Текст книги "Дамасские ворота"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

В лагере была школа с табличкой израильского министерства образования. Похоже, закрытая, но и большинство государственных школ были закрыты с началом интифады. Был также небольшой здравпункт. Сония и Линда вошли в него вслед за молодым человеком в белой рубашке.

Здравпункт тоже казался пустым, хотя медицинское оборудование в нем было чистое и блестящее, а в приемном покое царил полный порядок. Стоял металлический стул и стол с алюминиевым сосудом, по форме напоминавшим почку. Рядом со стулом – кровать, заправленная стираной зеленой простыней. На стене над кроватью висел рисунок в рамке, изображающий становище бедуинов, и выглядел он так, будто его скопировали из американской детской Библии.

У одной стены стояла груда картонных коробок высотой до потолка. На каждой коробке стандартная наклейка на каком-то скандинавском языке с перечислением содержимого. Тронув картонный штабель, Сония поняла, что коробки пустые.

– Кто здесь осуществляет медицинское обслуживание? – спросила она.

– Ну, обычно этим занимались мы, – сказала Линда. – Я имею в виду Галилейский Дом. Но теперь это часть лагеря.

Нервный молодой человек, высокий и рыжеволосый, представился Сонии, назвавшись Ленни. По виду он был североамериканцем.

– Так кого, говорите, вы представляете? – спросила его Сония.

– «Хьюман райтс», – ответил Ленни. – «Миддл ист уотч» [354]354
  Подразделение независимой неправительственной организации «Хьюман райтс уотч», Хельсинки, следящей за соблюдением прав человека в шестидесяти странах мира, данное – на Ближнем Востоке.


[Закрыть].

Он по-прежнему избегал смотреть ей в глаза. Это, как понимала Сония, обычно что-то означает, хотя зачастую трудно определить, что именно. Стеснительность, болезненную сверхчувствительность; могла принять такой характер и расовая неприязнь, доходящая до мании убийства. Но она ни на миг не поверила, что он имеет какое-то отношение к правам человека или работает на «Миддл ист уотч».

Выяснилось, что он, должно быть, из Калифорнии. Что-то такое сказал про Лонг-Бич. В общем, похоже, это был человек, у которого имелось задание и достаточная – но не более того – готовность выполнить порученное. Сония была слишком встревожена, чтобы слушать его. Вся эта история внушала беспокойство. Видно было, что Ленни неравнодушен к Линде, правда и она к нему тоже.

– Ленни работает с нами в Тель-Авиве, – объяснила Линда.

– Прекрасно, – сказала Сония.

Она подошла к двери и посмотрела на маленькую площадь. Обкуренные палестинские юнцы покосились на нее. Место было особенно загаженное и гнетущее, несмотря на генератор.

– Ты сказала, что захватила видеокамеру? – спросила она Линду.

– Да. Она в машине. Сейчас принесу.

– Ооновские машины тоже закидывают камнями, – сказала Сония, – а стоянка не защищена.

– Давайте я, – поспешно предложил Ленни. – Я схожу.

– Я сама, – мотнула головой Сония, – мне нужно забрать и кое-какие свои вещи.

Она помчалась по улочке, ведущей к воротам, перед которыми их ранее остановили. В одном из домишек кто-то смотрел новости по Си-эн-эн. До нее доносился голос Бернарда Шоу [355]355
  Данный Бернард Шоу (р. 1940) – журналист, работал ведущим новостных программ на канале Си-эн-эн с 1980 по 2001 г.


[Закрыть].

Добравшись до машины, Сония увидела, что ее уже окружили несколько детишек. Видеокамера Линды лежала на видном месте, на переднем сиденье. Сония забралась внутрь и попыталась вызвать штаб-квартиру БАПОРа, находившуюся в районе Зайтун, в центре Газа-Сити. Ответила Саскатунская Роза.

– Роза! Это Сония Б.

– Привет, Сония!

– Поговорим на три-одиннадцать отель майка.

Переключаться на частоту миротворческих сил запрещалось по инструкции. Кроме того, она контролировалась Цахалом. Однако была надежда, что переключение поможет говорить немного дольше и вызовет спасительную неразбериху.

– БАПОР три-одиннадцать отель майка, – ответил голос Розы.

Тут же офицер миротворческих сил напустился на них за то, что используют запрещенную частоту.

– Роза, – сказала Сония, – мы в лагере «Аргентина». Можешь приехать сюда?

– Ответ отрицательный. В данный момент я одна. – Последовала пауза, потом снова послышался голос Розы: – Возможно, смогу. Жди.

Сония набрала побольше воздуху в грудь и задала главный вопрос:

– Планировалась ли на сегодня запись выступления насчет Абу Бараки? Об избиении подростков силами безопасности? Какая-нибудь встреча в лагере «Аргентина», устроенная Израильской коалицией по правам человека?

– Ничего такого не слыхала. Лучше спроси Эрнеста.

– Эрнеста нет в стране, Роза.

– Ты, надеюсь, не в «Аргентине»?

– Ну, где-то на краю.

– Там отвратительно, – сказала Роза. – Вонь. Смрад. И никого туда не впускают.

– У меня хреновое ощущение. Я должна ждать Абу Бараку. Или не знаю чего.

– Сонь, все это подозрительно. Держись подальше от лагеря «Аргентина».

– Ладно, я тут с этой Линдой Эриксен.

– Шведкой?

– Нет, она американка. Вроде она устраивает интервью с Абу Баракой.

– Чертов шум. Где ты?

– Поблизости от главного входа со стороны океана. У боковых ворот. Думаю, это совсем рядом с Нузейратом.

– Хренов Нузейрат.

– Что-то не так?

– Клади трубку, – сказала Роза. – Приеду, как только смогу.

39

Когда Сония вернулась в амбулаторию с камкордером Линды, в смотровой уже выстроилась очередь из трех унылых палестинцев. С ними был широкоплечий улыбчивый человек со свирепыми усами и в темных очках.

– Этим влетело, – с юмором сказал усач. – Меня зовут Саладин. Я побил их.

Побитые палестинцы выглядели жалкими и испуганными, никакого чувства достоинства. Один был в коричневом армейском свитере, многократно штопанном и все равно в дырах. Штопка была старой и поползла; смотрелось это так, будто кто-то долгое время заботливо чинил свой свитер, а потом просто выбросил. Этот же, поковырявшись, нет ли в нем вшей, напялил на себя для тепла. Второй наркоман клевал носом и, казалось, вот-вот отключится стоя. Третий вяло улыбался. Хотя было тепло, все носили белье с длинным рукавом. У того, что в свитере, тыльная сторона руки была в отвратительных нарывах.

Господи, подумала Сония, они тоже торчки!

– Какая удача! – воскликнула Линда, снимая сцену на камеру.

– Отлично, – сказал Ленни.

– Когда они приедут в город? – спросила Сония. – Потому что, я знаю, Крис Лукас захочет поговорить с ними. Это как раз его тема. И телевидение, возможно, подключится, так? Потому что правительство постоянно это отрицало.

– О нет, в город они никогда не поедут, – сказала Линда.

– Никогда, – подтвердил Ленни.

– Да, – сказала Линда, – ни за что.

– И что? – спросила Сония. – Коалиция готова ограничиться только этим? Невозможно.

– Я Саладин, – повторил свирепый усач. – Я вломил им.

– Он служил в пограничной полиции, – объяснил Ленни. – Черкес с горы Кармель.

– Я думала, ты ехала только для того, чтобы формально договориться об интервью, – сказала Сония, стараясь оставаться спокойной. – А теперь говоришь, так и было задумано?

– Что ж, – ответила Линда, – это позволит нам сделать совместное заявление. Коалиции, БАПОРу и даже «Международной амнистии».

– Нет, – сказала Сония. – Ничего это не позволит.

– Крис может позже взять у них интервью, если захочет, – сказала Линда. – Сомневаюсь, что удастся уговорить их вернуться сегодня же.

Похоже, подумала Сония, обе они прекрасно знают, что Крис отказался писать об этой истории в секторе Газа. Наверное, ей стоило довериться ему раньше. Но у нее были на то собственные соображения, и не хотелось быть доносчицей.

– Да, и Элен Хендерсон приедет. В качестве свидетельницы, – сказала Сония. – Мы должны дождаться ее. – Она оглянулась на приоткрытую дверь и увидела бледные, чумазые лица детей, без боязни пялившихся на них. – Я считала тебя просто волонтеркой, Линда. Что помогаешь печатать документы для коалиции, что-то вроде этого.

– Знаешь, – сказала Линда со счастливым видом, – для меня это грандиозный шанс.

Как-то уж слишком много счастья. Слишком много давления и злобы. Все идет своим чередом, как поется в песне, только непонятно, что идет и где. Зовите меня Невеждой Барнс [356]356
  На самом деле фраза «Все идет своим чередом» не из какой-то песни, а из пьесы Сэмюэла Беккета «Конец игры».


[Закрыть].

– А когда к этому подключились люди БАПОРа? – спросил Линду Ленни.

– Они не подключались, – ответила та. – Она должна была их вызвать.

– Вы их вызывали? – повернулся Ленни к Сонии.

– Ну да. Я подумала, что нам будут нужны свидетели.

– Вы – свидетельница, – сказал Ленни. – Линда и я свидетели.

Саладин, черкес с горы Кармель, отдал честь и колонной по одному повел троих наркоманов-жалобщиков на площадь. Дети выстроились в линию и смотрели, как они маршируют. Это походило на военное шествие. Парад.

– Пошли-ка лучше к машине, – сказала Сония.

– Да, – подхватила Линда. – Между прочим, мы тоже кое-кого ждем.

Ленни шел с ними, неся картонную коробку с деревянной ручкой. Они подошли к машине вовремя: двое детей уже пытались открыть дверцу. При их приближении те без особой спешки удалились.

Солдат на вышке выразительно махал им, показывая на часы. Ленни в ответ поднял большой палец и принялся открывать ворота. Линда помогала ему. Они выехали с территории лагеря и остановились рядом на дороге.

Секунду спустя появился тяжелый ооновский грузовик, за рулем которого сидел высокий чернокожий солдат, курчавый и в голубом берете.

– Это вы меня ждете? У вас что-то есть для меня?

Оказалось, что есть, и это была коробка Ленни. Не выключая мотора, солдат выбрался из кабинки. Широко улыбнулся Сонии. Наверное, поэтому она стала помогать ему вытаскивать коробку с заднего сиденья. Коробка была очень тяжелая.

– Откуда ты, красавица? – спросил солдат. – Ты не местная, да? Эфиопка?

– Американка, – ответила Сония, передавая ему коробку.

– Неужели? Не шутишь?

– А ты-то сам?

– Я с Фиджи. Мой дом далеко.

Линда возилась у обочины со своей камерой. Снимает она их, что ли?

– Ничего, что та женщина тебя снимает?

– Да пусть себе снимает. Она уже снимала раньше. Послушай, я понял, что ты из Канады или Штатов. Где живешь?

– В Иерусалиме.

– Приезжай завтра в Тель-Авив. Пойдем на вечеринку. У нас там фиджийцы. Канадцы. Всякие.

Звали его, как выяснилось, Джон Лаутока, и был он скорее микронезийцем, нежели индофиджийцем. И очень симпатичным.

Часовой на близкой вышке уже кричал им в мегафон. Нетерпение его росло.

– Думаю, он кричит нам, чтобы мы уматывали, – сказала Сония.

– Точно, – кивнул Ленни. – Давайте послушаемся.

С окраин Нузейрата доносились призывы муэдзинов.

– Не хочу быть надоедливой, – сказала она, – но что все-таки в коробке?

– А, – беспечно ответила Линда, – всякая ерунда для Эрнеста. Магнитофонные ленты, видеокассеты, бумага.

Вдоль колючей проволоки, ограждающей лагерь «Аргентина», со свистом пронесся «ларедо» с белыми буквами «ООН» на бортах, круто развернулся и подъехал к воротам. Это были Роза и Нуала. Из машины вышла Роза; на бампере ее джипа по-прежнему красовался стикер «Полюбуйся на мою задницу», но сама она была одета уже не столь вызывающе. С пассажирской стороны вышла Нуала.

Нуала и Роза мельком взглянули на Линду. Все они были знакомы друг с другом.

– Ленни, – представился Ленни.

– Так что привело тебя в «Аргентину», Линда? – поинтересовалась Роза в дружеской, беззаботной и ободряющей канадской манере, скрывающей обвинительный характер расспросов.

– Ну, я работаю в Израильской коалиции по правам человека, – ответила Линда. – И из этого лагеря к нам поступили жалобы от людей на избиения. Вот мы их и засняли.

– Ничего вы там не снимали, – сказала Нуала, подойдя к ней. – Эрнест никогда не посылал тебя туда. Ты из этих ханжей – американских христиан? – Она повернулась к Ленни. – А ты кто, приятель? Что тебе нужно в лагере «Аргентина»?

Странно, подумала Сония, что Нуала не знает Ленни, если он работает у них.

– Кто послал тебя сюда? – спросила Нуала фиджийца Джона Лаутоку, который ковырял зубочисткой в зубах и сравнивал динамическую конструкцию Розы и Нуалы.

– Кто послал, тот послал, – ответил тот.

Три пары разговаривали между собой. Пока Нуала расспрашивала Лаутоку, Сония отвела Розу в сторонку. Ленни и Линда остались посреди грунтовой дороги и, оглядываясь, тоже о чем-то переговаривались.

Солдат на вышке, якобы американец, свистнул им и показал на часы, напоминая о договоренном времени. Ленни нетерпеливо отмахнулся от него. Солдат что-то прокричал.

– Ты понимаешь, что это за место, Сония? – спросила Роза. – Что это за лагерь «Аргентина»? Тут держат осведомителей. Никто здесь не станет говорить с репортерами или правозащитниками.

– Она засняла тех ребят, – сказала Сония. – Я думала, у нас тут что-то вроде предварительной встречи. Она сказала, что ее послал Эрнест. И часовой, приятель Ленни, как раз сейчас на посту.

– Тем более дерьмово, – сказала Роза. – Невероятно. Не собиралась тебе говорить, но Нуала возит наркоту в Тель-Авив.

– Я знаю. Наверно, и Шабак тоже знает.

– Они всю дорогу этим занимаются, – кивнула Роза. – Шабак раздувает соперничество между фракциями палестинцев, и та, которая считается полезной в данный момент, получает оружие и деньги. Но чтобы не разнюхали американцы, они действуют через наркодилеров вроде Стэнли. Цахалу приказано не мешать.

– Мне казалось, каждый из них считает, что совершил выгодную сделку.

– Все знают. Кроме нас. БАПОРа. И даже мы знаем, если понимаешь, что я имею в виду. Возможно, американцы тоже знают. Шабак таким же образом использовал ХАМАС. Чтобы прижать «Братьев-мусульман». Пока не споткнулся на них.

– Линда в какой момент присоединилась? – спросила Сония.

– Не имеет значения. Все решается между коммунистической фракцией ООП и Шабаком. Нуала и Рашид действуют на этом конце цепочки. Израильская коалиция по правам человека никогда не участвовала в чем-то подобном.

– Может, они работают в обход коммунистов?

– Не знаю, Сония. Это ужасно.

Сония увидела черный дым, поднимающийся над домишками лагеря Бурейдж. Горящие автомобильные покрышки.

Они услышали голоса из громкоговорителей на минаретах, хотя было не время для молитвы. Голоса гремели яростно, почти истерично, старческие голоса, искаженные и пронзительные. Над убогими окраинами лагеря «Аргентина» несся душераздирающий вопль страха – страха повзрослевших молодых людей, потерявших боевой дух, напускное тщеславие, поддельную самоуверенность, самоуважение и, в конце концов, свою взрослость, – несся зловещей молитвой над грязью и смрадом их обиталищ. Израильские часовые кричали на них, насмешливо утешая. Все смотрели на поднимающийся дым.

Нуала продолжала пытать Джона Лаутоку:

– Ты должен был забрать груз в городе. Кто сказал тебе ехать сюда? Валид?

Валидом звали одного из тех, на ком лежал контроль за операцией, хотя он был израильтянином, а не палестинцем.

– Нет. Солдат Цахала, которого я прежде не видел. Но он сказал правильный пароль.

Часовой на вышке снова засвистел и показал на горизонт.

– Мне пора сматывать, – сказал Ленни Линде. – Ничего, если останешься с ними?

– Со мной все будет нормально, – ответила Линда. – Но куда ты пойдешь, Ленни?

– В Кфар-Готлиб. Уеду из лагеря на следующем джипе. Мне эти люди надоели.

– Тебе стоит поехать с нами, – сказала Линда. – Тебя уже видели, и здесь ты работать больше не сможешь.

Ленни улыбнулся:

– Здесь никого не будет, кроме нас, не забыла?

– Поезжай с этим грузовиком, – предложила Линда. – Он может высадить тебя на посту у Нузейрата, а там легко поймаешь машину до Кфар-Готлиба.

– Нет, – сказал Ленни, – я не против того, чтобы арабы видели меня, но нежелательно ехать с этимэлементом. Тебе это не повредит. Я дождусь цахаловской машины.

– Ради бога, – сказала Линда, – слишком не задерживайся. Посмотри на этот дым.

Дым уже полз со всех сторон, черный и ядовитый, как от жертвоприношения Каина.

Нуала открыла ворота для Джона Лаутоки и его грузовика и крикнула, чтобы все садились.

– Проклятье! – пробормотала она, морща нос. – Опять началось.

40

Оставив свою обгорелую, разбитую машину стоять, где стояла, Лукас по дороге домой зашел в полицейский участок, чтобы написать заявление о случившемся. Израильские полицейские не то чтобы кричали на него или высмеяли, но и не выказали особого сочувствия. Кошмарное начало дня, не слишком-то вдохновляющее завершение ночного бдения.

Рядом с участком находилось недорогое бюро проката машин, так что он зашел туда и заполнил бумаги, требовавшиеся для аренды «форда-таурус». Машины напрокат не всегда получаешь сразу, а поскольку она ему, вероятно, могла скоро понадобиться, лучше было ускорить процедуру.

Оказавшись наконец в своей квартире, разбитый и в отвратительном настроении, он включил автоответчик и услышал голос Сонии. Та собиралась ехать в сектор. Линда Эриксен устроила признательное выступление Абу Бараки под видеокамеру. Сония пыталась сообщить Эрнесту, чтобы он тоже поехал, но того не было в стране. Встреча с Абу Баракой намечалась близ Нузейрата, в месте, называемом лагерь «Аргентина».

Минуты две он сидел на кровати и размышлял над сообщением Сонии. Потом позвонил в офис Израильской коалиции по правам человека. Выяснилось, что Эрнест в отъезде, но молодая женщина с североамериканским выговором, поднявшая трубку, была в курсе досугов Абу Бараки. Она взяла на себя смелость уверить Лукаса, что ничего столь эпохального, как заявление самого Абу Бараки, не предвидится. А если бы и предвиделось, то уж Линду Эриксен, иностранную волонтерку, от мелких услуг которой в организации так или иначе отказались, точно не отправили бы это освещать. Он еще минуту поразмышлял над этим, а потом решил пойти в прокат и забрать машину.

Спустя два часа он оставил ее на стоянке на израильской стороне Зеленой линии. Перешел в сектор, предъявив журналистское удостоверение, и взял шерут до лагеря «Аргентина». Водитель, молодой парень, немного говоривший по-английски, с одной стороны, утверждал, что нет такого места, как лагерь «Аргентина», а с другой – был намерен не упускать клиента. Поскольку такого места не существовало, дал он понять Лукасу, доехать туда будет стоить дороже.

По дороге он развлекал Лукаса отрывками из Шекспира: «Быть или не быть… Завтра, завтра… На все – свой срок» [357]357
  «Быть или не быть» – «Гамлет» (пер. М. Лозинского). «Завтра, завтра» – «Макбет» (пер. Б. Пастернака). «На все – свой срок» – «Король Лир» (пер. М. Кузмина).


[Закрыть].

Горизонт впереди постепенно затягивался дымкой. Потом дымка перешла в дым, и поначалу казалось, что это дым от вечно горящего мусора, разносившийся от свалок я лагерях. Наконец и Лукас, и его водитель поняли, что это дым резины, а значит, впереди их ждут преграды из горящих автомобильных покрышек. Водитель сбросил скорость.

Из дыма вынырнул покрытый потом и копотью человек; он быстро шел, по-солдатски работая руками и глядя прямо перед собой. Видеть его здесь было по меньшей мере странно.

Водитель обернулся к Лукасу. Лукас, готовый убеждать его ехать дальше, был удивлен, увидев на его лице неприятную улыбку.

– Еврей, – сказал тот.

В первое мгновение Лукас подумал, что водитель говорит о нем самом. Затем до него дошло, что в виду имелся странный встречный, который уже остался позади. Через несколько минут Лукас, к своему огромному облегчению, увидел две белые машины, стоявшие за воротами из колючей проволоки, в стороне от дороги. Рядом были Сония, Нуала. Линда Эриксен и Роза.

– Я получил твое сообщение, – сказал он Сонии.

– Спасибо, Крис. Наверно, тебе не стоило приезжать.

– Ерунда, не стоит благодарности.

Он расплатился с водителем. Тот, не теряя времени, рванул назад тем же путем, каким они приехали. Отъезжающее такси добавило выхлопов к густеющему дыму.

– Мы возвращаемся, – сказала ему Нуала из передней машины. – Поедем следом за твоим водителем. Хочу попасть домой в Дейр-эль-Балах.

– Думаю, там тоже жарко, – сказал Лукас. – Может, удастся проехать по приморскому шоссе. Кстати, – спросил он Нуалу, – что за парня мы встретили на дороге? Похоже, он попал в беду.

Линда Эриксен, сидевшая на пассажирском сиденье в «лендровере» Сонии с открытой дверцей, вскочила:

– Ой, это Ленни!

– Кто он такой?

– Вряд ли мы знаем, – ответила Сония.

– Вы обязаны были помочь, – расстроилась Линда.

– Если никто его не знает, – раздался из передней машины голос Нуалы, – то ему не позавидуешь.

Они решили оставить «ларедо» Розы охране лагеря, а в Дейр-эль-Балах отправиться в ооновской машине Сонии. Нуала, в свою очередь, беспокоилась о Рашиде.

Набились в «лендровер». Нуала – за рулем, рядом с ней Роза и Линда, на заднем сиденье – Сония и Лукас.

Нуала внимательно оглядывала пылающий пейзаж, отмечая лагеря, по всей видимости охваченные огнем. Бурейдж. Магхази. Дым был повсюду. Начали раздаваться выстрелы.

Линда специально для Сонии, заикаясь, рассказала свою историю документального подтверждения преступлений Абу Бараки.

– Им надо быть поосторожней со своими стукачами, – сказала Линде Нуала. – Извини, мне не верится.

– Почему же? – гневно вопросила Линда. – Ты с федаинами. Одна из них. И ты тоже, Роза. А Ленни – человек искренне заинтересованный. Он с Коалицией по правам человека.

– Это так? – обратилась к Лукасу Сония.

– Не знаю. Я так не думаю.

За все время, пока ехали к Бурейджу, они не видели ни одной израильской машины, ни одного солдата. Цахал, вероятно, сосредоточил какие-то силы на подступах к лагерю «Аргентина», но явно отошел от бетонных трущоб Бурейджа, перекрывает дорогу на север, укрепляет контрольнопропускные пункты и ждет подкрепления. В данный момент шебабы хозяйничали на зловонных улочках лагеря и даже вышли на шоссе.

Уже отдельные юнцы бежали параллельно «лендроверу». На головах, скрывая лица, куфия; все куфии разного цвета, в соответствии с политической принадлежностью того, кто ее носит, как объясняли Лукасу. У приверженцев Арафата они были черные. Коммунисты, которыми командовал друг Нуалы Рашид, естественно, предпочитали красные. Хамасовцы – исламские зеленые. Сейчас здесь, в Бурейдже, преобладал зеленый цвет.

Лукас впервые видел неистовствующих шебабов. Одни кружились в исступлении. Другие визжали, запрокинув голову в дымное небо:

–  Allahu akbar!

Никакого особого дружелюбия к ооновским машинам, к которому привык Лукас. На лицах некоторых, размотавших свои платки, жуткие улыбки. Многие плакали. Что будет с царствами и с царями, пришло на память Лукасу [358]358
  Аллюзия на стихотворение американского поэта Эдвина Мархэма (1852–1940) «Человек с мотыгой», навеянное одноименной картиной Жана Франсуа Милле (1814–1875).


[Закрыть]. Дальнейших строк он не помнил. Он не стал опускать стекло из-за дыма. И не мог отвести глаз от них.

–  Allahu akbar!

Несчастные земли, мстящие тирании, возлюбленные Божии, благословен Грядущий. Впереди за дымом и колючей проволокой он видел армейский блокпост и солдат, которые отступали от лагеря под его прикрытие. Летели камни и гранаты со слезоточивым газом, посвистывали пули, резиновые и не только.

–  Allahu akbar!

И может, эти молодые солдаты, малообученные резервисты Цахала, временно оказавшиеся в меньшинстве, были все равно что отчаянные защитники крепости Антония в Старом городе во время Иудейской войны, когда зелоты пришли за ними во имя Саваофа. Тот же Бог вдохновляет те же действия. Милосердие было второе имя его – кроме некоторых случаев, когда он испытывал особое вдохновение.

– Господи! – воскликнул Лукас. – Неужели это оно? Неужели началось?

Он имел в виду событие, репортаж о котором собирался посмотреть по телевизору в заведении Финка, когда его французский коллега двинет в Мекку. Все в машине промолчали.

Во главе молодежи в куфиях по обочине, вопя, спешил старик. Он потрясал кулаками, и казалось, что молодым нелегко угнаться за ним, старым.

И повсюду, над мечетями, улочками, дорогой:

–  Allahu akbar!

Линда плакала.

Внезапно дорога пошла более или менее спокойная. Возле куч горящих покрышек никого не было. Армия отошла к блокпостам, а толпы палестинцев собрались ближе к центру городка. Базар с разложенными на прилавках товарами был безлюден. Нуала притормозила, и они на секунду остановились в начале прохода, выглядевшего как пустынный проулок.

Свернув в него, они удивились, увидев мужчин и мальчишек, бегавших между прилавками. Молодые парни не выкрикивали лозунги, и вид у них был очень мрачный. Это походило на погоню, чем и привлекло Лукаса. В следующее мгновение они увидели падающий прилавок и услышали возглас. Затем голос выкрикнул:

–  Itbah al-Yahud!

Потом тишина, и снова:

–  Itbah al-Yahud!

Призыв повторялся вновь и вновь, вырываясь из мужских глоток, и сопровождался улюлюканьем невидимых женщин.

Лукас сразу понял, что значат эти слова, хотя прежде никогда не слышал, чтобы их произносили или вопили, скандировали. Каким образом он их понял? Судя по всему, и Сония поняла их. Впереди в проходе подпрыгивал на месте человек средних лет.

–  Itbah al-Yahud!

Убей еврея!

– Они кого-то поймали, – сказала Сония.

Лукасу было ясно, что она права. И что этот данный Yahud– не абстракция, не еврей, посиживающий в кабачке, или поколоченный в Брюсселе, или нищий антверпенский. Не безродный космополит или международный финансист. Одинокий человек, гонимый толпой, несущий на своих плечах проклятую судьбу народа. Еврейский бастард, каким когда-то был молодой Лукас.

– Itbah al-Yahud! Itbah al-Yahud!

– Это Лен! – взвизгнула Линда. – Это Ленни!

Наверное, увидела, как тот мелькнул в толпе.

Нуала подъехала к узкой обочине. Все вышли из машины и стояли кружком рядом. Местные, спешащие мимо них на представление, замедляли бег и с удивлением разглядывали их.

– Почему он ходит один в секторе? – сказала Сония. – Он что, с ума сошел?

– Он боялся нарваться на неприятности! – взвизгнула Линда.

Лукас и Сония переглянулись.

– Нарваться на неприятности? – переспросил Лукас.

– Что эти двое вообще тут делают? – спросила Нуала, явно имея в виду Линду и Ленни. – Господи! Может, нам удастся его вызволить. Садись в машину и поезжай за мной.

Нуала вышла из машины, а Лукас сел за руль. Сония заняла место рядом с ним. Роза и Линда сидели сзади.

– Подай им сигнал, – сказала Нуала Лукасу. – И не перегоняй меня.

Лукас принялся сигналить. Нуала шагала перед машиной, положив руку на буфер. Через минуту Роза открыла заднюю дверцу и, выскочив наружу, присоединилась к Нуале. Медленно, нелепо они двигались по проходу, где исступленная толпа била невидимого еврея. Наконец Лукас решил, что дальше им не проехать.

– Хорошо бы нам тоже выйти, – сказал он Сонии; Линда, с серым лицом, съежилась на заднем сиденье. – Идем с нами, – позвал ее Лукас, но та не сдвинулась с места.

Теперь ему не хотелось оставлять машину. Толпа была неуправляема, и, хотя он забрал с собой ключи, он знал, что, когда они вернутся, могут не найти машину на месте или найти, но объятую пламенем вместе с находящейся внутри Линдой.

– Держитесь вместе, – сказала Нуала своему отряду. – Попытаемся вызволить его.

И возможно, подумал Лукас, у них получится. Нуала умела управлять людскими массами; в конце концов, она же коммунистка. Он оглядывался в смутной надежде на непроизвольную жалость, благоразумие, прощение, понимание. Но не увидел ничего, кроме бетонных лачуг, жестяных навесов и грязного пластика, распространявших вонь на несколько миль, от пустыни до моря.

–  Itbah al-Yahud! – вопила толпа.

Линда заперла за ним дверцу, когда он вышел из машины.

– Ленни? – выкрикнул Лукас.

Он пытался вспомнить, кто такой Ленни. Но сейчас это едва ли имело значение. Он был здесь Чужим, жертвой, преследуемым. Такой же человек, как он, как он во всех главных смыслах.

Группа молодежи преградила им путь. Лукас припомнил офицера-датчанина, которого видел несколько недель назад, защищавшего загнанных в угол арабских подростков. Он попытался медленно продвинуться дальше, но толпа сомкнулась плотнее. Он слышал звуки ударов и возни в следующей галерее.

Сония обратилась к парням, преграждавшим им путь, по-арабски; те мрачно мотали головой и отводили глаза.

– Пожалуйста, дайте нам проехать! – сказал Лукас. – Нам надо тут работать.

Те тупо смотрели на него, и Лукас сам задумался над тем, что сказал. Наверное, какую-то бессмыслицу, даже если в толпе способны его понять. Будто они прибыли мостить улицу.

Тем временем Нуала и Роза протискивались в самую гущу свалки – крича на людей, отталкивая мешавших, не обращая внимания на ответные тычки, хладнокровно отмахиваясь, словно от москитов, от рук, хватавших их за бедра, за край шортов. Это были Эрос и Танатос в худшем виде, мужчины, чья мужественность проявляется в скрежетании зубов женщинам в лицо, в маске потной, скалящейся ярости, в том, что одна их рука стиснута в кулак или угрожающе размахивает камнем, а другая хватает женщину за интимные места. Лукас и Сония образовали второй ряд, пробивающийся вперед. Лукас обернулся и в последний раз посмотрел на Линду, заходящуюся в истерике на заднем сиденье машины. Нуала сумела дойти до конца следующей галереи, и по ее лицу было ясно: она видит, что там творится. Она нахмурилась, сжала губы. Потом закричала и попыталась пробиться вперед.

Толпа вопила:

–  Itbah al– Yahud!

В тот самый момент, когда казалось, что Нуала вот-вот обогнет последний прилавок и проберется в центр свалки, она отшатнулась, прижимая ладонь к глазу. Лукас обнаружил, что не может преодолеть сопротивление троих парней, чьи лица были замотаны зеленой куфией. Кто-то крепко держал его, схватив сзади. Нуала уже направлялась обратно сквозь толпу. На сей раз толпа расступилась перед ней.

Затем Лукас увидел то, что было в их воздетых вверх руках: кельмы, деревянные молотки и косы, с некоторых капала кровь. Все вопили, взывая к Богу. «К Богу!» – подумал Лукас. Он боялся упасть и быть затоптанным бешеной стаей, кружившей вокруг него. «О Господи!» – услышал он свой голос. Он сам себе был отвратителен, что воззвал к Богу, к этому Великому Гребаному Нечто, Господу, Требующему Жертв, любителю задавать загадки. Из ядущего вышло ядомое [359]359
  Загадка, заданная Самсоном филистимлянам (Суд. 14: 14): «Из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое», где речь шла об убитом льве и пчелиных сотах в его пасти.


[Закрыть]. Говорящему притчами и шибболетами. Собирателю крайней плоти, специалисту по унижениям, убийце посредством своих тысяч, своих десятков тысяч. Не мир, но меч. Безумный Дух Ближнего Востока, распятый и распинающий, враг всем Своим созданиям. Их Проклятый Бог.

Из толпы, опираясь на резную палку, вышел старик. На голове белая шапочка хаджи [360]360
  Человек, совершивший хадж (паломничество) в Мекку.


[Закрыть]. Лицо бедуина, продолговатое и мрачное. При его появлении молодые палестинцы отпустили Лукаса. Земной представитель Всемогущего Крылобородого Небесного Пресс-папье?

Старик говорил мягко, вежливо кивая. Но когда Нуала возразила ему, он поднял подбородок непреклонным движением, характерным для этого места. Надежды нет.

– Он говорит, что мы в опасности, – сказала им Нуала. – Что еврей мертв. Если мы останемся, то за нами придут войска, и войска всех убьют за него.

– Еврей был шпионом! – крикнул кто-то из молодых. Старик кивнул подтверждающе.

– Сожалею, – сказала Нуала друзьям, – но это так.

Над глазом у нее был длинный след от удара, нос в крови, и они не стали с ней спорить. К огромному облегчению Лукаса, машина и Линда были там, где он их оставил.

Когда они забирались внутрь, Сония повернулась к Нуале:

– Это был Ленни?

Роза плакала, крупные слезы текли по ее молочным, покрытым загаром щекам. На блузке виднелась кровь.

– Он был живой?

Нуала только мрачно посмотрела на нее.

Когда машина тронулась, Линда свалилась между сиденьями, рыдая, и ее стало рвать.