безмятежное и нетребовательное выражение лица, которое у молодой женщины безусловно свидетельствует о недавней телесной близости: обычно резкое и характерное, оно как бы расправилось, смягчилось, смазалось, обрело покой и миролюбие... -Зря ты с нами не пошла. Он двужильный, выдержал бы,-повторилась она, потому что его выносливость сильно занимала ее в последнее время. -Я не сомневалась в этом. -А что тогда? -Жених все-таки: святое,– не то пошутила, не то всерьез сказала Ирина Сергеевна, а Наталья приняла ее слова за чистую монету, оторопела. -Какой жених?! Разве женихи такими бывают?!. – Она назвала Валентина неприличным, но емким словом, которое Ирина Сергеевна благополучно проглотила.– Это ж так, для отвода глаз, говорится!.. Ну, подруга, удивила ты меня!.. И теперь не хочешь? -Нет. -Почему? -Не знаю,– уклонилась от ответа Ирина Сергеевна.Брезгливая, наверно. Наталья неправильно поняла ее: -Заразиться боишься? Так я с того и начала, что проверила его по всем статьям! Что-что, а это у нас просто... Правда, полгода прошло – можно повторить будет: хорошо, что напомнила... Сделаем, и валяй тогда. Иначе тут от скуки с ума сойдешь – хоть какая, но разрядка. И моряк вон на попятную пошел: на спирт соблазнился. За спирт тут что хочешь сделают. -Тебе-то это зачем?– полюбопытствовала Ирина Сергеевна.-Мое участие? -Для тебя стараюсь,– соврала или посочувствовала ей Наталья, но затем опять передумала:– Не хочешь и не надо. Может, оно и к лучшему. Пока скандал не вышел. -Бывало уже? -Еще бы. Как без скандалов проживешь?.. Ну и что там?– обратилась она к Валентину, который, идя назад с сухими ветками, вновь замешкался около смотрителя, вернувшегося в ожидании катера.– Снова не так? -Как угадала?– спросил он, сваливая горку хвороста.Говорит: вы меня на хорошую мысль навели – я ее дачнику сдам. Просил уже кто-то. -Врет. Кому такая дача нужна? -Врет не врет – это уже без разницы. Я к нему больше не поеду. Где бутерброды ваши? -А ты свои не взял? -Это по вашей части. По моей – все прочее... Они поели, сели в машину, молча доехали до Петровского, высадили Ирину Сергеевну около дома (уже не задумываясь над тем, какое впечатление произведет это на соседей) и без лишних церемоний простились с нею. Наталья Ефремовна с тех пор больше не обращалась к ней с подобного рода просьбами и приглашениями и если не дичилась ее, но заметно сторонилась: научилась обходиться без ее помощи и содействия. Ирина Сергеевна взяла в тот день учебник, попыталась дочитать главу про гнойный плеврит, но ничего из этого не вышло: душа не лежала к чтению, мысли мешались и выбивались из привычного русла, как волосы из-под косынки. И заснула она в ту ночь с трудом и беспокойством: тоже была не железная – но до нее, к несчастью, не сразу все доходило. 9 Дружбы с Натальей Ефремовной не вышло. Ближе всех – во всяком случае, поначалу – была ей хозяйка Татьяна; жизнь под одной крышей соединяет людей – когда не рассоривает их окончательно. Татьяна была улыбчивая и разговорчивая особа, ловко справлявшаяся с хозяйством и легко переносящая тяготы сомнительного вдовства и его неопределенность. У нее был постоянный друг, о котором Ирина Сергеевна знала только понаслышке. Он являлся тенью в темное время суток, дальше двора не шел, но всплывал бестелесным призраком под окнами и деликатно покашливал: ждал Татьяну инкогнито. Та, принарядившись, уходила с ним, они растворялись в ночной тьме Петровского, которое бездонной пучиной своей могло поглотить в этот час и население большого города: на окраине здесь были молодежные танцы под гармошку, и они принимали в них участие на правах старших товарищей. Ночевать, насколько понимала Ирина Сергеевна, они приходили в сарай, откуда по ночам слышалось нечто невнятное. Татьяна скрывала эту связь, несмотря на ее постоянство и почти узаконенность в глазах соседей: имела на то причины, а Ирина Сергеевна ее ни о чем, естественно, не спрашивала. С наступлением холодов хозяйка вынуждена была открыться: ей надо было перейти на зимние квартиры. Ей было неловко, когда она в первый раз попросила Ирину Сергеевну. -У меня тут дружок есть,– стеснительно улыбаясь, сказала она, исходя из предположения, что Ирине Сергеевне ничего о нем не известно.Позвала бы его сегодня... Холодно!– прибавила она со смешком: в свое извинение и оправдание. -Моего разрешения спрашиваешь? -Да нет!– и снова засмеялась, не зная, как выйти из щекотливого положения.– Я бы к вам Кольку на ночь отправила – возьмете?.. Я б и квартплату тогда скостила... -А это зачем?-Ирина Сергеевна, за неимением личной жизни, приняла живое участие в хозяйкиной.– Все равно, не я, а райздравотдел платит. Приму, конечно. Мы же с ним в хороших отношениях... Когда приведешь? -Как спать класть,-улыбнулась та с облегчением.– Скажу, доктор велел: хочет ночью тебя послушать, как ты себя чувствуешь. Вы ж его вылечили...– Коля был худой, тонкий в кости, не в мать боязливый и мечтательный мальчик десяти лет, которого Татьяна называла за глаза то отцовским сыном, то безотцовщиной. У него была аллергия на сладкое, высыпавшая по коже зудящими красными пятнами,– Ирина Сергеевна помогла ему, и он проникся к ней тем беззаветным и немым чувством благодарности, на которое способны лишь дети и то не всякие.-Опять я у вас в долгу. -Надо помогать товарищу. -Ему, что ль?– удивилась Татьяна. -Вам зачем ему? -А я уж подумала!..– засмеялась та.– Ходит пять лет ко мне. Знакомы со школы. Он только младше был меня – на два класса... -Младше – это надолго. Потом еще моложе будет...– Ирина Сергеевна поневоле играла с ней не соответствующую ее летам роль старшей советчицы: началось это с ребенка и перешло на Татьяну.– Жениться не хочет? -Так я вроде замужем?– стеснительно возразила та, потом разоткровенничалась:– Зачем?.. И так хорошо. Толку больше не будет, а любви прибавляется... Я уже через все это прошла: мне под венец лишний раз ходить не хочется. -Кто он? -Электрик с молокозавода... Мать, правда, пилит его. Когда, мол, внуки будут? -Вам тридцать? -Около того. А что это вы меня на "вы" называете? -Вы же меня так зовете. -Я другое дело, у меня язык не поворачивается... Вам двадцать семь всего? У вас все впереди. Молодая совсем. И интересная!..– и снова засмеялась – чему сама не зная.– Да!..– не то вспомнила она, не то ушла от прежнего разговора.– Тут вам соседи меду принесли – бочонок целый! -Сколько?!– Ирина Сергеевна никак не могла привыкнуть к местным подношениям. -Ну не бочонок,– уступила та,поменьше: кадочка килограмма на два. -Кто это? -Селиверстовы. Вы у них внука смотрели. -И пяти минут на него не потратила. -Какая разница – пять, десять? Чем скорей, тем лучше. Важно диагноз поставить – вы его и поставили. Его уже и соперировали. -Грыжу не увидеть?– все еще сомневалась она. -А мы откуда знаем, легко это или трудно? Ваше дело – лечить, наше – раскошеливаться. -Не возьму. -Значит, в прихожей останется – замерзнет. Сегодня около нуля будет...– Метеосводки производили на Татьяну сильное впечатление, и Ирина Сергеевна позже, зимой уже, поняла почему: морозы здесь были трескучие.– Они ж все в прихожей оставляют – дальше идти стесняются... Берите! Нашли из-за чего голову ломать. Кто это считает? Когда о ребенке речь идет?.. Моему тоже вон помогли – меньше, гляжу, чешется. А то все скребся, как шелудивый. -Неправильно кормили. -Так это я теперь знаю, а кто б раньше сказал... Да и вы, чтоб выяснить, целый час со мной разговаривали!..– с запозданием оценила она, посчитав, что врачи ведут счет на часы и на минуты своей практики.– Кругом у вас в долгу... Берете мед, значит? Ирина Сергеевна вынужденно уступила: -Пусть явятся тогда после операции,– но теперь не согласилась уже Татьяна: -Надо будет – сами придут. А то подумают напрашиваемся...– Посредничая между ней и своими ближними и дальними соседями, она быстро вникла в тайны врачебного этикета.-Оставляем, значит? -Оставьте... Половину себе возьмите. -А мне за что?.. Ладно. Выгодная, гляжу, у меня жилица. -Коле осторожней его давайте. -Я о нем и не подумала... Геннадия буду угощать: говорят, помогает... А вы совсем мужчинами не увлекаетесь? -Осторожничаю. -Так и надо. Оно – самое надежное... Буду знать теперь, что отвечать. А то народ уже спрашивает, интересуется...– и снова блудливо засмеялась, не зная, как выпутаться из очередного тупика, в который сама же себя загнала, а у Ирины Сергеевны после этого разговора остался досадный осадок на душе: не то из-за нескромности Татьяны, не то из-за собственных нравоучений, показавшихся ей в этот раз постными.
10
Как-то в амбулаторию зашел Иван Александрович. Дело было под Новый год. Стояли сильные морозы, больные отсиживались дома, приема не было, врачи коротали время в комнате для чайных церемоний. Иван Герасимыч курил и читал потрепанный детектив, Ирина Сергеевна полистывала учебник, Анна Романовна производила на клочке бумаги сложные расчеты, шевеля при этом губами и затверживая цифры расходов и поступлений. Дома у нее была для этого тетрадь, заполняемая ею к ночи, когда кончались дневные траты и когда легче было прижать к стене Ивана, обычно не расположенного давать отчеты такого рода,-здесь же были пока черновые наброски и прикидки.
Пирогов: видно, с дальней дороги – ввалился в прихожую, обдал ее клубами пара с улицы, принялся ссыпать снег с шапки, с длинного, до пят, тулупа.
–Час времени уже,– возгласил он, заглядывая к врачам,– а чаю, небось, не пили?..
Пили, нет, неважно – это была просьба: хотя и завуалированная, но подлежащая исполнению, и женщины поспешили заняться делом. Иван Александрович вошел в комнату, оглядел сотрудников, удостовериваясь в их добром здравии и настроении.
–Все спокойно, гляжу?
–Больных нет,– озаботился вслух хирург, хотя это занимало его в последнюю очередь, но и Иван Александрович отнесся к этому беспечно:
–Ничего, потом нагоните. В этом году план перевыполнили. Что читаете?
–Да тут...– Иван Герасимыч показал с досадой обложку.– У пациента взял. Как наш шпион целую дивизию немцев вокруг носа обвел. Чушь собачья.
–Читаете, однако?
–А куда денешься? Сказано было: лучше телефонный справочник читать, чем совсем без книг остаться. Забудешь, как буквы выглядят.
Иван Александрович перевел взгляд на Анну Романовну, которая в это время стояла и медлила со свертком в руках: будто в нем была взрывчатка.
–Анна Романовна не забыла еще? Читает что-нибудь?
–Про буквы не знаю – она по цифрам больше специалист. – От зорких глаз хирурга не ускользнуло, чем занималась на досуге Анна Романовна.
–Концы с концами сводит?– спросил главный, и, странное дело: Лукьянова, не обратившая внимания на ядовитый намек Ивана Герасимыча, здесь, несмотря на видимую поддержку Ивана Александровича, насторожилась, напустила на себя спасительного туману и остановилась среди начатого дела: перед этим осторожно и нехотя, но стала-таки разворачивать пакет с принесенными из дома бутербродами – прежде не то жадничала, не то боялась обнародовать его содержимое.
–Как дома дела? Я слышал, дочка в школу пошла?
Анну Романовну и это не смягчило – она померцала черными глазищами и разразилась меланхолической тирадой, на которые была большой мастер:
–Пошла, но отказывается дальше ходить. Пусть, говорит, Катька Сидорова: соседка наша – на работу ходит, а я, говорит, уже устала... Работой она детский сад, ясли, школу – все вместе называет. У соседей жена не работает, с детьми дома сидит,– не прямо, но косвенно пожаловалась она, и черные глаза ее блеснули старой неизбывной обидой – искренней или искусно разыгранной, это у Анны Романовны понять было невозможно.
–Женщине, конечно, лучше дома сидеть, пока дети маленькие,-посочувствовал ей главный: подчинился ее черноокому гипнозу затем взглянул на дело шире, начальственнее:– Любите вы, однако, работу свою...– и удивился:– Семга?..
Он имел в виду бутерброды с красной рыбой, которые Анна Романовна, с явными проволочками и тайными сомнениями, тенями пробегавшими по ее лицу, выпростала наконец из подмокшего жиром бумажного свертка и явила на свет божий.
–Кета. Иван вчера в области купил,– объяснила она тоном попроще.
–Когда успел? Я ж с ним ездил?
–Когда по делам ходили... Вы где только не были: в облздраве, у пожарников.
–И он вам все это рассказывает?– снова удивился Пирогов, глянул иронически, но не стал ждать ответа: и так все сказала – оставил ее в покое, обратился к другой подчиненной:– А Ирина Сергевна как? Я ее совсем из виду потерял. С тех пор, как она трех засранцев выявила. Они мне и сегодня это в строку поставили.
–Сняли же диагноз?– сказал Иван Герасимыч.
–А это значения не имеет: уже прошло где-то как дизентерия. И вообще у них на такие вещи память долгая. Давно ее не слышал – никак поговорить с ней не удается...
На самом деле не после этой истории, а после другой, вскоре за ней последовавшей, с Раисой Петровной, между ними установился некий молчаливый сговор, побуждавший обоих ко взаимной сдержанности, так что ни он лишний раз к ней не обращался, ни она не спешила к нему с докладами, хотя порой в этом нуждалась. Теперь он решил, что пауза затянулась, и обратился к ней в открытую, на публике, считая оба инцидента исчерпанными.
–А что Ирина Сергевна у вас ест? Скажи мне, как говорили древние, что ты ешь, и я тебе скажу, кто ты...
Ирина Сергеевна в это время вынимала из своих заначек подношения посетительниц и сама не знала, что они содержат. Мужчины остались довольны лотереей.
–Пирожки,– констатировал Пирогов.– Теперь я знаю, куда завтракать ходить. Вы-то сухариками пробавляетесь?– посочувствовал он хирургу.
–Бутерброды с сыром. Жена не может ничего интереснее придумать: воображение по утрам начисто отсутствует. И сыр какой-то ерундовский покупает – как творог обезжиренный!..– Между тем и у него блеснули глаза при виде богатств, рассыпанных по столу щедрой рукой Ирины Сергеевны.– Взятки, между прочим... С чем они?
–Не знаю,– простодушно сказала она.– Попробуйте.
Иван Герасимыч надкусил один из пирожков, состроил разочарованную физиономию:
–С луком!.. Кто ж с луком пироги печет?! От него вечером изжога будет!.. Ты смотри, что берешь!
–Сказали, ничего другого под рукой не было.
–А у них и не будет! Хотят, чтоб все само собой под рукой оказывалось! Завтра с гвоздями принесут, а ты возьмешь! Тебе ж все равно, лишь бы всучили!..
Он допек-таки Ирину Сергеевну:
–У вас, Иван Герасимыч, извините, не язык, а помело. Сами не знаете, что метет!
–А кто такому испытанию старых людей подвергает? Думал, пироги как пироги. Других нет?
–Поищите в той куче: там с грибами могут быть. Иван Александрович, угощайтесь.
–И правда – с грибами,– признал, попробовав, старик.– Домашней заготовки... Это уже лучше... И как ты в них ориентируешься? Все ж одинаковые?
–Запек разный у разных мамаш.
–Понятно?– спросил Иван Герасимыч у Ивана Александровича.– Запек у них разный! В жизни бы не додумался...– и пожаловался:– Учит меня. Цензор какой-то. Дома жена за каждым словом следит, здесь эта...
–Значит, судьба ваша такая. А если судьба, то надолго...– не то пожалел, не то отбрил его Пирогов и, посчитав, что приличия соблюдены, обратился к тому, из-за чего и пришел в амбулаторию:– Ирина Сергевна что завтра делает?
–Суббота? Дежурство хотите дать?
–Не совсем. Не заняты ничем?– с легкой досадой повторил он вопрос: Пирогов, когда ему что-то было нужно, спешил и торопил события.– В Александровке один просит его родню проверить: мальчишек и девчонок хочет привезти – своего рода осмотр профилактический. И взрослых тоже – этими-то я займусь... Не люблю детей смотреть,– оправдался он перед теми двумя.-Взрослых, пожалуйста – в каком угодно качестве и количестве...
–И хирурга?– Старик знал за ним это хвастовство: заменять специалистов, ушедших в отпуск, но относился к нему скептически.
–А почему нет? Что в вас особенного? Не оперировать же – смотреть только... Вы вообще свою уникальность преувеличиваете...– Это был жестокий удар по профессиональному чувству Ивана Герасимыча, но он не стал спорить: счел ниже своего достоинства.– А вот детей – увольте! Что-то останавливает, не дает их касаться... Мистика какая-то!.. Ну так что, Ирина Сергевна?-нетерпеливо повторил он, так что просьба прозвучала почти как приказание.
–Раз вы просите, Иван Александрович...– Ирина Сергеевна была не прочь съездить в дальнюю Александровку, где еще не бывала.– А по дороге в Ивановку заедем.
–А там что?
–Сыпь одну посмотрим. Я в ней не разобралась.
–Сыпь так сыпь – заедем, хотя это не по дороге. А что Наталье Ефремовне не показала?
–У нее прием кончился...
Тут Ирина Сергеевна покривила душой: не в свое, а в чужое спасение. Она направила к Наталье Ефремовне нескольких больных, но они до нее не дошли, потерявшись среди черных дыр и белых пятен ее расписания,– тогда она, для большей надежности, стала водить их к ней с приема на прием с личной рекомендацией. Наталья посмотрела одного, другого, затем взбунтовалась:
–Нет, подруга, ты мне их сюда за руку не води! Мало того, что регистратура старается, так еще один канал направления открылся! Что мне за них, поштучно платят?! Да провались они все, с их потницами и посыпушками! Что ты мне их оптом поставляешь?..– и Ирина Сергеевна перестала пользоваться ее услугами, а Наталье только этого и надо было...
Иван Александрович смутно догадывался о том, что произошло на самом деле и что пробегало теперь перед мысленным взором добродетельной Ирины Сергеевны.
–Не стала смотреть?.. С этой Натальей надо делать что-то... Как считаете, Иван Герасимыч?
–Что я могу?– проворчал старик.– Я уже ни с кем ничего сделать не могу. В Александровке-то к кому едете?
–К председателю поселкома тамошнему. На новоселье. Хочет заодно всю родню свою показать: нет ли в ком скрытого недуга. Вдруг, говорит, внутри что-то прячется – надо вовремя меры принять: нам всем долго жить надо. Большие планы у человека.
–Софрон, что ль?– недослушав про частности, спросил старик.– Прохвост редкий... Бери с него, Ирина, по высшей категории. Чтоб стольник с каждого рыла взяла... Или рыльца у вас? В пушку которые?..
Ирина Сергеевна покачала головою:
–Типун вам на язык, Иван Герасимыч. Слова какие-то находите... Вы ж знаете, я денег не беру и брать не умею.
–А что их, по-особенному берут как-то? Как все прочее. Обеими руками...
Анна Романовна тут особым образом потупилась: как бы ушла на миг в монашки, а Иван Александрович усмехнулся:
–Никто вас ни в чем не подозревает. Вам по штату не положено...– и пояснил недоумевающему Ивану Герасимычу:– У меня в молодости главная врачиха была, толковейшая женщина, я второй такой не встречал – у нее теория была на этот счет. Хирургам дают коньяк, урологам и прочим важным специалистам деньги, терапевтам,– тут он покосился на заслушавшуюся его Анну Романовну,-просроченные конфеты из старых запасов и еще что-то – что не помню. Педиатров в ее схеме не было: поликлиника была взрослая, а теперь вижу, что детским врачам перепадает,– пирожки с пылу с жару...– Он шутил, конечно, но веселье его было незаразительное.– Софрон – прохвост, это так. Но не он один. И куда от них денешься? На другую планету не улетишь.
–Так точно,– откликнулся Иван Герасимыч: неизвестно, кого и что имея в виду, и Пирогов не стал вникать в ненужные ему подробности.
–Так когда заехать за вами, Ирина Сергевна?
–Как соберетесь. Я рано встаю.
–Договорились...– и походя бросил Анне Романовне:– Вы и своему передайте. Втроем отправимся. Поездка вполне официальная... И ему перепадет что-нибудь...– неопределенно, но веско пообещал он и ушел, оставив Анну Романовну в замешательстве: с одной стороны, у нее были иные виды на выходной, с другой – в воображении замаячили новые цифры, еще не известные ей и потому особенно привлекательные...
–И он внакладе не останется?..– ни к кому отдельно не обращаясь, довольно бесцеремонно предположил хирург, но Анна Романовна ничего на это не сказала: по своему обыкновению или, лучше сказать, предопределению, да и Ирина Сергеевна пропустила его слова мимо ушей: была уже занята мыслями о предстоящей поездке...
Даже самые малые путешествия приводят нас иногда к большим переменам в жизни, толкуют старые сонники.
11
Они вызвали ее с улицы протяжным гудком, она накрутила на себя шаль, влезла в шубу и в валенки, выскочила наружу. Стоял ясный морозный солнечный день. Повсюду лежал нетронутый, слепящий снег, которого за ночь подсыпало. Дома укутались с головы до ног в белое, их крыши располнели и разбухли, свисающие с них толстые завитки и пологи едва не соединились с наземными сугробами, столь же пухлыми, как они, и рыхлыми.
–Люблю женщин, одетых со вкусом!..– Иван Лукьянов оскалился в озорной улыбке, увидев застраховавшуюся от холодов Ирину Сергеевну.
–На матрешку, наверно, похожа?– Она не без труда нагнулась, влезла в машину.– Шаль хоть разверну: душно...– и начала разматываться.– Далеко ехать?
–С вами хоть на край света!– и Лукьянов рванул больничную "Волгу" с места в карьер: он и обычно-то водил ее на сельский манер, как какой-нибудь джигит или наездник, а с такой пассажиркой решил еще и пофорсить – взболтать и растрясти ее на заднем сиденье.
–Не гони,– сказал Пирогов.– Успеешь. Тут он – край света: далеко ехать не надо.– Он оглянулся и тоже остался доволен экипировкой Ирины Сергеевны.-Поесть успели?
–Вы имеете в виду, взяла ли что с собой?– Она успела расстаться с цветастым платком и расстегнуть шубу.– Взяла. Вдруг на новоселье не накормят.
–А это почему?
–Скажут, не так больных посмотрела.
–Так там не больные будут, а здоровые.
–Все равно. Я женщина мнительная, Иван Александрович.
Лукьянов засмеялся.
–И правильно. Здесь другим делать нечего! Все только и делают, что мнят. Или мнут: не знаю, как сказать правильно... Моя сегодня печь пироги с утра взялась. Я ее спрашиваю, что у тебя: репетиция перед Новым годом? А она мне: на работе все уши прожужжали с пирожками Ирины Сергевны – будто сама их печет!
–Ревнует,– объяснил Пирогов.– Женщины к чему угодно приревновать могут. Хоть к гудку паровозному: вызывает на свидание.
–Не говорите... Моя нашла у меня два трамвайных билета из области – вот тебе, говорит, и доказательство. Я ей: случайно лишний оторвал, а она: мало того что кого-то себе нашел, так еще и проезд ей оплачиваешь.
–Про деньги не вспоминай лучше...– Пирогов обернулся, поглядел на Ирину Сергеевну.– Ирина Сергевна сидит и думает, наверно: попала в компанию.
–Почти так.– У Ирины Сергеевны и в самом деле вертелось в голове нечто подобное.– Мужской разговор завели – женщине в него вставиться не с чем.
–Так о вас же все?– возразил Пирогов, но Иван, рыцарь в душе, поддержал ее:
–Она такой не будет. Ее самое ревновать начнут.
–Смотри, ты не приревнуй.– Пирогов допускал такие, непонятные при его уме, бестактности.– Не забыл, что нам сначала в Ивановку?
–Кто сказал?– Иван прекрасно это помнил, но остался недоволен последним замечанием: не любил начальственных фамильярностей.
–Я же говорил вчера: она заехать просила?
–Что просила, говорили, а что ехать – нет... Новое начальство, гляжу?..– и Лукьянов обернулся вопросительно к Ирине Сергеевне, убедился в ее полной невиновности и объяснился:– Туда дорога отвратительная. Проселок по полю идет: летом его как на ладони видно, да и то: дождь если сильный, так развезет, что не сразу отыщешь, а зимой?.. Иной раз прямо по полю чешешь, по диагонали. Но это – если снегу мало, а сегодня трудней будет... Попробуем, однако. Дело какое?
–Больные ждут.
–Спасать нужно? Это другой разговор...– и Лукьянов, удовлетворившись услышанным и увиденным, отвернул от нее скуластое лицо, стал смотреть на дорогу.– Скорая помощь всегда меня прельщала. Я из-за нее в медицину и пошел. Включай сирену и жми на газ: жизнь человека в опасности!
–Заодно и оправдание лихачеству твоему,– объяснил, как всегда на свой лад, Иван Александрович, и Лукьянов не стал спорить:
–Можно и так сказать... Я тогда к Ефремову зайду. Говорят, у него порошок есть – давно хотел съездить.
–Кто это Ефремов?– спросила Ирина Сергеевна.
–Фельдшер ивановский,– сказал Пирогов.– Чистюля каких свет не видывал. У него изба самая опрятная в области. Если б конкурс был, непременно бы выиграл. Посмотришь.
–Если пригласит,– сказал Лукьянов.– Впускает только тех, у кого шея чистая. Это я не про вас, конечно!
–Нас позовет,– успокоил Пирогов озадачившуюся Ирину Сергеевну.-Начальство как-никак... А что за порошок?
–Из Японии. Тараканов выводит.
–Врет. Нет таких порошков. Его и японцам не выдумать.
–Сам хвастался.
–Если так, то мы его реквизируем. Тараканы и нас одолели. По родблоку ползают.
–Этого могли бы и не говорить!– не удержалась Ирина Сергеевна.
–Ты рожать у нас хочешь?
–После того, что вы сказали? Ни за что на свете!
–Не зарекайся: начнется, не до тараканов будет.– Пирогов поглядел на нее с ироническим сочувствием.– Не знал, что ты такая впечатлительная.
–А вы других женщин встречали?
–Других?.. Да я их не знаю почти.
–Врач – должны знать. Это, Иван Александрович, пробел в вашем образовании.
–Может быть. Теперь не нагоню уже, наверно.
–А надо бы.
–Зачем?
–Чтоб лучше их психику понимать.
–Что я, психиатр тебе? Не заменяю их никогда. Боюсь напутать.
–Надо в душу вникать. Для этого необязательно психиатром быть.
–В нее чем меньше вникаешь, тем лучше – спокойнее... Ты что-то всерьез за меня взялась. Не зря Иван Герасимыч на тебя жалуется, ревизором зовет или как еще?
–Цензором.
–Видишь – все помнишь. Опасная женщина... Знаешь, кого ты мне напоминаешь?
–Нет, конечно.
–Мою первую главную врачиху. С той тоже ни о чем говорить было нельзя: непременно срежет, найдет, что тебе сказать неожиданного. Обязательно каверзу какую-нибудь влепит.
–Хоть одну женщину вы, Иван Александрыч, в жизни уважали. Или вы в нее влюблены были?
Пирогова этот вопрос застал врасплох, и он задумался.
–Не знаю, что и сказать тебе. Подумать надо... Она в годах была. Такая, примерно, разница, как у нас с тобой.
–Но это, говорят, не помеха?– спросила она – сразу поняла, что сказала лишнее, но не в ее правилах было брать слова обратно.
–Может быть...– Он покосился на нее.– Но это когда мужчина старше... Опять что-то не так?
–Женщины и мужчины должны быть во всем равны, Иван Александрович.
–Должны-то должны,– с сомнением в голосе протянул он,– да мало ли кто кому что должен на этом свете... Будешь долго ждать, когда долги отдадут,– а Лукьянов снова ее поддержал:
–Правильно она говорит. Мужчина, женщина – разница небольшая. С годами все равны делаются. Деньги считают с утра до вечера. Один только в уме, а другая на бумажке: голове не доверяет – вот и все различие. Погода бы не испортилась – вот что. Я смотрю, сверху сеяться начало...
Действительно, пошел снег, но пока безобидный, не внушающий опасений: искристый, меленький – какой сыплется с вершин елей, когда его сбивают птицы, кормящиеся оставшимися с лета шишками.
–К кому мы в Александровке едем?– спросила Ирина Сергеевна Пирогова. Дальний вояж смущал ее предстоящей гульбой и празднествами, и она охотно бы им пожертвовала – так же, как Пирогов – ивановской поездкой, а Иван – ими обеими.
–К Софрону – как его? Зубов, что ли?– обратился Пирогов за справкой к водителю, который знал весь район пофамильно и тут же разрешил его сомнения.– Был председатель колхоза, теперь артель сколачивает. Видно, семейную – раз профосмотр родичам устроил...
Он чего-то недоговаривал, и Лукьянов пояснил:
–Лесной хозяин здешний. Все к нему на поклон идут – за брусом и за досками. Тут нигде больше лесу не найдешь – у него только лесопилка.
–Она ж государственная?
–А что у нас не государственное? Все равно, налево идет.
–В другом районе нельзя купить?
–Можно и в другом, конечно, но там чужие, слупят втрое. Да еще некондиционный товар всучат. Лес – дело тонкое... Бегай потом за ними...
Пирогов молча согласился со всеми перечисленными доводами.
–Вот и мне нужно четыре куба. Дом строю,– поведал он Ирине Сергеевне, которая одна в Петровском не знала этого.– Так-то он кирпичный будет, но изнутри тесом хочу обшить.
–Вы с ним осторожнее, обмануть может,– предупредил, в последний раз, Иван и в следующую минуту забил тревогу:– Все! Так я и думал! Метель в пути, мать ее ети!..– Он остановил машину, перевел мотор на холостой ход, поглядел значительно на обоих.– Приехали!..
