Текст книги "Двор Тумана и Ярости (ЛП)"

Автор книги: Сара Маас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 36 страниц)

– Я лучше прогуляюсь домой. Это был долгий день.

Мор обернулась, стоя на вершине склона улицы, её фиолетовые одежды развевались на зимнем ветру, и подняла тёмно-золотую бровь в знак вопроса. Рис помотал головой, и Мор помахала рукой, вместе с ней быстро помахали Азриэль и Кассиан, потом вернувшийся к разговору с братом по оружию.

Рис махнул рукой вперёд:

– Пройдёмся? Или ты слишком сильно замёрзла?

* * *

Рис махнул рукой вперёд:

– Пройдёмся? Или ты слишком сильно замёрзла?

Поглощение крови вместе с Амрен на задворках ресторана звучало привлекательнее, но я согласилась и пошла в шаге от негою. Мы шли вдоль реки по направлению к мосту.

Я жадно впитывала город, так же, как Амрен упивалась пряной кровью, и почти споткнулась, увидев мерцание цветов по ту сторону реки.

Радуга Велариса светилась, словно горсть драгоценных разноцветных камней, будто краска с домов стеклась в одно место и ожила в лунном свете.

– Это мой любимый вид в городе, – сказал Рис, останавливаясь у ограды набережной и всматриваясь в квартал художников. – И моей сестры когда-то тоже. Мой отец привык тащить её волоком из Велариса, брыкающуюся и вопящую. Она так сильно любила этот город.

Я искала подходящий ответ на тихую скорбь в его словах. Но вместо этого, как ни на что не годная идиотка спросила:

– Тогда почему оба твоих дома на другом берегу реки? – я наклонилась над перилами и увидела отражение Радуги, колеблющееся на поверхности реки, словно яркие рыбы, бьющиеся друг о друга в общем потоке.

– Потому что мне хотелось жить на тихой улице – чтобы в любой момент я мог побывать здесь среди шума и жизни и затем всегда мог найти покой дома.

– Ты мог бы просто перестроить город.

– Зачем, черт побери, мне менять хоть одну вещь в Веларисе?

– Разве не так поступают Высшие Лорды? – Пар от дыхания клубился передо мной в морозной ночи. – Делают всё, что захотят?

Он всмотрелся в моё лицо.

– Есть много вещей, которые я хотел бы сделать, но не могу.

Я не осознавала, как близко мы стояли.

– Так когда ты покупаешь Амрен драгоценности, это потому, что ты хочешь задобрить её или потому что вы… вместе?

Рис засмеялся.

– Когда я был молод и глуп, я пригласил её к себе в постель однажды. Она лишь рассмеялась мне в лицо. Я покупаю ей украшения, потому что мне нравится делать это для друга, который усердно на меня работает и прикрывает мою спину, когда приходится. Её расположение – приятный бонус.

Что ж, ничего из этого меня не удивило.

– И ты ни на ком не женился.

– Так много вопросов сегодня, – я не сводила с него взгляд, пока он не вздохнул и ответил: – У меня были возлюбленные, но ни разу у меня не возникало желание пригласить кого-нибудь из них разделить со мной жизнь. И честно говоря, думаю, если бы я и спросил, они все бы отказались.

– Я бы подумала, что все они сражались бы за твою руку и сердце. – Как Ианта.

– Выйти замуж за меня – означает жизнь с мишенью на спине, и если бы появились дети, то жизнь со знанием, что на них будут охотиться с момента их зачатия. Все знают, что произошло с моей семьёй. И весь мой народ знает, что за границей Ночного Двора нас ненавидят.

Я всё ещё не знала всей истории, но решила не спрашивать о семье.

– Почему? Почему вас ненавидят? Зачем держать это место в секрете? Несправедливо, что никто не знает о нём – обо всём хорошем, что ты здесь делаешь.

– Было время, когда Ночной Двор и был Двором Кошмаров, и управлялся из Высеченного Города. Очень давно. Но древний Высший Лорд имел свою точку зрения, которая отличалась от мнения его предшественников, и чтобы не дать миру увидеть его землю уязвимой во время перемен, он запечатал границы и совершил переворот, уничтоживший худших из придворных и хищников. Он построил Веларис для мечтателей, установил торговые отношения и мир.

Его глаза блестели, будто он вглядывался в прошлое и видел всё это. С его необыкновенными способностями, я бы не удивилась, если бы это было так.

– Чтобы сохранить результат своих стараний, – продолжил Рис, – он держал город в секрете. Так делали его потомки и потомки потомков. Веларис защищает множество заклинаний, наложенных им самим и его наследниками, которые заставляют торговцев молчать о наших секретах и гарантируют им отличные навыки лжи о происхождении их товаров, о кораблях, спрятанных от всего остального мира. Говорят, что этот древний Высший Лорд окропил своей кровью камни и реку, чтобы заклинание стало вечным. Но шли годы и, несмотря на его лучшие намерения, тьма снова возродилась – не такая как раньше, но достаточно могущественная, чтобы навсегда разделить мой Двор. Мы даём миру увидеть тёмную половину, чтобы нагнать страх на врагов, чтобы они никогда не узнали об этом процветающем городе. И мы позволяем Двору Кошмаров существовать, чтобы затмить существование Велариса, потому что знаем, что без этих мер предосторожности некоторые дворы и королевства могут напасть на нас. Могут вторгнуться во Двор, чтобы узнать многие, многие секреты, что мы скрывали от других Высших Лордов тысячелетиями.

– Значит, никто из посторонних не знает? Никто в других Дворах?

– Ни души. Ты не найдёшь Веларис ни на одной карте, не заметишь упоминания о нём ни в одной книге, написанной не здесь. Возможно, есть минусы в том, что мы изолированы ото всех, но… – он взмахнул рукой, указывая на город вокруг нас. – Но мои люди, насколько я знаю, не страдают от этого.

Так и есть. Благодаря Рису и его приближённым.

– Ты беспокоишься насчёт того, что Аз отправляется завтра в земли смертных?

Постукивая по перилам, он сказал:

– Конечно, я беспокоюсь. Но Азриэль проникал в места похуже, чем несколько смертных королевств. Он бы посчитал моё волнение оскорбительным.

– Он задумывается над тем, что делает? Я имею ввиду не шпионство, а например то, что он сделал с Аттором сегодня.

– Сложно сказать. Это же Азриэль, – сказал Рис, вздохнув. – Он никогда не говорил со мной о чём-либо в таком роде. Я видел, как Кассиан разрывал своих противников на части, а потом после расправы его рвало, иногда он даже оплакивал убитых. Но Азриэль… Кассиан пытается, я пытаюсь, но я думаю, что Мор – единственный человек, способный заставить его проявить какие-либо чувства. Причём, только если она будет донимать его так долго, что даже его бесконечное терпение иссякнет.

Я слегка улыбнулась.

– Но он и Мор никогда не…?

– Это между ними… и Кассианом. Я не настолько глуп и самонадеян, чтобы встревать в их отношения. – Какой и я бы однозначно стала, если бы сунула свой нос в их дела.

Мы прошли в тишине по узкому мосту на другую сторону реки. Мои мышцы дрожали от усталости, когда мы поднимались по крутым холмам на пути в городской дом Рисанда.

Я уже почти начала умолять Риса донести меня домой с помощью крыльев, когда услышала отдалённые звуки музыки, льющиеся от группы музыкантов перед рестораном неподалёку.

Мои руки ослабли. Это была укороченная версия симфонии, которую я слышала в холодной темнице. Тогда я была настолько потеряна из-за ужаса и отчаяния, что начала бредить: я слышала эту музыку, льющуюся в мою камеру… и удержавшую меня от того, чтобы окончательно разбиться.

И снова её красота ослепила меня: колебание звука и ее многозвучность, счастье и мир, струящиеся в мелодии.

Такую музыку никогда не играли Под Горой – не такую музыку, и я никогда больше не слышала эту мелодию в своей камере, кроме того единственного раза.

– Ты, – выдохнула я, не отводя взгляд от музыкантов, играющих так умело, что сидящие в кафе неподалеку отложили вилки. – Ты послал эту музыку в мою темницу. Зачем?

– Потому что ты почти сломалась, и я не мог найти другой способ спасти тебя, – хрипло ответил он.

Музыка нарастала и переполнялась чувствами. В бреду я видела дворец в небе, где-то между закатом и рассветом… дом с колоннами из лунного камня.

– Я видела Ночной Двор.

Он посмотрел в мою сторону.

– Я не посылал тебе этих видений.

Мне было всё равно.

– Спасибо. За всё, что ты сделал. Тогда… и сейчас.

– Даже после Ткачихи? Даже после той утренней ловушки для Аттора?

Мои ноздри раздулись, а челюсти сжались на секунду.

– Ты всё разрушаешь.

Рис ухмыльнулся, и я не заметила, изумились ли люди, когда Рис подхватил меня под колени и поднял нас в воздух.

Я поняла, что смогу полюбить… полёт.

* * *

Я читала в постели, слушая веселое потрескивание горящих березовых поленьев в камине. Когда я перевернула страницу, из моей книги выпал листок.

Я бросила один взгляд на кремовую бумагу и почерк на ней, и выпрямилась.

На ней Рисанд написал:

«Я, может быть, и бесстыдный любитель пофлиртовать, но, по крайней мере, у меня не ужасный характер. Ты должна прийти и обработать мне раны, оставшиеся после нашей снежной баталии. Из-за тебя у меня синяки по всему телу».

Что-то щелкнуло о тумбочку, и по полированному красному дереву покатилась ручка. Шипя, я схватила ее и нацарапала:

«Иди зализывай свои раны сам и оставь меня в покое».

Бумага исчезла.

Она пропала на некоторое время – гораздо дольше, чем требовалось, чтобы написать несколько слов, что появились на ней, когда она вернулась.

«Я бы предпочел, чтобы ты зализала мои раны».

Мое сердце забилось сильнее, быстрее и быстрее, и странное наслаждение прокатилось по моим венам, когда я перечитала его предложение несколько раз. Вызов.

Я плотно сжала губы, чтобы удержаться от улыбки, и написала:

«Вылизать тебя, где именно?»

Бумага исчезла, прежде чем я успела поставить точку.

Его ответ занял продолжительное время. И затем:

«Везде, где бы ты хотела вылизать меня, Фейра. Я бы хотел начать с «везде», но могу выбрать, если надо».

Я написала в ответ:

«Будем надеяться, что я в этом гораздо лучше, чем ты. Помню, как ужасно у тебя получалось Под Горой».

Ложь. Он слизывал мои слезы, когда я была на грани того, чтобы разлететься осколками.

Он сделал это, чтобы отвлечь меня – рассердить меня. Потому что чувствовать гнев было лучше, чем не чувствовать ничего; потому что гнев и ненависть были несгорающим топливом в бесконечном мраке моего отчаяния. Таким же образом музыка удержала меня от разрыва.

Люсьен приходил несколько раз, чтобы подлатать меня, но никто не рисковал так сильно, пытаясь не только сохранить мою жизнь, но и целостность моего разума – учитывая обстоятельства. Он делал то же самое последние несколько недель – подначивая и дразня меня, чтобы не оставить места пустоте. Он делал то же самое и сейчас.

«Я был под давлением, – была его следующая фраза. – Если ты захочешь, я буду более чем счастлив доказать, что ты неправа. Мне говорили, что я очень, очень хорош в вылизывании».

Я сжала колени вместе и написала:

«Спокойной ночи».

Мгновение спустя в записке появилось:

«Постарайся не стонать слишком громко, когда я буду тебе сниться. Мне нужно хорошенько отдохнуть».

Я встала, бросила письмо в потрескивающее пламя, и показала вульгарный жест.

Я могла поклясться, что смех прогрохотал по комнате.

* * *

Мне не снился Рис.

Мне снился Аттор, его когти на мне, сжимающие меня и наносящие удар. Мне снились его шипящий смех и отвратительное зловоние.

Но я проспала всю ночь. И ни разу не проснулась.

Глава 30

Кассиан – это нахальные ухмылки и пошлости большую часть времени, но на тренировочном ринге вырезанной из камня площадки на вершине Дома Ветра на следующий день после обеда, он был хладнокровным убийцей. И когда его смертоносные инстинкты были обращены против меня…

Под боевой кожаной броней, даже несмотря на прохладную температуру, моя кожа была скользкой от пота. Каждый вдох насиловал мое горло, и мои руки дрожали так сильно, что каждый раз, когда я пыталась пошевелить пальцами, мизинцы начинали бесконтрольно трястись.

Я смотрела, как они дрожали сами по себе, когда Кассиан сократил расстояние между нами, схватил мою ладонь и сказал:

– Это потому, что ты бьешь неправильно. Верхние два сустава – указательного и среднего пальца – вот, чем нужно бить. Удар этим, – сказал он, проводя мозолистым пальцем по уже синей полоске кожи между моим мизинцем и безымянным пальцем, – принесет больше урона тебе самой, чем твоему противнику. Тебе повезло, что Аттор не захотел начать драку на кулаках.

Мы занимались уже в течение часа, проходя через основные этапы рукопашного боя. И как оказалось, я может и была хороша в охоте, в стрельбе из лука, но в использовании только левой стороны тела? Тошно смотреть. Моя координация была как у новорожденного олененка, пытающегося ходить. Наносить удары с левой стороны и делать шаг с левой ноги мгновенно превратилось в почти невозможную задачу, и я споткнулась о Кассиана чаще, чем ударила его. Удары правой рукой – вот это было просто.

– Выпей воды, – сказал он. – Затем мы поработаем над твоим центром. Нет смысла учить тебя наносить удары, если ты даже не можешь держать стойку.

Я нахмурилась при звуке скрещенных клинков, донесшемся с другого открытого тренировочного ринга напротив нас.

Азриэль, что удивительно, вернулся из мира смертных к обеду. Мор перехватила его первым, но я получила отчет из вторых рук от Риса: Азриэль обнаружил какой-то барьер вокруг дворца королев, и ему пришлось вернуться, чтобы оценить, что можно с этим сделать.

Оценить и, судя по всему, поразмыслить, так как Азриэль едва смог вежливо поздороваться со мной, прежде чем начать поединок с Рисандом, и его лицо оставалось мрачным и напряженным. Они бились уже целый час без остановки, двигаясь и двигаясь, и тонкие лезвия их мечей были словно вспышки ртути. Мне стало интересно, какова была главная цель их тренировки: отточить навыки или таким образом Рис помогал своему куратору шпионской сети выпустить свое раздражение и досаду.

В какой-то момент после того, как я последний раз на них смотрела, несмотря на то, что это был солнечный, но зимний день, они сняли свои кожаные куртки и даже рубашки.

Их загорелые, мускулистые руки были покрыты такими же татуировками, что украшали мою собственную кисть и предплечье, чернила перетекали по их плечам и скульптурным мышцам груди. Линия татуировки бежала между крыльев вниз, вдоль позвоночника, прямо там, где они обычно носили свои мечи.

– Мы наносим татуировки, когда нас инициируют как иллирийских воинов – для удачи и славы на поле боя, – сказал Кассиан, проследив за моим взглядом. Но я не думаю, что Кассиан упивался представшей перед нами картиной, так же как и я: мышцы их животов, блестящие от пота в ярком солнце, переходящие в мощные бедра, колеблющаяся сила их спин вокруг этих огромных, прекрасных крыльев.

Смерть, несущаяся на быстрых крыльях.

Название пришло из ниоткуда, и, на мгновение, я увидела картину, которую бы нарисовала: тьма этих крыльев, чуть подсвеченная линиями красного и золотого из-за сияющего зимнего солнца, блики лезвий, контраст между суровостью татуировок и красотой их лиц…

Я моргнула, и образ исчез, словно облачко горячего дыхания в холодной ночи. Кассиан дернул подбородком в сторону своих братьев.

– Рис не в форме, но не признает этого, а Азриэль слишком вежлив, чтобы втоптать его в грязь.

Последнее что можно было сказать о Рисе – это то, что он не в форме. Котел свари меня, что черт возьми они едят, чтобы так выглядеть?

Мои колени слегка тряслись, когда я подошла к табурету, где Кассиан поставил кувшин воды и два стакана. Я наполнила один, мой мизинец снова бесконтрольно дрожал.

Моя татуировка, я поняла, была сделана с иллирийскими отметками. Возможно, это был своеобразный способ Риса пожелать мне удачи и славы перед лицом Амаранты.

Удача и слава. В последние дни мне бы не помешало немного.

Кассиан наполнил свой стакан и чокнулся с моим, что странно расходилось с образом жестокого надсмотрщика, который пару минут назад заставлял меня пройти через удары, чтобы поразить его подушки для спарринга; из-за которого я едва не рухнула на землю и не начала молить о смерти. Расходилось с образом мужчины, который вышел один на один против моей сестры, не в силах устоять перед искушением померяться силами против духа Несты из стали и пламени.

– Итак, – сказал Кассиан, глотая воду. Позади нас Рис и Азриэль схлестнулись, разошлись, и снова схлестнулись. – Когда ты собираешься рассказать о том, как написала письмо Тамлину, сказав, что ты ушла навсегда?

Вопрос ударил меня так жестоко, что я съязвила:

– Как насчет того, когда ты расскажешь, как дразнишь и подначиваешь Мор, чтобы скрыть, что ты к ней что-то чувствуешь? – Я не сомневалась, что он был в курсе того, какую роль играл в их маленькой запутанной паутине.

Ритм хруста шагов и звона клинков позади сбился, а затем возобновился снова.

Кассиан удивленно и грубо засмеялся: – Это в прошлом.

– У меня такое ощущение, что именно это наверное она говорит о тебе.

– Возвращаемся на ринг, – сказал Кассиан, отставляя пустой стакан. – Никаких основных упражнений. Только кулаки. Раз ты такая умная – докажи это.

Но вопрос, который он задал, копошился в моей голове. «Ты ушла навсегда, ты ушла навсегда, ты ушла навсегда».

Я… я имела это в виду. Но не зная, что он сам думал по этому поводу, вообще волнует ли это его… Нет, я знаю, что волнует. Он, наверное, разрушил усадьбу в гневе. Если одно мое упоминание о том, что он душит меня, заставило его разнести кабинет, то это… я страшилась его проявлений чистой ярости, была запугана ими. И это была любовь – я любила его так глубоко, так сильно, но…

– Рис сказал тебе? – спросила я.

Кассиану хватило мудрости выглядеть несколько нервничающим при виде выражения моего лица. – Он сообщил Азриэлю, который… держит вещи под наблюдением и должен знать. Аз сказал мне.

– Полагаю, что это было тогда, когда вы ходили пить и танцевать. – Я допила воду и вернулась на ринг.

– Эй, – сказал Кассиан, ловя мою руку. Его глаза цвета лесного ореха сегодня были больше зелеными, чем коричневыми. – Извини. Я не хотел ударить по больному. Аз сказал мне только потому, что я сказал ему, что мне нужно это знать для моих собственных действий, чтобы знать, чего ожидать. Никто из нас… не относится к этому как к шутке. То, что ты сделала, было тяжелым выбором. На самом деле, чертовски сложным выбором. Это просто был мой хреновый способ спросить, нужно ли тебе поговорить об этом. Прости. – Повторил он, отпуская меня.

Спотыкающиеся слова, искренность в его глазах… я кивнула, занимая свое место.

– Все в порядке.

Хотя Рисанд продолжал сражаться с Азриэлем, я могла бы поклясться, что его глаза были прикованы ко мне – были прикованы ко мне с момента, когда Кассиан задал мне этот вопрос.

Кассиан засунул руки в подушки для спарринга и поднял их.

– Тридцать один двойной удар; затем сорок, затем пятьдесят. – Я поморщилась, бинтуя руки. – Ты не ответила на мой вопрос, – сказал он с осторожной улыбкой – я сомневалась, что его солдаты или иллирийские собратья когда-нибудь ее видели.

Это была любовь, и я испытывала ее – счастье, желание, умиротворение… Я чувствовала все эти вещи. Однажды.

Я расположила ноги на двенадцать и пять часов и подняла руки к лицу. Но, наверное, все эти вещи и ослепили меня. Наверное, они были словно покрывало на моих глазах, не дающее увидеть его настоящий характер. Его потребность контролировать, потребность защищать, которые укоренились так глубоко, что он запер меня. Словно заключенную.

– Я в порядке, – сказала я, делая шаг и нанося удар с левой стороны. Подвижная – перетекающая, словно шелк, как будто мое бессмертное тело наконец перестроилось.

Мой кулак врезался в спарринговую подушку Кассиана и метнулся обратно, быстро, словно змеиный укус, и я ударила справа, плечо и нога повернулись.

– Один, – Кассиан считал. Я опять ударила, раз-два. – Два. И в порядке – это хорошо, в порядке – это замечательно.

Снова, снова, снова. Мы оба знали, что «в порядке» было ложью.

Я сделала все – абсолютно все ради этой любви. Я разорвала себя в клочья, я унижалась и убивала невинных, а он просто сидел рядом с Амарантой на том троне. И он ничего не сделал, ничем не рискнул ради меня – не рискнул быть пойманным, пока не настала последняя ночь, и все, чего он пожелал – это не освободить меня, а поиметь, и..

Снова, снова, снова. Один-два; один-два; один-два..

И когда Амаранта сокрушила меня, когда она переломала мои кости и заставила мою кровь закипеть в жилах, он просто стоял на коленях и молил ее. Он не попытался убить ее, не подполз ко мне. Да, он боролся за меня – но я боролась за него сильнее.

Снова, снова, снова, каждый удар моих кулаков о подушки для спарринга – словно вопрос и ответ.

* * *

И после того, как его сила вернулась, он имел наглость посадить меня в клетку. Имел наглость заявить, что я теперь бесполезна, что должна быть заточена для его же спокойствия. Он дал мне все, что мне было нужно, чтобы я стала собой, чтобы почувствовала себя в безопасности, но когда он получил, что хотел – когда он получил свою силу, свои земли назад… он перестал пытаться. Он все еще был хороший, все еще Тамлин, но он был просто… неправильным.

И затем я рыдала сквозь стиснутые зубы, слезы вымывали эту воспаленную рану, и меня не заботило, что здесь были Кассиан или Рис, или Азриэль.

Звон стали прекратился.

И затем мои кулаки соединились с голой кожей, и я поняла, что пробила подушки для спарринга насквозь – нет, прожгла их, и… И я тоже остановилась.

Обернутая вокруг моих рук ткань теперь была лишь пятнами сажи. Руки Кассиана остались поднятыми передо мной – готовые принять на себя удар, если я его сделаю. – Я в порядке, – сказал он тихо. Мягко.

И наверное, я была истощена и разбита, и потому выдохнула:

– Я убила их.

Я не произносила этого вслух, с того момента, как все произошло.

Кассиан сжал губы.

– Я знаю. – Ни осуждения, ни похвалы. Лишь мрачное понимание.

Мои руки ослабли, когда меня сотряс еще один всхлип.

– На их месте должна была быть я.

И вот оно. Стоя там под безоблачным небом – зимнее солнце, бьющее мне на голову, и ничего вокруг меня, кроме голого камня, ни тени, в которой можно спрятаться, и не за что зацепиться… вот оно.

Тьма охватила меня, успокаивающая, нежная тьма – нет, тень – и влажное от пота мужское тело возникло передо мной. Нежные пальцы подняли мой подбородок, пока я не подняла глаза… на лицо Рисанда.

Его крылья обернулись вокруг нас, словно кокон, из-за солнечного света кожистая мембрана отливала золотым и красным.

Вокруг нас, за пределами кокона, возможно, в другом мире, звуки стали о сталь возобновились – Кассиан и Азриэль начали поединок.

– Ты будешь чувствовать это каждый день до конца своей жизни, – сказал Рисанд. Мы были настолько близко, что я чувствовала запах пота на его коже и еще аромат моря и цитруса. Его взгляд был мягким. Я попыталась отвести глаза, но он твердо держал меня за подбородок. – Я знаю, потому что чувствую то же самое с того самого дня, когда мою маму и сестру убили, и мне пришлось хоронить их самому, и даже возмездие ничего не изменило. – Он стер мои слезы сначала на одной щеке, потом на другой. – Все, что ты можешь сделать – это либо позволить этому разрушить тебя, позволить убить тебя, как это почти произошло с Ткачихой, либо научиться, как с этим жить.

Долгое мгновение я просто смотрела на его открытое, спокойное лицо – может быть, его истинное лицо, обычно скрытое под всеми масками, которые он носит, чтобы сохранить свой народ в безопасности.

– Я сожалею… о твоей семье, – сказала я сорвавшимся голосом.

– Я сожалею, что не нашел способ спасти тебя от того, что произошло Под Горой, – отвел Рис так же тихо. – От смерти. От желания умереть.

Я хотела покачать головой, но он сказал:

– У меня бывает два вида кошмаров: те, где я снова шлюха Амаранты или мои друзья вместо меня… и те, когда я слышу хруст, с которым ломается твоя шея, и вижу, как свет покидает твои глаза.

Я не знала, что ответить на это – на ужас в его красивом, глубоком голосе. Вместо этого я рассматривала татуировки на его груди и руках, сияние его смуглой кожи, которая сейчас была такой золотистой, когда он больше не был в клетке внутри горы.

Я прекратила свое изучение, когда уперлась взглядом в треугольник косых мышц живота, исчезающих за поясом его кожаных штанов. Вместо этого, я согнула руку перед собой, моя кожа была теплой от жара, который прожег подушки.

– А, – сказал он, крылья за его спиной выгнулись, когда он изящно сложил их за спиной, – это.

Я прищурила глаза из-за потока солнечного света.

– Осенний Двор, верно?

Он взял мою руку, рассматривая ее, синяки от спарринга уже наливались на коже. – Верно. Дар от Высшего Лорда Берона.

Отец Люсьена. Люсьен… Что же он подумал обо всем этом? Скучает ли он по мне? Продолжает ли Ианта… охоту на него?

Продолжая сражаться, Кассиан и Азриэль старались изо всех сил сделать вид, что не подслушивают.

– Я не очень хорошо разбираюсь в тонкостях стихийных способностей других Высших Лордов, – сказал Рис, – но мы можем выяснить это – день за днем, если понадобится.

– Если ты самый могущественный Высший Лорд в истории… это значит, что доля силы, которую я получила от тебя, имеет больше власти, чем другие? – Как у меня получилось проскользнуть к нему в голову в тот раз?

– Давай попробуем. – Он вскинул подбородок в мою сторону. – Посмотрим, сможешь ли ты вызвать темноту. Я не буду просить тебя рассеяться, – добавил он с усмешкой.

– Начнем с того, что я не знаю, как это сделать.

– Пожелай чтобы она появилась.

Я послала ему плоский взгляд.

Он пожал плечами.

– Попробуй думать обо мне – какой я красивый. Какой талантливый..

– Какой наглый.

– И это тоже, – он скрестил руки на голой груди, движение заставило мускулы на его животе заблестеть.

– Надень рубашку, пока ты тут, – колко сказала я.

Кошачья улыбка.

– Я тебя смущаю?

– Удивлена, что в доме нет еще больше зеркал, поскольку ты, кажется, так любишь собой любоваться.

У Азриэля начался приступ кашля. Кассиан просто отвернулся, зажав рукой рот. Губы Риса дернулись в улыбке.

– Вот Фейра, которую я обожаю.

Я нахмурилась, но закрыла глаза и попыталась заглянуть внутрь себя – в поисках любого темного уголка. Их было очень много. Слишком много. И прямо сейчас – прямо сейчас в каждом из них было письмо, что я написала вчера.

Прощание. Для моего собственного душевного равновесия, моей собственной безопасности..

– Тьма бывает разной, – сказал Рис. Я стояла с закрытыми глазами. – Есть тьма, что пугает, тьма, что успокаивает, тьма, что дает отдохнуть. – Я представляла каждую. – Есть темнота влюбленных и темнота убийц. Она становится той, какой ты хочешь, чтобы она была. Сама по себе она не плохая и не хорошая.

Я видела только темноту моей тюремной камеры и мрак логова Костереза.

Кассиан выругался, но Азриэль пробормотал мягкий вызов, и их клинки снова скрестились.

– Открой глаза. – Я подчинилась.

И нашла тьму вокруг меня. Не мою – Риса. Как будто тренировочный ринг стерли, как если бы мир еще не начал существовать.

Тихо. Мягко. Безмятежно.

Вокруг зажглись огни – маленькие звезды – словно цветущие ирисы, синие, фиолетовые, белые. Я потянулась рукой в сторону одного из них, и звездный свет затанцевал на моих руках.

Где-то далеко, возможно, в другом мире, Азриэль и Кассиан сражались в темноте, без сомнения используя ее в качестве упражнения.

Я подвинула звезду между пальцев, словно монетку в руке мага. Здесь, в спокойной, сверкающей темноте, ровное, уверенное дыхание наполняло мои легкие. Я не могла вспомнить последний раз, когда это делала. Дышала полной грудью.

Затем тьма раскололась и исчезла быстрее, чем дым на ветру. Я нашла себя снова моргающей из-за слепящего солнца, со все еще вытянутой рукой, Рисанд все еще стоял передо мной.

Все еще без рубашки.

Он сказал:

– Мы поработаем над этим позже. А сейчас… – Он повел носом. – Иди прими ванну.

Я показала ему особенно вульгарный жест – и попросила Кассиана отнести меня домой.

Глава 31

– Не пляши так на цыпочках, – услышала я от Кассиана. Четыре дня спустя был необычайно теплый день, который мы провели на тренировочном ринге. – Ноги устойчивые, кинжалы выше. Глаза на меня. Если бы ты сейчас была на поле боя, то, сделав так, была бы уже мертва.

Амрен фыркнула. Она подпиливала ногти, развалившись на шезлонге.

– Она слышала, когда ты об этом сказал предыдущие десять раз, Кассиан.

– Продолжишь трепаться, Амрен, и я вытащу тебя на ринг, чтобы посмотреть, как часто ты тренируешься на самом деле.

Амрен лишь продолжила чистить ногти. И я поняла чем – тоненькой костью.

– Тронешь меня, Кассиан, и я отделю от тебя твою любимую часть. Какой бы маленькой она ни была.

Он отпустил низкий смешок. Я стояла между ними на тренировочном ринге наверху Дома Ветра с кинжалом в каждой руке, и пот скользил по моему телу. Я раздумывала, не найти ли мне способ, чтобы исчезнуть. Может, рассеяться. Хотя после того утра в мире смертных мне не удавалось повторить это снова, не смотря на тихие старания в уединении своей спальни.

Четыре дня – тренировок с ним, а после – попыток призвать пламя или тьму с Рисом. Неудивительно, что мне начало удаваться первое.

Известия из Летнего Двора еще не приходили. Как и из Весеннего Двора относительно моего письма. Я не решила, хорошо ли это. Азриэль продолжал попытки проникнуть во двор человеческих королев, сеть его шпионов сейчас ищет точку, через которую можно попасть внутрь. Ему это пока не удалось, и он сделался тише обычного, холоднее.

Серебряные глаза Амрен оторвались от ногтей.

– Хорошо. Можешь играть с ней.

– Играть с кем? – спросила Мор, выйдя из тени лестничной клетки.

Ноздри Кассиана раздулись.

– Куда ты ушла в ту ночь? – спросил он, даже не кивнув Мор в знак приветствия. – Я не видел, чтобы ты уходила от Риты, – место для танцев, где они обычно пили и веселились.

Они вытащили меня туда пару ночей назад. Большую часть времени я провела сидя за столиком, попивая вино и разговаривая о музыке с Азриэлем. Он прибыл в настроении поразмышлять, но все же неохотно присоединился к моему наблюдению за тем, как Рисанд приветствует поклонников у бара. Женщины и мужчины со всего зала не отрывали глаз от Рисанда, и мы с говорящим с тенями заключали пари, кто именно наберется смелости и пригласит Высшего Лорда домой.

Неудивительно, что Аз выиграл каждый раунд. Но, по крайней мере, он улыбался под конец вечера, что привело Мор в восторг, когда она, спотыкаясь, подошла к нашему столику, чтобы осушить еще один бокал перед тем, как снова унестись обратно на танцпол.

Рис не принял ни одно из приглашений – не важно, насколько они были красивыми, как улыбались или смеялись. Его отказ был вежливым – твердым, но вежливым.

Был ли он с кем-то после Амаранты? Хотел ли он кого-то у себя в постели после Амаранты? Даже вино не придало мне достаточно смелости, чтобы спросить об этом у Азриэля.