Текст книги "Тайна личности Борна (др. перевод)"
Автор книги: Роберт Ладлэм
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)
– Да-да, конечно…
– Борн испытывает давление извне. Его… долгое время задерживали. Я достаточно ясно выражаюсь?
– Вы имеете в виду Советы?
– Да, непосредственно Лубянку. Побег ему был организован благодаря двойной игре… Вам знаком этот термин?
– Да. Это значит, Москва считает, что он теперь работает на них.
– Именно так они и полагают, – Конклин сделал паузу, – а мы пока не уверены. Там, на Лубянке, случаются порой странные вещи.
Посольский чиновник присвистнул.
– И как же вы собираетесь это определить?
– С вашей помощью. Однако важность этого дела такова, что превышает ваши полномочия, да и вообще полномочия посольства. Волею обстоятельств вы оказались на авансцене: он позвонил вам. Соглашаетесь вы в этом участвовать или нет – решайте. Если вы согласны, то, думаю, указания в дальнейшем будут исходить непосредственно из Овального кабинета в Белом доме.
Конклин услышал, как на том конце провода собеседник перевел дыхание:
– Конечно, я сделаю все, что в моих силах, – только скажите…
– Вы уже сами сказали: нужно потянуть время. Когда он перезвонит, поговорите с ним лично.
– Само собою! – заспешил первый секретарь.
– Скажите, что вы передали названные им шифры по назначению и Вашингтон высылает военным самолетом офицера-шифровальщика из «Тредстоун». Сообщите, что Центр приказывает ему не слишком засвечиваться и держаться подальше от посольства; за всеми подступами ведется наблюдение. Затем спросите, не нужна ли ему охрана, – а если он скажет, что нужна, – выясните, где он с нею встретится. Но никого не посылайте. Когда вы снова свяжетесь со мной – я уже успею переговорить кое с кем и дам вам имя и портрет, которые вы сообщите Борну.
– Портрет?
– Словесное описание, по которому он сможет его узнать.
– Одного из ваших людей?
– Да. Мы полагаем, так будет лучше всего. Не стоит вмешивать в это кого-либо из посольства, кроме вас. Более того: даже нельзя. Поэтому позаботьтесь, чтобы ни один из ваших разговоров не записывался.
– Я прослежу, – отозвался первый секретарь. – Но как вы сумеете на основании одного моего с ним разговора установить, является ли он двойным агентом?
– Сумеем. Потому что разговор у вас с ним будет не один, а с десяток.
– С десяток?
– Вот именно. Инструктируйте Борна, от нашего имени, чтобы он делал вам контрольные звонки каждый час, подтверждая, что находится в безопасности. И так до самого последнего раза, когда вы скажете ему, что в Париж для встречи с ним прибыл офицер из «Тредстоун».
– И чего мы тем самым добьемся? – спросил первый секретарь.
– Если он не наш… то будет передвигаться. В Париже действуют с полдюжины советских агентов с глубоким прикрытием. Их телефоны засечены. Если он связан с Москвой – есть вероятность, что он воспользуется хотя бы одним из этих телефонов. Мы будем это отслеживать. Если случится так, я думаю, вы на всю жизнь запомните эту ночь в посольстве. Признательность президента обычно способствует карьере. Правда, вы и без того занимаете высокий пост…
– Есть и повыше, мистер Конклин, – вставил первый секретарь посольства.
Разговор закончился; условились, что дипломат позвонит после того, как переговорит с Борном. Конклин поднялся и проковылял к стоящему у стены шкафу для бумаг. Отпер верхнее отделение. Там лежала папка, а внутри нее – запечатанный конверт с именами и адресами людей, которых можно было задействовать в чрезвычайной ситуации. То были проверенные, надежные люди, по той или иной причине отошедшие от официальной службы. Всех их пришлось проводить со сцены, придумав новые легенды. Те, кто свободно владел иностранными языками, получали новое гражданство в дружественных странах.
В один прекрасный день они попросту исчезали. Это были отверженные. Люди, преступившие не один закон во имя родины, совершавшие убийства во имя Родины. Но когда их разоблачали и содеянное ими предавалось огласке, родина списывала их с официальной службы. Однако их можно было призвать. На неофициальные счета перечислялись деньги – и это подразумевало ответные услуги.
Конклин вернулся к столу с конвертом в руках и сорвал с него меченую ленту: потом конверт снова будет запечатан. В Париже у них был человек – верный человек, прошедший через офицерский корпус военной разведки и к тридцати пяти уже дослужившийся до подполковника. На него можно было положиться: он понимал что к чему, когда речь шла о делах государственной важности. Лет двенадцать назад он убрал одного левака фотографа в деревне у реки Ху.
Три минуты спустя Конклин беседовал с этим человеком по телефону. Разговор не регистрировался и не записывался. Отставному разведчику сообщили имя перебежчика и общие обстоятельства измены, включая секретную поездку объекта в Штаты, где тот убрал группу, направлявшую его деятельность.
– Двойной агент? – спросил собеседник Конклина. – Рука Москвы?
– Нет, он работает не на русских, – ответил Конклин, сознавая, что, если Дельта обратится к экс-разведчику за прикрытием, между ними произойдет объяснение. – Он был заброшен с дальним прицелом как подставной, чтобы заманить в ловушку Карлоса.
– Того самого убийцу?
– Именно.
– Тогда можете сколько угодно утверждать, что Москва тут ни при чем, – меня вы не убедите. Карлоса обучали в Новгороде, и лично я уверен, что он по-прежнему выполняет грязную работу для КГБ.
– Возможно. Опустим детали. Достаточно того, что мы убеждены: наш объект был куплен. Заработал несколько миллионов, а теперь хочет разжиться незасвеченным паспортом.
– Стало быть, он убрал нескольких связных, и все ниточки ведут к Карлосу. Что ровно ничего не значит – кроме того, что тот будет вынужден совершить еще одно убийство.
– Вот именно. Мы хотим разыграть все как по нотам. Пусть он думает, что родина готова предоставить ему убежище. Лучше всего будет получить признание из первых уст – какую бы информацию он ни сообщил. Вот почему я вылетаю туда. Но это цель второстепенная по сравнению с необходимостью изъять его. Слишком много людей в разных местах рисковали жизнью, чтобы он оказался там, где сейчас находится. Вы в силах нам помочь? За это вам будет выплачена премия.
– С удовольствием. И оставьте премию при себе. Я ненавижу подобных ублюдков. Один такой тип может подорвать целую агентурную сеть.
– Но нужно сделать все так, чтобы комар носа не подточил. Он из асов. Я бы предложил вам взять для страховки напарника, хотя бы одного.
– У меня есть в Сен-Жерве человек, стоящий пятерых. Наемник.
– Вот и наймите его. А теперь детали. Наш связной в Париже непрофессионал из посольства. Ему ничего не известно, но он поддерживает связь с Борном и может попросить, чтобы к тому прикрепили охрану.
– Я сыграю охранника, – заверил экс-разведчик. – Дальше.
– Больше пока рассказывать нечего. Я вылетаю спецсамолетом. Прибуду в Париж между одиннадцатью вечера и полуночью по вашему времени. В течение часа хочу встретиться с Борном и завтра вернуться в Вашингтон. Времени впритык, но так нужно.
– Значит, так все и будет.
– Связной из посольства – первый секретарь. Его зовут… – Конклин сообщил последние подробности, и они договорились о пароле для встречи в Париже: о кодовых словах, по которым эмиссар из Центра поймет, все ли идет, как нужно.
Конклин повесил трубку. Все закрутилось именно так, как того ожидает Дельта. Преемники «Тредстоун» будут действовать по правилам – а применительно к провалившимся операциям и их разработчикам правила не признавали разночтений. Отсечь и пустить в распыл. Никаких связей с официальной линией или официального признания не допускалось. Провалы и неудачливые разработчики операций вызывали у Вашингтона сильное недовольство. А «Тредстоун-71» с самого начала использовала для часто неблаговидных целей и манипуляций все крупные подразделения американской разведки и не одно иностранное правительство. Так что любого уцелевшего следовало держать подальше, не поддерживая с ним прямых связей.
Дельте все это прекрасно известно. И поскольку он сам уничтожил «Тредстоун» – он оценит эти меры предосторожности, будет их ожидать и встревожится, если они не будут приняты. Во время очной ставки он станет лицемерно негодовать и горевать по поводу жестокой расправы, учиненной на Семьдесят первой улице. А он, Александр Конклин, будет сосредоточенно вслушиваться, стараясь вычленить хоть долю правды или контуры разумного объяснения происшедшего. Но он заранее знал, что ни того, ни другого не услышит. Стеклянные осколки никак не могли сами собой перенестись через Атлантику – только чтобы оказаться спрятанными под тяжелыми портьерами в особняке на Манхэттене. А отпечатки пальцев неопровержимее, чем фотоснимок, свидетельствуют о том, что человек находился в том или ином месте. Подделать их невозможно.
Конклин даст Дельте две минуты на то, чтобы изложить все, что сочинил его изворотливый ум. А выслушав, нажмет на спусковой крючок.
Глава 32
– Зачем им это нужно? – спросил Джейсон, сидя бок о бок с Мари в переполненном кафе; за те пять часов, что прошли после его первого разговора с посольством, он вынужден был перезванивать им уже пятый раз. – Они хотят, чтобы я все время двигался, вынуждают меня перемещаться – а я не знаю зачем.
– Ты сам себя вынуждаешь, – отозвалась Мари. – Мог бы перезванивать им не выходя из номера.
– Нет, не мог бы. Почему-то они дают мне это ясно понять. Всякий раз как я звоню, этот сукин сын спрашивает, где я теперь нахожусь и насколько это «безопасная территория». Идиотская фраза: «безопасная территория»! Но он говорит и еще кое-что. Он объяснил, что я должен всякий раз выходить на связь с новой точки, чтобы никто внутри посольства или снаружи не мог засечь мой телефон, адрес. Они не хотят держать меня под надзором, но желают, чтобы я был у них на привязи. Они и приманивают меня, и боятся. Ерунда какая-то!
– Возможно, ты все это себе только воображаешь? Никто ведь не говорил тебе ничего подобного.
– Им и не надо говорить прямо. Это явствует из того, чего они недоговаривают. Почему бы им просто не позвать меня в посольство. Не приказать, в конце концов. Там бы никто меня не тронул, это ведь территория США. Но они этого не сделали!
– За всеми подходами следят – тебе же сказали…
– Знаешь, я принял это на веру, слепо, пока с минуту назад меня не стукнуло: кто? Кто следит за всеми подходами?
– Очевидно, Карлос. Его люди.
– Это знаем ты и я – ну, во всяком случае, можем предполагать, – но не они там, в посольстве. Пусть мне неизвестно, кто я такой и откуда взялся, однако я знаю, что происходило со мной в течение последних суток. А они нет!
– Но ведь они тоже могут что-то предполагать, верно? Они могли приметить каких-нибудь странных людей в машинах или ошивающихся вокруг посольства слишком долго и слишком явно…
– Карлос действует изобретательнее. К тому же есть масса способов быстро пропустить нужную машину в ворота посольства. Охранники, морские пехотинцы, специально этому обучены.
– Верю.
– Но они не прибегли к такому приему, даже не предложили. Вместо этого они тянут время, заставляя меня играть с ними в кошки-мышки. Зачем, черт подери?!
– Ты же сам сказал, Джейсон: они ничего не знали о тебе полгода. Поэтому теперь они действуют крайне осмотрительно.
– Но почему именно так? Стоит мне ступить на территорию посольства – и они могут делать все, что им заблагорассудится. Могут устроить в мою честь банкет – могут швырнуть за решетку. Я целиком в их руках. Но они не решаются ни приблизить меня, ни потерять.
– Они ждут человека, который должен прилететь из Вашингтона.
– Тогда где еще и ждать, как не в посольстве? – Борн оттолкнул стул. – Тут что-то не так… пошли отсюда.
На то, чтобы пересечь Атлантику, у Александра Конклина, преемника «Тредстоун», ушло ровно шесть часов двенадцать минут. В обратный путь он вылетит с первым же утренним «конкордом», будет в Далласе в 7.30 утра по вашингтонскому времени, а к 9.00 – снова в Лэнгли. Если кто-нибудь станет допытываться, где он провел ночь, дежурный майор из Пентагона ответит легендой. А первому секретарю парижского посольства разъяснят, что, случись ему хоть раз проболтаться о своих беседах с неким чином из Лэнгли, его тут же разжалуют в самые мелкие атташе и отправят в американское представительство на Огненной Земле. Может не сомневаться.
Конклин направился прямиком к шеренге телефонов-автоматов вдоль стены и набрал номер посольства. Первый секретарь был преисполнен сознанием своей значительности:
– Все идет по плану, Конклин. – Прежнее уважительное обращение «мистер» он опустил, показывая тем самым, что теперь они на равных (эмиссар Центра прилетел в Париж, а здесь хозяин он, первый секретарь). – Борн нервничает. Во время последней нашей с ним беседы он несколько раз спрашивал, почему мы не предлагаем ему прийти в посольство.
– Неужели? – Поначалу Конклин удивился, но затем сообразил, что Дельта симулирует реакцию человека, которому ничего не известно о случившемся на Семьдесят первой улице. Если бы ему велели явиться в посольство, он удрал бы в кусты; кому, как не ему, знать, что никаких официальных контактов быть не может. «Тредстоун» стала проклятием, бельмом на глазу, провалом. – Вы повторили, что за всеми подступами следят?
– Само собою. Тогда он спросил, кто следит. Представляете?
– Представляю. И что вы ему ответили?
– Что ему, как и мне, это прекрасно известно и что я считаю нецелесообразным обсуждать подобные вещи по телефону.
– Прекрасно.
– Я тоже счел, что все вышло удачно.
– И что он? Удовлетворился таким объяснением?
– В некотором смысле. Сказал «понимаю». И все.
– В отношении охраны он не передумал? По-прежнему от нее отказывается?
– Отказывается. Несмотря на то, что я на этом настаивал, – первый секретарь сделал паузу и добавил доверительно: – Вероятно, он не хочет, чтобы за каждым его шагом следили, да?
– Верно. Когда он должен снова позвонить?
– Минут через пятнадцать.
– Скажите ему, что офицер из «Тредстоун» прибыл. – Конклин извлек из кармана карту, сложенную так, что взгляду представал прилегающий к посольству район и прочерченный синими чернилами маршрут. – Передайте, что встреча назначается в половине второго на дороге из Шевреза в Рамбуйе, в семи милях к югу от Версаля, на кладбище Ноблесс.
– В пол-второго, на дороге Шеврез – Рамбуйе… кладбище. Он знает, как туда добраться?
– Он там уже бывал. Если он скажет, что поедет на такси, велите ему принять обычные меры предосторожности и отпустить машину, когда доберется до места.
– Не покажется ли это странным? Я имею в виду, водителю. Неподходящий час для посещения кладбища: ночь.
– Я же говорю: «велите ему». Наверняка он поедет не на такси.
– Наверняка, – поспешно согласился первый секретарь, сообразив, что сболтнул лишнее. – Я не позвал сюда вашего человека. Давайте я позвоню ему сейчас и скажу, что вы прибыли…
– Я сам об этом позабочусь. У вас сохранился номер его телефона?
– Да, конечно.
– Сожгите его, пока сами на нем не погорели, – приказал Конклин. – Я перезвоню через двадцать минут.
Внизу прогрохотал поезд метро, и пол под ногами у Борна задрожал. Он повесил трубку на рычаг телефона-автомата и мгновение стоял не отрывая от нее взгляда. В сознании его приоткрылась еще одна дверь. Падавший из нее свет был слишком далек и неясен – и все же там различались какие-то образы… По дороге на Рамбуйе… решетчатые металлические ворота… пологий холм… белый мрамор… кресты – большие, еще больше… мавзолеи… и повсюду скульптуры. Кладбище Ноблесс. Однако это было не просто место упокоения усопших. Явка, место встреч, где среди похоронных процессий и открытых могил велись серьезные разговоры. Двое в траурной одежде встречаются в толпе провожающих покойного и вполголоса обмениваются несколькими словами.
В памяти вставало лицо – размытое, расплывчатое. Отчетливо – только глаза. И у этого размытого лица и этих глаз есть имя. Дэвид… Эббот. Монах. Человек, которого он знал, но теперь не знает. Создатель «Медузы» и Каина.
Джейсон заморгал и помотал головой, словно стремясь стряхнуть с себя эти видения. Он взглянул на Мари, которая, стоя у стены метрах в пяти от него, должна была наблюдать за пассажирами: не следит ли кто за ним. Но вместо этого смотрела на него. На лице ее застыла тревога. Он ободряюще кивнул ей, давая понять, что это не очередной приступ. Наоборот, в памяти всплыли новые образы. Ему уже приходилось прежде бывать на этом кладбище – он это твердо знал. Он подошел к Мари, и они бок о бок зашагали к выходу.
– Он прилетел, – проронил Борн на ходу. – «Тредстоун» в Париже. Я должен встретиться с ним на кладбище под Рамбуйе.
– Что за мерзость? Почему на кладбище?
– Чтобы успокоить меня.
– О Господи, каким образом?
– Я там уже бывал прежде. Встречался с людьми… с одним человеком. Назвав местом встречи это кладбище – выбор и впрямь необычный, – «Тредстоун» дает мне понять: свои.
На середине лестницы, ведущей на улицу, она взяла его за руку:
– Я хочу поехать с тобой.
– Извини – нельзя.
– Не отказывай мне!
– Вынужден, потому что не знаю, что меня там ждет. Если не то, на что я надеюсь, то мне нужен будет союзник.
– Милый, но это же бессмысленно! За мной охотится полиция, если меня найдут – ближайшим самолетом вышлют в Цюрих. Ты сам так сказал. Какую пользу тогда я смогу тебе принести?
– Не ты. Вийер. Он верит нам, верит тебе. Если до утра я не вернусь и не позвоню – ты сможешь связаться с ним. Он способен устроить изрядный шум и готов это сделать, видит Бог. Он – единственная наша страховка. Точнее, его жена – через него самого.
– Да, он готов, – кивнула Мари, согласившись с его логикой. – Как ты доберешься до Рамбуйе?
– У нас есть машина, ты забыла? Я отвезу тебя в отель, а затем двину в гараж.
Он вошел в лифт многоэтажного гаража на Монмартре и нажал четвертый этаж. Мыслями он уже был на кладбище по дороге из Шевреза в Рамбуйе – где бывал раньше, но не имеет ни малейшего представления, когда и зачем.
Именно поэтому он хотел выехать немедленно, не подстраиваясь к назначенному часу встречи. Если всплывшие в его памяти воспоминания были верны, то кладбище это колоссально. И где именно на многих гектарах земли, усеянной могилами и статуями, они встретятся? Он доберется туда к часу ночи, так, чтобы оставалось полчаса походить по дорожкам, высматривая пару включенных фар или какой-нибудь иной знак. Глядишь, еще что-нибудь вспомнится.
Дверь лифта, проскрежетав, открылась. Этаж, на три четверти заполненный машинами, был безлюден. Джейсон старался припомнить, где поставил «рено». Где-то в дальнем углу – он это помнил точно, – но в правом или левом? Он пошел было налево. Когда несколько дней назад он въезжал сюда на машине, лифт был слева. Борн остановился, внезапно сообразив. Лифт оставался слева, когда он въехал сюда, – но не тогда, когда ставил машину. Тогда он оказался по диагонали направо. Борн развернулся и быстро зашагал обратно. Мысленно он был уже где-то между Шеврезом и Рамбуйе.
Что было тому причиной – неопытность наблюдателя или неожиданный поворот, – Борн не мог знать. Но в одном он был уверен: это мгновение спасло ему жизнь. Во втором ряду машин справа нырнула за капот чья-то голова. За ним следили. Причем опытный наблюдатель притворился бы, будто уронил ключи или проверяет дворники, затем спокойно выпрямился бы и ушел. Единственное, чего он не стал бы делать, – того, что сделал этот тип: привлекать к себе внимание, запоздало спрятавшись за машиной.
Джейсон шел не сбавляя шага, однако мысли его теперь переключились на новый поворот событий. Кто этот человек? Как он сумел его выследить? И вдруг ответ на оба вопроса стал ему настолько очевиден, что он почувствовал себя полным дураком. Ночной портье из «Постоялого двора».
Карлос оказался как всегда дотошен и до мелочей проанализировал неудачу. Одной из этих мелочей оказался администратор, дежуривший в отеле в ту ночь. Он понаблюдал за этим служащим, затем допросил: особенно потеть не пришлось. Одного вида ножа или пистолета, видимо, было достаточно, чтобы из дрожащих губ дежурного потекла информация. Армия Карлоса получила приказ рассредоточиться по городу, каждый район которого был поделен на сектора, в поисках точно описанного черного «рено». Поиски хлопотные – но вполне осуществимые, тем более что новый владелец машины сам облегчил своим преследователям задачу, не удосужившись сменить номерные знаки. Сколько же времени ведется наблюдение за этим гаражом? Сколько человек сторожат его – снаружи, внутри? Когда прибудет подкрепление? Приедет ли сам Карлос?
Все это были второстепенные вопросы. Главное теперь – выбраться отсюда. Можно было бы обойтись и без машины, но тогда пришлось бы полагаться на удачу. Ему нужен был транспорт, и немедленно. Ни один таксист не согласится везти незнакомого пассажира в час ночи на кладбище, расположенное в предместьях Рамбуйе. А полагаться на то, что хватит времени угнать стоящую на улице машину, тоже не приходилось.
Он остановился, вынул из кармана сигареты, чиркнул спичкой и, прикрыв огонь ладонями, чуть развернулся. Краем глаза успел заметить тень – квадратную, широкую. Следивший вновь поспешно нырнул за корпус автомобиля – теперь уже ближе к Джейсону.
Борн подобрался и прыгнул в просвет между двумя машинами, бесшумно упав на руки. На четвереньках обогнул автомобиль, стоявший справа, и, быстро и уверенно работая руками и ногами, пополз по узкому проходу – точь-в-точь паук, перебегающий паутину. Теперь он оказался за спиной у своего преследователя. Затем вновь повернул направо, к центральному проходу, встал на колени и, приникнув к гладкому металлическому боку машины, выглянул. Теперь коренастый незнакомец выпрямился в полный рост. Он был явно ошарашен, потому что, поколебавшись, двинулся к «рено» и пригнулся, пытаясь различить что-нибудь сквозь стекло машины. То, что он увидел, испугало его пуще прежнего: в машине было пусто. Никого. Судорожный вздох оповестил о том, что наблюдатель вот-вот кинется прочь. Его провели. Он знал это и не собирался дожидаться последствий – Борн догадался. Этому человеку поручили следить за машиной и объяснили, что владелец ее крайне опасен. Незнакомец кинулся к выходу.
Пора. Джейсон вскочил и бросился между машинами наперерез бегущему, нагнал, навалился сзади и опрокинул на пол. Мертвой хваткой вцепился одной рукой в толстую шею, пальцами другой надавил на глаза – и с размаха ударил мощным черепом о бетон.
– Даю тебе ровно пять секунд. Отвечай: кто ждет снаружи? – произнес он по-французски, вспоминая при этом гримасу на лице другого француза, в лифте, в Цюрихе: тогда снаружи ждали люди, которые хотели убить его. – Говори. Ну!
– Человек… всего один!
– Где? – Борн крепче сжал горло незнакомца и сильнее нажал на глазные яблоки.
– В машине, – выдохнул тот. – Через дорогу. Господи, ты меня задушишь! Выдавишь глаза!
– Не бойся. Если соберусь, ты почувствуешь. Что за машина?
– Иностранная. Не знаю. Наверно, итальянская. Или американская. Не знаю! Ой! Глаза!
– Какого цвета?
– Темная… Зеленая или синяя, очень темная… Господи!
– Ты работаешь на Карлоса, так ведь?
– На кого?
– Ты слышал, что я сказал. Тебя послал Карлос? – Джейсон еще нажал обеими руками.
– Не знаю никакого Карлоса. Мы звоним человеку, есть телефон. И все.
– Вы ему звонили? – не слыша ответа, Борн нажал еще сильнее. – Говори!
– Да. Пришлось…
– Когда?
– Несколько минут назад. Из автомата на выезде с этажа… Боже! Ничего не вижу!
– Сейчас увидишь. Вставай! – Джейсон рывком поднял толстяка на ноги и пихнул вдоль прохода к «рено». – Иди к машине. Быстро!
Тот обернулся, беспомощно сопротивляясь.
– Ты слышал: быстро! – крикнул Джейсон.
– Я только хотел подзаработать несколько франков…
– Подзаработаешь за баранкой. – Борн подтолкнул его к «рено».
Спустя несколько мгновений маленький черный автомобиль катил вниз по пандусу к стеклянной будке с единственным сторожем и кассой. Сидя на заднем сиденье, Джейсон приставил дуло пистолета к шее толстяка. Другой рукой он протянул в окошко квитанцию и деньги. Дежурный забрал их.
– Поехали! – приказал Борн. – Будешь делать то, что я тебе скажу!
Толстяк нажал на газ, «рено», выскочив из ворот гаража, со скрипом описал полукруг и резко затормозил перед темно-зеленым «шевроле». Хлопнула дверца, послышались торопливые шаги.
– Жюль? Что случилось? Ты за рулем? – раздался мужской голос, говоривший по-французски, и в окне замаячила неясная фигура.
Борн направил дуло в открытое окно, прямо в лицо подошедшему.
– Два шага назад, – произнес он тоже по-французски. – Всего два. И стой спокойно. – Похлопал Жюля по макушке. – Вылезай. Только медленно.
– Нам было поручено только следить, – взмолился Жюль, выбираясь из машины. – И сообщать о твоем местонахождении.
– Я предлагаю вам работу получше. – Борн тоже вылез из «рено», прихватив с собой карту автодорог. – Повозите меня. Некоторое время. Полезайте в свою машину. Оба!
В пяти милях от Парижа по дороге на Шеврез Борн приказал обоим спутникам выйти из машины. На протяжении последних трех миль скудно освещенной третьеразрядной дороги им не встретилось ни единого дома, магазина или хотя бы телефона-автомата.
– По какому телефону вам было приказано звонить? – спросил Джейсон. – Только без вранья. Иначе вам же будет хуже.
Жюль назвал номер. Борн кивнул и сел за руль «шевроле».
Старик в поношенном пальто сидел в пустой, темной кабинке возле аппарата. Ресторанчик закрылся на ночь, и своим присутствием здесь в такой час он был обязан старому другу, которого знавал в прежние, лучшие годы.
Взгляд его был прикован к телефону. Старик ждал звонка. Рано или поздно он раздастся. Когда телефон зазвонит, он выслушает, что ему скажут, затем позвонит сам – и тогда вернутся старые добрые времена. Он станет единственным человеком в Париже, в руках у которого окажутся ниточки, ведущие к Карлосу. Новость шепотом передадут остальные старики, и все снова его зауважают.
Громкий телефонный звонок взорвался, эхом отдаваясь в пустом ресторане. Старый бродяга кинулся к телефону с колотящимся от предвкушения сердцем. Это был желанный сигнал: Каин попался! Дни терпеливого ожидания были прологом к новой славной жизни. Он торопливо снял трубку с рычага:
– Слушаю.
– Это Жюль! – прокричал на том конце прерывающийся голос.
Еще через мгновение лицо старика покрыла пепельная бледность, а сердце застучало так громко, что он с трудом разбирал звучащее в трубке. Но и того, что он услышал, было достаточно.
Ему пришел конец.
Его била дрожь и окатывало раскаленным жаром. Не хватало воздуха. Остались лишь белый жар и оглушительные разрывы, прокатывавшиеся от желудка до головы.
Не выпуская из рук трубки, старик рухнул на пол. Он не сводил глаз с чудовищного аппарата, принесшего ему безжалостную весть. Что делать? Господи, что же ему теперь делать?
Борн шагал по дорожке меж могил, принуждая себя отпустить на волю свое сознание, как велел ему давным-давно, на Пор-Нуаре, Уошберн. Если ему когда и необходимо было стать губкой, то именно теперь, человек из «Тредстоун» должен был это понять. Предельно сосредоточившись, он пытался найти смысл в непомнимом, определить значение образов, которые приходили к нему без всякого предупреждения. Он не нарушал никакой договоренности – в чем бы она ни состояла, – не предавал, не дезертировал… Он просто стал увечным, неполноценным, вот и все.
Ему во что бы то ни стало нужно найти человека из «Тредстоун». Где на этих обнесенных стеной метрах безмолвия он будет ждать? Где рассчитывает встретить его? Джейсон приехал задолго до часа ночи, «шевроле» бегал куда быстрее заезженного «рено». Миновав кладбищенские ворота и проехав лишние несколько сот метров вдоль ограды, он свернул с дороги и оставил машину в глухом месте. Когда он пешком возвращался к воротам, пошел дождь. Холодный мартовский дождь – но не сильный, почти не нарушавший кладбищенской тишины.
Он поравнялся с несколькими могилами, расположенными бок о бок и обнесенными невысокой металлической оградой с возвышающимся над ней двухметровым алебастровым крестом, – и остановился. Случалось ли ему стоять здесь прежде? Кажется, где-то в глубине сознания сейчас приоткроется еще одна дверь – или он просто беспомощно пытается ее отыскать?
И вдруг его осенило. Дело было не в этом скоплении надгробных плит, не в этом высоком кресте и не в низкой металлической ограде, – а в дожде… Внезапно хлынувший дождь. Толпа людей в трауре, хлопанье зонтов. И двое среди этой толпы, сойдясь, задевают друг друга зонтами, бормочут извинения – и продолговатый коричневый пакет незаметно для окружающих перекочевывает из рук одного в руки другого, из одного кармана в другой.
И еще кое-что… Один всплывший в памяти образ тащил за собой другой… Снова дождь – но не холодный, моросящий, а настоящий летний ливень, хлещущий по белому мрамору… мерцающая поверхность камня… и кругом колонны, ряды колонн… Уменьшенная копия античного храма… На противоположном склоне холма. Возле ворот. Белокаменный мавзолей, миниатюрный близнец знаменитого Парфенона. Мимо которого он прошел пять минут назад, глядя, но не узнавая. Там был этот внезапно хлынувший ливень, два столкнувшихся зонта и мгновенно переданный пакет. Джейсон взглянул на светящийся циферблат часов. Четверть второго. Он опрометью кинулся назад по дорожке. Еще есть время. Достаточно, чтобы заметить фары автомобиля, чиркнувшую спичку или…
Луч фонарика. Внизу, у подножия холма. Он скользил вверх-вниз, то и дело сворачивая к воротам, – словно владелец фонарика ожидал чьего-то появления. Борн едва подавил желание кинуться со всех ног вниз, между могил и скульптур, крича во все горло: «Я здесь! Это я! Я понял ваше послание. Я вернулся! Мне столько нужно рассказать вам… и о скольком расспросить!»
Но он не закричал и не бросился бежать. Прежде всего необходимо показать, что он полностью владеет собой – вопреки всему, что на него обрушилось. Он должен предстать перед ними спокойным и с ясной головой, насколько позволяла искалеченная память. Он стал медленно спускаться по склону, под моросящим дождем, жалея, что не догадался впопыхах тоже прихватить фонарик.
Фонарик… Что-то странное было в этом луче, светившем метрах в ста пятидесяти впереди. Он двигался короткими вертикальными рывками, словно… словно человек, державший его в руках, жестикулировал, разговаривая с кем-то.
Так и есть. Джейсон присел на корточки, вглядываясь сквозь дождь. Глаз его уловил странный мерцающий отблеск, отбрасываемый каким-то предметом, когда луч фонаря падал на него. Пригибаясь к земле, он перебежал поближе, не отрывая взгляда от страшного мерцающего предмета. Теперь стало лучше видно. Джейсон замер и напряг зрение. Там, внизу, стояли двое. У одного в руке был фонарик, у второго – короткоствольное ружье, оружие, слишком хорошо известное Борну. При выстреле с близкого расстояния оно било с такой силой, что человек взлетал на воздух. Странное оружие для эмиссара из Вашингтона.
