Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"
Автор книги: Роберт Ладлэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)
Глава 9
Борн остановился на перекрестке – горел красный свет. Огни! В нескольких кварталах, на востоке, виднелись огни, изгибающиеся плавной дугой в черном ночном небе. Мост! Лиммат! Зажегся зеленый свет, и Борн повернул налево.
Он снова ехал по Банхофштрассе, до набережной Гизан оставалось несколько минут. Широкая улица огибала озеро, начинаясь у самой кромки воды. Через несколько мгновений слева показались очертания парка, летом наполненного гуляющими, теперь же темного, безлюдного. Борн миновал въезд для машин. Поперек белой мостовой протянулась металлическая цепь, закрепленная на двух каменных столбах. Он подъехал к другой цепи, запрещающей въезд. Но здесь что-то было иначе, что-то не так, что-то странное. Он остановил машину и вгляделся, протянул руку через сиденье и взял фонарик. Включил и направил луч на тяжелую цепь. В чем дело? Что не так?
Дело не в цепи. Дело в том, что под цепью. В белой мостовой, которую служащие содержали в образцовом порядке. На ней остались следы от шин, не вяжущиеся с окружающей чистотой. Летом они были бы незаметны, сейчас бросались в глаза. Словно грязь со Штепдекштрассе переместилась сюда.
Борн выключил фонарик и бросил его на сиденье. Боль в поврежденной левой кисти вдруг отдалась в плече и руке; ее нужно вытеснить из сознания; нужно остановить кровотечение. Он оторвал от рубашки лоскут и обернул кисть, затянув узел зубами и правой рукой. Сделал, что мог.
Борн вынул оружие – оружие его несостоявшегося убийцы – и проверил обойму: полная. Подождал, пока проедут две случайные машины, выключил фары, развернулся и припарковал свой автомобиль у металлической цепи. Вышел из машины, привычно проверил ногу, щадя ее, дохромал до ближайшего столба и вынул крюк из кольца, вделанного в камень. Опустил цепь на землю, стараясь производить как можно меньше шума, и вернулся к машине.
Сел за руль, мягко нажал на акселератор, затем отпустил. Он двигался по огромной неосвещенной стоянке, ставшей еще темнее, оттого что внезапно кончилась белая въездная дорога и началось поле черного асфальта. Вдали, ярдах в двухстах, угадывались очертания дамбы, сдерживающей не морскую стихию, а воды Лиммата, впадающего в Цюрихское озеро. Еще дальше величаво колыхались огни катеров. За ними – огни старого города, размытый свет прожекторов на затемненном пирсе. Глаза Борна вобрали все, этот вид был словно театральный задник, он вглядывался в смутную картину на, переднем плане.
Правее. Справа. Темнее, чем стена, черное пятно на не совсем черном фоне – нечеткое, слабое, едва различимое. В ста ярдах… теперь в девяноста, в восьмидесяти пяти; он выключил мотор и остановился. Замер, вглядываясь сквозь открытое окно в темноту, пытаясь разглядеть. Было слышно, как налетает ветер с озера, он перекрывал все прочие звуки.
Шум. Крик. Низкий, гортанный… исполненный ужаса. Послышался звук удара, затем еще один и еще. Снова зародился вопль, но захлебнулся, оборвался, эхом повторившись в тишине.
Борн беззвучно вылез из машины, держа пистолет в правой руке, а фонарик – неловко в окровавленных пальцах левой. Двинулся в сторону неясного черного силуэта, с каждым шагом вслушиваясь, всматриваясь.
Первым он увидел то, что видел последним, когда маленький седан исчез в сумерках Штепдекштрассе. Сверкающий металл искривленного бампера; сейчас он поблескивал в ночном свете.
Четыре удара один за другим, плоть о плоть, нанесенные с остервенением, принятые с подавленным воплем ужаса. Крики прекратились, слышались лишь всхлипывания и звуки избиения.
Пригнувшись, Джейсон обошел машину и подобрался к правому заднему окну. Медленно выпрямился и неожиданно заорал, включив мощный фонарь:
– Двинешься – убью!
То, что он увидел, наполнило его отвращением и яростью. Одежда Мари Сен-Жак была разорвана в клочья. По ее полуобнаженному телу шарили руки, тиская груди, раздвигая ноги. Из расстегнутых брюк палача торчал его член, он совершал последнее надругательство, прежде чем привести в исполнение смертный приговор.
– Вылезай, сукин сын!
Стекло разлетелось вдребезги, насильник понял очевидное: Борн не мог выстрелить, опасаясь попасть в Мари; он скатился с нее и двинул каблуком в окно машины. Стекло вылетело, острые осколки посыпались в лицо Джейсона. Он зажмурился и шагнул назад.
Дверца распахнулась, ослепительная вспышка света предварила выстрел. Горячая боль пронзила правый бок Борна. На пальто образовалась рваная дыра, лохмотья рубашки намокли от крови. Он спустил курок, едва различая фигуру на земле, выстрелил еще раз – пуля ударилась в асфальт. Палач отполз, откатился… в еще более черную тьму, исчез.
Джейсон знал, что ему нельзя оставаться там, где он стоял, так он был обречен. Он метнулся, волоча ногу, под прикрытие распахнутой дверцы.
– Оставайтесь внутри! – заорал он Мари Сен-Жак, она принялась было в панике вылезать. – Черт побери! Оставайтесь на месте!
Выстрел; пуля ударилась в дверцу. На фоне стены вырисовался силуэт бегущего человека. Борн дважды выстрелил и обрадовался, услышав, как сбилось дыхание у его врага. Он ранил его, не убил. Но теперь палачу придется труднее, чем минуту назад.
Огни. Тусклые огни… квадратики, рама. Что это? Откуда? Он взглянул влево и увидел то, чего не мог увидеть раньше. Маленькое коричневое строение, какая-то хибарка возле волнолома. Внутри зажегся свет. Сторожка, там услышали выстрелы.
– Was ist los? Wer ist da? [32]32
Что случилось? Кто там? (нем.)
[Закрыть]– кричал человек – согбенный старик, – стоявший в освещенном дверном проеме. Затем луч фонарика прорезал густую тьму. Борн следил за ним взглядом, надеясь, что он осветит палача.
Так и случилось. Тот скорчился у стены. Джейсон поднялся и выстрелил; при звуке выстрела луч переметнулся к нему. Теперь он стал мишенью; из темноты дважды выстрелили; пуля срикошетила от дверцы. Сталь вонзилась ему в шею, хлынула кровь.
Быстрые шаги. Палач бежал в сторону источника света.
– Nein! [33]33
Нет! (нем.)
[Закрыть]
Добежал; человека в дверях схватила рука. Фонарь потух; в свете из окон Джейсон увидел, как убийца волочит сторожа с собой, прикрываясь стариком, утягивая его в темноту.
Борн смотрел ему вслед, пока было видно, с пистолетом, беспомощно вскинутым поверх капота. Он был беспомощен, тело его истекало кровью.
Раздался последний выстрел, за ним последовал глухой вскрик и снова звук шагов убегающего человека. Убийца бежал, ему удалось уйти.
Борн бежать не мог; боль наконец сковала его, перед глазами все поплыло, инстинкт самосохранения истощился. Он опустился на мостовую. Все кончилось, ему все было безразлично.
Кто бы я ни был, оставьте меня. Оставьте.
Мари Сен-Жак выбралась из машины, придерживая лохмотья одежды, двигаясь в шоке. Уставилась на Джейсона: недоверие, ужас и смущение смешались в ее взгляде.
– Уходите, – прошептал он, надеясь, что она его услышит. – Там стоит машина, ключи в замке зажигания. Торопитесь. Он может вернуться не один, кто знает.
– Вы вернулись из-за меня, – проговорила она глухо.
– Убирайтесь! Садитесь в машину и гоните что есть мочи, доктор. Если кто-нибудь попытается вас остановить, сбейте его. Найдите полицейских… настоящих, в форме, дуреха. – Горло у него горело, живот сводило холодом. Огонь и лед, когда-то он это уже чувствовал. Одновременно. Где это было?
– Вы спасли мне жизнь, – продолжала она тем же глухим голосом. – Вы вернулись за мной. Вы вернулись за мной и спасли… мне… жизнь.
– Не воображайте то, чего не было.
Вы – случайность, доктор. Рефлекс, инстинкт, порожденный забытыми воспоминаниями, каналами, возбужденными стрессом. Видите, я тоже знаю ученые слова… Теперь мне все безразлично. Мне больно – Господи, мне больно.
– Вы были свободны, вы могли скрыться, но вы этого не сделали. Вы вернулись за мной.
Он услышал ее сквозь пелену боли. Он видел ее, и то, что он видел, было чрезмерно – как чрезмерна была боль. Она опустилась рядом с ним на колени, коснулась лица, головы.
Прекратите! Не трогайте мою голову! Оставьте меня!
Что она делает? Она оторвала кусок материи и обернула вокруг его шеи… а теперь еще один, большой кусок платья.
Распустила ему ремень и проталкивает мягкую гладкую ткань по горящей коже правого бедра.
– Не из-за вас. – Он нашел слова и быстро их произнес. Он хотел покоя тьмы – как хотел когда-то прежде, он не мог вспомнить когда. Покой придет, если она оставит его. – Этот человек… он видел меня. Он мог меня опознать. Из-за него. Я вернулся из-за него. А теперь убирайтесь!
– Вас видела еще дюжина людей, – ответила она, в ее голосе появилась новая нотка. – Я вам не верю.
– Поверьте.
Она стояла над ним. А потом исчезла. Ушла. Оставила его. Теперь покой придет быстро, его поглотят темные рокочущие волны и унесут боль. Он откинулся назад и отдался на волю потоков своего сознания.
Покой нарушил шум. Мотор, грохочущий и дребезжащий. Он не понравился Джейсону, он вторгся в его размышления. Потом на его руку легла ладонь. Потом другая, осторожно поднимая его на ноги.
– Ну-ка, – раздался голос, – помоги мне.
– Пустите меня! – Приказание кто-то прокричал, это он его прокричал. Но приказанию не подчинились. Он был потрясен: приказаниям обязаны подчиняться. Хотя что-то ему подсказывало, не всегда. Снова был ветер, но это был не цюрихский ветер. Какой-то другой, высоко в ночном небе. А затем последовал сигнал, вспышка света, и он подскочил, подброшенный остервенелыми новыми потоками.
– Все хорошо. Все будет хорошо, – произнес голос, сводивший его с ума, не обращавший внимания на его приказание. – Поднимите ногу. Поднимите!.. Вот так. Молодец. Теперь – в машину. Откиньтесь назад… медленно. Вот так.
Он падал… падал в черном как смоль небе. А затем падение прекратилось, все прекратилось, была только тишина: он слышал собственное дыхание. И шаги, он услышал шаги… и звук закрывающейся двери, а затем грохот и дребезжание где-то внизу, впереди, в стороне.
Движение, вращение по кругу. Он потерял равновесие и снова стал падать, и снова его остановили, чье-то тело рядом с его телом, чья-то рука поддержала, опустила его. Он почувствовал прохладу на лице, а потом перестал чувствовать вообще. Он снова колыхался на воде, потоки усмирились, тьма сгустилась.
Где-то над ним слышались голоса, не близкие, но и не очень отдаленные. Постепенно приобретали ясность очертания предметов, освещенных настольной лампой. Он лежал в просторной комнате, на кровати, на узкой кровати, накрытый одеялом. В другом конце комнаты были двое: мужчина в пальто и женщина… в темно-красной юбке и белой блузке. Темно-красная юбка и волосы цвета красного дерева…
Мари Сен-Жак? Да, это была она, разговаривала у двери с мужчиной, державшим в левой руке кожаный саквояж. Говорили по-французски.
– Главным образом – покой, – объяснял мужчина. – Если вы будете далеко от меня, швы снимет любой. Думаю, через неделю можно снимать.
– Спасибо, доктор.
– Спасибо вам. Вы были очень щедры. Мне пора. Может, еще встретимся, а может, и нет.
Врач открыл дверь и вышел. Мари задвинула щеколду. Обернулась и увидела, что Борн смотрит на нее. Медленно, осторожно подошла к кровати.
– Вы меня слышите? – спросила она.
Борн кивнул.
– Вы ранены, – сказала она, – довольно серьезно, но если будете слушаться, не придется ложиться в больницу. Это был доктор… Очевидно. Я заплатила ему из тех денег, что были при вас. Больше, чем принято, но мне сказали, что ему можно доверять. Между прочим, это ваша идея. Всю дорогу твердили, что необходимо найти доктора, который держал бы язык за зубами. Вы были правы, это оказалось не трудно.
– Где мы? – Борн услышал свой голос, слабый, но различимый.
– В двадцати милях от Цюриха. Деревня Ленцбург. Доктор из Волена, это ближайший городок. Он приедет через неделю, если вы еще будете здесь.
– Как?
Джейсон попытался подняться, но сил не было. Мари дотронулась до его плеча: это был приказ лежать.
– Я расскажу вам все, что случилось, быть может, это будет ответом на ваши вопросы. По крайней мере, надеюсь на это, потому что я ответить на них не смогу. – Мари глядела на него не шевелясь, говорила сдержанно. – Этот скот насиловал меня, прежде чем убить. Я не должна была остаться в живых. На Штепдекштрассе вы пытались остановить их, а не сумев, велели мне кричать. Большего вы сделать не могли и рисковали сами быть убитым в ту же секунду. Потом вы как-то сумели освободиться – не знаю как, но знаю, что вы были серьезно ранены, – и вернулись за мной.
– За ним, – перебил Борн. – Мне нужен был он.
– Это вы уже говорили, а я скажу то, что сказала тогда. Я вам не верю. И не потому, что вы неубедительно лжете, а потому, что это противоречит фактам. Я имею дело со статистикой, мистер Уошберн, или мистер Борн, или как вас еще зовут. Я уважаю видимые факты и умею выявить неточность, я этому обучена. Двое людей напали на вас в доме, а я слышала, как вы сказали, что они живы. Они могли опознать вас. Толстяк из ресторана, он тоже мог. Таковы факты, и вы это знаете не хуже меня. Нет, вы вернулись из-за меня. Вернулись и спасли мне жизнь.
– Продолжайте, – сказал Борн окрепшим голосом. – Что было потом?
– Я приняла решение. Самое трудное решение в моей жизни. Я думаю, такое решение может принять только человек, едва не погибший от рук насильника и спасенный другим человеком. Я решила помочь вам. Ненадолго – может быть, на несколько часов, – но я останусь с вами.
– Почему вы не обратились в полицию?
– Я была готова и не уверена, что смогу вам объяснить, почему не сделала этого. Может быть, из-за изнасилования. Я честна с вами. Мне всегда говорили, что для женщины нет чудовищнее испытания. Теперь я в этом убедилась. И я не забуду ярости и отвращения в вашем голосе, когда вы закричали на него. Сколько буду жить, столько буду помнить, даже если захочу забыть.
– А полиция?
– Человек из «Трех альпийских хижин» сказал, что за вами охотится полиция. Что в Цюрихе объявлен номер телефона. – Она помолчала. – Я не могла сдать вас полиции. После того, что вы сделали.
– Знаете, кто я?
– Я знаю лишь то, что слышала. Но то, что я слышала, не мог бы сделать раненый человек, который вернулся из-за меня и рисковал своей жизнью ради моей.
– Не слишком толково.
– Вот этого у меня не отнять, мистер Борн, – полагаю, все-таки Борн, так он вас называл. Я очень толковая.
– Я бил вас. Угрожал вас убить.
– Если бы я была на вашем месте и мне грозила смертельная опасность, не исключено, что я поступила бы так же – если была бы способна.
– И вы уехали из Цюриха?
– Не сразу. Мне нужно было успокоиться, принять решение. Я методична.
– Начинаю это понимать.
– Я была в кошмарном виде; мне нужно было переодеться, причесаться, подкраситься. Выйти в таком виде я не могла. Нашла телефонную будку на берегу и позвонила коллеге в отель.
– Французу? Бельгийцу? – перебил Джейсон.
– Нет, они были на лекции Бертинелли, и я думала, что если они разглядели меня с вами на подиуме, то сообщили полиции мое имя. Я позвонила одной женщине из нашей делегации, она не выносит Бертинелли и была у себя в номере. Мы несколько лет работали вместе и подружились. Я сказала ей, что, если она услышит что-нибудь обо мне, пусть не обращает внимания, у меня все хорошо. Если бы обо мне спрашивали, она должна была отвечать, что я провожу вечер с другом – ночь, если будут настаивать. Что я рано ушла с лекции Бертинелли.
– Методично, – заметил Борн.
– Да. – Мари позволила себе слегка улыбнуться. – Я попросила ее зайти в мой номер – это рядом, и горничная знает, что мы подруги. И если там никого не будет, положить кое-какую одежду и косметику в мой чемодан и вернуться к себе. Я позвоню через пять минут.
– И она вам поверила?.
– Я же говорила вам, мы подруги. Она поняла, что я в порядке. – Мари снова помолчала. – Видимо, она решила, что я говорю правду.
– Продолжайте…
– Я перезвонила, мои вещи были уже у нее.
– Из чего следует, что двое делегатов не сообщили ваше имя полиции. Иначе ваш номер был бы опечатан, за ним бы следили.
– Не знаю, сообщили или нет. Но если и сообщили, мою подругу уже давно допросили. И она просто сказала то, что я просила ее сказать.
– Она была в отеле, а вы – у реки. Как вы получили свои вещи?
– Очень просто. Несколько пошло, но просто. Подруга сказала горничной, что я прячусь от одного мужчины в отеле, встречаясь с другим в городе. Мне нужны мои вещи, не придумает ли она, как их мне переправить. К автомобилю… у реки. Официант, отработавший смену, привез их мне.
– А он удивился, что вы так выглядите?
– А он меня не видел. Я открыла заранее багажник, положила на запаску десятифранковую бумажку и попросила уложить вещи в машину.
– Вы не методичная, вы потрясающая.
– Методичная, этого довольно.
– А как вы нашли врача?
– Уже здесь. Через консьержа, или как он называется в Швейцарии. Я перевязала вас, как могла, остановила кровотечение. Как и большинство людей, я умею оказывать первую помощь, мне пришлось снять с вас часть одежды. Я обнаружила деньги и поняла, что вы имели в виду, прося найти доктора, которому можно заплатить. У вас десятки тысяч долларов, я знаю обменные курсы.
– То ли еще будет.
– Что?
– Ничего. – Он снова попытался встать, но не смог. – А вы меня не боитесь? И того, что сделали?
– Конечно, боюсь. Но знаю и то, что вы сделали для меня.
– Вы более доверчивы, чем был бы я в таких обстоятельствах.
– Значит, вы неверно оцениваете эти обстоятельства. Вы все еще очень слабы, а у меня пистолет. К тому же вы остались без одежды.
– Совсем?
– Даже без белья. Я все выбросила. Забавно бы вы выглядели, бегая по улицам в одном пластиковом поясе для денег.
Борн рассмеялся, вспомнив Ла-Сьота и маркиза де Шамфора.
– Методично, – сказал он.
– Очень.
– А что теперь?
– Я записала имя врача и заплатила за квартиру на неделю вперед. Договорилась с консьержем: с сегодняшнего полудня он будет приносить вам еду. Я пробуду здесь еще немного. Сейчас шесть часов, скоро рассветет. Потом вернусь в отель за вещами и билетами на самолет и постараюсь избегать всяких разговоров о вас.
– А если не сумеете? А если вас опознают?
– Буду все отрицать. Было темно. И поднялся страшный переполох.
– А теперь вы не методичны. Во всяком случае не так методичны, как будет цюрихская полиция. Я предлагаю другой выход. Позвоните подруге и попросите собрать оставшиеся ваши вещи и оплатить счет. Потом возьмите из моих денег любую сумму и садитесь в первый же самолет в Канаду. Все отрицать лучше с большого расстояния.
Она молча поглядела на него, потом кивнула.
– Очень заманчиво.
– Очень логично.
Она продолжала смотреть на него, ее взгляд выражал растущее напряжение. Потом отвернулась и подошла к окну, глядя на первые лучи утреннего солнца. Он наблюдал за ней, чувствуя эту напряженность, угадывая ее истоки, видя лицо Мари в бледно-оранжевом свете зари. Он ничего не мог сделать; она поступила так, как подсказало ей чувство, потому что освободилась от ужаса. От ужасного унижения, которое не способен осмыслить ни один человек. От смерти. И, поступая так, как поступила, она нарушила все законы. Она резко обернулась к нему, ее глаза пылали.
– Кто вы?
– Вы слышали, что они говорили.
– Я знаю, что я видела! Что я чувствую!
– Не пытайтесь оправдать то, что сделали. Вы просто сделали это – и все. Оставьте.
Оставьте. О Господи, ты мог меня оставить. И пришел бы покой. Но ты вернул мне часть жизни, и мне снова нужно бороться, снова выносить все это.
Неожиданно Мари оказалась возле кровати с пистолетом в руках. Она целилась в Борна, голос ее дрожал:
– Так что же, мне стрелять? Позвонить в полицию и попросить, чтобы они приехали и вас забрали?
– Несколько часов назад я бы сказал: валяйте. Теперь не могу себя заставить.
– Так кто же вы?
– Говорят, меня зовут Борн. Джейсон Чарльз Борн.
– Что значит «говорят»?
Он смотрел на пистолет, на темный кружочек дула. Оставалась только правда – такая, какой он ее знал.
– Что это значит? – повторил он. – Вы знаете почти столько же, сколько и я, доктор.
– Что?
– Ладно, слушайте. Может, вам станет лучше. А может, хуже, не знаю. Но слушайте, потому что больше мне нечего вам рассказать.
Она опустила пистолет.
– Рассказывайте.
– Моя жизнь началась пять месяцев назад на маленьком средиземноморском островке Пор-Нуар…
Солнце поднялось до середины растущих вокруг деревьев, его лучи сквозили сквозь раскачиваемые ветром ветки, пятная стены комнаты бликами. Борн изможденно откинулся на подушку. Он закончил, больше рассказывать было нечего.
Мари сидела в кресле напротив, поджав под себя ноги, сигареты и пистолет лежали рядом на столике.
Все это время она просидела не шевелясь, не сводя глаз с его лица; даже закуривая, она не отрывала от него взгляда. Она анализировала, оценивала услышанное, процеживала факты, как ветви деревьев процеживали солнечный свет.
– Вы все время твердили, – проговорила она тихо, – «не знаю», «хотел бы я знать». Ваш взгляд застывал на чем-то, и я пугалась. Я спрашивала вас: что это? Что вы собираетесь делать? А вы снова отвечали: «Хотел бы я знать». Боже, что вам пришлось вынести… Что приходится выносить.
– После того, что я с вами сделал, вы еще можете думать о том, что случилось со мной?
– Две разные цепи событий. – Мари задумчиво хмурилась.
– Разные…
– Общее начало, независимое развитие, с точки зрения экономики – чушь!.. Там на Лёвенштрассе, прежде чем мы поднялись к Черняку, я умоляла вас не заставлять меня идти вместе с вами. Я была уверена, что, если еще что-нибудь услышу, вы меня убьете. Тогда вы и произнесли самую странную фразу. Вы сказали: «То, что вы слышали, для меня так же бессмысленно, как и для вас. А может, даже больше». Я подумала, что вы сумасшедший.
– А я и есть в некотором смысле сумасшедший. Нормальный человек не теряет память.
– Почему вы мне не сказали, что Черняк пытался убить вас?
– Времени не было, да я и не думал, что это важно.
– Для вас нет. А для меня важно.
– Почему?
– Потому что я надеялась, что вы не станете стрелять в человека, который не попытается первым убить вас.
– Но он попытался. Я был ранен.
– Я не знала последовательности, вы мне не сказали.
– Не понимаю.
Мари закурила.
– Трудно объяснить, но все то время, что вы держали меня заложницей, даже когда вы били меня, тащили и тыкали револьвером то в живот, то в голову – видит Бог, я умирала от страха, – мне казалось, что я вижу в ваших глазах нечто. Ну, скажем, неохота. Не знаю, как это еще определить.
– Сойдет. К чему вы клоните?
– Не знаю. Возможно, дело в том, что вы сказали в «Трех хижинах». Когда к нам подходил этот толстяк, вы велели мне отвернуться к стене и прикрыть лицо рукой. «Для вашего же блага, – сказали вы. – Зачем вам нужно, чтобы он потом мог вас узнать?»
– Действительно не нужно.
– «Для вашего же блага». Патологический убийца не станет прибегать к таким аргументам. Думаю, я ухватилась за это, – чтобы самой не сойти с ума, быть может, – за это и за выражение ваших глаз.
– Я все еще не понимаю, к чему вы клоните.
– Человек в золотых очках, который убедил меня, что он полицейский, сказал, что вы убийца-зверь, которого нужно остановить, прежде чем он снова прольет кровь. Если бы не Черняк, я бы ему не поверила. Ни за что бы не поверила. Полицейские так себя не ведут: не стреляют в темных людных местах. А вы спасали свою жизнь – спасаете свою жизнь, – но вы не убийца.
Борн вытянул руку.
– Прошу прощения, но вы исходите из ложной благодарности. Вы говорите, что уважаете факты, так взгляните на них. Повторяю: вы слышали, что они говорили, – независимо от того, что вы видели и чувствовали, – вы слышали слова. Конверты, набитые деньгами, которые передавались мне в качестве гонорара за некую работу. Работу, я бы сказал, совершенно определенного свойства, и я их принимал. У меня номерной счет в «Гемайншафтбанке», на котором около пяти миллионов долларов. Откуда они? Откуда у человека со столь ярко выраженными способностями такие деньги? – Джейсон уставился в потолок. Боль возвращалась, ощущение тщетности тоже. – Таковы факты, доктор Сен-Жак. Вам пора ехать.
Мари поднялась и раздавила сигарету в пепельнице. Взяла пистолет и подошла к кровати.
– Вы торопитесь себя обвинить, не так ли?
– Я уважаю факты.
– Тогда, если то, что вы говорите, правда, у меня тоже есть обязанности, верно? Как законопослушный член общества я должна позвонить в цюрихскую полицию и сообщить им, где вы. – Она подняла пистолет.
Борн взглянул на нее.
– Я думал…
– А почему нет? – перебила она. – Вы обреченный человек, который хочет поскорей покончить со всем, да? Вы лежите тут и рассуждаете с такой категоричностью, с такой – извините меня – немалой жалостью к себе, надеясь затронуть мою… как вы это сказали? Ложную благодарность? Что ж, думаю, вам следует понять: я не дура, если бы я хоть на минуту поверила, что вы такой, как говорите, меня бы здесь не было, да и вас тоже. Факты, которые нельзя документально подтвердить, не факты. То, что вы мне предлагаете, не факты, а умозаключения, ваши собственные умозаключения на основе утверждений, сделанных людьми, о которых вам известно, что они негодяи.
– А необъяснимый банковский счет с пятью миллионами? Не забывайте о нем.
– Как я могу забыть? Считается, что я в этом деле собаку съела. Возможно, объяснение окажется не очень для вас приятно, но существует условие, которое придает вашему счету значительную степень законности. Он может быть проверен – вероятно, даже арестован – любым полномочным директором корпорации «что-то-там-71». Едва ли наемный убийца пойдет на это.
– У корпорации может быть название, но нет телефонного номера.
– В телефонном справочнике? Вы и в самом деле наивны. Но вернемся к вам. Так мне вызвать полицию?
– Вы знаете мой ответ. Я не могу остановить вас, но не хочу, чтобы вы это делали.
Мари опустила пистолет.
– Я и не стану. По той же причине, по какой вы этого не хотите. Я верю тому, что они о вас говорили, не больше вашего.
– Тогда чему вы верите?
– Я говорила вам, я не знаю. Знаю только, что семь часов назад была во власти скота, его мерзкий рот, руки шарили по мне… и я понимала, что скоро умру. А потом за мной пришел человек, – который мог сбежать, – но он вернулся за мной, готовый умереть вместо меня. Думаю, я верю ему.
– А если вы ошибаетесь?
– Значит, я совершила ужасную ошибку.
– Спасибо. Где деньги?
– На письменном столе. В паспорте и в бумажнике. Там же имя доктора и расписка за комнату.
– Вы не могли бы дать мне паспорт? Там швейцарская валюта.
– Я знаю. – Мари протянула ему паспорт. – Я заплатила консьержу триста франков за комнату и двести за имя врача. Он оценил свои услуги в четыреста пятьдесят, к которым я добавила сто пятьдесят за участие. Всего я заплатила тысячу сто франков.
– Вы не обязаны передо мной отчитываться, – сказал он.
– Вы должны знать. Что вы собираетесь делать?
– Дать вам денег на дорогу до Канады.
– Я имею в виду – потом.
– Смотря как буду себя чувствовать. Может, заплачу консьержу, чтобы он купил мне одежду. Задам ему несколько вопросов. Не пропаду. – Он достал несколько купюр и протянул Мари.
– Здесь больше пятидесяти тысяч.
– Вам пришлось от меня натерпеться.
Мари Сен-Жак посмотрела на деньги, потом на пистолет в левой руке.
– Не нужны мне ваши деньги, – сказала она, кладя пистолет на тумбочку.
– То есть?
Она повернулась, пошла обратно к креслу и, опустившись в него, вновь взглянула на Борна.
– Я хочу вам помочь.
– Подождите…
– Пожалуйста, – перебила она, – пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем. И не говорите пока ничего.
