Текст книги "М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников"

Автор книги: Сборник Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

пиньон.

Ю. К. АРНОЛЬД

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

То был дурной, печальный день для интеллигентно

го круга северной столицы русского народа, тот день

30 января 1837 года, когда <...> с одного конца города

до другого пролетела, словно на крыльях зловещего

урагана, страшная молва: «Погиб поэт!» – «Погиб наш

Пушкин, слава и гордость мыслящей России!» С недо

умением испуга <...> оглядывались все мы тогда друг

на друга. «Пушкин пал в дуэли! Да неужели пал?

Неужели в дуэли? Как? За что? И кем убит?» И когда

мы узнали, кем и за что, когда мы проведали, что кучка

праздных, безмозглых и бессердечных фатов-тунеядцев

имела дерзость ради нахально-шутовской своей забавы

надсмехаться над семейным счастием и над честью

великого поэта и тем подготовить ужасную катастрофу

предшествовавшего дня, тогда из души каждого и вся

кого, в чьей груди билось сердце истого, честного со

члена великой русской семьи, единодушно вырвался

крик глубокого негодования против того круга, который

мог породить подобных уродов русской земли. И это

общее проклятие нашло полное свое выражение в вещих

устах всемилосердным, всемогущим богом нам в утеше

ние посланного нового поэта:

А вы, надменные потомки

Известной подлостью прославленных отцов... и т. д.

Из почвы, орошенной дорогою кровию Пушкина,

вдруг вырос преемник могучей его лиры – Лермонтов!

* * *

Не помню я, кто именно, в один из декабрьских

понедельников 1840 года, привез <в салон В. Ф. Одоев-

234

ского> 1 известие, что «старуха Арсеньева подала на

высочайшее имя весьма трогательное прошение о поми

ловании ее внука Лермонтова и об обратном его пере

воде в гвардию». Завязался, конечно, общий и довольно

оживленный диспут о том, какое решение воспоследует

со стороны государя императора. Были тут и оптимисты

и пессимисты: первые указали на то, что Лермонтов был

ведь уже раз помилован и что Арсеньева – женщина

энергичная, да готовая на всякие пожертвования для

достижения своей цели, а вследствие того наберет себе

массу сильнейших заступников и защитниц; ergo:

результатом неминуемо должно воспоследовать поми

лование. С своей же стороны, пессимисты гораздо осно

вательнее возражали: во-первых, что вторичная высылка

Лермонтова на Кавказ, при переводе на сей раз уже

не в прежний Нижегородский драгунский, а в какой-

то пехотный полк, находящийся в самом отдаленнейшем

и опаснейшем пункте всей военной нашей позиции,

доказывает, что государь император считает второй

проступок Лермонтова гораздо предосудительнее пер

вого; во-вторых, что тут вмешаны политические отно

шения к другой державе, так как Лермонтов имел дуэль

с сыном французского посла, и в-третьих, что по двум

первым причинам неумолимыми противниками поми

лованию неминуемо должны оказаться с дисциплинар

ной стороны великий князь Михаил Павлович, как

командир гвардейского корпуса, а с политической

стороны канцлер граф Нессельроде, как министр

иностранных дел 2. Прения длились необыкновенно

долго, тем более что тут вмешались барыни и даже

преимущественно завладели диспутом. Я соскучился

и незаметно улизнул. На прошение г-жи Арсеньевой,

как надобно было ожидать, воспоследовал отказ, но

особою милостию государь император разрешил Лер

монтову трехмесячный отпуск с дозволением провести

это время у своей бабушки в Петербурге. Услышав

про этот исход дела, я надеялся когда-нибудь встретить

Лермонтова у кн. Одоевского, но ошибся в своем ожида

нии: Лермонтов ни на одном из литературных вечеров

князя ни разу не показывался. Осенью же того же

1841 года пришло с Кавказа известие, что Лермонтов

был убит на дуэли.

A. H. МУРАВЬЕВ

ЗНАКОМСТВО С РУССКИМИ ПОЭТАМИ

Не много уже времени оставалось Пушкину укра

шать отечественную словесность зрелыми плодами

своего гения, когда появился другой необычайный

талант, обещавший наследовать его славу, если бы и ему

не предназначен был еще более краткий срок на лите

ратурном поприще и не ожидала его такая же роковая

судьба, как и нашего великого поэта. Я хочу говорить

о Лермонтове; он еще был тогда лейб-гусарским юнке

ром в гвардейской школе, и никто о нем не слыхал.

Однажды его товарищ по школе, гусар Цейдлер, при

носит мне тетрадку стихов неизвестного поэта и, не

называя его по имени, просит только сказать мое мнение

о самых стихах. Это была первая поэма Лермонтова

«Демон» 1. Я был изумлен живостью рассказа и звуч

ностью стихов и просил передать это неизвестному

поэту. Тогда лишь, с его дозволения, решился он мне

назвать Лермонтова, и когда гусарский юнкер надел

эполеты, он не замедлил ко мне явиться. Таково было

начало нашего знакомства. Лермонтов просиживал

у меня по целым вечерам; живая и остроумная его бесе

да была увлекательна, анекдоты сыпались, но громкий

и пронзительный его смех был неприятен для слуха, как

бывало и у Хомякова, с которым во многом имел он

сходство; не один раз просил я и того и другого «смеять

ся проще» 2. Часто читал мне молодой гусар свои стихи,

в которых отзывались пылкие страсти юношеского

возраста, и я говорил ему: «Отчего не изберет более

высокого предмета для столь блистательного таланта?»

Пришло ему на мысль написать комедию, вроде «Горе

от ума» 3, резкую критику на современные нравы, хотя

и далеко не в уровень с бессмертным творением Грибо-

236

едова. Лермонтову хотелось видеть ее на сцене, но

строгая цензура III Отделения не могла ее пропустить.

Автор с негодованием прибежал ко мне и просил убедить

начальника сего Отделения, моего двоюродного брата

Мордвинова 4, быть снисходительным к его творению,

но Мордвинов оставался неумолим; даже цензура по

лучила неблагоприятное мнение о заносчивом писателе,

что ему вскоре отозвалось неприятным образом.

Случилась несчастная дуэль Пушкина; столица

поражена была смертью любимого поэта; народ толпил

ся около его дома, где сторожила полиция, испуганная

таким сборищем; впускали только поодиночке покло

ниться телу усопшего. Два дня сряду в тесной его квар

тире являлись, как тени, люди всякого рода и звания,

один за другим благоговейно подходили к его руке

и молча удалялись, чтобы дать место другим почита

телям его памяти. Было даже опасение взрыва народной

ненависти к убийце Пушкина. Если потеря его произ

вела такое сильное впечатление на народ, то можно себе

представить, каково было раздражение в литературном

круге. Лермонтов сделался его эхом, и тем приобрел

себе громкую известность, написав энергические стихи

на смерть Пушкина; но себе навлек он большую беду,

так как упрекал в них вельмож, стоявших около трона,

за то что могли допустить столь печальное событие.

Ходила молва, что Пушкин пал жертвою тайной интри

ги, по личной вражде, умышленно возбудившей его

ревность; деятелями же были люди высшего слоя об

щества. Поздно вечером приехал ко мне Лермонтов

и с одушевлением прочел свои стихи, которые мне очень

понравились. Я не нашел в них ничего особенно резкого,

потому что не слыхал последнего четверостишия, кото

рое возбудило бурю против поэта. Стихи сии ходили

в двух списках по городу, одни с прибавлением, а другие

без него, и даже говорили, что прибавление было сде

лано другим поэтом, но что Лермонтов благородно

принял это на себя. Он просил меня поговорить в его

пользу Мордвинову, и на другой день я поехал к моему

родичу.

Мордвинов был очень занят и не в духе. «Ты всегда

с старыми в е с т я м и , – сказал о н , – я давно читал эти

стихи графу Бенкендорфу, и мы не нашли в них ничего

предосудительного». Обрадованный такой вестью, я по

спешил к Лермонтову, чтобы его успокоить, и, не застав

дома, написал ему от слова до слова то, что сказал

237

мне Мордвинов. Когда же возвратился домой, нашел

у себя его записку, в которой он опять просил моего

заступления, потому что ему грозит опасность. Долго

ожидая меня, написал он на том же листке чудные

свои стихи «Ветка Палестины», которые по внезапному

вдохновению у него исторглись в моей образной при

виде палестинских пальм, принесенных мною с Востока:

Скажи мне, ветка Палестины,

Где ты цвела, где ты росла?

Каких холмов, какой долины

Ты украшением была?.. и проч 5.

Меня чрезвычайно тронули эти стихи, но каково

было мое изумление вечером, когда флигель-адъютант

Столыпин 6 сообщил мне, что Лермонтов уже под арес

том. Случилось мне на другой день обедать у Мордви

нова; за столом потребовали его к гр. Бенкендорфу;

через час он возвратился и с крайним раздражением

сказал мне: «Что ты на нас выдумал? ты сам будешь

отвечать за свою записку». Оказалось, что, когда Лер

монтов был взят под арест, генерал Веймарн, исполняв

ший должность гр. Бенкендорфа за его болезнью,

поехал опечатать бумаги поэта и между ними нашел

мою записку. При тогдашней строгости это могло дурно

для меня кончиться, но меня выручил из беды бывший

начальник штаба жандармского корпуса генерал

Дубельт. Когда Веймарн показал ему мою записку, уже

пришитую к делу, Дубельт очень спокойно у него спро

сил, что он думает о стихах Лермонтова, без конечного

к ним прибавления. Тот отвечал, что в четырех послед

них стихах и заключается весь яд. «А если Муравьев

их не читал, точно так же как и Мордвинов, который

ввел его в такой промах?» – возразил Дубельт.

Веймарн одумался и оторвал мою записку от дела. Это

меня спасло, иначе я совершенно невинным образом

попался бы в историю Лермонтова. Ссылка его на Кав

каз наделала много шуму; на него смотрели как на

жертву, и это быстро возвысило его поэтическую славу.

С жадностию читали его стихи с Кавказа, который

послужил для него источником вдохновения. <...>

Между тем Лермонтов был возвращен с Кавказа

и, преисполненный его вдохновениями, принят с боль

шим участием в столице, как бы преемник славы Пуш

кина, которому принес себя в жертву. На Кавказе было,

действительно, где искать вдохновения: не только чуд-

238

ная красота исполинской его природы, но и дикие нравы

его горцев, с которыми кипела жестокая борьба, могли

воодушевить всякого поэта, даже и с меньшим талантом,

нежели Лермонтов, ибо в то время это было единст

венное место ратных подвигов нашей гвардейской

молодежи, и туда устремлены были взоры и мысли

высшего светского общества. Юные воители, возвра

щаясь с Кавказа, были принимаемы как герои. Помню,

что конногвардеец Глебов, выкупленный из плена

горцев, сделался предметом любопытства всей столицы 7.

Одушевленные рассказы Марлинского рисовали Кавказ

в самом поэтическом виде; песни и поэмы Лермонтова

гремели повсюду. Он поступил опять в лейб-гусары.

Мне случилось однажды в Царском Селе уловить

лучшую минуту его вдохновения. В летний вечер я к нему

зашел и застал его за письменным столом, с пылающим

лицом и с огненными глазами, которые были у него

особенно выразительны. «Что с тобою?» – спросил

я. «Сядьте и с л у ш а й т е » , – сказал он и в ту же минуту

в порыве восторга прочел мне от начала до конца всю

свою великолепную поэму «Мцыри» (послушник по-

грузински), которая только что вылилась из-под его

вдохновенного пера 8. Внимая ему, и сам пришел

я в невольный восторг: так живо выхватил он из ребр

Кавказа одну из его разительных сцен и облек ее

в живые образы пред очарованным взором. Никогда

никакая повесть не производила на меня столь сильного

впечатления. Много раз впоследствии перечитывал я его

«Мцыри», но уже не та была свежесть красок, как при

первом одушевленном чтении самого поэта.

Недолго суждено было Лермонтову пользоваться

своею славой и наслаждаться блестящим обществом

столицы. По своему заносчивому характеру он имел

неприятность с сыном французского посла, которая

должна была кончиться дуэлью, и, для того чтобы раз

вести соперников, молодого Баранта отправили в Па

риж, а Лермонтова опять на Кавказ, с переводом

в армейский полк. Видно, уже такова была его судьба,

что не миновал ее даже и там, где хотели спасти его

от поединка 9. Он пал от руки приятеля, который

всячески старался избежать дуэли, но был вынужден

драться назойливостью самого Лермонтова, потому что

он не давал ему нигде покоя колкими своими шутками 10.

Розно рассказывают причину столь странного поведе

ния пылкого поэта, и трудно теперь узнать истину.

239

Мне случилось в 1843 году встретиться в Киеве с тем,

кто имел несчастие убить Лермонтова; он там исполнял

возложенную на него епитимию и не мог равнодушно

говорить об этом поединке; всякий год в роковой его

день служил панихиду по убиенном, и довольно странно

случилось, что как бы нарочно прислали ему в тот самый

день портрет Лермонтова; это его чрезвычайно взволно

вало. <...>

На Кавказе поклонился я уединенной могиле Гри

боедова, на горе Св. Давида, но мне не пришлось посе

тить могилы Лермонтова на водах, в виду снежного

Эльборуса, которого заоблачную беседу с Шат-горою

столь поэтически он подслушал и передал нам в чудных

стихах. Мир душе обоих великих поэтов! С одним встре

тился я на заре моей жизни, с другим же в знойный

ее полдень, но их память доселе живет в моем сердце.

Обоих осенил безмолвным своим величием Кавказ, на

котором положили огненное свое клеймо Пушкин, Лер

монтов и Марлинский; вдохновенными поэмами и рас

сказами они еще более его сроднили с русскою землею.

E. A. АРСЕНЬЕВА

ИЗ ПИСЕМ К П. А. КРЮКОВОЙ

Петербург. 31 декабря 1834 г.

<...> Гусар мой по городу рыщет 1, и я рада, что он

любит по балам ездить: мальчик молоденький, в хоро

шей компании и научится хорошему, а ежели только

будет знаться с молодыми офицерами, то толку не

много будет. <...>

31 декабря

Тарханы. 17 января 1836 г.

Милый и любезнейший друг Прасковья Алексан

дровна!

Поздравляю тебя, Александра Степановича и Анну

Александровну 2 с Новым годом. Дай боже вам всего

лучшего, а я через 26 лет в первый раз встретила Новый

год в радости: 3 Миша приехал ко мне накануне

Нового году. Что я чувствовала, увидя его, я не помню

и была как деревянная, но послала за священником

служить благодарный молебен. Тут начала плакать,

и легче стало. План жизни моей, мой друг, переменился:

Мишенька упросил меня ехать в Петербург с ним жить,

и так убедительно просил, что не могла ему отказать

и так решилась ехать в мае 4. Его отпустили не надолго,

ваканции не было, но его отпустили на шесть недель,

и в первых числах февраля должен ехать, то уж он

не заедет в Ефремов, а прямо поедет отсюда в Петербург

на первой неделе и пошлет отсюда верющее письмо

на имя Григорья Васильевича, чтоб он разделил имение

с тетками 5. Авдотья Евгеньевна Бабарыкина сказывала

Мишеньке, что Алена Петровна 6 идет замуж, но Миша

забыл фамилию; какова у вас зима, а у нас морозы

доходят до 30 градусов, но пуще всего почти всякий

день метель, снегу такое множество, что везде бугры 7,

241

дожидаюсь февраля, авось либо потеплее будет, ветра

ужасные, очень давно такой жестокой зимы не было.

Рожь я продала по 7 рублей в восемь мер; восьмая

верхом, а та в гребло; греча, говорят, дорожает, но

вообще весь хлеб не дорог, а не отлично хорошо

родился. Письмо одно от тебя, мой друг, получила,

а сама виновата, не писала, в страшном страдании была,

обещали мне Мишеньку осенью еще отпустить и гово

рили, что для разделу непременно отпустят, но великий

князь без ваканции не отпускал на четыре месяца.

Я все думала, что он болен и оттого не едет, и совершен

но страдала. Нет ничего хуже, как пристрастная любовь,

но я себя извиняю: он один свет очей моих, все мое

блаженство в нем, нрав его и свойства совершенно

Михайла Васильича, дай боже, чтоб добродетель и ум

его был. Итак, прощай, мой друг, до мая, а в мае я к тебе

заеду. Дай боже, чтоб сие нашло вас всех в совершенном

здоровье. Александру Степановичу и Анне Алексан

дровне скажи мое почтение.

Остаюсь с истинною и нелицемерною привязан-

ностию верный друг

Елизавета Арсеньева.

1836 года

17 генваря

Петербург. 25 июня 1836 г.

<...> Что тебе сказать об себе. От Миши получаю

всякую почту письма 8. Горестное это происшествие

расстроило его здоровье 9, он еще и здесь был болен, но,

слава богу, ему позволено взять курс на Кавказских

водах 10, что с божиею помощию восстановит его здо

ровье, а я продала его часть в деревне отца его, она

заложена в Опекунский совет, и по заплате процентов

ему присылали триста рублей в год, а Алена Петровна

купила его часть, долг на себя берет; так как формаль

ного разделу не было, раздел на себя берет и совершение

купчей, одним словом, мне ни до чего дела нет, а Мише

двадцать пять тысяч ассигнациями на вексель, но

с порукой Петра Дмитрича Норова 11, которому очень

можно поверить; с купчей и с разделом им не менее

30 000 будет стоить, то как же дать за имение, которое

дает 300 р. доходу, 30 000, а и Григорий Васильич

пишет, что больше эта деревня не может дать доходу,

деревня такова, что посторонние дороже бы дали, но

я уж рада, что с ними развязалась. Марья Александров

на 12 в Царском Селе и слышала, что Миша ее стал

242

гораздо покрепче. Здесь всякий день дожди и холод

престрашный, а как время уставится, то я с Авдотьей

Емельяновной 13 собираюсь дни на два в Царское Село.

Сюда ждут на днях великого князя Михаила Павловича,

а другие говорят, что будет к десятому июля; наверное

никто не знает. Об себе что сказать: жива, говорят,

постарела, но уж и лета, пора быть старой, а Катерина

Александровна Новосильцева, право, ничего не пере

менилась. Николай Петрович 14 был очень болен —

инфламация в желудке, теперь гораздо лучше, но все

еще слаб, сохрани его бог, и Шлипенбах 15 плохо

выздоравливает, я была у них в деревне; он ходит, но

слаб еще, да и время слишком холодно и сыро. Мавра

Николаевна 16 тебе кланяется; ты найдешь в ней

большую перемену, пристрастилась к картам и играет

очень порядочно, без дочерей ей точно тоска, слава

богу, что карты ее занимают. Итак, прощай, мой друг,

дай боже, чтоб сие нашло всех вас здоровыми. Алексан

дру Степановичу и Анне Александровне свидетельствую

мое почтение. Остаюсь навсегда истинный друг

Елизавета Арсеньева.

1836 года

25 июня

Петербург. 15 ноября 1837 г.

Любезнейший друг Прасковья Александровна,

Посылаю порошки от глаз; каждый порошок на

обыкновенную бутылку воды; желаю, чтоб тебе так же

помогла эта примочка, как и мне; виновата, что забыла

прежде послать, истинно была как ума лишенная.

Теперь начинаю понемногу отдыхать, но я писала к тебе,

как Философов мне сказал, что Мишу перевели

в лейб-гусарский полк, вместо того в Гродненский;

для него все равно тот же гвардейский полк, но для меня

тяжело: этот полк стоит между Петербурга и Нова-

города в бывшем поселеньи, и жить мне в Новегороде,

я там никого не знаю и от полка с лишком пятьдесят

верст, то все равно что в Петербурге и все с ним розно 17,

но во всем воля божия, что ему угодно с нами, во всем

покоряюсь его святой воле. Теперь жду его и еще, кроме

радости его видеть, не об чем не думаю, иные говорят,

что будет к Николину дню, а другие говорят, что не

прежде Рождества, приказ по команде идет 18. Я часто

видаюсь с Дарьей Николаевной и Прасковьей Нико

лаевной, и всегда об вас говорим. Очень благодарна

Марье Александровне, она вспомнила меня в день

243

именин моего Миши и была у меня. Приезжай побывать

к нам, провели бы несколько месяцев веселых. Граф

Мордвинов 19 очень слаб стал, они таят, но говорят,

у него был удар. Марья Аркадьевна 20 вышла замуж

за Бека, и я была мать посаженая. Я была и прежде

у Мордвиновых, но старика не видала, давно он не выхо

дил, а тут при отпуске невесты он так был слаб, что

тяжело было его видеть. С моими Арсеньевыми, что

в Васильевском живут, у меня нет ладов, гневаются

на меня. Я писала Григорью Васильичу, что Миша

внук Михайла Васильича и что он не хочет гоняться

и дает ему доходу 300 р., Варвара Васильевна на это

письмо отвечает, хотя я не к ней писала, что я обидела

честнейшего человека 21. Я уж не рассудила на это

письмо ей отвечать, и с тех пор у нас переписка кон

чилась. Я очень рада, что продала Мишину часть

Виолеву, ежели бы постороннему продала, хотя бы

наверное тысяч десять получила лишнего, но стали бы

жаловаться, что я их разорила и что Миша не хотел

меня упросить, и на него бы начали лгать, рада, что

с ними развязала. Итак прощай, мой друг. Александру

Степановичу и Анне Александровне свидетельствую

мое почтение. Остаюсь искренний друг

Елизавета Арсеньева.

1837 года

15 ноября

ПИСЬМО К С. Н. КАРАМЗИНОЙ

Петербург. 18 апреля 1841 г.

Милостивая государыня Софья Николаевна! Опа

саясь обеспокоить вас моими приездами, решилась

просить вас через письмо; вы так милостивы к Мишень

ке, что я смело прибегаю к вам с моею просьбою,

попросите Василия Андреевича 22 напомнить госуда

рыне, вчерашний день прощены: Исаков, Лихачев, граф

Апраксин и Челищев; 23 уверена, что и Василий Андре

евич извинит меня, что я его беспокою, но сердце мое

растерзано. Он добродетелен и примет в уважение

мои страдания. С почтением пребываю вам готовая

к услугам

Елизавета Арсеньева.

Маменьке вашей и сестрицам прошу сказать мое

почтение.

1841 года

апреля 18

E. A. ВЕРЕЩАГИНА

ИЗ ПИСЕМ К А. М. ХЮГЕЛЬ

16/28 сентября 1838 г.

На другой день приезда нашего прислали звать

нас провожать Афан<асия> Алек<сеевича> 1 в Царское

Село, куда он накануне всей семьей выехал... Итак,

мы в два часа пополудни – сестрица 2, Маша 3, я и Яким

Хастатов 4 – пустились по железной дороге и в 36 ми

нут были там 5. Обедали вся семья, все Аркадьевичи 6,

и, разумеется, и Атрешковы 7, Елизав<ета> Алексеевна,

Миша. Представь себе Елизав<ету> Алекс<еевну> по

железной дороге, насилу втащили в карету, и она там

<т. е. в Царском Селе> три дня жила. Итак, все обедали

с обыкновенным тебе известным шумом, спором Афа

насия. А Философов 8 не обедал, а так приходил...

Очень много смеялись и, как ты знаешь, спорили, кри

чали... Из Царского отправились опять в 10-ть часов

вечера по железной дороге. Нас из дворца отвезли

в придворной линейке до галереи, это довольно далеко

от дворца, где наши живут. Поехал с нами Николай

Аркадьевич, Яким Хастатов, и Миша Лермонтов про

водил нас и пробыл с нами до время отъезда.

8/20 октября 1838 г.

<...> третьяго дня вечер у Арсеньевой – Мишино

рождение. Но его не было, по службе он в Царском

Селе, не мог приехать 9.

Нашей почтенной Елиз<авете> Алексеевне сокру

шенье – все думает, что Мишу женят, все ловят. Он

ездил в каруселе с Карамзиными 10. Но это не К<атень-

ка> Суш<кова>. Эта компания ловят или богатых, или

чиновных, а Миша для них беден. Что такое 20 тысяч его

доходу? Здесь толкуют: сто тысяч – мало, говорят,

petite fortune *. А старуха сокрушается, боится beau

monde **.

* маленькое состояние ( фр. ) .

** большого света ( фр. ) .

245

29 октября / 10 ноября 1838 г.

Миша Лерм<онтов> сидел под арестом очень долго.

Сам виноват. Как ни таили от Ел<изаветы> Алексеев

ны – должны были сказать. И очень было занемогла,

пиявки ставили. Философ<ов> довел до сведения вели

кого князя, и его к бабушке выпустили. Шалость не

простительная, детская.

<...> зато нарисовал прекрасную картину масляными

красками для тебя – вид Кавказских гор и река Терек

и черкесы – очень мила 11. Отдал для тебя, говоря мне,

чтоб я теперь взяла к себе, а то кто-нибудь выпросит

и не сберется нарисовать еще для тебя. Итак, она

у меня, довольно большая. Но обещал еще тебе в альбом

нарисовать.

10/22 января 1839 г.

У нас очень часто веселье для молодежи – вечера,

сбирается все наше семейство. Танцы, шарады и игры,

маскарады. Миша Лерм<онтов> часто у нас балагурит...

Вчера делали fête de Rois *, и досталось: королева Lise

Розен, а королем граф Рошелин. Все наряжались, и всё

как должно – и трон, и вся молодежь наряжена, и так

им было весело. Танцевали, и все без церемоний беси

лись. Все наши были, офицеры и Миша Лер<монтов>,

Хастатов, все Столыпины и все юнкера, даже Фило

софов.

6/18 марта 1839 г.

Представь себе Афанасья, играющего все игры,

и, например, играли в коршуны. Он матку представлял,

а Миша Лерм<онтов> коршуна.

24 марта/5 апреля 1839 г.

Прилагаю тебе стихи Мишины. И еще у меня есть

целая тетрадка списана. При оказии пришлю. Знаю, что

тебе приятно и чтоб не забыла ты читать по-русски.

10—11/22—23 мая 1839 г.

Посылаю тебе с ними Мишину картину 12, и его

стихи я списала. А от него самого не добьешься по

лучить.

* праздник королей ( фр. ) .

246

27 мая/8 июня 1839 г.

Миша уговорил остаться <Е. А. Арсеньеву в Петер

бурге>. Ненадолго – не стоит труда так далеко, а на

долго – грустно расстаться – а ему уже в отпуск

нельзя проситься, и так осталась.

11/23 января 1840 г.

Миша Лермонтов велел тебе сказать, что он очень

рад, что получил письмо твое 13, что он чувствует и будет

к тебе писать непременно. Очень занят – всякой день

на балах и в милости у модных дам. У Завадовской 14

часто бывает. Вчера он был у нас. Все так же балагурит.

Прилагаю тебе стихи его – выписала из последнего

номера журнала. Он подрядился за деньги писать

в журналах. Прежде все давал даром, но Елизавета

Алекс<еевна> уговорила его деньги взять, нынче очень

год тяжел – ей половину доходу не получить.

22 марта/3 апреля 1840 г.

Миша Лер<монтов> опять сидит под арестом,

и судят его – но кажется, кончится милостиво. Дуэль

имел с Барантом, сыном посла. Причина – барыни

модные. Но его дерзости обыкновенные – беда 15.

И бедная Елиз<авета> Алексеевна. Я всякой день у нее.

Нога отнималась. Ужасное положение ее – как была

жалка. Возили ее к нему в караульную.

11/23 апреля 1840 г.

Миша Лерм<онтов> еще сидит под арестом, и так

досадно – все дело испортил 16. Шло хорошо, а теперь

господь знает, как кончится. Его характер несносный —

с большого ума делает глупости. Жалка бабушка —

он ее ни во что не жалеет. Несчастная, многостра

дальная. При свидании все расскажу. И ежели бы не

бабушка, давно бы пропал. И что еще несносно – что

в его делах замешает других, ни об чем не думает,

только об себе, и об себе неблагоразумно. Никого к нему

не пускают, только одну бабушку позволили, и она

таскается к нему, и он кричит на нее, а она всегда

скажет – желчь у Миши в волнении. Барант-сын уехал.

8/20 мая 1840 г.

Об Мише Л<ермонтове> что тебе сказать? Сам

виноват и так запутал дело. Никто его не жалеет,

а бабушка жалка. Но он ее так уверил, что все прини-

247

мает она не так, на всех сердится, всех бранит, все

виноваты, а много милости сделано для бабушки и по

просьбам, и многие старались об нем для бабушки,

а для него никто бы не старался. Решительно, его ум

ни на что, кроме дерзости и грубости. Все тебе расскажу

при свидании, сама поймешь, где его ум, и доказал

сам – прибегнул к людям, которых он, верно, считал

дураками 17. Он иногда несносен дерзостью, и к тому

же всякая его неприятная история завлечет других 18.

Он после суда, который много облегчили государь

император и великий князь, отправился в армейский

полк на Кавказ. Он не отчаивается и рад на Кавказ,

и он не жалок ничего 19, а бабушка отправляется в де

ревню и будет ожидать там его возвращения, ежели

будет. Причину дуэли все расскажу при свидании.

Такая путаница всего дела, и сам виноват, не так бы

строго было. Барант-сын еще не возвращался – он

в Париж уехал. А толков сколько было, и все вышло

от дам.

H. M. САТИН

ОТРЫВКИ ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Одно воспоминание влечет за собой другие. Говоря

о Соколовском, я упомянул, что весь 1837 год я провел

на Кавказе: лето на водах, а осень и зиму в Ставрополе.

Этот год был замечателен разными встречами. Начнем

с Белинского и Лермонтова. Ив. Ив. Панаев в своих

«Литературных воспоминаниях» говорит, что Белин

ский и Лермонтов познакомились в Петербурге,

у г. Краевского, в то время когда Белинский принимал

деятельное участие в издании «Отечественных записок»,

то есть в 1839 или 1840 году. Это несправедливо 1. Они

познакомились в 1837 году в Пятигорске у меня 2.

Сошлись и разошлись они тогда вовсе не симпатично.

Белинский, впоследствии столь высоко ценивший Лер

монтова, не раз подсмеивался сам над собой, говоря,

что он тогда не раскусил Лермонтова.

Летом 1837 года я жил в Пятигорске, больной, почти

без движения от ревматических болей в ногах. Туда же

и тогда же приехал Белинский и Лермонтов; первый из

Москвы, лечиться, второй – из Нижегородского полка,

повеселиться.

С Белинским я не был знаком прежде, но он привез

мне из Москвы письмо от нашего общего приятеля

К<етчера>; 3 на этом основании мы скоро сблизились,

и Белинский навещал меня ежедневно. С Лермонтовым

мы встретились как старые товарищи. Мы были с ним

вместе в Московском университетском пансионе; но

в 1831 году после преобразования пансиона в Дворян

ский институт (когда-нибудь поговорим и об этом за

мечательном факте) и введения в него розог, вместе

и оставили его 4. Лермонтов тотчас же вступил в Мо

сковский университет и прямо наткнулся на историю

249

профессора Малова, вследствие которой был исключен

из университета и поступил в юнкерскую школу 5.

Я поступил в университет только на следующий год.

На пороге школьной жизни мы расстались с Лермон

товым холодно и скоро забыли друг о друге. Вообще

в пансионе товарищи не любили Лермонтова за его

наклонность подтрунивать и надоедать. «Пристанет,

так не о т с т а н е т » , – говорили об нем. Замечательно, что

эта юношеская наклонность привела его и к последней

трагической дуэли!

В 1837 году мы встречались уже молодыми людьми,

и, разумеется, школьные неудовольствия были взаимно

забыты. Я сказал, что был серьезно болен и почти

недвижим; Лермонтов, напротив, пользовался всем здо

ровьем и вел светскую, рассеянную жизнь. Он был зна

ком со всем водяным обществом (тогда очень многочис

ленным), участвовал на всех обедах, пикниках и празд

никах. Такая, по-видимому, пустая жизнь не пропадала,

впрочем, для него даром: он писал тогда свою «Княжну

Мери» и зорко наблюдал за встречающимися ему лич

ностями 6. Те, которые были в 1837 году в Пятигорске,

вероятно, давно узнали и княжну Мери, и Грушницкого,

и в особенности милого, умного и оригинального док

тора Майера 7.

Майер был доктором при штабе генерала Вельями

нова. Это был замечательно умный и образованный че

ловек; тем не менее он тоже не раскусил Лермонтова.

Лермонтов снял с него портрет поразительно верный; но

умный Майер обиделся, и, когда «Княжна Мери» была

напечатана, он писал ко мне о Лермонтове: «Pauvre

sire, pauvre talent!» *

Лермонтов приходил ко мне почти ежедневно после

обеда отдохнуть и поболтать. Он не любил говорить

о своих литературных занятиях, не любил даже читать

своих стихов, но зато охотно рассказывал о своих свет

ских похождениях, сам первый подсмеиваясь над сво

ими любвями и волокитствами.

В одно из таких посещений он встретился у меня

с Белинским. Познакомились, и дело шло ладно, пока

разговор вертелся на разных пустячках; они даже от

крыли, что оба – уроженцы города Чембара (Пензен