Текст книги "М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 44 страниц)

переделал давно написанную им поэму «Мцыри» и еще

несколько пьес, которые теперь не упомню; начал роман

«Герой нашего времени». Словом, это была самая дея

тельная эпоха его жизни в литературном отношении.

С 1839 года стал он печатать свои произведения в «Оте

чественных записках»; у него не было чрезмерного

авторского самолюбия; он не доверял себе, слушал охот

но критические замечания тех, в чьей дружбе был уверен

и на чей вкус надеялся, притом не побуждался меркан

тильными расчетами, почему и делал строгий выбор

произведениям, которые назначал к печати. Не могу

опять с истинною сердечною горестию не пожалеть, что

по смерти Лермонтова его сочинения издаются не с та

кою же разборчивостью.

Ужель (как сказал он сам) ребяческие чувства,

Нестройный, безотчетный бред,

Достойны строгого искусства?

Их осмеет, забудет свет 44.

45

Весной 1838 года приехала в Петербург с мужем

Варвара Александровна проездом за границу. Лермон

тов был в Царском, я послал к нему нарочного, а сам

поскакал к ней. Боже мой, как болезненно сжалось мое

сердце при ее виде! Бледная, худая, и тени не было

прежней Вареньки, только глаза сохранили свой блеск

и были такие же ласковые, как и прежде. «Ну, как вы

здесь живете?» – «Почему же это вы?» – «Потому, что

я спрашиваю про двоих». – «Живем, как бог послал,

а думаем и чувствуем, как в старину. Впрочем, другой от

вет будет из Царского через два часа». Это была наша

последняя встреча; ни ему, ни мне не суждено было ее

больше видеть. Она пережила его, томилась дол

го и скончалась, говорят, покойно, лет десять тому

назад.

В. А. Жуковский хотел видеть Лермонтова, которого

ему и представили. Маститый поэт принял молодого

дружески и внимательно и подарил ему экземпляр своей

«Ундины» с собственноручною надписью. Один из чле

нов царской фамилии пожелал прочесть «Демона», хо

дившего в то время по рукам, в списках более или менее

искаженных 45. Лермонтов принялся за эту поэму в чет

вертый раз, обделал ее окончательно, отдал переписать

каллиграфически и, по одобрении к печати цензурой,

препроводил по назначению. Через несколько дней он

получил ее обратно, и это единственный экземпляр пол

ный и после которого «Демон» не переделывался.

Экземпляр этот должен находиться у г. Алопеуса,

к которому перешел от меня через Обухова, това

рища моего по Артиллерийскому училищу. Есть еще

один экземпляр «Демона», писанный весь рукой Лер

монтова и переданный мною Дмитрию Аркадьевичу

Столыпину.

Мы часто в последнее время говорили с Лермонто

вым о «Демоне». Бесспорно, в нем есть прекрасные

стихи и картины, хотя я тогда, помня Кавказ, как сквозь

сон, не мог, как теперь, судить о поразительной верности

этих картин. Без сомнения, явясь в печати, он должен

был иметь успех, но мог возбудить и очень строгую ре

цензию. Мне всегда казалось, что «Демон» похож на

оперу с очаровательнейшею музыкой и пустейшим либ

ретто. В опере это извиняется, но в поэме не так. Дель

ный критик может и должен спросить поэта, в особен

ности такого, как Лермонтов: «Какая цель твоей поэмы,

какая в ней идея?» В «Демоне» видна одна цель – на-

46

писать несколько прекрасных стихов и нарисовать не

сколько прелестных картин дивной кавказской природы,

это хорошо, но мало. Идея же, смешно сказать, вышла

такая, о какой сам автор и не думал. В самом деле,

вспомните строфу:

И входит он, любить готовый,

С душой открытой для добра... и проч.

Не правда ли, что тут князю де Талейрану пришлось

бы повторить небесной полиции свое слово: surtout pas

trop de zèle, Messieurs! * Посланник рая очень некстати

явился защищать Тамару от опасности, которой не су

ществовало; этою неловкостью он помешал возрождению

Демона и тем приготовил себе и своим в будущем про

пасть хлопот, от которых они навек бы избавились, если

бы посланник этот был догадливее. Безнравственной

идеи этой Лермонтов не мог иметь; хотя он и не отличал

ся особенно усердным выполнением религиозных обря

дов, но не был ни атеистом, ни богохульником. Прочтите

его пьесы «Я, матерь божия, ныне с молитвою», «В мину

ту жизни трудную», «Когда волнуется желтеющая нива»,

«Ветка Палестины» и скажите, мог ли человек без теп

лого чувства в сердце написать эти стихи? Мною пред

ложен был другой план: отнять у Демона всякую идею

о раскаянии и возрождении, пусть он действует прямо

с целью погубить душу святой отшельницы, чтобы

борьба Ангела с Демоном происходила в присутствии

Тамары, но не спящей; пусть Тамара, как высшее оли

цетворение нежной женской натуры, готовой жертво

вать собой, переходит с полным сознанием на сторону

несчастного, но, по ее мнению, кающегося страдальца,

в надежде спасти его; остальное все оставить как есть,

и стих:

Она страдала и любила,

И рай открылся для любви... —

спасает эпилог. «План т в о й , – отвечал Л е р м о н т о в , —

недурен, только сильно смахивает на Элоу «Sœur des an-

ges» ** Альфреда де Виньи. Впрочем, об этом можно

подумать. Демона мы печатать погодим, оставь его пока

у себя». Вот почему поэма «Демон», уже одобренная

Цензурным комитетом, осталась при жизни Лермонтова

* главным образом, не так много рвения, господа! ( фр. ) .

** «Сестру ангелов» ( фр. ) .

47

ненапечатанного. Не сомневаюсь, что только смерть по

мешала ему привести любимое дитя своего воображения

в вид, достойный своего таланта.

Здесь, кстати, замечу две неточности в этой поэме:

Он сам властитель Синодала...

В Грузии нет Синодала, а есть Цинундалы 46, старин

ный замок в очаровательном месте в Кахетии, принад

лежащий одной из древнейших фамилий Грузии, князей

Чавчавадзе, разграбленный лет восемь тому назад сы

ном Шамиля.

Бежали робкие грузины...

Грузины не робки, напротив, их скорее можно

упрекнуть в безумной отваге, что засвидетельствует

вся кавказская армия, понимающая, что такое храб

рость. Лермонтов не мог этого не знать, он сам ходил

с ними в огонь, бежать могли рабы князя, это

обмолвка.

Зимой 1839 года Лермонтов был сильно заинтересо

ван кн. Щербатовой (к ней относится пьеса «На свет

ские цепи») 47. Мне ни разу не случалось ее видеть, знаю

только, что она была молодая вдова, а от него слышал,

что такая, что ни в сказке сказать, ни пером написать.

То же самое, как видно из последующего, думал про нее

и г. де Барант, сын тогдашнего французского послан

ника в Петербурге. Немножко слишком явное предпо

чтение, оказанное на бале счастливому сопернику,

взорвало Баранта, он подошел к Лермонтову и сказал

запальчиво: «Vous profitez trop, Monsieur, de ce que nous

sommes dans un pays où le duel est d é f e n d u » . – «Qu'à-

ça ne tienne, Monsieur, – отвечал тот, – je me mets entièrement à votre disposition» *, и на завтра назначена

была встреча; это случилось в середу на масленице

1840 года. Нас распустили из училища утром, и я, придя

домой часов в девять, очень удивился, когда человек

сказал мне, что Михаил Юрьевич изволили выехать

в семь часов; погода была прескверная, шел мокрый снег

с мелким дождем. Часа через два Лермонтов вернулся,

весь мокрый, как мышь. «Откуда ты эдак?» – «Стре

лялся». – «Как, что, зачем, с кем?» – «С французи-

* «Вы слишком пользуетесь тем, что мы в стране, где дуэль

воспрещена». – «Это ничего не з н а ч и т , – отвечал т о т , – я весь к ва

шим услугам» ( фр. ) .

48

ком». – «Расскажи». Он стал переодеваться и рассказы

вать: «Отправился я к Мунге 48, он взял отточенные

рапиры и пару кухенрейтеров 49, и поехали мы за Чер

ную Речку. Они были на месте. Мунго подал оружие,

француз выбрал рапиры, мы стали по колено в мокром

снегу и начали; дело не клеилось, француз нападал

вяло, я не нападал, но и не поддавался. Мунго продрог

и бесился, так продолжалось минут десять. Наконец

он оцарапал мне руку ниже локтя, я хотел проколоть

ему руку, но попал в самую рукоятку, и моя рапира

лопнула. Секунданты подошли и остановили нас;

Мунго подал пистолеты, тот выстрелил и дал промах,

я выстрелил на воздух, мы помирились и разъехались,

вот и все».

История эта оставалась довольно долго без послед

ствий, Лермонтов по-прежнему продолжал выезжать

в свет и ухаживать за своей княгиней; наконец одна не

осторожная барышня Б * * * 50, вероятно, безо всякого

умысла, придала происшествию достаточную гласность

в очень высоком месте, вследствие чего приказом по

гвардейскому корпусу поручик лейб-гвардии Гусарского

полка Лермонтов за поединок был предан военному суду

с содержанием под арестом, и в понедельник на страст

ной неделе получил казенную квартиру в третьем этаже

с.-петербургского ордонанс-гауза, где и пробыл недели

две, а оттуда перемещен на арсенальную гауптвахту, что

на Литейной 51. В ордонанс-гауз к Лермонтову тоже ни

кого не пускали; бабушка лежала в параличе и не могла

выезжать, однако же, чтобы Мише было не так скучно

и чтоб иметь о нем ежедневный и достоверный бюлле

тень, она успела выхлопотать у тогдашнего коменданта

или плац-майора, не помню хорошенько, барона З<ахар-

жевского>, чтоб он позволил впускать меня к арестанту.

Благородный барон сжалился над старушкой и разре

шил мне под своею ответственностью свободный вход,

только у меня всегда отбирали на лестнице шпагу (меня

тогда произвели и оставили в офицерских классах до

слушивать курс). Лермонтов не был очень печален, мы

толковали про городские новости, про новые француз

ские романы, наводнявшие тогда, как и теперь, наши

будуары, играли в шахматы, много читали, между про

чим Андре Шенье, Гейне и «Ямбы» Барбье, последние

ему не нравились, изо всей маленькой книжки он хва

лил только одну следующую строфу, из пьесы «La Popularité»:

49

C'est la mer, c'est la mer, d'abord calme et sereine,

La mer, aux premiers feux du jour,

Chantant et souriant comme une jeune reine,

La mer blonde et pleine d'amour.

La mer baisant le sable et caressant la rive

Du beaume enivrant de ses flots,

Et berçant sur sa gorge, ondoyante et lassive,

Son peuple brun de matelots *.

Здесь написана была пьеса «Соседка», только с ма

леньким прибавлением 52. Она действительно была инте

ресная соседка, я ее видел в окно, но решеток у окна не

было, и она была вовсе не дочь тюремщика, а, вероятно,

дочь какого-нибудь чиновника, служащего при ордо-

нанс-гаузе, где и тюремщиков нет, а часовой с ружьем

точно стоял у двери, я всегда около него ставил свою

шпагу.

Между тем военно-судное дело шло своим порядком

и начинало принимать благоприятный оборот вслед

ствие ответа Лермонтова, где он писал, что не считал

себя вправе отказать французу, так как тот в словах

своих не коснулся только его, Лермонтова, личности,

а выразил мысль, будто бы вообще в России невозможно

получить удовлетворения, сам же никакого намерения

не имел нанести ему вред, что доказывалось выстрелом,

сделанным на воздух. Таким образом, мы имели на

дежду на благоприятный исход дела, как моя опромет

чивость все испортила. Барант очень обиделся, узнав

содержание ответа Лермонтова, и твердил везде, где

бывал, что напрасно Лермонтов хвастается, будто пода

рил ему жизнь, это неправда, и он, Барант, по выпуске

Лермонтова из-под ареста, накажет его за это хвастов

ство. Я узнал эти слова француза, они меня взбесили,

и я пошел на гауптвахту. «Ты сидишь здесь, – сказал

я Лермонтову, – взаперти и никого не видишь, а фран

цуз вот что про тебя везде трезвонит громче всяких труб».

Лермонтов написал тотчас записку, приехали два гусар

ские офицера, и я ушел от него. На другой день он рас

сказал мне, что один из офицеров привозил к нему на

гауптвахту Баранта, которому Лермонтов высказал свое

неудовольствие и предложил, если он, Барант, недово-

* Море, море, вначале спокойное и светлое, море, при первых

проблесках дня поющее и улыбающееся, как молодая царица, море

светлое и полное любви. Море, что целует и ласкает берег опьяняю

щим бальзамом волны, море, что качает на своей утомленной и ко

леблющейся груди племя загорелых матросов ( фр. ) .

50

лен, новую встречу по окончании своего ареста, на что

Барант при двух свидетелях отвечал так: «Monsieur, les

bruits qui sont parvenus jusqu'à vous sont inexacts, et je

m'empresse de vous dire que je me tiens pour parfaite-

ment satisfait» *.

После чего его посадили в карету и отвезли домой.

Нам казалось, что тем дело и кончилось; напротив,

оно только начиналось. Мать Баранта поехала к коман

диру гвардейского корпуса с жалобой на Лермонтова

за то, что он, будучи на гауптвахте, требовал к себе ее

сына и вызывал его снова на дуэль. После такого пас

сажа дело натянулось несколько, поручика Лермонтова

тем же чином перевели на Кавказ в Тенгинский пехот

ный полк, куда он отправился, а вслед за ним и ба

бушка поехала в деревню. Отсутствие их было непродол

жительно; Лермонтов получил отпуск и к новому

1841 году вместе с бабушкой возвратился в Петербург 53.

Все бабушкины попытки выхлопотать еще раз сво

ему Мише прощенье остались без успеха, ей сказали,

что не время еще, надо подождать.

Лермонтов пробыл в Петербурге до мая; с Кавказа

он привез несколько довольно удачных видов своей ра

боты, писанных масляными красками, несколько стихо

творений и роман «Герой нашего времени», начатый еще

прежде, но оконченный в последний приезд в Петер

бург 54. В публике существует мнение, будто в «Герое

нашего времени» Лермонтов хотел изобразить себя;

сколько мне известно, ни в характере, ни в обстоятель

ствах жизни ничего нет общего между Печориным

и Лермонтовым, кроме ссылки на Кавказ. Идеал, к кото

рому стремилась вся праздная молодежь того времени:

львы, львенки и проч. коптители неба, как говорит Го

голь, олицетворен был Лермонтовым в Печорине. Выс

ший дендизм состоял тогда в том, чтобы ничему не удив

ляться, ко всему казаться равнодушным, ставить свое

я выше всего; плохо понятая англомания была в полном

разгаре, откуда плачевное употребление богом дарован

ных способностей. Лермонтов очень удачно собрал эти

черты в герое своем, которого сделал интересным, но

все-таки выставил пустоту подобных людей и вред

(хотя и не весь) от них для общества. Не его вина, если

вместо сатиры многим угодно было видеть апологию.

* Слухи, которые дошли до вас, не точны, и я должен сказать,

что считаю себя совершенно удовлетворенным ( фр. ) .

51

На святой неделе Лермонтов написал пьесу «Послед

нее новоселье»; в то самое время, как он писал ее, мне

удалось набросить карандашом его профиль 55. Упо

минаю об этом обстоятельстве потому, что из всех

портретов его ни один не похож, и профиль этот, как мне

кажется, грешит менее прочих портретов пред подлин

ником.

Срок отпуска Лермонтова приближался к концу; он

стал собираться обратно на Кавказ. Мы с ним сделали

подробный пересмотр всем бумагам, выбрали несколько

как напечатанных уже, так и еще не изданных и соста

вили связку. «Когда, бог даст, в е р н у с ь , – говорил о н , —

может, еще что-нибудь прибавится сюда, и мы хоро

шенько разберемся и посмотрим, что надо будет

поместить в томик и что выбросить». Бумаги эти я оста

вил у себя, остальные же, как ненужный хлам, мы

бросили в ящик. Если бы знал, где упадешь, говорит

п о с л о в и ц а , – соломки бы подостлал; так и в этом случае:

никогда не прощу себе, что весь этот хлам не отправил

тогда же на кухню под плиту.

Второго мая к восьми часам утра приехали мы

в Почтамт 56, откуда отправлялась московская мальпост.

У меня не было никакого предчувствия, но очень было

тяжело на душе. Пока закладывали лошадей, Лермон

тов давал мне различные поручения к В. А. Жуковскому

и А. А. Краевскому, говорил довольно долго, но я ничего

не слыхал. Когда он сел в карету, я немного опомнился

и сказал ему: «Извини, Мишель, я ничего не понял, что

ты говорил; если что нужно будет, напиши, я все испол

н ю » . – «Какой ты еще д и т я , – отвечал он. – Ничего,

все перемелется – мука будет. Прощай, поцелуй ручки

у бабушки и будь здоров».

Это были в жизни его последние слова ко мне;

в августе мы получили известие о его смерти.

По возвращении моем с бабушкой в деревню, куда

привезены были из Пятигорска и вещи Лермонтова,

я нашел между ними книгу в черном переплете in 8°,

в которой вписаны были рукой его несколько стихотво

рений, последних, сочиненных им. На первой странице

значилось, что книга дана Лермонтову князем Одоев

ским с тем, чтобы поэт возвратил ее исписанною; приез

жавший тогда в Петербург Николай Аркадьевич Сто

лыпин, по просьбе моей, взял эту книгу с собой для

передачи князю 57. Впоследствии, в 1842 году в Кремен-

52

чуге встретился я со Львом Ивановичем Арнольди *

и по просьбе его оставил ему на некоторое время

связку черновых стихотворений, отобранных Лермон

товым в 1841 году в Петербурге. Не знаю, до какой

степени бумаги эти служили при прежних изданиях

его сочинений, в которых довольно и ошибок и пропус

ков, тем не менее желательно, чтобы будущие издатели

сверили имеющиеся у них рукописи с находящимися

у названных мною лиц, которые, вероятно, из уважения

к памяти покойного поэта в том препятствовать не будут.

Только, ради создателя, для чего же все эти ученические

тетради и стихи первой юности? Если бы Лермонтов

жил долго и сочинения его, разбросанные по разным

местам, могли бы доставить материал для многотом

ного собрания – дело другое; должно было бы соеди

нить в одно место, в хронологическом порядке, если

угодно, все, что поэтом было издано или назначено

к посмертному изданию; в таком собрании действи

тельно можно было бы следить за развитием и ходом

дарования поэта. Но Лермонтову, когда его убили,

не было и двадцати семи лет. Талант его не только

не успел принести зрелого плода, но лишь начал раз

виваться: все, что можно читать с удовольствием из

написанного им, едва ли доставит материал и на один

том. Зачем же прибавлять к нему еще два, увеличи

вать их объем, предлагая публике творения ниже по

средственности, недостойные славы поэта, которые он

сам признавал такими и никогда не думал выпускать

в свет? Не следовало.

Таково мое мнение, – выражаю его откровенно.

Может быть, некоторые из Аристархов нашей литера

туры и назовут меня отсталым старовером, не пони

мающим современных требований ее истории и критики.

Пусть так, заранее покоряюсь строгому приговору;

по крайней мере, читатель, зевая над «Тетрадями»,

не вправе будет пенять на Лермонтова за свою скуку.

В 1844 году, по выходе в отставку, пришлось мне

поселиться на Кавказе, в Пятигорском округе, и там

узнал я достоверные подробности о кончине Лермон

това от очевидцев, посторонних ему. Летом 1841 года

собралось в Пятигорске много молодежи из Петербурга,

* Я был в то время адъютантом у отца его, ныне сенатора, то

гда же начальника полевой конной артиллерии Ивана Карловича

Арнольди. ( Примеч. А. П. Шан-Гирея. )

53

между ними и Мартынов, очень красивый собой,

ходивший всегда в черкеске с большим дагестанским

кинжалом на поясе. Лермонтов, по старой привычке

трунить над школьным товарищем, выдумал ему про

званье Montagnard au grand poignard; * оно было бы,

кажется, и ничего, но, когда часто повторяется, может

наскучить. 14 июля 58, вечером, собралось много в доме

Верзилиных; общество было оживленное и шумное;

князь С. Трубецкой играл на фортепьяно, Лермонтов

сидел подле дочери хозяйки дома, в комнату вошел

Мартынов. Обращаясь к соседке, Лермонтов сказал:

«M-lle Emilie, prenez garde, voici que s'approche le farouche montagnard» **.

Это сказано было довольно тихо, за общим говором

нельзя было бы расслышать и в двух шагах; но, по не

счастию, князь Трубецкой в эту самую минуту встал,

все как будто по команде умолкло, и слова le farouche

montagnard раздались по комнате. Когда стали расхо

диться, Мартынов подошел к Лермонтову и сказал ему:

– M. Lermontoff, je vous ai bien des fois prié de re-

tenir vos plaisanteries sur mon compte, au moins devant

les femmes ***.

– Allons donc, – отвечал Лермонтов, – allez-vous

vous fâcher sérieusement et me provoquer? ****

– Oui, je vous provoque * * * * * , – сказал Мартынов

и вышел.

На другой день, пятнадцатого, условились съехаться

после обеда вправо от дороги, ведущей из Пятигорска

в шотландскую колонию, у подошвы Машука; стали на

двенадцать шагов. Мартынов выстрелил первый; пуля

попала в правый бок, пробила легкие и вылетела на

сквозь; Лермонтов был убит наповал.

Все остальные варианты на эту тему одни небылицы,

не заслуживающие упоминания, о них прежде и не слы

хать было; с какою целью они распускаются столько лет

спустя, бог весть; и пистолет, из которого убит Лермон

тов, находится не там, где рассказывают, – это кухен-

* Горец с большим кинжалом ( фр. ) .

** Мадемуазель Эмилия, берегитесь, вот приближается сви

репый горец ( фр. ) .

*** Г. Лермонтов, я много раз просил вас воздерживаться от

шуток на мой счет, по крайней мере, в присутствии женщин ( фр. ) .

**** – Полноте, – отвечал Лермонтов, – вы действительно сер

дитесь на меня и вызываете меня? ( фр. ).

***** Да, я вас вызываю ( фр. ) .

54

рейтер № 2 из пары; я его видел у Алексея Аркадьевича

Столыпина, на стене над кроватью, подле портрета,

снятого живописцем Шведе с убитого уже Лер

монтова 59.

Через год тело его, в свинцовом гробу, перевезено

было в Тарханы и положено около могилы матери, близ

сельской церкви в часовне, выстроенной бабушкой, где

и она теперь покоится.

Давно все это прошло, но память Лермонтова дорога

мне до сих пор; поэтому я и не возьмусь произнести

суждение о его характере, оно может быть пристрастно,

а я пишу не панегирик.

Да будет благосклонен ко мне читатель и не осудит,

если неинтересная для него личность моя так часто

является пред ним в этом рассказе. Единственное

достоинство его есть правдивость; мне казалось необ

ходимым для отклонения сомнений разъяснить, почему

все, о чем я говорил, могло быть мне известно, и назвать

поименно несколько лиц, которые могут обнаружить

неточность, если она встретится. Прошу и их не взы

скать, если по этой причине я дозволил себе, без их

разрешения, выставить в рассказе моем имена их

полностью.

10 мая 1860 г.

Чембар

И. А. АРСЕНЬЕВ

СЛОВО ЖИВОЕ О НЕЖИВЫХ

<...> В числе лиц, посещавших изредка наш дом,

была Арсеньева, бабушка поэта Лермонтова (приходив

шаяся нам сродни), которая всегда привозила к нам

своего внука, когда приезжала из деревни на несколь

ко дней в Москву. Приезды эти были весьма редки,

но я все-таки помню, как старушка Арсеньева, обожав

шая своего внука, жаловалась постоянно на него моей

матери. Действительно, судя по рассказам, этот внучек-

баловень, пользуясь безграничною любовью своей

бабушки, с малых лет уже превращался в домашнего

тирана, не хотел никого слушаться, трунил над всеми,

даже над своей бабушкой и пренебрегал наставлениями

и советами лиц, заботившихся о его воспитании.

Одаренный от природы блестящими способностями

и редким умом, Лермонтов любил преимущественно

проявлять свой ум, свою находчивость в насмешках

над окружающею его средою и колкими, часто очень

меткими остротами оскорблял иногда людей, достойных

полного внимания и уважения.

С таким характером, с такими наклонностями,

с такой разнузданностию он вступил в жизнь и, понятно,

тотчас же нашел себе множество врагов.

Он, не думая, что говорит о себе, очень верно опре

делил свой характер в следующих двух стихах:

А он, мятежный, ищет бури,

Как будто в буре есть покой!

В характере Лермонтова была еще черта далеко

не привлекательная – он был завистлив. Будучи очень

некрасив собой, крайне неловок и злоязычен, он, войдя

в возраст юношеский, когда страсти начинают разыгры-

56

ваться, не мог нравиться женщинам, а между тем был

страшно влюбчив. Невнимание к нему прелестного

пола раздражало и оскорбляло его беспредельное

самолюбие, что служило поводом с его стороны к бес

пощадному бичеванию женщин.

Как поэт, Лермонтов возвышался до гениальности,

но как человек, он был мелочен и несносен.

Эти недостатки и признак безрассудного упорства

в них были причиною смерти гениального поэта от

выстрела, сделанного рукою человека доброго, сердеч

ного, которого Лермонтов довел своими насмешками

и даже клеветами почти до сумасшествия.

Мартынов, которого я хорошо знал, до конца своей

жизни мучился и страдал оттого, что был виновником

смерти Лермонтова, и в годовщины этого рокового

события удалялся всегда на несколько недель в какой-

либо из московских монастырей на молитву и по

каяние 1.

П. К. ШУГАЕВ

ИЗ КОЛЫБЕЛИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ

Село Тарханы лежит на востоке от Чембара в четыр

надцати верстах и полуверсте от почтовой дороги, иду

щей на станцию Воейково 1, Сызрано-Вяземской жел.

дор., и Пензу. Расположено оно по обеим сторонам

небольшой долины у истока небольшой речки Маралай-

ки; основано в начале XVIII столетия г. Нарышкиным,

крепостными крестьянами, выведенными им из москов

ских и владимирских вотчин как бы в ссылку, отбор

ными ворами, отчаянными головорезами, а также и за

коснелыми до фанатизма раскольниками. Крестьяне

здесь и до сих пор сохранили подмосковное наречие

на о. Село в конце XVIII века было продано Нарыш

киным за неплатеж оброка и вообще бездоходность

его, а также и потому, что вся барская усадьба (в которой

хотя владелец сам никогда и не был) на месте нынешней

большой каменной церкви и все село сгорело вследствие

того, что повар с лакеем бывшего нарышкинского

управляющего вздумали палить живого голубя, который

у них вырвался и полетел в свое гнездо, находившееся

в соломенной крыше. Гнездо загорелось. Сгорело и все

село до основания, кроме маленькой деревянной церкви,

которая до 1835 года стояла на своем первоначальном

месте, среди села на том самом месте, где в настоящее

время стоит часовня с фамильным склепом Арсень

евых 2. Этот управляющий Злынин был также в Тар

ханах во время нашествия одного из отрядов Емельяна

Пугачева, командир которого опрашивал крестьян, нет

ли каких у кого жалоб на управляющего, но пред

усмотрительный Злынин еще до прибытия отряда

Пугачева сумел ублаготворить всех недовольных,

предварительно раздавши весь почти барский хлеб,

58

почему и не был повешен. Село Тарханы куплено

Михаилом Васильевичем Арсеньевым в бытность его

еще в Москве 3 и притом вскоре после его свадьбы

с Елизаветой Алексеевной за совершенный бесценок.

После свадьбы «молодые» тотчас же переехали на

постоянное жительство в село Тарханы, где для раз

влечения Арсеньев устраивал разные удовольствия,

выписал из Москвы маленького карлика, менее одного

аршина ростом, более похожего на куклу, нежели на

человека. Он, будучи в Тарханах в течение двух-трех

месяцев, имел обыкновение спать на окне и был

предметом любопытства не только Арсеньевой, но и всех

соседей помещиков, не исключая крепостных.

Михаил Васильевич родился 8 ноября 1768 года,

женился на Елизавете Алексеевне в возрасте, когда ему

было около двадцати семи лет, то есть в конце 1794 или

начале 1795 года, был среднего роста, красавец, статный

собой, крепкого сложения; он происходил из хорошей

старинной дворянской фамилии; супруга же его Елиза

вета Алексеевна, урожденная Столыпина, родилась

около 1760 года 4, происходила также из старинной,

богатой дворянской семьи и была значительно старше

своего супруга (лет на восемь), была не особенно кра

сива, высокого роста, сурова и до некоторой степени

неуклюжа, а после рождения единственной своей

дочери, Марьи Михайловны, то есть матери поэта,

заболела женскою болезнью, вследствие чего Михаил

Васильевич сошелся с соседкой по тарханскому имению,

госпожой Мансыревой и полюбил ее страстно, так как

она была, несмотря на свой маленький рост, очень

красива, жива, миниатюрна и изящна; это была резкая

брюнетка, с черными как уголь глазками, которые точно

искрились; она жила в своем имении селе Онучине

в десяти верстах на восток от Тархан; муж ее долгое

время находился в действующей армии за границей,

вплоть до известного в истории маскарада 2 января

1810 года, во время которого Михаил Васильевич

устроил для своей дочери Машеньки елку. Михаил

Васильевич посылал за Мансыревой послов с неодно

кратными приглашениями, но они возвращались без вся

кого ответа, посланный же Михаилом Васильевичем

самый надежный человек и поверенный в сердечных

делах, первый камердинер, Максим Медведев, возвра

тившись из Онучина, сообщил ему на ухо по секрету,

что к Мансыревой приехал из службы ее муж и что

59

в доме уже огни потушены и все легли спать. Мансыре-

ву ему видеть не пришлось, а вследствие этого на елку

и маскарад ее ждать нечего 5.

Елка и маскарад были в этот момент в полном раз

гаре, и Михаил Васильевич был уже в костюме и маске; 6

он сел в кресло и посадил с собой рядом по одну сторону

жену свою Елизавету Алексеевну, а по другую несовер

шеннолетнюю дочь Машеньку и начал им говорить

как бы притчами: «Ну, любезная моя Лизанька, ты

у меня будешь вдовушкой, а ты, Машенька, будешь

сироткой». Они хотя и выслушали эти слова среди

маскарадного шума, однако серьезного значения им

не придали или почти не обратили на них внимания,

приняв их скорее за шутку, нежели за что-нибудь

серьезное. Но предсказание вскоре не замедлило испол

ниться. После произнесения этих слов Михаил Василь

евич вышел из залы в соседнюю комнату, достал из шка

фа пузырек с каким-то зелием и выпил его залпом,

после чего тотчас же упал на пол без чувств и из рта

у него появилась обильная пена, произошел между

всеми страшный переполох, и гости поспешили сию же

минуту разъехаться по домам. С Елизаветой Алексеев

ной сделалось дурно; пришедши в себя, она тотчас же

отправилась с дочерью в зимней карете в Пензу, при

казав похоронить мужа, произнеся при этом: «Собаке

собачья смерть». Пробыла она в Пензе шесть недель,

не делая никаких поминовений...

Отец поэта, Юрий Петрович Лермонтов, был сред

него роста, редкий красавец и прекрасно сложен;

в общем, его можно назвать в полном смысле слова

изящным мужчиной; он был добр, но ужасно вспыльчив;

супруга его, Марья Михайловна, была точная копия

своей матери, кроме здоровья, которым не была так

наделена, как ее мать, и замуж выходила за Юрия Пет

ровича, когда ей было не более семнадцати лет. Хотя

Марья Михайловна и не была красавицей, но зато на ее

стороне были молодость и богатство, которым распола

гала ее мать, почему для Юрия Петровича Мария Ми

хайловна представлялась завидной партией, но для

Марьи Михайловны было достаточно и того, что Юрий

Петрович был редкий красавец и вполне светский и со

временный человек. Однако судьба решила иначе,

и счастливой жизнью им пришлось не долго наслаж

даться. Юрий Петрович охладел к жене по той же при

чине, как и его тесть к теще; вследствие этого Юрий

60

Петрович завел интимные сношения с бонной своего

сына, молоденькой немкой, Сесильей Федоровной,

и, кроме того, с дворовыми.

Бывшая при рождении Михаила Юрьевича акушерка