Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"
Автор книги: Роберт Ладлэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
– Мари, это Элан, – сказал первый помощник заведующего отделом, – мы тут все в кабинете Питера.
– В чем дело, Элан? У меня мало времени. Пожалуйста, могу я с ним поговорить?
Тот некоторое время помолчал.
– Я хотел бы это как-то тебе облегчить, но не знаю как. Мари, Питер умер.
– Он… что?
– Несколько минут назад позвонили из полиции. Они теперь этим занимаются.
– Полиция? Что случилось? О Господи, умер? Что случилось?
– Мы пытаемся разобраться, но, по-видимому, нам нельзя ничего трогать у него на столе.
– У него на столе?..
– Записи, пометки и тому подобное.
– Элан! Расскажи мне, что случилось.
– Да мы сами ничего не знаем. Он никому из нас не сказал, какие у него дела. Знаем только, что сегодня утром ему дважды звонили из Штатов – один раз из Вашингтона, второй из Нью-Йорка. Около полудня он сказал Лизе, что едет в аэропорт кого-то встречать. Кого – не сказал. Час назад полиция нашла его в одном из погрузочных туннелей. Ужасно, его застрелили. Попали в горло… Мари? Мари?
Старик с пустыми глазами и седой щетиной взгромоздился в темную будку для исповеди и, щурясь и моргая, стал вглядываться в фигуру в капюшоне за темной занавеской.
Зрение у восьмидесятилетнего посланца было слабое. Но ум сохранялся ясным, только это и имело значение.
– Ангелюс Домини, – произнес он.
– Ангелюс Домини, сын Божий, – прошептал человек в капюшоне, – благостны ли дни твои?
– Они близятся к концу, но они стали благостны.
– Хорошо… Что из Цюриха?
– Нашли человека с набережной Гизан. Он был ранен. Его проследили через доктора, известного Фербрехервельту. На крепком допросе он признался в нападении на женщину. Каин вернулся за ней. Это Каин его ранил.
– Значит, у них был уговор, у женщины и Каина.
– Человек с набережной Гизан так не думает. Он один из тех двоих, что подобрали ее на Лёвенштрассе.
– Он еще и дурак. Он убил сторожа?
– Он признает это и оправдывается. Чтобы спастись, у него не было выбора.
– Может не оправдываться. Это самое умное, что он сделал. Пистолет у него?
– У ваших людей.
– Хорошо. В цюрихской полиции есть один префект. Пистолет надо передать ему. Каин трудноуловим, с женщиной намного легче. У нее есть сообщники в Оттаве, она с ними будет поддерживать связь. Мы ее выследим и заманим в ловушку. Готов записывать?
– Да, Карлос.
Глава 13
Борн подхватил ее в тесном пространстве стеклянной будки, осторожно опустив на сиденье. Ее трясло, дыхание прерывалось спазмами, остекленевший взгляд стал осмысленным, когда она посмотрела на него.
– Они убили его! Они его убили! Господи, что я наделала. Питер!
– Ты здесь ни при чем! Если кто и виноват, то я. Ты ни при чем. Запомни.
– Джейсон, я боюсь. Он был на другом полушарии… а они его убили!
– «Тредстоун»?
– Кто же еще? Ему два раза звонили, из Вашингтона… Нью-Йорка. Он поехал в аэропорт кого-то встречать и был убит.
– Как?
– О Господи… – Глаза ее наполнились слезами. – Застрелили, в горло, – прошептала она.
Борн ощутил тупую боль. Он не мог определить, где именно, но она душила его.
– Карлос, – сказал он, сам не зная почему.
– Что? – Мари впилась в него глазами. – Что ты сказал?
– Карлос, – тихо ответил он. – Пуля в горло. Карлос.
– Что ты хочешь сказать?
– Я не знаю. – Он взял ее за руку. – Пойдем отсюда. Как ты? Идти можешь?
– Да, – ответила она, закрыв на мгновенье глаза и глубоко вздохнув.
– Зайдем выпить чего-нибудь. Нам это сейчас обоим необходимо. Потом пойдем туда.
– Куда?
– В книжный магазин на бульваре Сен-Жермен.
Там было три старых журнала под индексом «Карлос». Трехлетней давности номер международного издания «Потомак Куотерли» и два парижских выпуска «Ле Глоб». Они не стали читать статьи в магазине, а купили все три выпуска и на такси вернулись в гостиницу на Монпарнасе. Мари устроилась на кровати, Джейсон в кресле у окна. Прошло несколько минут, и вдруг Мари вскочила.
– Вот здесь. – В ее глазах и в голосе был страх.
– Читай.
– «Сообщается, что Карлосом и (или) его небольшой армией солдат практикуются чрезвычайно жестокие формы наказания. Это умерщвление выстрелом в горло, причем часто жертву оставляют умирать мучительной смертью. Это наказание применяется к тем, кто нарушил обет молчания или послушания убийце, а также к тем, кто отказался передать ему информацию…» – Мари остановилась, не в силах читать дальше. Она снова легла и закрыла глаза. – Он не захотел им ничего говорить, и они его убили. О Боже!..
– Он не мог выдать им того, чего сам не знал.
– Но ты знал! – Мари вновь села. – Ты знал про выстрелы в горло! Ты сам сказал!
– Сказал. Я знал про это. Это все, что я могу тебе ответить.
– Как?
– Я бы хотел объяснить, но не могу.
– Можно мне выпить?
– Конечно. – Джейсон встал и подошел к столу. Он налил виски в два стакана и посмотрел на нее. – Хочешь, я пошлю за льдом? Эрве на месте, это недолго.
– Не надо. – Она бросила журнал на постель и повернулась к нему: – Я схожу с ума.
– Составишь мне компанию.
– Я хочу тебе верить. Я верю тебе. Но я… я…
– Ты не уверена, – закончил Борн. – Как и я. – Он принес ей стакан. – Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я могу сказать? Не солдат ли я Карлоса? Не нарушил ли я обет молчания или послушания? Не поэтому ли я знаю способ казни?
– Прекрати!
– Я сам себе это твержу. Прекрати. Не думай. Старайся вспомнить, но где-то по пути нажимай на тормоза. Не забирайся слишком далеко, слишком глубоко. Можно обнаружить одну ложь, но она поднимет десять вопросов, в этой лжи запрятанных. Словно очнулся после долгого запоя, когда не помнишь, с кем дрался, с кем спал или… проклятье!.. кого убил.
– Нет, – с трудом выговорила Мари, – ты есть ты, не отбирай у меня этого.
– Я и не хочу. Я не хочу отбирать это у самого себя. – Джейсон снова сел в кресло лицом к окну. – Ты нашла… способ казни. Я нашел кое-что еще. Я знал это, так же как знал про Говарда Леланда. Даже не было необходимости читать.
Борн наклонился и взял трехлетней давности выпуск «Потомак Куотерли». Журнал был открыл на странице с портретом бородатого мужчины. Неотделанный рисунок-черновик, как бы набросанный по невразумительному описанию. Он передал ей журнал.
– Читай. Начинается наверху слева, под заголовком «Миф или чудовище». А потом я хочу сыграть в одну игру.
– Игру?
– Да. Я прочитал первые два абзаца, даю слово.
– Хорошо. – Мари озадаченно смотрела на него. Она поднесла журнал ближе к свету и прочитала:
МИФ ИЛИ ЧУДОВИЩЕ
Более десяти лет имя «Карлос» произносится шепотом в закоулках таких разных городов, как Париж, Тегеран, Бейрут, Лондон, Каир и Амстердам. Его считают террористом высшей категории, в том смысле, что он совершает убийства ради убийств без видимой политико-идеологической мотивации. Впрочем, имеются конкретные свидетельства того, что он убивал по заказу таких радикально экстремистских групп, как ООП [50]50
ООП – Организация освобождения Палестины.
[Закрыть]и группировка Баадера—Майнхофф. Именно благодаря изредка выказываемому им тяготению к подобным террористическим организациям, а также их внутренним конфликтам начинает вырисовываться более ясный портрет Карлоса. Информаторы, покончившие с кровавым кошмаром, сообщают подробности.
Хотя рассказы о его подвигах рисуют мир, полный насилия, заговоров, мощных взрывов и хитроумных интриг, стремительных автомобилей и еще более стремительных женщин, факты, похоже, указывают на то, что там Адам Смит присутствует, во всяком случае, не меньше, чем Ян Флеминг. Карлос сжимается до обычных человеческих размеров, и нашему взору предстает человек поистине устрашающий. Герой садо-романтического мифа превращается в поразительного монстра-кровопийцу, который оценивает убийство с профессионализмом рыночного эксперта, широко осведомленного о ставках, издержках и разделении труда на социальном дне. Это сложный бизнес, и Карлос контролирует его оценку в долларах.
Портрет начинается с имени, широко известного и столь же необычного, как и профессия его носителя. Ильич Рамирес Санчес. Говорят, что он венесуэлец, сын фанатичного, но ничем не примечательного адвоката-марксиста (Ильич – дань отца Владимиру Ильичу Ленину и отчасти объясняет пристрастие Карлоса к крайним формам терроризма), который послал его еще юношей в Россию, где он в основном и получил образование, включавшее шпионскую подготовку в особой школе в Новгороде.
Здесь портрет несколько бледнеет, и усиливаются слухи и домыслы. Согласно последним, какой-то комитет в Советах, занимающийся регулярной подготовкой иностранных студентов с целью будущей инфильтрации, установил, что именно представляет собой Ильич Санчес, и не пожелал иметь с ним дела. Параноидальный тип, который решение любой проблемы видел в пуле или бомбе. Было рекомендовано выслать молодого человека обратно в Каракас и прекратить какие бы то ни было контакты советских представителей с этой семьей. Отвергнутый таким образом Москвой и глубоко враждебный западному обществу, Санчес решил построить свой собственный мир, где он был бы верховным лидером. Что могло быть лучше, чем стать аполитичным убийцей, чьими услугами мог бы пользоваться широкий круг клиентов разных политических и философских убеждений?
Портрет вновь проясняется. Свободно владеющий многими языками включая, наряду с его родным испанским, русский, французский и английский, Санчес использует свою советскую подготовку как трамплин для достижения более совершенной техники. После его высылки из Москвы он в течение нескольких месяцев напряженно занимался повышением квалификации, по некоторым сведениям, под руководством кубинца Че Гевары. Он усвоил науку обращения со всеми видами оружия и взрывчатых материалов. Не было такого пистолета, которого он не сумел бы разобрать и вновь собрать с закрытыми глазами. Не было такого взрывчатого вещества, которое он не определил бы по запаху и на ощупь и не знал бы, как его взорвать дюжиной разных способов. Он был готов к делу и выбрал Париж в качестве базы своих операций. Стало известно, что есть человек, которого можно нанять для убийства там, где другие отказались.
Вновь портрет тускнеет из-за отсутствия документов, фиксирующих дату рождения, равно как других данных… Сколько же Карлосу лет? Сколько пораженных мишеней можно приписать ему и сколько следует считать мифом? Корреспонденты, аккредитованные в Каракасе, не сумели раскопать где бы то ни было в стране какой бы то ни было документ о рождении некоего Ильича Рамиреса Санчеса. С другой стороны, в Венесуэле десятки тысяч Санчесов, сотни из них носят имя Рамирес, но нет ни одного, который при этом был бы еще Ильичом. Появилось ли это имя позднее или намеренно опущено Карлосом, что еще раз доказывает его осторожность? Все сходятся на том, что убийце от тридцати пяти до сорока лет. В точности никто не знает.
ТРАВЯНИСТЫЙ ХОЛМ В ДАЛЛАСЕ?
Неоспоримым, однако, остается тот факт, что прибыль, полученная убийцей от нескольких первых дел, позволила ему создать организацию, которой могли бы позавидовать аналитики по оперативным вопросам из «Дженерал моторс». Это капитализм в его самом эффективном варианте, когда преданность и службу в равной мере стимулируют страх и вознаграждение. Последствия непослушания наступают незамедлительно – смерть, – но так же скоро приходит и награда за службу – щедрая премия и крупные суммы на расходы. Похоже, что организация выискивает исполнителей повсюду. И этот весьма обоснованный слух порождает очевидный вопрос. Откуда поступила первоначальная прибыль? Кто были первые жертвы?
Одна из тех, что стала предметом самых многочисленных толков, имела место тринадцать лет тому назад в Далласе. Сколько бы версий убийства Джона Ф. Кеннеди ни обсуждалось, ни одна из них не дала удовлетворительного объяснения облачку дыма, поднявшемуся над травянистым холмом в трехстах ярдах от президентского кортежа. Дым попал на пленку, два полицейских радиопередатчика зафиксировали звук (или звуки). Но ни стреляных гильз, ни следов найдено не было. Фактически единственная информация относительно пресловутого травянистого холма была признана к делу не относящейся, похоронена в недрах проводимого ФБР в Далласе расследования и не включена в отчет комиссии Уоррена. Информация эта исходила от свидетеля К. М. Райта из Северной Каролины, который на поставленный вопрос ответил следующее:
– Черт, там поблизости был только один сукин сын, старый тряпичник Билли, он стоял оттуда в двух сотнях ярдов.
Билли, о котором идет речь, был пожилым далласским бродягой; который часто попрошайничал в местах, посещаемых туристами. Тряпичником его прозвали за обыкновение обматывать свои башмаки лохмотьями, чтобы вызвать сочувствие простаков. Согласно сообщению наших корреспондентов, свидетельство Райта так и не было обнародовано.
Но вот полтора месяца назад один арестованный ливанский террорист раскололся на допросе в Тель-Авиве. Стремясь избежать казни, он заявил, что располагает информацией об убийце Карлосе. Израильская разведка направила отчет об этом в Вашингтон. Наши корреспонденты в Капитолии располагают фрагментами из него.
«Ответ:Карлос был в Далласе в ноябре 1963 года. Он выдавал себя за кубинца и готовил Освальда. Он стоял за этим. Это была его операция.
Вопрос:Какие у вас доказательства?
Ответ:Я слышал, как он говорил об этом. Он был на небольшом возвышении за бордюром. К ружью у него была прикреплена ловушка для стреляных гильз.
Вопрос:Об этом ничего не сообщалось. Почему его не заметили?
Ответ:Его могли видеть, но никто его не узнал. Он был одет как старик, в потертое пальто, а ботинки у него были обернуты холстиной, чтобы не оставлять следов».
Конечно, информация этого террориста не является доказательством, но и пренебрегать ею не следует. Особенно когда дело касается мастера убийств, знатока искусных трюков, который сделал признание, столь удивительно подтверждающее одно неизвестное и неопубликованное свидетельство об эпизоде национального кризиса, который не был расследован. К этому следует отнестись серьезно. Как и многие другие лица, причастные – даже весьма отдаленно – к трагическим событиям в Далласе, тряпичник Билли несколько дней спустя был найден мертвым. Причина смерти – чрезмерная доза наркотиков. Он был известен как старый пьяница, потреблявший дешевое вино, но никогда не пользовался наркотиками. Он не мог себе этого позволить.
Был ли Карлос человеком с травянистого холма? Какое необыкновенное начало необыкновенной карьеры! Если Даллас был его операцией, то сколько же миллионов долларов он мог за нее получить? Наверняка более чем достаточно для того, чтобы создать сеть информаторов и солдат, составляющую целый мир.
Миф чересчур материален. Карлос вполне может быть чудовищем из плоти и огромного количества крови.
Мари положила журнал:
– Так что за игра?
– Ты закончила? – Джейсон обернулся от окна.
– Да.
– Похоже, было много всяких свидетельств. Теорий, предположений, уравнений.
– Уравнений?
– Если что-нибудь произошло здесь, а результат проявился в другом месте, значит, одно с другим связано.
– Ты имеешь в виду соотношение, – сказала Мари.
– Хорошо, пусть будет соотношение. Там ведь все это есть?
– В известной мере да. Вряд ли это официальная сводка. Тут много гипотез, слухов, информации из вторых рук.
– Но все же есть факты.
– Данные.
– Ладно, данные. Это вернее.
– Что за игра? – повторила Мари.
– Название простое: ловушка.
– Ловушка на кого?
– На меня. Я хочу, чтоб ты задавала мне вопросы. Про то, что здесь сказано. Какая-нибудь фраза, название города, слух, фрагмент… данные. Что угодно. Послушаем мои ответы. Ответы вслепую.
– Дорогой, это не доказывает…
– Начинай! – скомандовал Джейсон.
– Хорошо. – Мари подняла номер «Потомак Куотерли». – Бейрут.
– Посольство, – ответил он, – глава отделения ЦРУ выдает себя за атташе. Застрелен на улице. Триста тысяч долларов.
Мари посмотрела на него.
– Я припоминаю, – начала было она.
– Я – нет, – перебил ее Джейсон, – продолжай.
Она опять заглянула в журнал.
– Баадер – Майнхофф.
– Штутгарт, Регенсбург, Мюнхен. Два убийства и одно похищение, ответственность взял на себя Баадер. Гонорар от… – Борн остановился, потом с удивлением прошептал: – Источник в Соединенных Штатах. Детройт… Уилмингтон, Делавэр.
– Джейсон, что такое…
– Дальше. Пожалуйста.
– Имя. Санчес.
– Имя Ильич Рамирес Санчес, – повторил он, – это Карлос.
– Почему Ильич?
Борн задумался.
– Не знаю.
– Это русское имя, не испанское. Мать его была русской?
– Нет… да. Его мать. Это должна быть его мать… я думаю. Не уверен.
– Новгород.
– Шпионская школа. Связи, шифры, радиоволны. Санчес ее закончил.
– Джейсон, ты это прочитал!
– Я этого не читал! Пожалуйста, пойдем дальше.
Мари вернулась к началу статьи:
– Тегеран.
– Восемь убийств. Ответственность поделена – Хомейни и ООП. Гонорар два миллиона. Источник: советский юго-западный сектор.
– Париж, – быстро сказала Мари.
– Все контракты проходят через Париж. Контракты… Убийства.
– Чьи убийства? Чьи контракты?
– Санчес… Карлос.
– Карлос. Значит, это его контракты, его убийства. К тебе они никакого отношения не имеют.
– Контракты Карлоса, – сказал Борн как бы в изумлении, – ко мне… никакого отношения… – едва слышно повторил он.
– Ты же сказал это, Джейсон. Все это не имеет к тебе никакого отношения!
– Нет! Неправда! – вскричал Борн, резко приподнявшись в кресле и глядя на нее в упор. – Наши контракты, – добавил он спокойно.
– Ты сам не знаешь, что говоришь!
– Я просто отвечаю! Наугад! Вот зачем мне надо было в Париж! – Он повернулся, подошел к окну. – В этом и состоит вся игра. Мы же договорились, что нам не нужна ложь, мы ищем правду, так ведь? Может быть, мы ее нашли, может быть, игра ее раскрыла.
– Это не чистый опыт! Просто болезненное упражнение на воспоминания по ассоциации. Если это было напечатано в каком-нибудь журнале вроде «Потомак Куотерли», то перепечатать могла половина газет всего мира. Ты мог прочитать это где угодно.
– Главное, что я это помню.
– Не все. Ты не знаешь, откуда взялся «Ильич», не знаешь, что отец Карлоса был адвокатом-коммунистом в Венесуэле. А это все яркие детали. Ты ни слова не сказал про кубинцев. Если бы сказал, это бы привело к самой поразительной гипотезе из тех, что здесь рассмотрены. А ты об этом ни слова не сказал.
– О чем ты?
– Даллас, – бросила она, – ноябрь 1963 года.
– Кеннеди, – ответил Борн.
– Что Кеннеди?
– Это случилось тогда. – Джейсон застыл.
– Да, верно, но я спрашиваю о другом.
– Я знаю. – Борн вновь заговорил ровным, бесцветным голосом. – Травянистый холм… Тряпичник Билли.
– Ты это прочел!
– Нет.
– Значит, слышал где-то раньше или читал раньше.
– Возможно, но неубедительно, не так ли?
– Прекрати, Джейсон!
– Опять это слово. Если бы я мог.
– Что ты пытаешься сказать? Что ты Карлос?
– Господи, нет. Карлос хочет меня убить, да и по-русски я не говорю, это-то я знаю.
– Тогда что?
– То, что я сказал вначале. Игра. Игра называется «ловушка для солдата».
– Солдата?
– Да. Того, что дезертировал от Карлоса. Вот единственное объяснение, единственная причина, почему я знаю то, что знаю. И знаю именно это.
– Почему ты сказал «дезертировал»?
– Потому что он хочет меня убить. Должен: он думает, что я знаю о нем больше, чем кто-либо.
Мари лежала на кровати свернувшись, теперь она села, спустив ноги на пол.
– Это последствия дезертирства. А каковы его причины? Если это правда и ты это сделал… – Она остановилась.
– Судя по всему, теперь поздно искать нравственное оправдание, – сказал Борн, видя, с какой болью признает это женщина, которую он любит. – Я могу предположить несколько причин, стандартных. Как тебе разборки среди воров… убийц?
– Ерунда! – вскричала Мари. – Нет и намека на улики.
– Их уйма, и ты это знаешь. Я мог продаться какому-нибудь более крупному покупателю или утаить большие суммы из гонораров. Иначе как объяснить счет в Цюрихе? – Он на мгновение запнулся, глядя на стену над кроватью. – Как объяснить Говарда Леланда, Марсель, Бейрут, Штутгарт… Мюнхен? Да все. Все непомнящееся, что рвется наружу. И особенно одно. Почему я избегал этого имени, никогда его не упоминал? Я был напуган. Боялся его.
Какое-то время они молчали. Мари кивнула.
– Я не сомневаюсь, что ты сам в это веришь. И в некотором смысле хотела бы, чтоб так оно и было. Но не думаю, что это правда. Ты хочешь верить, потому что подтверждаются твои слова. Находится хоть какой-то ответ… объяснение, кто ты. Быть может, не то, что ты хотел бы услышать, но Бог знает, все лучше, чем изо дня в день вслепую бродить по жуткому лабиринту. Да что угодно было бы лучше, наверное. – Она помолчала. – И я бы хотела, чтобы так оно и было на самом деле, потому что тогда мы бы сюда не приехали.
– Что?
– В этом и заключается противоречие, мой дорогой. Твое уравнение не сходится. Если ты был тем, кто ты есть, как тебе кажется, и боялся Карлоса, – а Бог свидетель, его стоит бояться, – меньше всего тебе захотелось бы в Париж. Ты бежал бы от него подальше. Взял бы в Цюрихе деньги и пропал. Но ты этого не делаешь, наоборот, идешь прямо к Карлосу в логово. Человек напуганный или виновный так не поступает.
– Тут одна-единственная цель: я приехал в Париж, чтобы узнать – и все.
– Тогда беги. Утром у нас будут деньги, ничто тебя – нас – не остановит. – Мари не сводила с него глаз.
Джейсон взглянул на нее и отвернулся. Подошел к столу, налил себе в стакан.
– Остается еще «Тредстоун», – сказал он.
– Почему она значит больше, чем Карлос? Вот тут у тебя настоящее уравнение. Карлос и «Тредстоун». Человек, которого я когда-то очень любила, убит «Тредстоун». Еще одна причина, чтоб нам бежать, спасаться.
– Я думал, ты хочешь, чтобы его убийц нашли. Чтобы они заплатили за то, что сделали.
– Хочу. Очень. Но их могут найти другие. Для меня есть вещи более или менее важные, и месть – среди них не главное. Главное – мы. Ты и я. Или – это только мое мнение? Мое чувство?
– Ты же знаешь, – он крепче сжал в руке стакан и посмотрел на нее, – я люблю тебя.
– Тогда бежим! – сказала она, повысив голос почти непроизвольно, и шагнула к нему. – Забудем все, забудем по-настоящему и бежим как можно скорее, как можно дальше! Давай!
– Я… я. – Джейсон запинался, наплывала какая-то пелена, мешала говорить, бесила. – Есть… вещи.
– Какие вещи? Мы любим друг друга, мы нашли друг друга! Мы можем уехать куда угодно, быть кем угодно. Ведь нас ничто не останавливает?
– Только ты и я, – повторил он тихо, пелена окутывала его, душила. – Я знаю. Я знаю. Но мне надо подумать. Так много надо узнать, так много выяснить.
– Почему это для тебя так важно?
– Просто… важно.
– И ты не знаешь почему?
– Да… Нет, я не уверен. Не спрашивай меня теперь.
– Если не теперь, то когда? Когда я могу тебя спросить? Когда это у тебя пройдет? И пройдет ли когда-нибудь?!
– Прекрати! – вдруг взревел он, швырнув стакан на деревянный поднос. – Я не могу бежать! Не хочу! Мне надо быть здесь! Надо узнать!
Мари кинулась к нему, положила руки на плечи, погладила по лицу, утерла пот.
– Вот ты и сказал это. Ты себя слышал, дорогой? Ты не можешь бежать, потому что чем ближе ты к разгадке, тем больше она сводит тебя с ума. И если бы ты убежал, стало бы только хуже. Ты бы не жил, а боролся с кошмаром. Я это знаю.
Он коснулся ее лица и посмотрел в глаза:
– Знаешь?
– Конечно. Но ты должен был сам это сказать, не я. – Она обнимала его, прижавшись щекой к груди. – Мне надо было вырвать у тебя эти слова. Как ни странно, я бы могла убежать. Сегодня же вечером села бы с тобой в самолет и полетела бы, куда скажешь, все бросила бы, ни разу не оглянувшись, и была бы счастлива как никогда в жизни. Но ты так не можешь. То, что таится – или не таится – в Париже, глодало бы тебя изнутри, и ты бы этого не вынес. Вот в чем дикая ирония, дорогой. Я бы смогла с этим жить, а ты нет.
– И ты бы просто все бросила? – спросил Джейсон. – А как же твоя семья, работа, все твои знакомые?
– Я не ребенок и не дурочка, – быстро ответила она, – как-нибудь устроилась бы, но не думаю, что это было бы совсем всерьез. Попросила бы длительный отпуск по состоянию здоровья и по личным причинам. Эмоциональный стресс, срыв. Всегда могла бы вернуться, в департаменте бы поняли.
– Питер?
– Да. – Она помолчала. – Мы перешли от одних отношений к другим, я думаю, более важным для нас обоих. Он был мне вроде непутевого брата, которому желаешь успеха, несмотря на его недостатки, потому что за ними скрывалась настоящая порядочность.
– Мне жаль. Мне в самом деле жаль.
Она посмотрела на него:
– Ты обладаешь такой же порядочностью. Когда занимаешься такой работой, как моя, порядочность очень много значит. Не кроткие наследуют землю, Джейсон, а продажные. И я полагаю, что расстояние между продажностью и убийством составляет один очень небольшой шаг.
– «Тредстоун-71»?
– Да. Мы были оба правы. Я хочу, чтоб их нашли. Хочу, чтоб они заплатили за то, что сделали. И ты не можешь бежать.
Он коснулся губами ее щек, волос и обнял ее.
– Мне надо бы прогнать тебя. Выставить вон из моей жизни. А я не могу этого сделать, хотя и знаю, что должен.
– Даже если бы ты это сделал, ничего бы не изменилось. Я бы не ушла, родной мой.
Юридические конторы располагались на бульваре Шапель. Зал для заседаний с рядами книжных полок напоминал скорее театральную декорацию, чем учреждение. Все было тщательно подобрано, каждая вещь на своем месте. Здесь заключались сделки, а не договоры. Что касается самого юриста, то седая эспаньолка и серебряное пенсне на орлином носу не могли скрыть натуры хапуги. Он даже настаивал на том, чтобы беседа велась на английском, которым он владел скверно, чтобы потом иметь возможность заявить, что его неверно поняли.
Разговор вела большей частью Мари, Борн доверил это ей как клиент своему финансовому советнику. Она кратко изложила суть поручения: перевести банковские чеки в боны на предъявителя с выплатой в долларах, деноминацией в пределах от двадцати до пяти тысяч долларов. Юрист должен был затребовать в банке, чтобы каждую серию разбили На тройки со сменой международных поручителей в каждом пятом лоте сертификатов. Юрист понял: Мари так усложняла набор выпусков этих бонов, что проследить их становилось невозможно для большинства банков или брокеров. С другой стороны, эти банки или брокеры не имели бы никаких дополнительных трудностей или издержек: выплаты гарантировались.
Когда раздраженный бородач готов был завершить телефонный разговор со столь же раздосадованным Антуаном д’Амакуром, Мари остановила его жестом:
– Простите, но мсье Борн настаивает на том, чтобы мсье д’Амакур включил сюда также двести тысяч франков наличными, из них сто тысяч должны быть приобщены к бонам и сто тысяч получит мсье д’Амакур. Он полагает, что эта вторая сотня тысяч будет разделена следующим образом: семьдесят пять тысяч – мсье д’Амакуру и двадцать пять тысяч – вам. Он понимает, что остается в большом долгу перед вами обоими за ваши советы и дополнительные неудобства, которые он вам причинил. Нет необходимости говорить, что особой записи о разделе суммы не требуется.
Раздражение и беспокойство юриста при этих словах сменились подобострастием, какого свет не видывал со времен существования версальского двора. Все было исполнено в соответствии с необычными – хотя и вполне понятными – требования мсье Борна и его уважаемого консультанта.
Для бонов и денег мсье Борн передал кожаный чемоданчик. Его доставит вооруженный курьер, который покинет банк в 2.30 пополудни и встретит мсье Борна в три часа ровно на мосту. Высокочтимый клиент удостоверит свою личность небольшим кусочком кожи, вырезанным из обшивки чемоданчика; будучи приложен к этому месту, он должен совпасть с недостающим фрагментом. В дополнение к этому будет произнесен пароль: «Господин Кёниг шлет привет из Цюриха».
Так были оговорены детали операции. Впрочем, одна из них была разъяснена консультантом мсье Борна.
– Мы признаем, что требования карты должны быть соблюдены буквально, и предполагаем, что мсье д’Амакур так и поступит, – заявила Мари Сен-Жак. – Однако мы признаем также, что расчет времени может быть благоприятным для господина Борна, и склонны ожидать, что по меньшей мере это преимущество будет ему обеспечено. Если же он его не получит, то боюсь, что я как полномочный – хотя в данный момент и анонимный – член Международной банковской комиссии буду принуждена доложить о некоторых нарушениях банковских и юридических процедур, лично мною засвидетельствованных. Я убеждена, что этого не потребуется, всем нам хорошо платят, – n’estce pas, monsieur? [51]51
Не так ли, мсье? (фр.)
[Закрыть]
– C’est vrai, madame! 2В банковском деле… действительно, как в самой жизни… время решает все. Вам нечего опасаться.
– Я знаю, – сказала Мари.
Борн почистил канал глушителя. Потом осмотрел магазин и обойму. Оставалось шесть патронов. Он был готов. Запихнув оружие за пояс, он застегнул пиджак.
Мари не видела, что он взял пистолет. Она сидела спиной к нему на кровати и разговаривала по телефону с атташе канадского посольства Денни Корбелье. Над пепельницей поднимался сигаретный дым. Мари дописывала в блокнот полученную от Корбелье информацию. Закончив, она поблагодарила его и повесила трубку. Две-три секунды она сидела неподвижно, все еще держа в руке карандаш.
– Он не знает про Питера, – сказала она, повернувшись к Джейсону, – это странно.
– Очень, – согласился Борн. – Я думал, ему станет известно одним из первых. Ты сказала, что они там проверяли, с кем Питер говорил по телефону. Он заказал разговор с Парижем, с Корбелье. Казалось бы, это должны были проследить.
– Это я даже не принимаю во внимание. Я думаю про газеты, про телеграф. Питера… его нашли восемнадцать часов назад, и что ни говори, а он был заметным человеком в канадском правительстве. Его смерть уже сама по себе была бы событием, насильственная – тем более… Но о ней не сообщили.
– Позвони сегодня вечером в Оттаву. Узнай почему.
– Позвоню.
– Что тебе сказал Корбелье?
– Ах да. – Мари заглянула в свой блокнот. – Номер машины, что была на улице Мадлен, ничего нам не дает – ее взял напрокат в аэропорту де Голля некий Жан-Пьер Лярусс.
– Джон Смит, – перебил ее Джейсон.
– Вот именно. Больше повезло с телефонным номером, что дал тебе д’Амакур, но он не видит, какое это может иметь отношение к чему бы то ни было. Да и я, по правде сказать, не вижу.
– Настолько странно?
– Думаю, да. Это частная линия, принадлежит дому моделей на Сент-Оноре, «Ле Классик», «Классики».
– Дом моделей? Ты имеешь в виду студию?
– Наверняка там есть и студия. Но в основном это магазин элегантной одежды. Вроде дома Диора или Живанши. В торговле, по словам Корбелье, он известен как дом Рене. Это Бержерон.
– Кто?.
– Рене Бержерон, модельер. Этим бизнесом он занимается уже многие годы, все время на пороге решительного успеха. Я про него знаю потому, что моя портниха копирует его модели.
