Текст книги "Дамасские ворота"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

– Давай-ка в окно, милая, – сказала Нуала. – Понимаешь, нам лучше не останавливаться.

Наконец Линда смогла говорить:

– Мы могли спасти его. Будь у нас оружие.

Мгновение Лукас боялся, что Нуала скажет что-нибудь недоброе об американцах.

– Кто он был такой? – спросил он ее.

– Господи! – проговорила Нуала, трогая разбитый лоб. – Они еще чуть не сломали мне чертову ногу, проклятые черномазые. Ленни? Не знаю, кто он был. Кто он был, дорогая? – спросила она Линду. – У тебя есть здесь друзья? Работаешь на Шабак? На ЦРУ?

Линда лишь всхлипывала.

– У тебя кровь течет, – сказала Сония Нуале.

– Да, у меня чуть что, и сразу кровь. Кожа тонкая.

– Как у белого боксера.

Грубый юмор революции, предположил Лукас. Между тем до них еще доносилось:

–  Itbah al-Yahud!

Через несколько миль они увидели впереди армейский пост, усиленный против обычного. Подъезжали полугусеничные и двух с половиной тонные грузовики, с них соскакивали солдаты и разбегались веером, занимая позицию по сторонам дороги.

– Надо рассказать им о Ленни! – крикнула Линда.

– Тормози! – велела Нуала. – Давай к обочине.

Лукас повиновался. Нуала и Роза, которая, похоже, пришла в себя, вышли из машины.

– Сония, расскажи ей, – кивнула Нуала на Линду.

– Объясни, – добавила Роза.

Сония повернулась на сиденье и заговорила с Линдой:

– Линда, Ленни уже убили, когда мы пробились к нему. Люди, которые работают в секторе, не должны допускать, чтобы их принимали за информаторов Цахала. Они не должны предоставлять сведения солдатам. Даже думать об этом.

– Нельзя! – завопила Линда. – Нельзя позволять этим зверям убивать еврея!

– Трудное дело, – сказала Сония, взглянув на Лукаса.

– Вижу.

– Мы пытались спасти Ленни, – сказала Сония. – Не вышло. Он мертв. Если бы солдаты были знакомые или заслуживающие доверия, можно было бы… Не знаю. Но эти парни… – она показала головой на блокпост, где собирались пограничные полицейские и парашютисты из бригады «Голани», – но эти «голани» очень жесткие ребята. Спецподразделение. Если мы расскажем им, что произошло, они могут обвинить в случившемся нас. Даже могут как бы случайно, мятеж ведь, кого-то из нас убить. – Она посмотрела на Лукаса, понял ли он, кого она имела в виду. – Такое с ними случается.

– Не в этом главное, – сказал Лукас.

– Главное не в этом, – поддержала его Нуала, опускаясь на колени. – Если мы им расскажем, они пойдут в ту деревню и убьют десять человек за смерть одного еврея. Будут пытать мальчишек, чтобы узнать имена, а имена не всегда называют верные. Они убьют, и кто-то из тех, кого убьют, окажется невиновным. Вот так они поступают. Они считают это справедливостью.

– Но мы не считаем, что это справедливо, – тихо сказала Сония. – Потому что верим в… – Она опустила глаза в серый песок и покачала головой.

– В права человека? – пришел ей на помощь Лукас.

– Именно, – подхватила Сония. – В права человека.

– Ладно! – сказала Нуала. – Пойми, для того мы и здесь. Так что мы проедем через этот блокпост, если на то будет Божья воля, и ни слова не скажем.

– Мерзавцы вы, – сказала Линда. – Обо всем напишу в своем докладе.

– Нет, ты не понимаешь, – попыталась убедить ее Роза.

– Линда… – сказала Нуала. Она показала на что-то вдалеке, чтобы та выглянула из машины. – Посмотри.

Когда Линда высунула голову, рассчитывая увидеть что-то пришедшее им на помощь, как-то облегчающее и разрешающее ситуацию, Нуала жестко, расчетливо ударила ее снизу в подбородок. Из глаз Линды брызнули слезы, затем взгляд ее помутнел.

– Откинься на спинку, – мягко сказала ей Нуала. – Откинься, дорогая.

Она села в машину рядом с Линдой, и Лукас нажал на газ.

– Быстро, – сказала Нуала. – Она в сознании.

– Чуть и меня не провела, – хмыкнул Лукас.

На пропускном пункте к машине подошел капитан парашютистов, оттолкнув резервистов, которые проверяли их документы:

– Что вы делали там? Откуда едете?

– Мы попали в передрягу в лагере «Аргентина», – ответила Сония. – В Бурейдже беспорядки. У нас двое пострадавших и рация не работает.

– И куда направляетесь?

– Обратно на базу, если сможем добраться до Газы.

Офицер поморщился и покачал головой. Недалеко стоял другой офицер-«голани». Лукас заметил, что Сония, как темнокожая американка, явно вызывает у него симпатию.

– Если вам не позволят проехать через Газу, – сказал второй офицер, – можете добраться до границы по прибрежному шоссе. Тем более что у вас есть пострадавшие. – Он посмотрел на заднее сиденье. – Что, тяжелые?

Капитан рявкнул на него, и он отошел. Воспользовавшись тем, что на них не обращают внимания, они поехали дальше. Примерно через милю Линда, чья нижняя челюсть заметно распухла, принялась вопить. И вопила безостановочно.

– Держите ее, – сказала Роза.

– Боже! – крикнула Нуала, потому что Линда сумела вырваться из ее крепких объятий и выпрыгнула из машины.

Дорога была плохая, так что скорость не превышала двадцати километров. К тому времени, как они остановились и выскочили из машины, Линда уже встала на ноги.

– Линда, прошу тебя, детка, – сказала Сония.

Но та метнула на них яростный взгляд, как ребенок, отряхнула ушибленные колени и помчалась к израильскому посту, словно за ней гнался сам дьявол, – и так ей небось и казалось, подумал Лукас, – а четверо безбожников топтались на месте, не зная, что делать.

– Одной на дороге небезопасно, – сказала Сония.

– Черт, не держать же ее как арестантку! – огрызнулась Нуала. – Но теперь мы вляпались по уши.

– Знаешь какую-нибудь суфийскую молитву? – спросил Лукас Сонию.

– Да вот хоть эта.

Но больше она ничего не сказала, из чего он заключил, что сама ситуация, в которую они попали, представляет собой некоего рода суфийскую молитву. Требовательная религия, однако.

Они ехали среди куч горящих покрышек. Рядом с дорогой вновь появилась молодежь в зеленых клетчатых куфиях. Внезапно сзади возник армейский джип, прямо среди бегущих демонстрантов. Джип прижал «лендровер» к обочине. В джипе рядом с водителем сидел «добрый» офицер-«голани», который беспокоился об их пострадавших. Офицер выскочил на дорогу.

– Сучьи дети! – заорал он. – Нацистские свиньи! Смотрели, как убивают еврея!

– Но… – было заикнулся Лукас.

– Заткнись, ублюдок! – крикнул офицер, трясясь от ярости. – Выкинул девчонку из машины. Оставил…

Тут кто-то окликнул его, прервав ругань. В толпе палестинцев заметили армейскую машину. Скоро, подумал Лукас, они увидят, что она одна и не имеет поддержки. Офицер и его водитель, несмотря на свою злость, тоже это сообразили.

Перед тем как бежать заниматься тем, что требовалось в этой ситуации, офицер взглянул на него напоследок с такой ненавистью и яростью, что у Лукаса сердце сжалось в груди. Было ясно: кто-то заплатит жизнью за смерть Ленни. Возможно, это будет он.

– Мы узнаем ваши имена! – крикнул офицер из отъезжающего джипа. – Мы не забудем…

Конец фразы он не расслышал. Вроде momzer? [361]361
  Ублюдок (ивр.); в Библии это слово толкуется как «сын блудницы», «чужое племя» и «чужой для братьев своих, неизвестно от кого произошедший».


[Закрыть]Может быть. А может, только показалось. Мимо промчались армейские грузовики; солдаты в них с мрачной враждебностью смотрели на машину ООН.

Они ехали по разбитым дорогам через городки, где пылали костры из автомобильных покрышек и с мечетей звучал призыв к джихаду.

– Боже, он выглядел разъяренным, – сказала Роза. Она имела в виду офицера, который остановил их.

– Более чем, – ответил Лукас. – Но…

Он собирался сказать: «Но поставь себя на его место». Затем решил: пропади оно все пропадом. Он устал представлять себя на месте всех и каждого.

– Иногда я их всех ненавижу, – заявила Роза. – Обе стороны.

– Как я тебя понимаю, – кивнул Лукас.

41

Незадолго до того, как их затопила черная, как нефть, ночь, они потеряли дорогу. Сония вызвала штаб-квартиру в Газа-Сити, и офицер-голландец посоветовал им направиться в распределительный центр в Аш-Шейх-Иджлин, на побережье. Но, проехав несколько километров, они увидели, что дорога впереди перегорожена сожженными машинами – четыре в ряд от кювета до кювета, вплотную к заграждениям из колючей проволоки.

Они выбрались из «лендровера» и вдоль проволоки обошли баррикаду из почернелого металла. Затем потащились к Аш-Шейх-Иджлину. В убывающем дневном зное, поддерживаемом кострами, перед ними возникали миражи. Лукасу постоянно казалось, что он видит впереди океан. Наконец они подошли к некоему подобию городка.

– Тут была православная церковь, – сказала Нуала. – У нас были с ними дела. Настоятелем был грек, который сочувствовал нам.

Лукас не понял, кого имела в виду Нуала: палестинцев или коммунистов.

– Что с ней случилось?

– Хамасовцы сожгли.

Покинутый городок был лагерем христиан. Вандалы испохабили здание церкви и домик настоятеля рядом с ней, фрески с ликами скорбных византийских святых были покрыты непристойными надписями и рисунками, в доме царил полный разгром. На покрытом кирпичной пылью полу валялась старая фотография женщины с зонтиком, одетой по моде начала века. Нуала подняла ее.

Идя дальше к побережью, они увидели десятки костров, пылавших на фоне пестрого заката. Нуала снова повторила названия городков. Нузейрат. Дейр-эль-Балах.

Небо над огражденным колючей проволокой Нецаримом [362]362
  Основанное в 1972 г. крупное еврейское поселение в центральной части сектора Газа.


[Закрыть]прорезали светящиеся дуги. Кто-то вооружился ракетницей и развлекался тем, что пускал осветительные ракеты. Каждая новая вспышка сопровождалась восторженными воплями. В кругах света от спускающихся на парашютах ракет носились дети.

– Ну прямо чертова ярмарка какая-то, – сказала Нуала.

Когда темнота сгустилась, они остановились отдохнуть возле дороги. Теперь они уже не могли сказать, что означал этот салют, или определить армейские позиции возле лагерей, охваченных беспорядками.

– Мы остались одни, без поддержки, – сказала Нуала. – Впереди ночь. Все поселки, вероятно, закроют. – Она достала карту, которую прихватила из «ларедо» Розы, и, светя себе фонариком, попыталась разобраться, где они находятся. – Дальше по дороге есть еще один небольшой лагерь. У Рашида там живут двое двоюродных братьев. Кто-нибудь, наверное, помнит меня.

Склонившись над картой, Лукас увидел, что они находятся недалеко от маленького прибрежного лагеря, в котором он побывал в первую свою поездку в сектор. Лагерь был из самых бедных.

У входа в лагерь высилась груда автомобильных покрышек, подпертых канистрами с бензином, – преграда, готовая мгновенно вспыхнуть. В сотне футов от нее, возле горящих мусорных баков, собралась группа молодежи. В свете огня он увидел ряд лежащих тел, накрытых синим одеялом. Похоже, трупы.

Они все четверо вышли из машины и пошли к груде покрышек. Лукас забрал у Нуалы карту. Стоит сохранить ее как сувенир, если они все же переживут ночь. На карте было отмечено место, где семьсот тысяч человек каждую ночь проводили в молитве при свете горящих свалок, призывая к мести и требуя защиты от мести других. Главный резерв этой силы, сектор Газа, длиной сорок километров и шириной шесть, сосредоточивал в себе более чем достаточно страха и ярости, чтобы человеческой природе хватило еще на тысячелетие. И вдобавок пляжи.

Приближаясь к жителям деревни, Лукас увидел, что все сидевшие вокруг огня мужчины стали кричать и показывать на него пальцем.

– Что это с ними? – спросил он остальных.

– Черт их разберет, – ответила Нуала. – Лучше обожди, не подходи ближе.

Лукас и Сония остановились на дальнем конце баррикады из покрышек, а Нуала и Роза попытались вступить в разговор с жителями лагеря. Те стали пронзительно кричать. Сдернули покрывало, показывая своих мертвых. То и дело один или другой указывал на Лукаса. Казалось, они не хотят слышать, что им говорят Сония и Нуала. В конце концов прибежали три женщины. Несколько мужчин помогли им пройти, отодвинув покрышки и канистры. Но когда те отправились обратно, никто не встал, чтобы помочь им.

– Ну что? – спросил Лукас.

– А-а, – поморщилась Сония, – идем отсюда.

Послышался отдаленный вой сирен. И опять – голоса муэдзинов.

– Они что-то имеют против меня? – спросил Лукас.

Он обернулся, уловив, что кто-то из лагеря крадется за ними. В свете костра он разглядел, что это был мальчишка, у которого были какие-то нехорошие глаза: то ли злоба в них горела, то ли безумие, то ли он просто страдал косоглазием. Обнаружив, что его заметили, мальчишка с хихиканьем убежал. Мужчины, сидевшие вокруг костра, продолжали кричать.

– Ты им не понравился, – сказала Нуала. – Идем. Только не беги.

– О черт! – выругалась Роза.

Они продолжали идти небрежной походкой, высоко держа голову.

– Может, запеть что-нибудь? – предложила Сония.

– Нет, – сказала Нуала. – Они подумают, что ты израильтянка. Те всегда поют.

Лукасу подумалось, что даже израильтяне на неогегельянской прогулке не запели бы в данной ситуации. Над головой с оглушительным грохотом пролетел вертолет, ослепительный луч его прожектора театрально шарил по земле.

– Эти люди, – объяснила Лукасу Нуала, – думают, что у тебя дурной глаз. И что ты шпион. И еврей. И что мы защищаем тебя.

– Ну и ну. Почему они так думают?

– Не знаю, – ответила Нуала. – Они какие-то полоумные. Мулла у них полоумный.

Похоже, больше она ничего не могла сказать. Взглянув на обочину, он увидел десятка два человек, которые бежали вдоль колючей проволоки. Какая-то развеселая компания, смеющаяся и вопящая, тычущая в него пальцем, славящая.

– Почему я? – спросил Лукас пересохшими губами.

– Ну, тут ходят слухи… – сказала Сония. – У них убили нескольких человек, возможно, снайперы из поселения через дорогу. По правде говоря, в лагерях есть провокаторы.

– Мулла внушает, что ты не человек, – спокойно объяснила Нуала. – Он говорит, что ты что-то еще.

– Что?

– Не знаю. Не человек. Дух вроде джинна.

– Но тем не менее еврей, да?

– Да, – сказала Сония. – Это не лечится, – вздохнула она. – Может, это лагерь для меджнунов. В любом случае не стоит здесь оставаться.

– Хорошо, – согласился Лукас.

Когда вновь появился вертолет, Лукас предложил:

– А не считаете, что армия выручила бы нас?

Ему показалось, что он начинает понимать, в чем смысл израильской армии.

– Нас? – переспросила Нуала. – В смысле, тебя.Если ты представитель прессы, они решат, что ты явился сюда очернять их. К тому же один из них только что был убит. Они могут взвалить ответственность за его гибель на тебя.

«Может быть, мы и несем ответственность», – подумал Лукас. Если бы они известили солдат, Ленни спасли бы. Но у иностранных волонтеров в секторе не было принято бегать с донесениями к солдатам.

– А представь, Крис, что их тут нет и помочь тебе некому, – сказала Сония.

– Знаешь, как он представляет это себе? – съязвила Нуала. – Мол, он американец. Их оружие куплено на его деньги. Его шпионы работают с их шпионами. Он считает, что они ему обязаны.

– Он не это имел в виду, – сказала Сония.

– Не это, – подтвердил Лукас. – Думаю, я имел в виду, что, в конце концов, они больше люди, такие же как я. Они не рыцари Круглого стола, но они не станут убивать меня за то, что я еврей. Или джинн.

За темным полем вспыхнули новые костры.

– Нельзя им доверять, – сказала Сония. – Дело в том, что здесь нельзя доверять никому. Одни израильтяне помогут тебе. Другие – нет.

– Я не собирался сваливать с армией и оставлять вас трех здесь! – вспылил Лукас. – Я просто подумал, не стоит ли попытаться обратиться к ней за помощью.

– Дело в том, – проговорила Нуала, – что все мы в разном положении.

Они снова остановились, чтобы посмотреть на отдаленные огни.

– Зачем, по-твоему, Линда затащила нас сюда? – спросил Лукас. – Что было у нее на уме?

– Это мы выясним, – ответила Сония. – И очень скоро.

– Может, миротворцы пошлют патруль. Это было бы мило.

– Аминь, – подытожил Лукас.

Кто-нибудь среди этого множества религий, подумал он, должен помолиться за всех бедняг в мире, которые ждут помощи от белых машинок ООН на отвратительных разбитых дорогах мира, и за горемык, мотающихся в них.

От оставшейся позади деревни меджнунов неслось пение. Мелодия была не слишком вдохновляющей.

Обернувшись, Лукас увидел то, что могло быть только толпой палестинцев, приближавшихся во тьме. У каждого в руках был какой-нибудь светильник – фонарики, керосиновые лампы, факелы. Казалось, они кричат все разом. В ночи, окутавшей пустыню, и впрямь можно было вообразить, что это движется Божье воинство – воинство Гидеона, Господня избранника, Его силы. Несомненно, такими они и видели себя – идущими на поиски врага Бога и их врага. Лукаса.

– Они думают, что мы убегаем, – сказал Лукас; все прибавили шагу.

Они почти бежали в темноте, держась бледно светящейся полосы дороги. Лукас думал об «огненных галстуках» [363]363
  Метод расправы, применявшийся в свое время на Гаити в ходе антиправительственных мятежей: человеку на шею надевали автомобильную покрышку, наливали в нее бензин и поджигали.


[Закрыть], о кривых садовых ножах и ножах для стрижки овец, о всех видах казни, которые способно изобрести злое воображение для созданий, как он, притворяющихся людьми, но не являющихся ими. Он нашел руку Сонии, и они побежали вместе к вершине невысокого холма. Над головой светились мириады звезд, как глаза демонов.

На гребне холма их силуэты, должно быть, четко нарисовались на фоне неба, потому что преследующая толпа разразилась воодушевленным воплем. Под уклон бежать было легче. Роза, светя себе фонариком, пыталась на бегу ориентироваться по своей карте.

– Если сумеем пробежать еще полторы мили по дороге, – проговорила она, тяжело дыша, – то доберемся до лагеря Бейт-Аджани. Он должен быть под контролем ООП.

– Что бы это ни значило, – заметила Сония.

– Ну, мы не знаем, что это значит, – сказала Нуала. – Но лучше все-таки успеть добежать до него.

Они рванули к воротам Бейт-Аджани; всего в четверти мили позади них, размахивая факелами и канистрами с бензином, мчались в веселой погоне все обитатели лагеря, населенного, казалось, сумасшедшими. Они были достаточно близко, чтобы Лукас мог различить их крики:

–  Itbah al-Yahud!

Ему показалось, что он слышит вой бензопилы.

В лагере Бейт-Аджани не было видно ни души. Ворота были распахнуты, так что, забежав на территорию лагеря, они бросились закрывать их. Но хотя ворота и были из жердей и колючей проволоки, они, взявшись все вместе, не могли сдвинуть с места. Что-то невидимое в темноте намертво держало их открытыми.

Они побежали вдоль рядов лачуг. Бейт-Аджани был из самых бедных лагерей; здесь тоже основой каждой лачуги была бетонная конструкция, сооруженная ООН в 1948 году, когда эти места находились под египетским управлением.

– Куда, черт подери, девались все жители? – не понимал Лукас.

Во всем лагере не светилось ни единого огонька. Между тем толпа из деревни одержимых остановилась у распахнутых ворот, продолжая размахивать фонарями, факелами и своим ужасающим оружием и выкрикивать прежний призыв.

– Люди здесь есть, – сказала Нуала. – Затаились.

– Подгорающее масло, – прошептала Сония. – Чувствуется запах. Готовят еду.

Они прятались за домами. Нуала встала во весь рост. Громко проговорила:

–  Salaam. Masar il kher. Kayfa bialik?

– С кем она разговаривает? – спросил Лукас.

Тут они увидели, что она говорит со старухой, которая разглядывала их из-за пестрой занавески. Старуха что-то сказала в ответ, пытаясь разглядеть в темноте Лукаса. Шум толпы приближался. Похоже, она вошла в ворота.

–  Itbah al-Yahud!

Старуха отступила в сторону, пропуская женщин – Нуалу, Сонию и Розу, которые, пригнувшись, вошли в дом. Когда Лукас хотел войти следом за ними, она схватила его, не пуская внутрь.

– Это комната daya, —сказала Нуала. – Повитухи. Ему сюда нельзя.

Лукас в замешательстве оглянулся назад. Толпы не было видно, только их огни, и слышался боевой клич. Свернули на другую улицу.

– Он не может остаться на улице, – сказала Сония. – Только послушайте их!

Лукас заглянул в полутемную комнату. Оштукатуренные стены были от руки разрисованы узором из виноградных и синих пятипалых пальмовых листьев, какой встречается в домах в Северной Африке. Сама повитуха выглядела как африканка. Единственным источником света была печка, на которой что-то готовилось. Старуха стояла в двери и, решительно упершись ему в грудь, не давала войти.

–  La, la, la, – переливчато говорила она ему. – Нельзя.

Но женщин она готова была впустить без вопросов, несмотря на тревожную ситуацию, на осадное положение, толпу на улице. Что-то в ее поведении говорило Лукасу, что Нуала, Сония и Роза будут с ней в безопасности.

– Уверен, с вами будет все в порядке, – сказал он Нуале.

– А ты как же? – спросила Сония.

Нуала заговорила со старухой по-арабски. Та мотала головой, не соглашаясь.

– Не знаю, – ответил Лукас. – Покажу им пресс-карту или еще что.

С необычной мягкостью старуха закрыла перед ним дверь.

–  Itbah al-Yahud! – пела в отдалении толпа.

Идти или бежать? Можно сделать вид, что он вышел прогуляться. На перекрестке в конце улочки он пошел в направлении, которое, как он чувствовал, уводило от толпы. Старик, набиравший воду у общинной колонки, громко вскрикнул, когда он неожиданно вынырнул из темноты.

–  Masar il kher, —вежливо поздоровался Лукас.

Вдруг он почувствовал нестерпимую жажду. Ему припомнился стих, высеченный на османском фонтане в Долине Енномовой, – «Аллах сотворил всякое животное из воды», – один из дюжины стихов Корана, которые он знал, ничтожная капля из кладезя творений этой части света, где он решил представляться этаким экспертом. Они были в пустыне, и он не пил весь день, а термос остался в «лендровере». Он согнулся вдвое и припал к крану; старик заныл что-то непонятное.

Когда вопли толпы снова стали приближаться, он пустился бежать; казалось, его дыхание слышно далеко вокруг. Если тебя жгут, не лучше ли вопить? Начать вопить сразу же, дико заорать еще до того, как почувствуешь боль? Может, обессилеешь немного раньше – и мучения кончатся быстрее. Может, подобное неподобающее поведение заставит их устыдиться своей жестокости. Нет, их лишь позабавит его трусость.

А что, если стиснуть зубы и терпеть, не проронив ни звука? Мужество – это так прекрасно, оно всегда восхищало его в других. Может, попытаться? Плевал я на ваш «галстук», плевал на горящий бензин. Я вам покажу, как умирает еврей-полукровка. Классно умирает. Малость помешавшись, но классно. Как Кэри Грант в «Ганга Дин» [364]364
  Американский фильм 1939 г., в котором Кэри Грант (1904–1986) играл одну из главных ролей. Приключенческая история, основанная на коротком стихотворении Редьярда Киплинга.


[Закрыть], в храме тугов, секты душителей.

–  Itbah al-Yahud!

В конце следующего проулка он наткнулся на колючую проволоку. Впереди, за небольшим, в пару акров, полем, кажется шпината, горели огни еврейского поселения. Продраться через проволочное ограждение лагеря не составляло труда, но он не был расположен рисковать, потоптав плантацию, ухаживать за которой в разгар беспорядков стоило поселенцам таких трудов. Они могли быть весьма воинственны, защищая свои посадки.

Хотя, в конце концов, это был уже не лагерь Бейт-Аджани. Последний проулок заканчивался тупиком, и изрытые колеями улицы шли обратно, туда, где рыскали меджнуны. Так что не оставалось иного выхода, как, обдирая в кровь руки, ползти под низко опускающимися кольцами колючей проволоки из Бейт-Аджани на поле шпината. Подозрительная упорядоченность фонарей напротив говорила о вероятности минных полей. Неужели люди могут минировать свои поля шпината? В Газе – могут.

Как бы то ни было, он продолжал бежать. Сторонясь лагеря, сторонясь дороги, сторонясь поселения. Когда над головой внезапно появлялся вертолет, он с головой нырял в гущу растительности. Насекомые, застигнутые светом прожектора, шныряли по его закрытым глазам, разбегаясь по норкам.

То и дело он затаивал дыхание. Если бы только у него была с собой вода. Несколько раз он было решал, что толпа прекратила погоню, прислушивался к ночной природе в надежде услышать тишину, милосердную тишину за выстрелами, призывами муэдзинов, ревом вертолета. Свою персональную тишину, в которой никто не гнался за ним. Но зловещий хор продолжал звучать; как бы далеко он ни убегал, они, казалось, не отставали, решив во что бы то ни стало найти его. Он уже и сам не верил, что он человек. Да какая разница, кто он?

Когда вертолет, пролетевший над ним на поле шпината, обнаружил толпу одержимых, преследующих его, он, продолжая бежать, засмеялся про себя. Пусть крылатые преследователи уничтожат пеших! Пусть пешие сшибут крылатых!

А может, все эти часы ему лишь мнились эти крики; этот клич так долго отдавался в его голове. Но нет, вот, снова слышно, стоило только остановиться:

–  Itbah al-Yahud!

До чего хочется пить! Как там в стихотворении? «Вечная поит всех млечная река». Млечная река. Американская мечта. Лестрейд был бы доволен.

Заслонив глаза от огней поселения и света встающей луны, он увидел в дальнем конце поля минарет. Его подножие было тускло освещено, а за ним – цепочка огней на равном расстоянии друг от друга, что могло указывать на идущее там приморское шоссе. Если удастся пережить ночь, не попав в лапы толпе, какая-нибудь проезжающая мимо машина ООН может подобрать его.

Внезапно поле, на котором стоял Лукас, вспыхнуло ослепительным светом. Над головой снова висел вертолет – можно было даже слышать треск его радио, передающего координаты и указания. Затем раздался голос из громкоговорителя. Кричали по-английски и, как понял Лукас, обращались к нему. Он остановился и замер, подняв руки как можно выше, вытянув их до предела.

– Пресса! – завопил он. Поднятый винтами песок летел в глаза. В вихре вокруг него носились веточки и мелкие камешки. – Periodista! Journaliste! [365]365
  Журналист! (ит., фр.)


[Закрыть]

И когда он так стоял с поднятыми руками, в вихре от вертолета, от дороги в Бейт-Аджани донесся громкий крик толпы палестинцев. Они потеряли его в темноте поля, но сейчас снова увидели в свете вертолетного прожектора.

Несколько секунд вертолет кружил над ним, как фурия. Он видел возбуждение толпы, но ее крик тонул в грохоте двигателя.

– Мистер корреспондент? – раздался голос из мегафона. – Вы корреспондент?

Это звучало как спасение.

– Да, сэр! – заорал он своему новому небесному другу. – Я Лукас.

Он хотел объяснить, что это за ним гонятся с воплем «Itbah al-Yahud!». Хотел объяснить все. Вертолет снизился, и вихрь поднимаемого винтами мусора, секущего кожу, закрутился еще бешенее.

– Не уходите отсюда, мистер Корреспондент. Просто ждите здесь.

– О’кей! – крикнул Лукас, задыхаясь. Даже едва дыша в этом вихре, он старался продемонстрировать свое послушание.

– Ждите здесь! – гремел мегафон. Голос был что-то излишне уверенным и доброжелательным. – Утром мы первым делом заберем вас. Вам ясно? Никуда не уходите, понятно?

– Да! – крикнул Лукас как мог громче.

Затем снова вернулась темнота, и он услышал толпу на дороге. Вертолет улетал в сторону поселения. Через несколько секунд он был уже в нескольких милях от поля, и Лукас понял, что стал жертвой грубой солдатской шутки. А толпа была уже возле колючей проволоки, лезла через нее, ползла под ней, пыталась прорубиться. Помедлив секунду, Лукас пустился бежать прямо по шпинату. Со стороны поселения, от освещенного заграждения, кто-то открыл стрельбу. Среди арабов раздались вопли боли и ярости.

Он мчался, пока хватило дыхания, падая, кувыркаясь и снова вскакивая на ноги. Поле закончилось у высокой кирпичной стены, которая опоясывала несколько строений с куполовидными крышами и рядом стоящий минарет, виденный им раньше. Прислонившись к стене, закрыв глаза, Лукас отдыхал, пытаясь понять, действительно ли слышит ту же толпу. Немного отдышавшись, он пополз вдоль края стены и оглянулся назад, на поле. В самом деле, толпа по-прежнему находилась там и размахивала лампами и фонарями, колотя во что-то, звучавшее как крышки от мусорных ведер. Но смотрели они, кажется, в сторону поселения, к нему же обращали свой воинственный клич. Время от времени со стороны освещенного поста на дальней границе поля звучал выстрел. Следом в толпе раздавались вопли и стоны, мельтешили фонари и факелы.

Теперь, по крайней мере, потерял остроту вопрос о том, чего ждать от армии. При везении он сможет остаться там, где сейчас находится, предоставив поселенцам и полоумным жителям деревни развлекать друг друга. Приморское шоссе было мучительно близко, но маловероятно, что он найдет там друзей. У него было странное чувство, будто он бывал в этих местах прежде, во время одной из поездок в сектор. Кажется, брал интервью, то был день сердитого француза.

Он пошел вперед, ощупывая стену, стараясь осторожно ступать по замусоренному откосу у ее подножия. В рассеянном свете чудилось, что минарет, смутно вырисовывавшийся над ним, увенчан остатками металлического креста, погнутого, наполовину сорванного и свисающего вдоль оштукатуренной стены. Христианский анклав, но не тот, возле которого они останавливались раньше. И этот не выглядел заброшенным; вокруг него горели тусклые фонари.

Лукас припомнил, как в прошлом году, прогуливаясь с французским активистом, они осматривали руины христианского гетто, очень похожего на то, возле которого он сейчас находился. То было совсем рядом с городком, называвшимся Завайда. Он прислонился спиной к стене, чтобы отдохнуть, и попытался вспомнить детали местности, жалея, что у него нет с собой воды. На дороге рядом с полем шпината продолжали раздаваться крики и топот, – видно, толпа никак не могла успокоиться. Понятное дело, у них давно не случалось ничего подобного его появлению. Внимательно прислушавшись, он понял, что прямо за стеной напротив того места, где он стоял, находятся люди.

Он взобрался на кучку выпавших из стены кирпичей и вслушался в голоса. Люди разговаривали тихо, как бы таясь, словно тоже скрывались. Язык, на котором они говорили, был не похож ни на арабский, ни на еврейский, хотя ручаться Лукас не стал бы.

Кто такие эти люди и что это значит? В секторе Газа можно было встретить кого угодно. Но лучше бы – по крайней мере на взгляд тех, кого это касалось, – не встречать. Армейский вертолет вернулся и сейчас кружил над огнями забора у поселения.

Лукас взобрался на кучу кирпичей и, подтянувшись на руках, заглянул через край стены. На той стороне он увидел остатки церковного сада, превращенного в автомобильное кладбище со времен Лорела и Харди [366]366
  Стэн Лореэл (Артур Стэнли Джефферсон; 1890–1965) и Оливер Харди (1892–1957) – американские киноактеры, одна из наиболее популярных комедийных пар в истории кино (тонкий и толстый), чья совместная работа началась в 1927 г.


[Закрыть]. Там были груды запчастей и двигателей, десятки машин и автобусов, более или менее демонтированных. Посреди двора стоял грузовик «Интернешнл харвестер», передок которого был поднят на блоках между двумя чахлыми пальмами. В одном конце сада находился освещенный керосиновыми лампами навес с рядом верстаков, на которых были разложены инструменты.

Двор был полон народа, ночевавшего под отрытым небом. Семьи лежали вместе в спальных мешках. Мужчины спали в мягких креслах с торчащими пружинами, положив ноги на картонные коробки. Женщины нянчили младенцев. Все отдавало настороженным унынием.

Как можно тише Лукас опустился на землю и задумался, чем это место может быть полезным для него. Он припомнил, что, когда был тут в последний раз, какой-то старик предлагал дать ему интервью за плату. Старик заявлял, что он мухтар [367]367
  То есть «избранный» – глава деревни во многих арабских странах и Турции.


[Закрыть]племени навар, местного племени цыган. Самопровозглашенный цыган. Лукас принял его за мошенника.