Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

– К нам приближается человек, – предупредил Джейсон Мари. – Какой-то толстяк, и он очень напуган. Не произносите ни слова. Что бы он ни говорил, молчите. И не смотрите на него, небрежно обопритесь локтем о стол и положите на руку голову. Смотрите на стену, а не на него.

Мари нахмурилась, поднесла правую руку к лицу, пальцы ее дрожали. Губы шевельнулись, но слов не последовало. Борн ответил на невысказанный вопрос.

– Для вашего же блага, – сказал он. – Зачем вам нужно, чтобы он потом мог вас узнать?

Толстяк остановился возле их столика. Борн задул свечу, кабинка погрузилась в полумрак. Незнакомец заговорил низким, срывающимся голосом:

– Боже мой! Зачем вы сюда пришли? В чем я провинился, что вы так поступаете со мной?

– Мне нравится здешняя кухня, вы же знаете.

– Неужели вы совершенно бесчувственны? У меня семья, жена и дети. Я сделал только то, что мне приказали. Я передал вам конверт, но не заглядывал внутрь и ничего не знаю!

– Но вам ведь заплатили за услугу, не так ли? – Борн задал вопрос по наитию.

– Да, но я никому ничего не сказал! Мы никогда не встречались, я не описывал вас. Я ни с кем не разговаривал!

– Тогда почему вы так напуганы? Я самый обычный посетитель, желающий поужинать с дамой.

– Умоляю вас, уходите!

– Я начинаю сердиться. Объясните почему.

Толстяк поднес руку к лицу, вытер испарину. Покосился на дверь, потом снова обернулся к Борну.

– Другие могли проболтаться, другие могли вас узнать. Я в полиции на заметке, они придут прямо ко мне.

Мари не совладала с собой, обернулась к Джейсону.

– Полиция… Так это была полиция! – вырвалось у нее.

Борн сердито взглянул на нее, затем снова обратился к перепуганному толстяку.

– Вы хотите сказать, что полиция причинит вред вашей жене и детям?

– Не сама полиция – вы же знаете. Но их интерес приведет ко мне других. К моей семье. Сколько их, тех, кто охотятся на вас? И каковы они, эти охотники? Вы это знаете не хуже меня; они не остановятся ни перед чем: смерть женщины или ребенка для них – ничто! Заклинаю. Своей жизнью. Я ничего не говорил. Уходите.

– Вы преувеличиваете. – Борн поднес бокал к губам, давая понять, что разговор окончен.

– Ради Бога! – Толстяк наклонился к Борну, схватившись за край стола. – Вы хотите доказательств моего молчания? Пожалуйста! Информация о вас была опубликована в газете. Любой человек, располагающий какими-то сведениями о вас, должен был позвонить в полицию. Конфиденциальность гарантировалась. Вознаграждение было щедрым, полиции нескольких стран перевели деньги по линии Интерпола. На былые неурядицы можно было взглянуть в ином свете. – Толстяк выпрямился, снова вытер лицо. – Такому человеку, как я, пригодились бы более теплые отношения с полицией. Однако я ничего не сделал. Несмотря на гарантии конфиденциальности, я ничего не сделал!

– Вы нет. А другие? Говорите правду, я пойму, если вы солжете.

– Я знаю только Черняка. Он один из всех, с кем я говорил, признает, что встречал вас. Но вы это и сами знаете. Ведь конверт попал ко мне от него. Он никогда не проговорится.

– Где он сейчас?

– Где и всегда. В своей квартире на Лёвенштрассе.

– Где это? Я никогда там не был.

– Не были? – Толстяк запнулся. Губы сжались, в глазах тревога. – Вы что, меня проверяете?

– Отвечайте на вопрос.

– Лёвенштрассе, 37. Вы это знаете не хуже меня.

– Значит, я вас проверяю. А кто передал конверт Черняку?

Толстяк замер, его сомнительной честности был брошен вызов.

– Понятия не имею. И никогда не пытался узнать.

– Вам даже не было интересно?

– Конечно нет. Коза никогда не пойдет в волчье логово.

– Козы не ошибаются, они наделены отличным нюхом.

– И осторожностью, mein Herr. Потому что волк проворнее и куда агрессивнее. Будет только одна погоня. Последняя для козы.

– Что было в конверте?

– Я сказал вам, я его не открывал.

– Но вы знаете, что в нем.

– Полагаю, деньги.

– Полагаете?

– Хорошо. Деньги. Очень много денег. Если что-то не сходится, я ни при чем. А теперь, прошу вас, умоляю. Уходите!

– Последний вопрос.

– Все что угодно. Только уходите!

– За что заплатили эти деньги?

Толстяк уставился на Борна, шумно дыша, его подбородок блестел от пота.

– Вы истязаете меня, mein Herr, но я не отвернусь от вас. Можете считать это мужеством жалкой козы, которой удалось выжить. Каждый день я читаю газеты. На трех языках. Полгода назад был убит человек. О его смерти сообщалось на первых страницах всех этих газет.

Глава 7

Они обогнули квартал, проехали по Фалькенштрассе, затем повернули направо к Гроссмюнстерскому собору. Лёвенштрассе находилась в западной части города, за рекой. Самый короткий путь – через Мюнстерский мост, по Банхофштрассе, затем по Нюшелерштрассе; улицы пересекались, как объяснил человек на стоянке у ресторана «Три хижины».

Мари Сен-Жак молчала, вцепившись в руль, сжимая его с той же одержимостью, с какой стискивала свою сумочку в отеле; это каким-то образом поддерживало ее. Борн взглянул на нее и понял.

Полгода назад был убит человек. О его смерти сообщалось на первых страницах всех этих газет.

Джейсону заплатили за убийство. Полиция нескольких стран объединила средства, чтобы соблазнить колеблющихся информаторов, чтобы шире раскинуть сети. Значит, был убит не один человек.

Сколько их, тех, что охотятся на вас, mein Herr? И каковы они, эти охотники?.. Они не остановятся ни перед чем: смерть женщины или ребенка для них ничто!

Не полицейские. Другие.

В ночном небе вырисовывались колокольни Гроссмюнстерского собора, в свете прожекторов рождались зловещие тени. Джейсон глядел на это древнее сооружение; как и многое другое, он знал его и не знал. Он видел его раньше и, однако, видит сейчас впервые.

Я знаю только Черняка… Конверт попал ко мне от него… Лёвенштрассе, 37. Вы знаете это не хуже меня.

Знает? Откуда?

Они проехали по мосту и окунулись в оживленное движение новой части города. Улицы были загружены, пешеходы и автомобили боролись за каждый перекресток, красный и зеленый огни без конца сменяли друг друга. Борн попытался сосредоточиться ни на чем… и на всем сразу. Контуры истины начинали проступать, одно загадочное очертание за другим, каждое поразительнее предыдущего. Он не был уверен, что в состоянии – умственно в состоянии – усвоить многим больше.

– Halt! Die Dame da! Die Scheinwerfer sind aus, und Sie haben links signalisiert. Das ist eine Einbahnstrasse! [23]23
  Остановитесь! Дама за рулем! У вас выключены фары и включен сигнал поворота. Это улица с односторонним движением! (нем.)


[Закрыть]

Джейсон посмотрел в окно, и резкая боль вновь пронзила грудь. Патрульная машина поравнялась с ними, и полицейский кричал в открытое окно. Джейсон вдруг все понял… понял и рассвирепел. Мари увидела патрульную машину в боковое зеркальце, погасила фары и включила сигнал левого поворота. На улице с односторонним движением, где все стрелки указывают направо. А левый поворот перед носом у полицейской машины это сразу несколько нарушений: выключенные фары, возможно, даже умышленное столкновение; их остановят, и Мари закричит.

Борн включил фары, затем нагнулся к женщине, одной рукой выключил сигнал поворота, другой – стиснул ей руку.

– Я убью вас, доктор, – сказал он тихо, а затем крикнул полицейскому: – Извините! Мы немного запутались! Мы – туристы! Нам нужен следующий квартал!

Офицер был в двух шагах от Мари и не сводил с нее глаз, явно озадаченный тем, как она себя вела.

Свет сменился.

– Поезжайте. И не делайте глупостей, – сказал Джейсон. Он помахал полицейскому. – Еще раз извините! – прокричал он.

Полицейский пожал плечами и повернулся к напарнику, продолжая прерванную беседу.

– Я перепутала, – сказала Мари, ее тихий голос дрожал.

– Здесь такое движение… Боже, вы сломали мне руку… Подонок!

Борн отпустил ее. Злость в голосе насторожила. Он предпочел бы страх.

– Уж не думаете ли вы, что я поверю?

– Тому, что рука сломана?

– Тому, что вы перепутали.

– Вы сказали, что скоро надо будет повернуть налево. Я только об этом и думала.

– Впредь внимательней следите за дорогой! – Он отодвинулся, но взгляда не отвел.

– Вы чудовище! – прошептала она, на мгновенье прикрыв глаза, а когда открыла их, Борн снова увидел страх.

Наконец они добрались до Лёвенштрассе, широкой улицы, где низенькие домики из кирпича и массивного дерева были с обеих сторон стиснуты современными зданиями из стекла и бетона. Характерные сооружения прошлого столетия соперничали с утилитаризмом современной безликости – и не уступали. Джейсон посмотрел на номера, они уменьшались от середины восьмидесятых, и с каждым кварталом старые дома постепенно вытесняли высокие многоквартирные, пока улица наконец не вернулась в ту эпоху. Бок о бок стояли аккуратные четырехэтажные домики с крышами и окнами, отделанными деревом, каменными ступеньками с перилами, ведущими на крыльцо, освещенное фонарем. Борн узнал непомнимое; само по себе это не было удивительно, удивительно было другое. Череда домов вызвала в памяти иную, очень ясную картину другой череды домов, схожей, но странно отличной. Обветшавшие, одряхлевшие постройки, несравнимо менее аккуратные или ухоженные… Треснувшие стекла, сломанные ступеньки, щербатые перила – зазубренные концы ржавых железок. Дальше, в другой части… Цюриха, да, это в Цюрихе. В маленьком квартале, где едва ли бывают те, кто там не живет, в городском районе, который словно застыл, но совсем не грациозно.

– Штепдекштрассе, – пробормотал Борн, сосредоточиваясь на мысленной картине. Он видел дверь линяло-красного цвета, такого же темного, как шелковое платье женщины рядом. – Меблированные комнаты на Штепдекштрассе.

– Что? – Мари вздрогнула. Бормотание встревожило ее, она, очевидно, подумала, что эти слова относятся к ней, и испугалась.

– Ничего. – Борн отвел глаза от платья и выглянул в окно. – Вот и дом тридцать семь, – сказал он, показывая на пятый в череде дом. – Остановите машину.

Борн вылез первым, велев ей передвинуться на сиденье и выйти за ним. Проверил, как слушаются ноги, и забрал у нее ключи.

– Вы можете ходить, – сказала она. – А значит, и машину вести.

– Вероятно.

– Тогда отпустите меня! Я сделала все, что вы хотели.

– Еще не все.

– Я ничего никому не скажу, неужели вы не понимаете? Меньше всего на свете я хочу снова встретиться с вами… или быть как-то связанной. Не хочу быть свидетелем, не хочу отвечать на расспросы полиции, делать заявления, ничего не хочу! Не желаю иметь отношение к тому, к чему имеете отношение вы! Я напугана до смерти… Неужели это не гарантия моего молчания? Отпустите меня, пожалуйста.

– Не могу.

– Вы мне не доверяете.

– Дело не в том. Вы все еще нужны мне.

– Зачем?

– Глупо, конечно, но у меня нет водительского удостоверения. А без него невозможно взять напрокат автомобиль.

– Но у вас ведь уже есть машина.

– Есть, но только на час, не больше. В «Карийон дю Лак» скоро хватятся пропажи, и тогда описание нашего автомобиля будет у каждой патрульной машины, у каждого полицейского.

Мари смотрела на него со смертельным ужасом в глазах.

– Я не хочу идти туда с вами. Я слышала, что сказал тот человек в ресторане. Если я услышу еще что-нибудь, вы меня убьете.

– То, что вы слышали, для меня так же бессмысленно, как и для вас. А может, даже и больше. Пойдемте. – Он взял Мари за руку, другой оперся о перила, чтобы не так больно было подниматься. Женщина смотрела на него со страхом и смятением.

Имя «М. Черняк» значилось на втором почтовом ящике. Под ящиком – звонок. Борн не стал нажимать на эту кнопку, зато позвонил в четыре соседних звонка. В считанные секунды дом наполнился какофонией голосов и звуков, доносящихся из домофона. Но кто-то не стал спрашивать, а просто нажал на кнопку и отомкнул замок. Борн открыл дверь и протолкнул Мари перед собой. Прижал ее к стене и стал ждать. Наверху отворились запоры, послышались шаги.

– Wer ist da? [24]24
  Кто там? (нем.)


[Закрыть]

– Йоханн?

– Wo bist du denn? [25]25
  Где же ты? (нем.)


[Закрыть]

Тишина. Затем раздраженное ворчание. Снова шаги, двери захлопнулись.

М. Черняк занимал комнату 2С на втором этаже. Борн взял Мари под руку и захромал по лестнице. Она, конечно, права, лучше бы ему идти одному. Но ничего не поделаешь, она ему нужна.

Еще на Пор-Нуаре он изучал дорожные карты. Люцерн не более чем в часе езды отсюда, Берн – часах в трех. Можно отправиться в любом из этих направлений, а потом, высадив ее в каком-нибудь пустынном месте, исчезнуть. Теперь это уже вопрос времени. Деньги у него есть. Нужен только проводник, чтобы выехать из Цюриха. Им и послужит Мари Сен-Жак.

Но прежде Борн хотел кое-что прояснить. И поможет ему человек по имени… «М. Черняк», – прочел Борн на двери. Отошел в сторону, потянув за собой Мари.

– Вы говорите по-немецки?

– Нет.

– Не лгите.

– Я и не лгу.

Борн подумал, оглядел коридор. Потом сказал:

– Звоните! Если дверь откроют, просто стойте на месте. Если кто-нибудь откликнется изнутри, скажите, что у вас сообщение от друга из «Трех альпийских хижин».

– А если попросят просунуть бумажку под дверь?

Джейсон посмотрел на нее.

– Очень хорошо.

– Я просто хочу, чтоб больше не было насилия. Не хочу ничего знать, ничего видеть! Хочу только…

– Знаю, знаю, – прервал ее Борн. – Вернуться к Цезарю и пуническим войнам. Если предложат просунуть записку под дверь, скажите, что сообщение устное и может быть передано только человеку, которого вам описали.

– А если они потребуют повторить это описание? – холодно спросила Мари, логика на мгновение возобладала над страхом.

– Вы хорошо мыслите, доктор, – сказал Борн.

– Я педантична. Я боюсь, я же вам говорила. Так что же мне делать?

– Пошлите их к черту, скажите, что тогда пусть ждут кого-нибудь другого. И отходите.

Мари приблизилась к двери и позвонила. Мужской голос ответил:

– Ja? [26]26
  Да? (нем.)


[Закрыть]

– Извините, я не говорю по-немецки…

– Говорите по-английски. Кто вы? В чем дело?

– У меня для вас срочное сообщение от друга из «Трех альпийских хижин».

– Суньте под дверь!

– Это невозможно, оно устное. Я должна передать его человеку, которого мне описали.

– Это будет нетрудно, – ответил голос.

Щелкнул замок, дверь открылась. Борн шагнул от стены.

– Вы с ума сошли! – закричал мужчина в инвалидном кресле, у него не было обеих ног. – Убирайтесь! Убирайтесь отсюда!

– Мне надоело это слышать, – сказал Борн, втащил за собой женщину и захлопнул дверь.

Мари охотно согласилась подождать в крошечной спальне без окон, пока они разговаривали.

Безногий Черняк был близок к панике. Вид у него был жалкий: изуродованное лицо белее мела, нечесаные седые волосы, сбившиеся в колтун.

– Что вам от меня надо? – спросил он. – Вы обещали, что прошлая сделка будет последней! Я не могу больше рисковать! Курьеры уже были здесь, и неважно теперь, насколько все мы будем соблюдать осторожность. Они здесь уже были! Если один из них оставит где-нибудь мой адрес, все – конец Черняку!

– Вам заплатили за риск, – сказал Борн. Мозг его лихорадочно работал, искал слово или фразу, которая повлечет за собой поток новой информации. И тут он вспомнил о конверте. Если что-то не сходится, я ни при чем.Толстяк в ресторане.

– Ерунда по сравнению с тем, как я рисковал. – Черняк покачал головой, грудь его вздымалась, обрубки ног непристойно дергались. – Я был доволен жизнью, пока не появились вы, потому что я был пешкой. Старый солдат, кое-как добравшийся до Цюриха, калека, у которого ничего не было за душой, кроме нескольких припасенных фактиков да скудного вознаграждения от бывших товарищей, которые платили, чтобы эти фактики не вышли наружу. Вполне сносная жизнь, не много, но достаточно. И тут появились вы…

– Очень трогательно! – прервал его Джейсон. – Поговорим лучше о конверте, что вы передали нашему общему другу из «Трех альпийских хижин». Кто вам его дал?

– Курьер, кто же еще?

– Откуда он?

– Почем я знаю? Я вынул его из почтового ящика, как и все другое. И переправил дальше. Вы же сказали, что не сможете больше приходить сюда.

– Но вы открывали его, – это был не вопрос.

– Упаси меня Бог!

– А если я скажу, что денег недоставало?

– Значит, их там и не было! – Калека повысил голос. – Но я вам не верю. Если бы так и было, вы бы не взялись за работу. А вы за нее взялись. Так что зачем вы пришли сюда?

Потому что я хочу знать. Потому что я схожу с ума. Я вижу и слышу вещи, которых не понимаю. Я умный, изобретательный… хвощ! Помогите мне!

Борн отвернулся от инвалидного кресла, подошел к книжному шкафу, где стояло несколько фотографий. Они кое-то объясняли о человеке за его спиной. Группы немецких солдат со сторожевыми собаками позировали на фоне бараков и ограждений, перед воротами, на которых виднелись буквы: «ДАХ…»

Дахау.

Человек за его спиной. Он пошевелился! Джейсон обернулся: Черняк запустил руку в холщовую сумку, привязанную к креслу; глаза его горели, изуродованное лицо перекосилось. Рука вынырнула из сумки, в ней был зажат короткоствольный револьвер, и, прежде чем Борн успел выхватить свой, Черняк выстрелил. Леденящая боль пронзила плечо, затем голову… Господи! Борн бросился на пол, покатился по ковру, опрокинул на калеку тяжелый торшер, подкатился к инвалидному креслу сзади. Привстал и правым неповрежденным плечом вышиб безногого из кресла, выхватив свой пистолет.

– Они заплатят за твой труп! – кричал калека, корчась на полу, пытаясь найти устойчивое положение, чтобы прицелиться. – Ты не уложишь меня в гроб! Сам в нем будешь! Карлос заплатит! Еще как заплатит!

Джейсон метнулся влево и выстрелил. Голова старика откинулась назад, из горла хлынула кровь. Мертв.

Из соседней комнаты донесся крик. Глубокий, протяжный вопль отвращения и страха. Женский крик… конечно, это женщина! Его заложница, та, что вывезет его из Цюриха! Господи, у него все плыло перед глазами! Висок разламывала дикая боль!

Он обрел зрение, усилием воли игнорируя боль. Увидел ванную с открытой дверью, полотенца, раковину и… шкафчик с зеркалом на дверцах. Он вбежал в ванную и распахнул зеркальную дверцу с такой силой, что она сорвалась с петель, упала на пол и разбилась. Полки. Рулоны марли, пластырь… больше он ничего не сумел забрать. Надо уходить… выстрелы; выстрелы должны были привлечь внимание. Надо уходить, забрать заложницу и уходить! Спальня, спальня.Где она?

Женский плач… Следовать на звуки голоса! Он нашел дверь и ногой распахнул ее. Женщина… его заложница – как ее, черт побери, зовут? – стояла прижавшись к стене, слезы текли по лицу, губы дрожали. Борн схватил ее за руку, потащил за собой.

– Вы убили его! – закричала она. – Старика без…

– Заткнитесь! – Борн толкнул ее к двери и потащил за собой вниз. Он смутно видел фигуры на площадках, у перил, в комнатах. Они побежали, исчезли, он слышал, как хлопали дверями, кричали. Борн стиснул плечо Мари левой рукой, движение отдалось болью. Подтолкнул ее к лестнице и заставил спуститься вместе с собой, опираясь на нее, в правой руке держа пистолет.

Они добрались до выхода.

– Откройте дверь, – приказал Джейсон.

Мари повиновалась. Они прошли мимо почтовых ящиков к выходу. Борн на мгновение отпустил ее, сам распахнул дверь и выглянул на улицу, прислушиваясь, не воют ли сирены. Было тихо.

– Пошли! – сказал он, выталкивая ее на каменные ступеньки. Морщась, вытащил из кармана ключи от машины. – Вылезайте!

В машине он развернул бинт и промокнул кровь. Из глубины сознания поднялось странное чувство облегчения. Рана была поверхностная, просто царапина; он запаниковал, потому что повреждена голова, но пуля не задела череп, мучения Пор-Нуара не повторятся.

– Черт, заводите машину! Нужно убираться отсюда!

– Куда? Вы не сказали куда! – Мари не кричала, она была совершенно спокойна. Слишком спокойна. Смотрела на него… Смотрела ли она на него?

У Борна снова закружилась голова, все поплыло перед глазами.

– Штепдекштрассе. – Он услышал это слово, но не был уверен, что произнес его. Зато представил дверь. Выцветшая темно-красная краска, треснувшее стекло… ржавое железо. – Штепдекштрассе, – повторил он.

В чем дело? Почему не заводится мотор?.. Почему машина стоит? Разве Мари не слышала его?

Его глаза были закрыты. Борн открыл глаза. Пистолет… Он положил его на колени, чтобы забинтовать голову. Она ударила по нему, ударила по нему! Пистолет упал на пол, Джейсон нагнулся, и Мари оттолкнула его, стукнув головой о дверь… Дверца с ее стороны распахнулась, Мари выскочила на улицу и бросилась бежать. Она убегала! Его заложница, его единственный шанс спастись, бежала по Лёвенштрассе!

Нельзя оставаться в машине, он не решался сесть за руль. Машина превратилась в ловушку, его отыщут по ней. Борн сунул пистолет в карман рядом с катушкой пластыря и, вытащив марлю, сжал ее в левой руке, чтобы была наготове, если рана вновь закровоточит. Он вылез из машины и, как мог быстро, захромал по улице.

Где-то неподалеку перекресток, такси. Штепдекштрассе.

Мари Сен-Жак бежала посередине широкой пустынной улицы, то скрываясь в темноте, то выныривая на свет фонарей, маша руками проезжающим автомобилям. Они проносились мимо. Она обернулась, освещенная фарами сзади, подняла руки, взывая о помощи: машины прибавили скорость и промчались мимо. Это был Цюрих, а Лёвенштрассе ночью была слишком широка, слишком темна, слишком близка к пустынному парку и реке Зиль.

Однако двое мужчин в одной из машин следили за ней. Они потушили фары – водитель увидел ее издали. Он заговорил со своим спутником по-немецки:

– Наверняка она. Черняк живет всего в квартале отсюда.

– Остановись, дай ей подойти. На ней должно быть шелковое… Она!

– Давай убедимся, прежде чем сообщать остальным.

Мужчины вышли из машины. Строгие деловые костюмы, приветливые, хоть и серьезные лица. Испуганная женщина подбежала к ним.

– Что случилось? Вам нужна помощь?

– Помогите! – закричала Мари. – Только… Я не говорю по-немецки!.. Вызовите полицию!

– Мы и есть полиция, – веско сказал один из них. – Мы не были уверены, мисс. Вы ведь женщина из «Карийон дю Лак»?

– Да! – закричала она. – Он не отпускал меня! Бил, угрожал пистолетом! Это было ужасно!

– Где он сейчас?

– Он ранен. В него стреляли. Я убежала из машины… Он был в машине, когда я убежала. – Мари показала рукой вниз по Лёвенштрассе. – Там. Чуть ниже… Серая машина, двухместная. У него оружие.

– У нас тоже оружие, мисс, – сказал водитель. – Садитесь. Вы будете в полной безопасности, мы будем очень осторожны. Быстрее.

Серый двухместный автомобиль стоял у тротуара с выключенными фарами. Внутри никого не было. У дома № 37 уже собралась толпа. Один из мужчин обернулся к перепуганной женщине, вжавшейся в угол, и спросил:

– Здесь живет некий Черняк. Он его упоминал? Не собирался ли зайти?

– Уже заходил! И меня заставил! Он убил его! Убил несчастного старика калеку!

– Der Sender – schnell, – сказал мужчина и схватил микрофон с приборной доски. – Wir sind zwei Strassen von da. [27]27
  Передатчик – быстро! Мы через две улицы оттуда (нем.).


[Закрыть]

Машина рванулась вперед. Мари вцепилась в переднее сиденье.

– Что вы делаете? Ведь тут убит человек!

– И мы должны найти убийцу! – сказал водитель. – Вы говорите, он был ранен. Может, он бродит где-то поблизости. Наша машина без опознавательных знаков, так что мы можем его найти. Дождемся, конечно, когда появятся оперативники, но у нас разные задачи.

Они проехали несколько сот ярдов и остановились. Пока водитель объяснялся с Мари, его напарник говорил в микрофон. «Wir kommen binner zwanzig Minuten. Wartet», [28]28
  Через двадцать минут будем. Ждите (нем.).


[Закрыть]– послышалось из передатчика.

– Скоро здесь будет наш босс. Необходимо дождаться его. Он хочет поговорить с вами.

Мари откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза и вздохнула:

– Господи, выпить бы сейчас чего-нибудь!

Водитель рассмеялся, кивнул напарнику. Тот достал из «бардачка» небольшую бутылку и улыбаясь протянул женщине.

– Не слишком шикарно, мисс. Ни стаканов, ни рюмок у нас нет, зато есть бренди. Разумеется, для экстренных медицинских случаев. Вот как сейчас. Пожалуйста! Ваше здоровье!

Мари улыбнулась в ответ и взяла бутылку.

– Вы замечательные люди, и вы не представляете, как я вам благодарна. Если когда-нибудь будете в Канаде, я приготовлю вам лучший в Онтарио обед по-французски!

– Спасибо, мисс, – сказал водитель.

Борн разглядывал повязку на плече, щурясь всматривался в мутное отражение в грязном, с подтеками зеркале, привыкая к тусклому свету грязной комнатенки.

Он не ошибся. Все было точно как ему представлялось: выцветшая красная дверь, разбитые окна, ржавые перила. Несмотря на то, что он явно был ранен, никто не задал ни единого вопроса. Пересчитав деньги, управляющий как бы между прочим бросил:

– Если есть деньги и нужен будет доктор, можно подыскать такого, что держит язык за зубами.

– Буду иметь в виду.

К счастью, рана была легкой. Пока он не найдет лучшего доктора, чем тот, что практикует тайком на Штепдекштрассе, хватит и пластыря.

Если стрессовая ситуация заканчивается телесным повреждением, нужно учитывать, что ущерб может быть как физическим, так и психологическим. Может возникнуть отвращение к боли, телесным травмам. Не пытайтесь рисковать, но, если есть время, дайте себе возможность приспособиться. Не паникуйте…

А он запаниковал; некоторые участки тела словно онемели. И хотя раны на плече и на виске были настоящими и болели, ни та, ни другая не могли повлечь неподвижности. Он не мог перемещаться с такой скоростью, с какой хотел бы, или с такой силой, какой, он знал, он обладает, но перемещался осознанно. Команды отправлялись и получались, мозг руководил мышцами; он мог действовать.

А после небольшого отдыха сможет действовать лучше. Надо уходить, надо встать задолго до рассвета и найти другой способ выбраться из Цюриха. Управляющий с первого этажа любит деньги, через час-полтора он разбудит неряху хозяина.

Джейсон опустился на продавленную кровать и откинулся на подушку, глядя на голую лампочку под потолком, стараясь избавиться от слов, звучавших в мозгу, чтобы отдохнуть. Но они не исчезали, заполняя уши, как гром литавр.

Полгода назад был убит человек…

А вы взялись за работу…

Он повернулся к стене, закрыл глаза. И вдруг возникли другие слова, и он сел, лоб покрылся испариной.

Они заплатят за твой труп!.. Карлос заплатит! Еще как заплатит!

Карлос.

Большой седан остановился возле серого двухместного автомобиля и припарковался на обочине. Патрульные машины полицейских появились пятнадцать минут назад, «скорая помощь» – минут пять. Любопытные по-прежнему толпились на тротуаре, но возбуждение стало спадать. В тишайшем квартале Лёвенштрассе посреди ночи убили человека. Волнение владело всеми: то, что случилось в доме 37, может случиться в 32-м, или в 40-м, или в 53-м. Мир сходил с ума, и Цюрих вместе с ним.

– А вот и наш босс, мисс. Не могли бы вы пройти к нему? – Один из мужчин вышел из машины и открыл перед Мари дверцу.

– Конечно. – Она ступила на тротуар и с благодарностью ощутила мужскую руку, поддерживающую ее под локоть. Это прикосновение было куда мягче, чем железная хватка чудовища, которое тыкало дулом пистолета ей в лицо. Мари содрогнулась. Они подошли к седану, она забралась внутрь. Огляделась. И вдруг окаменела, с трудом переводя дыхание. Перед ней сидел человек в длинном черном плаще, а на носу у него поблескивали очки в тонкой золотой оправе.

– Вы!.. Вы были в отеле! Вы – один из них!

Он устало кивнул.

– Верно. Я представляю особое отделение цюрихской полиции. И прежде, чем продолжить наш разговор, хочу заверить, что во время событий в «Карийон дю Лак» вам не угрожала никакая опасность с нашей стороны. Мы – люди тренированные, ни один выстрел не мог поразить вас. Иногда мы не стреляли, потому что вы были слишком близко от него.

Мари потихоньку приходила в себя. Спокойный, уверенный тон человека напротив успокаивал.

– Спасибо вам за это.

– Невелика премудрость. Итак, насколько я понимаю, в последний раз вы видели преступника на переднем сиденье вот того серого автомобиля, не так ли?

– Да. Он был ранен.

– Серьезно ранен?

– Достаточно, чтобы его речь стала бессвязной. Он прижимал бинт к голове, и на плече была кровь – то есть на пальто. А кто он?

– Имена не имеют значения, у него их масса. Но, как вы убедились, он убийца. Жестокий убийца, и его нужно обезвредить, прежде чем он успеет снова пролить кровь. Мы охотимся за ним несколько лет. Полиция многих стран. И вот наконец появилась возможность, которой раньше не было. Мы знаем, что он в Цюрихе и ранен. Конечно, здесь он не останется, но далеко ли сможет уйти? Он говорил, как собирался выбраться из города?

– Хотел взять напрокат автомобиль на мое имя. У него нет водительского удостоверения.

– Лжет. У него всегда под рукой фальшивые документы. Вы были заложницей, и я не верю, что он добровольно отпустил бы вас. Вспомните, пожалуйста, все, что он говорил вам. Где вы были, с кем встречались, все, что приходит в голову.

– Мы были в ресторане «Три альпийские хижины» на Фалькенштрассе, а там напуганный до смерти толстяк… – Мари Сен-Жак рассказала все, что смогла вспомнить. Время от времени полицейский прерывал ее, подробнее расспрашивая о том или ином поступке, реакции или внезапном решении убийцы. То и дело он снимал свои очки, протирал их, стискивал в руках, словно это помогало справиться с раздражением. Допрос длился около получаса, затем он принял решение.

– «Три альпийские хижины», быстро! – сказал он водителю и снова повернулся к Мари. – Мы должны устроить очную ставку. Уж его бессвязное бормотание – чистой воды притворство. Он знает куда больше, чем сказал.

– Бессвязное… – тихо повторила Мари и вспомнила, как сама употребила это слово. – Штепдекштрассе. Разбитые окна, меблированные комнаты.

– Что?

– Меблированные комнаты на Штепдекштрассе. Вот что он сказал. Все происходило очень быстро, но он это произнес. И как раз перед тем, как я выскочила из машины, произнес еще раз. Штепдекштрассе.

Вмешался водитель:

– Ich kenne diese Strasse. Früher gab es Textilfabriken da. [29]29
  Я знаю эту улицу. Раньше там были текстильные фабрики (нем.).


[Закрыть]

– Не понимаю, – сказала Мари.

– Это заброшенный квартал, который не сумел угнаться за временем, – объяснил человек в золотых очках. – Там раньше была прядильная фабрика. Пристанище для неудачников… и всяких других. Los! ²– приказал он.

Машина сорвалась с места.