Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"
Автор книги: Роберт Ладлэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)
– А что за ловушка?
– Якобы ловушка, мсье. Говорят, что слышали, будто у Каина примерно за сутки до убийства будет с кем-то встреча на улице Сарразен. Говорят, что оставили на улице соответствующие послания и заманили в рыболовный катер на пирсе человека, которого считали Каином. Ни траулера, ни его шкипера после никто не видел, так что, возможно, они правы, но, как я уже сказала, доказательств нет. Нет даже достоверного описания Каина, чтобы сравнить его с тем человеком, которого увели с улицы Сарразен. Как бы там ни было, на этом дело и кончилось.
Ошибаешься. Оно только началось. Для меня.
– Понятно, – сказал Борн, вновь пытаясь придать голосу естественность. – Наша информация, естественно, отличается от этой. Мы сделали выбор на основании тех данных, что имели.
– Ошибочный выбор, мсье. Все, что я вам рассказала, – правда.
– Да, знаю.
– Так мы достигнем компромисса?
– Почему бы и нет?
– Bien. [74]74
Хорошо (фр.).
[Закрыть]– Она с облегчением поднесла ко рту бокал. – Увидите, так будет лучше для всех.
– Это… теперь уже не имеет значения.
Он произнес эти слова еле слышно, он знал. Что он сказал? Только что?.. Туман снова сгущался над ним, гром усиливался, боль снова застучала в висках.
– Я хочу сказать… Как вы говорите, так лучше для всех. – Он чувствовал, видел, как изучают его глаза Лавье. – Это разумное решение.
– Конечно, разумное. Вы себя нехорошо чувствуете?
– Я сказал, чепуха, пройдет.
– Вы меня успокоили, А теперь вы мне позволите на минутку отлучиться?
– Нет. – Джейсон схватил ее за руку.
– Je vous prie, monsieur. [75]75
Прошу вас, мсье (фр.).
[Закрыть]Только попудриться. Если хотите, подождите за дверью.
– Мы уходим. Можете остановиться по пути. – Борн сделал знак официанту.
– Как скажете, – ответила она, наблюдая за ним.
Он стоял в затемненной части коридора между потоками света, изливаемого утопленными в потолке лампами. Сбоку была дамская комната, отмеченная небольшими золочеными буками: femmes. [76]76
Женская комната (фр.).
[Закрыть]
Красивая публика – великолепные женщины, видные мужчины – проходила мимо. Окружение почти то же, что на Сент-Оноре, в «Классиках». Жаклин Лавье была у себя дома.
Она пробыла в дамской комнате минут десять – это насторожило бы Джейсона, если бы он отдавал себе отчет во времени. Но он горел как в лихорадке. Шум и боль полностью овладели им, нервы словно обнажились, ткани набухли, трепеща перед уколом. Он смотрел прямо перед собой, а позади оставалась история мертвецов. Они нашли его, и он видел их. Каин… Каин… Каин.
Он встряхнул головой и взглянул на черный потолок. Надо было действовать, он не мог позволить себе падать дальше, погружаться в бездну, заполненную тьмой и шквалами ветра. Нужно было принять какое-то решение… Нет, оно уже было принято, теперь предстояло его выполнить.
Мари. Мари? О Боже, любовь моя, мы так ошибались!
Он глубоко вздохнул и посмотрел на свои часы – хронометр, который он сторговал за изящную золотую вещицу, принадлежавшую одному маркизу на юге Франции. Он человек весьма квалифицированный, очень изобретательный… Радости такая похвала не вызывала. Он посмотрел на дверь женской комнаты.
Где Жаклин Лавье? Почему она не выходит? Чего она добивается? У него хватило присутствия духа спросить у метрдотеля, есть ли там телефон. Тот ответил отрицательно и указал на будку у выхода. Лавье была рядом, слышала ответ, поняла смысл вопроса.
Слепящая вспышка света. Он отшатнулся к стене, прикрыв глаза руками. Боль! Господи! Ему словно опалило глаза!
Потом сквозь вежливый смех хорошо одетых мужчин и женщин, беззаботно прогуливающихся по коридору, он услышал слова:
– В память о вашем ужине у «Роже», мсье, – сказала оживленная старшая официантка с фотокамерой. – Фотография будет готова через несколько минут. Поздравление от «Роже».
Борн застыл, понимая, что не может разбить камеру, и потрясенный еще одной догадкой.
– Почему меня? – спросил он.
– Ваша невеста попросила, мсье, – ответил девица, указав на дверь женской комнаты. – Мы там с ней говорили. Вам очень повезло, она замечательная женщина. Она попросила меня вручить вам это. – Официантка протянула ему свернутую бумажку и прогарцевала к выходу.
Он прочел:
«Ваше недомогание меня беспокоит, как, надо полагать, и вас, мой новый друг. Быть может, вы тот, за кого себя выдаете, а быть может, и нет. Одна благожелательная посетительница сделала телефонный звонок, а эта фотография теперь на пути в Париж. Остановить ее вы не сможете, как не сможете остановить тех, кто направляется теперь в Аржантей. Если мы действительно достигли компромисса, ни то, ни другое не должно вас беспокоить – как меня беспокоит ваше недомогание, – и мы сможем еще поговорить, когда прибудут мои сотрудники.
Говорят, что Каин – хамелеон, выступающий под разными личинами и очень убедительно разыгрывающий роли. Говорят также, что он склонен к насилию и приступам гнева. Это ведь тоже род недомогания?»
Он выбежал на темную улицу, увидев огонек такси. Оно повернуло за угол и скрылось из вида. Борн остановился, тяжело дыша и глядя по сторонам: машин не было. Швейцар «Роже» сказал ему, что такси придется ждать минут десять – пятнадцать и что мсье мог бы заказать его заранее. Ловушка была расставлена, и он в нее шагнул.
Вперед! Еще одно такси. Он побежал. Надо остановить, надо в Париж, к Мари.
Он опять в лабиринте, мечется вслепую, теперь уже зная, что выхода нет. Но гонка будет продолжаться в одиночестве – это решение неотменимо. Не будет ни обсуждений, ни споров, ни криков – аргументов любви и неуверенности. Поскольку теперь есть уверенность. Он знает, кто он… кем он был. Обвинение доказано.
Час или два ничего не рассказывать. Просто смотреть и разговаривать о чем угодно, кроме этого. Любить. А потом он уйдет. Она не будет знать – когда, а он не сможет сказать ей – почему. Она заслужила. Какое-то время будет очень больно, но эта боль не сравнится с той, что причинило ему Каиново клеймо.
Каин.
Мари, Мари. Что я наделал?
– Такси!
Глава 18
Уезжай из Парижа! Сейчас же! Чем бы ты ни была занята, бросай все и уезжай!.. Это распоряжение правительства. Они хотят, чтобы ты уехала. Они хотят его изолировать.
Мари раздавила сигарету в пепельнице на столике у изголовья кровати. Взгляд ее упал на трехлетней давности выпуск «Потомак Куотерли», и она задумалась о той страшной игре, участвовать в которой заставил ее Джейсон.
– Не буду их слушать! – вслух сказала Мари и вздрогнула от звука собственного голоса в пустой комнате. Она подошла к окну, к тому самому, в которое смотрел он, испуганный, пытающийся объяснить ей, что с ним происходит.
Мне нужно многое узнать… довольно, чтобы принять решение… но, быть может, не все. Какая-то часть меня должна иметь возможность… уйти, исчезнуть. Я должен суметь сказать себе: того, что было, уже нет, и вполне вероятно, никогда не было, потому что я этого не помню. То, чего человек не помнит, не существует… для него.
– Дорогой, дорогой мой. Не поддавайся им!
Теперь она уже не вздрогнула, потому что ей казалось, будто он здесь, в комнате, слушает ее, задумывается над собственными словами, хочет бежать, исчезнуть… вместе с ней. Но в глубине души она понимала, что он не сможет этого сделать, не сможет смириться с полуправдой или на три четверти ложью.
Они хотят его изолировать.
Кто это они? Ответ был в Канаде, а Канада была отрезана – опять ловушка.
Джейсон был прав насчет Парижа, она тоже это чувствовала. Что бы их ни ожидало, это было здесь. Найди они человека, который сорвал бы пелену, позволил бы Джейсону увидеть, что им манипулируют, разрешились бы и другие загадки, а ответы уже не толкали бы к самоуничтожению. Осознав, что, какие бы преступления ни остались в забытом прошлом, сейчас он был пешкой в другом, гораздо более страшном преступлении, он бы смог уйти, исчезнуть вместе с нею. Все относительно. Человек, которого она любит, должен понять не то, что прошлого не существует, а то, что с ним можно жить и таким образом похоронить. Поверить, что прежде он был совсем не таким, каким пытаются изобразить его враги, иначе они не выбрали бы его. Его сделали козлом отпущения, назначили умереть вместо кого-то другого. Если бы только он мог это понять, если бы только ей удалось его убедить. Иначе она его потеряет. Они его отнимут, они его убьют.
Они.
– Кто вы? – крикнула она в окно парижским огням. – Где вы?
Она ощутила, как в лицо ей дунул холодный ветер, ощутила так, словно оконные стекла растаяли, и ночной воздух ворвался в комнату. У нее стеснилось в груди, и какое-то время она не могла перевести дыхание. Потом это прошло. Она испугалась – так уже было раньше, в первый их вечер в Париже, когда она ушла из кафе встречать его на ступенях Клюни. Она спешила по бульвару Сен-Мишель: холодный ветер и комок в горле… тогда у нее тоже перехватило дыхание. Позднее она догадалась почему: в нескольких кварталах от нее, в библиотеке Сорбонны Джейсон принял решение, от которого потом отказался, – но он успел его принять. Он собирался не возвращаться к ней.
– Прекрати! – закричала Мари. – Это безумие! – Она встряхнула головой и посмотрела на часы. Его не было уже больше пяти часов. Где он? Где он?
Борн вышел из такси у входа в элегантный отель на Монпарнасе. Следующий час должен был стать самым трудным в его укороченной забвением жизни – той, что до Пор-Нуара потонула во тьме, а после превратилась в кошмар. Кошмар будет продолжаться, но дальше он останется с ним один на один. Он слишком сильно любит Мари, чтобы обрекать ее на то же. Он найдет способ исчезнуть, унеся с собой все, что связывало ее с Каином. Это будет просто: он уйдет на какую-нибудь вымышленную встречу и не вернется. А в течение следующего часа он напишет ей такую записку: «Дело сделано. Я нашел свои стрелки. Возвращайся в Канаду и ради нас обоих никому не говори ни слова. Я знаю, где тебя найти». Последнее было неправдой – они никогда больше не увидятся, – но должна оставаться маленькая летучая надежда, хотя бы для того, чтобы она села в самолет до Оттавы. Со временем проведенные вместе недели померкнут в памяти, обратятся в реликвию, тайник с сокровищами, который открывают в редкие спокойные минуты. А потом исчезнет и это, поскольку жизнь для живых воспоминаний, дремлющие утрачивают смысл. Никто не знал этого лучше, чем он.
Он прошел через холл, кивнул консьержу, читавшему газету за мраморной стойкой. Тот едва взглянул на вошедшего, лишь убедившись, что это не посторонний.
Лифт с грохотом и скрипом доехал до шестого этажа. Джейсон глубоко вздохнул и подошел к двери. Главное – избежать театральных сцен, не насторожить ее словом или взглядом. Хамелеон должен раствориться в той части леса, где не найти следов зверя. Он знал, что скажет, но все обдумал и составил записку, которую ей напишет.
– Почти весь вечер там проторчал, – говорил он, обняв ее, гладя темно-каштановые волосы, баюкая у себя на плече ее голову и… терзаясь болью, – любовался на доходяг продавщиц, слушал всякое идиотское щебетание и пил кислую жижу, которая у них сходит за кофе. Напрасно время потратил. Зоопарк какой-то! Обезьяны и павлины разыграли целый спектакль, но не думаю, чтобы кто-то действительно что-нибудь знал. Есть один подозрительный тип, но он может оказаться просто охотником на американцев.
– Он? – спросила Мари, понемногу успокаиваясь.
– Человек, который сидит у них за пультом, – сказал Борн, силясь избавиться от слепящих взрывов, тьмы и бушующего ветра, возникших в его воображении вместе с лицом, которого он не знал, но хорошо себе представлял… Теперь этот человек был только средством; Борн отогнал воображаемые картины. – Я договорился встретиться с ним около полуночи в кафе на улице Отфёй.
– Что он сказал?
– Очень мало, но достаточно, чтобы меня заинтересовать. Я видел, как он за мной наблюдал, когда я там задавал вопросы. Народу было много, поэтому я мог крутиться довольно свободно, разговаривать с продавцами.
– Задавал вопросы? О чем?
– Да обо всем, что в голову приходило. В основном об управляющей, или как там она называется. Принимая во внимание то, что произошло сегодня днем, будь она прямым связным Карлоса, ей бы полагалось биться в истерике. Я ее видел: ничего подобного, она вела себя так, словно за весь день только и было событий, что хорошая выручка.
– Но она, как ты выразился, прямой связной. Д’Амакур же объяснил. Карта.
– Непрямой. Ей звонят и указывают, что надо сказать.
Собственно, подумал Джейсон, изобретенная им версия основана на действительности. Жаклин Лавье и в самом деле не была прямым связным.
– Нельзя же просто так задавать вопросы, не вызывая подозрений, – возразила Мари.
– Можно, – ответил Борн, – если ты американский писатель, готовящий журнальную статью про магазины на Сент-Оноре.
– Отлично, Джейсон.
– Сработало. Всем хочется прославиться.
– Что ты узнал?
– Подобно большинству таких заведений, «Классики» имеют свою клиентуру, состоятельную, почти все знакомы друг с другом, и, конечно, дело не обходится без супружеских интриг и адюльтеров. Карлос знал, что делает, это регулярная служба ответов на звонки, но не из тех номеров, которые можно найти в телефонных справочниках.
– Тебе это там рассказали? – Мари взяла его за руку и посмотрела в глаза.
– Не так подробно, – сказал он, уловив недоверие. – Разговоры вертелись в основном вокруг таланта этого Бержерона, но слово за слово… Можно составить общую картину. Похоже, все сходится к управляющей. Насколько я понял, она кладезь светской информации, хотя сама она, вероятно, смогла бы мне сказать лишь, что оказала кому-то услугу – выполнила заказ и – что этот кто-то оказался кем-то другим, который оказал еще одну услугу кому-то третьему. Возможно, источник проследить не удастся, но ничего другого я узнать не сумел.
– Зачем тогда эта встреча сегодня ночью?
– Он подошел ко мне, когда я прощался, и сказал одну очень странную вещь. – Джейсону не пришлось выдумывать эту часть своей басни. Он прочитал фразу в записке, полученной в элегантном ресторане в Аржантей меньше двух часов тому назад. – Он сказал: «Быть может, вы тот, за кого себя выдаете, а быть может, и нет». И предложил попозже выпить вдвоем где-нибудь подальше от Сент-Оноре.
Борн видел, как сомнения Мари отступают. Он добился своего, она поверила тому, что он наплел. А почему бы и нет? Он же был весьма квалифицирован, очень изобретателен.Похвала не вызвала омерзения: он же Каин.
– А вдруг он тот, кого ты ищешь, Джейсон. Ты сказал, тебе нужен кто-то один. Возможно, это он и есть.
– Увидим. – Борн посмотрел на часы. Отсчет времени до его ухода начался, путь назад отрезан. – У нас почти два часа. Где ты оставила чемоданчик?
– В «Мерисе». Я там зарегистрировалась.
– Давай его заберем и поужинаем. Ты ведь еще не ела?
– Нет… – Мари недоуменно взглянула на него. – А зачем забирать? Там он будет в полной сохранности, нам не придется беспокоиться.
– Придется, если понадобится в спешке уносить ноги, – сказал он почти грубо, подходя к столу.
Теперь главное не переборщить. Следы трений постепенно проникнут в разговор, во взгляды, в прикосновения. Ничего тревожащего, никакого ложного героизма; она раскусит эту тактику. Пусть будет сказано ровно столько, чтобы она угадала правду, когда прочтет эти слова: «Дело сделано. Я нашел свои стрелки…»
– Что случилось, дорогой?
– Ничего. – Улыбка хамелеона. – Просто я устал и немного обескуражен.
– Почему? Вечером ты встретишься с оператором из салона. Может, это тебя куда-нибудь выведет. И ты уверен, что эта женщина – связная Карлоса. Хочет она того или нет, ей придется тебе что-нибудь сказать. Это бы должно доставить тебе некое мрачное удовлетворение.
– Не уверен, что смогу объяснить, – сказал Джейсон, глядя на ее отражение в зеркале. – Надо, чтобы ты поняла, что я там нашел.
– Что ты нашел? – Вопрос.
– Что я нашел. – Ответ. – Это другой мир, – продолжал Борн, взяв бутылку виски и стакан. – Другие люди. Все так мягко, красиво, легкомысленно. Уйма крохотных светильничков и черный бархат. Всерьез принимаются только сплетни и собственные прихоти. Любой из этих вертопрахов, включая и управляющую, может оказаться связным Карлоса и не знать об этом, даже не догадываться. Карлос должен, использовать подобных людей. На его месте любой бы использовал, включая меня…Вот что я обнаружил, и это обескураживает.
– Напрасно. Что бы ты ни считал, эти люди принимают очень обдуманные решения. Потворство собственным прихотям, о котором ты говоришь, как раз того требует: они думают. А знаешь, что думаю я? Я думаю, что ты устал, проголодался и что тебе надо немного выпить. Лучше бы этой ночью ты никуда не ходил, для одного дня и так хватает.
– Я не могу не пойти, – сказал он резко.
– Хорошо, не можешь, – защищаясь, согласилась она.
– Прости, я уже на пределе.
– Да, я знаю. – Она направилась в ванную. – Я освежусь, и мы пойдем. Налей себе чего-нибудь покрепче, дорогой. А то ты уже показываешь когти.
– Мари?
– Да?
– Постарайся меня понять. Меня беспокоит то, что я там нашел. Я думал, будет иначе. Легче.
– Пока ты искал, я тебя тут ждала, Джейсон. Ничего не зная. Это было тоже нелегко.
– Я думал, ты хотела позвонить в Канаду. Ты не звонила?
Она на мгновение задержалась.
– Нет, – сказала она, – было уже поздно.
Дверь ванной закрылась. Борн подошел к столу, открыл ящик, взял бумагу и шариковую ручку и написал:
«Дело сделано. Я нашел свои стрелки. Возвращайся в Канаду и ради нас обоих никому не говори ни слова. Я знаю, где тебя найти».
Он сложил лист и сунул в конверт, потом достал бумажник, вынул французские и швейцарские банкноты, опустил в конверт и заклеил его. Сверху написал: «Мари».
Ему отчаянно хотелось добавить: любимая, моя безмерно любимая.
Но он этого не сделал. Не имел права.
Дверь ванной открылась. Он положил конверт в карман пиджака.
– Ты быстро.
– Разве? А мне показалось, что нет. Что ты делаешь?
– Мне нужна была ручка, – сказал он, взяв ее со стола, – если у этого парня будет что мне рассказать, надо будет записать.
Мари увидела пустой и сухой стакан:
– Ты так и не выпил?
– Я обошелся без стакана.
– Понятно. Идем?
Они ожидали в коридоре, когда появится грохочущий лифт, молчание было неловким, в прямом смысле непереносимым. Он взял ее за руку. Она сжала его ладонь и посмотрела в глаза. Ее взгляд говорил, что ее самообладание подвергается проверке, а она не знает почему. Сигналы были посланы и получены, сигналы не настолько громкие и резкие, чтобы прозвучать сиреной тревоги, но она расслышала их. То был отсчет времени, жесткий и необратимый, предвестие его ухода.
О Господи! Я так тебя люблю. Ты рядом со мной, мы касаемся друг друга, а я умираю. Но ты не можешь умереть со мной. Не должна. Я Каин.
– Все будет хорошо, – сказал он.
С шумом подошла металлическая клеть. Джейсон открыл решетчатую латунную дверь и вдруг чертыхнулся вполголоса:
– Забыл!
– Что?
– Бумажник. Я оставил его в ящике письменного стола на случай, если на Сент-Оноре будет что-нибудь не так. Подожди меня в холле.
Он мягко втолкнул ее в лифт, нажав свободной рукой на кнопку.
– Я сразу вниз. – Он закрыл решетку, которая отрезала от него ее удивленный взгляд. Повернулся и быстро пошел обратно в номер.
Вынул конверт из кармана и положил на тумбочку рядом с лампой. Он смотрел на него, ощущая нестерпимую боль.
– Прощай, любовь моя, – прошептал он.
Борн ждал под моросящим дождем у отеля «Мерис» на улице Риволи, наблюдая за Мари через стеклянные входные двери. Она расписалась у стойки за свой чемоданчик и получила его. Теперь она явно спрашивала у слегка удивленного клерка свой счет, чтобы оплатить номер, который занимала меньше шести часов. Прошло минуты две, прежде чем счет был предъявлен. С очевидной неохотой. Гости «Мериса» так себя не ведут. Весь Париж остерегается таких нежелательных визитеров.
Мари вышла на улицу, в темноту и дымку моросящего дождя. Отдала ему чемоданчик с вымученной улыбкой и сказала, чуть задыхаясь:
– Этот человек мной не доволен. Уверена, что он думает, будто я использовала номер для каких-нибудь фокусов.
– Что ты ему сказала? – спросил Борн.
– Что у меня изменились планы, и все.
– Правильно, чем меньше слов, тем лучше. Твое имя значится в регистрационной карточке. Придумай, зачем ты снимала там номер.
– Придумать? Я должна придумывать причину? – Она заглянула ему в глаза, уже не улыбаясь.
– Я хотел сказать: мы придумаем. Естественно.
– Естественно.
– Пойдем.
Они пошли в сторону перекрестка. Громыхали машины, дождь усиливался, туман сгущался, обещая неминуемый сильный ливень. Он взял ее за руку – не для того, чтобы поддержать, даже не из вежливости, а только для того, чтобы до нее дотронуться, почувствовать ее. Осталось так мало времени.
Я Каин. Я смерть.
– Можно помедленнее? – резко спросила Мари.
– Что? – Джейсон сообразил, что они почти бегут. На несколько мгновений он опять оказался в лабиринте, заметался по нему, осознавая это и не осознавая. Он посмотрел вперед и увидел ответ. У перекрестка рядом с ярким газетным киоском остановилось пустое такси, и водитель что-то кричал продавцу через открытое окно.
– Я хочу взять такси, – сказал Борн на ходу, – сейчас хлынет.
Когда они, запыхавшись, добежали до перекрестка, пустое такси отъехало, свернув налево на улицу Риволи. Джейсон взглянул в ночное небо, чувствуя, как по лицу ударяют тяжелые капли. Начался ливень. Он посмотрел на Мари в манящем свете газетного киоска: она ежилась под внезапно хлынувшим потоком. Нет, она на что-то неотрывно смотрела… не веря глазам, потрясенно, с ужасом. Вдруг она закричала, лицо ее исказилось, она зажала рот рукой. Борн схватил ее, притиснул головой к своему мокрому плащу. Она никак не могла замолчать.
Он обернулся, чтобы понять причину ее истерики. И увидел, и в эту невероятно малую долю секунды понял, что отсчет времени пресекся. Он совершил последнее злодеяние, и теперь не может ее оставить. Пока не может. На прилавке в ближнем ряду лежала утренняя газета с броскими черными заголовками:
УБИЙЦА В ПАРИЖЕ.
ЖЕНЩИНА, ЗАМЕШАННАЯ В ЦЮРИХСКИХ УБИЙСТВАХ, ПОДОЗРЕВАЕТСЯ В НАШУМЕВШЕЙ КРАЖЕ МИЛЛИОНОВ
Под этими кричащими словами была фотография Мари Сен-Жак.
– Прекрати! – шепнул Джейсон, корпусом прикрывая ее лицо от заинтересовавшегося продавца газет и доставая из кармана монеты. Он бросил их на прилавок, взял две газеты и увлек ее на темную и мокрую от дождя улицу.
Теперь они оба были в лабиринте.
Борн открыл дверь и пропустил Мари. Она стояла неподвижно и смотрела на него, бледная и испуганная, в неровном дыхании явственно слышались страх и гнев.
– Я дам тебе выпить, – сказал Джейсон, подойдя к столу. Наливая, он попал взглядом в зеркало и почувствовал неодолимое желание швырнуть в него стаканом – столь омерзителен был он себе. Что он наделал! О Господи!
Я Каин. Я смерть.
Он услышал, как она охнула, и обернулся, но было уже слишком поздно для того, чтобы кинуться и вырвать у нее из рук страшную вещь. Боже, он забыл! Она увидела на ночном столике конверт и теперь читала его записку. Ее крик был воплем страшной, жестокой боли:
– Джейсо-о-о-о-н!..
– Пожалуйста! Не надо! – Он подбежал к ней. – Это не имеет значения! Теперь это не в счет! – беспомощно взывал он, видя, как слезы наполняют ее глаза и стекают по щекам. – Послушай! Это было раньше, не теперь.
– Ты хотел меня оставить! Господи, ты хотел меня оставить! Ее глаза превратились в два пустых, слепых знака паники. – Я это знала! Чувствовала.
– Это я тебя заставил почувствовать! – сказал он, вынуждая ее посмотреть на него. – Но теперь все. Я тебя не оставлю. Послушай меня! Я тебя не оставлю!
Она снова закричала:
– Я задыхалась!.. Было так холодно!
Он привлек ее к себе, обхватил.
– Нам надо начать все заново. Постарайся меня понять. Теперь все по-другому. Я не могу изменить того, что было, но я не оставлю тебя. Так не оставлю.
Она уперлась руками ему в грудь и умоляюще спросила:
– Почему, Джейсон? Почему?
– Не теперь. После. Пока ничего не говори. Только обними меня, дай мне тебя обнять.
Потом истерика кончилась, и очертания реальности вновь обрели четкость. Борн усадил ее в кресло. Они оба улыбнулись, когда он опустился рядом на колени и молча взял ее руку.
– Так мы выпьем? – спросил он наконец.
– Думаю, да, – ответила она, сильнее сжав его руку, когда он поднимался с пола, – ты уже давно налил.
– Выдохнуться еще не успело. – Он подошел к столу и вернулся с двумя стаканами виски. Она взяла свой.
– Теперь лучше? – спросил он.
– Спокойнее. Но все еще не в себе… страх, конечно. Наверное, злость тоже, не знаю. Мне об этом думать страшно. – Она выпила, прикрыла глаза, откинула голову на спинку кресла. – Зачем ты это сделал, Джейсон?
– Потому что думал: так надо. Очень простой ответ.
– И не ответ вовсе. Я заслуживаю большего.
– Да, и я все скажу. Теперь мне придется, потому что тебе нужно послушать, нужно понять. Нужно себя защитить.
– Защитить?..
Он остановил ее жестом.
– Это потом. Все, что пожелаешь. Но первым делом мы должны узнать, что случилось, – не со мной, а с тобой. С этого надо начать. Ты в состоянии?
– Газеты?
– Да.
– Бог свидетель, мне самой интересно. – Она слабо улыбнулась.
– Вот. – Борн подошел к кровати, куда бросил газеты. – Будем читать оба.
– Игры не будет?
– Не будет.
Они молча прочитали большую статью, в которой говорилось о загадочных смертях в Цюрихе. Мари то и дело ахала, потрясенная прочитанным, иногда недоверчиво качала головой. Борн не произнес ни слова. Он увидел руку Ильича Рамиреса Санчеса.
Карлос будет преследовать Каина до скончания века. Он убьет его. Мари Сен-Жак была приманкой, наживкой, которой суждено погибнуть в западне, захлопнувшей Каина.
Я Каин. Я смерть.
Статья по сути состояла из двух статей – странной смеси фактов и догадок, домыслов, которые преобладали там, где кончались улики. В первой части говорилось о служащей правительства Канады, женщине-экономисте по имени Мари Сен-Жак. Она оказалась на месте совершения трех убийств, ее отпечатки пальцев были подтверждены канадским правительством. К тому же полиция нашла ключ от номера гостиницы «Карийон дю Лак», по-видимому, потерянный во время стычки на набережной Гизан. Это был ключ от номера Мари Сен-Жак, переданный ей служащим гостиницы, который хорошо ее запомнил – запомнил женщину в состоянии крайнего беспокойства. И, наконец, неподалеку от Штепдекштрассе, в аллее, был обнаружен пистолет. Баллистики признали в нем орудие убийства. На пистолете также сохранились отпечатки пальцев, опять-таки подтвержденные канадским правительством. Они принадлежали Мари Сен-Жак.
В этом месте статья уходила в сторону от фактов. Излагались слухи, имевшие хождение на Банхофштрассе, – о многомиллионной краже при помощи компьютерных манипуляций с номерным секретным счетом, принадлежавшим американской корпорации под названием «Тредстоун-71». Назывался и банк. Это был, конечно, «Гемайншафт». Дальше следовали туманные догадки, домыслы и предположения.
Согласно «неназванному источнику», некий американец, владевший правильными кодами, перевел несколько миллионов в один парижский банк, открыв новый счет на определенных лиц, получавших право владения. Эти лица ожидали в Париже и, едва поступил перевод, сняли миллионы и исчезли. Успех операции объяснялся тем, что американец заполучил правильные коды счета в банке «Гемайншафт». Последнее стало возможным благодаря тому, что была разгадана банковская последовательность чисел, обозначающих год, месяц и день поступления – обычная для тайных вкладов процедура. Подобный анализ мог быть проведен только с применением сложных компьютерных операций и при доскональном знании швейцарской банковской практики. Один из сотрудников банка, господин Вальтер Апфель, отвечая на поставленный ему вопрос, признал, что проводится расследование по делу, имеющему отношение к американской компании, но, согласно швейцарскому законодательству, «банк воздерживается от каких бы то ни было комментариев».
Далее разъяснялась связь этой операции с Мари Сен-Жак. Она описывалась как правительственный эксперт-экономист, глубоко знающий международные банковские процедуры, а также как опытный программист. Она подозревалась в соучастии, поскольку кража была бы невозможна без ее профессиональных познаний. Среди подозреваемых был некий мужчина, в компании которого ее видели в «Карийон дю Лак».
Мари первая прочитала статью и уронила газету на пол. Борн взглянул на нее. Она смотрела в стену, на нее нашло какое-то странное задумчивое спокойствие. Такой реакции он ожидал меньше всего. Он быстро дочитал, горе и отчаяние сковали ему язык. Наконец он произнес:
– Вранье. И все из-за меня, из-за того, кто я такой и что я такое. Выйдя на тебя, они находят меня. Я сожалею, так сожалею, что не могу выразить словами.
Мари оторвала взгляд от стены и посмотрела на него.
– Тут больше, чем просто вранье, Джейсон. Тут слишком много правды, чтобы назвать это просто враньем.
– Правды? Единственное, что здесь правда, так это то, что ты была в Цюрихе. Ты не дотрагивалась до пистолета, ты никогда не была в аллее около Штепдекштрассе, ты не теряла ключа от номера в гостинице и никогда не приближалась к «Гемайншафту».
– Согласна, но я имела в виду не это.
– А что же?
– «Гемайншафт», «Тредстоун-71», Апфель. Тут все настоящее, и то, что это упомянуто, особенно признание Апфеля, – вещь невероятная. Швейцарские банкиры люди осторожные. Они над законами не насмехаются, особенно таким образом. Это грозит тюремным заключением. Правила, касающиеся банковской конфиденциальности, в Швейцарии – святая святых. Апфеля могли отправить в тюрьму на годы за то, что он сказал, пусть просто намекнул на существование такого счета, не то что подтвердил имя его владельца. Если только ему не приказала это сказать какая-то власть, достаточно могущественная, чтобы нарушать законы. – Она помолчала, глаза ее вновь обратились к стене, – Почему? Почему «Гемайншафт», или «Тредстоун», или Апфель вообще фигурируют в этой истории?
– Я же тебе сказал. Им нужен я, и они знают, что я с тобой. Карлос знает это. Найдя тебя, он находит меня.
– Нет, Джейсон, тут замешан кто-то посильнее Карлоса. Ты просто не знаешь законов Швейцарии. Даже Карлос не смог бы вынудить их так подставиться. – Она смотрела на Борна, но ее глаза его не замечали, вглядываясь в ей одной видимую мглу. – Тут не один сюжет, а два. Оба построены на лжи, первый связывает со вторым сомнительная гипотеза о банковской махинации, которая могла бы стать достоянием гласности, лишь когда и если в результате тщательного частного расследования подтвердились бы все факты. Второй же сюжет – откровенно лживое сообщение о краже миллионов из «Гемайншафта» – пристегнули к равно лживому сюжету о том, что меня разыскивают по делу об убийстве трех человек в Цюрихе. Их соединили. Нарочно.
