Текст книги "Дамасские ворота"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 37 страниц)

56

Роза сбросила с себя одежду, то ли готовясь к крещению, то ли в экстатическом порыве. Она была высокая и мускулистая, с ангельскими глазами и твердым подбородком. Лукас одну за другой подал ей ее вещи, и она оделась.

– Не думай, что мне хочется лезть опять наверх, как мы пришли. Лучше пойду туда. Где открытое место.

Лукас опять сверился с «ависовской» картой, неуверенный, что участок, который он наметил, каким-либо образом соотносится с окружающей дикой местностью.

– Хорошо, – сказал он. – Вон там может проходить дорога. Она должна вывести к входу в парк.

Они заметили камни, выступающие над водой, по которым можно было перебраться через реку, и, балансируя, пошли по ним. Роза, несмотря на разиэлевский чай, двигалась с природным проворством, ступала уверенно. На другом берегу они, прыгая с кочки на кочку, одолели болотистую лощину и добрались до твердой почвы. Отсюда подняться на другой гребень было легко – легко для Розы и не очень для Лукаса.

Под ними лежало поле костей [431]431
  Аллюзия на Иез. 37: 1–3.


[Закрыть]– мшистых скал, походивших на дольмены, расположенные «ведьмиными кольцами». Вдалеке, под торчащим отвесным утесом, виднелась цепочка чахлых олив и тамариндовых деревьев.

– Вон там алтари в скале, – показала Роза. – И водопад.

Он было подумал, что у нее галлюцинации. Но, присмотревшись к поверхности утеса, увидел там ниши, пятна мрамора на темном граните.

– Считается, что здесь родился Пан, сказал Лукас. – И тут исток Иордана.

– Ну ничего себе! – воскликнула Элен Хендерсон. – Круть какая!

Новость вдохновляла. Баньяс-Спринг был отмечен на карте, он лишний раз убедился – это означало, что они все еще на территории Израиля, а не Ливана или Сирии.

– Хочешь сказать, что это алтари Пана? Бога Пана?

– Да, – ответил Лукас. – Идолопоклонство и внезапный страх. Так близко от реки Иордан.

Здесь и вправду водилось множество козлов.

– Когда-то давным-давно, – продолжил Лукас их смурной разговор, – говорится у позднелатинского поэта, громкий голос возвестил на весь мир: «Умер Великий Пан!» Или что-то в этом роде.

– О нет! – воскликнула Роза.

Похоже, ее эта новость расстроила. Поэтому Лукас сказал:

– Конечно же, боги никогда не умирают. И не обязательно это Великий Пан. Этот Пан – Баньясский.

Баньяс, видимо, протекал поблизости от дороги. Карта это подтверждала.

Пока Роза оплакивала смерть Пана, они шли по долине к черте, обозначенной на карте. Участок, представлявшийся на карте пустыней, оказался заболоченным: похожие на кратеры бочаги, заросшие хвощом, промоины от талых вод со склонов Хермона. Другие участки были покрыты зарослями алоэ и кактусов – и такими сухими и пыльными, будто никогда не знали даже самых скудных дождей.

На редких участках с чахлой травой паслись овцы. Их вытянутые, как у антилоп, тощие морды торчали из густой грязной шерсти. Рога были и у баранов, и у овец и у тех и других закручивались одинаково неровно на узких черепах, отчего животные выглядели еще более всклокоченными и бесхозными. Не рога, а рудименты, ломкие и никчемные, годящиеся лишь на то, чтобы запутываться ими в колючем кустарнике.

Они устало тащились по болотам, по каменистой земле.

– Где ты познакомился с Разиэлем? – спросила Роза Лукаса.

– Я писал книгу. И брал у него интервью для нее.

– И ты веришь в то, что он говорит?

– Нет. А ты?

– Я люблю слушать Преподобного. Он кажется мудрым и добрым. Я ничего не понимаю в его речах. Но я бестолковая.

– Тебе все простят, Элен. Главное – продолжай шагать [432]432
  Аллюзия на знаменитый рисунок «Кеер on Truckin’» американского карикатуриста Роберта Крамба, опубликованный в первом выпуске его журнала «Zap Comix» (1968) и ставший одним из символов эпохи.


[Закрыть].

– Я ни о чем не жалею.

– Ты знаешь историю Озы и ковчега? В воскресной школе вам рассказывали?

– Это тот солдат, который коснулся ковчега Завета? Я плохо помню.

– А ты… – спросил Лукас, когда они пробирались через болото, по кочкам, заросшим растениями с пушистыми головками, – а ты не думаешь, что Бог велел Озе постараться уберечь ковчег? Не думаешь, что Он отвел его в сторонку, явившись перед ним в кольце огня, и сказал: «Оза, сегодня по пути в Иерусалим ковчег начнет падать. И ты, Мой возлюбленный Оза, ты, Мой избранный агнец, должен уберечь его от падения. Иначе весь мир жуть что ждет»?

– Господи! – воскликнула Роза. – Мне такое в голову не приходило. Никогда.

Спустя часа полтора они уже подходили к деревьям на границе заповедника «Долина Хула», откуда доносился шум быстрой воды. Карабкаясь по мягкому, в черных полосах песчаному откосу, Лукас наткнулся на укушенного змеей козла: язык вывалился, глаза тусклые и налиты кровью. Животное лежало на боку и, никак не реагируя, смотрело на приближающегося Лукаса. Подойдя, он заметил крупную фалангу, присосавшуюся к ране на козлином боку. Тут же ползал рой пчел, сложивших крылышки, намокшие от дождя.

Лукас вспомнил «Козла отпущения» Холмана Ханта. Даже пейзаж был немного похож.

Здесь это не метафоры, подумалось ему. Отсюда все пошло, тут достигло сознания и укрепилось в нем, и единственными символами стали святые буквы Книги. Все это должно создавать большие трудности. Захотелось поговорить об этом с Сонией.

Они перевалили через следующий гребень и увидели внизу другой поток, бурый и вспухший. Вид дороги, проходящей рядом с ним, говорил о том, что ею постоянно пользовались, – чистая, большей частью сухая наезженная грунтовка, укрепленная скалистыми обочинами, со следами подошв на ней. На карте поток и дорога почти сливались так, что по отдельности не различить.

Через минуту-другую они увидели свет фар, а потом и сам древний минивэн – наверное, друзский шерут, взбирающийся по горному серпантину; мотор натужно выл при каждом переключении передачи. До утесов на противоположной стороне было больше мили. На карте близ утесов виднелось слово «Баньяс» крохотными дрожащими буковками старинного шрифта.

Солнце, все ниже опускающееся на гнетущем горизонте, внезапно прорвалось сквозь завесу влажных туч и осветило скалу перед ними, и та засияла радужным блеском.

Лукас и Роза в изумлении смотрели на дивную гору. Там действительно были алтари, четко рисовавшиеся в закатных лучах.

Роза неожиданно помчалась к скале.

– Эй! – крикнул Лукас. – Эй, уже поздно! И дождь идет.

– Ну пожалуйста! – закричала в ответ Роза, не прекращая бег, вызывающий опасение за нее. – Я никогда здесь не бывала. Я должна это увидеть.

Чертыхнувшись, Лукас побежал следом, тяжело дыша и лавируя между торчащими камнями и залежами бурелома. Время от времени он поглядывал на мелькающую впереди фигуру с развевающимися светлыми волосами, блестящими под дождем. Она бежала к Богу. Лукас увидел, как она скрылась в сумраке небольшого леска из кривых кипарисов и тамариска. Исчезла. Превратилась в дерево. Но минуту спустя он снова услышал ее:

– Ого!

Она нашла удобное место – мшистый выступающий корень, с которого отчетливо виделись алтари Пана в скале.

– Ой! Я что-то слышу. – Ее словно охватил ужас.

– Ты, я вижу, по-настоящему напугана. Возможно, это в тебе говорит чай, – сказал Лукас, успокаивая ее. Но ему самому становилось не по себе.

– «Боишься?» – крикнула она и засмеялась. – «Боюсь! Его?»– («Что это в ее глазах?» – поразился Лукас; она, казалось, совсем помешалась.) – «Да нет же, нет! И все-таки… Все-таки мне страшно, Крот!» [433]433
  Здесь и ниже цитируется роман «Ветер в ивах» (1908) британского писателя Кеннета Грэма (1859–1932) в переводе Ирины Токмаковой.


[Закрыть]

Лукас сразу понял: «Ветер в ивах». Она принимала себя за дядюшку Рэта, встретившего Пана, Свирель у Порога Зари. Ну а что тут такого? Ее васильковые глаза сияли несказанной любовью. Если постараться, можно услышать опьяняющую музыку.

Элен Хендерсон сложила руки под подбородком и произнесла:

 
Чтобы светлая чистая радость твоя
Не могла твоей мукою стать.
Что увидит твой глаз в помогающий час,
Про то ты забудешь опять!
 

Она обернулась к Лукасу:

– «Забудешь опять».

– Что угодно забуду.

– Мы пели это, как песенку, в скаутском лагере, – объяснила она. – В группе «Брауни», младшие.

– Фантастика. И вот ты здесь.

В Израиле для каждого что-то есть.

Взбираясь обратно на лесистый склон, он дивился, по какой пересеченной местности они бежали. Просто чудо, что не переломали ноги.

По дороге спускался туристский мини-автобус фирмы «Эгед». Когда он остановился рядом с ними и двери открылись, Лукас увидел, что автобус наполовину пустой.

– Можете подвезти нас? Всего до входа в парк? – спросил Лукас.

– Но парк закрыт, – ответил водитель, – из-за войны.

В итоге, подавив инстинктивный порыв блюсти никчемную формальность, водитель пустил их в салон. Туристы в основном были пожилые гои. Один из них оказался на сиденье рядом с Элен Хендерсон.

– Попали под дождь? Осматривали замки? – поинтересовался он.

– Мы не помним.

Когда они вышли из автобуса у входа в парк, вокруг никого не было. У торговых палаток выстроились машины, среди которых были лукасовский «таурус» и «додж» Разиэля. Лукас удивился, увидев желтый «вольво», на котором утром приехал Фотерингил.

Когда они открыли «додж», чтобы забрать второй рюкзак Элен, Лукас обнаружил под пассажирским сиденьем несколько бумаг. Включив верхний свет, Лукас увидел, что листы представляют собой печатный план некоего здания. Схему тоннелей и помещений с размерами и пометками на нескольких языках, похожую на рабочие чертежи археологических раскопок. На каждой стороне листов стояло одно слово на иврите:

Кадош.Святой.

– Не знаешь, что это такое? – спросил он Розу.

– Нет. Это им тот парень, Фотерингил, привез.

Стемнело. По дороге, которая вела вниз, к Кацрину, проплывали огни машин.

Подъехал джип пограничной полиции. Офицер, сидевший за рулем, прочитал им лекцию об опасности ходить здесь без сопровождения. Что парк закрыт ввиду чрезвычайного положения и на эту территорию допускаются только туристские группы по особому разрешению.

– Во-первых, не знаю, как вы попали сюда, – сказал офицер. – Тут кругом датчики и пулеметы, которые автоматически открывают огонь. Минные поля. Мы засекли вас на полпути к Литани [434]434
  Река, в последней трети протекающая по глубокому труднодоступному ущелью на северо-западной границе Израиля.


[Закрыть].

Один из полицейских фонарем с красным фильтром посветил на их паспорта, затем на их лица. Луч задержался на глазах Элен, зрачки которых были заметно расширены. Она заслонилась ладонью.

Они сели в «таурус» и поехали вниз, прочь от угольно-черной горы Хермон. Лукас обнаружил, что он еще не совсем отошел от чая. Наверняка и Элен тоже.

– Жизнь немного похожа на детскую сказку, – мудро изрек он в назидание юной Роуз.

– Но жизнь так сурова с детьми! – сказала она.

– Что ж, если она не «Ветер в ивах», тогда, может, «Алиса в Стране чудес».

– Почему «Алиса»?

– Ну, потому что «Алиса в Стране чудес» смешная. Смешная, но в ней нет справедливости. Или смысла, или милосердия.

– Верно, – согласилась Роза. – Но в ней есть логика. Раз шахматы в основе.

Возразить было нечего.

57

Они остановились выпить кофе в кибуце «Николаевич Алеф». Никто их тут не дожидался. Очевидно, остальных Гиги Принцер отвезла в Эйн-Карем. Роза решила возвращаться назад с Лукасом.

– Будьте осторожны возле Иерихона, – предупредила их молодая женщина, прислуживавшая в столовой для гостей кибуца. – Уже ночь, и номерные знаки у вас не того цвета.

В нескольких милях позади них, на Иорданской дороге, Сония вела «додж» на юг. Разиэль сидел рядом с ней. Старик Де Куфф спал на заднем сиденье. Сония уговаривала его переночевать в кибуце, но Де Куфф настоял на том, чтобы его безотлагательно отвезли в город. Он совсем обессилел.

– Мы уже почти ничего не контролируем, – сказал Разиэль.

– Что ты хочешь сказать? Что все это просто твоя фантазия – то, во что ты втянул нас?

– Не фантазия.

– Позволь задать тебе ужасный вопрос, – сказала Сония. – Ты опять на игле?

– Угадала.

– Ох, Разз. И давно?

– Только не плачь, крошка, хорошо? Ты мне мою мать напоминаешь.

– Знаешь, что самое смешное? Я больше ничего не употребляю. Ни травку. Ни мартини. Благодаря ему. Потому что все для меня изменилось.

– Я тоже завязал, Сония. Неделю назад я был чист, как тогда, когда ты видела меня в Тель-Авиве.

– Знаешь, что я подумала, когда ты зарядил тот чай, Разз?

– Что я хитрожопый махинатор?

– Вроде этого. У тебя был Преподобный, неограниченные средства. Потом я узнала, что Нуала возит дурь для Стэнли. А тут и Линда Эриксен съехала на религии.

– На нашей собственной религии к тому же, – сказал Разиэль.

– На нашей собственной религии, потому что она – подстилка всем религиям, как Нуала – призраку Че Гевары. И тут я слышу о бомбе и думаю: кто же заправляет этим делом? Мой друг Разз, и он все время был под балдой, а мы, простаки, ему внимали.

– Вот и неправильно думала. Я мог совершить чудо, Сония. И тоже завязал. Потому что все должно было измениться.

– И что произошло?

– Происходили великие вещи, ужасные вещи. Это было взаправду, детка. Все было взаправду. Никогда не позволяй отнять это у тебя.

– Значит, это была не просто махинация?

– Просто махинация? Может, и вселенная – махинация. Что это за такая штука – любовь [435]435
  Аллюзия на «What Is This Thing Called Love?» – песню Кола Портера из мюзикла «Wake Up and Dream» («Проснись и грезь», 1929), ставшую джазовым стандартом.


[Закрыть], понимаешь, о чем я? О том, что стучащему отворят [436]436
  Мф. 7: 8.


[Закрыть]. Об избавлении.

– Ты говорил, что он собирается проповедовать о пяти тайнах.

– Он уже открыл все пять. Теперь он должен открыть подлинное свое назначение. Но у нас не остается времени.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что я запустил определенные процессы. Не думал, что мы можем потерпеть неудачу. Но теперь вижу, что мы, как и все остальные. Попались в ловушку истории. Неудачников преследуют неудачи. Всю жизнь мне не везет. У меня было могущество, но не было силы. Знаешь разницу?

– Могущество, – повторила она, пытаясь понять. Будто повторение могло помочь. – Могущество, но не сила?

Она подняла один из листов с чертежами, валявшихся по всему мини-фургону – на сиденье, прилипнув к коврику, за солнцезащитным козырьком.

– Это схема Храмовой горы от твоих приятелей, верно?

– Верно.

– Значит, бомба действительно готовится. Ты лгал мне.

– Все как написано, Сония. Это борьба духовная. Борьба без оружия. Но борьба – это противоборство, а противоборство чревато непредсказуемым результатом. Вот почему я подсыпал ему в чай. Боялся, что он нас подведет. Мне нужно было, чтобы он был готов объявить себя мессией.

– Теперь послушай, ты должен рассказать мне все. Все, что знаешь о том, куда они подложат ее.

– Сония, Сония, – сказал он нетерпеливо. – Если все пройдет успешно, не будет никакого оружия. Они думают, что взорвут бомбу. Но в мире грядущем нет никаких бомб.

– Ну да. Только, полагаю, цветы.

– Я сказал, что никто не пострадает. Это я имел в виду. Я уверен.

– Как получилось, что ты опять подсел?

– Нервы не выдержали. В последнюю минуту. Я подумал: если мы потерпим духовное поражение, тогда это будет лишь эпизод истории. Просто еще один эпизод дерьмовой истории мира. Вместо всего, о чем мы мечтали.

– Что должно произойти, Разз? Что ты натворил?

– Не знаю. Больше скорби, больше истории. Нравствен не процесс, а только результат.

– Тебе нельзя было здесь оставаться, Разз. Почему остался?

– Потому что я единственный, кто знает, что к чему. Потому что это я нашел старика. Почему я? Не спрашивай. Но мне было откровение, что это он.

– Наверно, это все твоя музыка.

– Может быть, – сказал Разиэль. – И ты была со мной. Я «немощнейший сосуд», но у меня есть могущество. И у меня есть ты. Ты веришь мне. И немножко любила меня, да?

– Любила. Все когда-то любили тебя, Разиэль. Ты был нашим принцем.

Тут она не удержалась и заплакала, потому что вера, надежда, любовь покидали ее. И некому было спасти ее душу, а наоборот, снова нужно заботиться обо всех, как всегда. И опять все зазря. Чуть-чуть ганджи. Отголосок мечты и доброй ночи.

– Смешной мир, – сказала она. – Все в нем повторяется. А как узнать, что опять пришло время?

– Смешной.

Неожиданно она почувствовала, что не хочет… не должна… отказываться:

– Разз?

– Что, малыш?

– Разз, может, мы все же сумеем довести до конца. Если ты все делал как надо. Процесс.

– Я сказал тебе про процесс, и ты смеялась надо мной.

– А сейчас не смеюсь. Может, получится. Может получиться! Если ты все делал правильно.

Теперь настала очередь Разиэля засмеяться:

– Сония, ты чудо. Если бы ты была со мной все время, мы бы довели это до конца.

– Я была с тобой.

– Ты спасешь мир, Сония. – Он снова засмеялся. – Говоришь девчонке, что ничего не выйдет. А она тебе: а может, и выйдет. Ты чокнутая, взбалмошная девчонка, крошка. Если б ты была со мной, клянусь, мы бы победили. Начисто забыли бы об истории.

– Мне некуда идти, Разз. Я по-прежнему здесь.

– Сония, ты ведь не шутишь?

– Боюсь, что нет.

– Положение такое, Сония. Мы оказались меж двух миров. Не знаю, смогу ли найти для нас выход.

– Вот что я тебе скажу. Ты находишь выход. Я буду тебя подгонять.

– До сих пор никому подобное не удавалось, – через несколько миль сказал Разиэль. – Но придет время, и кому-то удастся. Процесс…

– Правильно. Процесс.

– Я поверить не мог, – сказал он ей. – Выход – в глазах старика. Мир, которого мы ждали.

– Свобода? – спросила она.

– Музыка. Все это была музыка.

– Ну, слава богу! Музыка.

– Поднажми, подруга, – взмолился он. – Не хочу ставиться при тебе.

58

Ночью вокруг деревни Эйн-Карем светились огни многоэтажек Нового города, которые все теснее и теснее обступали ее. Жители домов, обращенных фасадом к долине, частенько не трудились задергивать шторы на окнах с наступлением темноты. Человеку, глядящему на эти окна, передавалось ощущение протекающей за ними жизни добропорядочной, цивилизованной и комфортабельной. Можно было разглядеть книжные полки, эстампы и картины на стенах.

Сами дома имели непривлекательный вид, так что лучше всего они смотрелись по вечерам, освещенные в соответствии с буржуазным вкусом и респектабельностью их обитателей. В соседнем, Иерусалимском лесу еще сохранились соловьи. Их трели и повторяющиеся, замысловатые риффы и утешали, и волновали душу.

Когда Лукас с Розой подъехали к бунгало, в ближайших домах горело лишь несколько окон. Горизонт на востоке светлел и был цвета иерусалимского камня; со стороны деревни доносился призыв громкоговорителя к молитве.

Он тихонько прошел по комнатам, но не обнаружил ни Де Куффа, ни Разиэля с Сонией. Остальная компания спала. Только сестра Иоанна Непомук ван Витте бодрствовала: разглядывала книжку с картинками о Сулавеси, где прожила много лет.

Лукас позвонил в квартиру Сонии в Рехавии, но никто не ответил.

– Будешь у них за главную, – сказал он Элен Хендерсон. – Полагаю, все выжидают, пока не утрясется.

Роза снова была собой. Всю дорогу на юг она сосредоточенно молчала.

– Что утрясется?

– Все.

Элен приняла ванну и легла, а он сделал еще несколько безуспешных звонков Сонии. Затем лег в гостиной на пол и забылся беспокойным сном. В восемь утра, толком не отдохнув, он позвонил Оберману, который успел вернуться из Турции, и попросил того подъехать. Оберман не мог: он был на обходе в клинике Шауль-Петак. Они договорились встретиться в клинике. Лукас прихватил с собой один из планов здания, которые нашел в минивэне.

– Выглядишь ужасно, – сказал доктор, когда Лукас вошел к нему в кабинет.

Лукас объяснил, что он принял экстази у истоков Иордана, был свидетелем первого и второго пришествия Мессии и с дядюшкой Рэтом и мистером Кротом посетил Пана.

– Экстази? Как же ты доехал обратно?

– В разобранном виде. Но доехал. – Он протянул Оберману одну из схем. – Это тебе о чем-нибудь говорит?

Они разостлали потрепанную копию на столе, с которого Оберман убрал гору папок. Лукасу, на его совершенно неопытный взгляд, по-прежнему казалось, что это нечто вроде синьки, эскиза здания в разрезе на трех уровнях, с размерами, указанными в метрах.

Словесные пометки на листе, за одним исключением, были на английском или транслитерированном арабском. Тут был прямоугольник, в котором Оберман распознал Баб-аль-Гаванима, древние ворота в стене, окружающей Харам. Единственное слово на иврите Лукас прочел как «кадош» и перевел как «святой». Начертанные на грубом листе обрубленные, яростные буквы языка, на котором Бог говорил с Адамом, изумляли. Mysterium terrible et fascinans [437]437
  Точнее, «Mysterium tremendum et fascinans» (лат.)– «Тайна ужасная и чудесная»; термин, введенный немецким теологом и религиоведом Рудольфом Отто (1879–1937) в труде «Священное» (1917) для определения божественного, «нуминозного» в его терминологии, как «Совершенно Иного». В христианстве соответствует понятию священного, в иудаизме – понятию kaddosh, «кадош».


[Закрыть].

В другом квадрате сетки координат стояло греческое слово «Сабазий».

– Это карта стены, окружающей Харам, – сказал Оберман. – Похоже, что с обозначением мест последних раскопок.

– Что здесь значит «кадош»?

– Священное место. Может быть, чья-то идея насчет того, где находилась святая святых.

– А Сабазий?

– Это фригийский бог. Подробности не помню.

– Думаете, это имеет отношение к закладке бомбы? – спросил Лукас.

– Гипотеза приемлемая. Из нашего телефонного разговора я понял, что у вас были какие-то проблемы с Линдой.

– Еще какие! Полагаю, она замешана в этом.

– Откровенно говоря, вы не ошибаетесь. Она натура увлекающаяся, причем без тормозов. Если ей приспичило, значит приспичило.

– Я тут задал себе вопрос: что в действительности произошло с ее мужем? – сказал Лукас. – На вашем месте я бы тоже задумался над этим.

Оберман вздохнул:

– Я думал, что ее ищущей душой полностью завладел Януш Циммер. Но может, она порвала с ним. Или, может, мы чего-то не знаем о Януше. Во всяком случае, ей известно о нашей книге.

– Известно? Да она, чтоб ее, хочет написать нашу книгу за нас.

И он рассказал Оберману о приключениях в секторе и Кфар-Готлибе.

Оберман взял один чертеж из тех, что принес Лукас, и принялся внимательно рассматривать.

– Безусловно, – сказал он. – Это вполне может быть схемой закладки бомбы. Где вы это взяли?

– На Голанах. В одной из машин.

– Это похоже на карту изысканий, которые проводил Галилейский Дом. Наверняка от Линды получили.

– Думаю, они хотят подставить Де Куффа и компанию, – сказал Лукас. – Причем нашими руками. Типа что мы должны купиться на ту лабуду, которую они будут втюхивать. А потом перепродать кому следует.

– Второе пришествие Вилли Ладлэма.

– Точно. Съезжу-ка я в Галилейский Дом. Может, поставите в известность полицию? Если предположить, что в полиции не знают об этом.

– У меня там есть несколько друзей, – сказал Оберман. – Порасспрошу.

– И постарайтесь связаться с Сонией, хорошо? Думаю, она прячет Разиэля и старика у себя в квартире, а трубку не берет. Легли на дно. Но рано или поздно она проявится.

– Ладно.

Прежде чем отправиться в Галилейский Дом, Лукас заскочил к себе домой, чтобы переодеться. Снова позвонил Сонии, но услышал автоответчик. Потом пустил воду в ванной и набрал номер Сильвии Чин.

– Не люблю говорить с тобой о делах по служебному, – сказал он, когда Сильвия подняла трубку. – Но к твоему – и того, кто прослушивает твой телефон, – сведению: кое-кто намерен повторить подвиг Вилли Ладлэма на Хараме. В ближайшее время. Слышала об этом что-нибудь?

– Не могу сказать, что мы слышали или чего не слышали, Крис. А что могу, так только то, что твоя приятельница Нуала мертва. Ее любовник Рашид тоже. Их повесили в разрушенном монастыре на Кипре. По словам киприотов, тот, кто убил их, использовал веревку времен британского правления. Какие применялись в империи при казни. Это была казнь. Что собираешься делать?

– Принять ванну.

Когда он направился в ванную комнату, ноги его слегка дрожали. Он стоял потрясенный, держа руку под струей воды, не чувствуя, горячая течет или холодная, не способный сообразить даже этого.

Нуала была одержима страстями. Одна такая страсть завладела ею в Иерусалиме и, конечно, ее погубила. Он вспомнил слова Рашида о джинне. И Эриксена преследовала сила, которая, по его утверждению, должна была убить его. То, что он испытывал, подумал Лукас можно описать как страх Господень. Это чувство, как написано, есть начало мудрости [438]438
  «Начало мудрости – страх Господень» (Притч. 9:10).


[Закрыть]. Вероятно, он погорячился, уподобив Всемогущего небесному пресс-папье. Может быть, подумал Лукас наконец-то к нему приходит мудрость.