Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"
Автор книги: Роберт Ладлэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)
Глава 2
Они выбрали имя Жан-Пьер. Никого не удивит, никого не заденет. Обычное имя для такого местечка, как Пор-Нуар.
Из Марселя пришли наконец выписанные Уошберном книги, шесть томов, различные по формату и толщине: четыре на английском, два на французском, медицинские работы о поражениях головы и головного мозга. Сечения мозга, сотни незнакомых слов, которые нужно было усвоить и понять. Затылочная и височная доли, кора головного мозга и соединительные ткани мозолистого тела, лимбическая система, особенно гиппокамп и сосковидные тела – все это отвечало за память. В случае повреждения наступала амнезия, потеря памяти.
Там были описаны эмоциональные стрессы, вызывающие истерию и афазию, которые тоже могли привести к частичной или полной потере памяти. К амнезии.
Амнезия.
– Никаких правил, – сказал темноволосый человек, протирая глаза, уставшие в тусклом свете настольной лампы. – Прямо геометрическая шарада, можно собрать из разных элементов. Физических, психологических – или и того и другого понемножку. Может быть постоянной, может – временной, полной и частичной. Никаких правил!
– Согласен, – сказал Уошберн, потягивая виски в кресле напротив. – Но я думаю, мы приближаемся к тому, что произошло. К тому, что, как мне кажется, произошло.
– Что же? – опасливо спросил незнакомец.
– Вы сами сказали: и того и другого понемножку. Хотя слово «понемножку» плохо вяжется со словом «обширный». Обширный шок.
– Какой обширный шок?
– Физический и психологический. Они были связаны, переплетены – две стороны человеческого опыта, два раздражителя.
– Сколько вы приняли сегодня?
– Меньше, чем вы думаете. Это к делу не относится. – Уошберн взял со стола пачку скрепленных листов. – Это ваша история с того дня, как вас выловили в море и доставили в мой дом. Физические травмы свидетельствуют о том, что обстоятельства, в которых вы оказались, предполагали психологический стресс с последующей истерией, вызванной девятичасовым пребыванием в воде, что усугубило психологический ущерб. Темнота, легкие, которым не хватает воздуха, – это орудия истерии. Все, что ей предшествовало, должно было быть стерто из памяти, чтобы вы могли справиться, выжить. Я понятно излагаю?
– Как будто. Голова сама себя защитила?
– Не голова, а сознание. Заметьте, это важное различие. К голове мы еще вернемся, но назовем ее иначе – мозг.
– Хорошо. Сознание, а не голова… которая есть мозг.
Уошберн в задумчивости перелистал страницы.
– Здесь собрано все, что удалось о вас узнать. Обычные медицинские данные: дозировка, время, реакция – но в основном сведения другого рода. Слова, которые вы используете, слова, на которые вы реагируете; фразы, которые вы употребляете, – когда я могу их записать, – как сознательно, так и те, что вы произносили во сне и пока находились в коме. Даже то, как вы ходите, как говорите или напрягаетесь, когда испуганы или видите что-либо вас интересующее. Вы полны противоречий: вы почти всегда подавляете кипящую в вас глубинную ярость, но она продолжает бурлить. Время от времени вас терзают какие-то болезненные раздумья, но вы редко даете волю гневу, который должна вызвать боль.
– Сейчас вы этого дождетесь, – перебил собеседник. – Мы уже сто раз обсуждали слова и фразы…
– И еще будем, – подтвердил Уошберн, – раз это приносит плоды.
– Я не знал, что есть какие-то плоды.
– Не личность и не занятия. Но постепенно обнаруживается, с чем вам удобнее и естественнее иметь дело. Это слегка пугает.
– Почему?
– Могу продемонстрировать на примере. – Доктор отложил папку с историей болезни, подошел к допотопному комоду и достал большой автоматический пистолет. Пациент напрягся. Уошберн принял к сведению его реакцию.
– Я никогда не пользовался этой штукой, честно говоря, смутно представляю себе, как это делается, но раз уж я здесь живу, оружие мне необходимо. – Он улыбнулся, потом вдруг без предупреждения бросил пистолет собеседнику. Легко, точно, профессионально тот подхватил оружие.
– Разберите его. Прямо сейчас.
Человек без имени посмотрел на оружие. Затем молча приступил к работе. Руки двигались спокойно и уверенно: менее чем за тридцать секунд пистолет был полностью разобран. Закончив, он вопросительно поднял глаза.
– Поняли, что я имею в виду? Среди множества ваших талантов – несомненное знание армейского вооружения.
– Армия? – вновь со страхом спросил пациент.
– Маловероятно, – ответил Уошберн. – Когда вы пришли в себя, я говорил вам о зубах. В армии так не пломбируют, поверьте. И, разумеется, косметическая операция совершенно исключает подобную возможность.
– Тогда что же?
– Не стоит задерживаться на этом. Лучше вернемся к тому, что с вами случилось. Мы остановились на сознании, помните? Психологический стресс, истерия… Не физическая травма, а психологическая нагрузка. Я достаточно ясно выражаюсь?
– Продолжайте.
– Как только шок проходит, исчезают и нагрузки, поскольку нет угрозы психике. Когда это случится, ваши навыки и способности вернутся. Вы вспомните определенные поведенческие модели, возможно, это произойдет совершенно естественно, ваши реакции будут инстинктивными. Но всегда останется некий пробел, брешь в сознании, и это, по всей видимости, необратимо. – Доктор замолк, вернулся к креслу, сел, выпил и устало закрыл глаза.
– Продолжайте, – прошептал неизвестный.
Уошберн открыл глаза, остановив взгляд на пациенте.
– Вернемся к голове, которую мы назвали мозгом. Который, как физический орган, состоит из огромного количества клеток и взаимодействующих компонентов. Вы читали книги: лимбическая система, ткани гиппокампа и зрительных бугров, мозолистое тело, особенно технология лоботомии. Малейшее изменение может повлечь существеннейшие сдвиги. Это и случилось с вами. Вы перенесли физическую травму. Как будто поменялись местами элементы, физическая структура стала иной. – Уошберн снова замолчал.
– И… – настаивал пациент.
– Спад психологического напряжения позволит – уже позволяет – вашим способностям и навыкам вернуться к вам. Но не думаю, что вы когда-нибудь сумеете связать их со своим прошлым.
– Но почему? Почему нет?
– Потому что каналы, в которых жила информация о прошлом, претерпели изменения. Физически преобразовались настолько, что перестали функционировать как прежде.
Пациент не шевелился.
– Ответ в Цюрихе, – сказал он.
– Еще рано. Вы еще не готовы, не достаточно окрепли.
– Я окрепну.
– Обязательно.
Шли недели, продолжались словесные упражнения, росла стопка бумаг на столе, восстанавливались силы пациента.
Девятнадцатая неделя на исходе. Яркое солнечное утро, спокойное, сияющее Средиземное море. Пациент только что вернулся после часовой пробежки вдоль берега к холмам, он пробегал около двенадцати миль ежедневно, с каждым днем увеличивая скорость и сокращая число передышек. Он опустился в кресло у окна, тяжело дыша, весь взмокший. Он вошел в спальню через боковой вход, минуя гостиную. Так было легче, гостиная служила приемной, и там все еще оставалось несколько пациентов, дожидавшихся, когда их заштопают. И испуганно гадавших, в каком состоянии доктор будет сегодня утром. Собственно, все обстояло не так уже плохо, Джеффри Уошберн по-прежнему пил как буйный казак, но в седле держался. Словно в закромах его собственного разрушительного фатализма отыскались запасы надежды. И человек без памяти понял: эта надежда была связана с цюрихским банком на Банхофштрассе. Почему так легко вспомнилось название улицы?
Дверь в спальню резко отворилась, и в комнату ворвался сияющий Уошберн, в халате, заляпанном кровью больного.
– Получилось! – воскликнул он. В этом возгласе было больше ликования, чем ясности. – Открываю собственную биржу труда и живу на комиссионные. Это надежней.
– О чем вы?
– Это то, что вам нужно. Вам необходимо потрудиться на открытом воздухе, и две минуты назад господин Жан-Пьер Бесфамильный получил выгодную работу. По крайней мере на неделю.
– Как вам удалось? Я и не думал, что можно вскрыть такие возможности.
– Вскрыть пришлось гнойник на ноге Клода Лямуша. Я объяснил ему, что мои запасы средств для местной анестезии очень, очень ограничены. Мы поторговались, разменной монетой были вы.
– Значит, неделя?
– Если хорошо себя проявите, может, и больше. – Уошберн помолчал. – Но это ведь не так важно, правда?
– Сейчас я уже не знаю. Еще месяц назад – возможно, но не сейчас. Я говорил вам. Я готов отправляться в дорогу. Да и вы этого хотите. Меня ждет Цюрих.
– Более того: я хочу, чтобы в Цюрихе вы потрудились наилучшим образом. Мои побуждения сугубо эгоистичны, помилованию не подлежат.
– Я готов.
– Только по видимости. Поверьте, крайне важно, чтобы вы провели на воде более или менее продолжительное время, частично ночью. Не в управляемых условиях, не как пассажир, а подвергаясь суровым испытаниям – чем суровее, тем лучше.
– Очередное испытание?
– Я пользуюсь любой возможностью в этих скудных условиях. Если бы я мог устроить для вас крушение, устроил бы. Впрочем, Клод Лямуш сам в некотором роде стихийное бедствие – очень сложный человек. Нога его скоро заживет, и он отыграется на вас. Как и все остальные – ведь вы займете чье-то место.
– Очень вам обязан.
– Не стоит благодарности. Мы совместим сразу два стресса. Одна или две ночи на воде, если Лямуш не нарушит расписания, – это враждебная среда, которая способствовала развитию у вас истерии, – и неприязненное и подозрительное отношение окружающих – модель изначальной стрессовой ситуации.
– Еще раз спасибо. А если они решат выбросить меня за борт? Это, вероятно, будет самое лучшее испытание, но не знаю, какой от него будет толк, если я утону.
– До этого не дойдет, – усмехнулся Уошберн.
– Рад, что вы так уверены. Я – нет.
– Успокойтесь. Я – гарантия того, что с вами ничего не случится. Я, конечно, не Кристиан Барнард и не Майкл де Бейки, [5]5
Кристиан Барнард – южноафриканский хирург (р. 1922), первым в мире произвел пересадку сердца; Майкл де Бейки – американский кардиохирург (р. 1908).
[Закрыть]но другого у этих людей нет. Я им нужен, они побоятся меня потерять.
– Но вы же хотите уехать. Я – ваша выездная виза.
– Неисповедимы пути Господни, дорогой мой пациент! Собирайтесь. Лямуш ждет вас в доке, он обучит управляться со снастями. Выходите в море завтра, в четыре утра. Представьте, как благотворна будет неделя в море. Думайте о ней как о круизе.
Подобного круиза еще не бывало. Шкипером этой грязной, промасленной рыбачьей шхуны был жалкий похабник, вообразивший себя капитаном Блаем, [6]6
Блай Уильям (1754–1817) – офицер английского флота, капитан корабля «Баунти». В 1789 г. команда взбунтовалась против него и высадила на шлюпку в Тихом океане. Как нарицательное имя «капитан Блай» означает жестокого командира или начальника.
[Закрыть]матросами – четверка неудачников, без сомнения единственных на Пор-Нуаре, кто согласился работать с Клодом Лямушем. Пятым членом экипажа всегда был брат старшего из рыбаков, о чем тот не преминул напомнить человеку, который звался Жан-Пьером, едва шхуна вышла из бухты.
– Ты украл кусок хлеба у моего брата, – сердито шепнул рыбак между быстрыми затяжками. – Вырвал изо рта у детей!
– Только на неделю, – возразил Жан-Пьер. Было бы легче, значительно легче предложить компенсацию безработному рыбаку из денег Уошберна. Но доктор и его пациент решили воздержаться от подобных компромиссов.
– Надеюсь, ты умеешь управляться с сетями?
Конечно, он не умел.
В течение последующих семидесяти двух часов человеку, который звался Жан-Пьером, не раз приходило в голову, что стоило бы заплатить компенсацию. Издевательства не прекращались ни на минуту даже ночью – особенно ночью. Словно нарочно дожидались, когда он задремлет на провшивленном матрасе, чтобы окликнуть.
– Эй ты, заступай на вахту! Твой сменщик болен. Замени его!
– Вставай! Филипп пишет мемуары! Его нельзя беспокоить!
– Подъем! Днем ты порвал сети. Мы не желаем платить за твою глупость! Чини их!
Сети.
Если на одну сторону сети требовалось два человека, две его руки заменяли четыре. Если рядом был другой, основной вес все равно приходился на него, а то и доставался внезапный удар плечом, способный свалить с ног, чуть ли не скинуть за борт.
И Лямуш. Помешанный, меривший каждую пройденную милю рыбой, которую он потерял. Голос его походил на сиплый пароходный гудок. Он не обращался ни к кому, не предварив имени грязным ругательством, – привычка, чем дальше, тем больше бесившая пациента доктора Уошберна. Но его самого он трогать не решался, лишь послал доктору записку: «Только попробуйте еще раз такое проделать! Не суйтесь к моей лодке и моей рыбе!»
Лодка должна была вернуться на Пор-Нуар на исходе третьего для. Чтобы выгрузить рыбу, дать команде выспаться, пообщаться с женщинами или посидеть вдоволь в кабаке на берегу, а если посчастливится, совместить все три удовольствия. Это произошло, когда уже стал виден берег.
Сети были свернуты и уложены в средней части лодки. Незваный член команды, которого окрестили Жан-Пьер Пиявка, драил палубу шваброй с длинной ручкой. Двое других рыбаков опрокидывали ведра с морской водой под швабру, чаще окатывая Пиявку, чем палубу.
Полное ведро выплеснулось слишком высоко, и на мгновение пациент доктора Уошберна ослеп и потерял равновесие. Тяжелая щетка с металлической щетиной выпала из рук и ударила по ноге сидящего неподалеку рыбака.
– Черт побери!
– Простите, – спокойно сказал человек, который звался Жан-Пьером, протирая глаза.
– Что ты там болтаешь! – заорал рыбак.
– Я сказал: извините. И скажите своим друзьям, чтобы лили воду на палубу, а не на меня.
– Мои друзья не делают глупости!
– В глупости, которую совершил я, виноваты они.
Рыбак схватил щетку, вскочил и выставил ее как штык.
– Хочешь развлечься, Пиявка?!
– Полно, отдайте мне щетку.
– С удовольствием, Пиявка. Держи! – И он пихнул соперника щеткой прямо в грудь.
Произошло ли это потому, что швабра задела рубцы от ран, или прорвались унижение и гнев, скопившиеся за три дня издевательств, пациент доктора Уошберна не знал. Знал он одно: он должен ответить. И его ответ напугал его самого.
Он схватил правой рукой щетку и послал ее в живот обидчику. Одновременно левая нога взметнулась в воздух и ударила рыбака по шее.
– Тао! – Гортанный клич непроизвольно сорвался с его губ; он не знал, что это означает.
И не успев осознать, что происходит, он развернулся, и его правая нога стремительно протаранила левую почку рыбака.
– Че-сай!
Рыбак отлетел, затем бросился вперед, одержимый болью и яростью, раскинув руки, как клешни.
– Свинья!
Пациент присел, схватил противника за руку, дернул вниз, затем вскочил, рванул вверх, вывернув вправо, снова дернул, затем отпустил, одновременно нанеся каблуком сокрушительный удар по пояснице. Француз рухнул на груду сетей, ударившись головой о стенку планшира.
– Ми-сай! – И снова он не знал, что означает этот клич.
Другой рыбак схватил его сзади за шею. Пациент Уошберна обрушил левый кулак на бедро позади, затем нагнулся вперед, схватив локоть справа от своего горла. Резко нагнулся влево, напавший на него оказался в воздухе и, перелетев через палубу, напоролся на колесо лебедки.
Двое оставшихся членов команды налетели на него, молотя кулаками и ногами, не слушая призывов капитана:
– Le docteur! Rappelons le docteur! Va doucement! [7]7
Доктор! Позовем доктора! Осторожно! (фр.)
[Закрыть]
Слова капитана так же не вязались со здравым смыслом, как и то, что он видел. Пациент Уошберна схватил одного из недругов за запястье, дернул вниз, одновременно вывернув влево. Человек взревел от боли – рука была сломана.
Пациент Уошберна сцепил пальцы, поднял над головой руки и опустил их, словно кувалду, на шею матроса со сломанным запястьем. Тот рухнул на палубу.
– Ква-сай! – отдался в ушах пациента Уошберна его собственный клич.
Четвертый рыбак бросился прочь, не сводя глаз с маньяка, который просто посмотрел на него.
Все кончено. Трое из пятерых лежат без сознания, жестоко наказанные за то, что сделали. Вряд ли кто-то из них будет в состоянии самостоятельно сойти на берег, когда шхуна причалит.
Слова Лямуша выражали одновременно два чувства, одинаково сильные: изумление и презрение.
– Откуда вы пришли, я не знаю, но с моей лодки вы уберетесь.
Человек без памяти оценил непреднамеренную иронию этих слов. Он тоже не знал, откуда пришел.
– Теперь вам нельзя здесь оставаться, – сказал Джеффри Уошберн, входя в полутемную спальню. – Я искренне верил, что могу предотвратить любое серьезное покушение на вас. Но я не могу защитить вас после того, что вы сделали.
– Меня спровоцировали.
– На то, что вы натворили? Сломанное запястье, раны на шее и лице, требующие наложения швов? Тяжелое сотрясение мозга и повреждение почки? Не говоря уже об ударе в пах, приведшем к опухоли? По-моему, это называется разделаться с противником.
– Иначе разделались бы со мной, и я уже был бы трупом. – Он замолчал, но продолжил, прежде чем Уошберн успел вмешаться: – Нам нужно поговорить. Кое-что произошло, ко мне пришли новые слова. Нам нужно поговорить.
– Нужно, но невозможно. Времени в обрез. Вам необходимо уехать. Я уже все подготовил.
– Прямо сейчас?
– Да. Я сказал им, что вы ушли в деревню, скорее всего за выпивкой. Родственники покалеченных рыбаков наверняка отправятся вас искать. Все: братья, зятья, кузены. У них будут ножи, колья, даже пара ружей. Не найдя вас в деревне, они вернутся. Они не успокоятся, пока в самом деле вас не найдут.
– Из-за драки, которую не я начал?
– Из-за того, что вы покалечили троих человек, которые лишатся по меньшей мере месячного заработка. И еще кое из-за чего, что гораздо важнее.
– Что это?
– Оскорбление. Чужак одолел не одного, троих уважаемых рыбаков Пор-Нуара.
– Уважаемых?
– В физическом отношении. Матросы Лямуша считаются самыми отпетыми в округе.
– Это же чушь!
– Не для них. Дело чести. Быстро соберите вещи. Здесь стоит бот из Марселя, капитан обещал спрятать вас и высадить в полумиле к северу от Ла-Сьота.
У человека без памяти перехватило дыхание.
– Значит, пора, – тихо сказал он.
– Пора! – ответил Уошберн. – Я понимаю, что сейчас владеет вашей душой. Чувство беспомощности, словно вы в открытом море без руля, чтобы поставить лодку на курс. Все это время я был вашим рулем, теперь меня не будет рядом, тут я ничего не могу поделать. Но поверьте мне, когда я говорю: вы не беспомощны. Вы найдете дорогу.
– В Цюрих, – добавил пациент.
– В Цюрих, – согласился Уошберн. – Я тут собрал кое-что для вас. Сложил в клеенчатый пояс. Обмотайте вокруг талии.
– Что это?
– Это все деньги, что у меня были, около двух тысяч франков. Не много, но на первое время хватит. И мой паспорт, вдруг пригодится. Мы приблизительно одного возраста, фотографии восемь лет; люди меняются. Но не позволяйте никому присматриваться. Это просто официальная бумага.
– А вы как без паспорта?
– Он мне не понадобится, если вы пропадете.
– Вы очень порядочный человек.
– Думаю, вы тоже… Насколько я вас знаю. Правда, того, кем вы были раньше, не знал, так что за него не поручусь. Хотел бы, да не могу.
Человек без памяти стоял на палубе и наблюдал, как удаляются огни Пор-Нуара. Рыбацкая лодка углублялась во тьму, как пять месяцев тому назад погрузился во тьму он сам.
Как погружался во тьму теперь.
Глава 3
На французском побережье ни огонька, только луна скупо освещает контуры прибрежных скал. Лодка мерно покачивалась на волнах метрах в двухстах от берега. Капитан кивнул в сторону побережья.
– Между этими двумя скалами – песчаный пляж. Не очень большой, но вы доберетесь до него, если поплывете вправо. Мы можем подойти еще на тридцать – сорок футов, это лишние минута-две.
– Вы и так сделали больше, чем я ожидал. Благодарю вас.
– Не стоит. Я плачу долги.
– И я один из них?
– Вроде того. Доктор с Пор-Нуара заштопал троих из моей команды пять месяцев назад, после того чудовищного шторма. Так что вы не единственный, кто пострадал.
– Шторм? Вы знаете меня?
– Вы лежали на операционном столе, белый как мел, но я вас не знаю и не хочу знать. У меня тогда не было ни денег, ни улова, доктор сказал, что я могу заплатить, когда дела будут обстоять лучше. Вот теперь я плачу.
– Мне нужны документы, – сказал беглец, почуяв, что может надеяться на помощь. – Мне необходимо переделать паспорт.
– При чем тут я? – спросил капитан. – Я лишь обещал высадить вас здесь, в этом местечке к северу от Ла-Сьота. И все.
– Вы бы этого не сказали, если бы не могли сделать еще что-нибудь.
– Я не повезу вас в Марсель. Не хочу нарываться на полицию. У берега полно патрульных лодок. Ищут наркотики и наркоманов. Платишь им либо расплачиваешься двадцатью годами за решеткой.
– Что означает, я могу добыть бумаги в Марселе. А вы мне поможете.
– Я этого не говорил.
– Говорили. Мне нужна некоторая услуга, и эту услугу мне могут оказать в городе, куда вы меня не отвезете, – тем не менее услуга возможна. Вы сами сказали.
– Что сказал?
– Что обсудите это со мной в Марселе, если я доберусь туда без вас. Теперь скажите где.
Шкипер вгляделся в лицо незнакомца; решиться было нелегко, но он все же решился.
– Кафе на улице Сарразен, к югу от старой гавани. Называется «Ле Бук де Мер». Сегодня вечером, между девятью и одиннадцатью часами. Имейте при себе деньги, хотя бы аванс.
– Сколько?
– Как договоритесь.
– Хотя бы приблизительно.
– Если у вас уже есть какой-нибудь паспорт, обойдется дешевле, если нет – придется украсть.
– Я же сказал, паспорт у меня есть.
Капитан пожал плечами.
– Полторы-две тысячи франков. Зряшный разговор?
Жан-Пьер подумал о непромокаемом поясе, обмотанном вокруг талии. В Марселе он лишится денег, но там же обретет паспорт, с которым можно двигаться в Цюрих.
– Я достану деньги, – объявил незнакомец, сам не зная, откуда взялась такая уверенность. – До вечера.
Капитан вгляделся в призрачную береговую линию.
– Все, теперь вы сами по себе. И запомните, если случится так, что в Марселе мы не встретимся, вы меня никогда не видели, я вас никогда не видел. И никто из моей команды вас никогда не видел.
– Я буду. Кафе «Ле Бук де Мер», улица Сарразен, к югу от старой гавани.
– Все в руках Божьих, – сказал шкипер, кивая рулевому лодки.
Заработали моторы.
– Кстати, – добавил капитан, – завсегдатаи «Ле Бук» не привыкли к парижскому выговору. На вашем месте я бы подстроился.
– Спасибо за совет, – сказал беглец, спуская с планшира ноги и погружаясь в воду. Рюкзак он поднял над водой, работая ногами, чтобы оставаться на плаву. – Увидимся вечером! – крикнул он и взглянул на черный корпус лодки.
На палубе не было никого, капитан ушел. Лишь волны плескались о дерево, и приглушенно тарахтел двигатель.
Теперь вы сами по себе.
Он поежился и поплыл в холодной воде, выворачивая к берегу, помня, что надо держать вправо, на скалы. Если капитан не ошибся, течение вынесет его на невидимый берег.
Капитан не ошибся: он чувствовал, как откатывающиеся волны затягивали его босые ноги в песок, поэтому последние ярдов тридцать были самыми трудными, но брезентовый рюкзак, который он держал над водой, остался сухим.
Несколько минут спустя он уже сидел на дюне, поросшей дикой травой. Высокий камыш мерно покачивался на свежем ветру, в ночном небе пробивались первые утренние лучи. Через час солнце будет высоко, и он отправится в путь.
Жан-Пьер открыл рюкзак и достал оттуда одежду: пару ботинок, толстые носки, брюки и грубую рубашку. Когда-то в прошлом он научился складывать вещи, экономя место: в рюкзаке помещалось гораздо больше, чем можно было подумать. Где он этому научился? Зачем? Вопросам не будет конца. Он встал, снял шорты, которые дал ему Уошберн, расстелил на дюне, чтобы высохли, – все пригодится, – снял майку и тоже расстелил.
Обнаженный, он стоял на дюне, ощущая разом возбуждение и тупую боль под ложечкой. Боль была страхом, он знал. Возбуждение ему тоже было понятно.
Он прошел первое испытание. Доверился интуиции и нашел нужные слова, сказал то, что нужно. Еще час назад он знал лишь, что у него есть цель – Цюрих, знал он и то, что придется пересекать границы, иметь дело с чиновниками. Паспорт восьмилетней давности столь очевидно принадлежал не ему, что даже самый бестолковый таможенник это определит. Даже если удастся каким-то образом попасть в Швейцарию, оттуда придется выбираться; с каждым шагом шансы быть задержанным повышались. Он не мог этого допустить. Пока не мог, пока не узнал больше. Ответы были в Цюрихе, у него должна быть возможность свободно передвигаться.
Вы не беспомощны. Вы найдете дорогу.
Прежде чем наступит новый день, его сведут с профессионалом, который переделает паспорт Уошберна, превратит его в пропуск через границы. Это первый конкретный шаг, но для него нужны деньги. И немалые. Двух тысяч франков, которые дал ему доктор, может не хватить даже на паспорт. А что толку в паспорте, когда нет средств на дорогу? Деньги. Нужно раздобыть денег. Следует это обдумать.
Человек, который звался Жан-Пьером, оделся и лег на песок, глядя в небо, светлеющее с каждой минутой. Рождался новый день, а с ним рождался и он.
Он бродил по узким мощенным камнем улочкам Ла-Сьота, заходил в магазинчики, попадающиеся на пути, скорее для того, чтобы поговорить с продавцами. Странно было ощущать себя частью людского потока, а не отщепенцем, выловленным из океана. Он помнил последний совет капитана и старался имитировать гортанный местный диалект. Так можно бродить по городу неприметным приезжим.
Деньги.
В Ла-Сьота был квартал, где, очевидно, обслуживали богатых клиентов. Магазины здесь были чище, товары значительно дороже и качественней, рыба свежее, мясо лучше, чем во всем городе. Даже овощи здесь блестели; многие, экзотические, прибыли из Северной Африки и Среднего Востока. Этот район чем-то напоминал Париж или Ниццу, помещенные в окружение, типичное для прибрежных городов среднего достатка. В конце мощеной дорожки, отделенное с обеих сторон от магазинов вылизанной лужайкой, стояло маленькое кафе.
Деньги.
Человек без памяти вошел в мясную лавку, отдавая себе отчет в том, что владелец не в восторге от него и взглянул отнюдь не доброжелательно. Продавец обслуживал какую-то пару средних лет, манера речи и все повадки которых не оставляли сомнения: это прислуга в одном из загородных имений. Они говорили коротко, четко и требовательно.
– Телятина на прошлой неделе никуда не годилась. На этот раз выберите получше, иначе я буду вынуждена заказывать в Марселе.
– А в другой раз, – добавил мужчина, – маркиз заметил, что бараньи отбивные очень тонкие. Повторяю, полный дюйм и еще четверть.
Владелец вздыхал и горестно пожимал плечами, извинялся, бормотал заверения. Женщина обернулась к спутнику, с ним она разговаривала тем же повелительным тоном.
– Подожди, пока упакуют продукты. Отнесешь их в машину, потом зайдешь за мной к бакалейщику.
– Хорошо, дорогая.
Женщина удалилась, голубь отправился клевать семена раздора в другом месте. Едва она скрылась, ее муж обернулся к хозяину, высокомерие сменила приветливая улыбка.
– Обычный день, а, Марсель? – спросил он, доставая из кармана пачку сигарет.
– Бывали лучше, бывали хуже. А отбивные действительно были тонкими?
– Боже, ну конечно нет! Маркиз не в состоянии определить разницу. Но ты ведь знаешь, она любит, когда я жалуюсь.
– А где ваш маркиз сейчас?
– Да в соседнем баре, ждет свою шлюшку из Тулона. После обеда заберу его и отвезу домой, по секрету от маркизы. Сам-то он к этому времени не сможет сесть за руль. Он встречается с ней в комнате Жан-Пьера, что над кухней.
– Слыхал.
При упоминании этого имени пациент доктора Уошберна обернулся от витрины. Сработал рефлекс, но движение неизвестного клиента не ускользнуло от продавца.
– Чего желаете? – спросил он.
Настало время отказаться от гортанного выговора.
– Мне вас рекомендовали друзья из Ниццы, – начал он, его произношение больше подошло бы для набережной Орсэ, чем для маленького городка.
– Неужели? – расплылся владелец, на ходу переоценивая посетителя. Среди его клиентов, особенно тех, что помоложе, встречались люди, любившие одеваться прямо противоположно своему положению и статусу. Простая рубашка даже вошла в моду. – Вероятно, вы у нас впервые?
– Моя яхта требует небольшого ремонта, и мы, к сожалению, никак не сможем добраться до Марселя сегодня днем.
– Я могу чем-нибудь помочь?
Незнакомец рассмеялся.
– Безусловно, можете, шеф-повару. Он придет позже, а я имею на него некоторое влияние.
Мясник и его приятель рассмеялись.
– Не сомневайтесь, мсье, – сказал владелец магазина.
– Мне понадобится дюжина утят и, скажем, полторы дюжины отбивных.
– К вашим услугам!
– Прекрасно, тогда я пошлю нашего повара прямо к вам. – Человек без памяти перевел взгляд на мужчину рядом. – Кстати, я не мог не слышать, вы упоминали маркиза. Случайно, не этот болван д’Амбуа? Кажется, мне кто-то говорил, что у него имение в этих краях.
– Нет, мсье, – ответил слуга. – Нашего хозяина зовут маркиз де Шамфор. Замечательный человек, мсье, но у него неприятности. Неудачная женитьба, мсье. Очень неудачная, это не секрет.
– Маркиз де Шамфор? Кажется, мы встречались… Он небольшого роста…
– Нет, нет. Наоборот, высокий, вроде вас.
– Неужели?
Быстро и тщательно бывший пациент Уошберна изучил все входы и выходы из маленького двухэтажного кафе – разносчик заблудился в незнакомом месте. На второй этаж вели две лестницы, одна из кухни, другая – прямо от главного входа и небольшого фойе, ею пользовались постоянные клиенты, чтобы наведаться в уборные наверху. Было также окно, позволяющее любому заинтересованному лицу видеть всех, кто поднимается по этой лестнице. Пациент доктора Уошберна был уверен, что если подождет достаточно долго, то увидит двоих людей. Они, без сомнения, поднимутся по отдельности, направляясь не к ванным комнатам, а к спальне над кухней. Интересно, какой из дорогих автомобилей, припаркованных на тихой улочке, принадлежит маркизу де Шамфору, подумал он. Впрочем, все равно, он сегодня не понадобится владельцу.
Деньги.
Женщина появилась около часа дня. Блондинка. Длинные волосы слегка растрепал ветер, голубой шелк блузки туго обтягивал роскошную грудь, длинные загорелые ноги грациозно вышагивали в туфельках на шпильках, узкая белая юбка подчеркивала плавную, текучую линию бедра. У маркиза, возможно, имелись неприятности, но и вкус у него имелся.
Через двадцать минут девушка уже поднималась по лестнице. Меньше чем через минуту оконный проем заполнила другая фигура: темные брюки и блейзер. Человек без памяти отсчитывал минуты, надеясь, что у маркиза есть часы.
Неся брезентовый рюкзак в руках, как мог незаметно, пациент доктора Уошберна направился к главному входу. Войдя внутрь, повернул налево в фойе, извинившись, обогнал пожилого мужчину, тащившегося по лестнице, поднялся на второй этаж и снова повернул налево по длинному коридору в сторону спальни над кухней. Миновал ванные комнаты, остановился у закрытой двери в конце узкого прохода и замер, прижавшись спиной к стене. Пожилой мужчина скрылся за дверью уборной.
Машинально – не задумываясь – пациент доктора Уошберна поднял мягкий рюкзак и прижал к центру дверной панели. Крепко держа его вытянутыми руками, отступил назад и одним молниеносным движением врезал левым плечом по рюкзаку, правой рукой придержав дверь, чтобы не ударилась о стену. Внизу никто ничего не услышал.
