Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"
Автор книги: Роберт Ладлэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)
– Боже! – завизжала женщина. – Кто?..
– Тихо!
Маркиз де Шамфор скатился с обнаженной блондинки, перевалившись через край кровати на пол. Вид у него был комический: крахмальная рубашка, безукоризненно повязанный галстук и длинные черные шелковые носки. Все. Женщина схватила покрывало, пытаясь хоть как-то смягчить щепетильность ситуации.
Человек без памяти быстро скомандовал:
– Не шуметь! Если будете слушаться, я не причиню вам вреда!
– Вас наняла моя жена! – закричал маркиз; у него с трудом ворочался язык, взгляд блуждал. – Я заплачу вам больше!
– Отличное начало, – отозвался неизвестный гость. – А теперь раздевайтесь. Рубашка, галстук, носки. – Он заметил золотой браслет, поблескивавший на запястье маркиза. – И часы.
Через несколько минут перевоплощение совершилось. Одежда маркиза оказалась не совсем по плечу, зато качество ее не оставляло сомнений. Часы были дорогими и изысканными, а в портмоне де Шамфора нашлось больше тридцати тысяч франков. Ключи от машины тоже выглядели неплохо – брелок с монограммой из чистого серебра.
– Ради всего святого, оставьте мне вашу одежду! – взмолился маркиз, сквозь туман алкоголя он начал осознавать, в какое чудовищное положение попал.
– К сожалению, не могу, – ответил налетчик, складывая в рюкзак свои вещи и одежду блондинки.
– Не смейте трогать мои вещи! – завизжала она.
– Кажется, я просил не повышать голос.
– Хорошо, хорошо, – согласилась она. – Но вы не можете…
– Могу. – Незнакомец оглядел комнату: на столике у окна стоял телефон. Он подошел и вырвал шнур из розетки. – Теперь вас никто не побеспокоит.
– Вы так просто не уйдете! – кипятился маркиз. – Все равно попадетесь в лапы полиции!
– Полиция? Вы полагаете, вам стоит позвать полицейских? Придется составлять протокол, описывать все обстоятельства дела. Не думаю, что это удачная идея. Гораздо разумнее дождаться того парня, что должен забрать вас отсюда после обеда. Я слышал, он собирался провести вас в конюшни, так, чтобы маркиза не видела. Принимая во внимание все эти соображения, я искренне полагаю, что так вам и следует поступить. Уверен, что вы сумеете придумать объяснение поприличнее, чем то, что здесь произошло. Я не стану опровергать вас. – Он взял свой рюкзак и вышел из комнаты, прикрыв за собой разбитую дверь.
Вы не беспомощны. Вы найдете дорогу.
Он ее находил, и это немного пугало. Что говорил Уошберн? Ваши навыки и способности вернутся… Но не думаю, что вы когда-нибудь сумеете связать их со своим прошлым.Прошлое. Каково это прошлое, если судить о нем по тем способностям, что он успел проявить за последние двадцать четыре часа? Где научился так драться, увечить людей, выбрасывая в ударе ногу и разя, как молотом, сцепленными руками? Откуда с точностью знал, куда наносить удары? Кто научил его использовать преступную сметку, принуждая людей сотрудничать против воли? Каким образом он так быстро составил план действий, основываясь на одних недомолвках, уверенный, однако, что интуиция его не подводит? Где научился в разговоре, случайно подслушанном в мясной лавке, распознавать возможность осуществить вымогательство? Естественнее, вероятно, было бы просто подумать об ограблении. Боже, как он мог?
Чем дольше вы будете сопротивляться, чем больше себя мучить, тем хуже.
Он сосредоточился на дороге и на красного дерева панели управления, которой был оснащен роскошный «ягуар» маркиза де Шамфора. Множество приборов были ему не знакомы, прошлое не содержало богатого опыта по обращению с подобными автомобилями. Уже кое-что.
Менее чем через час остался позади мост через широкий канал, начался Марсель. Маленькие каменные домики, вырастающие из воды, узкие улочки и стены – предместья старой гавани. Он знал эти места и в то же время не знал. Высоко вдали, на одном из окрестных холмов, возвышался кафедральный собор со статуей Святой Девы. Нотр-Дам-де-ла-Гард… Название само всплыло в мозгу, он видел его раньше – и, однако, не видел.
О Боже! Прекрати это!
Через несколько минут он уже был в пульсирующем центре города, мчался по людной Канебьер с множеством дорогих магазинов; по обе стороны улицы лучи дневного солнца отражались от затемненного стеклянного полотна, и по обе стороны размещались бесчисленные уличные кафе. Он свернул налево, к бухте, оставляя позади склады, маленькие фабрики и загоны для автомобилей, готовых к транспортировке на север – в Лион, Париж, Сент-Этьен. И на юг, через Средиземное море.
Интуиция. Доверяться интуиции. Ничем нельзя пренебрегать. Каждое средство должно быть немедленно применено: камень имеет ценность, если его можно бросить, автомобиль – если кому-нибудь нужен. Он выбрал стоянку, где новые автомобили соседствовали с подержанными, но и те и другие были дорогими. Припарковался у обочины и вышел. За оградой виднелся зев маленького гаража, сновали механики в спецодежде с инструментами. Человек без памяти побродил среди машин, пока не увидел мужчину в костюме в тоненькую полоску, к которому его подтолкнула интуиция.
На переговоры не ушло и десяти минут, объяснений почти не потребовалось, переправка машины с забитыми номерами на двигателе в Северную Африку была гарантирована.
Ключи с монограммой были обменяны на шесть тысяч франков, примерно пятую часть стоимости «ягуара». Затем пациент доктора Уошберна поймал такси и попросил отвезти его к ростовщику, не задающему лишних вопросов. Дополнительных разъяснений не потребовалось, Марсель есть Марсель. И через полчаса золотые часы с браслетом сменил на его запястье хронометр фирмы «Сейко», а в кармане прибавилось восемьсот франков. Ценность всякой вещи измеряется ее практичностью, хронометр был ударопрочным.
Следующим шагом стал магазинчик средних размеров в юго-западной части города. Одежда была выбрана, оплачена и надета там же в примерочной, вещи маркиза оставлены в магазине. Он купил также кожаный чемодан, сложил туда смену одежды и старый брезентовый рюкзак. Посмотрел на часы – около пяти, пора найти подходящий отель. Он почти не спал уже несколько дней; прежде чем отправиться на улицу Сарразен в кафе «Ле Бук де Мер», где предстояло подготовить поездку в Цюрих, нужно было отдохнуть.
Он лежал на спине, уставившись в потолок, на гладкой белоснежной поверхности которого плясали блики уличных фонарей. Ночь спустилась на Марсель стремительно, а вместе с ней явилось и некое чувство свободы. Словно тьма была огромным покрывалом, заслонившим резкий свет дня, который открывал слишком многое слишком быстро. Он узнал о себе еще кое-что: ночью он чувствовал себя уверенней. Как полуголодный кот, что отправляется за пропитанием после заката. Но тут было некое противоречие, и он это осознавал. В течение всех пяти месяцев, проведенных на Пор-Нуаре, он алкал, он жаждал солнечного света, ждал каждого рассвета, на закате мечтал лишь об одном – чтобы скорее настал день.
С ним что-то происходит; он меняется.
Уже произошло. То, что навело его на мысль о добыче пропитания по ночам. Двенадцать часов назад он был еще на борту рыбацкой лодки в открытом море, с двумя тысячами франков вокруг пояса. Две тысячи франков – это несколько меньше, чем пятьсот американских долларов, согласно курсу обмена в отеле. Теперь у него несколько смен приличной одежды, номер в достаточно дорогой гостинице, а в бумажнике от Луи Виттона, принадлежавшем маркизу де Шамфору, – двадцать три тысячи франков… почти шесть тысяч американских долларов.
Кто он такой, если способен на то, что произошло за последние сутки?
Господи, прекрати это!
Улица Сарразен была такой старинной, что в другом городе могла бы стать главной артерией – широкая аллея, соединяющая улицы, возникшие столетиями позже. Но это Марсель: старинное уживается со старым, и то и другое одинаково неуютно сосуществует с новым. В длину улица Сарразен не превышала двухсот футов, застывшая во времени между каменными стенами прибрежных домов, лишенная фонарей, скапливающая дымку, что накатывала с гавани. Удобное место для кратких встреч людей, не склонных беседовать при свидетелях.
Единственным источником шума и света было кафе «Ле Бук де Мер». Оно располагалось примерно посередине улицы в бывших конторах XIX века. Немало каморок было разрушено, чтобы разместить большой бар со столиками, столько же оставлено для более уединенных свиданий. Это был ответ побережья тем укромным кабинетам, которые можно найти в ресторанах фешенебельной улицы Канебьер, и, соответственно положению, их закрывали занавески, а не двери.
Человек, звавшийся Жан-Пьером, пробирался меж занятыми столиками, сквозь пелену табачного дыма, с извинениями протискиваясь мимо еле стоящих на ногах рыбаков, пьяных матросов и краснолицых проституток, присматривающих постель, в которой можно отдохнуть, а заодно и заработать несколько франков. Вглядывался в обитателей кабинок, словно капитан, разыскивающий загулявших членов команды, пока наконец не увидел недавнего знакомца. С ним был еще один человек. Худое, бледное лицо, узкие глазки, как у любопытного хорька.
– Садитесь, – сказал суровый шкипер. – Я думал, вы раньше объявитесь.
– Вы сказали, между девятью и одиннадцатью. Сейчас без четверти одиннадцать.
– Вы заставили нас ждать, вам и платить за виски.
– С удовольствием. Закажите что-нибудь поприличнее, если, конечно, здесь такое водится.
Приятель шкипера улыбнулся. Все идет как надо.
Конечно, переделать паспорт – штука сложная, но при определенном мастерстве, хорошем оборудовании и соответствующем навыке – вполне реальная.
– Сколько?
– Работа ювелирная, да и оборудование недешево. Короче, две с половиной тысячи франков.
– Когда я смогу его получить?
– Аккуратность, мастерство требуют времени. Три или четыре дня, да и то мастеру придется торопиться, он будет меня ругать.
– Даю еще тысячу франков, чтобы завтра паспорт был у меня.
– В десять утра, – сказал бледнолицый не раздумывая. – Все беру на себя.
– Что вывезли с Пор-Нуара? – вступил в разговор капитан. – Не алмазы ли?
– Талант, – ответил человек без памяти безотчетно, но искренне.
– Нужна фотография, – сказал посредник.
– Я сделал сегодня днем. – Клиент достал из кармана небольшую квадратную карточку. – С вашим оборудованием, я уверен, вы сможете сделать ее поконтрастней.
– Недурной костюмчик, – сказал капитан, передавая снимок бледнолицему.
– Неплохо сшит, – согласился пациент доктора Уошберна.
Место утренней встречи было согласовано, за выпивку заплачено, капитан успел свернуть свои пять сотен франков под столом. Переговоры закончились, клиент вышел из кабинки и направился к выходу, вновь пробираясь сквозь людный, шумный, задымленный зал.
Все произошло так стремительно и неожиданно, что раздумывать было некогда. Только действовать.
Столкновение произошло случайно, но этот взгляд задержался на нем явно не случайно: глаза чуть ли не вылезали из орбит, раскрывшись в изумлении, почти страхе.
– Нет! Боже! Не может быть! – Незнакомец бросился в толпу, но человек без памяти догнал его и схватил за плечо.
– Подождите!
Тот вновь вырвался.
– Ты!.. Ты умер! Ты не мог остаться в живых.
– Я остался в живых. Что ты знаешь?
Лицо незнакомца исказилось яростью: глаза сощурились, открытый рот хватал воздух, обнажая желтые зубы, похожие на звериные клыки. Внезапно он выхватил нож, щелчок выскакивающего лезвия был слышен даже сквозь гул переполненного зала. Рука с ножом рванулась вперед, целясь пациенту Уошберна прямо в живот.
– Все равно я уничтожу тебя! – просипел убийца.
Пациент Уошберна увернулся и выбросил в ударе левую ногу. Каблук угодил в тазовую кость противника.
– Че-сай! – Эхо оглушило его.
Человек рухнул на выпивающую троицу, нож упал на пол. Его увидели; раздались крики, сбежались люди, насилу растащили дерущихся.
– Убирайтесь отсюда!
– Проваливайте в другое место! Там разбирайтесь!
– Нам полиция не нужна! Пьяные ублюдки!
Грубый марсельский выговор перекрыл обычную какофонию звуков. Пациента Уошберна окружили; он смотрел, как пробирается сквозь толпу, держась за пах, тот, кто хотел его смерти.
Кто-то, думавший, что он умер, – хотевший, чтобы он умер, – знает, что он жив.
Глава 4
Салон «каравеллы», совершающей рейс в Цюрих, был забит до отказа; узкие кресла казались еще более неудобными оттого, что самолет болтало. На руках у матери заплакал грудной ребенок, следом захныкали другие дети, глотая восклицания страха, когда родители, улыбаясь, робко уговаривали их, что все хорошо, сами в это не веря. Большинство остальных пассажиров молчали, некоторые пили виски с очевидно большей поспешностью, чем обычно. Кое-кто шутил и смеялся, однако напускная бравада скорее подчеркивала неуверенность, чем скрывала. Ужасный полет означает разное для разных людей, но никому не миновать сердцевинного ужаса. Заключая себя в металлический цилиндр, поднимающийся на высоту в тридцать тысяч футов над землей, человек уязвим. В одном затянувшемся, душераздирающем пике он может рухнуть на землю. И к сердцевинному ужасу прибавлялись основополагающие вопросы. Какие мысли пронесутся в голове человека в такое время? Как он будет себя вести?
Пациент доктора Уошберна пытался угадать; для него это было важно. Он сидел у иллюминатора и не сводил глаз с крыла самолета, наблюдая, как широкое полотно металла прогибается и трепещет под ожесточенными ударами ветра. Воздушные потоки сталкивались друг с другом, вколачивая в сработанный человеком аппарат смирение, предупреждая крохотных наглецов, что им не дано тягаться с исполинскими недугами природы. Стоит слегка превысить предел упругости, и крыло надломится, конечность, отвечающая за подъемную силу, оторвется от цилиндрического тела, рассыплется по ветру; стоит отлететь заклепке, и произойдет взрыв, за которым последует душераздирающее падение.
Что он сделает? Что подумает? Кроме безотчетного страха смерти и забвения, испытает ли что-нибудь еще? Вот чем надо заняться: это то самое включение, о котором говорил Уошберн. Он вспомнил слова доктора. Если вы наблюдаете какую-нибудь стрессовую ситуацию – и располагаете временем, – изо всех сил постарайтесь мысленно в нее включиться. Ассоциируйте свободно, как только сможете; пусть ваше сознание наполняют слова и образы. Они могут содержать ключи к разгадке.
Он продолжал смотреть в окно, целеустремленно стараясь пробудить свое подсознание, не отводя взгляда от бушевания природы за стеклом, молча «изо всех сил стараясь» дать всплыть словам и образам.
Они возникли – медленно. Снова была темнота… свист ветра, оглушающий, бесконечный, постоянно увеличивающийся, ему даже показалось, что голова вот-вот лопнет. Голова… Воздушные потоки хлещут по левой стороне головы, обжигая кожу, заставляя поднимать левое плечо, чтобы прикрыться… Левое плечо. Левая рука. Рука поднята, ладонь в перчатке крепко сжимает какой-то гладкий металлический предмет; правая вцепилась в… в ремень; он вцепился в ремень, чего-то ожидая. Сигнала… вспышки света, или толчка в плечо, или и того и другого. Сигнал! Наконец. И он бросается вниз. В пустоту, в темноту, его тело кувыркается, кружится, уносится в ночное небо. Он прыгнул с парашютом!
– Etes-vous malade? [8]8
Вам плохо? (фр.)
[Закрыть]
Его безумные грезы прервались; нервный пассажир рядом тронул его левую руку – поднятую над головой, с растопыренными, словно для защиты, пальцами. Правая рука прижата к груди, пальцы стиснули ткань пальто. По лбу градом катился пот: получилось. Нечто – иное – возникло коротко – безумно – в его сознании.
– Pardon, – пробормотал он, опуская руки на колени. – Un mauvais rêve. [9]9
Простите. Дурной сон (фр.)
[Закрыть]
Ветер утих, самолет выровнялся. Улыбки на измученных лицах стюардесс снова стали искренними, смущенные пассажиры переглядывались.
Пациент доктора Уошберна осмотрелся, но не пришел ни к какому выводу. Он был поглощен образами и звуками, столь явственно возникшими перед его мысленным взором и слухом: прыжок с самолета… вспышка… сигнал… стальной ремешок… Он прыгал с парашютом. Где? Зачем?
Перестань мучить себя!
Чтобы отвлечься, он вытащил из нагрудного кармана новый паспорт и раскрыл его. Как и следовало ожидать, фамилию сохранили, она была достаточно распространенной; имя Джеффри заменили на Джордж так искусно, что не подкопаешься. С фотографией тоже поработали на славу: теперь невозможно было сказать, что это просто моментальный снимок.
Номер, конечно, изменили – теперь можно не бояться иммиграционных служб с их компьютерами. По крайней мере до первой проверки – дальше все было на ответственности покупателя. За эту гарантию приходилось платить не меньше, чем он заплатил за аккуратность и мастерство, потому что она требовала связей с Интерполом и иммиграционными расчетными палатами. Таможенным служащим, компьютерщикам, чиновникам пограничных служб регулярно платили за эту жизненно важную информацию; они редко ошибались. А если когда и ошибались, могли лишиться глаза или руки – таковы были продавцы фальшивых паспортов.
Джордж П. Уошберн. Ему было неуютно с этим именем; владелец оригинала слишком хорошо научил его мысленно включаться и ассоциировать. Джордж П. скрыло Джеффри Р., человека, которого поглотила необходимость бежать – бежать из подлинности под прикрытие личины. А к этому он стремился меньше всего; больше жизни хотел он знать, кто он.
Или не так?
Неважно. Ответ в Цюрихе. В Цюрихе…
– Дамы и господа! Через несколько минут наш самолет совершит посадку в аэропорту Цюриха…
Он знал название отеля – «Карийон дю Лак». Не раздумывая, назвал его таксисту. Где мог он слышать это название? Может, прочел в рекламном проспекте «Добро пожаловать в Цюрих» – в самолете в эластичных кармашках кресел было полно подобных брошюр.
Нет, не похоже. Он почему-то хорошо знал этот вестибюль: тяжелое, темное полированное дерево, огромные зеркальные окна, выходящие на озеро. Он бывал здесь раньше, стоял на том же самом месте, что и сейчас, – перед высокой мраморной стойкой. Слова дежурного подтвердили это, разорвавшись подобно бомбе:
– Рад снова видеть вас, сэр! Добро пожаловать! Давненько не заглядывали к нам.
Давненько? Сколько? Назови меня по имени! Ради Бога. Я не знаю тебя! Я не знаю себя! Помоги мне! Пожалуйста, помоги мне!
– Вы правы, я давно не был в Цюрихе, – ответил он. – Будьте любезны, помогите мне. Я вывихнул кисть, мне трудно писать. Не могли бы вы заполнить регистрационную карточку вместо меня? А я потом подпишу, как смогу.
Сказав это, бедняга затаил дыхание. А вдруг любезный человек за стойкой попросит его повторить фамилию, произнести по буквам?
– Извольте, – сказал клерк, развернул к себе бланк и спокойно начал заполнять его. – Может быть, желаете обратиться к врачу?
– Благодарю вас, позже.
Клерк все еще продолжал писать, затем перевернул листок, предлагая гостю поставить подпись.
Мистер Дж. Борн. Нью-Йорк, США.
Он уставился на бланк, завороженный, ошеломленный. Теперь он по крайней мере знает часть своего имени, страну и город, где жил. Дж. Борн. Джон? Джеймс? А может, Джозеф?
– Что-нибудь не так, мистер Борн? – спросил клерк.
– Нет-нет, все отлично. – Он взял ручку, имитируя вывих.
Что он должен написать? Свое имя? Нет, он подпишется так же, как написано на бланке: м-р Дж. Борн.Стараясь держаться как можно естественнее, пациент доктора Уошберна вывел имя, надеясь, что в сознании всплывут какие-нибудь мысли и образы. Увы. Ничего не произошло. Просто он подписывался незнакомым именем. Ничего при этом не чувствуя.
– Я уже начал нервничать, – сказал клерк. – Подумал, что допустил ошибку. Неделя была сложной, да и сегодня такой беспокойный день!
А что, если он и вправду ошибся? Нет, м-р Дж. Борн, американец из Нью-Йорка, не должен думать о плохом.
– Я никогда не сомневался в вашей памяти, господин Штоссель, – ответил гость, мельком взглянув на табличку с именем дежурного, как оказалось, помощника управляющего отелем.
– Вы очень добры. – Клерк склонился к нему и доверительно спросил: – Условия те же, мистер Борн?
– Кое-что могло измениться, – сказал Дж. Борн. – Как они определялись раньше?
– Если кто спросит вас или позвонит, отвечать, что вы вышли, и тут же информировать вас. Исключение составляет только ваша фирма в Нью-Йорке, корпорация «Тредстоун-71», если я не ошибаюсь.
Еще одно! Это название можно проверить, позвонив через океан. Фрагменты начинают составляться воедино. К нему возвращалось расположение духа.
– Отлично. Не забуду вашего профессионализма.
– Это Цюрих, – ответил вежливый дежурный, пожав плечами. – Вы всегда очень великодушны. Мальчик, сюда.
Следуя за мальчиком к лифту, Борн размышлял. Итак, теперь он знает свое имя и знает, почему помощник управляющего тотчас его вспомнил. Он знает город и фирму, на которую работает, вернее, работал. Приезжая в Цюрих и останавливаясь всегда в этом отеле, он неизменно принимал меры предосторожности, защищая себя от нежелательных встреч и незваных гостей. Тут была странность. Конспирация должна быть либо полной, либо ее не должно быть совсем. Какой смысл в ухищрениях, столь легко преодолимых? Словно ребенок играет в прятки. Где я? Найди меня. Я что-нибудь скажу, чтоб ты знал, где искать.
Это не профессионально. И противоречит тому, что удалось узнать в течение последних сорока восьми часов. Неизвестно пока в какой области, но американец Борн был профессионалом. В этом сомнений не оставалось.
Голос телефонистки из Нью-Йорка периодически исчезал. Но то, что она сообщила, прозвучало как приговор, не подлежащий обжалованию:
– Нет, сэр, совершенно точно, ни этой, ни подобной компании нет. Я все проверила по последним справочникам, даже частные номера. Компании или фирмы с таким названием не существует. Может, вспомните еще что-нибудь: род деятельности, какое-нибудь имя или фамилию…
– К сожалению, нет. Только это: «Тредстоун-71», Нью-Йорк.
– Странное название, сэр. Если бы она была в телефонных списках, найти ее не составило бы труда. Извините.
– Спасибо. Простите, что побеспокоил, – сказал Дж. Борн, опуская трубку на рычаг. Продолжать бесполезно. Имя фирмы – лишь пароль, называя который звонящий получал доступ к нему. И воспользоваться паролем мог любой, независимо от того, откуда звонил; указанное в названии местоположение, Нью-Йорк, вполне могло не означать ничего. Судя по тому, что сказала телефонистка за пять тысяч миль, так оно и было.
Борн подошел к бюро, где оставил роскошный бумажник от Луи Виттона и хронометр. Бумажник положил в карман, а часы надел на руку. Приблизился к зеркалу, внимательно посмотрел на свое отражение и тихо сказал:
– Ты – Дж. Борн, гражданин США, житель Нью-Йорка, и весьма вероятно, что комбинация цифр 0–7–17–12–0–14–26–0 – самая важная вещь в твоей жизни.
Яркое солнце пронизывало листву деревьев на изысканной Банхофштрассе, отражаясь от витрин магазинов, отбрасывая на тротуар целые кварталы тени там, где путь его лучам преграждали величественные банки. Это была улица, где соседствовали внушительность и богатство, надежность и надменность, решительность и налет легкомысленности, и Борну доводилось ходить по этим тротуарам прежде.
Он забрел на Берклиплац, площадь, выходящую на цюрихское озеро с многочисленными набережными, особенно красивыми летом, когда буйным цветом заходятся разбитые там цветники и газоны. Борн без труда мог представить себе это место; видения вновь возникали в его мозгу. Но не мысли, не воспоминания.
Он вернулся на Банхофштрассе, почему-то абсолютно уверенный, что «Гемайншафтбанк» – соседнее белокаменное здание на противоположной стороне улицы. Он намеренно прошел мимо. Приблизился к тяжелой стеклянной двери и легонько толкнул вперед центральную створку. Дверь с готовностью отворилась, и Борн ступил на пол коричневого мрамора; когда-то он уже бывал здесь, но эта картина не отличалась той же четкостью, что и другие. У него было неуютное ощущение, что «Гемайншафтбанк» нужно избегать.
Однако сейчас это невозможно.
– Bonjour, monsieur. Vous désirez?.. [10]10
Добрый день, мсье. Что угодно? (фр.)
[Закрыть]– Мужчина, задавший вопрос, был одет в визитку, красная бутоньерка указывала на его должность. Он заговорил по-французски из-за одежды посетителя; в Цюрихе даже самые мелкие служащие, гномы, наблюдательны.
– Мне хотелось бы обсудить личное и весьма конфиденциальное дело, – ответил Борн по-английски, опять слегка удивившись той непринужденности, с какой произнес эти слова. Решение говорить по-английски объяснялось двумя причинами: во-первых, хотелось посмотреть, как поведет себя гном, обнаружив ошибку, а во-вторых, сказанное в ближайший час не должно быть неверно истолковано.
– Извините, сэр! – сказал мужчина, слегка приподняв брови и оглядывая пальто посетителя. – Лифт налево. Третий этаж. Вас встретит секретарь.
Секретарем оказался мужчина средних лет, коротко стриженный, в черепаховых очках. Лицо его казалось застывшим, глаза смотрели жестко и с любопытством.
– У вас дело конфиденциального характера, сэр? – поинтересовался он.
– Да.
– Вашу подпись, пожалуйста. – Он протягивал бланк «Гемайншафтбанка» с двумя пустыми строками посередине страницы.
Клиент понял: имени не требуется. Вписанные от руки цифры заменяют имя владельца и, по всей видимости, являются сигнатурой счета. Обычная банковская процедура.
Борн вписал цифры, стараясь не напрягать руку, чтобы почерк казался естественным. Потом вручил заполненный листок секретарю.
Тот изучил его, а затем, поднявшись, указал на ряд стеклянных дверей с матовыми панелями.
– Будьте любезны подождать в четвертой комнате, к вам подойдут.
– В четвертой комнате?
– Да, четвертая дверь слева. Она закрывается автоматически.
– Это необходимо?
Секретарь был явно озадачен.
– Это в ваших интересах, – вежливо ответил он, однако за любезностью слышалось удивление. – Ваш счет с тремя нулями. Держатели подобных счетов обычно предупреждают по телефону, чтобы мы могли подготовить приватный визит.
– Я знаю, – соврал пациент доктора Уошберна с непринужденностью, которой не ощущал. – Я просто очень спешу.
– Я передам это службе удостоверения.
– Удостоверения? – Мистер Дж. Борн, Нью-Йорк, США, не сумел совладать с собой, в вопросе прозвучала тревога.
– Удостоверения сигнатур. – Секретарь поправил очки, это движение должно было отвлечь от того, что он шагнул к столу, опустив другую руку к ящикам. – Вам лучше всего подождать в четвертой комнате, – это уже была не просьба, это был приказ, требующий беспрекословного подчинения.
– Ну что же, пожалуйста. Только будьте любезны, поторопите их.
Борн подошел к стеклянной двери, открыл ее и ступил внутрь. Услышал за спиной щелчок замка. Оглянулся и внимательно посмотрел на матовую панель двери: стекло покрывала паутина проводов. Несомненно, если его разбить, тут же раздастся сигнал тревоги. Итак, он был заключен в камеру и ждал вызова.
В остальном комнатка была даже уютна. Два роскошных кожаных кресла рядом, напротив – такой же кожаный диван, по бокам небольшие старинные столики. В противоположном конце помещалась вторая дверь, удивительно выбивавшаяся из общего стиля: она была из серой стали. На столиках лежали свежие газеты и журналы на трех языках. Борн уселся в кресло и взял «Геральд трибьюн». Попытался читать, но не понимал ни слова. Вынужденное заточение могло прерваться в любую минуту. Он стал обдумывать возможные маневры. Маневры, основанные не на памяти, а лишь на интуиции.
Наконец стальная дверь отворилась, и в комнату вошел высокий стройный мужчина с орлиным профилем и тщательно уложенными седыми волосами. Аристократ, готовый услужить равному себе, нуждающемуся в его осведомленной помощи. Он протянул руку, заговорил на изысканном английском, которому акцент придавал медоточивость.
– Весьма рад видеть вас, сэр. Простите за заминку, право, довольно комическую.
– В каком смысле?
– Боюсь, вы несколько смутили нашего секретаря, господина Кёнига. Не часто владельцы счетов с тремя нулями являются без предупреждения. Он никогда не изменяет своим привычкам, любое отступление от правил выводит его из равновесия. Мне же, напротив, доставляет удовольствие. Разрешите представиться: Вальтер Апфель. Прошу! – И он указал на стальную дверь.
Они перешли в небольшое треугольное помещение. Панели темного дерева, дорогая удобная мебель, широкий письменный стол у огромного окна, выходящего на Банхофштрассе.
– Сожалею, что встревожил вашего секретаря, – сказал Борн. – Просто я очень спешу.
– Он предупредил меня. – Апфель обогнул письменный стол и указал клиенту на кресло. – Садитесь, пожалуйста. Одна-две формальности, и я к вашим услугам.
Оба сели. Апфель тут же достал бланк и подал его клиенту. Вместо двух пустых строчек здесь было десять, занимавшие почти всю страницу.
– Вашу сигнатуру, сэр. Пяти раз будет достаточно.
– Но я только что прошел проверку.
– И весьма успешно.
– Тогда зачем снова?
– Сигнатуру можно подделать, когда воспроизводишь ее однажды. Повторное воспроизведение, если роспись не подлинная, выявит огрехи. Графологический сканер мгновенно это определит, но вас, я уверен, это не должно тревожить. – Апфель улыбнулся и положил ручку на край стола. – Меня, откровенно говоря, тоже, но господин Кёниг настаивает.
– Весьма осмотрительный человек, – сказал Борн и взял ручку. Он принялся уже в четвертый раз выписывать цифровую комбинацию, когда Апфель остановил его.
– Достаточно, остальное – пустая трата времени. – Апфель протянул руку за бланком. – В службе удостоверения сказали, что вы даже подозрений не вызываете. Получив это, они составят отчет. – Он вставил бланк с сигнатурой в какую-то щель металлического прибора, встроенного в правую часть стола, и нажал кнопку. На мгновение там что-то вспыхнуло, затем погасло.
– Это передающее устройство. Отсюда изображение сигнатуры поступает непосредственно в сканер, – объяснял банкир. – Опять же, откровенно говоря, достаточно глупая процедура. Ни один самозванец, уведомленный о наших предосторожностях, не согласится на повторные подписи.
– Но он может попытать счастья, коли зашел так далеко.
– В это помещение только один вход и, соответственно, только один выход. Я уверен, вы слышали щелчок автоматического замка в комнате для ожидания.
– И видел сеть проводов на стеклянной двери, – добавил клиент.
– Тогда вам должно быть понятно: самозванец угодит в капкан.
– А если он вооружен?
– Но вы ведь не вооружены.
– Меня никто не обыскивал.
– Это сделал лифт. Со всех четырех сторон. Если бы у вас было оружие, кабина остановилась бы между вторым и третьим этажами.
– Как тщательно все продумано!
– Все для клиента – таков наш девиз!
Зазвонил телефон. Апфель снял трубку.
– Слушаю. Да, давайте… – Он перевел взгляд на Борна. – Ваши бумаги сейчас принесут.
– Лихо работаете!
– Господин Кёниг подписал их уже несколько минут назад, просто ждал заключения сканера. – Апфель открыл ящик и вынул связку ключей. – Думаю, он разочарован. Он был уверен: что-то неладно.
