355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Стоун » Дамасские ворота » Текст книги (страница 19)
Дамасские ворота
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 17:05

Текст книги "Дамасские ворота"


Автор книги: Роберт Стоун



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

– Как-нибудь отправимся в Александрию, – сказал Маджуб. – Там по-прежнему можно выпить вина.

– Пока еще, – добавила Сония.

– В последнем деле, которое у меня было по поводу карточки, – сказал Эрнест, – бедняга заявил, что солдат съел ее. Суд, конечно, хохочет, правильно? Но мы порасспросили свидетелей, и что вы думаете?

– Какой-нибудь остряк и вправду ее слопал?

– Вот именно! Сожрал пластик и все остальное. Так что мой клиент остается без работы.

– Забавно, – сказала Нуала без тени юмора.

– Да, забавно и по-своему ужасно, – вздохнул Лукас.

– Забавно, пока это не случилось с тобой, – сказала Нуала.

Лукас поднял стакан и провозгласил:

– За то, чтобы когда-нибудь где-нибудь как-нибудь – для всех все забавное было забавным!

32

Однажды, пока Де Куфф и его последователи были в Эйн-Кареме, а Сония прибиралась в бывшей квартире Бергера в Мусульманском квартале, вошли двое молодых людей, которые заявили, что являются представителями Вакуфа, исламских религиозных властей. Сония предложила им кофе, но те решительно отказались. Оба были в джелабах и белых традиционных шапочках. Один был низкоросл и смуглолиц, второй – с болезненного цвета лицом, обрамленным тонкой бахромой бородки. У бледного были большие выразительные глаза и крупный нос. В совокупности его черты создавали облик человека не от мира сего, наделенного слегка гротескным обаянием. Сонии тут же вспомнилась виденная ею фотография молодого Фрэнка Синатры. Она подумала, что своему старомодному английскому этот человек научился в Индии или Пакистане.

– Здесь было медресе, – объяснил он Сонии. – Также здесь жил наш возлюбленный учитель аль-Хуссейни. И блаженной памяти шейх Бергер аль-Тарик, который был твоим другом. Мы думали, что ты, как мы, правоверная.

– Принимая все это во внимание, – добавил его смуглолицый спутник.

– Мы тут для того, чтобы постигать веру, – сказала Сония. – Молиться и изучать. Поэтому я здесь. И поэтому пригласила друзей.

– Который из них твой муж? – спросил похожий на Синатру.

Прежде чем она успела придумать приемлемый ответ, тот заговорил снова:

– Если ты тут для того, чтобы изучать и постигать, друг возлюбленного Бергера аль-Тарика, тогда ты непременно должна знать, что учение из учений, вершина познания есть ислам.

Последовала пауза. Второй молитвенным жестом быстро коснулся лба.

– У меня нет мужа, – сказала Сония. – Я живу одна. Я тоже любила благословенного Бергера аль-Тарика, но он не был мне мужем. Я чту ислам, и мои друзья тоже.

Посетители секунду смотрели на нее.

– А что такое старик рассказывает христианам? – спросил смуглый. – Почему они собираются вокруг него?

– И даже сюда приходят, – добавил бледный.

– Ему было видение, – ответила Сония. – Он обращается ко всем, не только к христианам.

– К евреям?

– Да.

– Верующим?

– Он чтит все религии. Не добавляет ничего своего. Поощряет мусульманскую веру.

– Но он еврей, – сказал человек с лицом молодого Синатры. – Нам сказали об этом. И ты. Ты сама тоже.

– Абдулла Уолтер был рожден евреем. Великий шейх. Друг аль-Хуссейни. Это был его дом. Я его последовательница. Мои друзья веруют так же, как я.

– Как дом аль-Хуссейни, он должен принадлежать Вакуфу, – сказал смуглый. – Но им владел христианин, армянин, последователь франкского папы [289]289
  Святой Захария, римский папа в 741–752 гг.


[Закрыть]
. И живут в нем евреи.

– Для меня это дом Бергера, – ответила Сония. – Всё здесь славит его.

– Пожилой обращается к народу перед христианской церковью, которая была мечетью Салах ад-Дина. Мы видели его там.

– Мы считаем, что речь идет о неверии в Бога, – заявил Фрэнк Синатра. – Неверии в доме аль-Хуссейни. Мы также думаем, что дом собираются захватить евреи.

Он говорил сдержанно, но едва заметно дрожал от ярости, и Сония поняла, что дело плохо. Формально Вакуф был силой умеренной, подчиняющейся иорданцам. Но было ясно, что скоро у Сонии и компании возникнут проблемы.

Когда стемнело, она включила электрический свет и принялась отбирать вещи, которые, как она чувствовала, ни в коем случае нельзя было оставлять при переезде. Большую часть вещей придется оставить, хотя то, что принадлежало Бергеру, она постаралась раздать его родственникам, а что могла, взяла сама.

После девяти вечера, когда окончательно стемнело, раздался телефонный звонок. Она разбирала незавершенные рукописи Бергера, вполуха слушая звуки пения и танцев с празднования бар-мицвы [290]290
  Достижение еврейским мальчиком религиозного совершеннолетия.


[Закрыть]
, которые доносились до нее через густое плетение каменных лестниц и стен, отделявших ее спальню в старом дворце муфтия от площади Котель.

– Алло?

Звонил Крис Лукас, хотел встретиться.

– А не можешь прийти сюда, Крис? Если считаешь, что это опасно, встретимся в другом месте.

– Буду через сорок минут. Я пешком.

Он опустил трубку прежде, чем она успела предупредить, чтобы он не шел со стороны площади Котель. Но именно так он и пришел, исходя из теории, что если Лестрейд позволяет себе пользоваться старой улицей Кардо, то может и он.

Он поднимался по лестнице на глазах у африканских мальчишек, собравшихся во дворе вокруг лампы. У одного из них в руке была игровая приставка «Геймбой».

– Никто за тобой не шел? – спросила она.

– Не больше, чем обычно.

Он ни разу не задумывался, следит ли за ним кто-нибудь, когда он идет по городу.

– Это, может быть, наш последний вечер здесь, Крис.

Она рассказала о визите людей из Вакуфа и что, как она думает, будет невозможно оставаться в этой квартире.

– Надо было принести шампанское. Чтобы предаться прекрасным воспоминаниям.

– Да, мне тоже будет о чем вспомнить. – По тому, как она посмотрела, Лукас подумал, что она сердится на него. – Была у меня одна фантазия. Я представляла себе, как мы будем жить здесь.

– Ты имеешь в виду себя и твою разрастающуюся шайку паломников? Опасная затея, Сония. И было бы малость тесновато.

– Я имею в виду тебя и себя, Крис. Нас двоих. Когда все произойдет.

– О! Ты подразумеваешь век чудес, новый порядок времен. Как начертано на деньгах [291]291
  Девиз на левом из двух кругов, изображенных на тыльной стороне однодолларовой банкноты: «Novus ordo seclorum», т. е. «Новый порядок времен», или «Новый мировой порядок».


[Закрыть]
.

– Не смейся над моими фантазиями. Не смейся, если хочешь присутствовать в них.

Он привлек ее к себе и поцеловал:

– Мне не до смеха. – Он крепче прижал ее к себе, не желая отпускать. Безысходность и отчаяние охватили его, словно от осознания, что удержать ее невозможно. – Я б смеялся, если бы мог.

– Черт! Должно быть, это любовь.

– Я это так и понимаю, – сказал Лукас.

Она стояла лицом к нему, положив руки ему на плечи, ритмически похлопывая пальцами по его ключицам.

– Крис, Преподобный не хочет, чтобы я даже видела тебя.

– Тогда ну его к бесу!

– По крайней мере, то же самое сказал Разиэль. Он говорит, что Преподобный считает: если ты не желаешь ждать вместе с нами, то недостоин нашей компании.

– Если не желаю петь аллилуйю, то не получу фаната. И ты спокойно позволяешь этим людям управлять твоей жизнью.

– По таким правилам иногда живет религиозная община. Если бы я состояла в суфийской общине в Нью-Йорке, было бы точно так же.

– Слушай, если ты действительно будешь со мной, я присоединюсь. Буду играть на бубне, наряжаться, как Санта-Клаус, есть в шляпе на голове – все, что хочешь. Но у меня есть свои условия.

– Какие же?

– Чтобы ты иногда пела мне. И чтобы я продолжал работать над книгой. А когда все закончится, чтобы мы уехали обратно в Нью-Йорк.

– Я не хочу, чтобы ты притворялся, будто веришь, Крис. Только чтобы ты был искренним. Тогда мы сможем быть вместе. По-настоящему.

– Ах, Сония! – воскликнул Лукас, засмеялся и провел рукой по редеющим волосам. – Что же нам делать? Потому что я действительно люблю тебя. Может, не будем торопиться с решением?

Он попытался обнять ее, но она увернулась.

– Кажется, у нас обоих есть пустующее место в сердце. Ты согласен?

– Я надеялся, тут мы могли бы помочь друг другу.

– Я тоже так думаю. Тоже. Но есть много чего еще, кроме нас с тобой.

– Не привык до завтрака верить во столько невозможностей, Сония [292]292
  Ср.: «В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей до завтрака!» (Л. Кэрролл. Алиса в Стране чудес. Пер. Н. Демуровой).


[Закрыть]
. Этим мы отличаемся друг от друга.

– Но ты был религиозен. Сам рассказывал.

– Я тогда был ребенком. Я и в зубную фею верил.

– Вот бы разложить тебя на скамейке и выпороть. А когда отпустила бы, ты бы поверил.

Лукас опустился на покрытую пятнами и устланную ковром кровать Бергера и налил себе сливянки покойного хозяина квартиры.

– Что ж, в таком случае послушаем, что ты скажешь, сестра Сония. Как тебе это видится? Что творится на свете? Что я должен сделать, чтобы заслужить спасение?

– Все просто, – сказала Сония. – Хорошо, пусть непросто. Но мы вот прожили двадцатый век, правильно? Всё попробовали. Философию. Превращать жизнь в искусство. Но уходили дальше и дальше от того, как все должно было быть по замыслу.

– Ты имеешь в виду, что все время существовал некий план? По замыслу все должно было быть намного лучше? Да уж, кто-то обосрался по-крупному.

– Да уж. И не кто-то, а мы. Конечно же был план. Иначе почему происходит что-то, а не ничего?

– Потому что так получается само по себе.

– Одни вещи лучше, чем другие, – сказала Сония. – Одно приносит удовольствие, другое нет. Не говори мне, что не видишь разницы.

– Да вижу, вижу.

– Тебе хорошо, когда ты ближе к тому, как все было сотворено изначально. Оно было сотворено как Слово Божье. Он отошел в сторону и дал место всем вещам и нам. Тайна этого в Торе, в самих словах, а не просто в том, что они означают.

– Многие люди верят в это. Но это не должно становиться между нами.

– По истечении времени появляется человек, чтобы произнести слова Торы и изменить нашу жизнь так, чтобы она отвечала первоначальному замыслу. Моисей. Иисус. Саббатай Цви. Другие. Теперь это Де Куфф.

– Де Куфф?! Да у него просто маниакально-депрессивный психоз. Разиэль манипулирует им.

– Нет, детка. Разиэль лишь нашел его. Такие, как Де Куфф, всегда великие страдальцы. Всегда презираемые. Всегда борющиеся.

– Ну и что теперь?

– Теперь? Теперь Преподобный должен бороться, как Иисус на кресте. Пророки говорят, что его борьба принимает форму войны, но это война без оружия. Когда она закончится, будет так, словно мы вернулись домой. Весь мир станет нашим домом. Мои родители знали это. Просто они не знали, как это делалось.

– Не говорю, что немыслимо верить в подобное, Сония. Я просто хочу быть с тобой.

– Но прежде я буду нужна им здесь, детка. Чтобы свидетельствовать.

В конце концов он добился ее согласия.

– Не будем торопиться с решением. Если понадоблюсь, я буду здесь.

– Ты по-прежнему считаешь меня ненормальной.

– Я не знаю, что считать нормальным, а что ненормальным. Вот что я тебе скажу. Я послушаюсь Преподобного, если ты поговоришь с Оберманом. Попробуешь взглянуть на все это с его колокольни.

– С Оберманом? – Его предложение вызвало у нее смех. – Оберман – никчемный бабник. Самый озабоченный кобель в городе. Что он может открыть мне такого?

– Ну, он юнгианец, – смиренно сказал Лукас. – И вообще, это город соблазна. Все к кому-нибудь да подкатываются.

– А вы между тем вместе пишете свою книгу?

– Это же ничему не помешает, нет?

– Не знаю.

– В любом случае книга может получиться не такой, как я ожидал. Возможно, в итоге в ней возобладает твоя точка зрения.

– Хочешь задобрить, обнадеживаешь?

– Я себя обнадеживаю. Стараюсь сам сохранить надежды.

И это именно так, подумал он. Это как череда комнат, из которых не находишь выхода. Нужно или смириться, или умереть, или полностью сойти с ума.

Едва они легли в постель, как кто-то повернул ключ в замке, и вошла смуглая молодая женщина, одетая как американка. Кто-то, кого еще не было видно, шел следом за ней.

– Какая прелесть, – сказала женщина. – Очень, очень мило.

Неожиданно обнаружив их в спальной комнате, она ничем не выдала своего замешательства. Только улыбнулась ослепительной неприветливой улыбкой.

– Ну и ну, – сказала она кому-то, находившемуся в соседней комнате. – Берлога самого великого муфтия. Траля-ля!

– Крошечный закуток берлоги, – поправил ее Лукас. – Не объясните ли мне, кто вы такие и что тут делаете?

Женщину сопровождал молодой человек в хлопчатобумажных штанах и кипе, на плече автоматическая винтовка.

– Мы потенциальные съемщики, – сказал он. – Осматриваем квартиру. – Он улыбнулся такой же улыбкой, что и женщина. – Нам эта площадь как раз годится, так что хотелось бы опередить конкурентов. Просто осмотреть квартиру, прежде чем вы вернете ее своим приятелям-арабам. Или христианоиудейским, иудеохристианским друзьям.

– В следующий раз, – сказал Лукас, – договаривайтесь о посещении.

– В следующий раз, – парировал молодой человек, – тебя здесь не будет, умник.

Они и впрямь были очень похожи друг на друга. Возможно, брат и сестра.

Женщина расхаживала по комнатам, черкая в блокноте, словно составляя опись.

– Замечательная квартирка, – снова сказала она, опять заглянув в спальню и неприятно улыбаясь. – Большое спасибо, что позволили осмотреть ее.

– Да, – сказал и молодой человек, выходя вместе с ней, – миллион раз спасибо, ребята. Развлекайтесь дальше.

Судя по звукам на лестнице, они приходили не одни. Это была разведка боем.

– Мы, – сказала Сония, – явно занимаем какую-то лакомую площадь.

– Такое чувство, что она стала нам не по карману.

– Полагаю, мы не хотим оказаться здесь, – сказала Сония, переворачиваясь на живот, – когда Вакуф и те люди начнут воевать за квартиру. Бедный Мардикян! Интересно знать, получит ли он за нее свою цену.

– Он уедет, наверно. – Лукас потянулся и выключил старомодную лампу со стеклярусным абажуром. – Во всяком случае, «довольно для каждого дня своей заботы» [293]293
  Мф. 6: 34.


[Закрыть]
.

Но все было не так просто. Почему-то, несмотря на неимоверную его страсть, он не смог доказать ее делом. Он жаждал этого больше всего, и вот теперь мужская сила оставила его. Конечно, тому была тысяча оправданий. Неопределенность их отношений, идиотское полночное вторжение. Мужчину можно простить. Но Сонию по какой-то причине это вывело из себя. Она расплакалась, принялась колотить его, а потом закрылась подушкой. Он выбрался из постели и принялся одеваться, собираясь уйти.

– Нет-нет, пожалуйста! – взмолилась она. – Пожалуйста, не уходи. Сама не знаю, что на меня нашло.

– Извини. Со мной так бывает иногда.

– Это оттого…

– Наверно. Та парочка. Да вся эта кутерьма.

– Нет-нет, – сказала она. – Это как все остальное. Преподобный правду сказал о нас. Это невозможно.

От ледяного спирта отчаяния у Лукаса захолонуло сердце. Его охватила паника и вместе с тем детское разочарование. Разочарование его детства было мучительно.

– Да чушь это полная, – сказал он. – Ничего это не значит.

– Нет, значит. Это помеха борьбе Преподобного.

– О господи!

Она промолчала. Наконец проговорила:

– Сейчас это невозможно. Может, вообще будет невозможно. Не знаю. Я не должна тебя видеть.

– А я хочу. Где и когда пожелаешь.

– Не знаю, – ответила она. – Просто не знаю.

Лукас взял бутылку сливянки, поставил на полу рядом с собой и пил, пока на заре не прозвучал призыв муэдзина к молитве.

33

Лукас вернулся домой через ранние утренние рынки и Яффские ворота. В середине утра он позвонил Сонии.

– Не думаю, что стоит встречаться, – ответила та. – Каждый раз будет повторяться то же самое.

Лукас прижал трубку к груди, не принимая отказа. Восемью этажами ниже по полупустынной улице промчался случайный автомобиль. Он едва не заплакал от стыда и боли. Она лишилась рассудка, она во власти безумцев, а он не тот мужчина, который способен спасти ее.

– Мне нужно знать, как ты живешь, – сказал он. – И где находишься.

– Имеешь в виду, для своей книги?

– Да, – с горечью сказал он. – Для моей книги.

– Ну, я постараюсь давать знать о себе.

– Тебе следует повидаться с Оберманом.

– Нет, спасибо. Но тебе, наверно, следует.

Когда он навестил Обермана и выборочно рассказал о том, что происходит, тот объяснил, что ее обрабатывают.

– Мелькер, – предположил доктор. – Хитрая бестия. Хочет сделать ее своей пособницей. Не сдавайся.

– Я должен отдохнуть от них, – сказал Лукас. – Никогда в жизни мне не было так погано.

Оберман прописал ему антидепрессант. Посоветовал побольше работать. Совет был мудрый, хотя и своекорыстный.

И Лукас продолжил работу над книгой, читал Гершома Шолема о Саббатае, читал «Зогар» и об оргиастических ритуалах Якоба Франка. Каждые несколько дней он оставлял сообщение на автоответчике Сонии. Затем, в последнюю неделю лета, позвонили из американского журнала с предложением написать репортаж о конференции на Кипре. Тема конференции была «Религиозные меньшинства на Ближнем Востоке».

Ему было просто необходимо бежать из Иерусалима, от его синдромов, несмотря на то что история с Де Куффом развивалась все интереснее. Старик становился известной личностью в городе, а его заявления – все более провокационными. Число его последователей постоянно росло.

Полиция больше не позволяла ему проповедовать в Старом городе и гнала с площади перед церковью Святой Анны. Он устроил несколько собраний в парках Нового города, обставив их как концерты. На каждом таком сборище Де Куфф и Разиэль играли сефардскую музыку.

Когда вечером накануне отбытия на Кипр Лукас проходил по Иемин-Моше, молодой человек, которого он никогда раньше не видел, сунул ему в руку листовку на английском, приглашающую на собрание, должное состояться тем вечером. Объявление сопровождалось чем-то вроде программы, написанной, как предположил Лукас, Разиэлем Мелькером.

«Если все искусство стремится достичь высот музыки, – говорилось в листовке, – то истинная музыка стремится достичь тиккуна, состояния изначальной гармонии, и благоговейно отображает процессы цимцум и шевират» [294]294
  Цимцум (сокращение, сжатие) – в Лурианской каббале начальный акт творения, образование внутри бесконечного Бога пустого пространства, в котором затем возникают миры; шевират ха келим – разрушение сосудов света.


[Закрыть]
.

В английском тексте термины каббалы были на иврите, но Лукас был уже достаточно начитан, чтобы узнать их. Цимцум: расширение и сжатие Божественного существа, подобного анемону в космическом приливном бассейне или самому бассейну. Шевират: процесс, лежащий в основе творения, разрушение сосудов (чье назначение – вмещать Божественную сущность) в результате грехопадения человека. И тиккун: восстановление первоначальной гармонии, конец изгнания для Бога и для человека.

Странное это объявление наполнило его печалью и тоской. Определенно пришла пора на время покинуть город.

Он не полетел прямо из Лода в Ларнаку, а отправился автобусом в Хайфу, там сел на медленный, вонючий паром и поплыл в Лимассол. В окружении немытых тевтонских туристов он прочитал пресс-релиз конференции, переведенный на английский французом-переводчиком:

«Предвидится возможность незапланированных выступлений и дискуссий, освещающих подлинные ситуации, с которыми сталкиваются меньшинства региона».

Смешно, подумал Лукас и убрал бумаги, чтобы просмотреть их позже в спокойной обстановке. Ночь была лунная; шлепали волны о ржавый нос парома. Тевтонцы курили гашиш и пили арак, орали песни, блевали, балдели, снова курили.

Вопили сквозь слезы:

– Классная дурь!

Все это продолжалось до самого утра, пока они не сошли в Лимассоле. Девственный берег Афродиты открылся им уродливой линией выкрашенных в нежные цвета отелей, которые тянулись под выбеленным небом. Богиня в полной мере по-прежнему присутствовала на острове, ее волнистая раковина и пояс – не говоря уж о ее нагом олимпийском тыле – были задействованы в оформлении каждого отеля и ресторана. Громилы в мундирах и темных очках наблюдали, как швартуется паром, но все же приятно было вырваться из-под опеки строгого монотеизма.

На эспланаде он увидел свекольно-красных, коротко стриженных молодых англичан – летчиков с базы, расположенной близ города. Они напомнили ему временно откомандированных из Британии младших офицеров, которые руководили карибскими частями при вторжении на Гренаду – конечно, неофициально и тайком. Британцы даже не потрудились опровергать изложенное в его гренадской книге, возможно, потому, что в нее и не заглядывали. Под вечер микроавтобус доставил его в отель близ Ларнаки, отведенный для прессы, и скоро он уже сидел на крохотном хрупком балкончике, дыша запахом йода и нечистот, и любовался винноцветным морем [295]295
  У Гомера этот эпитет относится к Эгейскому морю.


[Закрыть]
.

Конференцию планировали уже несколько лет, предполагаемое место ее проведения постоянно менялось, сбивая с толку пламенных террористов и нервную тайную полицию. Сперва намечался Каир, затем мероприятие перенесли на Мальту, затем в турецкую Анталью, затем в Измир и наконец – к ярости турок – на греческую часть Кипра. Собрания проходили в тускло-сероватом уединении монастыря Ставровуни, глядящего с высоты на шоссе Ларнака – Лимассол. Покрытые соснами и оливковыми деревьями склоны горы были все еще красивы, и можно было видеть море далеко внизу.

Религиозные меньшинства Ближнего Востока – сама идея, полагал Лукас, была настолько преисполнена иронии, что тема звучала смехотворно в некоем страшном смысле. Ирония была отнюдь не тонкой: отравляющий газ, стервятники, блюющие на крышах, начиненные взрывчаткой автомобили.

Тем не менее какой-то добропорядочный деляга соединил несоединимое. Все любят развлечься за казенный счет, а тут оплачивался и самолет, и проживание в отеле, кое-чем соблазнял и Кипр – девочками, выпивкой, передышкой для богобоязненных, хотя последние предпочли бы Женеву.

Итак, собрание разношерстных видных специалистов было запланировано на следующий день в Ставровуни, явно единственном месте на острове, не посвященном Афродите [296]296
  Ставровуни (гора Креста) православный монастырь, основанный в 327 г. императрицей Еленой, оставившей там частицу Животворящего Креста.


[Закрыть]
и пригодном для частицы Святого Креста.

Публика по большей части была пожилая, интеллектуалы – франко– и англофилы, но попадались среди них и мужественные лица. Несколько человек действительно представляли меньшинства. Были тут, как полагал Лукас, и любовницы, осведомители, шпионы и двойные агенты, дилеры в поиске ненавязчивой легенды и профессиональные апологеты правительств. Кое-кто из последних набил кейсы твердой валютой, накопленной в течение жизни, чтобы открыть их только в Швейцарии за надежно запертыми дверями своих апартаментов в «Бо Риваж» [297]297
  Beau Rivage («Прекрасный берег») – отель класса люкс в Женеве на берегу Женевского озера. В свое время там останавливался Сомерсет Моэм, где, как он писал, «жили и другие шпионы».


[Закрыть]
. Там, возле lac [298]298
  Озеро (фр.).


[Закрыть]
, они надеялись навсегда стряхнуть песок пустыни со своих остроносых итальянских туфель – если только сумеют убраться с Кипра живыми.

Ставровуни закрыл свои бары, расположенные в фойе, дабы не травмировать религиозную чувствительность, но в кафе на террасе подавали и пиво, и вино. И Лукас после первого заседания зачастил туда.

Первое собрание было привычным половодьем пустопорожней болтовни – монотонный бубнеж профессоров, декламация арабской поэзии, нападки на империализм и его агентов, которые ответственны за превращение мирного Востока в царство страданий и нищеты. Каждая местная традиция объявлялась более толерантной, нежели последующая. Вероломный Альбион был предан анафеме, так же как и Пентагон вкупе с сионскими мудрецами. Переводчики, более привычные к корпоративным переговорам, блуждали среди бессмысленных любезностей, комплиментов и пышных метафор.

Вечером в кафе над мрачно поблескивавшим морем Лукас обедал за одним столом с надушенным старым профессором, представителем некой секты кавказских антиномиан. Гностиков? Сабеев? Ассасинов? Так или иначе, вино старик употреблял. Они с ним распили бутылку рецины.

– Ситуация с меньшинствами в Соединенных Штатах хорошо известна, – заявил старый профессор. – Но у нас на Ближнем Востоке, в отличие от вас, никогда не было рабов.

– Неужели?

– Закрепощенность в нашей части мира не ассоциировалась с позором. Скорее с милосердием.

Лукас помолчал, попивая вино. Потом сказал:

– Однажды мне рассказали, что в Дарфуре был дом, где африканских детей кастрировали и отдавали служить евнухами.

Старикан спокойно пожал плечами.

– Я имею в виду, не какую-то там хибару, понимаете, – продолжил Лукас, – а огромный склад, где обрабатывали детишек. И на каждого мальчишку, пережившего операцию, приходилось пятьдесят смертей. И тем не менее эти деятели недурно зарабатывали.

– Практика, позаимствованная у византийцев, – пояснил ученый.

– Может быть, а может, нет. Или позаимствованная с безумным рвением, – сказал Лукас. – Как величайшее изобретение человечества со времен хлеба в нарезке. Если простите мне подобное выражение. И через них проходила половина Африки. На этих операциях специализировались коптские монахи. И дервиши. Местные меньшинства. Надо же чем-то зарабатывать на хлеб насущный, верно?

И он продолжал развивать тему.

– Что вы себе позволяете? – не выдержал наконец благородный муж.

– Вопрос вопросов, приятель.

На следующем заседании и в кулуарах шел шепоток, будто он представитель от ЦРУ. Он подумал, что такой слух не сделает чести сей почтенной организации.

На третий вечер, под бубнеж переводчика в наушниках на голове, он мудро сообразил, что дурацкое, пьяное, наглое поведение не спасает на пространстве Плодородного полумесяца [299]299
  Условное название региона на Ближнем Востоке (Междуречье и Левант), в котором в зимние месяцы выпадает повышенное количество осадков.


[Закрыть]
и что он теряет контроль над собой. У него в номере был даже телефон, чтобы втянуть его в дальнейшие неприятности. К тому же он уже собрал достаточно материала для статьи.

Билетов на авиарейсы в Лод и Хайфу было не достать, и он решил еще раз потерпеть паром. В Лимассоле он убивал время, бродя по припортовым улицам, когда, свернув за угол близ замка Лусиньянов, вдруг увидел Нуалу Райс. От неожиданности он остановился, а та просто обошла его и продолжила путь. Даже не взглянув на него – мгновенно сделав вид, что они не знакомы.

Он жалел, что ему не хватило хладнокровия, что он вообще остановился. Еще лучше было бы не встречать ее. Повернув на следующем перекрестке, он прошел мимо лавок, торгующих рыбой с жареной картошкой, рекламы мороженого «Уоллз» и увидел, что улица упирается в пристань, у которой пришвартовано судно на подводных крыльях, пришедшее из Бейрута.

Может, Нуала приплыла этим рейсом из Бейрута? Этот город был на карте ее авантюр. Да и почему бы молодой ирландке, одинокой, с подходящими связями, не появиться здесь? Если у нее здесь имеется дело.

Затем, уже плывя на пароме в Хайфу, он увидел Рашида, ее приятеля из Газы. Однако Нуалы было не видать. Они с Рашидом всеми силами избегали друг друга, однако Лукас был озадачен. В Лимассоле наверняка были агенты Шин-Бет или МОССАДа, а то и те и другие; Бейрута это тоже касалось. Наверняка паром находился под наблюдением. Это был такой тесный мир, в котором слишком много тайн.

Поздно вечером он устроился в крохотной гостинице на окраине Хайфы и сидел, просматривая свои заметки с конференции, пока они не вызвали у него отвращение. Затем принялся рассеянно листать Библию. Где-то в ночи, недалеко от его открытого окна, устроились фанаты Grateful Dead.Он слушал «Box of Rain», «Friend of the Devil», «Sugar Magnolia» [300]300
  «Коробка дождя», «Друг дьявола», «Сахарная магнолия» (англ.).


[Закрыть]
. С момента, как вышел альбом «American Beauty» [301]301
  «Американская красотка» (англ.).


[Закрыть]
, минуло двадцать два года [302]302
  Альбом вышел в 1970 г.


[Закрыть]
. В те времена он жил на Четвертой Восточной с женщиной, которая училась на преддипломном курсе Нью-Йоркского университета.

Псалом 102, тот, где упоминается воробей, полон скорби и даже предваряется предупреждением: «Молитва бедного, когда он унывает и изливает перед Господом моление свое».

«Я уподобился пеликану в пустыне; я стал как филин на развалинах… Не сплю и сижу, как одинокая птица на кровле».

Лукас чувствовал себя таким же «бедным» и готовым излить перед Господом жалобу свою, если бы рядом был кто-нибудь, с кем можно было бы выпить. Фальшь и ничтожество его кипрских встреч была как дергающая зубная боль.

В ночи ему пришла мысль, что, пока он в Хайфе, можно было бы сделать две вещи, которые, как знать, послужили бы завершающим штрихом этой истории с меньшинствами. Посетить, во-первых, бахаистов [303]303
  Бахаизм – возникшая в XIX в. в лоне шиитского ислама секта, фактически представляющая собой новую религию и отличающаяся межконфессиональным пацифизмом и экуменизмом. Всемирный центр находится в г. Хайфа. Основатель – Али Пури по прозвищу Баха ал-Лах (Сияние Божие), первоначально примыкал к бабизму – релиозно-политическому реформаторскому движению, основанному в Иране мирзой Ширази, объявившим себя посланником Божиим, Бабом («Вратами, через которые появляется Бог»). После разгрома восстания бабитов и казни их лидера движение распалось на две части, одна из которых, возглавляемая Али Пури, развила бабизм в новое космонолитичное учение, признающее религиозное братство всего человечества бахаизм.


[Закрыть]
, чья штаб-квартира располагалась на склоне Кармеля, и, во-вторых, отца Жонаса Герцога, полуеврея-полуфранцуза, которому было отказано в просьбе об израильском гражданстве по Закону «О возвращении». Жил он в бенедиктинском монастыре на горе над городом.

Как только взошло солнце, Лукас поднялся на фуникулере на верхний уровень и зашагал к персидским куполам бахаистского святилища. На побеленные стены планировали голуби; внизу искрилось море.

Мир утром, подумал он, такой вдохновляющий! Отчаяние – глупость. Но он глупец.

На священной обители бахаистов и гробнице самого Баба лежал след скромного ориентализма. Словцо «ориентализм» было из самых употребительных на Кипрской конференции [304]304
  Среди культурологов Востока принято критиковать увлечение Запада восточной экзотикой (ориентализм), в котором они видят лишь копирование внешних признаков, не имеющее ничего общего с пониманием культуры Востока.


[Закрыть]
. Очевидно, усыпальница Баба соотносилась с великими шиитскими гробницами в Персии. Почему нет, раз уж традиционный шиизм скрывал в себе арийскую гипотезу, парадоксальные символы, универсалистский порыв, иногда взрывавшийся ересью.

Единственность Бога и братство людей – какую свободу несет подобное упрощение! Непременно задаешься вопросом, каково было чувствовать себя Бабом, видеть все сведенным воедино? За тысячелетия до него еврей-караим Абу-Иса аль-Исфахани приводил доводы в пользу монотеизма. Моисей, Иисус, Магомет. И в их числе, конечно, сам аль-Исфахани. Проявив немного воображения, можно протянуть ниточку к Де Куффу.

Лукас разулся и вошел в гробницу мученика в сопровождении служителя. Тишина, полутьма, сияющий сноп света – что-то от Исфахана [305]305
  Город в Иране.


[Закрыть]
, что-то от «Лесной поляны» [306]306
  Forest Lawn – кладбище в пригороде Лос-Анджелеса, на котором похоронены многие голливудские знаменитости.


[Закрыть]
.

Служитель был американский негр в голубом костюме из полиэфира, со шрамом на лице, похожем на бритвенный. Может, отсидел в тюрьме, подумал Лукас, там и обрел веру. Вежливым и приятным голосом с южным акцентом он рассказывал историю Баба, историю его вероучения. Лукас больше прислушивался к его голосу, чем к словам.

– Мир тебе, брат, – сказал негр, когда Лукас внес посильное пожертвование и пошел к выходу.

Суровый чувак. Мир ничего не стоил для того, кому не пришлось узнать, что такое война. В устах этого типа мир казался молоком и медом. Ничто не бесплатно.

– И тебе мир, – ответил Лукас.

Может, у бахаизма есть свои темные и безумные стороны, размышлял Лукас, спускаясь с горы. Интриги вокруг власти и денег, слабости, возведенные в культ. Но в такое славное утро приятно было вообразить, что ничего подобного нет. Он дошел по извилистым улицам жилых кварталов верхнего города до нижнего и уселся в кафе с видом на воду. После полудня позвонил бенедиктинцам узнать, можно ли взять интервью у отца Жонаса Герцога. Монах на другом конце провода сообщил, что отец Жонас интервью больше не дает.

– Не обязательно интервью, – сказал Лукас. – Я лишь попрошу прокомментировать недавнюю конференцию. И, – добавил он, – у меня есть несколько вопросов личного характера.

Монах неуверенно ответил, что в пятницу у отца Жонаса трудный день: много административных дел и вдобавок обязанности исповедника. Лукас поблагодарил и решил попробовать добраться до отца Жонаса под предлогом исповеди.

Монастырская церковь стояла в окружении тополей в полумиле от бахаистского святилища, но была не видна оттуда. Она была не особо древней – строение в неороманском стиле, немного похожее на церковь Сен-Жермен-де-Пре и представляющее собой очередную уступку Османской династии французам. Мимо проходила оживленная дорога, движение по которой было лишь чуть менее интенсивным по случаю наступления еврейской Пасхи. Хайфа была городом со смешанным населением и, вообще говоря, светским.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю