Текст книги "Принц приливов"
Автор книги: Пэт Конрой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 47 страниц)
– Послушай, милая. Я не желаю есть какие-то говяжьи потроха вместо нормальной пищи. Ты знаешь, я никогда не привередничаю. Но уже три месяца ты кормишь меня разными штучками-дрючками, я устал от них.
Изумленный Люк поддел вилкой свой «хлебец».
– Мама, так это что, бычьи яйца?
– Нет, конечно. И ты, Люк Винго, тоже последи за своим языком. По-научному это называется «вилочковая железа». Она находится у коровы внутри.
– Понятно, что внутри. Но где? – поинтересовался я.
– Сейчас не помню, – быстро нашлась мать. – Но точно далеко от хвоста. В этом я абсолютно уверена.
– Где моя обычная порция красного мяса на ужин? – Отец отложил вилку. – Всего-навсего. Такая малость. И жареная рыба сгодилась бы, и креветочное пюре с подливой. Эти потроха даже ниггеры есть не станут. Даже собаки. Где Джуп? Иди сюда, Джуп. Сюда, малыш.
Джуп дремал на стуле. Тогда мы еще не знали, что это последний год его собачьей жизни. А пока он поднял свою дружелюбную морду в серых пятнах и тяжело спрыгнул на пол. Джуп осторожно приблизился к отцу. Глаза пса были подернуты молочной пленкой, сам он дрожал от сердечных червей [96]96
Вид паразитов, живущих в сердце животных и человека (в очень редких случаях). Переносчиком личинок являются комары.
[Закрыть], которые его и доконали.
– Ближе, Джуп, ближе, – выказывал нетерпение отец. – Черт побери, да шевели же ты своей задницей.
– Джуп – пес умный, – вмешалась Саванна. – Знает, что может получить от папы ногой под дых.
Джуп остановился футах в пяти, ожидая, что будет дальше. Он ластился ко всем, за исключением отца.
– Давай, глупая псина. Отведай-ка «сладких хлебцев».
Отец поставил свою тарелку на пол. Джуп медленно подошел к ней, понюхал содержимое, слизнул немного сливок и вернулся на стул.
– Я весь день готовила это блюдо, – обиженно сообщила мать.
– Которое даже пес не жрет, – язвительно подхватил отец. – Вот тебе наглядное доказательство. Собака отворачивается, а мне что прикажешь делать? Послушай, Лила. Я встаю в пять утра и целый день ловлю креветок. Как портовый ниггер, я не разгибаю спины. А вечером у меня и обед, и ужин. И что я должен есть? Стряпню, которая даже глупому псу в глотку не лезет?
– Дорогой, попробуй отнестись к этому как к кулинарному приключению. Мне хотелось, чтобы наши дети познакомились с кухней разных стран и народов. Я пытаюсь расширить их горизонты. «Сладкие хлебцы» – французская классика. Классика. Рецепт я взяла из «Гурме».
Чувствовалось, что поведение отца сильно обидело мать.
– Французская? – заорал отец. – Я что, француз? Ненавижу этот поганый народ. Ты когда-нибудь слышала, как они говорят? Боже милосердный, Лила, это же нечеловеческая речь. Им как будто по двадцать фунтов чеддера в зады понапихали. Я американец, Лила. Простой американец, который корячится на дерьмовой работе, зарабатывая баксы. Я люблю американскую еду: бифштексы, картошку, креветки, окру [97]97
Окра – однолетнее съедобное растение семейства мальвовых.
[Закрыть], кукурузу и все такое. Мне не надо икры, улиток, лягушачьих печенок и яиц бабочки… или что там жрут эти французские придурки? Я не желаю никаких приключений за ужином. Я просто хочу утолить голод. Прости, если обидел.
Люк с показным аппетитом принялся уплетать «сладкие хлебцы».
– Мама, это восхитительно, – заключил он. – Ничего вкуснее я в жизни не пробовал.
Я осторожно откусил кусочек. Как ни странно, французская экзотика оказалась вполне приемлемой.
– Замечательно, мама, – похвалил я. – Просто сказка.
– Том прав, – согласилась Саванна. – Потрясающе… Папа, не переживай. Я тебе мигом поджарю ваху [98]98
Ваху – рыба семейства скумбриевых.
[Закрыть].
– Даже глупый пес не стал лопать вашу сказку, – пробубнил отец, чувствуя, что мы объединяемся против него.
– Джуп питается только чем-то, что из консервной банки, – объяснил отцу Люк.
– Люк, что за нелепую фразу ты построил? – отчитала его мать. – В таких случаях говорят не «чем-то», а «тем». Запоминай правильные обороты речи, пока они не войдут у тебя в привычку.
– Может, нам угостить папу банкой «Алпо»? [99]99
Консервы для собак.
[Закрыть]– предложила Саванна.
– Пусть подерутся с Джупом за порцию, – ухмыльнулся я.
Если бы в тот момент мать подала нам конский навоз в белом вине, мы бы и им восторгались, расхваливая тонкий вкус. Это была часть негласного и весьма сложного этического кодекса, заставлявшего нас бросаться на защиту матери всякий раз, когда отец совершал вылазку против ее достоинства и задевал ее лучшие чувства. Какими бы здравыми ни были отцовские доводы, у Генри Винго не получалось разрушить свой образ грубого и опасного человека. Это злило его и отдаляло от нас, но такова была закрепленная за ним роль.
Отец медленно обвел нас взглядом – своих детей, весело поедающих французский изыск. Это был тихий бунт против главы семьи.
– Да, Лила, ты отлично сумела настроить детей против меня. Получается, я один здесь – большое бревно.
– Пап, ну что тебе стоит быть повежливее? – осторожно произнес Люк. – Мама столько сил потратила на этот ужин.
– Молчи, болтун. Я трачу еще больше сил, чтобы ей было на что все это покупать. Смею вам напомнить, что кормильцем в семье являюсь я. И я не стану есть всякую дрянь, сляпанную из журналов. Если мне не нравится ужин, я имею полное право называть вещи своими именами.
– Но ведь можно высказать недовольство помягче, – ядовито заметила Саванна. – Ты же умеешь, когда захочешь.
– Заткнись, – потребовал отец.
– У меня есть право выражать свое мнение, – с полным ртом сообщила Саванна. – Мы живем в Америке, и я – американская гражданка. А вот затыкать мне рот никто не вправе.
– Говорю тебе, заткнись, – повторил отец.
– Слушай отца. Он большой, сильный и смелый, – совершенно некстати вмешалась мать.
– Перестань болтать, Лила, приготовь лучше нормальную еду, – велел отец. – Немедленно. Я работал весь день и имею право на съедобный ужин.
– Да успокойся ты, папа, – примирительно сказал Люк, но голос его звучал напряженно.
Отец ударил брата по губам. Люк оторопел от удивления, затем уткнулся в тарелку.
– Приготовь мне мяса, – приказал матери отец. – Меня устроит любое, какое есть. Я научу свою семью уважать ее кормильца.
– Как ты, Люк? – спросила мать.
– Все нормально, мам. В полном порядке.
– У нас осталось немного вчерашнего рагу. И рис. Сейчас все разогрею, Генри.
– Мама, я тебе помогу, – заявила Саванна.
– И я тоже, – подхватил я, отодвигая стул.
За столом остались отец и Люк.
Я ретировался в кухню, поскольку жизненный опыт научил меня: если отец взорвался, лучше скрыться с его глаз как можно скорее.
– Том, покроши лук, – дала мне задание мать. – А ты, Саванна, пожалуйста, достань рис. Он в холодильнике, в прикрытой тарелке.
– Я так тебе сочувствую, мама, – призналась Саванна, открывая дверцу холодильника.
– Сочувствуешь? Не надо мне сочувствовать. Я сама выбрала такую жизнь. Жизнь, которую заслуживаю.
Мать заглянула в кладовку, где хранились консервы, и вышла оттуда с банкой собачьей еды. Не обращая внимания на наши удивленные лица, она положила на сковородку кусок сливочного масла и лук.
– Том, прошу тебя, добавь еще одну луковицу, – попросила мать, когда в кухне запахло жареным луком. – И пожалуйста, очисти две дольки чеснока.
Когда лук и чеснок на сковородке стали совсем прозрачными, мать вывалила туда всю банку консервов «Алпо» и начала энергично перемешивать. Она посолила и поперчила мясо, добавила острой соевой приправы, такого же острого мясного соуса и столовую ложку томатной пасты. Следом на шипящую сковородку отправился мелко покрошенный лук-резанец, а затем и вчерашний рис. Дождавшись, когда вся смесь станет горячей, мать выложила ее на большую тарелку и красиво посыпала луком-пореем и петрушкой. Мать отнесла тарелку в столовую и с видом победительницы поставила перед отцом.
Джуп тут же проснулся и теперь без всякого приглашения подошел к столу.
– Видите, даже глупый пес почуял настоящую пищу.
Отец взял мелкую тарелку для хлеба, отложил туда немного риса с собачьим кормом и поставил на пол. Пес мгновенно умял угощение и, довольно пофыркивая, вернулся на стул.
– Королевский дегустатор, – заключила Саванна, возвращаясь к прерванному ужину.
Власть главы семьи была восстановлена. Отец попробовал новое блюдо.
– Вот, Лила, это нормальная еда. Простая, но вкусная. Я рабочий человек и не стыжусь этого. Прекрасный ужин получился. Спасибо, что приготовила.
– Не стоит благодарности, дорогой. Мне это доставило истинное удовольствие, – с непонятной отцу язвительностью ответила мать.
– Терпеть не могу наших вечных ссор за столом, – пожаловался Люк. – Стоит нам собраться на ужин, и я начинаю чувствовать себя как перед высадкой союзников на побережье Нормандии.
– Это, братец, одно из развлечений семейной жизни, – поддела его Саванна. – Пора бы привыкнуть. Съел несколько горошин, и тут тебе – по губам.
– Не желает ли юная леди попридержать язык? – предостерегающе спросила мать.
– Иногда необходимо поднимать руку. Только так можно воспитать характер, Люк, – добавил отец, с аппетитом жуя собачьи консервы. – Уж лучше бы отец порол меня, чем читать по десять страниц из Библии.
– Но Библия помогла твоему отцу достичь ошеломляющего успеха, – напомнила мать.
– Лила, я приношу тебе свои извинения, что я не кардиологический хирург и не «белый воротничок» в банке. Но по-моему, пора перестать стыдиться моего ремесла. Да, я ловец креветок.
– Да ты даже среди ловцов креветок не являешься лучшим. Найдется с десяток человек успешнее тебя. И половина из них – цветные.
– Зато у них нет планов, которые есть у меня. Их мозги не бурлят идеями, как сколотить капитал.
– А сколько денег ты растратил впустую?
– Это, Лила, потому, что мои задумки всегда опережают время. Ты с этим согласна? Я куда живее какого-нибудь среднего Джо. Мне всего-навсего нужно взять взаймы небольшую сумму, и госпожа фортуна подарит мне свою улыбку.
– Ты прирожденный неудачник, пропахший креветками, – отчеканила мать.
– Креветки – мой способ заработка, – устало отозвался отец. – На реке не пахнет духами.
– А если бы ты еще натер грудь чесноком, получились бы креветки в чесночном соусе, – не унималась мать.
– Мне нравится запах свежих креветок, – вдруг сказал Люк.
– Спасибо, сын, – улыбнулся отец.
– Нюхать их на реке – это одно. А как бы тебе понравилось укладываться в постель с креветкой весом в двести двадцать фунтов?
– Что и требовалось доказать, – вздохнул Люк. – Что бы мы ни обсуждали, все кончается стычкой.
– Мне трудно вообразить папу креветкой, – призналась Саванна, наблюдая, как отец доедает любимое лакомство Джупа.
– Ну почему у нас не так, как в семьях, которые показывают по телевизору? – рассуждал Люк. – Там говорят о повседневных делах, смеются. Отцы садятся за стол в пиджаках и галстуках.
– Люк, может, и мне выходить на лов в костюме? Удобная одежда для забрасывания сетей. Особенно в шторм. Неужели ты не понимаешь, что по телевизору показывают ненастоящих отцов? Это же голливудские штучки.
– Но они всегда такие счастливые, – продолжал Люк.
– И ты был бы счастлив с парой миллионов баксов, надежно размещенных в банке.
Отец доел остатки ужина и завершил трапезу удовлетворенной отрыжкой.
– Вот теперь мой старый желудок чувствует сытость, – изрек он. – И запомни, Лила, ты готовишь американцу, а не лягушатнику.
– Генри, я могла бы поджарить камни во фритюре, и ты бы мигом их проглотил. Но я стараюсь познакомить наших детей с кушаньями других стран. И учусь сама. Я всюду ищу оригинальные блюда. Мне хочется произвести впечатление на дам из Коллетонской лиги. В прошлый раз они отвергли мою кандидатуру. Я намерена экспериментировать до тех пор, пока не найду самый потрясающий рецепт. И тогда до них дойдет, какую ценность я представляю для Лиги.
Отец пристально смотрел на мать. Слова, которые он затем произнес, прежде не звучали за нашим столом.
– Дорогая, они никогда не возьмут тебя в Коллетонскую лигу. Неужели ты этого не понимаешь? Они и Лигу создали только затем, чтобы не пускать туда таких, как ты. Можешь вызубрить всю французскую и итальянскую кухню. Можешь готовить так, что один запах будет сводить с ума. Но тебя все равно не примут в Лигу. И лучше тебе услышать это от меня, чем от них. Пора научиться признавать простые вещи.
– Мама, папа прав, – вмешался я. – Не надо посылать им рецепт.
– Зачем ты вообще пытаешься помочь этим гордячкам из Коллетонской лиги? – тихо сказала Саванна. – На самом деле им ничего от тебя не надо. Они лишь заденут твои чувства.
– Задеть чувства можно лишь тогда, когда человек сам позволяет, – гордо возразила мать. – Я ничем не хуже этих женщин. В глубине души они это знают. Как и они, я вношу свой посильный вклад в благосостояние нашего города. Но и Рим не сразу строился. У этих дам с детства были преимущества, которые мне и не снились. Зато я сполна использую все данные мне природой возможности. Я обязательно вступлю в Лигу. Обязательно.
– Мама, зачем тебе это нужно? – спросила Саванна. – Я бы не хотела попасть в клуб, где меня не желают видеть.
– Я нужна им, – ответила мать. – Но пока они этого не понимают.
– У тебя нет ни малейшего шанса попасть в Коллетонскую лигу. – Отец поднялся из-за стола. – И ты, дорогая, тут ни при чем. Дело во мне.
Мать отмахнулась от этого редкого проявления отцовского милосердия.
– Да, Генри. Помощником в этом деле тебя никак не назовешь.
Весь остаток лета мать была с головой погружена в рецепты местных блюд. Ее сосредоточенность изумляла, это был настоящий героизм. Она готовила курятину десятью различными способами. Под ее умелыми руками каждый вариант становился не только блюдом, но и сотворением птицы нового вида. Стоило отцу пожаловаться, он тут же получал внушительную порцию «Алпо» с рисом, однако даже это кушанье со временем становилось все вкуснее. Мать потрясающе готовила свинину. Если бы она опубликовала рецепт свиного барбекю на углях, это значительно изменило бы жизнь Юга, по крайней мере, мы в этом не сомневались. Однако от барбекю тянулась зримая ниточка к ее прошлому, и мать исключила это блюдо как слишком заурядное. У нас возникали семейные споры насчет того, какой рецепт предложить привередливым дамам из Коллетонской лиги. Мать остановилась на креветочном муссе – удивительнейшем кушанье, когда-либо попадавшем мне в рот. Саванна предпочитала буйабес [100]100
Буйабес – блюдо французской кухни, рыбный суп, характерный для Средиземноморского побережья Франции.
[Закрыть], приготовленный из рыбы дневного улова. Отец сохранял верность жареной курятине.
Пожалуй, для нашей семьи то лето было самым счастливым. Даже в кончине Джупа ощущалась какая-то приятная грусть. Наши слезы по нему были легкими и светлыми, а похороны запомнились умиротворяющей красотой. Наш пес умер на стуле, где любил лежать. Мы соорудили ему гроб, который украсили фотографиями, запечатлевшими Джупа с нами, начиная от его щенячьих дней и до последнего года жизни. Он и остался с нами; этот пес олицетворял всё лучшее в нас – то, что способно любить бескорыстно. Мы закопали Джупа рядом с нашими мертворожденными братьями и сестрами. В гроб мы положили две банки «Алпо», чтобы пес не голодал по пути в свой собачий рай. И еще мы подумали: если кто-нибудь когда-нибудь вздумает потревожить его кости – пусть видит, что Джуп жил в семье, где очень его любили и заботились о нем.
На следующий день после похорон Джупа Люк поймал королевскую макрель весом в двенадцать фунтов. Это было в воскресенье, накануне обеда. Люк наудачу забросил удочку с причала. Мама начинила макрель креветками, мидиями и гребешками, после чего запекла в вине и густых сливках, добавив пару трав со своего огорода. Кушанье получилось фантастическим. Белое мясо легко отделялось от костей, креветки и мидии вносили свои вкусовые оттенки. Мамин шедевр одновременно пах виноградником, молочной фермой и морем. Еще пару часов назад эта макрель плескалась в реке Коллетон. Люк отыскал у нее в животе креветку, проглоченную за несколько мгновений до того, как макрель попалась на его крючок. Брат извлек креветку, и мама добавила ее к остальным. На счастье.
– Вот она, – сказал я, указывая на крупную креветку. – Наверняка эта.
– Не знаю, – пожал плечами отец. – Может, и эта. А рыба превосходная.
– Такое блюдо вряд ли подадут даже в шикарном ресторане, – заметил Люк.
– Ты-то откуда знаешь? – накинулась на него Саванна. – Ты никогда не был в шикарном ресторане. А тот, где готовят желтую овсянку, только называется рестораном.
– Мне кажется, я несколько перегрузила это блюдо. – Мать медленно жевала, оценивая свое произведение. – Да, оно получилось тяжеловатым. Не надо было столько всего смешивать. Пропала оригинальность. Сегодня я читала, что простота – это ключ к элегантности. Хотя, по-моему, и простота может быть чрезмерной.
– Например, как у нашего папы, – подхватила Саванна.
Отец благодушно рассмеялся.
– Простота, говоришь? В таком случае я – один из самых элегантных сукиных сынов в округе.
– Речь шла совсем о другой простоте, – пояснила мать.
– Мам, ты сегодня выискала какой-нибудь интересный рецепт? – сменил я тему.
– Рецепт неаполитанского супа со свиным легким, сердцем и горлом. Но я решила его не готовить.
– Вот и хорошо, – обрадовался отец, набив себе рот макрелью. – Меня тошнит уже от одного названия.
– Брр, – поморщилась Саванна.
– А я уверена, что суп вкусный, – заявила мать. – Вас отталкивает не его вкус, а сама идея. Думаю, первый человек, решившийся попробовать улитку, тоже ощущал легкие позывы к рвоте.
– Держу пари, его вывернуло по полной, – ухмыльнулся отец.
В начале августа мать объявила нам, что наконец-то нашла лучший рецепт. Она вынула из морозильника восемь диких уток, подстреленных Люком минувшей зимой. Из утиных потрохов и иных частей, которые обычно выбрасывают, мать приготовила кушанье шоколадно-коричневого цвета, запах которого возбуждал и немного обескураживал. Утиное мясо мать облагородила вином и ложкой коньяка. Затем она целый час вспоминала всевозможные приправы, приемлемые для этого вида мяса. Утки готовились на медленном огне, с луком, репой, кислыми яблоками и круглолистным виноградом, обвивавшим щиты галереи в саду. Мать раздумывала о соотношении компонентов, чтобы никакая мелочь не испортила блюдо. За столом мы все ощущали напряженное ожидание матери. Она волновалась, не зря ли положила виноград. Кулинарные книги были здесь бессильны; мать ступила на неизведанную тропу, где «Гурме» уже не мог служить путеводителем. По сути, она впервые целиком положилась на свое чутье и содержимое кладовых.
Я выразил сомнение, нужно ли было класть репу, однако мать поспешила меня заверить, что утка – единственное мясо, которое сочетается с репой. На самом деле меня заботило другое: я терпеть не мог этот овощ. Однако яблоки оттянули на себя горечь репы, которая, в свою очередь, уменьшила приторность винограда. Утиное мясо имело цвет диких роз. Даже отец оставил свой ежевечерний панегирик жареной курятине и принялся за еду с молчаливым аппетитом. После ужина мы встали и устроили матери овацию. Седьмую по счету за то лето.
Мать сделала книксен и расцеловала всех нас. Ее глаза сияли от радости, столь редкой в нашем доме. Она чмокнула даже отца; они закружились в вальсе, двигаясь из столовой в гостиную. Мать напевала мелодию, под которую они любили танцевать там, в Атланте, когда только познакомились. И сейчас родители выглядели совершенно естественно, без малейшей скованности. Я впервые заметил, какие они красивые и как здорово смотрятся вместе.
То лето было временем непривычного элегического счастья для всех нас. Мать неустанно колдовала над плитой, отец возвращался с богатым уловом креветок. Наш дом стал приобретать черты надежной семейной гавани, о которой я мечтал и тосковал всю жизнь. Лето щедро поджаривало нас на солнце и дарило положительные эмоции. Родители вдруг превратились в обаятельную пару, работа на лодке не была мне в тягость, и я знал, что каждый вечер меня ждет королевский пир.
Когда с уткой было покончено, мать, все в том же приподнятом настроении, аккуратно переписала рецепт и вывела на конверте адрес комитета по изданию кулинарной книги. Все двери в доме были открыты; по комнатам гулял прохладный ветер. Я видел, как мать лизнула почтовую марку и приклеила ее в верхний угол конверта. Саванна тоже следила за матерью, однако глаза сестры были грустными. Затем Саванна бросила на меня совсем короткий, мимолетный взгляд. Но этого мгновения хватило, чтобы сработала телепатия близнецов. Мы оба почувствовали: мать снова подставляет себя под удар, однако были бессильны что-либо сделать.
Через неделю, подъехав к дому и не ощутив никаких дразнящих запахов пищи, мы сразу поняли: мать получила ответ. В доме было пусто. Мы с Люком бросились на задний двор и нашли мать в галерее. Она плакала, Саванна утешала ее, как могла. Сестра молча протянула нам письмо.
Уважаемая миссис Винго!
Члены комитета по изданию кулинарной книги, и я в том числе, хотим сердечнейшим образом поблагодарить Вас за присланный Вами «старый семейный рецепт» блюда «Canard Sauvage de Casa de Wingo» [101]101
В переводе с франко-испанского жаргона Лилы это означает: «Дикая утка дома Винго».
[Закрыть]. Однако мы единодушно считаем, что в кулинарной книге должна быть представлена местная кухня. Мы решили не занимать ее страницы рецептами весьма экзотических иностранных блюд, пусть даже от лучших кулинаров нашего города. Еще раз большое Вам спасибо за проявленное внимание и потраченное время. Искренне Ваша,
Изабелъ Нъюбери
P. S. Лила, поделитесь со мной секретом: из какой кулинарной книги Вы позаимствовали рецепт с таким исключительным названием?
– Скажи ей, что рецепт ты взяла из «Американского справочника по ядовитым грибам», – взорвался я. – Добавь, что с радостью приготовишь ей это блюдо к ближайшему ужину.
– Вот-вот, – поддержал меня Люк. – А я с ее сыночком… побеседую.
– Ребята, перестаньте! – Мать всхлипнула. – Грубость вас не красит, а Тодд здесь вообще ни при чем. Просто им нужны фамилии, им важно, из какой семьи претендентка. И все равно я рада, что в комитете прочли мой рецепт. Одно то, что я им его послала, уже делает мне честь. Такая пустяковая неудача не выбьет меня из колеи. У меня слишком много гордости, чтобы считать себя уязвленной. Вы заметили, какое необычное имя я дала своему творению? Возможно, они сочли его несколько… экстравагантным.
– Но я его совсем не понимаю, – признался Люк, вертя в руках письмо. – Я думал, ты напишешь по-английски: утка, приготовленная так-то и так-то.
– Мне казалось, что по-французски это звучит более изысканно, – сообщила мать, вытирая слезы.
– Отличное название для великолепного блюда, – ободрила ее Саванна.
– Если бы они его попробовали, – вздохнула мать. – Как думаешь? Может, вначале нужно было их угостить?
– Знаешь, мама, этим теткам было бы очень трудно пробовать твой шедевр, – злорадно усмехнулась сестра.
– Почему?
– Саванна запихнула бы утку прямо в их жирные задницы, – пояснил довольный Люк.
Мать встала со скамейки.
– Конечно, они в курсе, какие у меня грубые дети. И наверняка думают: раз она не сумела воспитать своих детей, то членства в Лиге не заслуживает.
Люк поднял мать на руки и нежно поцеловал ее в щеку. В его сильных руках мать казалась манекеном из магазина детской одежды.
– Мама, я очень огорчен, что они причинили тебе боль, – говорил мой брат. – Не могу видеть, как ты плачешь. Если они еще хоть раз тебя унизят, я приду к ним на собрание и такое устрою! Я заставлю их есть уток с репой и виноградом, пока они сами не улетят по осени на юг.
Люк осторожно поставил мать на ноги.
– Люк, их Лига – всего лишь клуб. – Мать поправила платье. – Вижу, вас троих это рассердило сильнее, чем меня. Я пытаюсь вырваться вперед, чтобы у вас было больше возможностей, чем у меня в ваши годы. А слезы вовсе не из-за их отказа. Судя по всему, я что-то напутала в названии. Изабель Ньюбери восприняла его как шутку. Наверное, они все смеялись. Но ведь верно, что «дом» по-французски – casa?
– Да, – хором ответили мы, хотя никто из нас не знал даже английского написания слова «по-французски».
Ночью мы долго не могли уснуть и лежали в темноте, прислушиваясь к порывам северного ветра и плеску речных волн. Когда стихия на мгновение умолкала, до нас доносились материнские всхлипывания и приглушенный голос отца, пытающегося ее успокоить. Слов мы не различали, но интонация была грубой и неубедительной. Название рецепта не давало матери покоя. После ужина она стала проверять и обнаружила, что вместо casa нужно было написать chez. Мать могла вынести почти любое унижение, но когда ей недвусмысленно намекали на изрядные пробелы в образовании…
– Кто-нибудь из вас знает, почему наша мать так зациклилась на вступлении в Коллетонскую лигу? – спросил я брата и сестру.
– Не желает принимать себя такой, какая есть, – предположила Саванна.
– И где вообще она набралась подобных идей? – недоумевал Люк. – Не представляю. Откуда у нее все это?
– Смотрит на других. Сравнивает. Делает выводы, – объяснила наша мудрая сестра.
– Но ведь на будущий год она станет президентом Садового клуба. Неужели это ее не радует? – возразил Люк.
– Вступить в Садовый клуб легко, – сказала Саванна. – Достаточно быть белым и уметь сажать семена в землю. Нет, маме непременно нужно то, чего у нее нет. Она у нас тянется к недосягаемому.
А потом для нашей семьи настали скверные времена. И не только для нашей – для всех жителей штата, чьи заработки были связаны с морем. Началось это примерно через полгода после знаменитой маминой утки. Вдруг ударили немыслимые для здешних мест морозы. Проснувшись утром, мы впервые в жизни увидели снежный покров толщиной в четыре дюйма. Снег засыпал весь остров Мелроуз; черное озерцо в самом центре острова обледенело. Окрестные болота побелели; мыши-полевки, привычно роющиеся в поисках корма, сделались легкой добычей для ястребов. Небо приобрело хмурый серый цвет. Температура всю неделю не поднималась выше десяти градусов по Фаренгейту [102]102
Минус 12 градусов по Цельсию.
[Закрыть]. Водопроводные трубы замерзли, затем полопались, и мы на две недели оказались без водоснабжения. От наледи провисли и оборвались провода нашей электролинии, и мы лишились электричества. Тогда наша семья стала жить при мягком, но тускловатом свете керосиновых ламп. Мы разводили костры. Основным источником тепла стала дровяная плита. Ежедневно мы ходили за дровами, а когда возвращались, мать на плите сушила наши заиндевевшие сапоги. Поначалу разгул стихии воспринимался весело, словно какой-то праздник, не особо благочестивый и наступивший неожиданно. Школы закрылись на целых пять дней. Во всем штате не было ни одной снегоуборочной машины, а в округе Коллетон – ни одних саней. Впервые мы играли в снежки на заднем дворе и лепили снежную бабу.
Клем Робинсон – чернокожий подагрический старик – замерз насмерть. Его тело нашли в трех милях от нашего дома. Только потеплело, как новый удар мороза сковал все низменности льдом, и мы на себе испытали предательские свойства ледяных пространств. По ночам с улицы доносились грустные стоны ломающихся деревьев, чьи ветки не выдерживали непомерного ледяного груза. В их треске было что-то зловещее, словно кому-то заживо ломали кости. Оказалось, что под ледяным панцирем деревья способны гибнуть, и гибнуть не беззвучно. Иногда их предсмертные звуки напоминали ружейную пальбу в сезон охоты. В океане температура воды упала ниже сорока пяти градусов по Фаренгейту [103]103
Ниже 7 градусов по Цельсию.
[Закрыть]. Креветки, которых отец рассчитывал выловить весной, начали гибнуть миллиардами. Об этом никто не догадывался до марта, когда ловцы привычно вышли в море и вернулись с пустыми сетями. В тот год заливчики и реки вовсе не кишели креветками. Редкие беременные самки, в одиночку или парами, мужественно ползли через болота к речкам и ручьям, чтобы отметать икру и сохранить вид. Но зачастую им не хватало сил, и комья икры оставались в болоте. Коллетонский банк изъял за неплатеж семнадцать рыбачьих лодок и продал их с аукциона. За две недели изнурительной работы, продолжавшейся от рассвета до заката, отец сумел поймать лишь сорок фунтов. Море опустело. Рыба и морские птицы вели себя странно. Приливы теперь несли не изобильную пищу, а голод. Впервые в современной истории Коллетона креветки стали редким и дорогостоящим угощением.
В мае отец впервые пропустил оплату кредита за свою лодку. На следующий день он поплыл на юг, в воды штата Джорджия. Но и там добыча оказалась настолько скудной, что доходы от креветок не покрыли расходов на топливо. Отец не стал возвращаться в Коллетон, а отправился еще южнее. Он расспрашивал коллег, слушал россказни о якобы фантастических уловах в Мексиканском заливе и в районе Флорида-Киз [104]104
Флорида-Киз – цепь коралловых островов в северо-восточной части Флориды.
[Закрыть]. В Сент-Огастине власти задержали отца за ловлю в речном канале, который из-за зимнего бедствия был закрыт для рыбаков. Отец знал о запрете, но им двигали отчаяние и желание рискнуть. Лодку конфисковали, а отца приговорили к штрафу в пятьсот долларов. Отец остался во Флориде и устроился автомехаником в ремонтную мастерскую на шоссе номер 17. Там он провел полгода, прежде чем сумел погасить штраф, получить назад свою лодку и направить ее в воды Южной Каролины. Помнится, он позвонил матери и сказал, чтобы мы выкручивались любыми способами, но ни в коем случае не пропускали платежи по кредиту.
Теперь мы все трое ежедневно вставали в пять утра и отправлялись на реку ставить корзины, заманивающие голубых крабов. Добычу мы перемещали в большую бочку, стоявшую посередине лодки, а корзины вновь наполняли приманкой – кефалью и сорной рыбой. Мы начинали с двадцати корзин, к концу лета их число достигло пятидесяти, а акватория ловли растянулась на двадцать миль по реке и ее рукавам. Мы пришли не на пустое место, а потому были обязаны считаться с профессиональными ловцами крабов, которым принадлежала река Коллетон. Нам приходилось довольствоваться дальними рукавами и искать другие реки и ручьи. Мы колесили по всему округу, размещая проволочные корзины. К веревкам мы привязывали белые буйки, которые опускали вниз. Эти ловушки мы ставили и в часы прилива, и во время отлива. По буйкам можно было проследить маршруты наших странствий: они уходили в самые глухие и малодоступные уголки округа Коллетон. Поначалу мы работали медленно, не проявляя особой ловкости. Много сил тратилось понапрасну. Но постепенно мы освоились, приобрели навык, извлекли опыт из своих ошибок. В первый месяц на подъем корзины, выгрузку улова, новое снаряжение и спуск уходило по десять минут, но уже через месяц мы управлялись со всем этим менее чем за две минуты. Мы шлифовали свои движения, учились делать их с изяществом и точностью, без лишних жестов. Мы узнали, что наше ремесло имеет свою красоту, сравнимую с танцем. Уже первый наш месяц оказался безубыточным. Все заработанные деньги мы потратили на покупку новых корзин. Во второй месяц мы оплатили вексель за отцовскую лодку. Опытные краболовы внимательно наблюдали за нашими успехами, видя, что каждый раз мы сдаем все больше крабов. Наши первые шаги сопровождались их шутками и насмешками; в августе они были готовы принять нас в свое братство. Они с восхищением глядели на огрубевшие, мозолистые ладони Саванны, давали нам дельные советы, делились тайнами своего нелегкого труда, молчаливо одобряли наши успехи. Словесных похвал они не расточали, ведь мы родились на реке, мы пришли в мир, чтобы ловить крабов и креветок, а потому были обязаны делать это как следует.
