Текст книги "Дамасские ворота"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

Такси, которое он окликнул, пройдя ворота, было из Восточного Иерусалима; на приборной панели у араба-водителя лежала куфия.

– Куда едем? – спросил водитель. – Откуда вы, из какой страны? Откуда идете?

– Из церкви, – ответил Лукас.

В квартире большая часть книг и личных вещей была еще в коробках. Обстановка была прежнего хозяина: ковер цвета травы, несколько складных стульев с парусиновыми сиденьями и потрепанных светлых столиков. Настроение было жутко подавленное.

Лукас сел на неразобранную постель и включил автоответчик. Были сообщения от Обермана, от Эрнеста из Коалиции по правам человека и, к его удивлению, от Сонии, которая собиралась ехать в сектор Газа. Он слишком устал и был не в настроении раздумывать, что бы это значило и что значили слова Лестрейда о религиозных друзьях Сонии, появлявшихся в Галилейском Доме.

Весь остаток ночи ему снились многолюдные улицы, обозначенные буквами еврейского алфавита. Букв было нигде не видать, но, чтобы попасть на улицы, требовалось знать огласовки. Затем его окружила толпа, но, хотя во сне был день в разгаре, он не мог различить лиц.

Через несколько часов он услышал пение муэдзина в Силуане и звон колоколов.

27

Тем вечером в «Мистер Стэнли» в Тель-Авиве ввалилась компания педоватых американских матросов и обеспечила Сонии замечательную аудиторию. Они не буянили, слушали ее, замерев от восхищения, и хлопали от души. Она же, в свою очередь, чувствовала, что знает, как потрафить их вкусу.

Их было не меньше десятка, за их выпивку платили двое преуспевающих израильтян южноафриканского происхождения, которые проектировали дома на набережной для инвесторов и мечтали о некой Калифорнии души. Матросы были разные: знатоки с городских окраин и крутые ветераны городских трущоб, цыкающие и угреватые. Больше всех Сонии понравился светлокожий афроамериканец в очках, по фамилии Портис, диск-жокей Шестого флота, который делал отличные заявки и знал каждую строчку популярных песенок, но подавлял желание подпевать.

Стэнли был в восторге. Как оказалось, он пригласил Марию-Клару, в очередной раз прилетевшую из Колумбии. Они вдвоем сидели за столиком в конце зала и неистово хлопали. Мария-Клара сияла и непрестанно глупо улыбалась. На середине второй песни вошла Нуала Райс из Международного детского фонда и села в одиночестве у стойки. В перерыве Сония присоединилась к ней. Южноафриканцы угостили их шампанским из Капской провинции.

– Одна пришла, Нуала?

– Еду в Лод, в аэропорт. Подумала, заскочу ненадолго. Между прочим, ты еще не раздумала ехать со мной в сектор на следующей неделе?

– Нет. Хотелось бы поехать. Ты все еще ищешь тех армейских подонков?

– Еще бы, конечно ищу.

– Я хочу добраться до Завайды. Бергер говорил, что там есть суфии. Племя навар.

– Да они цыгане. Мошенники. Скажут тебе что угодно, что они суфии, если тебе так хочется.

– Ну, я все же взгляну на них. И давай не будем теряться. И еще, – прибавила она, – мне хотелось взять с собой друга-репортера.

– Ты о Кристофере? – рассмеялась Нуала. – Я хорошо его знаю. Думала, он стал религиозным писателем.

– Да, пишет о религии. Но я хотела бы взять его с собой.

Сония снова вышла на сцену, а Нуала исчезла. Сония в манере Сары Воан спела «Где-то за радугой» [260]260
  Песня из фильма «Волшебник страны Оз» (1939).


[Закрыть], продолжила песенкой Кола Портера из фильма «Кое-что для парней», затем – несколько песен Гершвина и закончила «Я люблю тебя, Порги» в версии Филдса и Макхью. Зал был переполнен, и этим выбором она в основном попала в точку.

На бис она исполнила «Билла» и «Не могу его не любить» Джерома Керна из мюзикла «Плавучий театр». На песню из фильма «Звезда родилась», хотя Портис и просил, ее уже не хватило. Почти полчаса после заключительного номера она стояла возле танцплощадки, и матросы фотографировали друг друга с ней в обнимку.

Выступление и обожание моряков вызвали у нее душевный подъем. Она очень мало или совсем не спала всю последнюю неделю. Каждая ночь проходила за разговорами с Разиэлем. Не было никакой возможности заставить его замолчать, никакого буквально способа остановить его словесные антраша.

И каждую ночь она думала о Де Куффе возле купальни, со своим приятным луизианским акцентом рассуждающем об откровении Торы. Она вовсе не была так уверена, как внушала Лукасу. Чем тщательнее она старалась разобраться в вещах, которые неотступно занимали ее мысли, тем непостижимее они становились. А маггид помочь не спешил.

По пути в кабинет Стэнли за деньгами за выступление она неожиданно увидела и самого Разиэля. Он был одет для поездки в город, в темных очках, и сидел за передним столиком с одним из постоянных музыкантов Стэнли, контрабасистом из Виннипега.

– Пришел за дозой? – спросил тот.

– Не употребляю, – ответил Разиэль. – Подтверди, Сония.

– Точно, – подтвердила она.

– Невероятно, – сказал басист.

Стэнли рассчитался с ней в задней комнате. С ним были Нуала и Мария-Клара.

– Я называю себя Скаем [261]261
  Sky, что по-английски означает «небо». Стэнли говорит о Скае Мастерсоне, персонаже фильма Дж. Манкевича «Парни и куколки» (1955), игроке и донжуане.


[Закрыть], – объявил Стэнли.

Сония смотрела на его покрытые черной тюремной татуировкой руки, отсчитывавшие хрустящие новенькие американские доллары: ее гонорар. Потом он подкинул еще несколько сотенных сверх оговоренной суммы – в качестве премии. Она была не настроена отказываться.

– Как вам, а? Скай! Небо – предел. Небо повсюду. Голубое Небо улыбается мне.

– Круто, – сказала Сония, собирая деньги. – Кто тебя надоумил?

– Есть такой персонаж в «Парнях и куколках». Клевый парень. Игрок. Он мне нравится. Похож на меня.

– Мы в Нью-Йорке ходили смотреть «Парней и куколок», – прочувствованно сказала Мария-Клара. – Типичный мюзикл. Мы подумали о тебе.

– «Удачи, ле-еди», – пропел Стэнли. – А еще мы ходили в «Рейнбоу-руф». – Он присвистнул. – Я о таком местечке мечтал, когда был мальчишкой.

– Америка такая сложная, – сказала Мария-Клара. – Никаких правил не соблюдают, не знаешь, чего ожидать. В мужчинах нет шарма, но женщины милы – так мне показалось. Но они такие сильные, а мужчины слабые.

– А в Советском Союзе вообще слыхали о «Рейнбоу-рум»? [262]262
  Высококлассный ресторан и ночной клуб на 65-м этаже «Дженерал электрик билдинг» в Рокфеллеровском центре на Манхэттене.


[Закрыть]В твоем детстве?

– Что? – возмутился Стэнли. – Все знают о «Рейнбоу-руф»! Все это знают. По крайней мере – Скай! То есть я. И что оно принадлежит Скаю! Заведение Ская.

– «Рейнбоу-рум-ист», – сказала Сония.

Она знала, что чувством юмора Стэнли не блещет, вопреки его собственному мнению. Однажды она видела, как он до потери сознания избил швейцара черенком метлы за фамильярное обращение.

– Темнокожие американцы мне понравились больше, – сказала Мария-Клара. – Мы вспомнили о тебе, Сония. То, как они двигаются. А другие, которые янки, такие нескладные. Такие грубые. Они сами этого не понимают, правда? Как большие дети.

– Да, – ответила Сония. – Не могу жить с ними, не могу жить без них, понимаешь, о чем я?

– Чертовски верно! – поддержал ее Стэнли-Скай. Он был восхищен. – Абсолютно.

Мария-Клара подошла ближе, пошатываясь на высоких каблуках. На ней были обтягивающие брючки с блестками от парижского модельера. Взяла Сонию за подбородок:

– Судя по глазам, ты себе на уме. Я знаю, что ты себе на уме. Но не знаю, о чем ты думаешь. Стэнли, что скажешь?

– Она моя Сония, – сказал Стэнли-Скай. – Моя Сонечка.

Когда Сония собралась уходить, Стэнли задержал ее. Разиэль ждал в дверях.

– Сонечка! Ты едешь в Газу, да?

– Скорее всего.

– Ты, может, едешь на ооновской машине, а? Потому что я хочу переправить кое-что туда. Но сам поехать не могу, я ж еврей. Меня там, к черту, убьют, правильно? И я никого другого не знаю. А для тебя это пара пустяков. На ооновской машине.

– Я не могу достать ооновскую машину, Стэнли, – сказала Сония. Она чуть не сказала, что не хотела бы ничего ему возить, но вовремя себя одернула. – Я еду с Нуалой. У нее машина Детского фонда.

Стэнли поморщился:

– Нуала…

Мария-Клара тоже состроила гримасу:

– Нуала. Мне она не нравится.

– Нуала всегда лезет к солдатам, – сказал Стэнли. – Вечно задирает их. Не хочу, чтобы она что-то возила.

– Я рада бы помочь, – сказала Сония, – но, боюсь, не смогу.

Мария-Клара, широко раскрыв глаза, смотрела, как она нагло лжет. Стэнли сохранял улыбку.

– Ладно, не беспокойся. Все в порядке.

Нуала поджидала ее после окончания представления. По прибрежным улицам еще бродили редкие неугомонные гуляки и бездельники. Сония и Нуала сели за уличный столик кафе «Орион».

– Так ты встречаешься с Кристофером? – спросила Нуала.

– Не то чтобы встречаюсь… А ты как?

Нуала покачала головой.

– Ты часто бываешь у Стэнли. Стала фанаткой джаза?

– Помогает развеяться после сектора, – ответила Нуала.

– Я скучаю без тебя, – сказала Сония, когда принесли кофе. – Скучаю по Сомали. Наверно, ужасно, что я говорю такие вещи?

– По мне, так нет. Мы приносили пользу. А по революции? – спросила Нуала, чуть помолчав. – По ней тоже скучаешь?

– Думаю, она закончилась.

– Никогда. – Нуала оглядела улицу, словно кто мог их подслушивать. – Никогда, – прошептала она. – Не для меня.

Сония, нахмурясь, смотрела в чашку с тепловатым эспрессо.

– Тебе покажется наивным, – проговорила она, – но, думаю, в Иерусалиме происходит что-то важное.

– И что бы это могло быть? Второе пришествие или что-то в этом роде?

– Для меня Иерусалим не то же, что для тебя, – сказала Сония подруге. – Я верю в его особость. И думаю, что могу найти в нем то, зачем туда ехала.

– Ах, Сония, – вздохнула Нуала. – Каждому свое, наверно. Ты такая, какая есть.

– Разве ты когда-то не была верующей, Нуала?

– Я? Была, конечно. Собиралась стать монашенкой, как всякая маленькая дурочка в графстве Клэр.

– Ты больше не веришь?

– У меня была эгоистичная, нездоровая вера. Вера подростка. Теперь я повзрослела, надеюсь. И верю в освобождение. Что если оно возможно для меня, то возможно и для каждого. И что я не добьюсь его для себя, пока все его не добьются.

– Понимаю, – сказала Сония.

Нуала проводила ее до ночной стоянки шерутов и посадила в машину, идущую до пансиона текке,немецкоговорящих израильтян, в Герцлии.

– Кстати, – спросила Нуала, – как у тебя со связями на горе Злого Совета? Можешь ты получить у них белую ооновскую машину?

– Господи! Только что Стэнли просил меня о том же. Что происходит?

– Ничего не знаю насчет Стэнли, – ответила Нуала. – А я в списке у Цахала. В определенные дни они задерживают меня, держат часами. Когда белая машина, они, если заняты, просто машут: проезжай, мол.

– Я с ними не общаюсь, – сказала Сония. – У тебя же есть удостоверение НПО.

– Ты права. С этим нет проблем. Но дело в том, что нам может понадобиться твоя помощь. Во имя старой дружбы.

– Нуала, я не могу достать машину.

– Но ты могла бы поехать со мной. Взять кого-нибудь еще. Я хочу сказать, что чем больше нас будет, тем лучше.

– Не знаю, Нуала. Ты не везешь оружие, нет?

– Ты всегда знала, – сказала Нуала, – что мы делаем и что у нас есть.

– Ты не имеешь дел со Стэнли, нет? Все эти наркотики…

– Стэнли не мой тип. Хотя мне нравится его татуировка.

– Ладно, – сказала Сония. – Я тебе помогу, но только если это не причинит никому вреда. Позвони мне.

Нуала улыбнулась и наклонилась поцеловать ее.

28

В одном из гостевых домиков во дворе Галилейского Дома Януш Циммер и Линда Эриксен сидели рядышком на валлийском пледе, которым Линда аккуратно вновь покрыла постель после их с Янушем любовных утех. Домик был тот самый, с «Козлом отпущения» Холмана Ханта на стене, куда месяц назад заглядывал Лукас.

Сейчас домики у стены были зарезервированы для приглашенных евангелистов и главных их спонсоров, подписывавших векселя, харизматиков, приезжающих обновить свою харизму, переводчиков с арамейского и прочих друзей и лиц, сотрудничавших с Домом. К последним относились и Циммер с Линдой.

– Для нас было бы лучше, любовь моя, – сказал Циммер, – если б мы жили в менее бурный период истории.

– Есть, кажется, древнее китайское проклятие: «Чтоб тебе жить в интересные времена».

– Ну, ко мне оно перешло по наследству, – сказал Циммер. – Я родился перед холокостом, родился вопреки здравому смыслу. И по сей день оно остается на мне. Единственное мое благословение – это ты, моя помощница.

– Вряд ли я чье-то благословение, – скромно сказала Линда. – Для бедного Теда я точно не была благословением. Я была нужна ему здесь, но оставила его. Знаю, я в ответе за то, что случилось.

Циммер пробурчал что-то успокоительное. У него не хватило решимости опровергать ее.

– Но он чувствовал себя здесь чужим, – сказала она. – А я здесь как дома.

– Да.

– Я почти невежда. Меня не воспитали в вере.

– Если говорить о крещении, то тебя крестили огнем, – сказал Циммер.

Линда вышла на середину комнаты и скрестила руки на груди: скорбная Руфь в чужих полях [263]263
  Аллюзия на «Оду соловью» Джона Китса. Имеется в виду библейская Руфь, моавитянка, прабабка царя Давида, собиравшая колосья на полях своего богатого родственника, как это делали нищие.


[Закрыть].

– Хорошо. Что я должна делать?

– А вот что, любовь моя, – сказал Циммер. – Нуала Райс регулярно ездит в сектор Газа за наркотиками в обмен на оружие.

– Ты знаешь об этом? – в ужасе спросила Линда. – Почему не сообщишь властям?

– Ты про Шабак? У нас есть кое-какие контакты в Шабаке. И должен тебе сказать, власти прекрасно осведомлены об этом трафике. Так они вооружают одну из группировок ООП, которую, по их мнению, могут контролировать и таким образом поддерживать там порядок.

Линда была в шоке:

– Но наркотики будут употреблять евреи!

– Немногочисленные отбросы общества. Большая часть наркотиков разойдется в Хайфе и Назарете. По крайней мере, так говорят. В любом случае твое участие сведется главным образом к следующему: ты воспользуешься своим положением в Коалиции по правам человека для поездок в сектор. Так часто, как сможешь, будешь брать с собой Сонию Барнс, и постарайся проследить, чтобы она была внесена в документы в качестве сопровождающей Нуалы Райс… Мы хотим, чтобы создалось четкое впечатление, будто они работают совместно. Например, можешь сказать ей, что есть информация об избиении в Джабалии тех, кто швыряется камнями, а ты поехать не можешь. Попроси ее проверить эту информацию для Коалиции по правам человека. Оказать тебе такую услугу… Если возможно, пусть переночует там. Это не должно составить трудности, поскольку парень Нуалы живет в Джабалии. Если возникнут проблемы с Цахалом, с кем-нибудь, кто не участвует в этом деле, – мы пошлем тебя, чтобы выручить их.

– Когда нужно ехать?

– Мы пока не знаем точно. Но скоро.

– Цель, наверно, в том, чтобы остановить трафик? – предположила Линда.

– Цель в том, чтобы уничтожить вражеские алтари на Храмовой горе. Снести их и построить Храм Всемогущего.

– Боже мой! – воскликнула Линда. – Будут бунты. Будет война.

– Верующих это не остановит: иногда Всемогущий хочет, чтобы мы жили в мире. Иногда требует войны.

– Как? – спросила Линда. – Как вы этого добьетесь?

– Узнаешь в свое время, – рассмеялся Циммер. – Я и так сказал тебе больше, чем следует.

– Все что угодно, – сказала Линда, дрожа. – Все сделаю, что ты хочешь.

– Знаю, дорогая. – Циммер погладил ее по голове. – Я очень на тебя рассчитываю и не сомневаюсь, что для тебя это важно. Что же до дальнейшего, то все у нас будет как прежде. О деталях будешь узнавать по мере надобности. А пока можешь продолжать учиться.

– Да. Я сделаю все, что ты хочешь. Если это ради этой страны. Если это ради тебя.

– Уверяю, – сказал Циммер, – тебе будет место в том мире, который обязательно наступит.

– Рядом с тобой.

Циммер рассмеялся:

– Ну, в той мере, насколько это будет зависеть от меня, непременно.

Линда, которая не могла похвастаться развитым чувством юмора, бросила на него пристальный взгляд. Но потом успокоилась:

– Как странно, что рядом с Пинхасом Оберманом, насмешником, космополитом, я обрела веру. Без тебя этого бы не произошло.

– Может быть, – сказал Циммер, закуривая сигарету, – может, так было задумано свыше.

Часть вторая

29

Утром, перед поездкой в Газу, Лукас решил, что должен посетить мемориал Яд-Вашем. Но сперва зашел в булочную рядом с улицей Бен-Иегуда и взял кофе и круглое яблочное нечто, рецепт которого хозяева вывезли, наполовину позабыв, из Центральной Европы. Было солнечно, улица заполнена бодрыми толпами. Машину он оставил в гараже и поехал в мемориал на такси.

Потом он вспоминал обо всем в мельчайших подробностях. В то особое утро его немедленно поразили несколько вещей. Во-первых, фотография – самая большая в зале, посвященном истории, – главного муфтия Иерусалима, принимающего парад мусульманских штурмовиков боснийского СС в фесках с кисточкой. Это сразу вызвало у него ассоциации с заголовками в свежих газетах.

Самое тяжелое впечатление оставили дети в концлагерях. Некоторые пытались рисовать фей и принцесс, будто были в безопасности у себя дома, а не в плену у извергов в ожидании смерти. Лукас был, в первую очередь, просто потрясен и растерян – и убежден, что все окружающие испытывают ту же растерянность. Посетители избегали встречаться друг с другом глазами. Перед этим он попросил Сонию пойти с ним, и та объяснила, что ходить туда следует в одиночку. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять, как она была права. Выйдя наружу, он расплакался.

У монумента из неотесанного камня, возле Вечного огня, он вслух произнес молитву из книжечки, купленной у какого-то всклокоченного человека за шесть шекелей:

– «О Владыка Вселенной, сотворивший эти души, сохрани их в памяти твоего народа».

Неизбежно возникли вопросы. А где он мог бы оказаться в такой ситуации? Что смог бы сделать? Как бы вел себя и как бы кончил? Был бы мишлинге первой или второй степени и какая между ними разница? Что сталось с семьей отца? Карл Лукас никогда не рассказывал ему об этом, никогда не приводил в пример.

Возможно, там произошло разделение мира на род тех, кто ответствен за это, и остальных, кто непричастен. Это было разделение, труднопереносимое лично для Лукаса. Каждый заглядывал во тьму настолько глубоко, насколько мог или осмеливался. Каждый хотел ответа, ориентира для растерявшегося. Каждый хотел, чтобы смерть и страдание что-то значили.

Нуала вела машину. Сония сидела на заднем сиденье с книгой на коленях: «Они видели Бога» Зоры Нил Херстон [264]264
  Зора Нил Херстон (1891–1960) – американская писательница, фольклорист и антрополог; названный роман из жизни афроамериканцев, обрабатывавших землю на американском Юге, вышел в 1937 г.


[Закрыть]. Ей удалось-таки достать для них ооновский минивэн.

– Ну, так я побывал там, – сказал Лукас.

– В Яд-Вашем? – спросила Сония. – В один день и Яд-Вашем, и Газа? Жить надоело, что ли?

– Нечем было заняться. Хотел как-то убить время.

– Значит, сходил. И ничему не поразился, да?

– Я бы так не сказал.

Нуала за рулем молчала.

– Я слыхал, что в Газе есть отличный рыбный ресторан.

– Рыба отличная. Но пива не наливают, – сказала Сония.

– Так какая у нас программа? – спросил Лукас.

– Фонд сотрудничает с несколькими местными группами самопомощи в Аль-Амале, – объяснила Нуала. – Они организовали собственную школу и больницу, и мы им помогаем. Везем им зубные щетки. В секторе их сложно приобрести. Мыло. Все это стоит слишком дорого. Все израильское. Немного напоминает Америку и Кубу. В любом случае я подумала, что тебе будет интересно взглянуть. Провести там ночь.

– А что те головорезы, о которых ты рассказывала? Еще не угомонились?

– Абу и его банда на прошлой неделе были в Рафахе. Конечно, они могут появиться в любое время. Зря ты решил не писать об этом.

– Невозможно писать обо всем.

– Что ж, там много такого, о чем стоит написать.

Долгая дорога заставила Лукаса вновь задуматься о том, что ему всегда было непросто общаться с Нуалой Райс. Мешало острое, без сентиментальности влечение, которое он испытывал к ней и к которому примешивалась своего рода обида и печальная гордость. Кроме того, ей был свойствен снобизм авантюристки, не имеющей ни капли снисхождения к людям застенчивым, созерцательным или противоречивым. Она была ходячим вызовом – моральным, сексуальным и профессиональным.

По непонятной причине Нуала сделала остановку на южной окраине Ашкелона. Затормозив перед коричневым неприметным складом, Нуала коротко переговорила с невысоким, мощного сложения человеком, похожим на восточного еврея [265]265
  Имеется в виду еврейская диаспора в странах Северной Африки и Ближнего Востока.


[Закрыть], затем передала ему конверт из манильской бумаги.

– Что за тип? – спросил Лукас Сонию, пока они ожидали в машине. – Выглядит как штаркер [266]266
  Shtarker (ид.) – атлет, силач.


[Закрыть].

Сония пожала плечами.

– Кто это был? – спросил он Нуалу, когда та снова села за руль.

– A-а, оптовый торговец овощами. Закупает урожай у палестинских кооперативов. Мы держим связь, помогаем с бартером.

– Он что, меломан? – поинтересовался Лукас. – Потому что, кажется, я видел его у Стэнли.

– Вряд ли, – ответила Нуала.

Лукас вновь взглянул на Сонию и увидел в ее глазах обеспокоенность.

– Иногда, – сказала им Нуала, – наши машины единственные, которые проезжают здесь. Комендантский час может длиться неделями. Мы возим всего понемногу.

Сония, не отрывая взгляда от Лукаса, подняла брови. Теперь трудно было представить, что позади нее в немаркированных деревянных ящиках лежат зубные щетки и аспирин.

– Ну да, разумеется, – заметил Лукас.

Граница между Государством Израиль и оккупированным сектором Газа всегда напоминала ему границу между Тихуаной и пригородом Сан-Диего. Там тоже оборванные люди цвета земли с мистическим терпением бедняков ждали в очереди к удовольствию упитанных служак в форме с иголочки. Как-то несколько месяцев назад Лукас на заре подъехал к утренней смене на пропускном пункте, и до сих пор ему помнились вытянутые лица в полутьме, жуткие улыбки слабых, напрягающихся понравиться сильным. В отличие от Тихуаны, никакие тонкости обоюдного суверенитета не скрывали необузданную взрывную энергию Газы. С одной стороны автоматические винтовки, колючая проволока и преграда из ежей, олицетворяющие силу, с другой – желающие любой ценой пройти на другую сторону.

Как большинство израильских солдат, пограничники на блокпосту Газы не любили ооновские машины и людей, ехавших в них. Они долго изучали паспорта Нуалы и Лукаса.

– Ирландский «Джонни Уокер» [267]267
  Марка шотландского виски.


[Закрыть], – не преминул высказаться солдат, глядя на паспорт Нуалы. – Нравится «Джонни Уокер»?

В этой постоянной войне объектом особой злобы были привлекательные женщины противной стороны. Хорошенькие молодые еврейки вызывали у некоторых палестинцев безумную ненависть, вплоть до убийств. Рабочий-строитель араб убил красивую юную женщину-солдата заточенным мастерком в полуквартале от прежней квартиры Лукаса. И израильские солдаты часто с яростным презрением Ииуя [268]268
  Иудейский пророк, известный обличениями царей Вааса и Иосафата (3 Цар. 16: 1, 7, и 2 Пар. 19: 2).


[Закрыть]обрушивались на тех сотрудниц ООН и НПО, которых считали шиксэ [269]269
  Шиксэ (от ид.«шэкэц» – «мерзость») – на воровском жаргоне «проститутка».


[Закрыть], арабскими подстилками.

– Думают, что «Джонни Уокер» – это ирландский виски, – сказала Нуала, когда они проехали блокпост. – Только и разговоров было об ирландских Джонни Уокерах в Ливане. Устроили там стычку с миротворческими силами.

– Помнится, обменялись несколькими артиллерийскими залпами.

– Когда они обстреляли ооновские позиции, погиб один ирландец, – сказала Нуала, – и Цахал заявил, что тот был пьян. Они звали ооновских ирландцев Джонни Уокерами.

– Сколько времени ты пробыла в Ливане? – спросил Лукас. – Никогда не слышал, чтобы ты особенно рассказывала об этом.

– Несколько месяцев. Каждый день был не похож на другой, если понимаешь, о чем я.

– Небось понравилось.

– Я была в горах, когда ваши линкоры обстреливали деревни друзов. «Нью-Джерси». Это мне не очень понравилось.

Проехав ограждение из колючей проволоки, они оказались на ничейной полосе, среди низкой сухой травы и пластикового мусора. За ней, справа от них, виднелись опрятные белые коробки израильского поселения Эрец; о том, чье это поселение, говорили обложенные мешками с песком огневые позиции и флаг со звездой Давида. Они ехали по главной дороге, ведущей в Газа-Сити.

– И как, разобралась в том, что там происходило? – спросил Лукас.

– Холодная война, да? – весело ответила Нуала. – Америка защищает свободный мир от коммунизма. Израиль, как обычно, помогает ей в этом. В горах полно друзов и мусульманских большевиков, замышляющих национализировать фондовую биржу или еще что. И вы посылаете эти линкоры.

– Да, вспомнил. И морских пехотинцев, – добавил Лукас.

– Проклятые убийцы.

Она явно не имела в виду гибель миротворческого подразделения американской морской пехоты близ бейрутского аэропорта [270]270
  Имеются в виду события 23 октября 1983 г., когда в результате подрыва двух грузовиков со взрывчаткой у казарм американо-французских миротворческих сил, расположенных около бейрутского аэропорта, погибли 299 военнослужащих. Ответственность за теракт взяла на себя организация «Исламский джихад Палестины».


[Закрыть]. Ливанские горные деревни, насколько помнилось Лукасу, были обстреляны корабельной артиллерией, потому что их жители считались союзниками сирийцев, которые, в свою очередь, были друзьями Советского Союза, империи зла, тогда стремившейся к мировому господству. Основной удар был нанесен линкором «Нью-Джерси». Позже ливанские шииты, угнав самолет, захватили бывшего среди пассажиров молодого американского моряка и, когда узнали, что он из Нью-Джерси, несколько часов пытали его, прижигая сигаретами, прежде чем убить. Возможно, они спутали штат с линкором, как увлечение пытками – с мужеством. Когда паренек наконец умер, они сфотографировались у трупа в геройских позах, демонстрируя бицепсы, сияя амфетаминными улыбками, а потом оставили там пленку. Идиотский поступок, который расположил к подобным типам МОССАД и ЦРУ, чьи убийцы тем не менее сумели прикончить нескольких неправильных арабов, отомстив мстителям.

– Узнала что-нибудь еще? – спросил Лукас.

– О невинном американском вмешательстве? – вспылила Нуала. – Достаточно и этого.

Деревни были обстреляны в помощь фракции в ливанском правительстве, которая в то время считалась прозападной. С тех пор такое определение потеряло всякий смысл; бесспорно, что оно не имело под собой никакого основания и в то время. Когда-то Лукасу смутно представлялось, что он понимает, кто составлял прозападную фракцию и как они смогли прослыть западниками. Сейчас он уже плохо помнил все подробности той истории, да, вероятно, и многие другие американцы тоже, и уж подавно тогдашний президент, предположительно отдавший приказ о бомбардировке.

– «Что-нибудь еще» – это ты о чем, черт побери? – не отставала Нуала.

– Ну, ты знаешь, – сказал Лукас. – Например, хорошим ли поэтом был Халиль Джибран? [271]271
  Халиль Джибран (1883–1931) – ливанский писатель, поэт и художник. Формально христианин, хотя многие считали его мусульманином и суфием; Джибран, однако, не признавал какую-либо форму конфессионального или церковного ограничения веры.


[Закрыть]

– Хватит вам уже, – взмолилась Сония.

– Халиль Джибран? – переспросила Нуала. Она, конечно, подозревала, что он ее подначивает, но сочувствие к третьему миру и его поэтам пересилило. – Ну конечно. Настоящий великий поэт. И человек великий.

– Действительно? Я-то всегда считал, что его стихи сплошной бред.

Обернувшись к нему, Нуала едва не съехала с дороги, не имевшей обочин.

– Откуда в тебе это чертово высокомерие? Как ты смеешь вообще?

– Ну-ну, кончайте ссориться, ребята, – сказала Сония.

– Мне его «Пророк» всегда казался бредом. Может, я ошибаюсь.

– О боже! – тихо простонала Нуала, не став отвечать Лукасу.

Они увидели высокий столб черного дыма, поднимавшегося, похоже, над центром Газа-Сити.

– Не лучше ли объехать? – предложил Лукас.

– Да, так будет лучше, – сказала Нуала. – Может, удастся проехать по окраине Бейт-Хануна.

– А не думаешь, что стоит взглянуть, в чем там дело? – спросила Сония. – Для того мы и ездим сюда.

– У меня груз для Аль-Амаля, – ответила Нуала. – Я должна его доставить.

– Я все-таки считаю, что нужно ехать через город, – сказала Сония. – Если перекроют дороги, нам лучше двигаться к штаб-квартире.

Нуала вздохнула и смахнула пот со лба.

– Хорошо, – коротко сказала она. – Не против сменить меня, Крис?

Сам не зная зачем, Лукас обошел машину и сел за руль. Водить в секторе он не любил, но, раз уж поехал, пусть от него будет хоть какая-то польза.

Они тронулись дальше по главной дороге. С правой стороны, за заброшенными железнодорожными путями, насколько хватало глаз тянулись ужасающие хибары, глинобитные, бетонные и из рифленого железа, костры, на которых готовилась еда, веревки с сохнущим бельем. Кучки мрачных детей таращились на машину.

– Где мы? – спросил Лукас.

– Лагерь беженцев под Джабалией, – ответила Нуала.

– Впереди, в Джабалии, израильский КПП, – предупредила Сония. – Снизь скорость.

За поворотом показался пропускной пункт: мешки с песком, колючая проволока и два джипа с пулеметами. Солдаты на посту, увидев машину, которая с визгом затормозила, приняли боевое положение. Когда машина остановилась, Лукас увидел среди дюн в стороне от дороги бронетранспортер и еще один джип, готовые прикрыть пост огнем. Их взяли на прицел; Лукас и его пассажирки вжались в сиденья. Он глубоко вздохнул и закрыл глаза.

Минуту из блокпоста никто не появлялся. Затем вышел светловолосый молодой солдат с непокрытой головой, но в бронежилете и направился к ним с оружием наперевес. Товарищи внимательно наблюдали, прикрывая его. Молодой солдат окинул быстрым сердитым взглядом опознавательный знак ООН на машине и пассажиров в салоне.

– Что, какие-то проблемы? Чего так гоните? – спросил он с легким славянским акцентом.

Из-за ограждения вышел еще один – офицер, как подумал Лукас, но у израильтян это сложно было определить. Солдат, закинув винтовку на плечо, отправился назад, офицер протянул руку, требуя документы.

– Куда направляетесь? – спросил он, проверив документы.

– В Аль-Амаль, – ответила Нуала.

Офицер странно взглянул на нее и сверился со списком, прикрепленным к ремню. Похоже, что он был предупрежден о ее появлении. Затем оглядел остальных.

– Лукаш? – Он посмотрел на журналистское удостоверение Лукаса. – Сония Барнес?

– Барнс, – поправила она его.

Они обменялись несколькими словами на иврите, и офицер махнул рукой – проезжайте. Бронетранспортер взревел, освобождая дорогу.

– Езжай медленнее, – сказала Сония Лукасу, – мой тебе совет.

– Хорошая мысль. Что он сказал тебе?

– Пожелал доброго пути. Что-то в этом роде.

– Как думаешь, что он имел в виду? – спросила Нуала.

– Трудно сказать, – ответила Сония.

Когда Лукас обернулся к ней, она подмигнула ему. Как она спокойно держалась, подумал тот.

– Думаю, он желал удачи, – добавила она.

Город Джабалия был скоплением тоскливых каменных домов с рынком у шоссе. На главном перекрестке толпа мусульманских женщин оглянулась на их машину и приветственно замахала. Лукаса это изумило.

– Нас встречают как героев, – сказал он.

– Ну да, как героев, – с издевкой усмехнулась Нуала.

– Дело в машине, – объяснила Сония.

И действительно, по мере того, как они углублялись в Газа-Сити, все больше людей – женщин, кутающихся в одежды и с младенцами на руках, рыночные рабочие, школьники – отворачивались от столба черного дыма, застилавшего небо над пустыней, чтобы помахать и поаплодировать им.

– В машине? – спросил он.

– Мы едем на машине ООН, помнишь?

– Ну конечно помню.

Проезжая через приветствующие их толпы, Лукас оживился. Их невинный, искренний минивэн нес на своих бортах близнецы-эмблемы, изображавшие наш громадный мир в полярной равноудаленной проекции, обвитый двумя оливковыми ветвями [272]272
  Официальная эмблема ООН, принятая в 1947 г.


[Закрыть]. Люди действительно приветствовали их. Что ж, неси бремя героя, сказал он себе. Это было что-то новое для него.

– Помедленней, – предупредила Нуала, – потому что начинается самое сложное. Если солдаты спросят, куда едешь, отвечай, что к университету Аль-Азхар.