Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

– Что это за номера? Прекратите называть номера!

– Как иначе мы сможем вас различить, распределить задания? Мы не имеем права упоминать имена.

– Кто мы?

– Все мы, кто работает на Карлоса.

Вопль стал еще пронзительней, из прокушенного пальца потекла кровь.

– Не желаю слушать! Я модельер, художник!

– Вы номер пятый. Вы сделаете то, что мы велим, иначе никогда больше не увидите вашего гнездышка.

– А-а-о-о!

– Перестаньте вопить! Мы ценим вас, мы знаем, что вы все испытываете тяжелое напряжение. Кстати, мы не доверяем бухгалтеру.

– Триньону?

– Только имена. Важно сохранять конспирацию.

– Тогда Пьер. Он отвратителен. Вычитает за телефонные разговоры.

– Мы думаем, он работает на Интерпол.

– Интерпол?

– Если это так, вы все можете лет десять провести в тюрьме. Вас там сожрут, Клод.

– А-а-о-о!

– Заткнитесь! Просто передайте Бержерону наши предположения. Не спускайте глаз с Триньона, особенно в ближайшие два дня. Если он почему-либо выйдет в рабочее время, следите за ним. Это может означать, что ловушка вот-вот захлопнется. – Борн пошел к двери, держа руку в кармане. – Мне нужно возвращаться, вам тоже. Передайте номерам от первого до шестого все, что я вам сказал. Очень важно, чтобы эти сведения распространились.

Ореаль снова истерически завопил:

– Номера! Все время номера! Какой еще номер? Я художник, а не номер!

– Вы им и останетесь, если вернетесь в магазин так же быстро, как примчались сюда. Поговорите с Лавье, д’Анжу, Бержероном. Не откладывая. Потом с остальными.

– Какими остальными?

– Спросите у номера второго.

– Второго?

– Дольбер. Жанин Дольбер.

– Жанин? И она?

– Совершенно верно. Она – номер второй.

Молодой человек вскинул руки в беспомощном протесте.

– Это безумие! Ерунда какая-то!

– Ваша жизнь не ерунда, Клод, – сказал Джейсон. – Цените ее. Я буду ждать в кофейне напротив. Уходите ровно через три минуты. Никуда не звоните, уходите и возвращайтесь в «Классики». Если вы не появитесь через три минуты, мне придется возвратиться. – Он вынул руку из кармана. Пальцы сжимали пистолет.

Ореаль выдохнул, словно выпустили воздух из воздушного шарика, лицо его приняло пепельный оттенок, он не сводил глаз с оружия.

Борн вышел и прикрыл дверь.

Зазвонил телефон на тумбочке. Мари взглянула на часы: было четверть девятого, и на мгновение ее пронзил страх. Джейсон сказал, что позвонит в девять. Он ушел, как стемнело, около семи, чтобы встретиться с продавщицей по имени Моник Бриелль. Расписание выдерживалось точно и могло быть нарушено только в чрезвычайных обстоятельствах. Неужели что-нибудь случилось?

– Это комната 420? – спросил глубокий мужской голос.

Мари перевела дух, это был Андре Вийер. Генерал звонил днем и сказал, что «Классики» охватила паника; его жену звали к телефону не менее шести раз за полтора часа. Но ему ни разу не удалось подслушать что-нибудь существенное; когда он снимал трубку, серьезный разговор сменялся пустой болтовней.

– Да, – сказала Мари. – Это комната 420.

– Простите, но нам не доводилось беседовать раньше.

– Я знаю, кто вы.

– Я тоже понимаю. Могу я позволить себе поблагодарить вас?

– Я понимаю. Пожалуйста.

– К делу. Я звоню из кабинета, параллельного телефона, конечно, нет. Передайте нашему общему другу, что волнение нарастает. Моя жена удалилась к себе, утверждая, что ее тошнит, но, видимо, она не настолько плохо себя чувствует, чтобы не подходить к телефону. Несколько раз, как и прежде, я поднимал трубку, убеждаясь, что они готовы к любому подслушиванию. Я довольно неприветливо извинялся, объясняя, что жду звонка. Откровенно говоря, я не уверен, что жена поверила, но не ей задавать мне вопросы. Я буду прям, мадемуазель. Между нами растет невысказанное противоречие, и оно взрывоопасно. Дай Бог мне сил.

– Я могу лишь просить вас не забывать о цели, – сказала Мари. – Не забывать о сыне.

– Да, – тихо сказал старик. – Мой сын. И потаскуха, которая притворяется, что чтит его память. Простите.

– Не за что. Я передам то, что вы мне сказали, нашему другу.

– Пожалуйста, – перебил Вийер. – Есть еще кое-что. Поэтому я вам и позвонил. Дважды, когда говорили с женой, голоса мне запомнились. Второй я узнал, на память тут же пришло лицо. Это телефонный оператор в «Классиках».

– Мы знаем, как его зовут. А первый?

– Это было странно. Голос не был мне знаком, никакое лицо не вспомнилось, но я понял, почему слышу именно его. Диковинный голос: полушепот, полуприказ, эхо себя самого. Этот голос меня поразил. Видите ли, он не разговаривал с моей женой, он отдавал приказ. Едва я снял трубку, он изменился, конечно, но остался некий налет. Этот налет, даже сам тон, хорошо знакомы каждому солдату, это средство что-либо подчеркнуть. Я понятно выражаюсь?

– Думаю, да, – мягко сказала Мари, понимая, что, если старик имеет в виду то, что она предполагала, ему должно быть невыносимо трудно.

– Не сомневаюсь, мадемуазель, – сказал генерал. – Это был гнусный убийца. – Вийер остановился, было слышно, как он тяжело дышит, следующие слова он произнес с трудом, этот сильный человек едва удерживался, чтобы не разрыдаться. – Он… отдавал… распоряжения… моей… жене. – Голос старого солдата сорвался. – Простите мне то, что простить нельзя. Я не имею права обременять вас.

– Вы имеете право. – Мари внезапно встревожилась. – То, что происходит, должно быть для вас невероятно тяжело, тем более тяжело, что вам не с кем поговорить.

– Я говорю с вами, мадемуазель. Не должен бы, но говорю.

– Мне бы хотелось и дальше с вами говорить. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь из нас был с вами. Но это невозможно, и я знаю, что вы это понимаете. Пожалуйста, старайтесь держаться. Очень важно, чтобы не установили связи между вами и нашим другом. Это могло бы стоить вам жизни.

– Быть может, я ее уже лишился.

– Это нелепо, – резко сказала Мари. – Вы солдат. Немедленно прекратите!

– Словно учительница распекает нерадивого ученика. Вы совершенно правы.

– Я слышала, вы великий человек. Я этому верю.

На том конце линии молчали. Мари затаила дыхание. Когда Вийер снова заговорил, она перевела дух.

– Нашему общему другу очень повезло. Вы замечательная женщина.

– Вовсе нет. Просто я хочу, чтобы мой друг вернулся ко мне. В этом нет ничего замечательного.

– Может быть. Но я тоже хотел бы быть вашим другом. Вы напомнили очень старому человеку, кто он и что он. Или кем и чем он был и должен попытаться стать вновь. Второй раз благодарю вас.

– Пожалуйста… мой друг. – Мари повесила трубку, глубоко тронутая и столь же встревоженная. Она не была уверена, что Вийер выдержит следующие сутки, а если он не выдержит, убийца поймет, как глубоко проникли в его окружение. Он велит всем связным из «Классиков» бежать из Парижа и исчезнуть. Или устроит на Сент-Оноре кровавую бойню с тем же итогом.

Если случится одно или другое, не будет никаких ответов, не будет адреса в Нью-Йорке, послание останется неразгаданным, его отправитель – неузнанным. Человек, которого она любит, вернется в свой лабиринт. И покинет ее.

Глава 28

Борн увидел ее на углу, в свете уличных фонарей она шагала к маленькой гостинице, где жила. Моник Бриелль, доверенное лицо номер один Жаклин Лавье, была более крепкой и сильной разновидностью Жанин Дольбер; Борн вспомнил, что видел ее в магазине. В ней чувствовалась уверенность, она шла походкой женщины, знающей себе цену, привыкшей полагаться на свой профессионализм. Очень невозмутимая. Джейсон понял, почему она была доверенной номер один. Их встреча будет короткой, эффект сокрушительным, угроза – отчетливой. Пора запускать вторую волну паники. Он стоял и смотрел, как она переходит мостовую, цокая каблуками. Улицу не запруживали люди, но и пустынной она не была, оставалось еще несколько человек.

Придется отрезать ее от прохожих, затем увести туда, где их нельзя будет подслушать, потому что ни один посланец не решился бы сообщить такие сведения при свидетелях. Он поравнялся с ней почти у входа, замедлил шаг, приноравливаясь к ней, и пошел рядом.

– Немедленно свяжитесь с Лавье, – произнес он по-французски, глядя прямо перед собой.

– Простите? Что вы сказали? Кто вы, мсье?

– Не останавливайтесь! Идите вперед. Мимо входа.

– Вам известно, где я живу?

– Нам мало что неизвестно.

– А если я войду? Есть же швейцар…

– Но есть и Лавье, – перебил Борн. – Вы потеряете работу и другую на Сент-Оноре не найдете. И, боюсь, это будет самой незначительной из ваших неприятностей.

– Кто вы?

– Я вам не враг. – Джейсон взглянул на нее. – Не делайте меня врагом.

– Вы! Американец! Жанин… Клод Ореаль!

– Карлос, – закончил Борн.

– Карлос? Что за безумие? Весь день один Карлос! И номера! У каждого есть номер, о котором никто не знает! Ловушки, вооруженные люди! Бред!

– Этот бред может осуществиться. Не останавливайтесь. Пожалуйста. Ради вашего же блага.

Она послушалась, ее походка стала менее уверенной, тело словно одеревенело – марионетка в неловких руках.

– Жаклин говорила с нами, – напряженно произнесла она. – Сказала, что это бред, что вы хотите погубить «Классики». Что какой-нибудь дом моды заплатил вам, чтобы вы нас уничтожили.

– А вы ожидали от нее чего-нибудь другого?

– Вы – наемный провокатор. Она сказала нам правду.

– А не велела ли она вам также держать язык за зубами? Ни словом об этом никому не проговориться?

– Разумеется.

– А пуще того, – продолжал Джейсон, словно не слыша ее, – ни в коем случае не сообщать в полицию, что в подобных обстоятельствах было бы самым уместным шагом. В некотором смысле – единственно возможным.

– Да, естественно…

– Нет, неестественно, – возразил Борн. – Послушайте, я просто связной, вероятно, не многим выше вас в иерархии. Я здесь не для того, чтобы убеждать вас, но чтобы передать сообщение. Мы проверили Дольбер, ей выдали ложную информацию.

– Жанин? – К замешательству Моник Бриелль прибавилось смущение. – Жанин несла какую-то несусветную чушь! Такую же несусветную чушь в истерике вопил Клод Ореаль. Но то, что говорила она, противоречило тому, что говорил он.

– Мы знаем, это было сделано намеренно. Она говорила с «Азюр».

– С «Домом Азюр»?

– Проверьте ее завтра. Устройте ей очную ставку.

– Очную ставку?

– Послушайтесь меня. Может, это связано.

– С чем?

– С ловушкой. «Азюр», возможно, сотрудничает с Интерполом.

– Интерпол? Ловушки? Опять тот же бред! Бог знает, что вы несете!

– И Лавье знает. Немедленно с ней свяжитесь. – Они дошли до угла, Джейсон тронул ее за локоть. – Здесь я вас оставлю. Возвращайтесь домой и позвоните Жаклин. Скажите, что все гораздо серьезней, чем мы думали. Все разваливается. Хуже того, кто-то перевербовался. Не Дольбер, не продавцы, некто поважнее. Некто, который знает все.

– Перевербовался? Что это значит?

– В «Классиках» есть предатель. Скажите ей, пусть будет осторожна. Со всеми. Иначе всем нам придет конец. – Борн отпустил ее руку и ступил на мостовую. Заметив подъезд на противоположной стороне, он быстро вошел.

Осторожно выглянув из-за стены, он увидел, как Моник Бриелль бежит к гостинице. Вторая волна паники покатилась. Пора было звонить Мари.

– Я волнуюсь, Джейсон. Это разрывает ему сердце. Он чуть не разрыдался по телефону. Что творится у него на душе, когда он смотрит на нее? Что он должен чувствовать, о чем думать?

– Он выдержит, – ответил Борн, глядя на поток машин на Елисейских полях из телефонной будки, искренне желая, чтобы это в самом деле было так. – Если нет, я его убил. Мне только этого недоставало, но все именно так. Я должен был заткнуть свою гнусную пасть и разобраться с ней сам.

– Ты бы не сумел. Ты видел д’Анжу на лестнице, ты бы не смог войти в дом.

– Я бы смог что-нибудь придумать. Как мы установили, я изобретателен – более, чем мне хотелось бы думать.

– Но ты и так делаешь все, что можно! Ты организовал панику, заставив тех, кто исполняет приказы Карлоса, выдать себя. Кто-то должен прекратить панику, но даже ты сказал, что Жаклин Лавье не обладает такими полномочиями. Джейсон, появится кто-то, и ты поймешь. Ты поймаешь его! Обязательно!

– Я надеюсь, Господи, я надеюсь! Я точно знаю, что делаю, но время от времени… – Борн остановился. Ему мучительно не хотелось, но он должен – должен был ей сказать. – Я теряюсь. Словно раздваиваюсь: одна часть говорит: «Спасайся», а другая… помоги Господи… «Найди Карлоса».

– К этому ты и стремился с самого начала, правда? – мягко спросила Мари.

– Мне плевать на Карлоса! – закричал Джейсон, вытирая пот со лба и одновременно чувствуя озноб. – Я свихнусь, – добавил он, не зная, произнес ли он эти слова вслух или про себя.

– Родной мой, возвращайся.

– Что? – Борн уставился на трубку, снова не зная, слышал ли он какие-то слова или хотел услышать и потому они ему почудились. Это начиналось снова. То ли было что-то, то ли не было. Небо снаружи потемнело, снаружи, за стенками телефонной будки на Елисейских полях. Когда-то оно было ярким, таким ярким, слепящим. И горячим, не холодным. Полным птичьих криков и визга металла…

– Джейсон!

– Что?

– Возвращайся! Родной, пожалуйста, возвращайся!

– Почему?

– Ты устал. Тебе нужно отдохнуть.

– Мне нужно встретиться с Триньоном. Пьером Триньоном. Это бухгалтер.

– Встретишься завтра. Это может подождать до завтра.

– Нет. Завтра – для капитанов.

Что он говорит? Капитаны. Войска. Мечущиеся в панике фигуры. Но это единственный выход, единственный выход. Хамелеон… это провокатор.

– Послушай меня. – Мари говорила настойчиво. – С тобой что-то происходит. Такое случалось и раньше, мы оба знаем, родной мой. И когда такое случается, ты должен остановиться, это мы тоже знаем. Возвращайся в гостиницу. Пожалуйста.

Борн зажмурился, озноб проходил, и птичьи крики в небе сменились гулом машин на улице. В холодном ночном небе сияли звезды, не было больше слепящего солнечного света, невыносимого зноя. Чем бы оно ни было, все прошло.

– Все в порядке. Честное слово. Все уже хорошо. Просто несколько неприятных секунд.

– Джейсон. – Мари говорила медленно, заставляя его прислушаться. – Что их вызвало?

– Не знаю.

– Ты виделся с Бриелль. Она тебе что-нибудь сказала? Что-нибудь, что навело тебя на мысли о чем-нибудь другом?

– Не помню. Я был слишком занят, соображая, что сказать мне самому.

– Думай, родной.

Борн прикрыл глаза, стараясь вспомнить. Было ли что-нибудь? Какое-нибудь слово, сказанное невзначай или так быстро, что не задело внимания.

– Она назвала меня провокатором, – сказал Джейсон, не понимая, почему вспомнилось именно это слово. – Но ведь так оно и есть, верно? Этим я и занимаюсь.

– Да, – согласилась Мари.

– Мне пора идти, – сказал Борн. – Триньон живет всего в двух кварталах отсюда. Я хочу увидеться с ним до десяти.

– Будь осторожен. – Мари проговорила это так, словно думала о другом.

– Буду. Я люблю тебя.

– Я верю в тебя, – сказала Мари Сен-Жак.

На улице было тихо, район с обычным для центра Парижа соседством жилых домов и магазинов, где днем кипела жизнь, ночью опустел.

Джейсон подошел к домику, номер которого нашел в телефонном справочнике. Поднялся по лестнице и вошел в опрятный, неярко освещенный вестибюль. Справа висела череда медных почтовых ящиков, под каждым виднелся маленький зарешеченный кружочек, в который посетитель должен был говорить. Джейсон пробежал глазами имена, напечатанные под прорезями ящиков: «Г-н Пьер Триньон – 42». Он дважды нажал черную кнопочку, через несколько секунд раздалось потрескивание.

– Да?

– Мсье Триньона, пожалуйста.

– Это я.

– Телеграмма, мсье. Я не могу оставить велосипед.

– Телеграмма? Мне?

Пьер Триньон нечасто получал телеграммы, об этом свидетельствовал удивленный тон. Остальные его слова были едва различимы, но отчетливо слышался испуганный женский голос, связывающий телеграмму со всеми мыслимыми катастрофами.

Борн ждал за дверью с матовыми стеклами. Через несколько секунд он услышал топот: кто-то – видимо Триньон – бежал по лестнице. Дверь распахнулась, скрыв Джейсона; лысеющий грузный человек – ненужные подтяжки впивались в рыхлое тело под белой рубашкой – прошел вдоль почтовых ящиков и остановился возле номера 42.

– Мсье Триньон?

Грузный человек развернулся, на круглом розовом лице застыло беспомощное выражение.

– Телеграмма! Мне телеграмма! Вы принесли мне телеграмму?

– Должен извиниться за уловку, Триньон, но это для вашего же блага. Я подумал, что вам не захочется отвечать на вопросы перед женой и детьми.

– Отвечать на вопросы? – воскликнул бухгалтер, кривя пухлые губы, испуганно глядя на Борна. – Мне? О чем? Что это значит? Почему вы здесь? Я законопослушный гражданин!

– Вы работаете на Сент-Оноре? В фирме под названием «Классики»?

– Да. Кто вы?

– Если хотите, можем пойти в мой кабинет, – сказал Борн.

– Кто вы?

– Специальный следователь Бюро налогообложения и учета, отделение мошенничества и подлогов. Пойдемте, моя служебная машина – возле дома.

– Возле дома? Пойдемте? На мне ни пиджака, ни пальто! Моя жена. Она ждет, что я принесу телеграмму. Телеграмму!

– Можете послать, если хотите. Пойдемте же. Я занимался этим весь день и хочу разобраться с вами.

– Пожалуйста, мсье, – взмолился Триньон. – Я вовсе не настаиваю на том, чтобы мы куда-нибудь шли. Вы сказали, что у вас есть вопросы. Задавайте свои вопросы и отпустите меня. Я не имею ни малейшего желания ехать в ваш кабинет.

– Это может занять несколько минут, – сказал Джейсон.

– Я поговорю с женой и скажу, что вышла ошибка. Телеграмма старику Граве, он живет на первом этаже и читает с трудом. Она поймет.

Мадам Триньон не поняла, но ее пронзительные возражения были умерены еще более пронзительными воплями мужа.

– Вот видите, – сказал бухгалтер, отходя от переговорного устройства; ниточки волос на голой макушке намокли от пота, – не надо никуда ехать. Что такое несколько минут в человеческой жизни? Передачи по телевизору повторят через месяц-два. Так, ради Бога, в чем дело, мсье? Моя документация безукоризненна, совершенно безукоризненна. Конечно, я не могу отвечать за работу счетовода. Это совсем другое дело, он сам по себе. Откровенно говоря, он мне никогда не нравился, без конца выражается, если вы понимаете, что я имею в виду. Но кто я, чтобы высказывать свое мнение? – Триньон развел руками, сморщив лицо в улыбке.

– Для начала, – сказал Борн, – не покидайте пределов Парижа. Если по какой-либо причине, личной или служебной, вам понадобится выехать, уведомите нас. Откровенно говоря, мы не позволим.

– Вы, наверное, шутите, мсье!

– Ничуть.

– У меня нет ни намерения, ни денег уезжать из Парижа, но я не могу поверить своим ушам. В чем я провинился?

– Бюро представит вашу документацию в суд завтра утром. Будьте готовы.

– Представит в суд? По какому делу? Готов к чему?

– По делу о выплатах так называемым поставщикам, чьи накладные оказались подложными. Товар так и не был получен – и не должен был быть, – зато деньги переведены в цюрихский банк.

– Цюрих? Не знаю, о чем вы говорите! Я не выписывал никаких чеков для Цюриха.

– Не непосредственно, мы знаем. Но что вам стоило выписать их для несуществующих фирм, выплатить деньги, которые затем будут переведены в Цюрих.

– Выплатами распоряжается мадам Лавье! Я ничего не выписываю сам!

Джейсон нахмурился:

– А теперь, должно быть, вы шутите, мсье.

– Честное слово! Так у нас заведено. Спросите кого угодно! «Классики» не выплачивают ни су без санкции мадам.

– То есть вы хотите сказать, что получаете распоряжения непосредственно от нее?

– Разумеется!

– А она от кого?

Триньон ухмыльнулся.

– Как говорится, от Господа Бога, когда не от Его врага. Это, конечно, шутка, мсье.

– Я верю, что вы можете быть серьезнее. Кто владеет «Классиками»?

– Несколько совладельцев-партнеров, мсье. У мадам Лавье множество богатых друзей, они вложили свои средства под ее деловые способности. И, конечно, талант Рене Бержерона.

– Часто ли собираются инвесторы? Диктуют ли они политику? Может быть, ходатайствуют за какие-нибудь фирмы?

– Представления не имею, мсье. Разумеется, у каждого есть друзья.

– Возможно, мы занялись не тем, кто нам нужен, – перебил Борн. – Весьма вероятно, что вас и мадам Лавье – людей, непосредственно связанных с финансовыми делами, – используют.

– Используют для чего?

– Для того, чтобы переправлять деньги в Цюрих. На счет одного из самых безжалостных убийц в Европе.

Триньон содрогнулся, его огромный живот заколыхался, когда он прислонился к стене.

– Бога ради, что вы говорите?

– Будьте готовы. Особенно вы. Вы заполняли чеки, не кто-то другой.

– Только по указанию!

– Вы когда-нибудь проверяете поступление товара, за который выписываете деньги?

– Это не моя работа!

– Значит, по существу, вы производили оплату поставок, которых никогда не видели?

– Я никогда ничего не вижу! Только счета, оплатить которые велит мадам. Только по ним я выписываю деньги!

– Советую вам найти все. Вам с мадам Лавье стоило бы проверить все дубликаты документов. Потому что вам обоим – особенно вам – будут предъявлены обвинения.

– Обвинения? Какие обвинения?

– За отсутствием подходящего определения назовем это соучастием в многочисленных убийствах.

– Многочисленных…

– Убийствах. Цюрихский счет принадлежит убийце, известному под именем Карлос. Вы, Пьер Триньон, и ваш настоящий работодатель мадам Жаклин Лавье напрямую вовлечены в финансирование самого опасного террориста в Европе. Ильич Рамирес Санчес. Он же Карлос.

– О-о-о! – Триньон сполз по стенке, глаза выражали ужас, пухлое лицо исказилось. – Весь день… – прошептал он. – Люди метались, что-то лихорадочно обсуждали в коридорах, странно на меня смотрели, проходили мимо и оборачивались. О Боже!

– На вашем месте я бы не стал терять ни секунды. Скоро наступит утро, а за ним и день, возможно, самый тяжелый в вашей жизни. – Джейсон пошел к двери на улицу и остановился, взявшись за ручку. – Мне не пристало вам советовать, но на вашем месте я бы немедленно связался с мадам Лавье. Начинайте готовить совместную защиту – быть может, только это у вас и осталось. Публичную казнь нельзя исключить полностью.

Хамелеон отворил дверь и вышел на улицу, холодный ночной воздух сек его по лицу.

Найди Карлоса. Поймай Карлоса. Каин вместо Чарли, а Дельта вместо Каина.

Ложь!

Найди номер в Нью-Йорке. Найди «Тредстоун». Разгадай смысл посланий. Найди отправителя.

Найди Джейсона Борна.

Солнце било сквозь цветные стекла окон, по проходу между скамьями церкви в Нёйи-сюр-Сен бежал старик в поношенном костюме. Высокий священник наблюдал за ним, смутно узнавая. На мгновение ему показалось, что он где-то видел этого человека, но не мог вспомнить где. Вчера здесь был оборванец, примерно такого же роста, такой же… Нет, у этого старика башмаки начищены, седые волосы аккуратно причесаны и костюм хоть и старомодный, но хорошего качества.

– Ангелюс Домини, – произнес старик, раздвинув занавески исповедальной кабины.

– Достаточно, – шепнул человек за шторкой. – Что ты узнал на Сент-Оноре?

– Мало существенного, но его методы вызывают уважение.

– Можно определить, по какой схеме он действует?

– С виду беспорядочно. Он выбирает людей, которые ничего не знают, и, манипулируя ими, организует неразбериху. Я бы предложил прекратить всякую деятельность в «Классиках».

– Естественно, – согласились за шторкой. – Но какова его цель?

– Кроме неразберихи? – спросил старик. – Я бы сказал: посеять недоверие среди тех, кто что-то знает. Бриелль произнесла эти слова. Она сказала, что американец велел ей предупредить Лавье: в магазине «предатель», заведомо ложное утверждение. Кто из них решится? Бухгалтер Триньон свихнулся. Ждал ее до двух ночи возле дома, буквально набросился на нее, когда она вернулась от Бриелль, вопил и рыдал на улице.

– Лавье и сама-то вела себя не лучше. Она едва владела собой, когда позвонила на Парк Монсо, ей было велено больше не звонить. Никому больше нельзя туда звонить… никогда.

– Мы получили сообщение. Те немногие из нас, кто знал номер, уже забыли его.

– И не думайте вспомнить. – Фигура неожиданно пошевелилась, занавеска пошла рябью. – Конечно, чтобы посеять недоверие. Оно следует за неразберихой. Теперь это ясно. Он захватит связного, попытается выудить из него информацию, а потом отдаст американцам и возьмется за следующего. Но он будет работать один, такова его натура. Он сумасшедший. Или одержимый.

– А может, и то и другое, – сказал старик, – но он к тому же профессионал. Он позаботится о том, чтобы имена были известны его начальникам на случай, если он провалится. Так что независимо от того, поймаешь ты его или нет, их схватят.

– Они будут мертвы, – сказал убийца. – Кроме Бержерона. Он слишком ценен. Передай ему: пусть отправляется в Афины, он знает куда.

– Значит ли это, что я заменяю Парк Монсо?

– Это было бы невозможно. Но пока ты будешь передавать мои распоряжения тем, кого они касаются.

– И первый – Бержерон. В Афины.

– Да.

– А Лавье и этот д’Анжу, значит, обречены.

– Обречены. Наживка редко избегает смерти. Передай еще кое-что тем, кто за ними следит. Скажем им, что я с них глаз не спущу. Ошибок быть не должно.

Теперь помолчал старик, безмолвно прося внимания.

– Лучшее я приберег под конец, Карлос. Полтора часа назад в гараже на Монмартре найден «рено». Его поставили туда прошлой ночью.

В тишине старик слышал, как дышит человек за шторкой.

– Я полагаю, ты принял меры, чтобы за ним вели неусыпную слежку – даже в эту самую минуту – и повисали на хвосте – даже в эту самую минуту.

Нищий тихо рассмеялся.

– В соответствии с твоими последними указаниями я взял на себя смелость заплатить другу, другу с хорошим автомобилем. Он, в свою очередь, нанял троих приятелей, каждый дежурит по шесть часов в сутки возле гаража. Разумеется, они ничего не знают, кроме того, что должны следовать за «рено» в любое время суток.

– Ты меня не разочаровал.

– Не могу себе этого позволить. А поскольку Парк Монсо отпала, мне пришлось дать им свой собственный номер телефона, это, как тебе известно, в захудалом кафе в Латинском квартале. Мы с его владельцем в старые, лучшие дни приятельствовали. Я могу каждые пять минут перезванивать ему, он не будет возражать. Я знаю, где он взял деньги, чтобы открыть дело, и кого для этого убил.

– Ты отлично поработал, ценю.

– Но я в затруднительном положении, Карлос. Нам нельзя звонить на Парк Монсо, как же я тогда свяжусь с тобой? В том случае, когда это необходимо. Скажем, речь будет идти о «рено».

– Да, я отдаю себе отчет в этом затруднении. А ты отдаешь себе отчет в том, какую ношу на себя взваливаешь?

– Я бы с удовольствием без нее обошелся. Надеюсь лишь, что, когда это закончится и Каина не станет, ты вспомнишь мои заслуги и не убьешь меня, а поменяешь номер.

– Ты в самом деле предусмотрителен.

– В былые дни это меня спасло.

Убийца прошептал семь цифр.

– Ты единственный из живущих, кому он известен. Разумеется, узнать его не может никто.

– Разумеется. Кому придет в голову спрашивать у старого нищего?

– С каждым часом ты приближаешься к более обеспеченной жизни. Петля затягивается, с каждым часом он ближе к одной из нескольких ловушек. Каин будет схвачен, и тело самозванца – брошено растерянным стратегам, которые его создали. Они рассчитывали получить чудовищную натуру и получили ее. Но в конце концов он превратился в куклу, которую выбрасывают, поиграв. Все это знают, кроме него.

Борн снял трубку.

– Да?

– Комната 420?

– Говорите, генерал.

– Телефонные звонки прекратились. Ее больше не ищут, во всяком случае по телефону. Прислуга была в городе, телефон звонил дважды. Оба раза она просила меня снять трубку. Она не собиралась говорить.

– Кто звонил?

– Аптекарь насчет лекарств и журналист, просивший об интервью. Она ни того, ни другого не знает.

– Вам не показалось что она хотела таким образом от вас отделаться?

Вийер помолчал, когда он ответил, в его голосе слышался гнев.

– Показалось, тем более что она предупредила, что, возможно, будет обедать в ресторане. Сказала, что у нее заказан столик в «Георге Пятом», и я могу ее там найти, если она все-таки пойдет.

– Если пойдет, я хочу ее опередить.

– Я сообщу вам.

– Вы сказали, что ее больше не ищут, «по крайней мере, по телефону». Что вы имели в виду?

– Полчаса назад в дом пришла женщина. Моя жена не хотела с ней встречаться, но все-таки вышла. Я лишь мельком видел лицо незнакомки, но этого достаточно. Женщина была в панике.

– Опишите ее.

Вийер описал.

– Жаклин Лавье, – сказал Джейсон.

– Я так и подумал. Судя по ее виду, волк охотился удачно: она явно не спала. Перед тем как удалиться с ней в библиотеку, моя жена объяснила мне, что это старая подруга, у которой семейные неприятности. Глупая ложь: в таком возрасте не бывает семейных неприятностей, только компромисс и выгода.

– Не понимаю, почему она к вам пришла. Это слишком рискованно. Это бессмысленно. Разве что она сделала это по собственному почину, зная, что больше звонить не придется.

– Я тоже об этом подумал, – сказал генерал. – Поэтому мне захотелось подышать воздухом, прогуляться вокруг дома. Меня сопровождал секретарь – дряхлый старик совершает моцион под бдительным приглядом. Но и я был бдителен. За Лавье следили. Чуть ниже по улице в автомобиле сидели двое, автомобиль с рацией. Люди были явно не отсюда. По лицам было понятно, по тому, как они наблюдали за моим домом.

– Откуда вы знаете, что они не приехали с ней?

– Мы живем на тихой улице. Когда появилась Лавье, я пил кофе в гостиной и услышал, как она бежит по лестнице. Я подошел к окну и увидел, что отъезжает такси. Она приехала на такси.

– Когда она ушла?

– Она еще не ушла. И эти люди на месте.

– Какая у них машина?

– «Ситроен». Серый. Первые три буквы номера NYR.

– Птицы в воздухе, летят за связным. Откуда эти птицы?

– Простите. Что вы сказали?

Джейсон покачал головой.

–. Не знаю. Неважно. Я постараюсь приехать прежде, чем Лавье уйдет. Попробуйте мне помочь. Отвлеките вашу жену, скажите, что должны с ней переговорить. Настаивайте, чтобы ее «старая подруга» осталась, придумайте что-нибудь, чтобы ее задержать.

– Сделаю все, что смогу.

Борн повесил трубку и взглянул на Мари, которая стояла у окна.

– Сработало. Они не доверяют друг другу. Лавье поехала на Парк Монсо, и за ней следили. Они начинают подозревать друг друга.

– Птицы в небе, – сказала Мари. – Что это значит?

– Не знаю, не имеет значения. Сейчас недосуг.

– Я думаю, это имеет значение, Джейсон.

– Не теперь.

Борн подошел к стулу, на который бросил пальто и шляпу. Быстро оделся и достал пистолет из ящика стола. Поглядел на него. Воображение немедленно отозвалось: картины прошлого, которое принадлежало ему и не принадлежало. Цюрих, Банхофштрассе и «Карийон дю Лак», «Три альпийские хижины» и Лёвенштрассе; грязные меблированные комнаты на Штепдекштрассе. Пистолет воплощал все это, потому что в Цюрихе едва не отнял у него жизнь.