Текст книги "Дамасские ворота"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 37 страниц)

5

Однажды вечером Лукас встретился с человеком, который называл себя Бэзил Томас и заявлял, что он бывший офицер КГБ. В Израиле он работал своего рода литературным агентом для журналистов, изредка сам публиковал статьи под разными именами и на разных языках, но обычно подбрасывал тему и снабжал информацией других журналистов-внештатников. Знакомством с Томасом Лукас был обязан польскому журналисту Янушу Циммеру, который всех знал, везде бывал и имел тысячи контактов по всему миру. Встреча с Бэзилом Томасом происходила у «Финка». Они заняли столик в закутке, и Томас, который был в не по размеру большой кожаной куртке, несмотря на теплую погоду, глотал скотч с такой скоростью, что венгр-официант едва успевал их обслуживать.

Лукас любил бывать у «Финка» еще и из-за этого официанта. Он, казалось, вышел из военного фильма студии «Уорнер бразерс» и очень напоминал по крайней мере троих центральноевропейских актеров второго плана в уорнеровских фильмах того времени. Лукаса веселило, как тот, когда обслуживал его, почтительно обращался к нему, называя то «мистер», то «мсье», то «майн герр», то «господин», а то «эфенди».

Меньше всего у «Финка» Лукасу нравилась теснота, как следствие размеров заведения. Он, впрочем, обнаружил, что оно имело свойство увеличиваться или ужиматься в зависимости от твоего настроения и пропорционально количеству выпитого.

Промочив глотку, Бэзил Томас принялся объяснять, что имеет в своем распоряжении беспримерные материалы из самых секретных архивов советских спецслужб:

– Когда я говорю «все, что пожелаете», это значит все, что пожелаете. Хисс. Розенберги. То есть были они замешаны в том, в чем их обвиняли, или не были, понимаете? – Он, как истинный продавец, похоже, намекал на особые скрытые стороны того дела.

И все же Бэзил разочаровал Лукаса. Договариваясь о встрече, он представлял себе человека, обладающего неким тоталитарным шиком.

– У вас есть досье на Элджера Хисса и Розенбергов?

– Не только на них. У меня есть свидетельства о том, что было дезинформацией, а что нет. История Масарика. История Сланского. Досье на Ноэля Филда. На Рауля Валленберга. Уиттакера Чемберса [50]50
  Элджер Хисс(1904–1996) – американский государственный деятель и дипломат, первый генеральный секретарь учредительной конференции ООН в 1945 г.; был обвинен в передаче секретных документов агентам КГБ и приговорен к пяти годам тюрьмы, хотя обвинение осталось недоказанным. Этель(1915–1953) и Юлиус Розенберг(1918–1953) – американские коммунисты, обвиненные в шпионаже в пользу Советского Союза и казненные. Ян Масарик(1886–1948) – чехословацкий государственный деятель, в 1940–1948 гг. министр иностранных дел сначала чехословацкого правительства в изгнании, а потом и на родине; как считается, убит агентами МГБ, хотя прежде его смерть квалифицировалась как самоубийство. Рудольф Сланский(1901–1952) – чехословацкий государственный деятель, генсек ЦК КПЧ; вместе с десятью другими руководителями КПЧ и государственными деятелями был обвинен в государственной измене и повешен. Ноэль Филд(1904–1970) – в 1930-х гг., работая в Госдепартаменте США, якобы был советским шпионом; в послевоенной Восточной Европе его дело послужило поводом для показательных судебных процессов в Чехословакии, Восточной Германии и Венгрии. Уиттакер Чемберс(1901–1961) – американский писатель, журналист и переводчик; в 1925 г., учась в Колумбийском университете, был завербован и стал коммунистическим агентом и курьером, но позже вышел из партии; выступил свидетелем обвинения на процессе Элджера Хисса.


[Закрыть]. У меня есть все, что нужно вам для новой книги.

– Так Хисс действительно был шпионом?

– Извините, – весело сказал Бэзил. – За такую информацию – по тарифу. – (Лукас подумал, что этот архаичный постколониальный термин Бэзил подхватил в своих странствиях по миру.) – Легендарные дела. Это будет история века.

Глянув на красные, с огромными костяшками руки гостя, Лукас подумал, что может представить себе, как тот разбивает головы в какой-нибудь отпавшей балканской столице. Жестокий, улыбающийся палач. С другой стороны, он мог оказаться не более чем симпатичным мошенником.

– Януш говорит, вы знаете, где закапывали тела, – сказал Лукас. – Это его слова.

– Януш, – скучно повторил Бэзил Томас, – Януш, Януш. Между нами, – доверительно сказал он Лукасу, – порой я думаю, что Януш шарлатан. Януш вызывает у меня большие сомнения.

– Век кончился, – помолчав, сказал Лукас. Он уже опьянел, но не по своей вине, а в попытке угнаться за собеседником, и был намеренно невежлив. – Людям, скорее всего, плевать на все это.

– Как вы можете говорить такое?! – Казалось, Томас искренне поражен. – Это же история! – Он опасливо оглянулся через плечо, хотя все в баре – пожилой бармен, венгр-официант и две американки средних лет – прекрасно слышали каждое слово. – История, – благоговейно повторил он. – Что значит – наплевать?

– Ну, вы понимаете. Читатели – народ непостоянный. Со временем они теряют интерес.

– Теряют интерес? – Возможный бывший агент спецслужб уставился на него, словно решая, стоит ли его переубеждать. – Вы это серьезно?

– Люди переоценивают значение эпохи, в которую живут, – привел Лукас свой довод. – Все на свете меняется.

– Послушайте, мистер, – сказал Бэзил Томас, – знание – сила.

– Неужто?

– Вы никогда не слыхали это выражение? Если я владею прошлым, то владею землей, по которой вы ходите. Контролирую, чему учат ваших детей в школе.

Лукас, хотя и не имел детей, тем не менее впечатлился. Однако не был уверен, говорит подобное глубокомыслие о том, что Бэзилу Томасу можно доверять или, напротив, что нельзя.

– Думаю, вы правы.

– Верно думаете. Это я вам и предлагаю.

– Думаю, это не для меня, – сказал Лукас.

– Вы согласны терять прошлое?

– Я теряю настоящее, – сообщил свой секрет Лукас. – Вот что меня беспокоит.

– Настоящее? – фыркнул Бэзил Томас. – Настоящее – сплошное расстройство. – Он повернулся на стуле и вздохнул. – Что ж, могу толкнуть кому другому, – сказал он, украдкой выглядывая «кого другого».

– В любом случае, – сказал Лукас, – не уверен, что готов пойти на такие траты.

Бэзил Томас откровенно рассчитывал на хороший куш.

– А как насчет того, что в действительности стоит за отставкой Аврама Линда? – предложил он, просветлев. – Как и почему Йоси Жидов заменил его в кабинете министров? И что он предпринял, чтобы вернуться? По этому делу у меня есть особая информация.

Лукас пожал плечами. Он не особо следил за израильской политикой.

– Боюсь за ваше место в истории, – сказал Бэзил Томас. – У вас есть возможности сделать себе имя, но вы не желаете ими воспользоваться. Хорошо, – проговорил здоровила, когда Лукас устал изображать заинтересованность, – у меня есть кое-что еще. Слышали когда-нибудь о Пинхасе Обермане?

Да, Лукас слышал о нем, но не помнил, в связи с чем.

– Врач. Врач, лечивший иностранца, который пытался поджечь мечети. Он специалист по иерусалимскому синдрому.

– Чему-чему?

– Это такой психоз, который проявляется у тех, кто прибывает сюда, воображая себя воплощением героя, на которого Бог возложил миссию по спасению мира. У добрых христиан вроде вас, только сумасшедших.

На что Лукас сказал:

– Я не считаю себя христианином.

– Ну, не важно. Оберман думает, что собрал массу таких ударных историй. Он хочет написать книгу и ищет соавтора. Только его английский не ахти, и он предпочел бы американца. Для тамошнего рынка.

Томас объяснил, что у доктора Обермана есть кабинет на северной окраине, но вечера он по большей части проводит в бикс-баре [51]51
  Т. е. в «баре с девочками».


[Закрыть]в городе и готов встретиться там с потенциальным соавтором.

– Он связан с Шабаком? – поинтересовался Лукас.

«Шабак» было общепринятым уменьшительным названием ШБ, Шин-Бет, службы внутренней безопасности и контрразведки.

Томас пожал плечами и улыбнулся.

– Это я могу для вас выяснить, – сказал он, хотя нетрудно было понять, что он это уже знает.

– М-да, – сказал Лукас, – миллениум приближается. Город полон меджнунов. Схожу поищу его в биксе.

– Только не забывайте, куда идете, – предупредил Томас и мгновение спустя растворился в сумерках конца столетия за окном.

После исчезновения Бэзила Томаса у «Финка» установился обычный покой. Бармен, старик-меланхолик, которого нависающие брови и англофильская одежда делали похожим на С. Дж. Перлмана [52]52
  Сидни Джозеф Перлман (1904–1979) – американский писатель-юморист.


[Закрыть], смотрел прямо перед собой и протирал стаканы. Официант стоял с салфеткой на согнутой руке и лукаво ухмылялся. Лукас допил свой скотч, расплатился за себя и Бэзила и вышел из бара. На улице Георга V веяло весенним ароматом жасмина, на углу улицы Бен-Иегуда стояла группа уличных музыкантов-хасидов.

Он думал, что такого человека, как Оберман, найдет в тихом врачебном кабинете. Бикс же был притоном мытарей и грешников близ ворот Мандельбаума [53]53
  До Шестидневной войны – израильский контрольно-пропускной пункт у дома, принадлежавшего доктору Мандельбауму.


[Закрыть]за Русскими подворьями. С одной стороны к нему подступал окутанный тайной Меа-Шеарим, с другой – напряженные, молчаливые палестинские кварталы. Дорога туда несколько протрезвила его.

В баре в разгаре ночь регги: накурено – не продохнуть, густой запах пота и пива. На маленькой эстраде растафарский квинтет наяривал Джимми Клиффа [54]54
  Джимми Клифф (р. 1948) – ямайский композитор и певец в стиле регги.


[Закрыть]. Народу битком: псевдовалькирии, эфиопы в шляпах, Малькольм Икс [55]55
  Малькольм Икс (1925–1965) – американский борец за права темнокожих, идеолог движения «Нация ислама».


[Закрыть], румыны-карманники и стажирующиеся за рубежом американские студенты в шляпах кибуцников. Каждый отрывался во что горазд, в соответствии со своими заповедями. Доска сообщений пестрела визитными карточками проповедников секты Муна, объявлениями музыкальных групп, приглашающих музыкантов, и посланиями проезжих австралийцев друг другу. Над стойкой переливалась огнями огромная эмблема «Хайнекена».

Лукас был немного знаком с местным управляющим, обходительным американским хипстером, известным просто как Майкл.

– Я ищу доктора Пинхаса Обермана, – обратился Лукас к Майклу, стараясь перекричать шум. – Знаешь такого?

– Конечно. Нужно чинить мозги? Не похож на его клиентов.

– А он этим занимается?

– Посмотри туда, – показал Майкл на столик в глубине бара, за которым сидел рыжебородый человек, оживленно беседующий с молодой блондинкой; с ними сидел Януш Циммер, всезнающий поляк.

Лукас подошел к столику и представился Оберману.

– Мистер Лукас?

Оберман протянул толстую ладонь. Он был примерно одного возраста с Лукасом, в облике что-то медвежье и одновременно что-то мальчишеское, над бледно-голубыми глазами потешно густящиеся брови. Подобные фигуры можно встретить среди хасидов; его легко было представить в обычном для них виде: цицит, строгая черная пиджачная пара, Лукас даже несколько удивился, не увидев кипы на его макушке. Но Оберман был в армейской рубашке, свитере с кожаными вставками на локтях и в дешевых очках. Женщину, бывшую с ним, он представил как Линду Эриксен. Выяснилось, что Оберман знал приятельницу Лукаса Цилиллу Штурм по организации «Мир сейчас» [56]56
  Левая неправительственная организация, считающая, что для достижения арабо-израильского мира необходимо оказывать давление на правительство Израиля.


[Закрыть], что сделало обстановку еще дружественнее.

– Линда, – сказал Оберман Лукасу, – осуждает «Гуш Шалом» [57]57
  Букв. «Корпус мира» – леворадикальная еврейская общественная организация, выступающая за мир с палестинцами и создание Палестинского государства.


[Закрыть]. Обнимается с ревизионистами. Стала последовательницей Жаботинского [58]58
  Зеев (Владимир) Жаботинский (1880–1940) – родившийся в Одессе писатель и публицист, идеолог и основатель ревизионистского течения в сионизме.


[Закрыть].

– Пинхас выдумывает, – сказала Линда. – Я даже не еврейка. Но я изучала движение поселенцев Западного берега и Газы, вот он и развлекается, поддразнивая меня.

Больше того, она сказала им, что недавно работала волонтеркой в Израильской коалиции по правам человека [59]59
  Подразумевается Израильский центр информации о правах человека на Оккупированных территориях.


[Закрыть].

– Так вас Томас послал? – спросил Лукаса Януш и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Умный парень. Надеется войти в долю. Пинхаса и Линду тоже он свел. Он кормится связями.

Циммер всегда казался слегка пьяным, однако, приглядываясь к нему, Лукас заметил, что на самом деле тот пьет совсем мало. Когда же напивается, то ведет себя очень осторожно. Хотя Лукас сдержался и промолчал, сам Циммер тоже кормился связями.

– Томас предложил мне на выбор, – сказал Лукас Циммеру, – интриги в кабинете министров, «изнанку КГБ» или доктор Оберман и религиозная мания. Думаю, тема религиозной мании подходит мне больше. – Обратясь к Линде, он спросил: – Интересно провели время с поселенцами? Обычно они с недоверием относятся к журналистам.

– И к американцам, – сказала Линда. – Может, потому, что многие из них сами бывшие американцы. Но, думаю, мне удалось завоевать их доверие.

– Они знают, что вы работаете на Коалицию по правам человека? – поинтересовался Лукас.

– Поселенцы любят Линду, потому что она жена протестантского священника со Среднего Запада, – ответил за Линду доктор Оберман. – Они надеются найти в ней друга. И возможно, находят.

Линда нежно стукнула Обермана по руке. Они или любовники, подумал Лукас, или миссис Эриксен старается произвести такое впечатление.

– Пинхасу нравится демонизировать поселенцев. Многие израильтяне это делают. Но, по-моему, те вполне нормальные люди.

Оберман возвел очи горе. Линда продолжала, обращаясь к Лукасу (Циммер наблюдал за ней):

– Многие поселенцы думают так же, как я. Пока они здесь, права арабов нужно защищать.

– Заметь, – указал Оберман, – она говорит «пока они здесь». Как будто их можно заставить исчезнуть.

Он встал и пошел к стойке заказать еще пива.

Музыканты заиграли песню Джимми Клиффа о плененных детях израильских, которых вавилонские поработители заставляли петь и веселиться. Растафарианская версия была вольным переложением 137 псалма [60]60
  «При реках Вавилона, там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе…»


[Закрыть].

Когда Оберман вернулся с пивом, Лукас выразил интерес к его книге. Он готов был обсудить вопрос о сотрудничестве. Он не стал упоминать, что находится в глубоком кризисе и сидит без работы. Затея с книгой казалась интересной, относительно безопасной и лично близкой ему. Оставался вопрос – потенциальная проблема, – как отнесется к его кандидатуре сам Оберман.

Чтобы Лукас был в теме, доктор рассказал гипотетическую историю – типичную в анналах иерусалимского синдрома.

– Молодой человек без особых перспектив на будущее слышит таинственный голос, объявляющий ему, – Оберман говорил с легким немецким акцентом, – что он должен отправиться в Иерусалим по велению Всевышнего. Когда он оказывается здесь, тот же голос возвещает ему его миссию. Часто – что, мол, он Иисус Христос во втором пришествии.

– Они всегда иностранцы?

– Иностранцы привлекают внимание полиции. Они кончают улицей.

– Как случилось, что вы заинтересовались этим?

– Я лечил Ладлэма, – сказал Оберман. – В армии меня направили служить в пограничную полицию. Слыхали когда-нибудь о нем?

Все о нем слыхали. Вилли Ладлэм когда-то был пастухом в Новой Зеландии. Однажды, когда он стерег свою отару в сиянии Южного Креста, ему был голос, повелевавший поджечь мечеть Аль-Акса в Старом городе [61]61
  Реальный факт, только мечеть поджег австралиец Майкл Деннис Рохэн в 1969 г., вообразив себя мессией.


[Закрыть], после чего толпы разъяренных верующих заполнили улицы городов, от Феса до Замбоанги, на Филиппинах.

– Он был грустным, – скорбно сказала Линда Эриксен.

– Он был тихим сумасшедшим, – поправил доктор Оберман. – Редкой разновидностью благонравного шизофреника.

– А он не считал себя ключевой фигурой в истории? – спросил Лукас. – Я думал, все они считают себя таковыми.

– Вилли, – объяснил Оберман, – был влюблен, когда его религиозная мания достигла апогея. Влюбился в девушку в кибуце, где он остановился, и, вероятно, это послужило причиной его ожесточения. Но он не считал себя Иисусом или мессией. Он думал, что, если сожжет Аль-Аксу, Храм может быть восстановлен. Это, конечно, в общих чертах.

– И таких людей много?

– Ну, – ответил Оберман, – как сказать. Предполагается, что все христиане веруют во второе пришествие и Новый Иерусалим. Пришествие мессии – фундаментальный постулат религиозного сионизма. Так что в некотором смысле все христиане и религиозные сионисты затронуты иерусалимским синдромом. На взгляд мрачного рационалиста. Разумеется, это не превращает их в маньяков.

– Пока не примут свою манию всерьез, – добавил Лукас.

– Когда принимают, тогда это часто становится проблемой, – сказал доктор Оберман. – Особенно когда они находятся здесь.

– С другой стороны, – сказал Лукас, – если уж они здесь, то это, видимо, серьезно.

– Вы еврей, мистер Лукас? – весело поинтересовалась Линда.

В ней самой, судя по внешности, не было ничего иудейского – задорная субретка с городской окраины.

– Да, – хохотнув, подхватил Оберман, – я тоже собирался об этом спросить.

К своему ужасу, вместо четкого ответа, Лукас начал что-то мямлить. Ему по меньшей мере с месяц не задавали подобного вопроса. В последние разы попытка отделаться какой-нибудь остроумной шуткой была чревата неприятными последствиями.

– Если по десятибалльной шкале? – игриво предложила Линда.

– Пять устроит? – предложил Лукас.

– А по шкале «да» или «нет»? – спросил Януш Циммер.

– Моя семья смешанного происхождения, – аккуратно ответил Лукас с некоторой неуверенностью.

Он подумал, что может показаться, он строит из себя чуть ли не Витгенштейна [62]62
  Людвиг Витгенштейн (1889–1951) – австрийский философ и логик, представитель аналитической философии.


[Закрыть]. На деле, в его случае стоило вести речь не про смешанную семью, но про смешанный перепих.

– A-а! Тогда вот о чем вы должны помнить в Иерусалиме, – сказал Оберман. Он поднял левую руку и принялся загибать кургузые пальцы большим и указательным правой. – Во-первых, реальные вещи действительно происходят, таким образом у вас имеется реальность. Во-вторых, человеческие ощущения обусловлены на глубинном уровне, таким образом у вас имеется психика. В-третьих, имеет место пересечение этих вещей. Что в-четвертых, в-пятых, кто его знает? Возможно, другие измерения. Тайна.

– А как насчет вас? – спросил Лукас Линду. – Что привело вас сюда?

– Когда я приехала сюда, я была женой нищего проповедника, – ответила та.

– Истинная миссионерка, – скучно пояснил Оберман.

– Да, миссионерка в своем роде. Но меня занимала сравнительная религия. Я работала над диссертацией в иерусалимском Еврейском университете.

– Тема? – спросил Лукас.

– О, тема «Павликиане и искажение ими подлинного учения Иисуса». Между прочим, там присутствует и наш синдром как современная аналогия павликианства. А называлась она «Восстает в силе» [63]63
  Кор. 15:43.


[Закрыть].

– Надо же, – удивился Лукас. Древний текст смутно всплыл в полутьме его памяти. Он сделал попытку воспроизвести стих: – «Сеется в тлении, восстает в нетлении». Кажется, так. «Сеется в немощи… восстает в силе».

– Так вы получили религиозное воспитание? – спросил доктор Оберман.

– Ну, – небрежно ответил Лукас, – в университете, Колумбийском, я учился на религиоведении. – Ответ, похоже, никого не удовлетворил, и он добавил: – Католическое. Отец был неверующий еврей. Мать – сентиментальная католичка, не слишком религиозная, однако… – Он пожал плечами. – Так или иначе, воспитали меня в католической вере.

– А сейчас какой придерживаетесь? – спросил Оберман.

– А сейчас, – ответил Лукас, – никакой. Вы часто здесь бываете? – поинтересовался он у доктора.

– Все здесь бывают, – сказала Линда.

– Все здесь бывают, – повторил за ней доктор Оберман. – Даже евнухи и трезвенники.

– Так что, стоит наведываться сюда почаще? – спросил Лукас.

– Знаете, – сказала Линда, – поговорите об этом с моим бывшим мужем, пока он не уехал из страны.

В этот момент ее прервал молодой эфиоп с серьгой в ухе, который увел ее танцевать, бесцеремонно подняв за локоть со стула. Они покачивались под мелодию из «Тернистого пути» [64]64
  «The Harder They Hall» (1972) – фильм ямайского режиссера Перри Хенцеля, в котором одну из главных ролей исполнил Джимми Клифф, чья музыка звучит в фильме.


[Закрыть]– воинственный молодой Отелло и его нежная, но явно ветреная Дездемона.

– Папаша у нее был христианский фундаменталист, – пояснил Оберман. – Оба они были фундаменталистами. Сейчас он работает на так называемый Галилейский Дом. Христианские сионисты [65]65
  В США большинство христиан-фундаменталистов принадлежат к ультраправой фракции Союза южных баптистов. Христианский сионизмдвижение внутри протестантского фундаментализма; рассматривает современный Израиль как место исполнения библейских пророчеств, следовательно заслуживающее всяческой поддержки.


[Закрыть], которые в прекрасных отношениях с ультраправыми, – эти что-то вроде деляг.

– И она?

– Официально, – вступил Циммер, – она числится при университете. И в разводе с мужем сейчас.

– Энтузиастка, – сказал доктор Оберман. – Готова увлечься чем угодно. Если она примет католичество, займется гаданием на магическом кристалле или лесбийским садоводством – никто не удивится.

– Она ваша пациентка?

– Никогда по-настоящему не была моей пациенткой. Линда не страдает какими-либо расстройствами психики. Она искательница. Когда ее брак распался, мы сблизились.

– Оберман – обыкновенный циник, – сообщил Януш Циммер. – Он обратил Линду в свою апологетку.

В этот момент человек с ястребиным лицом и бритым черепом наклонился над Лукасом и заорал ему в лицо:

– Ну ты, гурман! Я тебя помню! Когда возьмешь у меня следующее интервью?

Человека с ястребиным лицом звали Иэн Фотерингил. Бывший скинхед из Глазго, солдат Иностранного легиона и наемник в Африке, он овладел тонкостями haute cuisine [66]66
  Высокая кухня (фр.).


[Закрыть]и теперь работал в крупном сетевом отеле. Однажды Лукас брал у него интервью для своей газеты. У него осталось впечатление, что Фотерингил старался внушить ему, будто он международно известный кулинарный писатель, который одолеет все препятствия на пути к славе и лондонскому бистро своей мечты.

– О, скоро, – ответил Лукас.

Фотерингил был сильно пьян. У него были красные острые уши и крохотное колечко в носу. Видимо недовольный некоторым пренебрежением Лукаса, он повернулся к доктору Оберману.

– Я умею готовить кошерный соус ансьен [67]67
  Sauce d’ancienne (фр.) – старый соус. Белый соус, обычно с мелкими грибами и луком.


[Закрыть], – сообщил он психиатру. – Я единственный шеф-повар в Израиле, кто умеет его готовить.

– Ага, – кивнул Оберман.

– Его, – подмигнул, смеясь, Януш Циммер, – называют Иэном Хеттом.

Фотерингил начал рассказывать историю о том, как один американец, постоялец курортного отеля, обвинил его в том, что он использует лярд при готовке штруделя.

– Лярд в штруделе! – возопил он, воздевая руки к небу. – Где, черт подери, я найду лярд в Кесарии?

Вернулась после танца с эфиопом Линда. Фотерингил уставился на нее, словно на charlotte russe [68]68
  «Русская шарлотка» (фр.),т. е. шарлотка с кремом.


[Закрыть], и мгновенно потащил ее обратно на танцплощадку.

– Обязательно потолкуйте с ее бывшим мужем, – сказал Лукасу Оберман. – Галилейский Дом – очень интересное место. Паломники туда ходят. Жертвы синдрома. Они ходят туда поесть чечевичной похлебки.

– Мне нравится чечевичная похлебка, – сказал Лукас.

Оберман посмотрел на него оценивающим взглядом, спросил:

– Так вам интересно? Сделать из этого книгу?

Лукасу подумалось, что при таком интересе Обермана можно без особого труда договориться об авансе.

– Я подумаю над этим, – ответил он.

– Мои заметки в вашем распоряжении. Или будут, когда мы придем к взаимопониманию. Книги писать доводилось?

– По правде сказать, доводилось. Об американском вторжении на Гренаду.

– Это очень разные вещи.

– Не совсем, – сказал Януш Циммер. – В гренадской истории тоже была метафизическая подоплека. Некоторые участники того дела думали, что имеют связи на небесах.

– Вы имеете в виду Рейгана? – спросил Лукас.

– О Рейгане я не думал. Но, полагаю, это относилось и к нему с Нэнси.

– Вы были на Гренаде во время вторжения? – спросил Лукас.

– Был накануне. И вскоре после.

– Януш – вещая птица, предвещает беду, – сказал доктор Оберман. – Стоит ему где появиться, там тут же происходят соответствующие события.

– Помнится, там существовали культы, – пояснил Циммер. – На острове.

– Да, были, – подтвердил Лукас.

– И здесь они существуют, – сказал Оберман. – Причем занимаются этим не просто несколько потерянных душ, а организованные и влиятельные группы.

– Тем лучше, – сказал Лукас. – Я имею в виду для интриги.

Циммер подался к нему, чтобы было слышно за шумом, и проговорил:

– Тут следует быть осторожней.

Лукас размышлял над предостережением поляка, когда его внимание отвлекла молодая женщина, танцевавшая с эфиопом. У нее была кожа цвета кофе с молоком, как у южноамериканок, коротко стриженные черные волосы под афро, покрытые яванской косынкой. Платье темно-бордовое и коптский крест на шее. На длинных ногах сандалии «биркеншток», подъем и лодыжки украшены лиловым геометрическим рисунком. Лукас припомнил, что где-то слышал, мол, таким рисунком украшают себя бедуинки, но сам еще этого раньше не видел. Он тут же подумал о невероятной хипповой молодой арабке, которую видел месяц назад в медресе. Он был уверен, что это она.

– Кто эта девушка? – спросил он Обермана. – Вы ее знаете?

– Сония Барнс, – ответил тот, бросив быстрый раздраженный взгляд на девушку. – Она водилась с одним из моих пациентов.

– Я видел ее в городе, – сказал Лукас.

– Она дервиш, – сообщил Лукасу Циммер. – Ваш персонаж.

– Верно, – подтвердил Оберман.

Сония и Линда Эриксен, единственные женщины среди танцующих, столкнулись в толпе и соприкоснулись ладонями, приветствуя друг дружку. Линда без следа сердечности. Сония с чуть грустной и язвительной улыбкой.

– Она кружится очень симпатично, – сказал Лукас. – Неужели правда дервиш?

– Позволите уточнить? – спросил Циммер. – Она настоящая суфийка.

– Похоже, миссис Эриксен знает ее.

– Здесь все знают всех, – сказал Януш Циммер. – Сония поет в «Мистере Стэнли» в Тель-Авиве. Сходите послушайте ее. Она может рассказать вам о культе Абдуллы Уолтера. И о Хайнце Бергере.

Лукас записал имена себе в блокнот.

– Потанцуйте с ней, – посоветовал Оберман.

– Куда мне. Она слишком хороша.

– Вы еще не слышали, как она поет, – сказал Циммер. – Как ангел.

Неожиданно Фотерингил снова заметил Лукаса. Его раздраженная физиономия заслонила Лукасу вид.

– А как насчет стиха?! – требовательно вопросил шотландец.

Лукас в недоумении уставился на него.

– Стиха о rillons! [69]69
  Шкварки (фр.).


[Закрыть]– не отставал Фотерингил. – Стиха о rillettes! [70]70
  Паштет из свинины (фр.).


[Закрыть]

Лукасу смутно припомнилось его пьяное старание изобразить из себя истинного гурмана перед Фотерингилом, процитировав юмористическое стихотворение Ричарда Уилбера о rillonsи rillettes de Tours [71]71
  Ричард Уилбер (р. 1921) – американский поэт, дважды лауреат Пулицеровской премии; здесь упоминается его шуточное стихотворение «Rillons. Rillettes» из сборника «Ясновидящий» (The Mind Reader, 1976).


[Закрыть]. Когда-то у Лукаса находилась стихотворная строчка на все случаи жизни.

– Ах да. Попробуем вспомнить.

От Фотерингила невозможно было отвязаться. Легко было представить его себе где-нибудь на вересковой пустоши после сражения расчленяющим павших рыцарей, чтобы снять с них доспехи, под жуткое стенанье воронья, кружащегося над головой.

–  Rillettes, Rillons… – сделал Лукас попытку вспомнить. – Нет, не так: Rillons, Rillettes,по вкусу схожи… но сдуру…

Но память подвела его.

– Но сдуру? – не отставал Фотерингил. – Но сдуру что?

– Забыл, пожалуй.

– А, чтоб тебя! Не нравится мне это «по вкусу схожи». Потому что это совершенно разные вещи, понял?

Потихоньку-потихоньку Лукас встал из-за стола, пока озлобившийся Фотерингил начал спорить по поводу выпечки. В записной книжке было достаточно необходимых сведений. Когда он пробирался к двери, Сония снова танцевала.

На Бен-Иегуда он взял такси и поехал домой. Войдя в темную квартиру, ощупью нашарил и включил автоответчик. Лента была забита посланиями на иврите и французском, адресованным его соседке по квартире Цилилле Штурм, но последнее, от Нуалы, – ему.

– Привет, Кристофер! – четко звучал бодрый дублинский говор Нуалы. – У меня есть для тебя кое-какие новости об Абу Бараке, и, думаю, нам удастся найти на него управу. Так что, будь паинькой, перезвони мне утром.

– Черт возьми, Нуала, – сказал Лукас, обращаясь к автоответчику, – что я еще должен сделать? Чего ты от меня хочешь?

Он подозревал, что она считает его послушным и слишком воспитанным, слишком белым и слишком католиком. Ей были по вкусу другие мужчины: боевые, смуглокожие, с горящими глазами, enragés, cabrones [72]72
  Бешеные, горячие (фр.).


[Закрыть].

Уныло ворча, он выключил автоответчик и лег спать.