Текст книги "Дракула против Гитлера (ЛП)"

Автор книги: Патрик Шейн Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 34 страниц)

(И вновь, как и в том случае, Вангенхайм позже разъяснил, что он только повторил, как попугай, то, что приказал ему сказать заключенный).

Затем этот туман принял форму руки и обвил своими туманными пальцами шею Вангенхайма. Стоя с этой угрожающей рукой-призраком, сжимавшей ему горло, фон Вангенхайм услышал следующие приказания заключенного – так, словно они были воплощением человеческой логики.

«Возможно, вам следует открыть дверь и проверить, все ли крепко держится внутри».

Фон Вангенхайм повторил это указание, словно это была его собственная мысль, и он потянулся за ключом к этой двери. И тут ефрейтор Готтовт понял, что происходит.

Ефрейтор схватил загипнотизированного рядового, пытаясь оттащить того от двери, когда фон Вангенхайм попытался вставить ключ. Но он обнаружил, что рука заключенного как тисками схватила фон Вангенхайма за шею.

Фон Вангенхайм, по-прежнему находившийся в состоянии транса, стал сопротивляться попыткам Готтовта его освободить. У Готтовта оставался единственный выход – сначала ударить фон Вангенхайма по голове, чтобы тот отрубился. Он сделал это прикладом винтовки. Тем же приемом он ударил затем и заключенного – по руке, в которой Существо по-прежнему намертво удерживало фон Вангенхайма в висящем состоянии. Этим ударом ему удалось сломать заключенному пальцы.

(Следует также отметить, что в пылу исступленной атаки и стремясь выручить товарища, Готтовт также повредил Вангенхайму ухо и раздробил ему ключицу).

Заключенный, наконец, выпустил фон Вангенхайма, который упал на пол.

Да, едва не случилось непоправимое, я это признаю. Но с другой стороны, теперь, по прошествии времени, выясняется, что мы обнаружили еще одну способность, которой обладает наш клиент. Способность околдовывать других. Необходимо ли для этого ему находиться на достаточно близком расстоянии от жертвы, а также каково это расстояние, на котором эта способность оказывается действенной, еще предстоит изучить, после проведения большего количества экспериментов.

Буду держать вас в курсе любых иных возможных событий.

Хайль Гитлер.

ИЗ ВОЕННОГО ДНЕВНИКА ДЖ. ХАРКЕРА

(Расшифрованная стенография)

20 ИЮНЯ 1941 ГОДА.

Мы в жалком состоянии, как грязные носки, как сказала бы моя мама. Наша спасательная группа крайне малочисленна; едва ли ее окажется достаточно для нападения на этот проклятый кровавый замок. Успенский и одиннадцать его людей, плюс его дочь. Не знаю, чем эта девушка может быть чем-то полезна, кроме как быть обузой, и я сделал ошибку, высказав это сомнение вслух, рядом с Люси, метнувшей в меня гневной тирадой о мужском взгляде свысока, которую я постарался вынести максимально стоически, как только мог.

Если честно, присутствие этой юной леди меня не очень-то и тревожит. Накануне вечером, еще до того, как мы узнали, что цыганский король согласился нам помогать, я наблюдал за игрой двух молодых людей в опасную разновидность «ножичков» – вместо которых были кинжалы, предмет, без которого ни одного цыганского мужчину невозможно себе представить (боюсь спрашивать женщин, имеются ли они и у них). Стоя лицом друг к другу, на расстоянии не более фута один от другого, они бросали эти большие ножи друг другу в ногу, запуская их из определенной точки своего тела выше пояса – например, от подбородка, с локтя, со лба и так далее, вплоть до крайних акробатических изощрений, которые приходилось проявлять одному из них, так как победитель каждого раунда выбирал точку, откуда сопернику надлежало сделать бросок.

Так вот, возвращаясь к рассказу об этом происшествии – я следил за этой забавой, когда вдруг почувствовал руку у себя на плече, и ко мне подсела эта молодая цыганка – воздушная гимнастка. Я вспомнил ее имя, Малева, и поздоровался с ней на ее родном языке.

«Вы говорите на нашем языке?», улыбнулась она мне, сверкнув белыми, как бриллианты, зубами на фоне смуглой, коричневато-желтой кожи, которые еще сильнее контрастировали с ее иссиня-черными, как воронье крыло, волосами и темными глазами.

«Знаю всего несколько слов», честно признался я. «Языки – мое хобби. Выхватываю какие-то слова то там, то тут, запоминаю их. Ты ведь дочь Успенского, верно?»

Она кивнула. «Он на совете, где старейшины обсуждают просьбу гаджо».

«Гаджо?»

«Это те, кто не являются цыганами. Ты например». Она ткнула меня пальцем в грудь, смеясь. «Я научу тебя цыганским словам. Как твое имЕ?»

«Име… а! Имя?», спросил я. Она кивнула. «Джонатан Харкер».

Она попыталась произнести мое имя по слогам, но затем покачала головой, сморщив нос.

«Мне оно не нравится. Я буду тебя звать rom baro (цыганский барон)» «Rom baro?»[48]48
  В русской речи глав цыганских общин принято называть баронами. Сами цыгане используют это слово почти исключительно при общении с нецыганами (гаджо), называя так не только главу, но и выборного представителя, и любого старейшину – такая путаница из-за созвучия титула с цыганским выражением ром ба’ро (букв. «важный цыган»), обозначающим и глав, и представителей, и старейшин. В цыганском языке и культуре титула барона как такового нет из-за отсутствия наследной аристократии. См. Википедию. – Прим. переводчика.


[Закрыть]

«Это значит “босс”. Ты же английский босс, разве нет?»

«Ну, в каком-то смысле, да. Хм… Цыганский барон…» Я попробовал это произнести. «Мне это нравится. Скажи мне еще вот что. Как по-вашему будет “красивая”?»

«Паквора».

«Тогда я буду называть тебя именно так – Паквора».

Она прикусила нижнюю губу и посмотрела мне прямо в глаза. Эффект получился лукавым, но самым привлекательным. Я горжусь тем, что не отвел взгляда, и даже более того – пристально взглянул ей в глаза в ответ и глубоко запал в их темные глубины, чуть в них не утонув.

«Теперь у нас новые имена. Тайные. Никому не говори о них. Мы связаны этой тайной».

Она протянула мне сжатый кулачок, выставив вперед один только мизинчик. Подражая этому жесту, я сделал то же самое, и мы соединили мизинцы, как дети, дающие друг другу клятвенное обещание.

Затем она взяла мою левую руку и, вглядевшись в мою ладонь, провела своим указательным пальцем по линиям. Пощекотав ногтем мне ладонь самым сексуальным образом. Должен признаться, я немного возбудился.

«Ты уже был здесь когда-то раньше», пробормотала она. Тихим голосом, чуть громче шепота, и очень соблазнительным.

«Не совсем», ответил я. «Ты имеешь в виду Румынию? Вообще-то, я здесь впервые».

«Твои родственники были здесь когда-то».

«Эээ… мой дед…» Тут до меня с ошеломлением дошло, что она только что угадала мое прошлое. Это что – какая-то цыганская магия?

Она наклонилась ближе ко мне, пристально глядя на мою ладонь. Затем ее поведение изменилось, появилось удивление, а затем она стала очень серьезной.

«Ты мой хранитель», сказала она.

Я задумался над этой фразой, готовый уже поправить ее или же попросить ее пояснить их смысл, но тут она, пользуясь тем, что держала меня за руку, притянула меня к себе. И поцеловала меня в губы, просто легонько чмокнув, но все же шокировав меня этим. И я имею в виду именно шок, потому что я почувствовал какой-то электрический заряд, пробежавший по всему моему телу – от губ к самым подошвам ног.

Не успел я опомниться, как она вскочила и умчалась. Я снова почувствовал эту самую краску возбуждения у себя на лице, и лишь через некоторое время сумел прийти в себя. Я решил прогуляться, немного развеяться, успокоившись.

Бродя по пещере, я удивлялся тому, как цыгане сумели обустроить себе здесь свой быт, сколько стойкости и способности приспособиться демонстрирует человек, всегда и везде. Какими бы ни были преследования, невзгоды и тяготы, бедствия – антропогенные или же в результате буйства природы – люди всегда находят способ выжить, даже найти какие-то остатки счастья.

Эти мои размышления неоднократно прерывались сладостными, навязчивыми мыслями о черноокой цыганской красавице. Некоторыми этими экзотическими видениями гордиться я не могу, так как они были на грани блуда. Чтобы сохранить уважение к самому себе, я продолжил свой осмотр молчаливых пещер.

В пещере с наскальными рисунками я обнаружил Люси. Она лежала на спине, луч ее фонарика, работавшего от батарейки, плясал по расписанному потолку. Момент был самым подходящим, чтобы с ней поболтать.

Я сел рядом с ней и воспользовался этой возможностью, чтобы полюбоваться красотой черт ее лица, освещенных мягким отраженным обволакивающим светом, и обнаружил, что сравниваю его со специфическим очарованием Малевы.

«Поразительно», заметила она. «Такая красота, но мало кто ее может оценить. И создано все это людьми, которые изготавливали все свои инструменты из камня.

Вот чем мы отличаемся от низших существ».

«А немцев включаешь в объект своего восхищения?», пошутил я.

«Вообще-то тебе следовало бы увидеть кое-какую архитектуру, созданную немцами. Часть ее довольно красива в своем зверском стиле. Лучшую выставку в Берлине провели тогда, когда Гитлер собрал то, что он считал «дегенеративным искусством». Экспозиция интенсивно распродавалась, что полностью разрушило его замысел.

И я знаю массу очень талантливых людей из мира искусства, которые являются законченными садистами. Нет, искусство не делает нас гуманными, или просто людьми».

«И это ставит на повестку дня следующий вопрос», сказал я и тоже лег на спину, присоединившись к ее восхищению нарисованной на потолке лошадью, пойманной в круг света ее фонарика.

«И что бы это могло быть?», спросила она.

«Знаешь, с ним у тебя нет будущего», сказал я ей.

«Ты думаешь о моем будущем?», спросила она.

«Я беспокоюсь о том, чтобы с тобой все было хорошо», сказал я. «Чего ты можешь от него ожидать? Очень сомневаюсь, что у вас с ним могут быть дети. И он не собирается умирать, стареть. А ты будешь. Стареть. И что тогда?»

«Ты уже все продумал», сказала она, рассматривая меня своими зелеными глазами.

«Продумал», ответил я. «И только потому, что беспокоюсь за тебя, вовсе не вкладывая сюда никакого личного интереса».

«Правда?», она мягко улыбнулась.

«Честно».

«Хорошо, давай рассмотрим логику твоих аргументов», начала она. «Во-первых, ты исходишь из предположения, что меня заботит собственное будущее. Извини меня, но эта война научила меня тому, что ни один из нас не может рассчитывать на будущее. Мы собираемся напасть на замок, где мы будем в меньшинстве, где у нас будет меньше оружия, чем у противника, и у нас вообще мало шансов выжить. Если я чему-то и научилась в этой войне, так это тому, что ты живешь лишь данным конкретным мгновением, свистящим у виска, – возможно, последним. А что касается детей… Кто решится дать жизнь ребенку, ввергнув его в этот мир смерти и разрушения? Не я уж точно. Что касается того, чтобы дожить до старости?» Короткий, насмешливый смех сорвался с ее губ. «Все это привилегии мирного времени».

Она поднялась с земли, отряхнула брюки и вручила мне фонарик.

«Вот. Не забудь запереть, когда будешь уходить».

Я остался лежать там, усваивая то, что она мне только что сказала, играя фонариком и высвечивая у себя над головой древние рисунки. Восхищаясь изяществом форм и линий. Искусной рукой художника, если точнее, конечно же. Я думал о том, насколько жестоким был мир, в котором он жил, где ему приходилось сражаться не только с себе подобными, но и с природой, со стихиями, приходилось сражаться лишь за какой-то кусок мяса. И все же у него были сердце и душа, позволявшие ему создавать прекрасное, настолько полное изящества, как то, что я видел над собой.

Вдруг кто-то заслонил мне рисунки. Чье-то лицо нависло над моим собственным. Малева. Отражение света моего фонарика наполнило ее глаза искрящимся огнем.

Она приложила палец к губам, что привлекло мое внимание к ее пухлому, спелому рту. Чувственная, сладострастная улыбка, набухшая и знойная. Она протянула руку вниз и выключила фонарик.

Я погрузился в темноту настолько черную, что мне не видна была даже собственная рука, хотя я держал ее всего в нескольких дюймах от глаз.

Затем я услышал шелест ткани.

«В чем дело…?», начал спрашивать я, но нежная рука прикрыла мне рот. А затем другая ее рука взяла мою ладонь и положила ее на свое обнаженное тело.

То, что за этим последовало, было самым эротическим моментом в моей жизни. Вслепую из-за отсутствия света, я испытывал всё только на ощупь. Это было переплетение тел, плоть на плоти, пальцы, губы и языки, исследования и открытия, пока я не предался беспрецедентным чувственным излишествам и перегрузке, не имевших себе равных ни у одного из мужчин, никогда.

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДНЕВНИКА НЕУСТАНОВЛЕННОГО ЛИЦА

(Перевод с немецкого)

Герр Вольф недолго поспал (единственный вид сна, который ему пока еще по силам). После того, как он проснулся и оделся (новое достижение), его камердинер HL принес ему легкий завтрак – чай, печенье и яблоко. Выглянув в окно своего личного вагона, он увидел, как мимо пролетают виды Венгрии и Румынии. На поезд глазели грязные, чумазые дети, некоторые из них показывали неприличные жесты. Румыны – мерзкая раса выродков, рожденных от кровосмешения, низких недоразвитых людишек-гномов, лишенных культуры. Есть поговорка, что существует три вида румын: они либо сутенеры, либо педерасты, либо скрипачи, причем мало кто из них умеет по-настоящему играть на скрипке.

20 июня.

Герр Вольф прибыл на одну из грязных румынских застав в разгар дня, намеренно остановившись на запасной ветке в километре от вокзала Брашова, дожидаясь, когда зайдет солнце и с железнодорожной станции будут удалены лишние глаза посторонних любопытных.

Из окон герру Вольфу было видно, что на станции в самом разгаре велся ремонт: повсюду были возведены строительные леса, валялись штабеля бревен, досок и стройматериалов, все вокруг было покрыто цементной пылью. Осмотрев остатки сооружения, которые не были превращены в руины, герр Вольф подумал, зачем вообще восстанавливать этот старый скучный кусок мусора вместо архитектуры. Лучше было бы сравнять его с землей и выстроить все заново. Он даст местным ряд советов и, возможно, приведет некоторые примеры того, что было построено в Германии им. Он продиктовал эти мысли секретарше, ехавшей вместе с ним.

В ожидании наступления ночи мысли герра Вольфа перенеслись к проблеме его Смертности. Ему неоднократно удавалось избежать смерти, он чудом выжил в окопах под Ипром, был на волосок от гибели из-за бомбы, подложенной под подиум во дворце спорта «Шпортпаласт». Он считает это Защитой Свыше; Судьба всегда хранила его для Великой Роли.

Эта нынешняя возможность – еще один подарок Судьбы. В последнее время герра Вольфа преследуют навязчивые тревожные мысли о том, что станет с Рейхом и с Европой через сто, тысячу лет, без должного руководства. Падут ли они от отсутствия должного внимания или разложения, как это уже случалось раньше?

Герр Вольф пришел к выводу, что он незаменим; ни одно другое военное или гражданское лицо не в состоянии занять его место. Даже после того, как он после победоносной войны удалится на покой в Линц, судьбы Рейха будут зависеть только от него одного, и он должен что-то сделать, чтобы сохранить то, что было с таким трудом создано. Это следующий шаг в эволюции Герра Вольфа к тому, что Ницше называл «Сверхчеловеком».

Герру Вольфу дано Божественное Историческое Предназначение, вернуть Германию к чистым истокам, и вполне уместно, чтобы ему были даны и некие Сверхъестественные силы и средства, дабы сохранить этот Рейх навсегда.

Обладая бессмертием, он сможет стать Властелином Мира, занять достойное место в истории наряду с Фридрихом Великим, Чингисханом. Нет, не стоит мыслить такими смертными категориями. Встать рядом с Тором, Одином!

В Брашове их встретила приветственная делегация – небольшая группа из подразделения СС, как и было указано в телеграмме местному немецкому коменданту – ожидать прибытия руководителя среднего звена.

Развевались флаги, румынские и немецкие, несколько изношенных и выцветших знамен со свастикой, но командир находился на своем месте. Он встретил гостя, проявив должные знаки внимания и воинской чести, и герр Вольф похвалил его в этом отношении.

Одобрение это как-то потерялось для бедного солдата, майора WR, так как офицер изрядно смутился, узнав своего гостя. Майор рассыпался в извинениях за скромный прием и внешний вид своих солдат, которые выглядели прекрасно, учитывая тот факт, что они находились при исполнении в полевых условиях.

Герр Вольф попытался успокоить майора, проинформировав перепуганного офицера, что он путешествует инкогнито, что нахождение здесь герра Вольфа ни в коем случае не должно быть раскрыто и что, если произойдет утечка информации об этом, последствия будут самыми ужасными. Фатальными.

Камердинер герра Вольфа, HL, проинформировал майора, что курить в присутствии герра Вольфа запрещено.

Герра Вольфа быстро провезли через очаровательную деревню Брашов к замку, где размещается гарнизон СС. Местность эта напомнила герру Вольфу окрестности его собственной уединенной горной резиденции – Бергхофа. Замок этот был странным, по-старомодному эксцентричным, несколько холодным и сыроватым, как, впрочем, и сами эти места, пахнущим плесенью и древесным дымом.

Был предложен ужин, в основном состоявший из разнообразных мясных блюд, но герр Вольф нисколько не был этим обижен: хитрость, примененная для сокрытия личности того, кто посетил майора, оказалась настолько успешной, что повара были не готовы к его вегетарианской диете. Он попросил супа с овсянкой, если таковой возможно приготовить. Герр Вольф сказал майору, что слон – самое сильное животное в мире, но он не ест мяса. Намек им понят не был. Майор определенно ляйхенфрессер[49]49
  Трупоед (негативно о мясоедах в среде вегетарианцев). – Прим. переводчика.


[Закрыть]. Герр Вольф почувствовал это в его дыхании.

Суп ему принес подхалимно-пресмыкающегося вида лейтенант Г. Был также накрыт стол на двенадцать человек, и отправлено сообщение об отмене остальных приглашенных.

Герр Вольф наполнил свою тарелку сырами и хлебом, которые смог найти, отхлебнув чай с липой, а майор тем временем стал рассказывать о различных мерах, которые он предпринимает против местного подполья – в основном успешных. Герр Вольф уже прочитал все это в представленных ему материалах, и он перевел разговор на прошлое майора, о котором он уже тоже все узнал из того же досье. Но многое можно узнать о человеке по тому, как он сам рассказывает о себе.

Майор вел себя скромно, но не угодливо-раболепно, и когда Герр Вольф затронул тему достижений этого офицера в фехтовании и его выступления на Берлинских Олимпийских играх, офицер заявил, каким великолепным и блестяще проведенным было все это мероприятие, и каким замечательным для него самого был опыт личного участия в играх. Характерный баварский акцент майора напомнил герру Вольфу о его детстве. Майор, похоже, железный солдат, твердый, как сталь Круппа. Герр Вольф задался вопросом, не будет ли разумным и полезным повысить его в звании и перевести в Рейхсканцелярию. Он подумает над этим. Ведь этот храбрый и, как кажется, умный офицер, скорее всего, окажется не хуже многих генералов герра Вольфа. Новому рейху нужны люди с творческим видением, бросающие вызов невозможному и достигающие его, а не скептики и пораженцы, из которых сейчас состоит его Генеральный штаб.

На этом терпение герра Вольфа к лирике подошло к концу, и он потребовал у майора отчета относительно главной цели своего приезда сюда. Вампир по-прежнему находился под стражей, и герру Вольфу не терпелось лично взглянуть на легендарное существо. Но майор все время посматривал на часы и поглядывал в окно.

И лишь когда в комнату начали проникать первые лучи рассвета, майор, наконец, счел время подходящим для этого. Солнце находилось «под нужным углом». Они вышли из-за обеденного стола и спустились в глубины замка.

В архитектуре этого замка есть один любопытный момент: подземелье его устроено в расщелине горы, так что даже на глубине, под землей, можно иметь окна.

По пути майор рассказал о своем последнем открытии: о том, что вампир уязвим к прикосновению серебра, и что этот металл для этого существа может быть смертельным.

Майор дал указание одному из своих людей, рядовому Фенору, ранее работавшему на гамбургском литейном производстве, расплавить как можно больше серебра, собранного у евреев и цыган, а также у некоторых религиозных деятелей из церкви в Зэрнешти, укрывавших беглых террористов, и попросил этого кузнеца сковать ему серебряный меч.

Майор Р. с гордостью показал герру Вольфу результаты этих трудов – красивый клинок в форме сабли с узорной символикой Ваффен-SS, выбитой на рукояти. Майор заметил, что клинок тяжеловат и не очень удобен в обращении, но для намеченной цели он вполне подойдет.

План майора состоял в следующем: впустить в камеру вампира другого человека, чтобы тот его укусил, человека, которого это Существо не могло бы убить, не колеблясь, после того, как жертва подвергнется заражению вампирским укусом – друга или, возможно, одного из своих соратников по терроризму.

Герр Вольф поинтересовался, а станет ли Существо пожирать друга. Майор ответил, что, будучи офицером, принимавшим участие в конфликте в Варшавском гетто и польских лагерях для интернированных, он стал свидетелем того, как голод побеждает все социальные сдерживающие факторы. Опыт Герра Вольфа в окопах Великой войны только подтвердил предположение майора.

Затем, в соответствии с этим планом, после того, как мы получим укушенного, нужно будет, чтобы этот зараженный укусил одного из наших и, таким образом, можно будет контролировать распространение этой способности.

Герр Вольф выразил сомнение в том, что с новым вампиром будет легче справиться, чем с тем, который имеется у них на данный момент.

Над решением этой проблемы майор уже размышлял. Он нашел жертву, которая уже была настолько слаба, морально и физически, что сделает свое дело.

Во время этого разговора они спускались по узкой лестнице, извивающейся и крутой, которая безостановочно вела вниз, и затем оказались в нижнем подвальном этаже, по сторонам длинного коридора которого имелись клетки с большими, запертыми на засовы стальными дверями. Проход между ними был выложен серым камнем с арочным потолком, сырым и гнетущим, как и большинство других подвалов. Из камер до герра Вольфа доносились стоны, жалостное нытье и всхлипывания различных клиентов, голоса эти отдавались эхом, умножая страдания внутри. Воздух и запахи, исходившие из камер, были отвратительными и грязными.

Майор остановился у одной из них. Внутри, забившись в угол, сидел заключенный, о чем-то мрачно задумавшийся, с мутным, безжизненным, унылым, горестным взглядом на лице, сжавшись, как будто от холода. Заключенный был небрит, с ввалившимися глазами, в грязной одежде и с окровавленными и гротескно распухшими руками, которые он держал перед собой, как какие-то клешни. Он сосал один палец, как младенец. Это чучело, шутовское подобие человека оказалось британцем, и он напевал какую-то пошлую песню. Майор перевел ее текст. Что-то о женщине со слишком большим задом и о мужчине с крошечным органом и их трудностях в соитии. Мелодия показалась ему знакомой, но герр Вольф никак не мог сообразить, что это за песня, и неспособность назвать эту навязчивую мелодию стала его мучить. Это бессмысленное повторение слов сразу же опровергло часто повторяемое утверждение, что бред сумасшедших – это Божественное сокровение. Если только Бог любит моветон.

Когда он закончил напевать эту свою песенку, Томми [прозвище английских солдат – Прим. переводчика] замер и стал, словно зачарованный, следить за ползущим по стене камеры огромным насекомым. Резко выбросив руку, это жалкое существо, без сомнений, сумасшедшее, шокировало герра Вольфа тем, что схватило кюхеншабе [таракана (нем.)] и сунуло его себе в рот, как какой-то сухарь. Хрум-хрум, и зубы его с хрустом стали разжевывать панцирь, да так громко, что в коридоре даже послышалось эхо от этого звука. Герру Вольфу этот вызывающий омерзение поступок показался особенно отвратительным, так как он терпеть не мог всех насекомых со времен той самой ненавистной ему, зараженной клопами и тараканами квартирки в Вене.

Майор рассказал ему о случае, произошедшем ранее, когда охранник увидел, как в камеру влетела птица и затем, как ему показалось, куда-то исчезла. А через несколько минут заключенного вырвало целой кучей перьев.

Герра Вольфа начало тошнить, но он стоически сохранил спокойствие, ничем себя не выдав, и вскоре дверь камеры была открыта, и в нее вошли двое охранников, вытащив заключенного. Он заскулил и завопил, как кролик в ловушке-клетке. Если критерием выбора именно его являлась слабость, то этот выбор майора был подходящим.

Герр Вольф спросил, как звать заключенного. Когда ему в ответ назвали его имя, оно показалось ему еврейским, что объясняло его трусливое поведение.

Охранники потащили заключенного – он был так напуган, что идти не мог – по коридору мимо поста с пулеметом к другой камере. Эта дверь была деформирована, выгнута наружу, однако видно было, что она сохранила целостность и некоторую прочность.

Эта конкретная камера была залита солнечным светом, струившимся из окна, яркие лучи которого на мгновение даже ослепили г-на Вольфа, и он не заметил сначала того, что она вообще-то занята.

В одном не освещенном солнцем углу, скрываясь в скудной тени, кто-то был. Потребовалось некоторое время, чтобы глаза герра Вольфа привыкли к свету и тени.

Постепенно очертания этой фигуры стали различимы. Она была высокой и бледной, кожа у нее словно светилась, как будто подсвеченная изнутри лампочкой. Белая прядь в темных волосах, длинных, как у богемы, придавала фигуре вид какой-то театральный. Несмотря на печальное состояние одежды, разодранной и порванной во многих местах, фигура стояла, гордо выпрямившись, с присущим ей врожденным достоинством.

В конце концов, если легенды верны, это ведь лицо королевских кровей. Он не дрогнул и не отвел взгляда, когда герр Вольф стал его осматривать. Под благородным лбом его красновато-желтые охристые глаза впились в герра Вольфа.

Герру Вольфу были знакомы эти глаза, он видел их каждый день в зеркале. Герр Вольф встретил этот пронзительный взгляд своим собственным ответным взором, не испугавшись, и уверенный в том, что он способен смутить взглядом и опустить глаза любого человека, от генерала до иностранного лидера. Но затем Герр Вольф вспомнил предостережение майора о гипнотических способностях Существа и оторвал от него взгляд.

Существо задало вопрос, на румынском языке, и майор перевел:

– Это действительно вы?

Герр Вольф заметил, что и он может задать тот же самый вопрос.

Майор извлек свой новый меч, и дверь камеры была с осторожностью открыта. Вампир не вышел из укрытия, оставшись в своем темном убежище.

В камеру к вампиру бросили Томми, и дверь затем была поспешно заперта. Некоторое время оба заключенных смотрели друг на друга, причем англичанин обратился к Существу как к «Хозяину» и «Владыке». Больше ничего никто из них не успел сказал, за те буквально несколько секунд, в течение которых Томми схватил другое насекомое, на этот раз паука, и съел его с некоторым видимым удовольствием, но, слава богам, без этого отвратительного громкого хруста.

После этой своей отвратительной трапезы Томми приблизился к вампиру и с отчаянием в глазах передал ему свою просьбу на английском языке (майор продолжил переводить): не поможет ли ему Господин Дракула с ширинкой на брюках, так как он не может нормально действовать руками, и ему приходиться мочиться в штаны.

Эта просьба была передана так униженно, с таким жалким стыдом, что герр Вольф на какое-то мгновение даже почувствовал к нему какое-то сострадание.

Для этого Томми должен был приблизиться к Существу, и мы замерли в ожидании, но вампир сделал только то, что его просили. Ни зубов, ни укуса, ни крови.

Операция эта была унизительной, но вампир сохранил хладнокровие, чем-то напоминавшее грандиозную отрешенность.

В дни бедности и тягот герр Вольф, бывало, ходил по мюнхенскому зоопарку Хеллабрунн, наблюдая за животными, расхаживавшими в клетках. Герр Вольф часто делал то же самое в своей крохотной квартирке. Однажды в зоопарке он услышал, как смотритель объявил, что сейчас состоится кормление крупных кошачьих.

Герр Вольф дождался этого, и когда львам бросили сырое мясо, он с благоговением наблюдал, как великолепные гигантские кошки стали пожирать свою пищу, сражаясь и рыча друг на друга.

Такой же трепет он почувствовал и теперь, ожидая, когда же вампир набросится на свою жертву.

В течение нескольких последующих часов ничего интересного не происходило, но герр Вольф остался на своем посту, как бдительный часовой.

Довольно долго герр Вольф расхаживал у камеры, глядя на вампира, который стоял в своем углу, не двигая ничем, кроме этих своих жестоких, издевающихся глаз.

Майор принес герру Вольфу стул, на который он иногда садился, но в остальное время продолжал расхаживать по коридору, как он привык это делать. На небольшом обеденном столике для развлечения герру Вольфу поставили тарелку с чем-то вкусным. Герр Вольф принял свои таблетки, которые он пил ежедневно, сожалея, что ему приходится отказаться от инъекций доктора М.

Он попытался вовлечь вампира в разговор, спросив его, как же случилось так, что он стал таким, какой сейчас. Вампир выбрал молчание.

Герр Вольф поинтересовался о тех временах, когда Князь правил страной, надеясь преодолеть пропасть между ними, поделившись бременем лидерства.

И вновь ответа не последовало.

Герр Вольф знает силу молчания, и в течение некоторого времени он решил вести себя точно так же. Прошло несколько часов, и майор Р. принес еще один стул, присоединившись к герру Вольфу, и они вместе слегка перекусили. Вампир же следил за солнечными лучами, проникавшими через его окно и медленно ползшими по полу камеры. Через некоторое время свет полностью угас. Солнце село, и висевшая в коридоре голая лампочка щелкнула, озарившись тусклым светом. Вампир, тем не менее, остался в своем углу.

Принесли свежеиспеченный черный хлеб и чашки с горячим шоколадом, и герр Вольф позволил себе ненадолго расслабиться. После того, как герр Вольф и майор отужинали, майор стал менее официальным тоном беседовать с герром Вольфом как с равным, как будто смешной своей напыщенностью ритуал преломления хлеба стирает дозволенные границы субординации. Майор стал восторгаться ведением герром Вольфом войны, той быстротой, с какой расширяется новая Империя Нацизма.

Он стал превозносить военный гений герра Вольфа без нотки подхалимажа. Затем он стал восторгаться планами герра Вольфа насчет вампира, в отношении создания армии вампиров. Герр Вольф не стал поправлять его в этом предположении. Майор тем временем продолжал, рисуя в своем воображении солдат, неуязвимых для обычных вооружений, никогда не утомляющихся и не спящих, невероятной силы и так далее.

Это вызвало у вампира злобно-саркатический смех.

– Империя вампиров! – воскликнуло Существо и рассмеялось еще громче и эспрессивней.

Майор обиделся на эту вспышку, но герр Вольф знал, что спровоцировало сарказм.

Вампир вышел из угла на искусственный свет и объяснил, издеваясь над майором за его ограниченное мышление.