Текст книги "Дракула против Гитлера (ЛП)"

Автор книги: Патрик Шейн Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 34 страниц)

А затем Дракула опустил длинный рычаг тормоза.

Мы с Люси оказались по другую сторону Чертова зуба как раз в тот момент, когда поезд, пронзительно завизжав, стал останавливаться, вопя сталью по стали, что резало ухо. Между колесами и рельсами посыпались искры.

Я ловко и быстро остановил машину. Мы с Люси побежали к остальным партизанам. Поезд остановился так, что лишь паровоз и вагон с углем миновали Чертов зуб; остальные вагоны стояли вдоль этой огромной скалы.

Я увидел, как Дракула вновь спрыгнул в угольный вагон и зашагал в облаке дыма, клубившегося над поездом.

Следующим был первый пассажирский вагон люкс, ярко освещенный изнутри хрустальными люстрами. В нем было полным-полно ничего не подозревающих нацистских офицеров, которые что-то распевали под фортепиано, по клавишам которого колотил изо всех сил пьяный капитан. Все шумели, орали и пили. Мало кто выглянул из окна посмотреть, почему остановился поезд. Большинство из них не обращали никакого внимания на то, что происходит снаружи. Ведь им были видны из окон лишь каменная стена с одной стороны и река с другой, вот они и продолжали свою развеселую попойку. О чем им беспокоиться? Им суждено править миром.

Партизаны стремительно помчались вперед по узкому проходу между вагонами поезда и скалами. Я помчался за ними, пытаясь их остановить. Охранник, стоявший в тамбуре первого люксового вагона, их увидел и повернулся, развернув также в их сторону и свой автомат Шмайсера.

Я увидел, как Павел прицелился в часового из своей винтовки и собирался уже прокричать приказ Дракулы не стрелять, как вдруг из облака пара появился сам вампир, спрыгнул вниз, в тамбур, и одним взмахом руки перерезал немцу горло.

Затем Дракула вошел в вагон.

Павел с Фаркашом двинулись за ним следом.

«Нет!», схватил я Павла за руку и резко прошептал ему на ухо: «Пусть Князь ими занимается».

«Возможно, ему понадобится помощь», сказала Люси и направилась к вагону, но отец ее удержал.

«Мы все должны стать свидетелями того», сказал Ван Хельсинг, «как монстр одержит верх над своей грешной душой».

Шагнув в вагон люкс, Дракула остановился, осмотревшись. Весь вагон был сплошь обшит панелями из темного дерева и красными бархатными шторами с золотой парчовой отделкой. Яркими огнями сверкали люстры, висел густой синий сигаретный дым. Вдоль стен стояли латунные пепельницы и темно-коричневые кожаные кресла.

Большинство немцев было в парадной форме, и каждый в одной руке держал бокал, а в другой – сигару или сигарету. В углу примостился небольшой бар из полированного дерева; богатый выбор бутылок алкоголя удваивался их собственным отражением в зеркале за ними.

Один из немцев, с красным лицом и в пенсне, расхаживал по вагону, демонстрируя всем какую-то небольшую черную коробку с коротким стволом, торчавшим спереди.

Он наводил этот ящичек на одного из своих товарищей, и тот начинал что-то оживленно говорить, но в основном они только дурачились. Дракула сначала подумал, что это какое-то новое оружие, но потом, когда нацист направил его и на него, он увидел стеклянный глаз и понял, что это что-то вроде фотоаппарата.

К нему подошел один из офицеров, одетый в прекрасно пошитую на заказ, великолепную форму. Дракула не понял, что у него за звание, да это и не имело никакого значения.

«И что это мы тут остановились?», спросил у него офицер тоном человека, привыкшего командовать. «Вы кто?»

«Неправильные вопросы задаешь, смерд», ответил ему Дракула. Офицер нахмурился, пристально глядя на пулевые отверстия в рубашке вампира и брызги крови, оставшейся после поедания кочегара и часового.

«И какой же правильный вопрос?», спросил офицер, немного покачиваясь, но удерживаясь на ногах вопреки опьянению.

«Почему вы все еще живы?», сказал Дракула, протянув руку и свернув офицеру шею. Дракула выпустил мертвое тело, и громкий стук упавшего трупа привлек внимание рядом находившихся нацистов. Из полированных кобур появилось оружие.

Нам, находившимся снаружи, были видны лишь вспышки выстрелов внутри вагона люкс. Мы слышали крики, гортанные вопли ужаса и слезливые завывания умирающих.

Я увидел перепуганное лицо, шмякнувшееся в стекло окна изнутри, глаза, умоляющие о пощаде, пощаде, которой неоткуда было появиться, а затем это ужасное лицо исчезло, оттащенное от окна, как будто его никогда там и не было вовсе. После чего на стекло брызнула кровь ярко-малинового кровавого цвета, словно краска, брошенная на холст безумным художником.

Мы все замерли, глядя на то, как у нас на глазах разыгрывается эта сцена, словно из театра ужасов Гран-Гиньоль.

«Пойдемте», приказал Ван Хельсинг. «Не забывайте, что мы должны сделать!»

Выйдя из оцепенения, мы двинулись вслед за профессором мимо двух люксовых вагонов, осторожно крадясь под окнами. Во втором вагоне никто и понятия не имел о кровавой бойне, происходившей рядом, в соседнем вагоне, и из-за грандиозной шумной попойки никто там не услышал звуков кровожадного насилия Дракулы.

Павел принялся вскрывать замки на вагонах для скота болторезами с длинной ручкой.

Мы услышали позади какой-то грохот. Из окна первого люксового вагона вылетел немецкий офицер. Битое стекло и труп рухнули на крупный гравий и гальку ветки.

Я заметил, что Ренфилд задержался и смотрит на этот погром с нескрываемым ликованием.

Внутри первого вагона шел Дракула. Проходя через весь вагон, он убивал всех по ходу. Лишь нескольких своих жертв он пожрал, разорвав им шеи.

Из заднего тамбура вышел второй охранник. Он поднял свой Шмайсер и выпустил очередь в залитого кровью призрака, шедшего к нему. Град пуль ударил Дракуле в грудь и в солнечное сплетение. Очередь заставила его лишь податься назад, не более. После чего он оказался прямо перед этим несчастным охранником еще до того, как тот успел среагировать, почти невидимым для бедняги рывком. И к тому моменту, когда немец осознал, что вампир находится всего лишь на расстоянии одного фута от него, Дракула оторвал ему руку и сильно ударил ею другого немца. Оба офицера повалились на пол, где Дракула раздавил им глотки каблуками, словно каких-то паразитов.

Дракула держал в руке мертвую руку погибшего, по-прежнему еще сжимавшую Шмайсер. Вампир отделил эту руку от автомата, выбросил ее в сторону, и, стоя посреди устроенного им погрома, внимательно осмотрел Шмайсер MP38, словно размышляя, а не забрать ли его с собой?

«Потрясающе», подумал он вслух. «Какой существенный прогресс». Он положил автомат на бар, заглянул затем за полукруглую его стойку, посмотреть, не прячется ли там кто-нибудь, после чего осмотрел вагон, убедившись, что в живых никого не осталось, и вышел из него.

Резкий и отчетливый звук Шмайсера охранника в тамбуре, стрелявшего полной автоматической очередью, встревожил офицеров второго вагона, которые поняли, что что-то неладно. По крайней мере, некоторые из них. И когда Фаркаш распахнул дверь товарного вагона, я бросил взгляд на второй люксовый вагон и увидел с полдюжины немцев, вытащивших свои пистолеты и осторожно приближавшихся к тамбуру.

Рядом со мной находилась Люси, которая тоже это заметила. «Слишком много стволов против него одного», пробормотала она. «Мы что, бросим его там одного сражаться со всеми ними?»

Она подняла свой Люгер и бросилась к вагону.

Я, конечно же, последовал за ней.

Войдя в вагон с другой стороны, мы стали свидетелями отвратительной сцены: пьяные жлобы передавали друг другу по кругу молодую девчушку, и каждый из них срывал с нее часть одежды. Они были настолько поглощены этим извращенным занятием, сопровождавшимся непрекращавшимся пением хором, что сначала даже не заметили, что происходит в том конце вагона, где появился Дракула.

Когда вошел Дракула, покрытый свежей и уже спекшейся кровью, несколько офицеров на время оставили свои развлечения и соизволили обратить на него свое внимание.

У них появились новые, более неотложные основания уделить этому особо серьезное внимание, когда он врезался в центр скопления офицеров и начал их убивать.

И тут он тоже пожрал лишь нескольких, разрывая им шеи своими клыками. Он превратился в зверя, управляемого одной только жаждой крови и смерти, дав волю своему неконтролируемому яростному бешенству и инстинктам. И когда я смотрел на эту ужасающую картину, я думал только об одном – о том, о чем предупреждал нас Ван Хельсинг. Душа смертного человека в этом чудовище была не слишком заметна.

Но в тот момент времени на философские размышления не было, так как нацисты, находившиеся в нашей части вагона, повытаскивали свое оружие. Один придурок выстрелил себе в бедро, спьяну вынимая из кобуры свой Вальтер. Если не считать этого раненого алкаша, Дракуле противостояло теперь с десяток вооруженных людей. Пули для него были безредны, если бы их было двое или трое, однако довольно сильный огонь мог разорвать ему тело в клочья – до такой степени, что, боюсь, он не имел об этом четкого представления.

Поэтому я выстрелил в одного из немцев. В спину, да. Я не горжусь этим, но они превосходили нас в численности, и заранее благородно предупреждать врага о наших намерениях было бы глупостью.

Мой выстрел был поддержан и огнем Люси из Люгера. Мы вдвоем успели завалить пятерых или шестерых нацистов, еще до того как те успели обернуться к нам.

Некоторые из них были лишь ранены и стали стрелять в нас в ответ, даже во время падения. Мне еще предстоит усвоить урок: раненный человек столь же опасен, как и живой. Стрелять нужно на поражение.

Дракула тоже стал жертвой этого изречения. Одному из немцев из первого вагона удалось уцелеть, и он тайком подкрался к нему сзади.

Он почувствовал острую боль, инстинктивно сунул руку за спину и, ощупав, наткнулся на рукоятку ножа, воткнутого ему в плечо. Выдернув его, он повернулся к молодому лейтенанту-блондину, стоявшему перед ним с широко раскрытыми голубыми глазами и державшему в дрожащей руке пустые ножны.

«А ты думаешь, мне не больно?», спросил Дракула молодого вояку и вонзил кинжал нациста ему же самому в голову сверху.

На вампира бросился еще один немец, подняв свой пистолет. Дракула не стал ждать, пока тот выстрелит. Он просто схватил вояку за френч и одной рукой ударил его головой о стойку бара из красного дерева, после чего, перевернув его вверх ногами, стал бить его головой об эту твердую деревянную поверхность, словно вбивая гвоздь, несколько раз, пока его череп не слился с плечами, превратившись в кровавое месиво.

Пока Дракула один за другим расправлялся с немцами, мы с Люси занялись собственной кровавой бойней. Позже, когда у меня было время подумать об этом, я решил, что у меня случилось тогда какое-то умопомрачение из-за того, что происходило в этом вагоне. Были ли отличия той кровожадной рукопашной бойни, которую устроил там Дракула, от того, как обрушились на противника мы с Люси? Насилие, сотворенное первым, было несколько более зверским и, возможно, довольно неприглядным по сравнению с нашими, более эффективными методами, но результат был одним и тем же – полный вагон мертвецов.

Вспышка безумной жестокости прекратилась, и Дракула оглядел вагон. Все было в крови. Ни одного живого шевелящегося тела. Тишина и густой зловонный запах кровавой смерти заполнили вагон. Он посмотрел на нас красными глазами, налитыми кровью настолько, что они были какими-то мутными. Его бешеный взгляд был таким свирепым и нечеловеческим, что я взял Люси за руку и вывел ее из этой кровавой бани. Она не стала сопротивляться, будучи так же сильно потрясена, как и я, присутствием в этом чего-то демонического. Таким несомненно зверским было теперешнее состояние Дракулы, что я был уверен в том, что он потерял над собой контроль и того и гляди нападет и на нас. Она впервые увидела собственными глазами его жестокие зверства.

Оставшись один, Дракула заметил какое-то шевеление за стойкой бара. С кошачьим рычанием он обнажил клыки и зашипел, так как животная злоба все еще управляла его действиями. Он протянул руку вниз, схватил кого-то за большую копну волос и вытащил из-за стойки прятавшегося там человека.

Это была цыганка, прикрывавшая обнаженные груди скрещенными руками и в смиренном ужасе взиравшая на окровавленное существо перед собой. К стыду своему я вынужден признаться в том, что, торопясь уйти, я позабыл об этой пленнице.

Дракула почувствовал, как жажда крови затуманила ему разум, зрение и способность восприятия. Вокруг осталось лишь мясо и кровь, все превратилось в добычу.

Он чувствовал тепло тела девушки, слышал, как качает ее сердце кровь, видел, как пульсируют ее вены, и все это с обостренным восприятием, недоступным чувствам обычного человека.

Он уже чувствовал вкус сладкой крови, которая была совсем рядом. Но затем он почувствовал, будто что-то свербит у него в подсознании, что-то забытое, но с трудом припоминаемое, терзающее мозг, какой-то шепот совести, слабый отголосок того, что осталось от него как человека. Атавистическое животное начало, вселившееся теперь в его тело, взревело, стараясь подавить эту слабую мольбу.

Он нагнул шею девушки, обнажив вену, пульсировавшую столь манящим образом. Она, перепуганная насмерть, не оказывала сопротивления.

Мы с Люси отправились помогать остальным партизанам выводить заключенных из товарного вагона в грузовики. Многих пришлось выносить на руках. Я помог какой-то пожилой женщине – клянусь, она весила не больше крупной кошки – и она глядела на меня такими глазами, будто ее нес на руках сам Христос-Спаситель.

Крики и звуки борьбы, раздававшиеся из люксовых вагонов, прекратились. Ни звука, кроме журчания речных порогов. Казалось, мы все одновременно повернулись, увидев Дракулу, вышедшего из вагона с девушкой на руках. Она была завернута в его плащ.

Лицо Дракулы представляло собой зрелище не для слабонервных. Только когда человек лично сталкивается с такими ужасами, он способен понять, что это такое, и как это выглядит. Лицо его было еще искажено жаждой крови, глаза пылали демонической яростью, рот, руки и манишка были покрыты ярко-красной свежей и засохшей кровью после отвратительной трапезы. Да и весь его внешний облик в целом был ужасающим, на него страшно было даже взглянуть.

В юности, под влиянием жутких рассказов дедушки, я стал один за другим поглощать литературу о загадках и ужасах, особенно вымышленных писателями историй, в дешевых «желтоватых» изданиях. Я гордился своим «сокровищем» – почти полным собранием «Страшных историй» («Weird Tales») – американским журналом, печатавшим произведения самого разного качества. Некоторые из этих «историй» были способны сделать спокойный сон невозможным, заставляя меня, как в горячечном бреду, бормотать, к великому ужасу моих родителей: «Текели-ли! Текели-ли! Йа! Йа! Ктулху! Йог-Сотот!»[34]34
  Заклинания и чудовища из произведений Говарда Лавкрафта. – Прим. переводчика.


[Закрыть] Но несмотря на все эти адские, кошмарные байки я все равно оказался неготовым увидеть это зрелище – вампира, выходящего из кровавой бани.

Цыгане вокруг нас все, как один, опустились на колени. Он посмотрел на них сверху вниз властным своим взглядом; его глаза, казалось, действительно пылали, и этот красный свет, шедший изнутри них, был зловещим, будто за ними полыхало пламя адского огня.

«Дракул», пронесся в толпе цыган тихий шепот с каким-то священным трепетом. По лицу Люси было видно, что ее шокировало это зрелище. Я увидел, как тень ужаса пала и на лицо Ван Хельсинга.

Отец девушки-цыганки бросился вперед, бережно забрав дочь (так как это, по-видимому, и была та самая Малева, о которой говорилось выше) из рук вампира.

Даже за маской его избитого и распухшего от кровоподтеков лица было видно, что он неизмеримо счастлив.

«Благодарю вас, мой Князь», прошептал он на своем родном цыганском языке. «Я, Успенский, в вечном долгу перед вами». Почтение в его голосе было абсолютным и искренним.

Дракула кивнул. Ярость у него на лице у нас на глазах стала рассеиваться. Люси приблизилась к нему, следя за этим переходом от зверского бешенства к утонченности и изысканности в поведении.

Вампир посмотрел на нее, а затем опустил взгляд ниже, на то, что осталось от его одежды, залитой кровью, от рубашки, изрешеченной пулями. Из его собственных ран сочилась какая-то темная сукровица.

«Мне нужна будет новая рубашка. В ближайшем будущем возможна новая поездка к портному?» Он подошел к реке, сорвав с себя рваные остатки рубашки. Он окунул разорванную ткань в бурлящую воду у берега, прополоскал ее и обтер ею себе лицо и грудь, вымыв также руки, словно это был обычный утренний туалет. Глядя на него, я был поражен, как прямо на глазах его раны стали заживать; они затягивались, покрывались коркой, затем становились блестящими оспинами, после чего вообще исчезали. Этот процесс заживления поразил меня до глубины души, и я вдруг осознал, до какой степени он действительно является инородным существом.

Партизаны и освобожденные заключенные еще смотрели на него, в изумлении разинув рты, но Павел и Фаркаш, которые были в курсе, что это вампир, погнали их к грузовикам. Ван Хельсинг вместе с Успенским зашагал к своей машине, одновременно осматривая девушку, которую отец нес на руках, прижав к груди.

«Похоже, она не пострадала», поставил диагноз Ван Хельсинг. «Уведите своих людей в горы. И спрячьтесь там как можно лучше».

«Мой народ и раньше подвергался гонениям», сказал цыганский вождь. «В наших горах сам Бог нас не найдет».

«Можете взять с собой и остальных?», спросил Ван Хельсинг, показав на евреев и других заключенных.

«Конечно. Все, кто в ежовых рукавицах бошей, теперь родственники».

Я вернулся назад, чтобы осмотреть результаты массовой ликвидации, устроенной Дракулой в люксовых вагонах. Не из-за того, что мне очень этого хотелось, нет, а потому что я подумал, что у этих офицеров могли быть какие-то документы, ценные для нашего разведывательного отдела. Когда я зашел в первый вагон, мне в нос ударил запах скотобойни, крови и мертвечины. Это была настоящая мясорубка, повсюду валялись оторванные части тел, некоторые из них я мог узнать, а некоторые нет. Мертвые лежали затихшие, с пораженными от ужаса лицами, с открытыми ртами и широко раскрытыми глазами, полными абсолютного ужаса.

Меня чуть не вырвало при виде этой картины и от такой вони; слава богу, я сдержался. Не знаю, почему мое внимание привлекли начищенные до блеска сапоги одной из жертв, человека, одетого в безупречную форму, от сверкающих черных сапог до Железного креста на груди – Первой степени, герой – все было идеально в его форме, он был разодет, прямо как на парад; единственным недостатком было кровавое месиво у него над шеей, где отсутствовала голова. Помню, я простоял там несколько секунд, пораженно уставившись на это отвратительное зрелище.

Отвернувшись, в окне, стекло которого было измазано ярко-красной кровью, я увидел Дракулу и Люсиль. Она держала в руках тряпку из остатков его рубашки и вытирала ему лицо – с нежностью, от которой у меня сердце опустилось. Через разбитое окно рядом мне было слышно, о чем они говорили.

«Я же сказал тебе не вмешиваться, разве не так?», сказал ей Дракула. «Почему ты бросилась в бой?»

Люси обиделась на него за этот вопрос.

«В тебя стали стрелять», сказала она гневно.

«Меня все равно не могли убить», заявил он без тени бравады.

«Но ведь ранили же?»

«Ранили».

Услышав какой-то жужжащий звук, я увидел на полу предмет – небольшую шестнадцатимиллиметровую кинокамеру, ручка которой все еще вращалась. Я поднял ее и выбросил из разбитого окна в сторону реки. Кто знал, что на ней было записано? Но на самом деле мысли мои были заняты не столько своей разведкой, сколько Люси и вампиром. Я постарался как можно скорее покинуть вагон, намереваясь прервать этот нежный тет-а-тет.

«А может, я только рад этой боли». Дракула посмотрел Люси в глаза.

«Возможно, как возмездию за ваши грехи?», спросил я, присоединяясь к разговору. Дракула посмотрел на меня, и я вдруг почувствовал, что насмерть перепугался.

В его взгляде чувствовалась леденящая кровь угроза.

«Не смейте даже думать, что способны понять, что я могу чувствовать или думать, молодой человек».

Челюсть у меня задрожала, и я лихорадочно стал пытаться придумать какой-то ответ. Но тут меня спас подбежавший к нам Ренфилд, который оттолкнул меня и обратился к вампиру.

«Хозяин! Владыка!», запрыгал Ренфилд вокруг пары, как щенок, выпрашивающий печенье. «Вы сказали, что я тоже должен попробовать! Да, вы говорили, что и я должен что-то сделать! Хозяин?»

«Да, мой друг». Дракула повернулся, положил руки на плечи своего усердного слуги. «Вот что мне хотелось бы, чтобы ты сделал. Можешь смастерить такое устройство, чтобы топливо в этих цистернах взорвалось?»

«Да», усмехнулся Ренфилд. «Запросто».

«Но можешь ли ты сделать так, чтобы это произошло, когда я сочту это нужным?»

«Ха, когда соизволите, тогда бомба и взорвется», ответил Ренфилд.

«Отлично», кивнул Дракула. «Тогда я желаю именно этого. Festina lente (лат.). Торопись медленно, и не делай всё наспех».

Мы собрались в тесный кружок, и Дракула изложил свой план. И когда он его излагал, я заметил кое-что примечательное. Ночь была холодной, мы все укутывались в свою одежду, и при выдохе у каждого перед лицом образовывалось белое облачко. У всех, кроме Дракулы. У него единственного не было такого тумана.

Изложенное ниже является моим предположением о том, как развивались события, на основе собранных свидетельств очевидцев, вторичных источников и моего собственного тайного посещения места действия:

Из-за непрекращающихся диверсий со стороны местных партизан железнодорожный вокзал города Брашова находился под охраной румынской армии. Охранявшее вокзал подразделение размещалось на старом складе, примыкавшем к путям. Прямо напротив этих путей находилось транспортное подразделение с большим автопарком.

Обычно он пустовал, так как у румынского генерала Сучиу была очень выгодная программа аренды транспортных средств местными коммерсантами, которым требовались грузовики для ведения бизнеса.

На рассвете на железнодорожном вокзале было тихо; командир не являлся ранней пташкой, а так как он подавал пример, подъем определялся тяжестью похмелья старшины.

Этим конкретным утром по станции бродил часовой, который на этот раз, в кои-то веки, бодрствовал. До этого он уснул в старом удобном кресле в конторе кассира, проснувшись оттого, что на коленях у него целая куча бегающих и извивающихся крыс дралась за сардельку, которую он до сих пор еще держал в руке после своей обычной полуночной трапезы. Один из этих грызунов перепутал его большой палец с сосиской, и этот укус его разбудил, заставив вздрогнуть. После спонтанного инстинктивного танца, во время которого он тщетно пытался ногами растоптать разбегающихся тварей и одновременно энергичным размахиванием руками прогнать крысу, все еще цеплявшуюся за вкусный большой палец, караульный решил больше уже не спать этой ночью, а тем более в ближайшем будущем, и он подумал, что, кроме того, сможет обойти территорию.

На путях было тихо. Над землей висел слабый туман, и от его охлаждения блестели рельсы. Утренний свет только начал показываться на усыпанном звездами небе.

Так как было еще недостаточно светло, часовой шел с керосиновым фонарем, разглядывая дорогу перед собой и пробираясь сквозь переплетения рельсов. Он отхлебывал из фляжки – единственной железной защиты от утреннего холода, и, скорее всего, являвшейся причиной его настолько крепкого сна, что пять грязных крыс забрались к нему на ноги и свили гнездо у него в промежности.

Перешагнув через рельсы (в предыдущий раз, когда он споткнулся, при падении он разбил себе губу, и у него вспух нос), он услышал какой-то звук, который его остановил. Он замер на месте, прислушиваясь. В чем дело? Что это? Затем, когда шум стал громче, он узнал знакомое механическое пыхтение паровоза, ошибиться в этом было невозможно.

Ничего необычного в этом на вокзале нет. Но он взглянул на свои часы – огромные старомодные карманные часы-луковицу из венгерского серебра. Брови его сдвинулись, и он слегка пожал плечами. Любопытно. По расписанию никаких поездов не было. За несколько месяцев ночных дежурств, из-за пьяной ссоры с сержантом, ему поневоле пришлось хорошо усвоить расписание их прибытия и отъездов. Но поезда и раньше прибывали без предупреждения, в основном из-за превратностей войны и некомпетентности чиновников. Например, спецпоезд, остановившийся здесь в начале его дежурства и забравший два товарных вагона для скота, перед тем как убыть на час позже обычного.

И почему-то этот новый прибывший поезд его насторожил, и ему потребовалась секунда, чтобы понять причину этого: ритмичное движение паровоза прибывающего поезда не замедлялось. А ведь даже те поезда, которые проходили через Брашов без остановки, были вынуждены снижать скорость. А этот состав не снижал скорости вообще. Да и вообще, судя по звуку, он двигался быстрее, чем любой поезд за все время службы этого караульного на вокзале.

Он вгляделся вдаль вдоль путей. Обычно ему всё было видно на довольно большом расстоянии, на три мили по ветке в ясный день, до того, как две параллельные стальные нити не скрывались из виду за дугой поворота.

Но этим тусклым туманным утром видимость была всего примерно на милю, и когда часовой, наконец, заметил паровоз и вагоны, приближавшиеся к нему, он похолодел от ужаса от увиденного.

Поезд несся к станции задом наперед. И вагоны, которые он увидел первыми, это были цистерны, наполненные авиационным топливом. Он видел, как они покидали станцию всего несколько часов назад – до того, как он поел и потом заснул. Авиатопливо. Тысячи галлонов.

И этот поезд не собирался останавливаться.

И он бросился бежать.

Едва он успел добежать до небольшой кирпичной будки – служебного помещения железнодорожников, как этот неуправляемый поезд врезался в вереницу товарных вагонов, стоявших на путях.

Вот тут-то и проявилось специфическое мастерство сержанта Ренфилда. Он смастерил довольно простой контактный детонатор, крепившийся не к первой, а к последней вагонной сцепке топливной цистерны. И как только это вагонное сцепление наталкивалось на какое-то сопротивление, оно давило на взрыватель, приводя его в действие. После чего сержант заложил свои заряды, и в этом тоже его таланты проявились еще раз.

Он взобрался на вагон-цистерну и, отвинтив задвижки люка шириной в два фута, открыл его.

«Важнейший момент, связанный с воспламенением любого нефтепродукта – это помнить, что возгорается не жидкость, а газ, выделяющийся при контакте открытого топлива с воздухом», читал он нам лекцию, как какой-нибудь преподаватель Кембриджа. Его безумие вновь куда-то улетучилось, уступив место его любимой теме – как взорвать что-нибудь ко всем чертям. «Чем больше газа вы сумеете получить от открытого топлива, тем сильнее взрыв. И поэтому мы помещаем вот этот заряд внутрь цистерны, наполненной жидкостью. Сначала взорвется он, вызвав испарение топлива, а затем, через долю секунды, подорвется вот этот заряд, установленный над топливом, воспламенив испарения. Ха-ха, и последует адский взрыв!»

Он подключил заряды – одно устройство, погруженное внутрь, а второе – сверху цистерны, подсоединив один вагон с другим и, наконец, с контактным ударником, прикрепив его к вагонному сцеплению.

«Всегда нужно подключать запальное устройство к зарядам в самом конце, последним», предупредил Ренфилд. «Какой-нибудь дурак может случайно его активировать, пока вы устанавливаете взрывчатку, или же запальное устройство может оказаться неисправным и подорвать заряд преждевременно. И поэтому вы должны работать в противоположном направлении – от взрывчатки к системе подрыва. И действовать очень осторожно, иначе можно всё испортить».

Он явно гордился своей профессией. Я всегда старался ему помочь, когда это было возможно, и было приятно наблюдать за его руками, работавшими так быстро и аккуратно.

Когда он закончил, он бросился туда, где дожидался окончания работ Дракула. На вампире теперь был старый морской плащ, который Люси нашла в багажнике Бентли.

Он был слишком мал, из-за чего Дракула выглядел нельзя сказать смешным, но каким-то странным образом уязвимым.

«Все готово, Хозяин», сообщил Ренфилд.

«Перестань называть меня Хозяином», возразил Дракула. «Нужно убрать трупы людей, убитых мисс Ван Хельсинг и мистером Харкером. Те, которые с пулевыми отверстиями.

Если их обнаружат, это испортит всю нашу задумку».

Вызвался Павел, сказавший, что рядом есть старый карьер, вода в котором просто бездонной глубины. Вместе с несколькими другими партизанами он быстро принялся за дело, начав отбирать нужные трупы.

Дракула вскочил в машинное отделение, и я стал помогать ему кидать уголь в огненную пасть котла. Я с трудом мог за ним угнаться: он бросал в три, может, даже в четыре раза больше лопат, чем мог это сделать я.

В какой-то момент он повернулся ко мне и поблагодарил меня за помощь в люксовом вагоне. Я понимал, что моя помощь была незначительной, но это выражение признательности было весьма благородным поступком, и мое мнение о нем вновь улучшилось.

После того, как котел был максимально заполнен, Дракула включил механизмы, поставив паровоз на задний ход. Когда большие стальные колеса начали вращаться, сцепляясь с рельсами, мы спрыгнули с локомотива и стали следить за тем, как он движется, возвращаясь туда, откуда прибыл, набирая обороты с каждым новым пыхом мощной машины.

И вот, в конечном итоге, когда несчастный часовой на станции Брашов увидел приближающийся поезд, локомотив уже на полной скорости мчался в его сторону.

И когда он попытался укрыться в своем этом крошечном кирпичном строении, размером не больше сортира на улице, вагоны поезда столкнулись с одним из неподвижно стоявших на ветке вагонов. И тут же взорвалось и мгновенно загорелось несколько тысяч литров авиатоплива.

Взрыв был беспрецедентным по силе. Им выбило стекла в окнах на расстоянии свыше мили от станции, полностью разрушило билетную кассу и кирпичное здание вокзала, которые были разнесены в пух и прах, разлетевшись на куски, как стопки кубиков сахара. Рельсы погнулись в скрюченные завитушки, похожие на ёршики для очистки курительных трубок, которые сгибают иногда от нечего делать. С неба на соседние армейские казармы посыпались кирпич и железо, пробившие гофрированную жестяную крышу, ранившие многих солдат и сделавшие строения непригодными для эксплуатации.

Вагоны подбросило в воздух, и они отлетели метров на сто, рухнув на землю так, будто само небо обрушилось на дома. Во всех отношениях это был самый удовлетворительный конец нашей операции.

Я сожалею только о том, что я и, самое главное, Ренфилд, не могли лично увидеть собственными глазами плоды своих трудов.