Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"
Автор книги: Роберт Ладлэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)
Глава 25
Борн ждал в «рено» невдалеке от ресторана, не выключая мотор, готовый сорваться с места, как только увидит Вийера. Несколько его сотоварищей уже уехали, все поодиночке. Заговорщики не афишируют своей общности, а эти старики были заговорщиками в полном смысле слова. Они променяли все почести, которые заслужили, на смертоносную выгоду оружия убийцы и организации убийцы. Возраст и пристрастие отняли у них разум, и они весь свой век отнимали жизнь… у молодых и младенцев.
Что это? Почему преследует меня? Что-то страшное рвется наружу, пытаясь, кажется, убить меня. Страх и чувство вины овладевают мною… но страх чего и вины за что, я не знаю. Почему эти дряхлые старцы вызывают страх и чувство вины… и отвращение?
Они несли войну. Они сеяли смерть. На земле и с небес. С небес… с небес. Помоги мне, Мари. Ради Бога, помоги!
Вот он. Вспыхнули фары, на длинном черном боку машины отразились фонари. Джейсон выехал из тени, не зажигая огней. Спустился по дороге до первого поворота, включил фары и надавил на педаль. Пустынный участок дороги лежал милях в двух отсюда, надо торопиться.
Было десять минут двенадцатого, и, как тремя часами раньше, поля переливались в холмы, и все омывал свет мартовской луны, которая была сейчас на середине неба. Приехал; все должно получиться. Обочина широкая, рядом поле, значит, обе машины можно убрать с дороги. Но прежде нужно вынудить Вийера остановиться. Генерал был стар, но немощен он не был: заподозрив неладное, он свернет на траву и скроется. Нужно верно рассчитать время, так чтобы неожиданность выглядела убедительно.
Борн круто развернулся, подождал, пока вдали не покажутся фары, и нажал на газ, резко выворачивая руль то вправо, то влево. Автомобиль швыряло из стороны в сторону – словно его вел подгулявший водитель, который не в состоянии выровнять машину, но не снижает скорости.
У Вийера не было выбора, увидев Джейсона, который на всех парах летел навстречу, генерал сбавил газ. А Борн, когда уже казалось, что столкновение неизбежно, резко крутанул руль влево, одновременно нажав на тормоза, и, взвизгнув шинами, «рено» остановился. Борн издал неопределенный возглас. Не то вскрик, не то вопль; так мог выразить свои чувства больной или пьяный, но одно было очевидно: возглас не содержал угрозы. Шлепнув ладонью по оконной раме, он скорчился на сиденье, держа пистолет наготове.
Услышав, как открылась дверца генеральского седана, он бросил взгляд сквозь руль. Старик, кажется, не был вооружен, похоже, он ничего не заподозрил, лишь обрадовался, что не произошло столкновения. Вийер подходил к «рено» слева, встревоженно выкрикивая по-французски вопросы, звучавшие у выпускника Сен-Сир как команды.
– Что это значит? Вы что делаете? Вам плохо?
– Мне нет, а вот вам – да, – ответил Борн по-английски, поднимая пистолет.
– Что?.. – Старик осекся и застыл. – Кто вы и в чем дело?
Борн вылез из машины.
– Рад слышать, что вы свободно говорите по-английски. Возвращайтесь в свою машину. Отведите ее с дороги.
– А если я откажусь?
– Застрелю вас на месте. Мне особого повода не потребуется.
– Вы из «Красных бригад»? Или из парижского крыла Баадера – Майнхофф?
– А что? Вы можете отменить их приказ?
– Я плюю на них! И на вас!
– Никто никогда не сомневался в вашей смелости, генерал. Идите в машину.
– Смелость тут ни при чем! – Вийер не пошевелился. – Дело в целесообразности. Вы ничего не добьетесь, убив меня, тем более похитив. Моим домашним даны четкие распоряжения. Израильтяне совершенно правы. С террористами не может быть никаких переговоров. Стреляй, подонок! Или убирайся!
Джейсон вглядывался в старого солдата, вдруг потеряв уверенность, но все еще начеку. Это отразится в глазах, что горели сейчас яростью. Одно имя, вывалянное в грязи, столкнется с другим именем, увенчанным славой, и произойдет вспышка; он увидит это в генеральских глазах.
– Там в ресторане вы сказали, что Франция не должна ни перед кем склоняться. А французский генерал склонился перед одним человеком. Генерал Андре Вийер – порученец Карлоса. Связной Карлоса, солдат Карлоса; холуй Карлоса.
Выражение глаз, горевших яростью, изменилось, но не так, как ожидал Джейсон. К ярости добавилась ненависть, не испуг, не паника, но глубокое, неодолимое омерзение. Рука Вийера взметнулась, пощечина была резкой, точной, увесистой. За ней последовал новый удар, жесткий, оскорбительный, такой сильный, что Джейсона отбросило назад. Старик наступал, презрев пистолет, не чувствуя страха, снедаемый одной мыслью: покарать. Удары сыпались градом, генералом словно овладело безумие.
– Свинья! – кричал он. – Грязная мерзкая свинья! Подонок!
– Я буду стрелять! Я убью вас! Прекратите!
Но Борн не мог нажать на спуск. Он был притиснут к машине, тесно прижат. А старик все наступал, его руки взлетали, размахивались, наносили удары.
– Убей, если можешь – если смеешь! Отребье! Мразь!
Джейсон бросил пистолет на землю и вскинул руки, чтобы защититься. Он перехватил одно запястье, потом второе, остановив руку, которая разила как меч. Резко их выкрутил, так что старик, тяжело дыша, застыл лицом к лицу с Борном.
– Вы хотите сказать, что не служите Карлосу? Вы это отрицаете?
Вийер рванулся, пытаясь высвободиться из тисков, ударив Борна мощной грудью.
– Мерзавец! Скотина!
– Черт вас дери – да или нет?
Старик плюнул Борну в лицо, огонь в его глазах погас, по щекам побежали слезы.
– Карлос убил моего сына, – прошептал он. – Он убил моего единственного сына на улице Бак. Жизнь моего сына унесли пять динамитных шашек на улице Бак!
Джейсон медленно разжал пальцы. Тяжело дыша, он как мог спокойно сказал:
– Выезжайте на поле и подождите меня. Нам нужно поговорить, генерал. Случилось нечто, о чем вы не знаете, и нам обоим стоит в этом разобраться.
– Нет! Невозможно! Этого не может быть!
– Может, – сказал Борн, сидя в машине рядом с Вийером.
– Произошла чудовищная ошибка! Вы сами не знаете, что говорите!
– Никакой ошибки, и я знаю, что говорю, потому что сам нашел ваш телефон. Это не просто верный телефон, это великолепное прикрытие. Ни один нормальный человек не свяжет вас с Карлосом, особенно после того, что случилось с вашим сыном. Все ли считают, что его уложил Карлос?
– Я бы предпочел другой язык, мсье.
– Простите. Я серьезно.
– Все ли считают? В Сюрте – да с оговоркой. В военной разведке и в Интерполе – почти наверняка. Я читал отчеты.
– Что там?
– Предполагалось, что Карлос оказал услугу товарищам по бурным дням. Вплоть до того, что позволил им взять негласную ответственность на себя. У этого дела была, знаете, политическая подоплека. Мой сын стал жертвой, чтобы другим, противостоящим фанатикам, было неповадно.
– Фанатикам?
– Экстремисты вступили в вероломную коалицию с социалистами, надавав обещаний, которые не собирались выполнять. Мой сын понял это, разоблачил замысел и внес на обсуждение законопроект, который должен был заблокировать объединение. За это его и убили.
– Поэтому вы ушли из армии и стали баллотироваться?
– И посвятил себя этому. Обычно сын продолжает дело отца… – Старик помолчал, луна освещала его измученное лицо. – А тут отцу довелось наследовать сыну. Он не был солдатом, я не политик, но мне знакомы оружие и взрывчатка. Его идеалы воспитывал я, в его мировоззрении отражалось мое, за них его убили. Мне было ясно, как поступить. Я должен выйти с нашими убеждениями на политическую арену, и пусть его враги сражаются со мной. Солдат готов к бою.
– Не один солдат, насколько я понимаю.
– О чем вы говорите?
– О тех людях в ресторане. У них такой вид, словно в их руках половина французской армии.
– Была, мсье. Когда-то их знали как «сердитых молодых командиров из Сен-Сир». Республика была насквозь прогнившей, военная верхушка – некомпетентной, «линия Мажино» – насмешкой. Если бы в свое время к ним прислушались, Франция бы не пала. Они возглавили Сопротивление, они воевали с фашистами и вишистами по всей Европе и Африке.
– А что они делают сейчас?
– Большинство на пенсии, многих преследует прошлое. Они молятся Деве Марии, чтобы оно не повторилось. Но видят, что это происходит сплошь и рядом, военные оттеснены на второй план, коммунисты и социалисты в Национальном собрании постоянно подрывают мощь армии, Москва верна себе, годы идут, а там ничего не меняется. Свободное общество созрело для внедрения новых идей, а внедрившись, эти идеи распространяются, пока общество не изменяется. На каждом шагу заговоры, больше невозможно смотреть на это спокойно.
– Кое-кто сказал бы, что и это сильно отдает экстремизмом.
– Но ради чего? Ради выживания? Силы? Чести? Или эти понятия для вас устарели?
– Нет, почему же. Но я могу представить себе, сколько вреда совершается их именем.
– Наши взгляды разнятся, но я не стану вступать в спор. Вы спросили меня о моих соратниках, и я ответил. А теперь давайте поговорим о вашей невероятной дезинформации. Она чудовищна. Вы не знаете, что такое потерять сына, что такое, когда убивают вашего ребенка.
Снова возвращается боль, и я не знаю почему. Боль и пустота, сияние в небесах… с небес. Смерть в небесах и с небес. Боже, как это больно. Это. Что это?
– Ясочувствую, – сказал Джейсон, сцепив пальцы, чтобы унять дрожь. – Но все сходится.
– Ничего подобного! Как вы сказали, ни один нормальный человек не свяжет меня с Карлосом и прежде всего сам гнусный убийца. На такой риск он не решится. Это немыслимо.
– Именно. Потому-то вас и выбрали – это в самом деле немыслимо. Вы как нельзя лучше подходите, чтобы передавать окончательные распоряжения.
– Невозможно! Как?
– Кто-то из вашего дома непосредственно связан с Карлосом. Используются шифры, произносятся определенные слова, чтобы к телефону подошел нужный человек. Возможно, когда вас нет дома, а может, и при вас. Вы снимаете трубку сами?
Вийер нахмурился:
– Никогда не снимаю. Если звонят по этому номеру. Слишком многих приходится избегать, и у меня частная линия.
– Тогда кто?
– Обычно экономка или ее муж, он и дворецкий и шофер. Он возил меня последние годы в армии. Если не они, то моя жена, конечно. Или мой секретарь, который часто работает в моем домашнем кабинете, он двадцать лет служил у меня адъютантом.
– Кто еще?
– Больше никого нет.
– Горничные?
– Постоянных нет, если нужно, их нанимают для определенного случая. Богатство Вийеров в имени, а не в банках.
– Уборщица?
– Две. Они приходят дважды в неделю и не всегда одни и те же.
– Вам стоит приглядеться к шоферу и адъютанту.
– Ерунда! Их преданность не подлежит сомнению.
– Как и Брутова, а Цезарь старше вас по званию.
– Неужели вы серьезно?
– Еще как серьезно! И вам лучше поверить. Все, что я сказал, правда.
– Но вы не так уж много сказали. Не назвались, например.
– Ни к чему. Вам это только повредит.
– Каким образом?
– В том весьма маловероятном случае, если я ошибся, – а эта возможность крайне мала.
Старик покивал, как кивают пожилые люди, повторяя слова, поразившие их настолько, что они не могут поверить своим ушам. Его морщинистое лицо двигалось вверх-вниз в лунном свете.
– Безымянный человек захватывает меня ночью на дороге, держит под прицелом, бросает гнусное обвинение – столь мерзкое, что я готов его убить, – и надеется, что я поверю его слову. Слову человека без имени, чье лицо мне не знакомо и чье удостоверение личности – утверждение, что за ним охотится Карлос. Объясните мне, почему я должен верить этому человеку.
– Потому, – ответил Борн, – что он не стал бы вас разыскивать, если бы не думал, что это правда.
Вийер внимательно посмотрел на Джейсона.
– Нет, есть причина поважнее. Некоторое время назад вы даровали мне жизнь. Вы бросили пистолет, не стали стрелять. Хотя могли бы. Запросто. Но вы молили меня о разговоре.
– По-моему, я не молил.
– Я понял по вашим глазам, молодой человек. Всегда понятно по глазам. И еще часто по голосу, только нужно внимательно слушать. Мольбу можно подделать, но не гнев. Он либо настоящий, либо это поза. Ваш был настоящий… как и мой. – Старик махнул рукой в сторону маленького «рено». – Поедем на Парк Монсо. Продолжим разговор в моем кабинете. Могу поклясться жизнью, что вы ошибаетесь относительно обоих, но, как вы заметили, и Цезаря ослепила ложная преданность. А он и в самом деле выше меня по званию.
– Если кто-нибудь в доме меня узнает, я – труп. Вы тоже.
– Секретарь уехал вечером, в начале шестого, а шофер, как вы его зовете, не позже десяти удаляется смотреть нескончаемые телепрограммы. Подождете снаружи, а я проверю. Если все в порядке, позову вас, если нет, выйду сам и поеду. Следуйте за мной. Где-нибудь остановимся и продолжим.
Джейсон не спускал глаз с Вийера.
– Почему вы хотите вернуться на Парк Монсо?
– А куда еще? Я верю, что многое можно узнать, застав человека врасплох. Один из двоих валяется в постели и смотрит телевизор. Но есть и другая причина. Я хочу, чтобы моя жена слышала, что вы скажете. Она старая солдатка и может уловить то, что часто ускользает от офицера в условиях боя. Я привык полагаться на ее мнение, услышав вас, она, возможно, разгадает ваши загадки.
Борну пришлось сказать:
– Я поймал вас, прибегнув к уловке, вы можете пойти на хитрость, чтобы поймать меня. Откуда я знаю, что Парк Монсо не ловушка?
Старик ответил твердо:
– У вас есть слово французского генерала, но и только. Если этого вам не достаточно, берите свой пистолет и уходите.
– Этого достаточно, – сказал Борн. – Не потому, что слово генерала, но потому, что это слово человека, чьего сына убили на улице Бак.
Джейсону показалось, что до Парижа он ехал гораздо дольше, чем из города. Он снова сражался с образами, с картинами, от которых его прошибал пот. И пронзала боль, начинаясь в висках, перекатываясь по телу вниз, собираясь в комок под ложечкой, – острые вспышки боли, от которых он готов был кричать.
Смерть в небесах… с небес. Не тьма, но слепящий солнечный свет. Не ветер, который швырял мое тело в еще более черную тьму, но безмолвие и смрад джунглей и… речных берегов. Тишина, прерванная криками птиц и визгом машин. Птицы… машины… несутся вниз с небес в слепящем свете солнца. Взрывы. Смерть. Молодых и младенцев.
Прекрати! Следи за рулем! Сосредоточься на дороге, только не думай! Мысли нестерпимы, а ты не знаешь почему.
Они въехали на Парк Монсо, Вийер держался чуть впереди. Улица выглядела не так, как несколько часов назад, ее запрудили машины, поставленные на ночь.
Впрочем, слева, наискось от генеральского дома, оставалось место, там могли пристроиться оба автомобиля. Вийер высунул руку из окна, показывая Джейсону, чтоб тот подъехал.
И тут взгляд Джейсона упал на крыльцо дома. Освещенные изнутри, в дверях стояли две фигуры; одна из них так поразила Борна, что он невольно потянулся к пистолету.
Неужели его все-таки заманили в ловушку? Неужели слово французского генерала ничего не стоит?
Вийер ставил машину. Борн повернулся направо, налево, оглянулся назад: к нему никто не шел, никто не приближался к «рено». Нет, это не ловушка. Это часть того, о чем не подозревает генерал.
На крыльце через улицу стояла довольно молодая – и эффектная женщина. Она быстро говорила, взволнованно жестикулируя, с человеком, который все время кивал, словно запоминая распоряжения. Этот человек был тот самый седой, представительный оператор из «Классиков». Человек, чье лицо Джейсон так хорошо знал, не зная. Лицо, которое породило в памяти другие образы… картины, столь же страшные и мучительные, как те, что терзали его последние полчаса.
Но было и отличие. Это лицо вызывало воспоминания о тьме, шквалах ветра в черном небе, череде взрывов и стаккато автоматных очередей, эхом отдающихся в лабиринте джунглей…
Борн отвел глаза от крыльца и взглянул на Вийера. Генерал выключил фары и собирался выйти из машины. Джейсон отпустил сцепление и подкатился к седану, слегка стукнув бампер. Вийер резко обернулся.
Борн выключил фары и зажег лампочку в салоне. Поднял руку и знаками велел старику оставаться в машине. Вийер кивнул, и Джейсон потушил свет.
Седой спустился на ступеньку, задержавшись, чтобы дослушать женщину. Теперь она была хорошо видна. Лет тридцати пяти – тридцати восьми, с короткими темными волосами и лицом, бронзовым от загара. Высокая, статная, длинное белое платье стройнило ее, подчеркивало округлость груди, оттеняло загар. Если бы она жила в этом доме, Вийер упомянул бы ее. Значит, не жена, значит, была гостьей, которая знает, когда прийти. И значит, она связана с кем-то из домочадцев. Старик наверняка ее знает, но как хорошо? Видимо, не слишком.
Седой оператор кивнул, спустился по лестнице и торопливо зашагал прочь. Женщина вошла в дом, свет фонарей озарял опустевшее крыльцо, посверкивал на лакированной черной двери и медной ручке.
Почему это крыльцо и эта дверь ему знакомы? Образы. Действительность, которая не была действительной жизнью.
Борн вышел из машины, наблюдая за окнами: не шевельнется ли занавеска. Ничего. Он быстро подошел к автомобилю Вийера, тот открыл окно и смотрел на Борна, удивленно подняв густые брови.
– Бога ради, в чем дело?
– Там, на крыльце, – сказал Джейсон, присев на корточки. – Вы видели то же, что и я.
– Наверное. И что?
– Кто эта женщина? Вы ее знаете?
– От души надеюсь, что знаю. Это моя жена.
– Ваша жена? – Изумление Борна было написано на его лице. – Я думал, вы сказали… я думал, вы сказали, что она старая. Что вы хотели продолжить разговор при ней, потому что привыкли прислушиваться к ее мнению. В условиях боя, как вы сказали. Вы так сказали.
– Не совсем. Я сказал: «старая солдатка», потому что мы уже давно вместе. И я в самом деле прислушиваюсь к ее мнению. Но это моя вторая жена – гораздо моложе, но столь же преданная, как первая, которая умерла восемь лет назад.
– О Боже!
– Пусть вас не тревожит разница в годах. Она горда и счастлива быть второй мадам Вийер. Она очень мне помогает.
– Какая жалость, – прошептал Борн. – Господи, какая жалость.
– В чем дело? Вы не ожидали этого? Так часто случается: она необыкновенно хороша. Я горжусь ею.
Джейсон выпрямился, Вийер открыл дверцу.
– Подождите здесь, – сказал генерал. – Я войду и проверю; если все в порядке, подам вам сигнал. Если нет, вернусь, и мы уедем.
Борн не сходил с места, загораживая дорогу.
– Генерал, я должен задать вам вопрос. Не знаю как, но должен. Я говорил вам, что нашел ваш телефон у связного Карлоса, в «дупле». Но не говорил, где это «дупло». – Борн перевел дух, взглянув на дверь через улицу. – Теперь я должен задать вам вопрос, и, пожалуйста, хорошенько подумайте, прежде чем ответить. Покупает ли ваша жена одежду в магазине под названием «Классики»?
– На Сент-Оноре?
– Да.
– Я как раз знаю, что нет.
– Вы уверены?
– Совершенно. Мне не только ни разу не попадались счета оттуда, но она говорила мне, что ей очень не нравятся их вещи. Моя жена весьма осведомлена в вопросах моды.
– О Господи.
– Что?
– Генерал, мне нельзя входить в этот дом. Что бы вы там ни нашли, мне туда нельзя.
– Почему? Что вы говорите?
– Человек, который говорил на крыльце с вашей женой. Он из «дупла», из «Классиков». Это связной Карлоса.
Андре Вийер побелел. Он оглянулся на свой дом через улицу, на поблескивающую черную дверь, на медь, в которой играл свет фонарей.
Рябой нищий поскреб подбородок, стянул свой видавший виды берет и вошел в бронзовые двери церкви в Нёйи-сюр-Сен.
Под неодобрительными взглядами двух священников он прошел между скамьями. Оба каноника не скрывали досады: это был богатый приход, а богатый приход, несмотря на христианское милосердие, обладает привилегиями. Одна из них – определенный уровень молящихся, не смущающий других молящихся, а этот старый оборванец нарушал все приличия.
Нищий сделал слабую попытку преклонить колени, сел на скамью, перекрестился и опустил голову в молитве, правой рукой отодвигая левый рукав. Часы на запястье несколько противоречили остальному облику. Это был дорогой хронометр, с которым он никогда не решился бы расстаться, ибо его подарил Карлос. Однажды он опоздал к исповеди на двадцать пять минут, расстроив благодетеля, и объяснил в свое оправдание, что у него нет исправных часов. При следующей встрече Карлос просунул хронометр под полупрозрачной шторкой, отделяющей грешника от праведника.
Условный час настал. Нищий поднялся, подковылял ко второй справа кабинке, раздвинул занавески и вошел.
– Ангелюс Домини.
– Ангелюс Домини, сын Божий, – произнесли резким шепотом из-за шторки. – Благостны ли дни твои?
– Они стали благостны…
– Хорошо, – перебил голос. – Что ты мне принес? Мое терпение на исходе. Я плачу тысячи – сотни тысяч – за глупость и разгильдяйство. Что случилось в Монруже? Кто передал лживые сведения из посольства? Кто их принял?
– В «Постоялом дворе на углу» была устроена ловушка, но не затем, чтобы убить. И вообще трудно понять зачем. Хоть атташе Корбелье и повторил лживые сведения, наши люди уверены, что без своего ведома. Его обманула эта женщина.
– Его обманул Каин! Борн выслеживает источник за источником, подбрасывает дезинформацию, таким образом их разоблачая. Но зачем? Для кого? Мы знаем, кто он сейчас, но он ничего не передает в Вашингтон. Он отказывается выходить из подполья.
– Чтобы ответить, – сказал оборванец, – я вынужден буду вернуться на много лет назад. Возможно, он не хочет, чтобы вмешивалось начальство. В американской разведке тоже есть свои самодержцы, редко сотрудничающие друг с другом. Во времена «холодной войны» информацию трижды-четырежды продавали одним и тем же станциям, возможно, Каин ждет, пока ему не покажется, что наверху договорились о единой стратегии.
– Годы не притупили твоего чутья, дружище. Потому я тебя и позвал.
– Или, возможно, – продолжал нищий, – он в самом деле перевербовался!
– Не думаю, но это не важно. В Вашингтоне считают, что да. Монах мертв, все они из «Тредстоун» мертвы. Улики указывают на Каина.
– Монах? – повторил оборванец. – Имя из прошлого, он действовал в Берлине, в Вене. Мы хорошо его знали, по счастью издалека. Монах всегда устраивал так, чтобы участников было как можно меньше. Он исходил из соображения, что в любую организацию можно внедрить шпиона. Он наверняка приказал Каину докладывать только ему. Быть может, этим объясняется растерянность в Вашингтоне, месяцы молчания.
– А наша чем объясняется? Сколько месяцев ни слова, ни действия.
– Уйма возможностей. Болезнь, усталость, необходимость готовить новые кадры. Посеять смятение в стане врагов. У Монаха бездна таких фокусов.
– Однако перед смертью он сказал коллеге, что не знает, в чем дело. И даже не уверен, что этот человек – Каин.
– Кто этот коллега?
– Некто Джиллет. Он работал на нас, но Эббот не мог этого знать.
– Еще одно возможное объяснение. У Монаха был нюх на таких людей. В Вене говорили, что Дэвид Эббот не поверит Христу, явившемуся накормить его хлебами, и пойдет в булочную.
– Возможно. Твои слова утешают, ты выискиваешь то, чего не ищут другие.
– У меня куда больше опыта, когда-то и я был наверху. Но, увы, спустил все свои денежки.
– И сейчас делаешь то же самое.
– Мот – что еще скажешь.
– Очевидно, что-то еще.
– Ты проницателен, Карлос. Нам стоило встретиться раньше.
– А теперь ты самонадеян.
– Всегда. Ты знаешь, что я знаю, что ты можешь пустить меня в расход, когда вздумается, поэтому я должен сделать так, чтобы меня ценили. И не только за опыт.
– Что ты можешь мне сказать?
– Быть может, это не очень ценно, но все-таки кое-что. Я оделся поприличней и провел день в «Постоялом дворе на углу». Там был один толстяк, которого Сюрте допросила и отпустила, но у него слишком уж бегали глаза. И слишком уж он потел. Я поболтал с ним, предъявив удостоверение НАТО, которое сделал еще в начале пятидесятых. Он вроде одолжил напрокат свою машину в три часа ночи. Блондину с женщиной. По описанию соответствует аржантейской фотографии.
– Напрокат?
– Как бы. Женщина должна была вернуть машину в течение дня.
– Не вернет.
– Конечно нет, но возникает вопрос, не правда ли? Почему Каин таким странным образом раздобывал себе машину?
– Чтобы как можно быстрее оказаться как можно дальше.
– Тогда информация не имеет никакой ценности, – сказал оборванец. – Но существует столько способов сделать это куда незаметнее. И не мог же Борн довериться алчному ночному портье, который запросто клюнет на вознаграждение от Сюрте. Или еще чье-нибудь.
– К чему ты клонишь?
– Я полагаю, что Борн взял эту машину с единственной целью: следить за кем-то здесь, в Париже. Никаких появлений на людях, когда его можно засечь, никаких машин напрокат, по которым его можно выследить, никаких лихорадочных поисков такси. Просто поменял номера – и ничем не примечательный черный «рено» растворился в уличном потоке. Где его теперь искать?
Фигура за шторкой пошевелилась.
– У Лавье, – тихо сказал убийца. – И всех, кого он подозревает в «Классиках». Ему больше некуда деваться. За ним будут следить, и через несколько дней – а может часов – появится ничем не примечательный черный «рено». У тебя есть подробное описание машины?
– Вплоть до вмятин на левом крыле.
– Хорошо. Собери стариков. Прочешите улицы, гаражи, стоянки. Тому, кто ее найдет, больше никогда не придется заботиться о работе.
– Кстати, если уж речь зашла о подобных материях…
В узкую щель между шторкой и рамой просунули конверт.
– Если твое предположение верно, считай это задатком.
– Оно верно, Карлос.
– Почему ты так уверен?
– Потому что Каин поступает так, как поступил бы ты, как поступил бы я – в былые дни. Он заслуживает уважения.
– Он заслуживает смерти, – сказал убийца. – Есть совпадение в числах. Через несколько дней будет 25 марта. 25 марта 1968 года в джунглях Тамкуана был казнен Джейсон Борн. Теперь, через много лет, почти день в день, идет охота на другого Джейсона Борна, и американцы хотят его смерти не меньше нашего. Хотел бы я знать, кто из нас первым спустит курок на этот раз.
– А это имеет значение?
– Он нужен мне, – прошептали за шторкой. – Он никогда не существовал на самом деле, и в этом его преступление против меня. Скажи старикам, что, если его найдут, пусть сообщат на Парк Монсо, но ничего не предпринимают. Не спускайте с него глаз, но ничего не предпринимайте! Он мне нужен живым 25 марта. 25 марта я сам казню его и отправлю тело американцам.
– Все немедленно будут оповещены.
– Ангелюс Домини, сын Божий.
– Ангелюс Домини, – сказал оборванец.
