Текст книги "Дракула против Гитлера (ЛП)"

Автор книги: Патрик Шейн Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Патрик Шейн Дункан
ДРАКУЛА ПРОТИВ ГИТЛЕРА

Посвящается двум Лаурам – Клеон и Булоссе – замечательным девушкам, оказавшим на меня огромное влияние.

Предисловие от редактора

Случайные находки. Вы ищете какую-нибудь вещь и вдруг обнаруживаете что-то совсем другое, но еще более ценное. Как-то раз я рылся в ящике, набитом всяким обычным комодным барахлом, в поисках какой-то хрени, не помню уже, какой точно, и нечаянно наткнулся там на свой старый перочинный нож с рисунком киношного ковбоя Хопалонга Кэссиди на рукоятке. И он оказался идеально подходящим орудием для вскрытия этих чертовых пленок, в которые упакованы компакт-диски.

Или вот еще случай: я собирал материалы для документального фильма о награжденных Медалью Почета [высшая военная награда США] и наткнулся на историю о Мэри Уокер, единственной женщине, получившей эту награду. Это привело меня к размышлениям о судьбах женщины на войне, а затем к очень успешному сценарию и к фильму.

Думаю, здесь можно говорить об удаче, любопытстве и способности отличить золото от железного колчедана, в буквальном смысле слова.

Если вам когда-либо приходилось разыскивать какой-нибудь документ из числа правительственных, вы не можете не вспомнить последние кадры первого фильма об Индиане Джонсе – там, где ковчег, засунутый в коробку, прячут на каком-то бесконечном по виду складе, набитом бескрайними штабелями ящиков, тянущихся вдаль. Я был на таких складах. Они действительно существуют, они разбросаны вокруг Вашингтона, на окраинах его, а также и в других частях США. Это единственное в мире место, где сливаются воедино реальность и кинофантазии. И вообще-то говоря, кинокартинка весьма уступает реальности и кажется по сравнению с нею слабой и бледной.

Существуют склады длиной в несколько километров. Бесконечные коридоры и полки, набитые всяким правительственным хламом. В основном это бумаги. Документы с момента создания нашего государства и даже до этого. Журналы, письма, всякие описи, списки, бланки. Документы всех ветвей власти: президентские бумаги, извергающих тонны документов Палаты Представителей и Сената, различных агентств и ведомств, изрыгающих бумагу, как младенцы, наполняющие подгузники. Военные буквально погрязли в собственной документации, так как она в трех экземплярах, в ней тонет военный флот, армия спихивает ее в Пентагон, а ВВС выбрасывает ее тоннами. А Налоговая служба? Можно не продолжать.

И все это хранится. Каждая страница. На складах, подобных тем, что вокруг Вашингтона, все эти документы хранятся под землей, в старых соляных копях, гипсовых штольнях и рудниках, разбросанных по всей стране. Километры дел и бумаг. Горы записок. Кипы бумаги. Неисчислимые стопки отчетов. Накопившиеся за столетия бланки, письма, текущие справки и данные, прожившие один день, а теперь никому не нужные.

И, как и следовало ожидать, многое из погребенного там интересного теряется.

Я, например, точно там потерялся. В лабиринте металлических полок высотой в три этажа, каждая из которых была набита коробками. Они пахли плесенью, и моя аллергия сразу же дала о себе знать. Я занимался проектом о женщинах-шпионах в Европе в годы Второй Мировой Войны для телеканала «HBO». Я искал старые, военного времени документы Управления стратегических служб (УСС) – предшественницы ЦРУ – касавшиеся использования женщин в этой тайной, «неджентльменской войне», и прежде всего меня интересовали дела этих женщин-агентов, которые шпионили в нашу пользу в оккупированной нацистами Франции: Ивонн Рюделла, секретарши, ставшей шпионкой, чилийской актрисы Хилианы Бальмаседы и Вирджинии Холл, хромой американской журналистки с деревянной ногой, которую она называла Катбертом.

Как обычно, документ, который мне был нужен, отсутствовал. Ну, точнее, его не оказалось там, где он должен был по идее быть. Но, по словам правительственного чудика, сидевшего в своем крошечном офисе в нескольких километрах папок у меня за спиной, он определенно находится «где-то тут».

Я порылся в коробках, сложенных на полках в указанном им месте, сверху, снизу, рядом. И все равно ничего не нашел. А затем я увидел что-то застрявшее за покосившейся коричневой коробкой для бумаг.

Исключительно из любопытства я вытащил коробку, стоявшую за ней. На ее пыльной крышке остался след от моей руки. Сверху она была связана пожелтевшей веревкой, которая, когда я стал ее развязывать, распалась у меня в руках.

Внутри этой коробки лежал портфель, а на нем сверху – лист бумаги с ярко-красной надписью «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Когда я отложил его в сторону, края его рассыпались при моем прикосновении желтым конфетти на бетонный пол. Я осмотрел портфель. Коричневая кожа; выцветшая золоченая надпись, выбитая на клапане – литеры J.M.H. Латунная застежка и другие детали отделки потускнели зеленой патиной. Когда я, щелкнув застежкой, открыл портфель и поднял клапан, его высохшая кожа треснула, как дешевый пластик. Я не смог удержаться и оглянулся по сторонам, нет ли рядом свидетелей, видевших, как я уничтожаю, возможно, какую-то историческую реликвию. Но вокруг никого не было. Так что я продолжил осмотр портфеля.

Почему я продолжил? Я по профессии писатель. И любопытство заложено в самом определении этой профессии.

Внутри этого старинного портфеля, сохранившего запах дыма из трубки, оказалось немало документов:

Дневник в кожаном переплете, с истертой местами до сыромятной кожи обложкой, с теми же инициалами J.M.H., выбитыми в правом нижнем углу, где все признаки золота давно стерлись. Крысиным хвостиком с переплета свисал потрепанный остаток тесемки-закладки. Я пролистал измятые, с пятнами страницы; запах плесени был такой, что он заставил меня чихнуть. Страницы были исписаны какой-то стенографией, различными чернилами – черными, синими, выцветшими фиолетовыми и даже красными – а также карандашными пометками.

Отложив в сторону этот волюм, я вытащил крошившийся в руках конверт с русскими буквами, которые, как оказалось позже, после перевода, означали «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО». Внутри был еще один дневник, в толстой связке, написанный от руки на немецком языке, тоже разными чернилами, но видно было, что одной и той же рукой. Края страниц его почернели, как будто подпаленные огнем. Когда я открыл его, некоторые из них осыпались.

После этого я обнаружил там красновато-коричневую папку-гармошку, в которой находился другой документ, еще более толстый. Он был скреплен металлическими скрепками, оставившими на бумаге следы ржавчины. Толщиной он был в три или четыре дюйма [10 см] и напечатан на тонкой бумаге, все страницы представляли собой машинопись, и некоторые буквы настолько слабо пропечатались, что текст был почти неразборчивым. Проведя пальцами по бумаге сзади, я почувствовал углубления, оставленные клавишами пишущей машинки на почти прозрачном пергаменте. Оригинал. На первой странице стояло заглавие: «Ленора Ван Мюллер. Князь-Дракон и я. Современный роман».

Затем там еще оказалась манильская папка, некогда скрепленная резинкой, которая теперь сгнила и порвалась, но все же осталась прилипшей к картону. Внутри нее находилась стопка старой копировальной фотобумаги, вроде тех, что употреблялись в факсимильных аппаратах доксероксной эпохи. Печать была коричневато-расплывчатой, на жесткой, хрупкой и очень тонкой бумаге. Это были копии немецких документов, на многих из которых сверху имелись шапки с нацистской символикой – орлом со свастикой в лапах. Внимание мое приковали два слова, которые я узнал без перевода: первым было «Гитлер». Это имя неоднократно упоминалось рядом с другим столь же, если не более, печально известным – «Дракула».

Сочетания этих двух имен оказалось вполне достаточно, чтобы мое любопытство тут же зашкалило.

Самым последним элементом на дне этой коробки оказалась папка-регистратор из темно-коричневого картона, со скрипом раскрывшаяся надвое. Внутри нее, между половинками, находилось тринадцать листов, исписанных от руки мелким, сжатым почерком. Бумага по краям крошилась. Чернила настолько выцвели, что позже потребовалось прямо-таки какое-то научное волшебство, чтобы выделить из них текст, в инфракрасном и нескольких других цветах спектрографических сканирований.

При первом взгляде на них, учитывая другие документы, я посчитал язык этой рукописи также немецким, но он оказался голландским. Я разглядел знакомое имя, значившееся в верхней части первой и в конце последней страницы – Абрахам Ван Хельсинг.

И тут я полностью позабыл о своем проекте для «HBO». Я быстро, но осторожно положил все бумаги обратно в портфель, а его в коробку, и должен признаться, что спрятал лежавший сверху лист с надписью «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО» под полку. Установить, что это за коробка, было легко – даже очень легко, если хотите знать – поскольку она значилась в обширном компьютерном каталоге под одним общим номером, без всяких прочих пояснений, кроме обозначения «Разное». Как и следовало ожидать, значительная часть этих огромных государственных фондов не была еще даже разобрана и каталогизирована.

Несколько месяцев ушло на расшифровку дневника. Он был записан не стенографией Грегга, а какой-то версией системы Питмана. Через Интернет я разыскал женщину, в прошлом юристку, из Уэльса, которая была знакома с такой стенографией. Ее юридическое прошлое и природная подозрительность стали первым камнем преткновения, так как потребовался месяц, чтобы уговорить ее подписать соглашение о неразглашении.

Найти переводчика для немецких документов было проще (как проще оказались с ним и переговоры о неразглашении).

С термобумагой проблем было больше, так как она находилась в очень хрупком состоянии, некоторые страницы распадались при малейшем прикосновении. Я нанял архивиста, который закреплял каждую страницу между пластиковыми рукавами – затея довольно дорогая.

С переводом с голландского получилось всё довольно просто; я взял со своего бывшего учителя в Мичигане обещание хранить молчание, и он выполнил эту работу.

Никогда не забуду его телефонного звонка, когда он спросил меня, не розыгрыш ли это с моей стороны. Спасибо, Милт.

Что касается подлинности документов, то я отправил образцы бумаги и некоторые отрывки с бытовыми повседневными подробностями различным экспертам и лабораториям.

Из-за исключительно важного содержания этих документов необходимо было доказать подлинность различных бумаг.

Документы были переданы в несколько исследовательских центров, и все они прошли проверку. Химический анализ и идентификация тканей подтвердили, что они безусловно соответствуют периоду. Эксперты-криминалисты, специализирующиеся на документах, согласились с тем, что источники каждой рукописи соответствуют указанным в тексте. Даты и упоминаемые в текстах факты были проверены и перепроверены. Большинство из них, как оказалось, полностью совпадали с событиями тех лет. Некоторые противоречия легко объясняются несовершенством человеческой памяти.

К сожалению, все попытки найти и опросить кого-нибудь из участников тех событий, упоминаемых в этих документах, оказались тщетными. Они либо давно уже умерли, либо следы их теряются во мраке истории, по крайней мере, я не смог их найти посредством служб поиска пропавших без вести в Интернете и с помощью различных частных детективов, которые были для этой цели мною наняты. Каким образом эти документы оказались в Мэриленде, я не имею ни малейшего понятия.

Причина, по которой они никогда ранее не публиковались, очевидна: то, что они раскрывают, вызовет самую неоднозначную реакцию, которая вряд ли нужна любому правительству. Обнародуя их сейчас, я лишь надеюсь на то, что другие лица или учреждения, располагающие большими ресурсами, чем у меня, продолжат это расследование.

Тщательно и неоднократно прочитав эти документы, я их несколько отредактировал, чтобы представить единое целостное повествование, приводя выдержки из одного какого-либо конкретного документа, предоставляющего самую ясную или самую полную версию событий. Как и в случае с любыми другими свидетельскими показаниями очевидцев, в документах имеются противоречия, и в этих случаях я принимал устоявшую точку зрения большинства, или же просто сохранял эти противоречия в неизменном виде.

Я убежден, что нет никаких сомнений в том, что, несмотря на скудость физических подтверждений, описанные события действительно имели место, какими бы невероятными они бы ни показались читателю при первом чтении.

Уверен, что множество людей сочтет всё это ерундой и абсолютной чепухой. Ну и хрен с ним. Пусть читатель сам определится с правдивостью авторов этих оригиналов и тем, что они нам поведали.

Патрик Шейн ДУНКАН – 2016.

ИЗ ПИСЬМЕННОГО СТОЛА АБРАХАМА ВАН ХЕЛЬСИНГА

(Перевод с голландского)

11 НОЯБРЯ 1896 ГОДА.

Если вы читаете этот документ, значит, это происходит уже после моей смерти, и я полагаюсь на читателя, который примет надлежащие меры для решения той опасной проблемы, которую я создал. Для того чтобы читатель знал об этих опасностях, я и пишу данную записку об обстоятельствах, которые привели к тому затруднительному положению, с которым вы столкнетесь. Я не могу не подчеркнуть, насколько велика будет опасность, с которой вы встретитесь при исправлении того, что, по всей видимости, являлось серьезной ошибкой с моей стороны. И прошу за это прощения. Но возможная неудача подвергнет опасности не только ту храбрую душу, которая соблаговолит взяться за решение этой задачи, но, что вполне вероятно, будет угрожать и всему миру. Пожалуйста, не воспринимайте это как преувеличение. Существованию всего мира.

После нашего ужасающего финального столкновения с Вампиром я остался недоволен тем обстоятельством, что мы не завершили дело должным образом. Думаю, мы были настолько обрадованы и опьянены нашим огромным успехом и освобождением мадам Мины от колдовских чар этого мерзкого Существа, что, боюсь, мы вовремя не позаботились о том, чтобы это Чудовище было уничтожено окончательно. Это обстоятельство не давало мне покоя, пока остальные участники нашего предприятия занимались перевозкой тела бедного Квинси Морриса, погибшего в схватке, обратно на родину к семье, и сами также вернулись затем обратно в Англию. Что касается меня, то я решил остаться в этой загадочной стране еще на несколько месяцев, для проведения исследований и изысканий.

Проследив за состоянием мадам Мины и удостоверившись, что здоровье ее продолжает неуклонно и стабильно улучшаться, я скрылся от этой суеты и отважился улизнуть в деревню, где нанял конный экипаж, крытый грузовой фургон, на котором один местный торговец перевозил скоропортящиеся продукты. В кабаке, который посещает местное крестьянство, мне удалось нанять четырех здоровяков, чтобы они мне помогали. Из числа тех знакомых всем грубоватых деревенских мужиков, которые готовы на все, что угодно, ради денег. Тем не менее, они хорошенько поторговались и заключили сделку на круглосуточную работу за немалую сумму.

Несмотря на их грубые и суровые лица, я заметил выражение недобрых предчувствий, когда они стали свидетелями покупки мною гроба у местного гробовщика.

Полагаю, мне в принципе подошел бы любой ящик, но после долгих поисков я решил, что идеальным контейнером для перевозки тела определенно является ящик из покойницкой. Я предпочел бы простой сосновый гроб, но под рукой такового не оказалось – по крайней мере, по словам мрачного владельца похоронной конторы.

Он предложил изготовить такой гроб, но мне не хотелось ждать два, а возможно, и три дня. Я понимал, что это лишь тактика торга, но я был вовсе не расположен ждать или торговаться, и поэтому я приобрел у него черный лакированный гроб (заплатив за него гораздо больше, чем он того стоил, я в этом уверен). Этот подлый торгаш принялся талдычить о тонкой изысканной работе, пышной атласной подкладке, лакированных медных ручках и так далее, пока я не почувствовал себя так, будто с меня снимают мерку для нового костюма.

Наконец, мы выехали, я показывал дорогу, говоря, куда ехать, сидя на высоком открытом сиденье возницы, вместе с двумя нанятыми мною мужиками, а двое других в это время сидели внутри фургона, рядом с гробом, поскольку другого места для них не оказалось. Они этим не были довольны и настояли на том, чтобы подстелить себе солому. Но я знал, что они обрадуются еще менее, когда узнают, что именно будет положено в этот гроб.

Отыскать то место, где мы в последний раз вступили в бой с Вампиром и победили его, оказалось довольно просто. Это место ярчайшим образом отпечаталось у меня в памяти, как серебряная фотолитография. Мы ехали по неровной ухабистой дороге, ибо эта дорога была очень старой и совершенно неухоженной.

Ящик, в котором находилось тело нашего Врага-Носферату, был сброшен в реку, и мне оставалось лишь проехать вдоль реки по ее течению несколько сотен метров.

Наконец, я заметил его, он застрял в скоплении речного мусора, прибитого водой к берегу. Ящик оказался зажат в мощных корнях деревьев, его крепко сжимали их когтистые ветви.

Один из моих людей залез в воду и стал пробираться сквозь стремительные водовороты с веревкой, привязанной к поясу для безопасности. Товарищи его страховали, держа ее за другой конец, пока он двигался вперед, пробираясь против сильного течения, однако он все же сумел привязать к ящику другую веревку.

Нам всем впятером пришлось вытаскивать ящик из воды и поднимать его на грязный берег. Когда эти дюжие мужики увидели, что находилось внутри, они отступили, испугавшись, как девица, увидевшая змею в розовом саду. Даже лошади громко заржали и стали вырываться из привязей, пока я не успокоил животных. Когда они почувствовали на себе мои руки, они стали тише, словно обрадовавшись, они стали лизать мне руки и на некоторое время замолчали.

Я отошел от успокоившихся животных и осмотрел состояние трупа. Никаких следов разложения, часто обнаруживаемого при нахождении тела в воде, не было, однако это не являлось чем-то удивительным, так как погода была довольно холодной, и из-за этого ледяная вода, скорее всего, сыграла роль охлаждающего морозильного консерванта. Что удивительно, и вообще-то это было самое поразительное, это то, что рана на горле Вампира наполовину зажила. Несмотря на глубокую резаную рану, нанесенную Харкером кинжалом кукри [огромным кривым непальским ножом], она затянулась, и образовалась новая ткань. Мне следовало воспринять это в качестве серьезного предупреждения.

Еще одна рана была нанесена большим охотничьим ножом-финкой покойного Квинси Морриса. Этот кинжал, длиной почти равный римскому короткому мечу, был воткнут в грудь Вампира с такой силой, что это Существо было буквально пригвождено ко дну ящика и поэтому было очень похоже теперь на насаженное на булавку насекомое.

Мы обнаружили это при переносе тела в гроб. Я принял решение оставить эту финку на месте, предположив, что именно это обстоятельство и стало причиной гибели Твари. И предположил это по ошибке, о чем позже и пожалел.

Когда мы погрузили гроб в фургон, подул холодный ветер, и нас накрыла метель. Лошади тронулись, и я бросил последний мрачный взгляд на это место, отдав дань памяти нашему соратнику, храброму Квинси Моррису. Хмурые безрадостные облака над головой были совсем под стать моему мрачному настроению духа.

Оттепель с дождем со вчерашней ночи превратили дороги в грязную трясину, а теперь похолодание заморозило эту грязь, превратив ее в разбухшую зубчатую стену, самую труднопроходимую. Наши колеса отскакивали, нас трясло, и фургон бросало из стороны в сторону, как суденышко в бурном море. Он стал двигаться очень медленно, и это еще мягко сказано. В лицо нам дул неприятный ветер. Тем двоим, которые ехали впереди вместе со мной, вероятно, захотелось теперь оказаться внутри фургона на соломе.

Чем дальше мы ехали, тем дорога становилась все более неровной и трудной, и мы продвигались вперед медленнее, чем мне хотелось. Мое беспокойство стало усиливаться с наступлением ночи, когда и без того тусклый свет из-под нависшего свода темных, как синяки, облаков к этому времени ослаб еще больше. Я знал, что ночь являлась царством Вампира, и хотя в данный момент он, казалось, был бессилен, в душу мою вселился глубокий, какой-то первобытно-доисторический страх.

Мы ехали по безлюдной местности, мимо редких крошечных домиков с небольшими возделанными участками, с которых теперь был уже убран весь осенний урожай, мимо фруктовых садов, деревья которых были лишены листьев. Эти небольшие крестьянские хозяйства чаще всего были обнесены стенами из камней, собранными с полей, и эти стены, пока мы ехали, окружали, а иногда и зажимали нас со всех сторон.

Дорога стала еще хуже, толчки – еще более жестокими, до такой степени, что нас не раз чуть ли не сбрасывало с наших сидений. Иногда я слышал ругательства изнутри фургона, когда сидевших там мужиков бросало из стороны в сторону. Несмотря на угрозу быть застигнутыми темной ночью, я был вынужден приказать своему кучеру снизить скорость и не гнать лошадей, пока мы не потеряли колесо и не сломали ось.

Внезапно, словно кто-то выключил газовый рожок, наступила ночь.

Не знаю, может кто-то из мужиков внутри фургона – из врожденного любопытства, или надеясь выкрасть нож-финку – вскрыл гроб Вампира и вытащил его из трупа, или же, возможно, постоянная тряска и броски фургона из стороны в сторону попросту ослабили, а затем и вытеснили этот кинжал из тела. В любом случае, для нас первым признаком того, что что-то пошло не так, стал резкий вскрик изнутри фургона, за которым последовали оттуда же звуки какой-то тревожной возни, стуков, ударов, вполне способные соперничать с грохотом и смятением снаружи фургона.

Раздался еще один ужасный крик, на сей раз он был отчетливее и громче, когда вдруг открылась задняя дверь фургона, и из этой двери вылетел человек. Это был один из нанятых мной мужиков. Он упал на дорогу позади нас, и его тело, безвольно на нее рухнув, покатилось по ней знакомым образом – так, как могут это делать только трупы. Из открытой двери послышались новые крики и звуки драки и возни, а затем еще один выкрик, словно вырвавшийся из глубин ада, но этот вопль вдруг резко оборвался посередине, после чего очень быстро появилось тело и второго мужика, явно тоже выброшенное из открытых задних дверей повозки.

В падении этого тела было нечто необычное, но тогда у меня не было времени над этим размышлять. Двое других нанятых мною работников в ужасе посмотрели на меня.

Затем над крышей фургона, чуть выше открытой задней двери, появилась рука. Мы все, обернувшись, вытянули шеи и увидели, как вслед за ней появилось и стало видно лицо, поднявшееся, словно бледная луна над темным горизонтом.

Это был Вампир. Его красные глаза горели, как угли; таким же алым цветом был измазан и его рот. Его улыбка была порочно-развратной, а отвратительные, жуткие клыки ярко блестели.

Двое сидевших по обе стороны от меня крестьян, так бравировавших своей храбростью и брутальным бахвальством, когда я их нанимал, побледнели и выпрыгнули с повозки, едва увидев Нежить. Я их в этом не виню. Мое первое инстинктивное желание было таким же.

Но я почувствовал свой долг перед Моррисом и леди Миной, вспомнив о том, как храбро они действовали в трудную, решающую минуту, и поэтому я опустился на сиденье, вновь взяв в руки поводья, чтобы вернуть себе управление лошадьми, пока они не сбросили нас со скал или не врезались в одну из этих каменных стен.

Вампир поднялся на крышу повозки. Он держал что-то в левой руке. Я не мог разобрать, что это, потому что сумрак и внезапно надвинувшийся полог нависших над головой деревьев погрузили все вокруг меня в полнейший полумрак. Он бросил этим предметом в меня. Он ударился мне в грудь, и я инстинктивно выпустил поводья, чтобы поймать этот предмет, прижав его себе к груди. Когда стало снова чуть светлее, я увидел, что прижимаю к груди изуродованную голову одного из нанятых мною людей. Должен признаться, что даже при всем своем опыте работы за секционным столом над вскрытыми телами и при всем моем знакомстве с анатомией человека, я был на мгновение парализован этим ужасом.

Я быстро выбросил это отвратительное зрелище в ночную тьму и, выйдя из ступора, вовремя опомнился, потому что увидел, как Вампир с легкостью шагает по бешено раскачивавшейся крыше повозки, словно на прогулке по дорожке парка. Я обернулся как раз в тот момент, когда он поднял ногу и пнул меня в грудь, сбросив с повозки. Я ударился об одну из лошадей и, отскочив от нее, упал между упряжкой, ухватившись за стропы. Это был вовсе не сознательный поступок, уверяю вас, а лишь какой-то отчаянный инстинкт выживания.

Лошади, без сомнения, атавистически почуяв над собой какую-то угрозу, обезумели от страха. Я едва держался за кожаные ремни, видя летящие копыта в нескольких сантиметрах от моего лица и моих рук. Я понимал, что нахожусь лишь на волосок от гибели, мне грозило быть растоптанным насмерть или покалеченным подкованными железом копытами. Спина моя висела так низко, что царапалась и билась о твердые как камень верхушки выступавшей над дорогой грязи. Каждый колющий удар со сдиранием кожи был ужасающим, чуть не выбивавшим из меня дух, я еле держался.

Вампир опустился с водительского сиденья и поставил ногу мне на грудь. Он что-то сказал мне, но я этого не расслышал, так как стук копыт лошадей заглушал весь звук. С издевательской ухмылкой он надавил мне сапогом на грудь, пока у меня не оказалось иного выбора, кроме как выпустить из рук ремни. Я упал на жесткую дорогу, и лошадиные копыта простучали так близко от моего лица, что я почувствовал ветер, когда они пронеслись над моей головой.

Я несколько раз ударился о дорогу телом, а лбом – о шасси, это были жестокие удары. Мои руки и ноги едва не попали под вращающиеся колеса. Не знаю, как, но какой-то изначально заложенный инстинкт выживания еще раз мне помог, заставив меня в отчаянии вытянуть руки и зацепиться за заднюю ось.

Я тут же почувствовал новые жестокие удары, когда меня потащило по земле вслед за повозкой на полном скаку. Чтобы избежать дальнейших ударов, я, превозмогая боль, подтянулся и залез внутрь фургона. Его стены изнутри были все в крови. Я увидел, что гроб был открыт, его крышка отброшена. Поднявшись по одной из веревок, я взобрался на крышу повозки, как это сделал до меня Вампир. Признаю, что мой недолгий проход по трясущейся крыше был далеко не таким уверенным, как у моего противника.

Но у меня было преимущество: Он не знал о том, что я к нему приближаюсь, когда он погнал лошадей вперед на бешеной скорости. Когда я оказался в шаге у него за спиной, я набросил ему на шею петлю веревки и стащил его с кучерского сиденья. Со всей силой, еще остававшейся внутри меня, я туго затянул веревку.

Он стал трепыхаться в наспех сделанной мною петле, вцепившись в веревку, врезавшуюся ему в шею. Его сопротивление было столь неистовым, что мы оба стали кататься по нашему ненадежному и очень опасному небольшому участку под ногами на крыше повозки. Я продолжал держаться, прекрасно понимая, что с жизнью моей будет покончено без всякой пощады и пользы, если я не выдержу. Я знал, что не смогу задушить Вампира, так как он не дышит. Но я надеялся стащить его с повозки и, если Господь Всемогущий милостиво одобрит мои усилия, сбросить его под колеса. Думаю, что предыдущая битва этого дьявольского Отродья, состоявшаяся несколько дней назад, его ослабила, а также, что вполне возможно, ослабили его и раны, и пребывание в ледяной воде, потому что в противном случае у меня не было бы ни единого шанса одержать победу над его огромной силой.

Тем временем лошади буквально взбесились от ужаса. Освобожденные от поводьев кучера, они продолжали мчаться в исступлении от испуга, сбиваясь с прямого курса. Повозка, царапаясь, врезалась в грубо отесанные стены, обдирая себе края, высекая искры там, где ее стальные колеса ударялись в камень. Вампир начал меня одолевать, и я пытался сосредоточиться на задаче, остро стоявшей сейчас передо мной, но давали о себе знать удары, полученные мною под фургоном. И я не заметил большого дуба впереди нас.

Я, разумеется, почувствовал сильное столкновение, когда повозка в него врезалась. Удар был сильнейшим, сокрушительным, и мы с Вампиром полетели в воздух.

Я так сильно ударился о землю, что на мгновение лишился чувств. К несчастью, Вампир мгновенно опомнился и тут же оказался у моего горла, схватив одной рукой меня за голову сверху и отодвигая ее в сторону, чтобы обнажить мне шею. Я пришел в себя, обнаружив его лицо в нескольких сантиметрах над собой, с открытым ртом и полностью обнаженными клыками. Я ударил его по ногам, сбив его с тем самым с ног и заставив его растянуться на земле, одновременно высвободившись из его смертельных объятий.

Я поднялся на ноги, то же сделало и Исчадие. Мы бросились друг на друга и столкнулись, как два сражающихся оленя. Мы сцепились и стали бороться, и даже в том слабом состоянии, в каком он пребывал тогда, Вампир легко мог меня одолеть. Я нанес ему несколько ударов, которые не нанесли ему никакого урона.

Он стал бить меня в ответ, и вот эти наносимые им сильные удары уж точно стали выводить меня из строя, лишая меня сил. Я не мог долго держаться в такой рукопашной схватке.

От удара в голову в глазах у меня всё закружилось, и в отчаянии я стал искать какой-то выход, источник какого-нибудь спасения. Я высмотрел за спиной Вампира наш фургон, накренившийся на сторону, а именно на ту, где сломалось колесо. Обод и обитое железом колесо куда-то исчезли, из ступицы торчало лишь несколько обнаженных и раздробленных спиц, расходившихся в стороны, как пальцы раскрытой руки.

«Теперь я избавлюсь от тебя раз и навсегда», сказал Дракула, приближаясь ко мне с вселяющей ужас решимостью.

Он снова схватил меня одной рукой сверху за голову, а другой – за плечо, намереваясь обнажить мне горло.

Я отдернул голову, высвободившись, и приставил плечо ему к груди. Упершись ногой, я рванулся вперед, отбросив Вампира назад. Я вложил в этот рывок все оставшиеся во мне силы, пока мы внезапно не остановились.

Я отступил на шаг назад и увидел, что Вампир пронзен одной из спиц колеса. В неистовой ярости он пожирал меня глазами, издав ужасающий, визгливый хриплый вопль, а затем этот зловещий свет угас, и его извивающееся тело ослабло, как будто он умер. Меня, конечно, этим не обмануть – ведь в конце концов, он был представителем животного вида бессмертной Нежити.

Я глядел на Вампира, проткнутого деревянной спицей, до тех пор, пока снова не нашел в себе силы перевести дыхание. Он не двигался.