Текст книги "Дракула против Гитлера (ЛП)"

Автор книги: Патрик Шейн Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

МАЙОР Р.: Сержант! Подойдите к двери!

Допрашиваемый преграждает путь к двери сержанту, который стоит на четвереньках.

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Вы что, думаете, я не понимаю, что вы пытаетесь сделать?

Одной лишь рукой допрашиваемый легко поднимает сержанта за шею, полностью отрывая его от пола.

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Есть один пункт, который вы не продумали.

Допрашиваемый швыряет сержанта в стену. Сержант Ш. падает на пол, обмякший, и стонет. Допрашиваемый ставит ногу сержанту Ш. на горло и надавливает на него, пока не раздается хруст. Можно констатировать смерть сержанта.

ДОПРАШИВАЕМЫЙ: Нельзя оставлять за собой неполноценные копии самого себя.

Майор Р. отпускает писаря и оператора. И когда они начинают уходить по коридору, они слышат, как допрашиваемый колотит кулаками в стальную дверь. Дверь бронированная, специально именно для этого заключенного. Грохот ужасающий.

Допрашиваемый кричит им вслед: «Можно привести коня к воде! Можно насильно заставить его пить! Но уцелеете ли вы при таком насилии – это совсем другой вопрос!»

ОТРЫВОК ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО РОМАНА ЛЕНОРЫ ВАН МЮЛЛЕР «КНЯЗЬ-ДРАКОН И Я»

После трех дней хождений то вверх, то вниз по Карпатам отец Люсиль наконец-то раскрыл им цель их странствий – отыскать цыган. Ромалэ укрылись где-то в этих горах, скрываясь от румынской армии, пытавшейся этническими чистками уничтожить их сородичей по всей стране.

Исторически они были одними из первых жителей этих земель. Да и сама Румыния обязана им своим названием – по имени ромалэ, как они сами себя называют.

Но они были меньшинством, которое веками преследовалось. Из-за такой враждебности они стали скрытным народом – и грозной боевой силой.

Когда отец объявил об этом, у Люсиль возродилась надежда. Главное было найти теперь этих неуловимых мстителей, и найти вовремя. Но экспедиция их всё продолжалась, они бродили по каким-то узким тропам, страдая от холодного ветра, жаркого солнца и разреженного воздуха. Оптимизм Люсиль начал угасать, так как они еще не встретили на своем пути ни единой живой души, кроме самих себя – участников экспедиции, а уж тем более цыган.

Вся троица остановилась у небольшого источника, струившегося вниз по отвесной стороне горы тоненьким водопадом, который приятно плескался по скалам, сочившись по расщелине, а затем вновь исчезал где-то внутри горы. Они наполнили водой фляжки и уселись на стволе упрямой кривой сосны, прильнувшей к утесу, сделав привал и подкрепив силы уменьшающимся пайком.

«Оставшейся еды нам надолго не хватит», сказал Харкер – Святой Покровитель Очевидных Истин.

«Задача, стоящая перед нами, из-за обширности этих гор, огромна, я это знаю», заметил отец Люсиль. «Если мы не найдем их в ближайшие пару дней, мы не найдем их вообще. Они, возможно, ушли так далеко в эти горы, что не выйдут из них до окончания войны».

Он оглядел окружающие их вершины. Люсиль не могла не заметить темные круги под глазами отца, его впалые щеки, понурые плечи. Он устал; его возраст и напряженный поход истощили те скудные внутренние резервы, которые у него еще оставались.

После того, как они немного перекусили, Харкер извинился, сказав, что ему нужно отойти, и вырвал несколько чистых страничек из своего дневника. Он строчил что-то в этой своей чертовой книжке при каждой возможности.

Люсиль повернулась к отцу: «Идем еще один день вместе, а затем мы оставим тебя в каком-нибудь безопасном месте», сказала она ему. «После чего мы с Харкером продолжим поиски».

«Мы найдем их», заявил отец. «Или, скорее всего, они нас найдут».

«Если нам удастся выйти на цыган, они нам помогут?»

«Мы можем только попросить их об этом».

«Они должны нам помочь!», вскричала Люсиль с отчаянием в голосе. «Должны!» Она понимала, что ее слова звучат истерично, и постаралась смягчить последнюю фразу. Она тоже уже была на грани истощения.

«Он так для тебя важен?»

«Для меня важно Сопротивление», сказала она. «А для Сопротивления важен он. На кону судьбы мира, отец».

«Я не хуже тебя понимаю, что поставлено на карту», упрекнул он ее. «А вот что мне любопытно, так это в чем тут твоя заинтересованность. Свобода от угнетения или что-то другое? Нечто более личное?»

«Может, все это вместе взятое», ответила она. «И еще многое другое».

Помолчав некоторое время, он снова заговорил: «Я боюсь за тебя».

«За мою безопасность?», спросила она. «Мне кажется, я доказала, что способна сама себя защитить».

«Ты ошибаешься, недооценивая угрозы», сказал он. «Да, Князь кажется культурным, цивилизованным. Но это лишь маска. Под ней он подобен дикому зверю, льву, который нападает при первой же ошибке на того, кто самонадеянно полагает, что приручил его. Да он и сам признает, что плохо контролирует свои звериные наклонности. Ты в опасности – каждую секунду, находясь рядом с ним. Я это точно знаю. Я видел, какие бедствия он оставлял после себя, оскверняя невинных женщин. Тот факт, что тебя назвали в честь одной из его жертв – лишь жестокая ирония судьбы».

«Для меня жестокая ирония в том, что наши поиски способов его освобождения только отдаляют меня от Князя».

Ей вдруг стало стыдно за свой ответ. Когда она увидела озабоченность в глазах отца, она была тронута.

«Я боюсь за твою душу», мрачно подытожил он, а затем сразу же извинился: «Прости меня, милая моя. Старики, такие, как я, видели в жизни так много печали и несчастий, и знают причины их».

Они замолчали и сидели рядом, пока не вернулся Харкер, а затем снова двинулись в путь по еще одной горной козьей тропе, вившейся вокруг очередной горы.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

(Доставлено спецкурьером)

ДАТА: 17 ИЮНЯ 1941 ГОДА.

КОМУ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРУ СС РЕЙНХАРДУ ГЕЙДРИХУ, РСХА.

ОТ: МАЙОРА СС ВАЛЬТРАУДА РЕЙКЕЛЯ.

КОПИЯ: ГЕНРИХУ ГИММЛЕРУ, РЕЙХСФЮРЕРУ СС.

Ниже привожу новые данные о развитии событий на данный момент:

Наш заключенный упорствует и не желает идти на компромиссы. Последние полутора суток он кидался на решетку и бился о двери своей камеры. Снова и снова, безостановочно, с яростной силой. Его соседи жалуются на постоянный шум, грохот и крики – те, у кого во рту еще есть языки.

Ярость его настолько велика, и Существо это настолько сильно сшибается со сталью, что это наверняка должно причинять твари сильную боль. Тем не менее, он упорно продолжается биться о решетку, несмотря на всю жестокую боль, которую должен ощущать. Более того, мне сообщили, что эти удары порой бывают настолько ужасающими, что у него происходит вывих плеча. После чего это Существо своими собственными руками устраняет вывих, вворачивая конечность на свое место.

У меня была когда-то в прошлом такая травма, и могу засвидетельствовать, что она сопряжена с самой мучительной болью. И такое происходило не раз! Было ли это всякий раз одно и то же плечо или разные, я точно сказать не могу, так как очевидцы были настолько этим ошарашены, что относительно таких подробностей их показания ненадежны.

(К сведению и размышлению: способности этого Существа к восстановлению просто поразительны. Следует также отметить, что раны, пробитые у него в руках рельсовыми костылями, полностью зажили, и на них даже не осталось рубцов).

Стальные двери и решетки камеры уже начали внушать некоторое беспокойство, выгибаясь наружу, однако еще держатся – пока. Поразительное проявление силы и решимости.

Мы рассмотрели возможность попытки побега, хотя это и почти невероятно (слово «невероятно» становится обычным явлением во всем этом ЧП). Я приказал установить пулеметную точку в конце коридора, неподалеку от камеры Существа, с тяжелым пулеметом MG34. Пулеметные расчеты усилены сменяющимися нарядами моего личного состава СС. Эти посты круглосуточны.

Возникла проблема с дальнейшим исследованием Существа, так как оно на данный момент свободно разгуливает внутри камеры, ничем не скованное – ни цепями, ни наручниками. Поэтому я разработал план нападения, с помощью которого смогу вновь контролировать Существо.

Чтобы вам понятна была наша проблема, поясню: окно, которое пропускало в камеру солнечный свет и служило нашим единственным средством контроля над Существом, теперь прикрыто. Вампир заткнул это отверстие гимнастеркой покойного ефрейтора.

Двое моих лучших людей спустились по веревке к нему с внешней стороны замка. У окна камеры они стали ждать моего сигнала.

Время атаки было согласовано с углом падения солнечных лучей. И когда я подошел к дверям камеры, Существо посмотрело на меня свысока и надменно спросило, будет ли сегодня у него в меню еще один немец для пиршества.

Проигнорировав эту издевательскую шутку, я отдал приказ начинать.

По этой команде два солдата, находившиеся снаружи, сорвали руками ткань, препятствовавшую проникновению солнечного света. Вследствие того, что это препятствие было устранено, в камеру проник солнечный свет, заполнивший большую часть помещения.

Тварь была вынуждена отступить в угол, все же оставшийся в тени.

Мы, воспользовавшись этим, торопливо открыли дверь камеры, и двое моих людей вытащили тело ефрейтора Шрека. После этого дверь была сразу же закрыта и заперта.

Существо снова съязвило, поблагодарив нас за вынос трупа и отметив, что оставлять тело в его камере негигиенично.

Но в тот момент Существо меня уже не интересовало.

Все мое внимание было обращено теперь на покойного ефрейтора, точнее к тому, что он держал в сжатом кулаке. Покойный по-прежнему цепко держал в мертвой руке медальон СС, которым он так дорожил. Я вытащил его из хладных пальцев и осмотрел. В цепочке не было ничего необычного, и руны СС тоже довольно простого исполнения, два на три сантиметра, напоминающие две молнии. Не было даже клейма производителя, лишь на обратной стороне выбиты цифры, обозначающие, что изделие изготовлено из 90-процентного серебра.

Я вновь перевел свое внимание на заключенного и увидел выжженный у него на коже отпечаток рун СС, которые по-прежнему были еще различимы у него на шее.

Очевидно, они появились тогда, когда ефрейтор пытался задушить его медальоном, лежавшим теперь на ладони Шрека.

Оставшийся от ожога след не зажил, в отличие от других ранений – порезов и ссадин, которые он получил в драке, пытаясь освободиться и срывая кандалы с запястий и лодыжек. От всех этих ран, а некоторые были довольно глубокими, не осталось ни следа, что было им продемонстрировано и ранее, с исцелением рук, пронзенных костылями.

А вот следы от ожога остались.

Ожога серебром.

У меня есть кое-какие догадки на сей счет – а вместе с ними и план укротить это Существо, чтобы оно подчинялось нашим приказаниям.

ИЗ ВОЕННОГО ДНЕВНИКА ДЖ. ХАРКЕРА

(Расшифрованная стенография)

17 ИЮНЯ 1941 ГОДА.

И я, и Люси мы оба беспокоимся о ее отце. Еще один бесплодный день блужданий по этим горным тропам, которые зачастую недоступны и горным козлам, а тем более старику и женщине, какими бы врожденно выносливыми они ни были. Он человек необычайно стойкий, с железным самообладанием, неукротимой решимостью и энергией, но его возраст превратился уже в определенный фактор, и он довольно сильно измотан.

Мы стали чаще останавливаться, из-за одышки профессора Ван Хельсинга, которая, несмотря на то, что сам он это отрицает, не совсем вызвана разреженным воздухом из-за нашего подъема в горы. Судя по моей карте, сегодня мы поднялись на высоту выше полутора тысячи метров.

Наблюдая за Люси, заботящейся о своем отце, я увидел ее для себя в новом свете; то, как она нежно оказывала ему помощь, демонстрировало ее заботу и способность чувствовать боль другого, чего я раньше в ней не замечал, женскую сторону неистовой Амазонки, в образе которой она обычно представала. То обстоятельство, что эта женщина сочетала в себе все эти стороны в такой весьма ей идущей и привлекательной форме, лишь усиливало мою страсть. То, что было до этого, должен признаться, возможно, являлось скорее страстным увлечением, мгновенной юношеской влюбленностью, если хотите, вызванной такой близостью в столь уязвимый для нас обоих момент. Но теперь моя любовь к ней повзрослела, возмужала и окрепла, по мере того, как я узнавал об этой женщине все больше.

Как выразить ей это новое эмоциональное состояние – вот вопрос, на который я должен буду ответить. И поскорее. Пока Люси и Князь вновь не окажутся вместе.

Днем мы сделали привал в густой роще корявых, терзаемых ветром сосен. Доктору Ван Хельсингу пришлось помогать даже сесть, и мне было видно, что и Люси тоже выбилась из сил. Я тоже устал, все мышцы ныли, лодыжка распухла. Но более всего меня мучило то, насколько непродуктивными до сих пор оказались все наши поиски.

Люси согласилась со мной. Она стала умолять профессора:

«Прости, папа, мне очень жаль, но все наши усилия оказались бесполезны», сказала она ему. «Завтра мы покидаем горы и найдем какое-нибудь место, где ты сможешь отдохнуть. После чего мы сможем пересмотреть наши планы».

«Мы никогда не найдем цыган, блуждая неведомо где, как три слепые мыши, профессор», добавил я.

«Цыган ты не найдешь», снова начал свою эпиграмму профессор.

«Они найдут тебя», ответил ему чей-то голос из тени деревьев.

К нашему крайнему удивлению, вскоре из тени к нам вышел на свет божий и сам сказавший эти слова. Это был Успенский, цыганский вожак, с которым мы познакомились во время спасения из поезда его людей.

Он свистнул, и из-за деревьев и скал показалось еще с десяток вооруженных цыган. Каким образом мы оказались ими окружены со всех сторон, никоим образом это не заметив, я до сих пор не понимаю. Я не видел и не слышал, чтобы они к нам приближались.

Нас повели обратно тем же путем, каким мы пришли, примерно с километр, по той же тропе, цыгане избавили нас от рюкзаков. Благодаря этой небольшой любезности с их стороны я почувствовал значительное облегчение, и шагать мне стало так легко, что я забыл о страданиях, которые испытывал всего несколько минут назад.

Подойдя к зарослям дубового кустарника, мимо которых мы в тот день прошли, даже не глянув, Успенский раздвинул листву, словно это была какая-то штора, и его люди стали исчезать в скрытой за кустарником расщелине в скале.

Он приказал двум своим людям стереть все следы на километр в обоих направлениях, а затем жестом предложил нам войти в открывшийся проход.

Войти внутрь горы было все равно, что оказаться в каком-нибудь театре в Вест-Энде, в котором с поднятием занавеса тебе открывается какой-то иной, новый мир.

Мы оказались в огромной пещере, по размерам способной соперничать с Винчестерским собором, и не менее величественной. В огромной чаше высотой не менее пятидесяти метров в максимальную высоту, с боковыми вестибюлями, прямо как действительно в церкви, разделенной массивными сталагмитами, поднимавшимися снизу, словно величественные каменные солдаты, стоящие на своем вечном посту. Сверху свисали сталактиты – множеством дамокловых мечей, вселявшим чувство неуверенности, что в любой момент они могут упасть мне на голову. Некоторые из них срастались со своими собратьями снизу, образовывая мощные колонны, что только усиливало сходство с базиликой.

Пещера была освещена масляными лампами и мерцающими свечами, отбрасывавшими на стены жуткие тени, отплясывавшие зловещий макабрический свинг.

«Сталагмиты, сталактиты – я никогда не могла запомнить, кто из них кто», заметила Люси.

«Сталагмит растет с пола вверх, а сталактит свисает вниз с потолка», сказал я ей, гордясь своей эрудицией. «Мой учитель геологии, профессор Милтон Форд, научил меня небольшому удобному способу это запомнить: если он плотный, то это сталактит, он крепится к потолку. Если нет, и он растет с пола вверх, то это сталагмит. Улавливаешь?»

«Смотрите под ноги, юный Харкер, а то вступите в помет летучих мышей», просветил меня, в свою очередь, Ван Хельсинг.

Я неуклюже подпрыгнул, словно в шотландском танце, увернувшись от беловатой кучки, а затем поднял голову, ища глазами на потолке пещеры мерзких зверюшек, но в ее темных нишах не увидел ни одной из них.

Затем, когда мои глаза привыкли к тусклому освещению, я смог осмотреться вокруг, различив подробности. Цыгане превратили внутренность пещеры в подземное поселение.

Тут имелась кухня, где готовили оленя, кипели горшки и кастрюли, а женщины хлопотали на самодельных столах и вокруг костров и открытого огня. В одном из углублений сбоку я заметил школу, в которой велись занятия, дети там примостились на бревнах, сгорбившись над дощечками при свете керосиновых ламп.

В другом боковом подземелье под каменным сводом по полу кувыркался какой-то молодой человек, выделывавший различные акробатические сальто и трюки перед группой детей постарше, которые, в свою очередь, пытались повторять его гимнастические упражнения с разной степенью успешности.

Мы свернули в один из боковых туннелей, и, к своему изумлению, я увидел над собой молодую женщину, парившую в воздухе. Когда мы подошли ближе, я разглядел проволоку, протянутую между двумя сталагмитами, по которой она шла легко и изящно, словно двигаясь по полу бальной залы. Наши глаза встретились, и я не знаю, было ли это отблеском костров, отразившимся в этих черных очах, но почему-то у меня мурашки побежали по спине, а кожа на лице потемнела. Последнее я мог приписать солнцу, загару и обветренности, но первое я могу объяснить только каким-то цыганским заклинанием или чарами.

Успенский заговорил, и я попытался сосредоточиться на его словах.

«…следили за вами последние два дня, проверяя, не идут ли вслед за вами солдаты».

«Заметили кого-нибудь из них?», спросил Ван Хельсинг.

«Нет, никого», ответил цыганский вождь.

«Мы соблюдали осторожность», сказал я ему. «Вели себя осмотрительно и бдительно».

«Так осторожно и бдительно, что знали, что мы за вами скрытно следим?», спросил Успенский.

Я не нашелся, что ответить. В этот момент мы вошли в какое-то сужающееся ответвление пещеры, в некое подобие коридора, который вскоре внезапно расширился.

Там на тлеющем огне коптили рыбу два цыгана, выкладывавшие филе на гриль из сплетенных веток молодых деревцов.

«Что вы делаете?!», вскрикнул Успенский и сразу же стал забрасывать сапогами угли землей. «Здесь нельзя разводить вообще никакого огня».

Те извинились и стали поспешно собирать свой скарб, перенося коптильню в другое место. Тот факт, что они сразу же и без возражений подчинились, я воспринял как свидетельство того, что они признают в Успенском своего лидера, обладающего авторитетом и властью в общине.

«Почему здесь запрещено разводить огонь?», спросил Ван Хельсинг. «Здесь есть что-то вроде пещерного газа?»

«Нет, дым может повредить вот этому». И Успенский ткнул вверх большим пальцем руки. Мы подняли глаза. Потолок здесь был ниже, и на нем были нарисованы, или лучше сказать, намалёваны, пиктограммы – явно просматривались лошадь, а также изображения двух людей, женщины с преувеличенно, подчеркнуто выделенными женскими половыми признаками, и мужчины с таким же преувеличенно выступавшим мужским половым органом. По крайней мере, я надеюсь, что они были преувеличены, хотя бы потому, что иначе мужчина и женщина не смогли бы удерживать равновесие и передвигаться.

«Наскальная живопись», с восхищением глядя вверх, сказал Ван Хельсинг. «Палеолит, скорее всего».

«Они чудесны», тихо и с благоговением сказала Люси. «Они заткнули бы за пояс большую часть живописи Лувра».

И они действительно были на это способны. Мы все остановились, наслаждаясь чудесным зрелищем. Целый маленький зверинец был изображен рукой неизвестного художника тонко и очаровательно. На потолке были видны небольшие изображения оленя, летящего на полном скаку, медведя, бешено за кем-то гнавшегося.

«В Румынии и Трансильвании насчитывается одиннадцать с лишним тысяч пещер», объяснил нам Ван Хельсинг. «В двадцатых годах я участвовал в картографической экспедиции. И есть наверняка и много других, скрытых, как вот эта. Эта “пестера” – он воспользовался румынским словом, означавшим пещеру – карстовая, она образовалась в результате выщелачивания известняка. Некоторые же пещеры соляные. Очень древние».

«Когда мы здесь обустраивались, превращая пещеру в свое жилище, мы обнаружили тут кости медведя, и не одного», сказал нам Успенский.

«Ursus spelaeus», кивнул старый профессор. «Пещерные медведи. Боюсь, что на них так много охотились, что теперь они стали крайне редким видом».

«Слава богу, для нас», сказал цыган. «А теперь отдохните, разделите вместе с нами нашу еду, обустраивайтесь среди нас. Теперь у вас есть где укрыться».

Люси повернулась к нему: «Мы ищем вовсе не убежище».

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДНЕВНИКА НЕУСТАНОВЛЕННОГО ЛИЦА

(Перевод с немецкого)

18 июня.

Герр Вольф не может больше ждать. Его переполняет любопытство, и он приказал подготовить свой частный поезд к отправке в Румынию. Войну можно вести по телеграфу и по телефону. На публике, с речами, будет выступать двойник герра Вольфа. Он будет показываться там, где это необходимо, сохраняя иллюзию, что фюрер находится в Берлине. У двойника, по мнению герра Вольфа, лишь внешнее сходство, но другие, знающие об обмане, говорят, что он просто невероятно на него похож. У герра Вольфа есть сомнения на этот счет, но он находит, что даже такого поверхностного сходства будет вполне достаточно; люди смотрят только на усы. Что касается выступлений, то эрзац-Вольф даже несколько переигрывает, демонстрируя свое прежнее искусство (актера). Близнец знает слова, выучил реплики, хорошо подражает мимике, жестам, но говорит не от души. Хотя и этого будет вполне достаточно. Публика все это схавает, в основном ведь здесь действуют ожидания самой толпы, скорее отвечающей на то, какие идеи озвучивает человек, а не на то, что они видят перед собой.

Никто не узнает, что герр Вольф отсутствует, даже HG [Геринг], который бы этого не одобрил. HG постоянно талдычит о личной безопасности герра Вольфа и пытается контролировать все его передвижения. Но по большей части это беспокойство о благополучии герра Вольфа – лишь притворство, попытка повысить собственное влияние. Герр Вольф знает об этом скрытом мотиве и поэтому способен манипулировать им, а также и другими, кто пытается использовать ту же тактику. Так я исполняю свое Предназначение Судьбы.

Относительно мотивов герра Вольфа – он не в силах удержаться. Он должен лично увидеть это легендарное Существо. И хотя тесты с ним еще не завершены, но герр Вольф больше не может ждать. Даже если способности Существа не передаются другим, герр Вольф должен лично, собственными глазами увидеть этот феномен.

Слишком велико все то, что поставлено на карту. Для герра Вольфа это может стать ключом к тому, чтобы самому стать живой Легендой, ключом к пути в Валгаллу.

Герр Вольф избран сверхъестественными силами для того, чтобы спасти свою Нацию. И это открытие может стать частью значительно большего Плана.

ОТРЫВОК ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО РОМАНА ЛЕНОРЫ ВАН МЮЛЛЕР «КНЯЗЬ-ДРАКОН И Я»

Она почувствовала некое подобие комфорта, сидя у костра из ароматных бревнышек, потрескивавших и сыпавших искрами, уносившимися вверх, во мрак. Музыка цыган с гитарой и скрипкой, исполнявших песни в стиле манеле, убаюкивала Люсиль усыплявшим бдительность чувством безопасности, которого она не испытывала уже, наверное… целую вечность.

С самого ее детства эта чуть восточная музыка напоминала ей о доме и тихом пении матери у ее кроватки. Воспоминания эти были неясными, лицо мамы расплывчатым, словно выцветшая фотография, но они сохранялись и возвращались, и это придавало ей утешение в тяжелые времена.

Позже она слышала эти мелодии от уличных певцов у берегов Сены в Париже, на испанских пляжах в сумерках, как-то раз в Новом Орлеане (Луизиана), и всякий раз эта музыка утешала и успокаивала ее.

Она встала и отправилась бродить по пещерам. Музыка у нее за спиной стала постепенно затихать, отдаваясь в ее закоулках летящим вслед пугающим эхом, очень похожим на тот, который она слышала во сне, когда чувствовала себя одинокой или испуганной. Она забрела в какое-то помещение, похожее на небольшую прихожую, где какая-то женщина, сгорбившаяся над ступкой и пестиком, что-то перетирала, бормоча себе под нос какой-то монотонный напев. Люсиль стало любопытно, и она присела рядом с ней на корточки.

«Что это вы делаете?», спросила Люсиль. «Готовите какое-то зелье?»

Женщина и носом не повела, продолжая мычать себе под нос, пока не закончила, а затем подняла голову и внимательно посмотрела на Люсиль. Она была уже не молода, с загорелой, обветренной кожей и со сломанным носом, склонившимся набок, к одной щеке. Но на лице ее выделялись необычные глаза: один из них был пронзительно голубым, а другой – темно-коричневым. Люсиль видела такое необычное явление лишь однажды, у собачки китайской породы.

И в этот момент эти очи сверлили взглядом ее собственные глаза, вглядываясь куда-то глубоко внутрь Люси. Люсиль показалось, что эта женщина вглядывается прямо в ее душу, в глубину ее сути.

«Ты сестра». Женщина взяла в свои руки ладони Люсиль. «По колдовству. Я Веста».

«Я Люсиль». Она была застигнута этим врасплох. «Ой, я лишь балуюсь».

«Балуюсь? Что это за баловство такое?»

«Так, просто играюсь». Люсиль пожала плечами и пренебрежительно улыбнулась.

«Это не “игрушки”», усмехнулась Веста, обнажив гнилые зубы. «Духи могут быть суровыми властителями».

Она выпустила руки Люсиль из своих ладоней и вместо этого положила одну из своих ладоней ей на сердце.

«В тебе есть сила», сказала ведьма, ибо именно ее Люсиль теперь узнала в этой цыганке. «Сила, которая не задействована. Ах!»

Женщина ахнула и быстро отошла от Люсиль, как будто ее что-то оттолкнуло.

«В чем дело?», спросила Люсиль.

Женщина схватила ступку с пестиком и попыталась уйти, бормоча что-то себе под нос. Люсиль догнала ее, схватила за плечо и развернула к себе так, что они снова оказались лицом к лицу.

«Что вы там увидели?», потребовала она ответа.

«В моей профессии – а это призвание – очень скоро учишься доставлять только добрые вести», ответила она. «Если же то, что ты видишь, приносит плохие вести, лучше промолчать. Или солгать. Такие, как мы, не могут лгать друг другу, поэтому я ничего не скажу. Я не открою тебе тень, которая нависла над тобой».

«Какую тень?», спросила Люсиль.

Цыганка ничего не ответила, а вместо этого отложила ступку и пестик в сторону и стала рыться в глубоких карманах своего залатанного пальто, вытащив оттуда пригоршню странных предметов. Она стала перебирать их, запихивая некоторые из них обратно себе в карман, пока не остался последний из них: маленький кожаный мешочек, связанный простой нитью, такой длинной, что она могла служить ожерельем. Пожилой женщине пришлось напрячься и подняться на цыпочках, чтобы перебросить эту веревочку через голову Люсиль.

«На случай, если потеряешь свою любовь», прошептала женщина на ухо Люсиль, звуком, похожим на раздавленные сухие листья.

И она ушла. Люсиль не бросилась за ней вслед. Она осталась одна, размышляя над пляской теней, отбрасываемых мерцающим факелом. Она была окружена светом четырех или пяти факелов, но вокруг нее было и столько же теней. Ее теней, похожих на сборище шекспировских ведьм, шабаш Люсиль.

Она покинула это помещение и вновь стала блуждать в бесчисленных коридорах пещеры, но, наконец, нашла своего отца и Харкера. Они сидели вместе с цыганским вождем. Она тоже подсела к ним.

«Ах, вот и ты», сказал ее отец. «Теперь мы можем приступить к делу».

Он повернулся к цыгану и изложил цель их похода – сформировать группу для спасения узников замка Бран.

«Никто, кроме вас, нам не поможет», добавила Люсиль свою собственную просьбу.

«Мы, рома, это хорошо понимаем», сказал он. «Время от времени каждая страна относится к нам как к париям. Мы разделяем эту участь вместе с евреями».

Он налил ей в чашку глинтвейна (по-румынски “vin fiert”). Она жадно его выпила, и по телу ее заструилось тепло.

«Они держат в заложниках наших товарищей», сказал Харкер. «А также Князя».

«Ах, Князя». Успенский кивнул. «В этих землях он всегда был нашим заступником. И он спас дорогую моему сердцу дочь и многих наших людей. Я перед ним в долгу».

Он взглянул через огонь туда, где музыкантов окружили цыганки. На этих женщинах были яркие платья, алые юбки с желтыми узорами, ярко-оранжевые и зеленые кофты, платки, шали и косынки, и все яркие, радужных цветов, как какая-нибудь бабочка. Люсиль позавидовала этой зрелищной демонстрации, но она знала, что если бы она надела вещи таких ярких расцветок, она выглядела бы безвкусно, слишком кричаще и аляповато. А эти женщины носили такую одежду с самоуверенным апломбом, что делало их яркими, живыми и жизнерадостными.

Она повернулась к их вожаку: «Значит, вы нам поможете?», спросила она.

Отец остановил ее.

«Не позволяйте моей полной решимости и слишком торопливой дочери на вас давить», сказал он. «Предложение это рискованное. Можно потерять, и наверняка будут потеряны жизни людей».

Успенский по-волчьи оскалился:

«Тяжела жизнь моего народа, но он крепок и живуч, сражаясь до конца».

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

(Доставлено спецкурьером)

ДАТА: 18 ИЮНЯ 1941 ГОДА.

КОМУ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРУ СС РЕЙНХАРДУ ГЕЙДРИХУ, РСХА.

ОТ: МАЙОРА СС ВАЛЬТРАУДА РЕЙКЕЛЯ.

КОПИЯ: ГЕНРИХУ ГИММЛЕРУ, РЕЙХСФЮРЕРУ СС.

Последняя информация относительно нашего весьма специфического постояльца:

Вчера вечером произошел инцидент. Описанное ниже собрано мною по показаниям присутствовавших при этом.

Перед камерой существа на посту стоят два охранника, в задачу которых входит следить за продолжа. oимся ослаблением стальных решеток и дверью, подвергшейся интенсивному штурму. В вечернем карауле стояли рядовой Густав фон Вангенхайм и ефрейтор Иоганн Готтовт.

Заступая на караул, фон Вангенхайм, подойдя к двери, проверил все прутья и осмотрел сварные швы на предмет наличия повреждений, а также дверные петли (которые извлекаются из стен и рамы). При этом ефрейтор Готтовт стоял метрах в двух от него, с оружием наготове. По завершении осмотра Вангенхайм поднял глаза и столкнулся лицом к лицу с заключенным.

Фон Вангенхайм застыл на месте, словно завороженный. Ефрейтор спросил, в чем дело.

Вангенхайм ответил, что все в порядке. Позже, когда мысли его прояснились, он дал понять, что именно заключенный сказал ему, как ответить на этот вопрос, заставил его это сделать, как будто загипнотизировав.

Теперь, по прошествии некоторого времени, я думаю, что это вполне разумное предположение.

Когда фон Вангенхайм, как завороженный, смотрел, уставившись, внутрь камеры после осмотра решетки, со стороны заключенного к нему поплыл какой-то туман и завис перед его лицом. Он лишь с легким любопытством поглядел на это удивительное явление, сказав Готтовту, что «все в порядке, не о чем беспокоиться».