Текст книги "Дракула против Гитлера (ЛП)"

Автор книги: Патрик Шейн Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 34 страниц)

Кстати, караульный впоследствии был найден без сознания под грудой кирпичей, которая когда-то являлась вертикально прямыми стенами.

Возвращаясь обратно в город, мы ничего этого не знали. Некоторое время в машине все молчали, а потом заговорил Ван Хельсинг.

«Я видел ваше столкновение с немецкими офицерами», обратился профессор к Дракуле, сидевшему сзади вместе с Люси и Ренфилдом. «Это было не просто нападение.

Это была… бойня… Мясорубка… Ничего себе контроль над собственной жаждой крови!»

«По-видимому, мои усилия усовершенствовать внутреннее «я» находятся еще в зачаточной стадии», холодно ответил Дракула.

«Вы испугали меня», сказала ему Люси.

«Временами я сам себя пугаюсь», ответил он.

«Существо, посадившее на кол двадцать тысяч турок лишь в качестве простой меры предупреждения, возможно, не так уж и далеко скрыто под вашей кожей», сказал Ван Хельсинг.

«Полагаю, что да», согласился Дракула. Он не был сейчас в том уравновешенном состоянии, как это было обычно, и чувствовалось, ему было неудобно признаваться, соглашаясь с профессором.

«Вообще-то это можно сказать в отношении всего человечества», вмешался я. «Как бы мы ни гордились своей так называемой цивилизованностью, мы, похоже, постоянно возвращаемся к более атавистическим началам, отсюда и война, в которой мы сейчас принимаем участие».

Не знаю, что именно побудило меня выступить в защиту вампира, но это произошло, и я не пожалел об этом порыве.

«У меня к вам вопрос, доктор», обратился Дракула к Ван Хельсингу. «Вы же знали, как меня можно уничтожить, не пригвоздить этим колом, а полностью. Но вы этого не сделали. Почему вы воздержались?»

«Для меня самого это загадка», пожал плечами Ван Хельсинг, тем характерным для континентальных европейцев неопределенным образом. «В молодости я после получения диплома некоторое время жил в Баварии, в деревне, которая сейчас уже является небольшим городком. Я помню, как гулял там в лесу, отдыхая в перерывах между написанием глав своей первой книги. Лес этот был темным и мрачным, в нем обитали медведи и волки. Я очень любил эти прогулки. Словно я оказывался в сказках Мусея [древнегреческий поэт], полных сумрака, неизвестности и возможности столкнуться с чудовищами, драконами и ведьмами, великанами-людоедами и гномами, но со счастливым концом, так как я всегда находил дорогу домой, обратно в эту проклятую цивилизацию».

«Я испытал немало подобных эмоций с тех пор, как вы пробудили меня», заметил Дракула, «вступив в этот новый мир, где таких существ, как я, по идее существовать не должно».

Наступило минутное молчание.

«Но я вас прервал. Прошу вас, продолжайте», сказал Дракула старику.

«Ах да… ну вот, и однажды медведь из этого леса убил лошадь заводчика, и местные крестьяне тогда вооружились и вторглись в эти леса», сказал Ван Хельсинг.

«Они гнались и убивали каждого медведя, которого находили в этом лесу. Перебили всех зверей в нем и их детенышей. И вдобавок, для верности, всех волков, на каких наткнулись».

«Варварство», сказала Люси.

«Очень свойственное людям», сказал я.

«И после этого я опять отправился в этот лес, на прогулку, но лишь один, последний раз», печально проговорил Ван Хельсинг. «И это было уже совсем не то.

Нам нужны медведи в наших лесах. И волки. Как нужны нам людоеды и драконы».

«Дракон – это мой герб на фамильном перстне с печаткой», заметил Дракула. «Происхождением своим он обязан моему имени».[35]35
  Дракула (Дракул) – прозвище Влада III Басараба, также известного как Влад Цепеш (рум. Vlad;epe;), князя (господаря) Валахии в 1448, 1456–1462 и 1476 годах, прототипа заглавного персонажа в романе Брэма Стокера «Дракула». Прозвище это означает «черт», «дьявол», и лишь в меньшей степени «дракон». Оно было унаследовано Владом III от отца, Влада II. Влад II являлся рыцарем ордена Дракона, созданного в 1408 году королём Венгрии (а впоследствии императором Священной Римской Империи) Сигизмундом I Люксембургом и королевой Барбарой по образцу венгерского ордена Святого Георгия. Рыцари ордена носили медальоны и подвески с изображением свернувшегося в кольцо золотого дракона, и Влад II при посвящении в рыцари в 1431 году также получил из рук короля медальон (орден) с драконом. Став господарем Валахии в 1436 году, Влад II поместил изображение дракона на золотые монеты, которые чеканил от своего имени и которыми принудительно заменял прежние деньги, а также на личную печать и свой геральдический щит, что стало причиной появления прозвища, которое затем унаследовал Влад III. (Википедия). – Прим. переводчика.


[Закрыть]

«Это нам известно», заметил Ван Хельсинг, и тут его внимание было отвлечено от разговора видом из окна.

Впереди лежал Брашов. Теплый серый свет оживавшего неба был замаран в одном месте каким-то чернильным пятном, поднимавшимся из города. Черный столб дыма, расширявшийся по мере того, как он поднимался в небо, казался очень похожим на страшный ураган, унесший Дороти из сказки о Волшебнике из страны Оз.

«Дело рук Ренфилда», заметил я.

«Несомненно», добавил Ван Хельсинг.

«Ба-бах!», сказал Ренфилд, глазевший на результаты своей работы и радостно улыбавшийся, как ребенок, которому преподносят торт на день рождения.

«Ба-бах!», подхватили мы все остальные вместе и разразились общим смехом. Даже вампир не смог сдержать своего восторга.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

(Дипломатической почтой)

ДАТА: 29 МАЯ 1941 ГОДА.

КОМУ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРУ СС РЕЙНХАРДУ ГЕЙДРИХУ, РСХА.

ОТ: МАЙОРА СС ВАЛЬТРАУДА РЕЙКЕЛЯ.

КОПИЯ: ГЕНРИХУ ГИММЛЕРУ, РЕЙХСФЮРЕРУ СС.

Относительно уничтожения железнодорожного вокзала в Брашове:

Разрушения значительны. Здания, рельсы и различное оборудование и запчасти для локомотивов утрачены полностью. По оценкам экспертов, доставленных из Бухареста, потребуется от пяти до шести недель на мало-мальски сносный ремонт, который позволил бы поездам вновь здесь проходить. Но исходя из моего собственного опыта и знакомства с трудовой дисциплиной румын я ожидаю, что эти ремонтные работы продлятся от пяти до шести месяцев, если не лет.

До тех пор железнодорожные перевозки в Брашов и через него невозможны; мы будем обеспечивать себя всем необходимым автоколоннами.

Что касается причины этих разрушений: по прибытии моем на вокзал Брашова я смог засвидетельствовать весьма масштабное разрушение имущества. По всей территории разбросаны вагоны и чуть ли не целые поезда. Среди руин бушевали сильные пожары, настолько яростные, что плавились рельсы и стальные вагоны.

Имеется лишь один свидетель пожара – ефрейтор румынской армии, который дежурил там в карауле, охраняя вокзал, и описал причину ЧП – неуправляемый поезд, который убыл с этого же вокзала чуть ранее, вечером того же дня. Доказательством того, что он был прав, стали два пассажирских вагона, в которых находились немецкие офицеры, направлявшиеся на Родину, из Бранденбургского батальона охраны нефтяного месторождения Плоешти. В составе были также два вагона с заключенными, следовавшими в Нойенгамме, и три вагона-цистерны с авиатопливом.

Взрыв этого топлива мало что оставил после себя, кроме обугленных щепок и расплавленной стали, поэтому точную причину детонации, возможно, установить не удастся никогда; горючих качеств самого топлива, а также столкновения, похоже, оказалось достаточно, чтобы воспламенился бензин. Поезд, по-видимому, возвращался на станцию на чрезвычайно высокой скорости, когда врезался в терминал.

Следующий вопрос – это почему поезд шел задним ходом и увеличил скорость, возвращаясь к станции. Один из пассажирских вагонов был найден наполовину неповрежденным; точнее, была найдена половина этого вагона, упавшая на находящееся неподалеку земляничное поле – по меньшей мере в ста метрах от станции. То, что этот тяжелый фрагмент пролетел такое большое расстояние, показывает, насколько мощен был взрыв цистерн с топливом. Но это не единственное примечательное обстоятельство, связанное с этим артефактом.

Войти в этот вагон было все равно, что оказаться на скотобойне. Там все было в крови – пол, стены, даже потолок. Повсюду среди обломков валялись мертвые немецкие офицеры и части их тел. Обнаружены улики, указывающие на то, что эти люди явно погибли не в результате столкновения, а от рук какой-то невиданной силы. Эти люди были разорваны на части, горло и животы вскрыты, как будто какими-то когтями, конечности вырваны из гнезд, а на лицах их застыло выражение униженного страха и жути. Последнее, что видели эти мертвые глаза, заставило их лица превратиться в какие-то маски ужаса.

Некоторые из дознавателей, осмотрев эту бойню, предположили, что это последствия нападения медведя. Я спросил их, что это за медведь такой, который способен отправить локомотив двигаться задним ходом, и не получил внятного ответа. К тому же, мы не нашли останков заключенных, находившихся в двух других вагонах – ни одного. Они же не могли все испариться в результате пожара и взрыва, если предположить, что остальные жертвы-немцы были уничтожены именно из-за этого.

Могли ли они сбежать из вагона и устроить эту зверскую бойню?

Я приказал группе отправиться на поиски места, где остановился поезд. Один из моих лейтенантов предположил, что поезд, возможно, этого не делал, и мне пришлось напомнить ему простую физику: чтобы он двинулся задним ходом, он должен был остановиться. Это обстоятельство, а также тот факт, что заключенные вряд ли спрыгнули с движущегося поезда, особенно старые, ослабленные и немощные из их числа. Я приказал идти вдоль железной дороги, пройдя ее всю, шаг за шагом, не торопясь и внимательно, пока не будет найдено точное место, где берет начало это ЧП.

Я приказал единственного выжившего – охранника станции – отвезти в замок, где он был энергично допрошен. Никакой дополнительной информации установить не удалось.

К тому времени, когда этот допрос был прекращен, я получил оперативное сообщение о том, что место нападения установлено.

Так как дорога по большей части проходит параллельно путям, я решил возглавить небольшую автоколонну, отправившуюся к этому месту, примерно в 87,3 км к северу от Брашова.

Удивленный тем, как быстро это удалось установить, я был проинформирован, что один находчивый сержант автопарка реквизировал железнодорожную дрезину, работающую на бензине и используемую для осмотра рельс, и они медленно проехали на ней все расстояние, высматривая все необычное.

Этот дозор обнаружил тела двух бойцов подразделения охраны поезда, лежащие у рельсов. Несколько далее, за довольно своеобразным горным образованием, находится открытый песчаный участок, где поисковый отряд обнаружил еще два тела – немецких офицеров, убитых таким же образом, как и те, что были найдены на вокзале.

Также была обнаружена оторванная рука, плюс осколки разбитого стекла, скорее всего, из окна пассажирского вагона. У путей лежало несколько единиц оружия немецкого производства, из некоторых из них стреляли: их магазины были пусты или почти пусты.

Другой отряд, отправившийся на пешие поиски, обнаружил труп, запутавшийся в сучьях и мусоре у реки – по-видимому, тело гражданского пожарного, довольно крупного мужчины, с такими же зверскими следами нападения, как и у других жертв, у некоторых из которых наблюдались ужасающие разрывы кожи и мяса на шее.

Я осмотрел песок на предмет следов от шин, но наши собственные машины оставили там такую их мозаику, что она скрыла все, что могли оставить после себя преступники. Но я уверен в следующем: следов от шин там было больше, чем мог оставить наш транспорт.

Услышав крики от одной из поисковых групп, я был извещен о том, что на противоположном берегу реки был найден выживший. Им оказался машинист поезда. Он оказался в очень ослабленном состоянии, старым и чуть не утонувшим. Когда его спросили, что здесь произошло, он ответил, повторяя одно и то же слово.

Этот ответ был настолько невероятным, что я пришел к выводу, что он либо находится в состоянии шока от пережитого, либо лжет, и я отправил его под стражей в замок, чтобы ему оказали там определенную медицинскую помощь, достаточную для того, чтобы он был пригоден для допроса.

Идя по берегу реки, в состоянии глубокой задумчивости, сосредоточившись на этой загадке и на таком же, самом загадочном объяснении ее, данном машинистом, я вдруг заметил какой-то предмет, который бросался в глаза среди круглых камней – черную эмалированную квадратную коробку. Кинокамеру, из тех, что с ручкой сбоку, с помощью которой механизм заводится, как часы. Предмет из числа тех, которые любят наши более состоятельные офицеры, любители этого хобби, которым требуется нечто большее, чем обычная неподвижная фотография.

Я приказал одному из своих людей доставить эту кинокамеру в Брашов в местный фотомагазин и немедленно проявить пленку.

Пока шел допрос машиниста (см. прилагаемую расшифровку), прибыла проявленная пленка, вместе с владельцем фотоателье, привезшим свою личную проекционную аппаратуру.

Я просмотрел запись один – владелец ателье занимался своей аппаратурой.

Я не стану излагать, что показал этот просмотр. Если бы я был вынужден описывать увиденное словами, вы бы не поверили мне так же, как я не поверил машинисту.

Мне самому пришлось просмотреть эту пленку несколько раз, придя к неизбежному заключению и погрузившись в то, что, я с гордостью могу сказать, является здравым рассудком и рациональным мышлением.

Посмотрите ее сами. Это действительно подлинный документальный фильм о том, что произошло в этом пассажирском вагоне.

Должен заметить следующее: то, что на ней показано, выходит далеко за рамки всего того, с чем я сталкивался за всю свою службу в качестве профессионального военного, и я с нетерпением жду ваших указаний относительно того, как я должен действовать.

P.S. Киномеханику предписано хранить молчание.

ПРИЛОЖЕНИЕ: ПРОТОКОЛ ДОПРОСА, ПРОВЕДЕННОГО МАЙОРОМ В.РЕЙКЕЛЕМ И СПЕЦИАЛИСТОМ ПО ДОПРОСАМ ЕФРЕЙТОРОМ ШРЕКОМ (Также присутствует ротный писарь)

РАСШИФРОВКА СТЕНОГРАММЫ ДОПРОСА:

Допрашиваемый, некто Богдан Стелимес, гражданин Румынии, мужского пола, 53 лет, из Слобозии, прибывший сюда через Бухарест, машинист паровоза Румынской транспортной корпорации. В настоящее время гестапо проводится проверка его данных и прошлого.

Допрашиваемый на третьем часу допроса. Допрашиваемый до сих пор выдерживал легкое физическое запугивание. В ходе предварительного допроса допрашиваемый трижды приводился в сознание одним из наших медицинских сотрудников, через разные промежутки времени. В четвертый раз было установлено, что допрашиваемый симулировал бессознательное состояние и был мягко наказан за эту уловку. Что вызвало необходимость вновь прибегнуть к вмешательству медика, чтобы привести допрашиваемого в необходимое состояние, пригодное для проведения следующего этапа допроса.

Допрашиваемый продолжает упорствовать, что вынудило следователя прибегнуть к более агрессивным методам.

Допрашиваемый был передан ефрейтору Шреку.

Ефрейтор Шрек отвел допрашиваемого в собственную камеру для допросов. Допрашиваемый был помещен в деревянное кресло, к которому был закреплен кожаными ремнями на запястьях, лодыжках и груди. Это защищает допрашиваемого от излишних травм.

Кресло сооружено по специальным техническим характеристикам, разработанным ефрейтором Шреком. Ручки этого кресла из дуба или сопоставимой по прочности тяжелой древесины, равно как и ножки со спинкой. (Известны попытки использовать для этих целей сосну, так как гвозди в нее входят легче, однако из-за любого резкого движения допрашиваемого такое дерево может треснуть. Зачастую простого сопротивления и трепыхания допрашиваемого оказывается достаточно, чтобы вывести сосновое кресло из строя). Все детали из твердой древесины крепятся на винтах, так что каждая из них может быть удалена и заменена, если повреждается из-за многократного использования. Рекомендуется применение молотка весом в 1 кг, хотя ефрейтор Шрек пользуется двухкилограммовым ручным молотом с укороченной ручкой.

МАЙОР Р.: Еще раз спрашиваю, кто напал на поезд?

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Я уже говорил вам. И неоднократно. Вампир.

МАЙОР Р.: Вампир?

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Да, да!

Допрос на короткое время прекращается. Майор Рейкель дал ефрейтору Ш. указание приступить к более энергичным методам. Из ящика для инструментов ефрейтора был извлечен молоток, а также коробка гвоздей длиной в 100 миллиметров. (Предпочтительно использование плотницких гвоздей с двойной шляпкой, которые затем легче извлекаются).

Ефрейтор Ш. закрепил правую руку допрашиваемого ремнем, надеваемым с этой целью на подлокотник кресла, расположил гвоздь на стыке ладьевидной и головчатой костей и одним ударом молотка прирепил руку допрашиваемого к деревянному подлокотнику кресла.

Ответ допрашиваемого был звучным и энергичным, но нечленораздельным.

МАЙОР Р.: Кто напал на ваш поезд?

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Я уже говорил. И повторяю еще раз. Вампир.

Вторая рука допрашиваемого также была прибита, аналогичным образом, к другому подлокотнику кресла. И для этого вновь оказалось достаточно лишь одного удара молотком ефрейтора. Допрашиваемый ответил так же, как и ранее, хотя и с заметно меньшей живостью.

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Пожалуйста, не надо больше. Прошу вас, скажите мне, что вы хотите, чтобы я вам сказал, и я это скажу.

МАЙОР Р.: Кто напал на ваш поезд?

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Кого вы хотите, чтобы я назвал? Я назову их имена. Умоляю вас…

МАЙОР Р.: Информация, полученная таким образом, всегда ненадежна и не заслуживает доверия.

Неясно, кому было адресовано это замечание – допрашиваемому, сержанту или вашему покорному слуге – скромному протоколисту.

МАЙОР Р.: Еще пару гвоздей и бросьте его в камеру с другими заключенными, в качестве назидательно-мотивационной меры для тех, кому предстоит допрос.

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Нет, прошу вас, не надо.

МАЙОР Р.: Вампир… Этот народец крепок, но с фантазией.

В этот момент майор покинул камеру для допросов и, хотя начались новые удары молотком, ваш скромный протоколист вышел вместе с г-ном майором. Судя по последующим докладам, ничего существенного допрашиваемым более сообщено не было.

КОНЕЦ РАСШИРОФАННОЙ СТЕНОГРАММЫ.

ПРИЛОЖЕННАЯ ЗАПИСКА ЛИЧНОГО ХАРАКТЕРА

W.R.

Ойген,

Как там волшебная светская жизнь в чудесном Берлине? Здесь отвратительная еда, она не пригодна, наверное, даже для козлов. Вино на вкус как протухшая моча мертвеца. (Не спрашивай у меня, откуда я это знаю. Ха-ха). А женщины – тут про них шутят: если бы у меня была собака, такая же страшная, как румынка, я побрил бы ей зад и научил бы ее ходить этим задом наперед.

Ну вообще-то, не так уж все и плохо, но все это так раздражает, когда понимаешь, что мы сейчас на пороге Великой битвы, битвы за место в учебниках истории, за возвращение земли, украденной у нас царями. Вся моя жизнь была посвящена Отечеству, Родине, тому, чтобы стать солдатом на службе нашему Фюреру. Я жажду достойного боя, участия в настоящих сражениях, жажду вести своих людей вперед, глядя в лицо смерти, показать, на что я способен, своему отцу, моим боевым товарищам, моему Фюреру – а не играть в кошки-мышки с крестьянами.

Не бойся, я выполню свой долг здесь в полной мере своих возможностей, выполню поставленную передо мной задачу, но мне хочется принять участие в предстоящей битве, в войне, о которой будут писать впоследствии веками. Я хочу оставить свой след в этой истории.

Я закончу здесь свою работу – труды Геркулеса, вычищающего авгиевы конюшни.

И тогда, имей в виду, я буду давить на тебя по всем статьям, на профессиональном уровне и на личном, чтобы меня освободили от этой идиотской безотрадной должности. Будь уверен, я буду столь же непреклонен, как тогда, когда мы фехтовали с тобой на саблях.

Передавай привет Лине.

Валли.

ОТРЫВОК ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО РОМАНА ЛЕНОРЫ ВАН МЮЛЛЕР «КНЯЗЬ-ДРАКОН И Я»

После спасения своих соотечественников из фашистского поезда Люсиль и все остальные партизаны вернулись домой – почти вовремя, так как вампир едва успел укрыться от восходящего солнца. Ей был любопытен этот аспект физиологии вампира, единственное слабое место в том, что она считала неодолимой силой. У нее было так много вопросов к нему, но каждый раз, когда она оказывалась рядом с Дракулой, и у нее появлялась возможность задать ему их, она неожиданно резко останавливалась, как лошадь перед препятствием.

По прибытии в дом Дракула сразу же отправился в свою занавешенную шторами комнату. Ее отец выглядел чрезвычайно изнуренным, и Люсиль отправила его спать со стаканом теплого молока. Она опасалась за его здоровье. Тяжелые бессонные дни и ночи, требовавшие от него всех сил и энергии, напряжение, которое он испытывал и которое накладывалось на него из-за той роли, которую он играл в руководстве Сопротивления, были слишком велики для человека его возраста.

Она решила дождаться, пока он не допьет молоко. Она добавила ему в стакан легкое успокоительное. В конце концов, она же дочь врача.

«И кто тут из нас двоих ребенок?», спросил он, почувствовав присутствие в молоке лекарства и с отвращением скривив губы.

«Никто», ответила она. «Просто мы присматриваем друг за другом. Как делают это солдаты и члены семьи».

«Тогда с моей стороны было бы пренебрежением своими обязанностями не предупредить тебя еще раз», устало улыбнулся дочери Ван Хельсинг. «Будь осторожна с ним».

Она ничего не ответила. Поцеловав старика в лоб, она выключила свет и ушла. Он уже храпел до того, как она полностью закрыла дверь.

Внизу, когда она мыла на кухне в раковине стакан, к ней тут же прибежал этот англичанин, который без видимой причины начал копаться в шкафу. Она так устала от его постоянных домогательств. Почему она до сих пор не смогла подавить его неуместную, лишенную всяких оснований пылкую страсть? Ведь она же смогла захлопнуть двери перед носом многих таких же, как он. Из тех, кто от ухаживаний тут же переходят к разговорам о браке после одного-единственного поцелуя, танца или просто подмигивания из другого угла ночного клуба, а на следующий день уже начинают придумывать имена их общим детям. И каждый из этих заблуждавшихся в конце концов прислушивался к голосу разума и переставал за ней таскаться. Ну конечно, некоторые ушли с пересыпанными ругательствами гневными речами, а некоторые присылали ужасно несчастные, убитые горем письма. Но ухаживания, которых она не желала, заканчивались. Но тут…

Когда она мыла стакан, она осмотрела Харкера. Новые «полковые» усики никак не могли скрыть его молодость, а на самом деле даже подчеркивали его мальчишескую внешность. Он выглядел как подросток в пьесе школьного театра с тонкой линией, прочерченной карандашом для век над верхней губой. Веки его опускались к внешним уголкам, небольшой монголоидной складкой, что придавало его лицу несколько меланхолический облик. В результате получалось не столько то, что у него был печальный вид, сколько то, что он разделяет вместе с вами вашу печаль.

«Неплохо получилось», сказал он, когда она поставила стакан на стол. «Сегодня ночью. С этим поездом. Из нас получилась отличная команда. Из нас с тобой».

«Послушай, Харкер», начала она.

«Я тебе все время говорю, зови меня Джонни».

«Джонни – так обычно зовут уличных оборванцев, которые торгуют «Таймс» на Пикадилли», сказала она. «А вот Джонатан – это имя солдата, разведчика, человека, с которым нужно считаться. Я буду звать тебя Джонатан».

Она попробовала улыбнуться, но он не был этим очарован. «Послушай, Джонатан», начала она снова. «Я понимаю, что ты недоволен и обескуражен тем, что наш, скажем так, краткий момент близости так больше и не повторился».

«Не отсутствие повторения, сударыня», ответил он. «Но, скажем так, чертовски холодное игнорирование меня после этого, когда вы вели себя так, как будто этого никогда и не было».

«И это я и пытаюсь исправить. Если ты мне позволишь». Он кивнул, и она продолжила. «Я с тобой переспала. Один раз. И так как это не превратилось в секс каждой ночью, задета оказалась твоя гордость».

«Не гордость, нет».

«А что тогда? Хочу, чтобы ты знал: то, что я после этого отвергла твою любовь и ухаживания, ни в коей мере не было вызвано какими-то недостатками в твоих действиях той ночью».

«О, ну что ж, спасибо тебе огромное, черт. Очень мило с твоей стороны».

«Не злись. Всё прошло более чем удовлетворительно».

«Более чем удовлетворительно! Я вышью эти слова на подушке».

«Позволь мне всё объяснить». Люсиль знала, что она лишь роет себе еще более глубокую яму таким признанием: «Эта ночь была мимолетной оплошностью с моей стороны. В тот момент я очень нуждалась в какой-то физической поддержке. Искала какое-то дружеское плечо, а не только случайные объятия. И ты заполнил этот вакуум».

«А, ну понятно», нахмурился он. «Я заполнил этот вакуум, как набивка для матраца».

«Ну вот опять ты кипятишься. Не очень привлекательная черта характера, если можно так выразиться».

Он смутился, и она продолжила: «Мне просто хочется, чтобы ты понял. Эта ночь была моим умопомрачением каким-то и больше не повторится. И мне хотелось бы надеяться, что эта моя мимолетная оплошность не помешает нам работать вместе и, возможно, даже стать друзьями».

«Мы и так уже работаем вместе», возразил он. Она видела, что ему было больно.

«Но это облачко недоверия по-прежнему висит над нами, омрачая наши отношения, и мне хотелось бы, чтобы оно исчезло», сказала она. «Итак, мы можем попытаться так сделать? Просто стереть ту ночь из нашей памяти? Можем?»

«Проблема в том», начал он, «что для меня обсуждаемая ночь, эта твоя «оплошность», была довольно запоминающейся. Очень даже».

Он опустил глаза в пол, избегая ее взгляда.

«Прости», сказала она.

«Не надо извиняться». Он поднял глаза, встретившись с ней взглядом. «Вообще-то, она была и остается одной из самых незабываемых ночей в моей жизни, и я подозреваю, что она станет последней мыслью, промелькнувшей в моем сознании в минуту моей смерти».

Лицо у него исказилось от переполнявших его эмоций, а глаза наполнились слезами.

«Наверное, я должна чувствовать себя польщенной», тихо и мягко сказала она. «Вы все англичане такие романтики? Не отвечай, это чисто риторический вопрос.

Что нам нужно – это найти выход из этого тупика и работать сообща. Ну вот это, по крайней мере, возможно?»

«Думаю, мы должны это сделать». Он сжал губы и поднял подбородок. Сама иллюстрация пресловутой твердости, выдержки и мужества.

«Должны. Ты очень добрый, ты герой и очень симпатичный, Джонатан. Ты найдешь себе хорошую девушку. И она будет с тобой очень счастлива».

«Песня, которую поют каждому несчастному дуралею, влюбившемуся не в ту женщину», грустно сказал он и ушел с кухни.

Люсиль тяжело вздохнула и крикнула ему вслед: «Джонатан, когда ты наберешься опыта, то обнаружишь огромную пропасть между любовью и влюбленностью».

Но он уже ушел, и она сказала самой себе: «Как и я сама много раз этому училась».

Она отправилась в свою спальню и попыталась уснуть. Когда ей это не удалось, она попыталась что-то почитать, но обычное после партизанской операции возбуждение еще курсировало по ее организму. К этому добавлялось еще и то обстоятельство, что она никак не могла прогнать от себя картины того, что она увидела через окна поезда. Вампир, окруженный со всех сторон. Его сила и мощь, выпущенная из заточения, грубое, атавистическое превосходство вампира над столькими людьми, вооруженными людьми. И следующая картина, когда она потом смывает с него кровь у берега реки. Она видела, как раны от пуль заживают прямо у нее на глазах.

Люсиль в изумлении смотрела на новые блестящие шрамы. Это была настоящая магия, сильная магия, ничего общего не имевшая с ее примитивным, слабым и дилетантским оккультизмом.

Раньше, когда она бывала в таком возбужденном состоянии, она находила избавление от этого в каком-нибудь распутном приключении. Но именно из-за этого она оказалась в такой сложной и запутанной ситуации, как с Яношем и с этим проклятым англичанином. Нет, никакого снятия напряжения таким образом не будет, спасибо большое.

И тут Люсиль обнаружила, что стучится в дверь Дракулы.

«Войдите», сказал он.

Он лежал на красном из конского волоса шезлонге с книгой в руке и лампой, стоявшей рядом, отбрасывавшей ему на лицо золотое сияние с одной стороны и тень с другой. Ярко-желтый свет частично скрывал бледность его лица.

Соблюдая приличия, он встал, когда она вошла.

«Мисс Ван Хельсинг», слегка поклонившись, сказал он ей. «Разве вы не должны сейчас спать?»

«Сон бежит от меня после таких ночей», объяснила она и улыбнулась ему. «Но вы – разве вы никогда не спите? Есть сведения о том, что вы спали в гробу».

«Вы уже говорили как-то об этом раньше. Иногда я пользовался гробом, как видом транспорта. Путешествовать при дневном свете может оказаться для меня делом опасным, да и таможенные инспекторы не очень удивятся, обнаружив в гробу мертвеца».

«Но разве вам не требуется сохранять контакт с родной землей? Вы же клали ее в гроб, верно?»

«Вы думаете, что я лежу в земле? Откуда исходят такие идеи? От вашего отца?»

«Нет. Как я уже говорила, он никогда не разговаривал со мной о вас. Они исходят из той книги о вас».

«Ох, из этого водевиля. С якобы подлинным рассказом о моем прошлом?»

«Не совсем. Она продавалась как художественное произведение, но все же, до некоторое степени, она повествует о вас и о моем отце в Англии. О Мине. Люси Вестенра. О приключениях дедушки Харкера здесь, в Трансильвании».

«Мина и Люси…» Дракула посмотрел во мрак, задумавшись. «Как я уже говорил, тогда я был другим человеком. Представьте себе, вы живете так долго, и вам всё начинает надоедать, вам становится… скучно. В высшей степени скучно, и следующий этап – это то, что некоторые философы считают экзистенциальным нигилизмом.

Именно такое состояние в конечном итоге и привело к моему вторжению и бесчинствам в Англии».

«А на какой стадии вы находитесь сейчас?», спросила она.

«Поживем – увидим», ответил он. «Поиски смысла жизни – нелегкое испытание, и существует множество путей, выбрав которые, можно заблудиться».

«Я тоже нахожусь в таком же странствии».

Они помолчали.

«Я вас понимаю», сказала Люсиль. «Серьезно. У меня у самой был период необузданных приключений и авантюр. Как только я стала совершеннолетней, я сбежала из этого дома. Можно назвать это подростковым бунтарством; два человека слишком долго были слишком близки. Но Брашов казался мне слишком маленьким, такой грубой деревней, а мне хотелось гораздо большего. Да и Румыния в целом казалась маленькой и жалкой детской площадкой».

«А теперь вы рискуете ради нее своей жизнью».

«Чертова ирония судьбы, правда?»

«И куда же вы отправились?»

«Побывала везде, во всех центрах бурлящей жизни: в Париже, Берлине, Лондоне, Нью-Йорке, в Калифорнии, Гонконге, Индии… Это было время… До войны было время экспериментов. Не только у меня. Это же были двадцатые годы… Молодежь всего мира ударилась в вакханалию. Я и сама немного с ума сходила. И почувствовала… что это уже слишком. В конце концов я вернулась домой, к прежней жизни, унявшись и предупредив отца, что нацисты уже маршируют, взбивая пыль своими сапогами.

Я надеялась, что он решит переехать в Австралию. Но с другой стороны, и в этой части мира тоже уже начинался пожар, устраиваемый японцами, разве не так?

Похоже, нет такой безопасной гавани, где можно укрыться от этой войны».

Она пожала плечами, наклонившись вперед. Его глаза стали разглядывать ее лицо, ее глаза, красновато-каштановые локоны, похожие на соболиную кисть художника.

«Все дело в том, что я понимаю, в чем суть вашей попытки себя контролировать», сказала она шепотом. «Я знаю, что такое вожделение».

Она приблизилась к нему, сев на шезлонг. Их лица оказались в нескольких сантиметрах друг от друга. Она опустила свои губы к его губам. Дракула резко отстранился.