Текст книги "Принц приливов"
Автор книги: Пэт Конрой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 47 страниц)
– По-вашему, у Саванны тоже такая участь?
– Она, как говорят в покере, получила всю масть, – рассуждал я. – Достаточно вспомнить, где она сейчас. В сумасшедшем доме, со шрамами по всему телу, лающая на собак, которых видит только она одна. А я – ее беспомощный брат – пытаюсь вместе с вами собрать Шатая-Болтая. Но знаете, доктор, когда я заглядываю в память, я натыкаюсь на черные дыры. Черные провалы. Мне в них не попасть. Вы передаете мне пленки; я слушаю жуткие выкрики сестры и многое могу вам объяснить. Я знаю, откуда взялся тот или иной фрагмент. Но ведь есть события, о которых Саванна начисто забыла. Как быть с ними? У меня такое чувство, что от нас с вами ускользает очень и очень многое.
– Том, вам не страшно было бы рассказывать мне о черных дырах, если бы вы в них проникли?
Лица Сьюзен я не видел. Только силуэт на фоне сияющего Нью-Йорка.
– Доктор, я ничего не боюсь. Но достаточно ли вам будет моих рассказов?
– Том, вы очень мне помогли. Это не комплимент. Вы уже прояснили для меня многие вещи в жизни Саванны, без вас у меня не было шанса их понять.
Я наклонился к доктору Лоуэнстайн.
– И все-таки, что происходит с моей сестрой?
Она ответила вопросом на вопрос:
– Том, за эти три года вы часто встречались с Саванной?
– Редко, – произнес я и тут же признался: – Ни разу.
– Почему?
– Она заявила, что общение с семьей вгоняет ее в глубокую депрессию, в том числе и со мной.
– Я очень рада, Том, что вы приехали в Нью-Йорк.
Сьюзен встала – точеный силуэт на фоне разноцветья городских огней – и взяла мой опустевший бокал.
– Принесу еще.
Я проводил ее глазами. Проходя мимо портрета мужа, она взглянула на него и тут же отвернулась. Тогда я впервые ощутил печаль этой сдержанной, осторожной женщины, играющей столь необходимую, даже ключевую роль в моем меланхоличном нью-йоркском лете. Слушательница, адвокат, врачеватель – я думал о ней. Утром эта женщина вставала и одевалась, ее ждали очередные встречи с болью и страданиями той части рода человеческого, что попала в ее кабинет случайно или по направлению. Из каждой беседы Сьюзен извлекала определенные уроки. Но удавалось ли ей успешно применять их в собственной жизни? А совершенное владение теорией Фрейда? Позволило ли оно достичь счастья? Я знал, что нет. Но тогда почему всякий раз, когда я украдкой наблюдал за этой женщиной, меня так трогало ее лицо с маской бесстрастия? Казалось, это красивое лицо отражает все гротескные истории пациентов, когда-либо слышанные ею, все исповеди чужих переживаний. Судя по всему, в собственной квартире одиночество доктора Лоуэнстайн делалось глубже. В офисе она держалась куда свободнее; там она была защищена крепостью своих профессиональных умений и навыков; она не несла ответственности за мрачные истории, доведшие ее пациентов до предела. Но дома ее окружали призрачные легионы собственных неудач и разочарований. Отношения с сыном напоминали переговоры двух воюющих стран. Присутствие мужа ощущалось везде и являло собой оборотную сторону его известности. Сьюзен и Бернард не помогли мне создать ясного представления о Герберте Вудруффе. Оба подчеркивали его гениальность; оба боялись вызвать его неодобрение и упреки, но не имели понятия, в какую форму может отлиться его грандиозное неодобрение. Вместо разговоров с семьей этот человек слушал за столом классическую музыку. Однако теперь, когда на моих глазах вспыхнула ссора между Сьюзен и ее сыном, кое-что в характере их кумира начало для меня проясняться. И потом, зачем доктор Лоуэнстайн поделилась со мной своими подозрениями относительно романа между ее мужем и той плачущей от горя женщиной, что встретилась мне в приемной?
Даже здесь, в царстве интеллекта, утонченного вкуса и прочих аристократических признаков, разбросал свои манящие и грешные семена секс – этот древний уравнитель и разрушитель. Кто знает, какие смертоносные цветы, какие дикие орхидеи распускались в этих благопристойных комнатах? Плоды моего собственного сада – низкорослые южные экземпляры, были довольно отвратительными. Когда я женился, мне представлялось, что я перестану думать о сексе; вернее – буду думать о нем только в связи с женой. Но брак оказался лишь посвящением в мир фантазий, пугающий своим яростным огнем, тайными изменами и неуправляемым желанием обладать всеми прекрасными женщинами мира. Я шел по жизни, пылая от любви разных женщин, и ничего не мог с собой поделать. Мысленно я соединялся с тысячью незнакомок. Находясь в объятиях жены, я спал с красотками, которые никогда не называли меня по имени. Я переживал и страдал во вселенной, существующей лишь в моем воображении. В моих ушных раковинах ревели и завывали сатиры, козлы и прочие звери. Я отрицал в себе эту сторону; я вздрагивал, слыша похотливые смешки других мужчин, открыто говоривших о таких же страстях. Способность к совокуплению я уравнивал с силой и ненавидел ту часть себя, где обитала порочная и опасная правда. Я жаждал постоянства, чистоты, отпущения грехов. В секс я привнес один из своих губительных даров. Всех женщин, которые любили меня, прижимали к своей груди; всех, кто ощущал меня в своем лоне; всех, чье имя я шептал и выкрикивал в темноте… всех их я предал, медленно, постепенно превратив из любовниц в приятельниц. Да, любовницы становились мне сестрами, каждой я завещал дар глаз Саванны. Входя в женщину, я, к своему ужасу, слышал голос матери; и пусть моя любовница повторяла: «Да, да, да», ее слова перекрывались холодным материнским «Нет». Каждую ночь я укладывал с собой в постель свою мать и ничего не мог с этим поделать.
Эти мысли явились неожиданно для меня, в них не было связности. «Да, секс», – думал я, глядя, как Сьюзен Лоуэнстайн возвращается на террасу с двумя рюмками бренди. Секс – центральная тема моей конфликтной и безуспешной зрелости.
Сьюзен подала мне рюмку, сбросила туфли и с ногами уселась в плетеное кресло.
– Том, помните, мы обсуждали вашу закрытость? – немного помолчав, начала она.
Я заерзал в своем кресле и посмотрел на часы.
– Пожалуйста, Лоуэнстайн, не забывайте о моем давнем презрении к психотерапии. Вы сейчас не на работе.
– Простите. Послушайте, что мне пришло в голову, когда я наливала нам бренди. Вы постоянно рассказываете мне о своей семье. Характер Саванны постепенно вырисовывается. И Люка. И вашего отца. Но я все так же ничего не знаю о вашей матери и не понимаю ее. А вы, Том, остаетесь самой туманной фигурой. Вы избегаете говорить о себе.
– Это потому, что я вечно не уверен в себе. Я никогда не был собой. Всегда пытался быть кем-то другим, жить чужой жизнью. Мне легко влезть в чужую шкуру. Я в курсе, каково быть Бернардом; потому-то мне так тяжело видеть его страдания. Мне легко быть Саванной. Когда ее обступают собаки, я ощущаю то же, что она. Мне хочется взять ее болезнь и взгромоздить себе на плечи. Но мне нелегко быть собой, поскольку этот странный джентльмен мне незнаком. Такое тошнотворное откровение должно удовлетворить даже самого дотошного психиатра.
– А мною вы можете быть? – спросила она. – Вы знаете, каково быть мной?
– Нет, – отозвался я, пригубив из рюмки. – Совершенно не представляю, каково быть вами.
– Врете, Том, – убежденно возразила она. – Скорее всего, насчет меня вы очень проницательны.
– Я встречаюсь с вами в вашем кабинете и целый час добросовестно мелю языком. Несколько раз мы потом выпивали вместе. Трижды мы ходили в ресторан. Но этого недостаточно, чтобы составить о вас ясное представление. Только тот образ, который вы предлагаете миру. Красивая женщина, врач-психиатр, замужем за известным музыкантом, богата, живет как королева. Правда, Бернард немного портит глянцевую картинку, но во всем остальном вы успешно движетесь к цели и непременно войдете в тот один процент, которому завидуют остальные девяносто девять.
– Вы продолжаете обманывать.
– Вы, доктор, – очень печальная женщина. Не знаю почему, но мне самому от этого становится грустно. Если бы я мог вам помочь, то с удовольствием сделал бы это. Но я всего лишь тренер, не священник и не врач.
– Теперь вы искренни. Спасибо вам за это. Наверное, вы первый друг, который появился у меня за долгие годы.
– Я очень ценю то, что вы делаете для Саванны. Честное слово, – добавил я, чувствую себя чертовски неуютно.
– Вы были одиноки?
– Вы сейчас болтаете с «принцем одиночества». Так Саванна назвала меня в одном из стихотворений. Этот город обостряет одиночество; оно поднимается на поверхность, как пузырьки в стакане с газировкой.
– В последнее время одиночество буквально убивает меня, – призналась Сьюзен, и я почувствовал на себе ее взгляд.
– Не знаю, что вам ответить.
– Меня очень тянет к вам, Том… Прошу вас, не спешите уходить. Выслушайте меня.
– Не надо об этом, Лоуэнстайн. – Я встал с кресла. – Я так давно считаю себя неспособным на любовь, что меня ужасает одна мысль о ней. Давайте останемся приятелями. Добрыми друзьями. Я бы оказался жуткой добавкой к вашей романтической жизни. Я – ходячий «Гинденбург» [125]125
Немецкий дирижабль, потерпевший катастрофу в США в 1937 г.
[Закрыть]. Катастрофа в чистом виде, как бы вам это ни виделось. Сейчас я пытаюсь сообразить, как сохранить брак, на спасение которого почти нет шансов. Даже думать не могу о том, чтобы влюбиться в такую красивую женщину, как вы, и столь не похожую на меня. Это слишком опасно… А теперь мне пора. Спасибо за ваши слова. В Нью-Йорке они особенно нужны и приятны. Это здорово, когда кого-то тянет к тебе, когда тебя хотят.
– Наверное, я в этом не ахти? – улыбнувшись, спросила Сьюзен.
– Нет. Вы в этом потрясающи, доктор. Вы потрясающи во всем.
Я оставил ее на террасе любоваться городскими огнями.
Глава 16
В конце весны в Коллетон на шхуне прибыли люди из другого штата. Они начали неутомимую погоню за белым дельфином. Я помню день, когда мы впервые их увидели. Мать пекла хлеб; аромат горячих буханок вперемешку с запахом роз превратил наш дом в самое благоуханное место. Мать вытащила хлеб из духовки, после чего смазала его маслом и медом. От ломтей шел пар. Мы взяли по куску и отправились пировать на причал. Расплавленное масло и мед стекали у нас с пальцев. Разумеется, все дворовые осы тут же обратили на нас свое злобное внимание. Наши руки устраивали полосатых хищниц ничуть не меньше, чем луга с медоносными травами. Мы мужественно терпели это нашествие. Хорошо, мать догадалась наполнить сладкой водой крышку от майонезной банки и отнести ее на причал; аппетит ос был удовлетворен, что дало нам возможность спокойно подкрепиться.
Мы уже доедали хлеб, когда в одном из рукавов реки Коллетон показалось судно «Желтохвост» [126]126
Желтохвост – хищная рыба семейства ставридовых. Водится по обе стороны от экватора.
[Закрыть]с регистрационным номером Флориды. Судно явно не являлось рыболовецким, поскольку вокруг не летали чайки. Очертания не позволяли назвать его и прогулочной яхтой. На борту стояли шестеро загорелых людей; судя по виду – опытные моряки. В тот же день мы узнали, что это первое судно, зашедшее в воды Южной Каролины не ради рыбной ловли, а с целью изучения и охраны обитателей моря.
Команда «Желтохвоста» не делала секрета из своей миссии. Вскоре во всем округе узнали, зачем к нам из Флориды пожаловала шхуна. Капитан Отто Блэр рассказал репортеру «Коллетон газетт», что океанарий Майами получил письмо от некоего жителя Коллетона (его имя держалось в тайне), где было сказано о частом появлении в окрестных водах белого дельфина. Капитан Блэр и его команда рассчитывают поймать редкое животное и доставить в Майами, где дельфин будет привлекать туристов и служить исследовательским целям. Особо подчеркивалось, что команда «Желтохвоста» – морские биологи – прибыла в Коллетон в интересах науки. Их вдохновила идея своими глазами увидеть редчайший феномен.
Возможно, эти люди достаточно знали о повадках дельфинов, но сильно недооценили характер жителей низинной части Южной Каролины. Граждане Коллетона были готовы преподать незваным гостям несколько бесплатных уроков. По городу прокатилась невидимая волна гнева. Появление «Желтохвоста» встревожило и насторожило коллетонцев. Откровенное намерение украсть Каролинскую Снежинку не укладывалось в наших головах, мы даже слов не находили от возмущения. Сами того не желая, чужаки заставили нас вспомнить о солидарности, вновь ощутить ее забытый вкус. Им предстояло в полной мере почувствовать тяжесть нашего неповиновения.
Для гостей из Флориды белый дельфин был всего лишь предметом научного любопытства, для нас же – воплощением неизъяснимой красоты и щедрости Бога, доказательством магии природы и источником экстатического любования.
Мы все, не сговариваясь, решили бороться за Снежинку.
Подражая местным лодкам, «Желтохвост» вышел в море рано утром, однако дельфин в тот день так и не показался. Члены команды вернулись на причал с угрюмыми лицами и с надеждой на подробную информацию. Но ловцы креветок встретили их молчанием.
На третий день нам с Люком вновь попался «Желтохвост». Биологи посетовали на долгие бесплодные дни, проведенные на реке в тщетных попытках встретить белого дельфина. Бойкот горожан был весьма красноречивым, от чужаков он явно не укрылся. Считая нас более бесхитростными, чем взрослых, гости из Флориды жаждали выведать хоть какие-нибудь сведения о белом дельфине.
Капитан Блэр пригласил меня и Люка на борт «Желтохвоста» и показал специальный бассейн, оборудованный на главной палубе. Это было временное пристанище для обитателей моря, пока они не попадут в большие и малые бассейны Майами. Капитан продемонстрировал нам широкие сети; они покрывали площадь в полмили. Такими сетями обычно ловили дельфинов и других крупных морских животных. Капитан Блэр оказался общительным человеком средних лет, с загорелым лицом, получившим в награду от солнца ряды глубоких морщин. Говорил он совсем тихо. Капитан Блэр рассказывал нам, как они приучали дельфинов питаться мертвой рыбой. На это уходило недели две. Только порядком изголодавшись, дельфины соглашались есть то, к чему на воле никогда не притрагивались. Главная опасность при поимке дельфина заключалась в том, что животное могло запутаться в сети и утонуть. Так что ловля дельфинов требовала быстрых и умелых действий. Потом капитан показал нам матрасы из губчатой резины, на которые укладывали пойманных дельфинов.
– Почему вы сразу не запускаете их в бассейн? – спросил я у капитана.
– Обычно мы так и делаем, но иногда там уже плавают акулы. Бывает, дельфин начинает биться о стенки бассейна и повреждает себе плавники. Мы по опыту знаем: лучше держать их на этих матрасах и постоянно обливать морской водой, тогда у них не высохнет кожа. Мы переворачиваем их с боку на бок, иначе кровь застоится. Вот, пожалуй, и все премудрости.
– Сколько они могут обходиться без воды? – поинтересовался Люк.
– Сложно ответить однозначно, парень. На моей памяти, одного мы так держали целых пять дней, но довезли до Майами в лучшем виде. Дельфины – создания выносливые. Кстати, ребята, когда вы в последний раз видели Моби в здешних водах?
– Моби? – удивился Люк. – Белый дельфин – самка. Ее зовут Снежинка. Каролинская Снежинка.
– Мне все равно. Такую кличку ей дали в Майами. Белый дельфин Моби. Какой-то умник из департамента общественных связей придумал.
– Тупее имени я еще не встречал, – поморщился Люк.
– Но туристы на него потянутся, как осы на сладкое, – возразил капитан Блэр.
– Раз уж вы напомнили о туристах… Вчера утром Снежинку видели в Чарлстонской гавани. С туристского теплохода, направлявшегося к форту Самтер, – сообщил Люк.
– Ты в этом уверен? – уточнил капитан.
Один из членов его команды вскочил на ноги, чтобы лучше слышать слова Люка.
– Сам я свидетелем не был. По радио передавали, – заявил брат.
На следующий же день «Желтохвост» взял курс на Чарлстонскую гавань. Они утюжили реки Эшли и Купер, высматривая свою добычу. Еще три дня судно бороздило Уаппу-крик и Эллиотт-кат [127]127
Уаппу-крик, Эллиотт-кат – водные протоки, отделяющие прибрежные острова от суши.
[Закрыть], пока команда не сообразила, что Люк им попросту наврал. А мой брат благодаря биологам из Флориды узнал, как поддерживать дельфину жизнь, если возникнет такая необходимость.
Когда в один из июньских вечеров на глазах у всего города гости из Флориды попытались поймать Снежинку, неприязнь к ним коллетонцев перешла в настоящую войну. Морские биологи заметили белого дельфина в Коллетонском проливе, но глубина оказалась слишком большой для их сетей, и попытка не увенчалась успехом. Весь день они следовали за Снежинкой, держась на приличном расстоянии. Команда «Желтохвоста» с бесконечным терпением ждала, когда их добыча повернет в сторону рек и речек.
Едва только чужаки выследили Снежинку, ловцы креветок через свои коротковолновые рации стали постоянно информировать друг друга о местонахождении пришлого судна. Стоило «Желтохвосту» хотя бы незначительно поменять курс, кто-то из креветочников это замечал и передавал на другие лодки. Радиоволны наполнялись голосами, сообщавшими о каждом шаге моряков из Флориды. В самом Коллетоне жены ловцов креветок внимательно слушали радио и перезванивались с родственниками и друзьями, делясь новостями. «Желтохвост» не мог проплыть и ярда по водам округа, чтобы об этом не становилось известно целой тайной армии.
В нашем доме рация висела над кухонной раковиной. Мать почти постоянно держала ее включенной.
– «Желтохвост» поворачивает к Йемасси-крик, – раздавалось сквозь треск и помехи. – Вряд ли сегодня им удалось найти Снежинку.
– Парни из Майами-Бич только что покинули Йемасси-крик и теперь шныряют по проливу Харпер вплоть до острова Гоат.
Город непрерывно внимал этим разведданным ловцов креветок. Потом Снежинка исчезла на неделю, а когда появилась вновь, один из капитанов тут же предупредил горожан:
– Говорит капитан Виллард Планкетт. Парни из Майами-Бич заприметили Снежинку. Идут следом в направлении реки Коллетон. На палубе видны приготовленные сети. Судя по всему, Снежинка решила навестить Коллетон.
Эта весть распространилась по городу с быстротой разлитой ртути. Сила слухов, на которую и рассчитывал капитан Планкетт, вывела на берег почти всех горожан. Люди пристально следили за рекой и негромко обсуждали последние события. Шериф поставил свою машину на стоянку позади банка и присоединился к толпе. Глаза всех жителей сосредоточились на изгибе реки Коллетон, где должен был появиться «Желтохвост». Изгиб находился в миле от того места, где река вбирала в себя три рукава и превращалась в пролив.
Минут двадцать собравшиеся ждали судно из Флориды и, когда оно показалось, издали общий возглас. «Желтохвост» хорошо просматривался на фоне болотистых низин, да еще и прилив высоко поднимал его. Какой-то матрос стоял на передней палубе с биноклем и внимательно разглядывал водное пространство перед судном. Этот человек застыл, словно статуя, – он весь был погружен в выполнение командной миссии.
Мы трое находились на мосту вместе с несколькими сотнями горожан, пришедшими посмотреть, как чужаки будут ловить живой коллетонский символ удачи. Вскоре напряженное любопытство сменилось тревогой: Снежинка миновала последний поворот и теперь величественно плыла в сторону города. Солнце серебрило ее бледные плавники, сверкавшие в невысоких волнах. В тот день красота Снежинки вызвала в людях не столько восхищение, сколько отчаяние. Самка белого дельфина совершенно не подозревала, какая опасность ей грозит. Она выпрыгивала из воды в ослепительном блеске солнечных лучей, затем ныряла, и через какое-то время ее спинной плавник, напоминающий белый шеврон, снова разрезал воду, но уже на сотню ярдов ближе к мосту. К нашему удивлению, горожане приветствовали Снежинку громкими криками. Это был апофеоз человеческого восторга. Однако коллетонцы не забывали, зачем они собрались; гнев невидимыми волнами растекался по толпе. Мы и сами не заметили, как перестали быть пассивными наблюдателями, и с наших губ сорвался совершенно незнакомый нам боевой клич. Мы превратились в коллетонское ополчение, слова паролей и команд огненными письменами вспыхивали в нашем подсознании. Снежинка опять скрылась, затем поднялась над водной гладью. Ее встретили аплодисментами. Сейчас она казалась загадочным, неземным существом. Ее цвет непостижимым образом менялся от лилового до жемчужного. На залитой солнцем поверхности реки Снежинка мгновенно становилась серебристой. Однако наше любование дельфином могло оказаться последним. С борта «Желтохвоста» уже спускали шлюпку.
Городское ополчение нуждалось в застрельщике; им, к моему удивлению, стал Люк.
Движение по мосту прекратилось; водители выбрались из своих машин и тоже стали следить за приготовлениями к поимке белого дельфина. На мост въехал грузовик, перевозивший помидоры с одной из ферм Риса Ньюбери. Судя по всему, водителю не было дела до Снежинки. Он отчаянно сигналил, требуя освободить ему дорогу.
– Нет. Так нельзя, – пробормотал Люк, обращаясь к самому себе.
Брат перелез через борт грузовика и начал сгружать ящики с помидорами на мост. Сначала я решил, что Люк помешался, но потом понял его замысел. Мы с Саванной вскрыли ящик и начали раздавать помидоры присутствующим. Водитель грузовика выскочил из кабины и потребовал прекратить безобразие, однако Люк даже не повернул головы. Он продолжал передавать ящики своим друзьям и соседям. Когда люди стали вытаскивать из своих багажников монтировочные ключи и вскрывать ими тару, водитель завопил еще сильнее. Машина шерифа со стоянки двинулась в сторону Чарлстонского шоссе, находившегося на другом конце города.
Едва «Желтохвост» приблизился к мосту, на палубу полетели сотни помидоров. Зеленый залп сбил с ног человека с биноклем. Помидоры были твердыми, как картофелины. Тому, кто возился с сетью возле кормы, попало по лицу. Он схватился за нос. По пальцам текла кровь. Следующая овощная атака вынудила экипаж «Желтохвоста» укрыться в трюме и каюте. Кто-то кинул монтировку в болтавшуюся сбоку шлюпку. Толпа одобрительно загудела. Водитель грузовика продолжал истошно орать, но тщетно. Ящики с помидорами расходились, как горячие пирожки.
«Желтохвост» скрылся под мостом, и двести горожан поспешили на другую сторону, чтобы встретить вражеское судно во всеоружии. Мы ощущали себя лучниками, стреляющими с городской стены по скверно вооруженной пехоте. Броски Саванны были сильными и меткими; она нашла свой ритм и даже свой стиль. Каждое попадание она сопровождала восторженным криком. Люк швырнул вниз целый ящик. Тот угодил на заднюю палубу; раздавленные помидоры, как мраморные шарики, покатились к решетчатой дверце трюма.
Когда «Желтохвост» удалился от моста и оказался вне досягаемости (правда, некоторые сильные и ловкие метатели еще обстреливали палубу), у Снежинки вдруг сработал инстинкт самосохранения. Она миновала правый борт своих преследователей и направилась обратно к мосту. Животное возвращалось под нашу защиту. Горожане встретили дельфина аплодисментами. «Желтохвост» стал медленно и не очень уверенно разворачиваться. Руки горожан потянулись к оставшимся ящикам. На этот раз даже водитель злосчастного грузовика поддался массовой истерии и встал у перил с помидором в руке, ожидая приближения вражеского судна. «Желтохвост» пошел к мосту, но неожиданно резко поменял курс и двинулся вверх по реке. А Каролинская Снежинка – единственный белый дельфин на планете – поплыла в воды Атлантики.
На следующий день городской совет подписал постановление, объявлявшее Каролинскую Снежинку гражданкой округа Коллетон, а попытки изъять ее из вод округа – уголовным преступлением. Одновременно власти Южной Каролины издали аналогичный закон, где уголовным преступлением считалось изъятие живых существ вида Phocaena [128]128
Свинья морская.
[Закрыть]и вида Tursiops [129]129
Афалина.
[Закрыть]из территориальных вод округа Коллетон. Менее чем за сутки наш округ стал единственным в мире местом, где ловля дельфинов превратилась в преступление.
Вечером, пришвартовав судно к причалу, где стояли лодки креветочников, капитан Блэр отправился прямо к шерифу Лукасу и потребовал, чтобы тот арестовал каждого, кто бросался помидорами в его шхуну. К сожалению, капитан Блэр не мог назвать ни одного имени. Шериф, позвонив по нескольким номерам, нашел четырех свидетелей, которые могли под присягой подтвердить в суде, что в момент прохождения «Желтохвоста» под мостом наверху не было ни одной живой души.
– Тогда откуда у меня на палубе оказалась сотня фунтов помидоров? – возмутился Блэр.
– У нас, капитан, сезон созревания помидоров. А они, знаете ли, растут повсюду.
Лаконичный ответ шерифа по достоинству оценили во всех домах Коллетона.
Однако парни из Майами не собирались так просто сдаваться. Они разработали новый план по поимке Снежинки. В главное русло они больше не заходили, сосредоточив свои поиски за пределами территориальных вод округа, поскольку в территориальных водах дельфины теперь находились под защитой закона. Однако за «Желтохвостом» двигались патрульные суда Комиссии по охоте и рыболовству штата Южная Каролина, а также небольшая флотилия прогулочных лодок, управляемых коллетонскими женщинами и детьми. Стоило только «Желтохвосту» засечь Снежинку и начать преследование, как эти лодки начинали маневрировать на пониженных оборотах между шхуной и белым дельфином. Люди капитана Блэра всеми силами пытались протиснуться между коллетонскими лодками, но горожане искусно блокировали им путь. Так продолжалось, пока Снежинка не поворачивала в сторону реки Коллетон.
Мы с Люком и Саванной каждый день выводили свою лодку и присоединялись к флотилии сопротивления. Люк делал зигзаги перед самым носом вражеского судна, игнорируя его гудки и едва заметно снижая обороты лодочного мотора. Какими бы профессиональными ни были действия капитана Блэра, ему не удавалось обойти Люка. Мы с Саванной закидывали удочки, делая вид, что промышляем королевской макрелью. Частенько команда «Желтохвоста» собиралась на носу и бросала нам угрозы и язвительные насмешки.
– Эй, ребята, убирайтесь отсюда, пока мы по-настоящему не разозлились! – крикнул нам кто-то из них.
– Мистер, мы просто ловим рыбу, – отозвался Люк.
– И какую же? – устало усмехнулся наш противник.
– Прошел слух, что где-то здесь плавает белый дельфин, – сообщил Люк, еще чуть-чуть сбавляя обороты мотора.
– Ты это серьезно, задира? В таком случае вы занимаетесь недостойным делом.
– Мы занимаемся тем же, чем и вы, мистер, – вежливо произнес Люк.
– Если бы мы были во Флориде, мы бы протаранили вашу посудину.
– Но здесь не Флорида, мистер. Или вы до сих пор не поняли? – спросил мой брат.
– Деревенские чурбаны! – разозлился парень.
Люк взялся за дроссель, и скорость нашей лодки стала черепашьей. Мы слышали, как мощные двигатели «Желтохвоста» тоже сбросили обороты. Нос судна почти навис над нашей лодкой.
– Он назвал нас деревенскими чурбанами, – сказал Люк.
– Назвать меня деревенским чурбаном? – возмутилась Саванна.
– Это оскорбляет мои чувства, – добавил благородного возмущения я.
А впереди белый дельфин благополучно завернул в Лэнгфорд-крик; вскоре алебастровый плавник исчез среди зелени болот. В устье стояли три лодки, готовые двинуться наперехват, если «Желтохвост» сумеет обойти Люка.
Через тридцать дней безуспешных маневров и обструкции местных жителей «Желтохвост» покинул южные границы коллетонских территориальных вод и отправился в Майами ни с чем. Так явствовало из интервью, данного капитаном Блэром перед отплытием. Капитан заявил, что непонятное упрямство, проявленное жителями Коллетона, сорвало программу научных исследований белого дельфина. Однако последней каплей стал снайперский огонь по его судну со стороны острова Фрименс. Не желая рисковать жизнью команды, капитан Блэр принял окончательное решение завершить охоту на Снежинку.
И действительно, «Желтохвост» миновал последние барьерные острова и повернул на юг, держа путь в открытый океан. Ловцы креветок видели это со своих лодок.
Однако «Желтохвост» направился не в Майами. Проделав миль сорок, шхуна подошла к устью реки Саванны и встала на одном из многочисленных рыболовецких причалов городка Тандерболт. Там члены команды провели неделю: они пополняли запасы и ждали, когда страсти в округе Коллетон немного улягутся. Все это время капитан Блэр и его парни внимательно следили за радиопереговорами коллетонских ловцов креветок. Те, сами того не подозревая, регулярно информировали экипаж «Желтохвоста» обо всех перемещениях Снежинки. Через неделю, под покровом ночи, «Желтохвост» покинул причал Тандерболта и взял курс на север, стараясь двигаться за пределами трехмильной прибрежной полосы и не попадаться на глаза ловцам креветок, что промышляли близ берегов. Парни из Майами ждали условного сигнала.
Через три дня плавания в нейтральных водах команда «Желтохвоста» услышала нужный сигнал.
– Всем капитанам. Только что в Заяц-крик я наткнулся на топляк [130]130
Топляк – затонувшее при сплаве бревно.
[Закрыть]. Если кто-то из вас, ребята, находится поблизости, имейте в виду. Прием.
– В Заяц-крик креветки не водятся, – послышался другой голос. – Далеко же тебя занесло, капитан Генри. Прием.
– Я ловлю их везде, где они могут попасться, – ответил мой отец, глядя, как Каролинская Снежинка плывет за косяком рыб к отмели.
Река Заяц-крик текла вне пределов округа Коллетон. «Желтохвост» на полной скорости помчался на запад, к указанному месту. Экипаж готовил сети, а капитан Блэр смотрел на побережье Южной Каролины и надеялся, что больше его не увидит… Ловец креветок из Чарлстона рассказал, как в половине двенадцатого наблюдал поимку Каролинской Снежинки. Самка белого дельфина лихорадочно металась и запуталась в сетях. Но команда действовала быстро и слаженно; им удавалось держать голову Снежинки над водой. Экипаж судна подогнал дельфина к моторной лодке и поднял на борт.
К тому времени, когда весть о захвате Снежинки достигла Коллетона, «Желтохвост» находился в нейтральных водах и держал курс прямиком на Майами, куда он должен был прийти через пятьдесят восемь часов. В Коллетоне ударили в церковные колокола, но это было лишь выражением бессилия и ярости. Горожанам казалось, что реку, на которой стоит их город, осквернили, лишив присущего ей волшебства.
Слово «топляк» было условным сигналом, придуманным моим отцом. Он согласился помочь капитану Блэру и некоторое время бороздил воды сопредельных округов, пока не заметил Снежинку в территориальных водах округа Гиббс. Генри Бинго и был тем неназванным жителем Коллетона, который сообщил во Флориду о белом дельфине. Через две недели после похищения дельфина и через неделю после статьи в «Коллетон газетт», где был помещен снимок Снежинки в океанарии Майами, отец получил от капитана Блэра благодарственное письмо и чек на тысячу долларов в качестве вознаграждения.
Отец горделиво помахал чеком у нас перед носом.
