Текст книги "Принц приливов"
Автор книги: Пэт Конрой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 47 страниц)
Глава 1
Было пять часов вечера по времени Восточного побережья, когда в моем доме, находящемся на острове Салливанс, штат Южная Каролина, зазвонил телефон. Мы с Салли, моей женой, только уселись на крыльце и собрались насладиться коктейлем. С крыльца открывался чудный вид на Чарлстонскую гавань и Атлантический океан. Салли встала и направилась в дом.
– Кто бы ни звонил, меня нет, – крикнул я вслед.
– Это твоя мать, – сообщила Салли, когда вернулась.
– Передай ей, что я мертв, – взмолился я. – Умер на прошлой неделе, а ты была так занята, что забыла с ней связаться.
– Прошу тебя, поговори с ней. Она утверждает, что это безотлагательно.
– Обычные мамины слова. Наверняка какой-нибудь пустяк.
– Думаю, на этот раз действительно что-то случилось. Она плачет.
– Мамины слезы – это нормально. Не припомню дня, когда бы она не плакала.
– Том, она ждет.
Я встал.
– И будь с ней добрее, – добавила жена. – Ты всегда так дерзко ведешь себя с матерью.
– Салли, я ненавижу свою мать, – в очередной раз напомнил я жене. – Зачем ты пытаешься лишить меня маленьких удовольствий?
– Слушай свою Салли, будь поласковей с мамочкой.
– Послушай ты меня. Если мать сегодня к нам притащится, я с тобой разведусь. Ничего личного, просто по твоей милости я вынужден сейчас с ней общаться. Привет, дорогая мамочка, – бодрым голосом произнес я в трубку, прекрасно зная, что мать не провести моей бравадой.
– Том, у меня очень плохие новости, – сказала мать.
– Мамуль, разве в нашей семье бывают какие-то другие новости?
– Очень плохие новости, Том. Трагические.
– Мне не терпится услышать.
– Это не телефонный разговор. Могу я к вам заехать?
– Заезжай, если хочешь.
– Я хочу, только если ты этого хочешь.
– Ты сама предложила заехать. О своих желаниях я молчал.
– Почему тебе нравится делать мне больно, тем более в такое время?
– Мама, в какое такое время? Ты же не говоришь мне, что случилось. Мне вовсе не нравится делать тебе больно. Приезжай, и мы вонзим клыки друг в друга.
Я швырнул трубку и завопил во всю мощь легких:
– Развод!
Ожидая мать, я смотрел, как мои дочери собирают ракушки на берегу. Две девочки с каштановыми волосами, а посередине – блондинка. Им было десять, девять и семь лет соответственно. Рост и красота дочерей неизменно удивляли меня; глядя на их ладные загорелые фигурки, я ощущал некоторую собственную ущербность. Ветер трепал им волосы; их смуглые ручонки, словно по команде, поднимались, отводя пряди от глаз. Их смех сливался с шумом прибоя. Наблюдая за ними, я невольно верил в рождение богинь. Дженнифер подняла большую раковину и позвала сестер. Я встал и направился к настилу. Там же остановился сосед, собираясь поболтать с девочками.
– Мистер Брайтон, вы уверены, что эти красавицы не курили на пляже травку? – крикнул я ему.
Дочери вскинули головы, помахали на прощание ошеломленному мистеру Брайтону и через дюны и островки травы понеслись к дому. Раковины они положили на столик, у моего бокала с коктейлем.
– Па, ты всегда ставишь нас в неловкое положение перед другими, – заявила Дженнифер, старшая из троих.
– Папа, а мы нашли малюську, – пропищала младшая, Чендлер. – Она живая.
– Он живой, – поправил я, переворачивая раковину. – Будет чем поужинать сегодня.
– Здорово, пап, – обрадовалась Люси. – Отличная еда. Мясо моллюска.
– Нет, – возразила Чендлер. – Я отнесу его на берег и брошу в воду. Только представьте, как он перепугался, когда услышал, что его собираются съесть.
– Не смеши, – сказала Дженнифер. – Моллюски не понимают по-английски.
– Ты уверена, Дженнифер? – насмешливо спросила Люси. – Ты не можешь знать всего. Ты же не повелительница мира.
– Люси права, – поддержал я среднюю дочь. – Ты действительно не повелительница мира.
– Лучше бы у меня было два брата, – буркнула Дженнифер.
– Лучше бы у нас был старший брат, – с очаровательным негодованием блондинки заметила Люси.
– Па, ты хочешь съесть эту старую уродину? – осведомилась Дженнифер.
– Чендлер сойдет с ума, – заявила младшая, говоря о себе в третьем лице.
– Нет, девочки, – заключил я. – Отнесу раковину назад. Не могу слышать, когда Чендлер называет меня убийцей. А сейчас – все к папе на колени.
Все трое без особого энтузиазма забрались своими очаровательными, крепкими попами ко мне на колени. Каждую я поцеловал в шею и затылок.
– Последний год вы восседаете у меня на коленях, девочки. Все тяжелеете.
– Тяжелеем? Я уж точно не тяжелею, – ехидно усмехнулась Дженнифер. – Вот так-то, па.
– Зови меня папой.
– Только малышня зовет своих отцов папами.
– Тогда и я не буду звать тебя папой, – подала голос Чендлер.
– Мне нравится, когда меня называют папочкой – тогда я чувствую, что меня обожают. Девочки, хочу задать вам вопрос. Отвечать нужно с убийственной честностью. Не бойтесь задеть папины чувства, слушайте свое сердце.
Дженнифер подняла брови.
– Па, ты опять затеял свою игру?
– Кто самый великий из людей, которых вы встречали?
– Мама, – выпалила Люси и ухмыльнулась.
– Почти правильно, – согласился я. – А теперь еще раз. Подумайте о самом замечательном и удивительном человеке, которого вы знаете. Ответ должен буквально срываться с ваших губ.
– Ты! – выкрикнула Чендлер.
– Ах, мой ангел. Белоснежно чистый и такой смышленый ангел. Чего ты хочешь, Чендлер? Денег? Драгоценностей? Мехов? Акций и ценных бумаг? Проси чего угодно, дорогая, твой любящий папочка исполнит любое желание.
– Не убивай моллюска.
– Убить моллюска? Как можно! Лучше пошлю его в колледж, а потом пристрою в какой-нибудь бизнес.
– Па, мы уже достаточно взрослые, нечего играть с нами в разную ерунду, – упрекнула меня Дженнифер. – Нам неудобно перед своими друзьями.
– Это перед кем же?
– Перед Джонни.
– Перед этим малолетним прыщавым кретином, который вечно ходит с отвисшей челюстью и чавкает жвачкой?
– Он мой приятель, – гордо заявила Дженнифер.
– Дженнифер, он же подлиза, – хмыкнула Люси.
– Он гораздо лучше недомерка, которого нашла себе ты, – огрызнулась Дженнифер.
– Девочки, я ведь предупреждал вас насчет мальчишек. Они все противные. У них одни гадости на уме. Маленькие подлецы, от которых только пакостей и жди. То на кусты помочатся, то нос свой куда-нибудь сунут.
– Ты тоже когда-то был мальчишкой, – заметила Люси.
– Ха! Можешь представить нашего отца мальчишкой? – развеселилась Дженнифер. – Вот потеха.
– Я был совсем другим. Я был принцем, похожим на луч лунного света. Однако я не намерен вмешиваться в твою личную жизнь, Дженнифер. Ты же знаешь, я не из тех скучных папаш, которые вечно недовольны избранниками своих дочерей. Повторяю: я не намерен вмешиваться. Это твой выбор и твоя жизнь. И вообще, девочки, как только закончите медицинский колледж, можете выходить замуж за кого хотите.
– Я не собираюсь учиться в медицинском колледже, – сказала Люси. – Достаточно мамы, которой приходится разглядывать чужие задницы. Буду поэтессой, как Саванна.
– Что ж, тогда выходи замуж, когда издашь первую книгу. Не возражаю. Я же не самодур.
– Выйду замуж, когда захочу, – возразила Люси. – Зачем мне твое разрешение? Тогда я уже буду взрослой женщиной.
– Вот это сила духа. – Я захлопал в ладоши. – Правильно, Люси. Нечего принимать всерьез родительские речи. Это самое главное правило в жизни. Крепко его заучите и следуйте ему.
– Ты только так говоришь, папа. – Чендлер уперлась головой в мой подбородок. – То есть па, – быстро добавила она.
– И все-таки запомните мои слова, – продолжал я. – Родители существуют на земле с единственной целью – портить жизнь собственным детям. Таков один из важнейших божьих законов. Слушайте внимательно. Ваша задача – убедить нас с мамой, что вы думаете и поступаете так, как мы вам велим. Но на самом деле все иначе: у вас свои мысли и свои тайные дела. Просто мы с мамой вас достаем.
– А как вы нас достаете? – удивилась Дженнифер.
– Нам стыдно перед друзьями за отца, – подсказала Люси.
– Речь не об этом, – пояснил я. – Но знаю точно, мы с мамой каждый день понемногу достаем вас, хотя не отдаем себе в этом отчета. Мы бы не мучили вас, потому что крепко любим. Но мы родители, и наша обязанность – портить вам жизнь. Понятно?
– Нет, – хором откликнулись дочери.
– Прекрасно. – Я глотнул из бокала. – От вас и не требуется понимания. Мы – ваши враги, и вам суждено вести против нас партизанскую войну, по-испански «герилью» – красиво звучит.
– Мы не гориллы, – сухо произнесла Люси. – Мы девочки.
Из дома вышла Салли. На ней было летнее платье без рукавов, белое, с легким серым оттенком, и такого же цвета сандалии. Я залюбовался ее длинными загорелыми ногами.
– Никак я помешала чтению полного курса лекций доктора Спока? – спросила Салли, улыбнувшись девочкам.
– Па назвал нас гориллами, – пожаловалась Чендлер, перебираясь с моих коленей на материнские.
– Я немного привела дом в порядок, – сообщила Салли, закуривая сигарету.
– Мама, если ты не бросишь курить, то умрешь от рака легких, – обрадовала мать Дженнифер. – Ты захлебнешься своей же кровью. Нам рассказывали об этом на уроке.
– Не пущу тебя больше в школу, – пообещала Салли, выпуская дым.
– Что тебя потянуло прибраться? – поинтересовался я.
– Я же вижу лицо твоей мамочки, когда она к нам приезжает. Не дай бог застанет развал на кухне – еще потащит девочек на прививки от тифа.
– Просто ей завидно, что ты врач, а ее успехи закончились в третьем классе школы, где она победила в состязании по орфографии [9]9
Поскольку в английском языке написание и произношение зачастую очень сильно разнятся, это породило особый вид школьных состязаний. Обычно соревнуются две команды, участники которых называют по буквам трудные слова.
[Закрыть].
– Том, ты слишком жесток к матери, – упрекнула меня Салли, наматывая на палец пряди волос Чендлер. – Она пытается вновь стать хорошей матерью и делает это, как умеет.
– Па, почему ты не любишь бабушку? – осведомилась Дженнифер.
– Кто тебе сказал, что я не люблю бабушку?
– Тогда почему, когда она звонит, ты всегда кричишь: «Меня нет дома»? – подлила масла в огонь Люси.
– Дорогая, это просто защитная реакция. Знаешь, как раздувается рыба-шар, когда чует опасность? Так и я, когда бабушка звонит, раздуваюсь и кричу, что меня нет дома. И все бы обходилось, если бы мама меня не выдавала.
– Папа, зачем ты скрываешься от бабушки? – допытывалась Чендлер.
– Потому что если я дома, мне приходится с ней общаться. И разговоры эти напоминают мне время, когда я был мальчишкой. Ненавижу свое детство. Уж лучше быть рыбой-шаром.
– Значит, когда мы вырастем и ты нам будешь звонить, мы тоже должны кричать: «Меня нет дома»? – заключила Люси.
– Конечно, – согласился я, вкладывая в свой ответ больше эмоций, чем мне бы хотелось. – Потому что мои вопросы будут портить вам настроение. Каково вам будет слушать: «Дорогая, ну когда же ты наконец выберешься ко мне?» Или: «Солнце мое, я что-то сделал не так?» Или я начну хныкать: «В минувший четверг у меня был день рождения». Дальше больше: «На следующий вторник мне назначена операция по пересадке сердца. Тебя, конечно, это не волнует». А хотите услышать что-нибудь вроде: «Ты хотя бы могла прийти обтереть пыль с моего аппарата искусственного дыхания»? Знаете, девочки, когда вы вырастете и уйдете, у меня останется единственное занятие – поддерживать в вас чувство вины. И пытаться разрушить ваши жизни.
– Па думает, что он все знает, – глядя на мать, заметила Люси.
Две рассудительные головы согласно кивнули.
– Это что такое? Дети смеют разбирать меня по косточкам? Моя плоть и кровь находит недостатки в моем характере? Знаешь, Люси, я выдержу все, что угодно, но только не критику.
– Все друзья считают, что у нас чокнутый отец, – добавила Дженнифер, тоже обращаясь к матери. – Вот ты себя ведешь как нормальная мать. А па совсем не похож на других отцов.
– Дожил. Вот оно, жуткое мгновение, когда дети восстают против тебя и готовы выпустить тебе кишки. Живи мы в России, они бы донесли на меня коммунистическим властям, и я бы отправился в сибирские соляные копи морозить задницу.
– Мама, он сказал плохое слово, – поморщилась Люси.
– Да, дорогая. Я слышала.
– Пора скашивать траву, – выпалил я.
– Мама, он всегда после этого слова говорит, что пора скашивать траву, – продолжала жаловаться Дженнифер.
– А в это самое время моя мамочка пересекает мост через Шемкрик. Все птицы планеты умолкают, когда Лила Винго куда-то направляется.
– Том, прошу тебя, постарайся быть с нею поласковей, – своим жутким «докторским» тоном произнесла Салли. – Не позволяй ей вывести тебя из равновесия.
Я простонал и отпил из бокала.
– Боже, знать бы, что ей понадобилось на этот раз. К нам она приезжает, только если может хоть немного испортить мне настроение. Она мастер разрушать чужую жизнь. Ей бы семинары вести на эту тему. Итак, у нее плохие новости. Когда мать упоминает о плохих новостях, так и жди чего-нибудь жуткого, вроде библейских ужасов из Книги Иова.
– Согласись хотя бы с тем, что она пытается стать тебе другом.
– Соглашаюсь. Пытается, – устало вздохнул я. – Мне она нравилась больше, когда не предпринимала этих попыток, когда просто была нераскаявшимся чудовищем.
– Что у нас сегодня на ужин? – сменила тему жена. – Мой нос чует что-то вкусное.
– Это свежий хлеб. Также я зафаршировал мясом крабов и креветок те несколько камбал, что поймал утром. Добавь к этому салат из шпината и жареные кабачки с луком-шалотом.
– Восхитительно, – сказала Салли. – Напрасно я выпила коктейль. Вечером у меня могут быть вызовы.
– А я хочу жареную курицу, – заявила Люси. – Пойдемте к полковнику Сандерсу [10]10
Сеть ресторанов быстрого питания KFC («Жареный цыпленок из Кентукки»), основанная Гарландом Сандерсом.
[Закрыть].
– Па, зачем ты вообще готовишь? – вдруг спросила Дженнифер. – Мистер Брайтон каждый раз смеется, вспоминая, что ты делаешь обеды для мамы.
– Угу, – подхватила Люси. – Он утверждает, что все дело в маминой зарплате, якобы она в два раза больше твоей.
– Паршивец, – стиснув зубы, прошептала Салли.
– А вот и неправда, – возразил я Люси. – Я готовлю еду, потому что мама зарабатывает в четыре, если не в пять раз больше меня.
– Запомните, девочки, если бы не папа, я бы не стала врачом. А ты, Люси, больше не смей задевать папу. Незачем повторять все, что слышишь от мистера Брайтона. Просто мы с папой разделили обязанности.
– Во всех семьях готовят матери, – дерзко заявила Дженнифер; серые глаза Салли поймали горестный взгляд дочери. – Только у нас не так.
– Говорил я тебе, Салли: если воспитывать детей на Юге, они вырастут южанами. А южанину сам бог велел быть дурнем.
– Мы с тобой тоже южане, но вроде не дурни, – возразила Салли.
– Мы исключение, дорогая. Один-два случая на целое поколение.
– Девочки, отправляйтесь наверх и хорошенько умойтесь. Лила скоро подъедет.
– Почему она против, чтобы мы звали ее бабушкой? – поинтересовалась Люси.
– Потому что она не хочет чувствовать себя старой, – объяснила Салли. – А теперь марш наверх.
И Салли, как пастух, погнала девочек в дом.
Вернувшись на крыльцо, жена наклонилась и провела губами по моему лбу.
– Прости Люси. Повторяет всякие глупости, как маленькая.
– Меня это не задевает, клянусь. Ни капельки. Более того, я даже наслаждаюсь ролью мученика. Прямо расцветаю в атмосфере жалости к самому себе. Бедный безмозглый Том Винго начищает вилки и ложки, пока его жена ищет средство от рака. Жалкий Том Винго делает изумительные суфле, предоставляя жене возможность зарабатывать сто тысяч баксов в год. К тому же мы знали, что так будет. Мы с тобой не раз это обсуждали.
– И все равно паршиво это осознавать. Не верю, что твое «я» смирилось с положением домохозяйки. Уверена, тебя это угнетает. Ощущаю себя дьявольски виноватой. Девочки еще многого не понимают. Им хочется видеть рядом обычную маму.
– Зато они гордятся, что их мать – врач.
– Только почему-то они не гордятся, что их отец – учитель и тренер.
– Был им, Салли. Не путай прошедшее время с настоящим. Или ты забыла, что меня уволили? Чем тут гордиться? Так что девочки не виноваты… Боже, никак это мамина машина тарахтит в проезде? Доктор, три порошка валиума, срочно.
– Валиум и мне не помешает. Не забывай, я обязана выдержать ее придирчивый осмотр дома. Потом она примется за тебя.
– Спиртное не помогает, – простонал я. – Ну почему, когда надо, выпивка не притупляет чувства? Кстати, пригласить мать на ужин?
– Конечно. Хотя она вряд ли останется, ты же знаешь.
– В таком случае обязательно приглашу.
– И все-таки, Том, будь с матерью помягче. Она переживает, эти ее отчаянные попытки снова стать тебе другом…
– Дружба и материнство несовместимы.
– Интересно, наши дети тоже до этого додумаются?
– Нет, наши дети будут ненавидеть только своего отца. Ты заметила, что их воротит от моего чувства юмора? А старшей – всего десять. Мне впору приобретать другие привычки.
– Мне нравятся твои привычки, Том. По-моему, они забавные. Кстати, это одна из причин, почему я за тебя вышла. Я была уверена, что с тобой меня ждет веселая жизнь.
– Будь благословенна, доктор Винго… Вот и мамочка. Тебя не затруднит принести мне связку чесночных головок и распятие?
– Тише, Том! Она услышит.
К нам направлялась моя мать. Безупречно одетая, с идеально наложенным макияжем. Аромат ее духов достиг крыльца прежде, чем она на него поднялась. Она напомнила мне идеально сконструированную дорогую яхту с мощным двигателем. Мать всегда держится так, будто готовится войти во внутренние покои королевы. Слишком хороша, чтобы быть моей матерью. Одно время меня ошибочно принимали за ее мужа; мне не хватит слов описать, насколько ей это нравилось.
– Ну вот и добралась, – сказала мать. – Как поживаете, мои дорогие?
Она коснулась губами нас обоих. Поцелуй был искренним, однако дурные новости притушили блеск в ее глазах.
– А Салли все хорошеет. Том, ты согласен?
– Конечно, мама. И ты тоже, – ответил я, подавляя стон.
Мать умеет извлекать из меня разную банальщину, которая льется неиссякаемым потоком.
– Благодарю тебя, Том. Как мило, что ты разговариваешь со своей старой матерью.
– Моя старая мать имеет лучшую фигуру во всей Южной Каролине, – выпалил я еще одну банальщину.
– Знал бы ты, каких трудов мне это стоит. Мужчины и представить не могут, какие муки испытывают девушки ради сохранения фигуры. Правда, Салли?
– Где им знать.
– А ты, Том, снова поправился, – бодро добавила моя мать.
– Откуда девушкам знать, какие муки испытывают мужчины, нагуливая лишний жирок.
– Не подумай, что я тебя упрекаю, – тоном обиженной добродетели произнесла мать. – Если ты так чувствителен к этой теме, больше я ее не затрону. Кстати, полнота тебе даже идет. Лицо округляется, ты выглядишь лучше. Но сегодня я приехала не для препирательств. У меня скверные новости. Можно присесть?
– Разумеется, Лила, – спохватилась Салли. – Принести вам что-нибудь выпить?
– Джин-тоник, дорогая. И выжми туда немного лимонного сока, если есть лимоны. Том, а где девочки? Не хочу, чтобы они нас слышали.
– Наверху, – ответил я, разглядывая закат и ожидая скверных новостей.
– Саванна вновь пыталась покончить с собой.
– Боже милостивый, – выдохнула Салли, остановившись в дверях. – Когда?
– Очевидно, на прошлой неделе. Точной даты врачи назвать не могут. Когда ее обнаружили, Саванна была в коме. Сейчас она вышла из комы, но…
– Что означает это «но»? – почти прошептал я.
– Но сейчас она пребывает в одном из своих дурацких состояний, в которые впадает, когда ей нужно внимание.
– Мама, эти дурацкие состояния называются психотическими промежутками.
– Саванна утверждает, что страдает психопатией. Только я-то знаю, она не настоящая психопатка, – резко и зло бросила мать.
– Лила, а где она сейчас? – опередила меня Салли.
– В какой-то нью-йоркской психиатрической клинике. Кажется, Беллвью [11]11
Муниципальный больничный комплекс Нью-Йорка.
[Закрыть]или что-то в этом роде. Я записала, да бумажку дома оставила. Со мной связалась врач. Такая же, как ты, Салли, только психиатр. Вряд ли она сумела бы стать врачом где-нибудь в другой отрасли медицины, где занимаются серьезными делами. Но я всегда говорю: каждому свое.
– Я едва не стала психиатром, – заметила Салли.
– Как бы там ни было, приятно, что молодые женщины столь успешны в профессиональной карьере. Я такой возможности не имела… Эта врач позвонила и сообщила трагическую весть.
– Каким образом Саванна пыталась покончить с собой? – уточнил я, стараясь не терять самообладания и чувствуя, что все равно теряю.
– В очередной раз вскрыла себе вены, – ответила мать и заплакала. – Почему она так со мной поступает? Неужели я мало настрадалась?
– Она так поступает не с тобой, а с собой, – возразил я.
– Сделаю вам выпить, – сказала Салли и ушла в дом.
Мать вынула из сумочки платок и вытерла слезы.
– По-моему, этот психиатр – еврейка, – рассуждала она. – Очень характерная фамилия. Возможно, Арон ее знает.
– Мама, Арон родился в Южной Каролине. Если он еврей, это еще не значит, что ему знакомы все евреи Америки.
– Но он умеет наводить справки. Узнать бы, что она за птица. Семья Арона осведомлена о таких вещах.
– Если она еврейка, то в семье Арона, конечно же, есть на нее досье.
– Том, не надо добивать меня своим сарказмом. Думаешь, мне сейчас легко? Что, по-твоему, я должна испытывать, когда мои дети творят с собой такие ужасные вещи? Ощущаю себя хуже некуда. Ты даже представить не можешь, как люди из приличного общества будут смотреть на меня, когда все узнают.
– Ты поедешь в Нью-Йорк?
– Ох, Том, это невозможно. Мне сейчас так тяжело. В субботу мы устраиваем званый обед, запланированный еще несколько месяцев назад. Мы сильно потратились. Уверена: Саванна в хороших руках, мы вряд ли можем что-то для нее сделать.
– Находиться рядом – это уже кое-что. Ты никогда этого не понимала, мама.
– Я пообещала психиатру, что, возможно, приедешь ты, – осторожно, с надеждой в голосе произнесла мать.
– Ну естественно!
– У тебя сейчас нет работы. Не нужно отпрашиваться, объяснять.
– Моя работа – искать работу.
– Зря ты не согласился продавать страховки. Ошибочное решение, хотя ты и не спрашивал моего совета.
– Откуда ты вообще об этом узнала?
– От Салли.
– Неужели она проболталась?
– Салли очень за тебя беспокоится. Мы все беспокоимся, Том. Не жди, что она всю жизнь будет тащить тебя на своем горбу.
– Это тоже она тебе сказала?
– Нет. Это лично мое мнение. Взгляни фактам в лицо. Пока ты живешь в Южной Каролине, тебе не устроиться ни учителем, ни тренером. Нужно начинать заново, подниматься с самого дна. Работодатели должны видеть, что ты чего-то стоишь. Тогда один из них даст тебе шанс.
– Тебя послушать – так я вообще всю жизнь бездельничал.
Мне хотелось спрятаться от материнского взгляда. Я устал от этого разговора и не мог дождаться сумерек. Скорее бы солнце село.
– Прошло слишком много времени с твоей последней работы, – продолжала мать. – Любая женщина перестает уважать мужчину, который не приносит денег. Поверь мне. Салли – просто ангел, но она не будет вечно кормить семью, пока ты сидишь на крыльце и размышляешь о жизни.
– Мама, я все время хожу на собеседования. Количество компаний уже перевалило за семьдесят.
– Мой муж может тебя пристроить. Он предлагал найти тебе место в бизнесе.
– Ты же знаешь, я не могу принять помощь от твоего мужа. Хоть это пойми.
– Не понимаю я этого! – повысила голос мать. – И вообще, почему я обязана это понимать? Вся твоя семья страдает из-за того, что ты не в состоянии оторвать свой жирный зад от стула. Мой муж это видит. Он хочет помочь не тебе, а Салли и девочкам, положить конец их страданиям. Они достаточно намучились с тобой. Да, мой муж знает, как ты его ненавидишь, и тем не менее готов протянуть руку.
– Рад, что ему известно о моей ненависти.
На крыльцо вернулась Салли с двумя бокалами. Один предназначался моей матери, второй – мне. Я испытывал сильное желание выплеснуть содержимое и вгрызться зубами в стекло.
– Том мне рассказывает, как сильно ненавидит меня и все, что мне дорого.
– Неправда. Речь шла о твоем муже. К тому же ты сама меня спровоцировала, подняв эту тему.
– Я всего лишь намекнула, что ты болтаешься без дела. Том, это тянется уже второй год. Времени более чем достаточно, чтобы человек с твоими способностями что-то где-то себе подыскал. Думаешь, Салли приятно содержать взрослого мужчину, у которого руки и ноги на месте?
– Довольно, Лила, – сердито прервала ее Салли. – Вы не имеете права говорить за меня.
– Я пытаюсь ему помочь. Неужели ты этого не понимаешь?
– Нет. Такой помощи я не понимаю и никогда не пойму. Так не помогают.
– Салли, завтра мне придется поехать в Нью-Йорк, – сообщил я жене.
– Уже догадалась, – ответила она.
– Том, обязательно передай Саванне, как я ее люблю. Передашь?
– Обязательно, мама.
– Она тоже настроена против меня, – всхлипнула мать.
– Мама, мы не настроены против тебя.
– Не ври. Настроены. Думаешь, я не ощущаю твоего презрения? Не чувствую, как ты меня ненавидишь за то, что в кои-то веки я стала счастливой? Вам всем нравилось, что я страдаю в браке с вашим отцом.
– Нам это совсем не нравилось, мама. У нас было отвратительное детство, которое перекинуло нас прямиком в отвратительную взрослую жизнь.
– Пожалуйста, остановитесь, – взмолилась Салли. – Перестаньте издеваться друг над другом.
– Салли, я в курсе, каково быть замужем за мужчиной из клана Винго. И потому знаю, через что ты проходишь.
– Прекратите ссориться. Немедленно! – потребовала Салли. – Давайте лучше подумаем, как помочь Саванне.
– Для Саванны я сделала все, что в моих силах, – заявила мать. – А она, что бы ни происходило, во всем винит меня.
– Саванна – больной человек, – напомнила Салли. – И вам, Лила, это известно.
Лицо матери просияло. Она взяла бокал в левую руку и придвинулась к моей жене.
Ты же врач, Салли, – начала она. – Ты меня поймешь. Я тут перечитала целую гору всякой всячины насчет психозов. Ведущие ученые установили, что психотические состояния вызываются химическим дисбалансом и не зависят от наследственности и окружающей среды.
– В нашей семье, мамочка, было предостаточно химического дисбаланса, – вставил я, не в силах сдержать кипевшую во мне злость.
– Некоторые крупные медики считают, что психозы связаны с недостатком соли, – продолжала мать.
– Я слышала об этом, Лила, – снисходительно согласилась Салли.
– Ах, соли! – закричал я. – Куплю Саванне целый ящик поваренной соли и заставлю есть ее ложками. Если все дело в недостатке соли, я устрою своей сестрице такую диету, что она станет похожа на жену Лота.
– Я лишь ориентируюсь на мнение ведущих ученых. Если тебе угодно насмехаться над матерью, давай, Том, не стесняйся. Удобная мишень: старая женщина, отдавшая лучшие годы жизни своим детям.
– Мам, почему бы тебе не начать производство консервированного чувства вины? Мы бы продавали эти консервы всем американским родителям, которым пока не удалось сделать так, чтобы их дети ощущали себя полнейшим дерьмом. Как-никак, это тонкое искусство, не все им владеют. Тебе бы с радостью выдали патент.
– И тогда, сынок, ты получил бы работу, – холодно заключила мать и встала. – Пожалуйста, позвони мне, когда навестишь Саванну. Можешь перевести оплату разговора на меня.
– Лила, вы поужинаете с нами? – спросила Салли. – Вы еще внучек не видели.
– Я приеду, когда Том будет в Нью-Йорке. Хочу на пару недель свозить девочек на остров Полиз [12]12
Остров вблизи Атлантического побережья.
[Закрыть]. Конечно, если ты не возражаешь.
– Это было бы замечательно.
– До свидания, сын, – отчеканила Лила Винго. – Позаботься о своей сестре.
– До свидания, мама. – Я встал и поцеловал ее в щеку. – Я всегда заботился о своей сестре.
После ужина мы отправили девочек спать, а сами решили прогуляться по берегу. Мы шли мимо форта Моултри [13]13
Форт Моултри – крепостные сооружения на острове Салливанс, построенные для защиты Чарлстона. Сейчас – музей и парковая зона.
[Закрыть], шлепая босыми ногами по кромке воды и держа путь к маяку. Салли взяла меня за руку. Я плелся, отрешенный и погруженный в свои беды. Только сейчас я сообразил, до чего же давно не касался жены, не смотрел на нее как любовник, друг или просто равный человек. Мое тело давно перестало ощущать себя орудием любви или страсти. Его сковала леденящая серьезность жизни; все радужные планы, согревавшие меня в двадцать с небольшим, завяли и погибли. Внутренних сил на новые мечты у меня не было, я с головой погрузился в оплакивание старых, в раздумья о том, смогу ли без них выжить. Я верил, что смогу, но сомневался, что когда-нибудь восстановлю былую яркость красок или головокружительность ощущений. Месяцами я не откликался на зов жены, не ласкал и даже не дотрагивался до нее, пока она не взрывалась и не начинала разъяренной кошкой извиваться у меня в руках. Я не реагировал, когда ее обнаженная нога касалась моей или когда мы молча лежали в тишине бессонных ночей и она проводила ладонью по моему бедру. Мой разум мучился, не находя успокоения, а тело предательски выдавало мои страдания. И вот мы брели, подставив головы ветру; волны ласкали нам ноги. Луны не было; по звездному небу вместе с нами шагал Орион-охотник.
Салли стиснула мою руку.
– Том, поговори со мной. Расскажи все, о чем думаешь. Ты опять уходишь в себя, мне до тебя не достучаться.
– Пытаюсь понять, как разрушил собственную жизнь, – объяснил я, обращаясь к Ориону. – Хочу знать, в какой момент судьба уготовила для меня на редкость никчемное существование, в которое невольно втягиваются все, кого я люблю.
– Но у тебя есть ценности, за которые стоит сражаться. Том, мне кажется, ты начинаешь сдаваться. Твое прошлое – все идет оттуда.
– Вот и Большой Ковш, – без прежнего воодушевления сказал я, указывая на небо.
– Мне плевать на Большой Ковш, – отрезала Салли. – Речь идет не о звездах, не увиливай. Ты даже грамотно менять тему не умеешь.
– Почему меня так заводит любое слово матери? Любой слог, любое лживое восклицание? Салли, почему я не в состоянии просто ее игнорировать? Почему не могу сидеть равнодушным тюфяком, когда она появляется? Если бы я не отвечал, ей было бы до меня не добраться. Конечно, она любит меня всем сердцем. Но приезжает, мы садимся и говорим друг другу слова, которые ранят, калечат и разрушают. Уезжает – и мы оба ощущаем, что руки в крови. Она плачет, я пью. Потом и она пьет. Ты пытаешься нас помирить, но мы оба оставляем твои попытки без внимания, а потом еще на тебя же и сердимся. Мы с матерью словно играем в какую-то дьявольскую игру, где по очереди с наслаждением распинаем друг друга. И где ни она, ни я не виноваты.
– Она всего лишь хочет, чтобы ты нашел работу и был счастлив, – заметила Салли.
– И я хочу того же. Очень. А правда такова, что меня упорно не желают брать. Я получил десятки писем, ты просто не знаешь, я их скрывал. Все очень вежливые. И везде одно и то же. Каждое невыносимо унизительно.
– Ты мог бы пойти в страховой бизнес.
– Да, мог бы. Только это никакой не бизнес, Салли. Я бы сделался сборщиком страховых взносов, отправлялся куда-нибудь на остров Эдисто, обивал бы пороги нищих черных издольщиков и собирал их гроши. Они покупают страховки, чтобы обеспечить себе достойные похороны.
