Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"
Автор книги: Роберт Ладлэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)
Луч фонаря, прочертив дугу, устремился куда-то в сторону от беломраморного мавзолея. Человек с многозарядным ружьем поспешно спрятался за колонну метрах в шести от держащего фонарь.
Джейсон больше не раздумывал: он знал, что нужно делать. Быть может, присутствие здесь стрелка, вооруженного смертельным оружием, и оправданно – но стать его мишенью он не желает. Борн прикинул расстояние, выбирая наиболее удобный и безопасный путь к мавзолею, и начал подбираться к цели, отирая дождевые струи с лица и ощущая на поясе пистолет, который, он знал, применить нельзя.
Он перебегал от могилы к могиле, от надгробия к надгробию, держа курс сначала направо, затем свернул налево, так что, описав полукруг, очутился метрах в пяти от мавзолея. Человек с карабином стоял, прижавшись к левой угловой колонне, под небольшим портиком, укрывавшим его от дождя. Он с вожделением оглаживал свое оружие, щелкнул затвором и, не устояв, заглянул внутрь, бесстыдным движением руки ощупав патроны.
Пора. Борн бесшумно вылез из-за надгробия и пополз по мокрой траве. Метрах в двух от стрелка выпрямился и прыгнул, точно пантера. Одной рукой он схватил ствол ружья, другой вцепился в волосы врага и дернул. Голова стрелка запрокинулась, шея напряглась, вместо крика получился хрип. Борн ударил голову врага о мраморную стену с такой силой, что не осталось сомнений: тот получил тяжелейшее сотрясение мозга. Тело стрелка обмякло. Джейсон, придерживая, опустил его на пол между колоннами. Обыскав противника, он извлек из специального кожаного отделения в куртке автоматический «Магнум-357», из ножен на поясе – острый как бритва нож, а из кобуры, притороченной к щиколотке, – миниатюрный револьвер. Ничего похожего на штатное оружие, используемое на государственной службе. Это был наемный убийца, целый ходячий арсенал.
Перебей ему пальцы…Эти слова всплыли в памяти Борна. Их произнес некогда человек в очках с золотой оправой – в просторном седане, уносившемся со Штепдекштрассе… Совсем не бессмысленная жестокость. Джейсон схватил обеими руками правую ладонь стрелка и, зажав ему локтем рот, начал сгибать на излом пальцы, покуда не раздался хруст. Затем проделал то же самое со второй ладонью. Ни один звук не перекрыл гула дождя. Теперь обе руки выведены из строя. Оружие Борн сложил в стороне, где потемнее.
Джейсон поднялся и выглянул из-за колонны. Офицер из «Тредстоун» на сей раз направил фонарик в землю перед собой. То был маяк, по которому заблудившаяся птица должна отыскать дорогу домой. Однако это могло иметь и другой смысл. Следующие несколько минут покажут какой. Эмиссар повернулся к воротам и сделал шаг вперед, словно услышав что-то, и Борн в первый раз заметил, что тот опирается на палку. Старший разведофицер из «Тредстоун-71» оказался хромым – калекой, как и сам Борн.
Джейсон метнулся назад, к ближайшему надгробию, и снова выглянул из-за него. Человек из «Тредстоун» по-прежнему неотрывно следил за воротами. Борн бросил взгляд на часы: было 1.27. В запасе оставалось три минуты. Он оторвался от надгробия и по-пластунски отполз туда, где не мог быть виден. Затем поднялся и побежал вверх по склону, откуда прежде спустился. Постоял несколько мгновений, чтобы отдышаться и унять сердцебиение, затем сунул руку в карман и достал спичечный коробок. Взял спичку, прикрыв ее от дождя, чиркнул и громко, чтобы слышно было внизу, произнес:
– «Тредстоун»?
– Дельта!
Каин вместо Чарли, а Дельта вместо Каина…Почему человек из «Тредстоун» назвал его Дельтой, а не Каином? Ведь Дельта не был связан с «Тредстоун»: он исчез вместе с «Медузой». Джейсон стал спускаться с холма. Холодные струи дождя хлестали его по лицу. Он непроизвольно сунул руку под куртку и крепко сжал пистолет.
Джейсон вышел на газон перед белым мавзолеем. Человек из «Тредстоун», хромая, сделал несколько шагов ему навстречу, затем остановился и направил фонарик ему в лицо, так что Борн вынужден был зажмуриться и отвернуться.
– Немало воды утекло… – проговорил хромой офицер, опуская наконец фонарик. – Моя фамилия Конклин, если вы вдруг забыли.
– Спасибо, я и вправду забыл. И это только одно из множества.
– Множества чего?
– Того, что улетучилось у меня из памяти.
– Это место вы, однако, вспомнили, как я и полагал. Я читал записи Эббота. Именно здесь вы с ним встречались в последний раз. Во время похорон какого-то министра, кажется?
– Не знаю. Об этом нам прежде всего и нужно поговорить. У вас не было от меня вестей более полугода, и этому есть объяснение…
– Неужели? Какое же?
– Проще всего будет сформулировать его так: я был ранен, последствием раны стало серьезное… нарушение. Вернее, видимо, будет сказать, дезориентация.
– Звучит неплохо. Но что это значит?
– Потеря памяти. Полная. Несколько месяцев я провел на острове в Средиземном море, к югу от Марселя, не зная, кто я такой и откуда. Там живет врач – англичанин, по фамилии Уошберн. Он вел записи и может подтвердить То, что я вам сказал.
– Не сомневаюсь, – кивнул Конклин. – И готов поспорить, что записи оказались весьма внушительными. Судя по тому, сколько вы ему заплатили.
– Что вы имеете в виду?
– У нас тоже есть кое-какие записи. Сделанные служащим цюрихского банка, который перевел в Марсель на предъявителя полтора миллиона швейцарских франков, думая, что это делается по распоряжению «Тредстоун». Спасибо, что назвали фамилию.
– Вы должны понять: я ничего не знал. Он спас мне жизнь, собрал по частям. Когда меня притащили к нему, я был почти труп.
– И вы решили, что миллион-другой вполне подойдет ему в качестве вознаграждения, так? Благотворительность за счет бюджета «Тредстоун».
– Я же говорю: я ничего не знал! Никакой «Тредстоун» для меня не существовало – и до сих пор во многих отношениях не существует.
– Ах да, я забыл. Вы же потеряли память. Как это называется? Дезориентация?
– Да, но и это недостаточно точно. Правильное название – амнезия.
– Нет, «дезориентация» звучит лучше. Поскольку вы, судя по всему, едва очнувшись, тут же сориентировались и отправились в Цюрих, прямиком в банк «Гемайншафт».
– В моем бедре обнаружился хирургически имплантированный негатив.
– Разумеется: вы сами на этом настояли. Тогда не многие из нас понимали зачем. А это оказалось для вас лучшей страховкой.
– Я не знаю, о чем вы говорите! Можете вы это понять?
– Конечно, могу. Вы обнаружили пленку с цифрами – и тут же решили, что вас зовут Джейсон Борн.
– Все было не так! Каждый день я открывал что-то новое, шаг за шагом, вспоминал по крупицам. Дежурный в отеле назвал меня Борном; а имя Джейсон я узнал лишь побывав в банке.
– Где вы действовали уверенно, точно зная, что нужно делать, – прервал его Конклин. – Не проявили ни малейшего колебания. Вошли, вышли – и четырех миллионов как не бывало.
– Уошберн сказал, что я должен сделать!
– А потом появляется женщина, настоящий финансовый гений, и учит, как выпотрошить остаток счета. А прежде вы выводите из игры Черняка на Лёвенштрассе и еще троих, кого мы не знаем, но кто, несомненно, прекрасно знал вас! Затем тут, в Париже, в инкассаторском фургоне – еще один труп. Видимо, тоже сообщник? Вы замели все следы, черт возьми, все до единого! И наконец осталось сделать последнее. И ты, сукин сын, это сделал!
– Да выслушайте же меня! Эти люди пытались меня убить. Они охотились за мной с самого Марселя. Больше я ничего не знаю, не понимаю, о чем вы говорите! Время от времени у меня в памяти всплывают какие-то картины. Лица, улицы, дома, порой просто образы, которые я не знаю, с чем соотнести. Понимаю лишь, что они что-то значат, – только не могу ни к чему их привязать. Или имена – но без лиц. Черт вас подери, у меня амнезия! Это правда!
– Но среди этих имен Карлоса, конечно, не было?
– Было, и вам это известно. В том-то все и дело, вам известно гораздо больше, чем мне. Я могу привести по памяти множество сведений о Карлосе, но не знаю почему. Человек, находящийся сейчас на полпути в Азию, рассказал, что у меня было соглашение с «Тредстоун». Этот человек работал на Карлоса. Он сказал, что Карлосу все известно, что Карлос идет за мной по пятам и что вы пустили слух, будто я перевербовался. Он не мог понять, в чем заключается замысел, а я не мог ему объяснить. Вы считали меня перебежчиком, так как от меня не было ни слуху ни духу, а я не мог связаться с вами, поскольку не знал, с кем должен связаться. Я до сих пор не знаю, кто вы!
– И Монаха тоже не знаешь, я полагаю?
– Да, да… Монах. Его фамилия Эббот.
– Замечательно. А Яхтсмена? Ты ведь помнишь Яхтсмена, верно? И его жену?
– Только имена. Но без лиц.
– А Эллиота Стивенса?
– Нет.
– Или, скажем… Гордона Уэбба? – Конклин произнес это имя спокойно, точно невзначай.
– Кого? – Борн почувствовал, что в груди у него что-то оборвалось и стало жечь. Боль, поднимаясь, хлынула к вискам и глазам. Глаза начало нестерпимо жечь, как огнем… Огонь! Взрыв и темнота, налетевший вихрь и боль… Монах – Дельте! Уходи, уходи! Действуй согласно приказу. Уходи! —Гордон. – Джейсон услышал собственный голос, но словно донесенный издалека порывом ветра. Он плотно сомкнул пылающие веки и попытался отогнать прочь наваждение. Когда он вновь открыл глаза, то без всякого удивления обнаружил, что Конклин навел на него пистолет.
– Я не знаю как, но ты это сделал. То последнее, что тебе оставалось. Ты вернулся в Нью-Йорк и уничтожил их, всех до единого. Расстрелял. Сукин сын. Больше всего на свете я хотел бы посадить тебя на электрический стул. Но нельзя. Поэтому я сделаю лучшее, что в моих силах. Убью тебя своими руками.
– Я не был в Нью-Йорке несколько месяцев. До этого – не знаю. Но в последние полгода не был.
– Врешь! Почему ты не использовал все возможности? Почему не устроил свой спектакль так, чтобы он совпал с похоронами? Монаха хоронили только накануне: ты бы встретил там много старых друзей. А вместе с Монахом и твоего брата! Боже правый! Ты бы мог вести под ручку его вдову. Может быть, даже произнес бы надгробную речь, которая стала бы гвоздем программы. Воздав должно брату, которого сам убил!
– Брата?.. Хватит! Бога ради, прекрати!
– Почему? Каин жив! Мы создали его, и он ожил!
– Я не Каин! Его никогда не существовало! Никогда!
– Так ты помнишь! Лжец! Подонок!
– Убери пистолет! Говорю тебе, убери!
– И не надейся. Я поклялся, что дам тебе две минуты; хотел выслушать, что ты придумаешь. Выслушал. Это смердит. Кто дал тебе право? Все мы что-то теряем, это неизбежно при нашей работе, не нравится – выходи из игры. Если не нарушаешь договора, можешь исчезнуть. Я думал, ты так и поступил. Сам решил оставить тебя в покое и хотел убедить других, чтобы тебе дали спокойно исчезнуть. Но нет – ты вернулся, да еще обернул свое оружие против нас!
– Нет! Неправда!
– Расскажи это нашим экспертам из лаборатории, в чьем распоряжении восемь стеклянных осколков; из них два – с отпечатками пальцев. Указательный и средний пальцы правой руки. Ты был там и перебил пять человек. Ты, один из них, вынул свои пушки – именно так, не одну – и перестрелял их всех. Прекрасный замысел. Дискредитировать целое разведнаправление. Разное оружие, множество пуль: симуляция массированной операции просачивания. В результате «Тредстоун» уничтожена, а ты ни при чем.
– Неправда! Это сделал Карлос. Не я, Карлос! Если то, что ты сказал, произошло на Семьдесят первой улице, то это Карлос. Он знал. Они знали это место. Семьдесят первая улица, дом 139. Им про нее было известно!
Конклин кивнул – в тусклом свете было видно, как его взгляд застилает омерзение, – и медленно процедил:
– Изумительно. Главное действующее лицо операции срывает ее, вступив в сговор с тем, кого должен был уничтожить. Что тебе было обещано помимо четырех миллионов? Гарантии безопасности со стороны Карлоса? Чудная парочка.
– Бредовая идея!
– Но верная, – подхватил человек из «Тредстоун». – Лишь девять человек до того, что случилось в 7.30 вечера в минувшую пятницу, знали этот адрес: трое убитых да мы с тобой. Если Карлос и мог все узнать, то только от одного человека. От тебя.
– Но как же от меня? Я же не знал! Я и до сих пор не знаю!
– Ты сам только что назвал адрес. – Конклин крепче уперся палкой в землю, готовясь выстрелить.
– Не надо! – крикнул Борн, понимая, что просить бесполезно, резко развернулся и правой ногой нанес удар по руке, сжимающей пистолет. «Че-сай!» – прозвенел у него в голове какой-то неведомый боевой клич. Конклин рухнул навзничь, выстрелив в воздух. Джейсон снова ударил ногой и вышиб пистолет из руки противника.
Конклин покатился по траве. Он смотрел на крайние колонны мавзолея, ожидая выстрела, который должен был разнести в клочья его обидчика. Ни звука. Эмиссар «Тредстоун» перекатился обратно, лицо его исказилось. Глаза устремились на… Там был еще кто-то.
Борн успел присесть и отпрыгнуть назад, на мгновение опередив раздавшиеся один за другим четыре выстрела. Пули просвистели и срикошетили о камень. Джейсон покатился по траве, как раньше Конклин, вытаскивая пистолет. Сквозь моросящий дождь он различил за одним из надгробий смутный силуэт и выстрелил. Один раз, второй. Человек упал.
Конклин лихорадочно обшаривал газон. Борн вскочил, подбежал к нему, опустился рядом на колени и, схватив за волосы, приставил к голове Конклина дуло пистолета. Из глубины мавзолея донесся длинный жуткий вопль. Он нарастал, становясь все громче, потом внезапно оборвался.
– Это твой наемный убийца, – произнес Джейсон, рванув голову Конклина. – Странных людей начала брать на службу «Тредстоун». А тот, второй? Из каких смертников ты их набрал?
– Он лучше, чем ты был когда-либо, – отозвался сдавленным голосом Конклин, залитое дождем лицо блестело в свете фонарика, упавшего на землю. – Они все лучше. Каждый из них потерял не меньше, чем ты, но ни один не стал предателем. Мы можем им верить!
– Что бы я ни сказал, мне ты все равно не поверишь. Потому что не хочешь!
– Нет. Потому что знаю, кто ты и что ты сделал. Ты только подтвердил мою уверенность. Можешь убить меня – тебя все равно достанут. Гаже тебя быть не может. Ты считаешь себя особенным. Всегда считал. Я помню тебя после Пномпеня. Каждый что-нибудь потерял там – но с твоей потерей это ни в какой счет не шло! Ты думал о себе, только о себе! Потом «Медуза». Для Дельты не существовало никаких правил: зверюга хотел только убивать и убивать! Такие и становятся предателями. Я тоже пострадал, – но никого не предал. Ну, давай, убей меня! И можешь возвращаться к Карлосу! Но если я не вернусь – в Центре все поймут. Они будут гнать тебя, пока не загонят в угол. Давай же! Стреляй!..
Конклин все продолжал кричать, но Борн его уже не слышал. Вместо этого в голове его болью отдавалось одно слово: Пномпень! Пномпень! Смерть, падающая с небес. Смерть молодых и младенцев. Птичьи крики, скрежет машин и запах смерти, пропитавший джунгли… и река…Он снова ничего не видел и не слышал, голова его была в огне.
Человек из «Тредстоун» вырвался и пополз прочь, шаря руками в мокрой траве. Джейсон заморгал, усилием воли возвращая себя к действительности. Он вдруг понял, что нужно стрелять. Ибо Конклин отыскал свой пистолет и поднимал его. Но не мог нажать на гашетку.
Он нырнул вправо, прокатился к мавзолею. Вдогонку ему раздались выстрелы – но все мимо: Конклин не успел прочно встать на ноги и как следует прицелиться. Пальба смолкла. Джейсон распрямился, прижавшись щекой к гладкому мокрому мрамору колонны, взял пистолет на изготовку и выглянул. Он обязан был убить этого человека – иначе тот убьет его, убьет Мари, поскольку верит, что они оба связаны с Карлосом.
Конклин, припадая на увечную ногу, спешил к воротам, то и дело оглядываясь через плечо и держа оружие наготове. Он бежал к машине, ожидавшей его снаружи, возле ворот. Борн поднял свой автоматический пистолет, поймав в прицел ковыляющую фигуру. Мгновение – и все будет кончено, его противник умрет. А с этой смертью вернется надежда. Есть же в Вашингтоне здравомыслящие люди!
Но он не сумел, не смог спустить курок. Он опустил пистолет и беспомощно застыл возле колонны, наблюдая, как Конклин влезает в машину.
Машина… Он должен вернуться в Париж. У него есть выход. И все время был. Она!
Борн постучал в дверь. Мозг его лихорадочно работал, анализируя факты, принимая или отбрасывая их с той же стремительностью, с какой они возникали, вырабатывая тактику… Мари узнала стук, отперла дверь и вскрикнула:
– Господи Боже! На кого ты похож! Что случилось?
– Некогда рассказывать! – Он бросился к телефону. – Это была ловушка. Они уверены, что я предатель, что я продался Карлосу.
– Что?!
– Они считают, что в прошлую пятницу я слетал в Нью-Йорк и убил там пять человек. В том числе собственного брата. – Борн на мгновение с болью зажмурился. – У меня есть брат. Был брат… Ничего не знаю… Не хочу сейчас об этом думать.
– Ты не уезжал из Парижа! Ты можешь это доказать!
– Как? Восемь – десять часов – больше бы мне не потребовалось. Восемь – десять часов, не подкрепленные алиби. Для них это будет достаточное основание. Кто докажет обратное?
– Я. Ты был со мной.
– Они считают, что ты тоже замешана в этом. – Джейсон снял телефонную трубку. – В краже, в предательстве, в Пор-Нуаре, во всей этой чертовой заварухе. Они пристегнули тебя ко мне. Карлос все гениально срежиссировал – вплоть до моих отпечатков пальцев. Господи! Как он все подстроил!
– Что ты делаешь? Кому звонишь?
– Тому, кто только и может нас спасти. Вийеру. Точнее, жене Вийера. Мы захватим ее, расколем – если понадобится, под пытками… Впрочем, не придется. Она не станет сопротивляться, потому что знает: она не может выиграть… Черт! Почему они не отвечают?
– Телефон стоит у него в кабинете. Сейчас три часа ночи. Возможно, он…
– Ага, ответили!.. Генерал? Это вы? – вынужден был спросить Джейсон, потому что голос в трубке прозвучал странно: тихий, но не такой, каким бывает у человека, поднятого с постели.
– Да, я, мой молодой друг. Извините, что заставил ждать. Я был наверху, с женой.
– Именно о ней я и хочу с вами поговорить. Нужно действовать. Немедленно. Поднимите на ноги французскую разведку, Интерпол и американское посольство, но попросите их не вмешиваться, покуда я не увижусь и не переговорю с нею. Нам необходимо с ней поговорить.
– Не думаю, мистер Борн… Да-да, я знаю вашу фамилию, друг мой. Что же касается разговора с моей женой, то, боюсь, это невозможно. Видите ли, я убил ее…
Глава 33
Джейсон смотрел на стену гостиничного номера, рисунок на выцветших обоях вился, закручивался в бессмысленные переплетения.
– Почему вы это сделали? – тихо спросил он. – Я думал, вы все поняли…
– Я пытался, друг мой. – В голосе Вийера не было ни гнева, ни горя. – Видит Бог, я пытался, но ничего не мог с собой поделать. Я глядел на нее, а видел вместо нее своего сына, которого она не носила и которого убило грязное животное, бывшее ее наставником… Моя шлюха была не только моей, но и шлюхой этого животного… Иначе и быть не могло, я это понял. Думаю, она увидела ярость в моих глазах, Бог свидетель, она не ошиблась. – Генерал помолчал, теперь воспоминания причиняли боль. – Она увидела в моих глазах не только ярость, но и правду. Она поняла, что я знаю. Знаю, что она собой представляет, чем она была все эти годы, которые мы провели вместе… А потом я предоставил ей тот шанс, о котором говорил вам…
– Убить вас?
– Да. Это было несложно. Между нашими кроватями стоит тумбочка, в ящике которой хранится пистолет. Она лежала в постели, этакая гойевская Маха, роскошная в своей надменности, занятая собственными мыслями, как и я – своими.
Я выдвинул ящик, достал оттуда коробку спичек и уселся в кресло с трубкой, оставив ящик открытым, так чтобы пистолет был на виду. Видимо, мое молчание, да еще то, что я не сводил с нее глаз, заставило ее заметить меня. Напряжение между нами достигло такой точки, когда не многое требуется, чтобы прорвало плотину. И я, о Господи, произнес это немногое. Я услышал собственный голос, говоривший: «Зачем ты сделала это?» После этого обвинение наконец слетело с моего языка. Я назвал ее шлюхой. Шлюхой, убившей моего сына. Она несколько мгновений смотрела на меня, лишь раз отведя глаза, чтобы взглянуть на пистолет и на телефон. Я встал, с трубкой в руках, с краснеющим в ней пеплом… Она села и обеими руками схватила пистолет. Я не пытался ее остановить. Вместо этого я стоял и слушал слова, которые говорила она. Ее обвинения в мой адрес. Все, что я услышал, я унесу с собой в могилу, чтобы не уронить своей чести и чести сына. Те, кто отдал меньше нас, не посмеют нас презирать. Никогда.
– Генерал… – Борн помотал головой, не в силах собраться с мыслями и понимая, что нужно потянуть время. – Что между вами произошло, генерал? Она назвала вам мое имя. Как это случилось? Вы должны мне сказать. Прошу вас.
– Извольте. Она сказала, что вы мелкий наемный убийца, решивший залезть в сапоги великана. Вор из Цюриха, от которого избавились его собственные люди.
– Она сказала, кто эти люди?
– Если даже сказала, то я не услышал. Я ослеп и оглох от нахлынувшей ярости. Но вам нечего меня бояться. Глава закончена, а после этого телефонного звонка – и моя жизнь.
– Нет! – закричал Джейсон. – Не делайте этого! Только не теперь!
– Я должен.
– Пожалуйста! Не останавливайтесь на шлюхе Карлоса! Доберитесь до самого Карлоса! Поймайте Карлоса!
– После того, как запятнал свое имя тем, что лежал в одной постели с потаскухой? Позволял ей вертеть собой?
– Черт вас подери! А как же ваш сын? Вспомните про пять динамитных шашек на улице Бак!
– Оставьте его в покое. Оставьте меня в покое. Все кончено.
– Нет, не кончено! Послушайте меня! Всего минуту. Это все, о чем я прошу! – Перед его глазами, тесня друг друга, проносились образы. Но теперь он понимал их смысл. Видел цель. Мари крепко держала его за руку. – Кто-нибудь слышал выстрел?
– Никакого выстрела не было. В наши времена смысл coup de grâce [81]81
Выстрел милосердия (фр.) – выстрел, которым добивают смертельно раненного.
[Закрыть]извратили. Я предпочитаю изначальное значение. С его помощью надлежит прекращать мучения раненого товарища или достойного противника. Для шлюхи это не подходит.
– То есть как?.. Вы же сказали, что убили ее!
– Я ее задушил, заставив глядеть мне в глаза, покуда она не испустила дух.
– Но она целилась в вас из пистолета…
– Что толку в оружии, когда вам в глаза швырнули тлеющий пепел из трубки… Теперь это уже несущественно. Могла победить и она.
– Она и победила, если вы остановитесь на этом! Неужели вы не видите! Победителем вышел Карлос! Она переиграла вас, вывела из себя, и у вас хватило ума лишь на то, чтобы задушить ее! И вы еще говорите о презрении? Вы сделали все, чтобы его заслужить.
– Зачем вы упорствуете, мсье Борн? – устало проговорил Вийер. – Я не ожидаю милости ни от вас, ни от кого-либо другого. Просто оставьте меня в покое. Я принимаю все как есть. Вы ничего не добьетесь.
– Добьюсь, если сумею вас убедить, чтобы вы меня выслушали! Найдите Карлоса, поймайте его! Сколько раз я должен это повторять? Вам нужен он. Пусть ответит вам за все. И мне он нужен тоже. Если я не доберусь до него – я погиб. Мы погибли. Бога ради, послушайте меня!
– Я бы рад вам помочь, но никак не могу. Или не хочу, если вам так угодно.
– Можете! – Джейсон теперь знал, где он и что ему нужно; смысл и цель воссоединились. – Мы развернем ловушку против них. Оставьте все как есть и уходите.
– Не понимаю. Чего вы хотите?
– Вы не убивали свою жену. Ее убил я!
– Джейсон! – закричала Мари, стискивая его руку.
– Я знаю, что делаю, – сказал Борн. – Впервые за все время я знаю, что делаю. Смешно, кажется, мне с самого начала это было известно.
На Парк Монсо было тихо и безлюдно, перед некоторыми домами сквозь холодную изморось мерцали фонари. Все окна в ряду опрятных, дорогих особняков были темны – за исключением того, что принадлежал Андре Франсуа Вийеру, легендарному герою Сен-Сира и Нормандии, депутату Национального собрания Франции, женоубийце… Окна второго этажа слева от входа тускло светились. Там была спальня, в которой хозяин дома умертвил хозяйку, где одержимый воспоминаниями старый солдат задушил шлюху наемного убийцы.
Вийер так ни на что и не согласился, он был слишком потрясен, чтобы ответить. Однако Джейсон его убедил, он столько раз твердил свое заклинание, что слова повторялись в телефонной трубке как эхо. «Найдите Карлоса! Не останавливайтесь на его шлюхе! Поймайте того, кто убил вашего сына! Кто подложил пять динамитных шашек в машину на улице Бак и оборвал жизнь последнего из рода Вийеров. Вам нужен он. Поймайте его!»
Найди Карлоса. Поймай Карлоса. Каин вместо Чарли, а Дельта вместо Каина.Все было ясно. Другого пути не осталось. Он пришел к тому, с чего все началось, – насколько ясно он представлял это начало. Чтобы остаться в живых, ему необходимо схватить и выдать убийцу. Если он не сумеет этого сделать – ему конец. И жизни Мари Сен-Жак тоже конец. Ее уберут – посадят за решетку или, быть может, убьют – за доверие, которое стало любовью. Каинова печать лежит и на ней, и обрести покой они могут, лишь избавившись от нее. Для них она все равно что сосуд с нитроглицерином посреди порохового погреба. Им нужно залучить ее в свои сети и обезвредить. Пуля в затылок – верный способ обезвредить взрывоопасную память. Тогда она никому ничего не расскажет!
Вийеру столько нужно было растолковать, а времени на объяснение оставалось так мало. Да еще его ущербная память и состояние духа старого солдата. Необходимо было найти точную меру того, что можно рассказать, определить время и долю участия генерала. Джейсон понимал, что просит человека, который ставит честь превыше всего, солгать всему миру. Вийер согласился на это только ради чрезвычайно высокой цели.
Схватить Карлоса!
В доме генерала помимо парадной лестницы имелся второй вход, через калитку справа от лестницы, откуда на кухню доставлялась провизия. Вийер обещал оставить калитку и дверь открытыми. Борн не стал объяснять, что это необязательно и что он все равно попадет в дом – тем более что имитация взлома входила в замысел. Но прежде всего приходилось считаться с опасной вероятностью, что за домом генерала может вестись слежка. У Карлоса были веские на то основания – как, впрочем, и не менее веские основания не делать этого. По зрелом размышлении убийца мог решить, что будет держаться подальше от Анжелики Вийер, поскольку его людей могли схватить и тем самым установить его связь с Парк Монсо. С другой стороны, убитая была его кузиной и любовницей. Единственным человеком на земле, который был ему не безразличен… Филипп д’Анжу.
Д’Анжу! Ну, разумеется, за домом должны следить – двое, десятеро… Если д’Анжу удалось уехать из Франции, Карлос может предположить самое худшее; если же нет – убийце это худшее будет известно наверняка; бывшего медузовца расколют, вытащат из него каждое слово разговора с Каином. Где они? Где люди Карлоса? Чудно, подумалось Борну: если у дома на Парк Монсо сегодня ночью никто не дежурит, то весь его план гроша ломаного не стоит.
Он зря беспокоился: дежурные были на месте. Сидели в седане – том самом, что двенадцать часов тому назад выскочил из ворот Лувра. Те же двое убийц, дублеры других убийц. Машина стояла на левой стороне улицы, метрах в пяти от дома, так что из нее открывался полный обзор. Но только ли этих двоих, развалившихся на сиденьях и внимательно наблюдающих за подступами к дому, выставил Карлос? Борн не знал: вереницы автомобилей тянулись по обе стороны улицы. Он притаился в тени углового дома, наискосок от седана. Джейсон знал, что нужно делать, но еще не понял как. Необходимо придумать уловку, такую, что привлекла бы внимание сидящих в седане и заставила обнаружить свое присутствие их напарников на крыше, где-нибудь в темном окне.
Огонь! Из ниоткуда. Внезапно, в стороне от дома Вийера, но достаточно близко, чтобы всполошить тихую, безлюдную улицу. Переполох… вой сирен… разрывы… взрывчатка. Это он сумеет. Просто дело техники.
Борн повернул за угол, в проулок, и, добежав до ближайшего подъезда, стащил с себя рубашку и порвал ее, от ворота донизу. Затем вновь оделся, застегнул пальто на все пуговицы и поднял воротник. Держа рубашку под мышкой, он выглянул в ночь и стал осматривать автомобили. Ему нужен был бензин, но Париж есть Париж: большинство бензобаков, разумеется, заперты. Большинство, но не все. Хоть у одной машины во всей веренице должен быть бак с легко отвинчивающейся крышкой.
И тут он увидел, что искал. Прямо перед собой, на тротуаре. Привязанный цепью к железным воротам, стоял мотоцикл, небольшой, с маленьким баком-пузырем. Вряд ли крышка его запирается на ночь. Восемь литров бензина – не сорок. Любой вор, взвесив последствия, наверняка решил бы не нарываться на штраф в пятьсот франков из-за столь мелкой поживы.
Джейсон подошел к машине и огляделся: улица была пуста, тишину нарушал лишь шум падающего дождя. Борн попробовал повернуть крышку бензобака. Та легко поддалась и стала бесшумно отвинчиваться. К его пущей радости горлышко оказалось довольно широким, а бак – почти полным. Он вновь закрутил крышку. Еще не время. Недоставало одной детали.
Ее он обнаружил на следующем перекрестке, возле канализационной решетки. Булыжник, выдавленный из своего гнезда на мостовой поколениями автомобилистов. Поддевая его каблуком, Борн расшатал камень и вынул – вместе с другим, более мелким обломком. Положил обломок в карман, а большой булыжник взвесил в руке. Годится.
Через несколько минут Джейсон вытащил пропитанную бензином рубашку из бака и закрутил крышку скользкими руками. Затем обернул рубашкой булыжник, связав для прочности рукава. Теперь он был готов.
Джейсон подобрался к дому на углу улицы, где жил Вийер. Те двое по-прежнему сидели в седане, неотрывно следя за домом генерала. За седаном выстроились три другие машины: небольшой «мерседес», темно-коричневый лимузин и «бентли». На противоположной стороне улицы, прямо напротив того места, где притаился Борн, позади «бентли» стоял белый каменный особняк с выложенными черной плиткой оконными проемами. Сквозь два эркера по обе стороны от лестницы лился слабый свет. Слева, очевидно, располагалась столовая: через окно можно было различить стулья, длинный стол, подсвеченный бликами от зеркальной дверцы буфета в стиле рококо. Окна этого дома, из которых открывался прекрасный вид на эту богатую парижскую улицу, вполне годились для задуманной операции.
Борн сунул руку в карман и достал прихваченный вместе с булыжником обломок, совсем маленький – но ничего, сойдет. Размахнулся и швырнул камень в стену над седаном.
Звук удара разнесся по тихой улице, затем камень прокатился по капоту и упал на мостовую. Двое в машине вскинулись. Сидевший рядом с водителем распахнул дверцу, спустил одну ногу на тротуар и замер с пистолетом на изготовку. Водитель опустил боковое стекло и включил фары. Лучи отразились от хромированного металла передней машины, ослепив обоих. Явная глупость, которая лишь подчеркнула, в каком страхе пребывают те, кто засел в засаде на Парк Монсо.
