Текст книги "Дракула против Гитлера (ЛП)"

Автор книги: Патрик Шейн Дункан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)

Кроме того, за те немногие, но весьма бурные годы, которые она прожила на этом свете, она пришла к выводу, что лучше всего не слишком задумываться и переживать за случившиеся эпизоды. Во всяком случае, не в такие времена, как сейчас.

Ее проблема со втюрившимся в нее английским мальчиком вдруг осложнилась внезапным ее влечением к графу. Не обязательно романтического характера, однако она определенно чувствовала к нему тягу некоторого очарования и влечения.

Люсиль спала мало, осознавая, что рядом с ней, в соседней комнате, находится вампир. Ей хотелось зайти к нему, забросав его кучей вопросов, как научных, так и других. Ей хотелось узнать, как может вампир существовать, каким образом он перерабатывает кровь в жизненную силу, поддерживающую его, каким образом его органы обходятся без кислорода.

И, кроме того, у нее были вопросы личного плана. Ей было интересно, каким был ее отец пятьдесят лет назад. До того, как он повстречался с мамой Люсиль.

Что же произошло в Англии на самом деле. Почему он соблазнил – или, говоря прямо – преследовал, как охотящийся хищник, этих двух женщин. Так много было вопросов, один из которых логически вел к следующему, подобно разветвляющимся в разные стороны ветвям дерева, к многочисленным ответвлениям загадок.

Наконец она оделась и вышла из комнаты. Оказавшись в коридоре, она удержалась от импульсивного желания постучать в дверь графа. Для этого время найдется позже, во время предстоящей операции на юге. Она давно уже не была ребенком, которому невтерпеж дождаться появления Микулоша[22]22
  Дед Мороз в Венгрии, венгерский аналог Санта-Клауса. – Прим. переводчика.


[Закрыть].

Внизу она услышала молодого Харкера, в подвале разговаривавшего с Ренфилдом. Она подумала было о том, чтобы спуститься туда и уладить ситуацию, виновницей создания которой являлась она сама, но чувствовала себя не в настроении распутывать тот сложный эмоциональный клубок, ею же связанный. Возможно, у нее просто не хватило смелости сделать его несчастным только потому, что она была слишком слаба, чтобы держать в узде собственные низменные потребности.

Она услышала за окном снаружи двигатель автомобиля и выглянула сквозь кружевные занавески, увидев отца, прибывшего к дому в Бентли. Люсиль удивилась этому: она думала, что он спит в своей спальне. Но он рано встал и отправился в Брашов за документами для вампира. Без необходимых подходящих документов по сельской местности передвигаться уже больше было невозможно, и партизаны пользовались услугами дружественно настроенного к ним типографа, подделывавшего для них необходимые документы. Документы, талоны на продовольствие и визитка были изготовлены на имя Влада Валлаха – владельца похоронного бюро из Фынтына-Албэ в Буковине. Люсиль улыбнулась чувству юмора своего отца.

«Я отнесу их ему», сказала она и понесла документы наверх. Прежде чем войти, она постучалась.

«Войдите», объявил властный голос Князя.

Войдя в комнату, она обнаружила, что он улыбается, читая какую-то книгу. Он приподнял обложку, чтобы она ее увидела: это был сборник стихов карманного формата Огдена Нэша – американского поэта-юмориста.

«Очень забавно пишет этот парень», сказал он, закрыв книжку и отложив ее в сторону.

«Вы же потеряете место, на котором остановились», заметила она.

«Я запоминаю номер страницы, на которой остановился», ответил он ей. «Мне очень понравились многие тома, которые вы мне порекомендовали. Насыщенная и познавательная трапеза для ума. Весьма благодарен».

«Абсолютно не за что», сказала она. «Вы только скажите мне, когда вам будут нужны еще книги. Нам удалось раздобыть для вас кое-какие документы. Чтобы вы могли передвигаться по стране».

Она вручила ему документы, и он осмотрел их, но без особого интереса, не сделав никаких замечаний ни по поводу имени, ни даже по поводу профессии.

«Выезжаем, когда стемнеет», сказала она ему.

«С нетерпением жду возможности отправиться в путь», ответил Князь. «И наказать наших врагов».

«Я тоже», ответила она и повторила эти слова еще раз, про себя: «Я тоже».

Она вышла, оставив его одного дочитывать книгу, и спустилась вниз, обнаружив на первом этаже Хорию, Клошку и Кришана. Ее отец позвал за Харкером и Ренфилдом, чтобы те поднялись из подвала. Люсиль отправилась на кухню, отыскать там что-нибудь, чем можно накормить людей, и отец стал ей помогать. Это повлекло за собой обычные в последнее время разговоры о недавних требованиях немцев к румынским крестьянам: сдавать им картофель, сахарную свеклу и пшеницу – продукты, которые местные жители держали для себя про запас.

«Если так будет продолжаться и дальше, то продуктов не хватит, чтобы прокормить наше собственное население», стал жаловаться Кришан. «Производство продукции и так уже упало, потому что так много молодых людей призвано с хозяйств в армию».

«Так это составная часть плана немцев и есть», сказал Клошка. «Вот поэтому они и вторглись, чтобы использовать нас и другие страны и народы, которые они завоевали, как источник для прокорма своей военной машины».

Когда они приступили к еде, Люсиль явственно ощущала пристальное внимание юного Харкера к каждому ее слову, к каждому ее движению. При каждом удобном случае ему каким-то образом удавалось прикасаться к ней, касаться ее пальцев, когда она передавала ему масло, класть ей ладонь на плечо, когда он наклонялся, чтобы налить ей бокал вина, ожидая от нее (она это понимала) сигнала о том, что то, что произошло той ночью, было лишь началом чего-то большого, а вовсе не концом.

Но Люсиль, к его очевидному, заметному огорчению и ужасу, вела себя так, будто их любовной встречи никогда и не было. Она заметила, что ее отец посматривал на них обоих, осознавая, что в воздухе между ними ощущается какое-то напряжение.

Позже, когда солнце начало исчезать за горами, они стали загружать свой транспорт. Единственными пожитками Дракулы в этом новом для него мире, его единственным имуществом, оказалась стопка книг, которые одолжил ему профессор Ван Хельсинг, тома, которые он перевязал каким-то старым ремнем, как сделал бы это какой-нибудь школьник.

Князю поневоле пришлось улыбнуться, когда он увидел транспорт, подтверждавший характер той профессии, которая была обозначена в его новоиспеченных документах.

Хория раздобыл где-то для путешествия машину-катафалк. Что позволяло Люсиль воспользоваться своими документами и полномочиями медсестры, а всем остальным изобразить из себя наспех сымпровизированную «скорую помощь», доставлявшую в одну из бухарестских больницу «пациента» – раненного Ренфилда. Отец дал ей пузырек фенобарбитала, который она и впрыснула подрывнику, чтобы тот вдруг не разразился очередной своей песней в какой-нибудь самый неподходящий момент и не выдал их. Вампир должен был взять на себя роль владельца похоронного автомобиля, разрешившего воспользоваться катафалком по такому «чрезвычайному случаю». Принимая во внимание уязвимость вампира к дневному свету, было принято решение двигаться по возможности ночью. Одурманенный любовью английский лейтенант уселся за руль вести машину. Хория, Клошка и Кришан поехали за ними следом на некотором (безопасном) расстоянии в старом ржавом грузовике, перевозившем несколько ящиков с огурцами, якобы для засолки в деревню – любую, которая окажется на пути впереди.

Хория возразил, что время года неподходящее для соленых огурцов, и их сморщенная партия в бочках не пройдет ни одной проверки ни на одном из армейских блокпостов, особенно если у часового имеется за спиной хоть какой-нибудь мало-мальский опыт хозяйствования. Разговор перерос в бесполезный спор между братцами Марксами, пока, наконец, Люсиль не положила конец дискуссии несколькими хорошо подобранными словами и приказом трогаться с места. Перед тем, как они выехали, с ней попрощался отец, это было очень сердечное прощание с его стороны, с просьбой быть бдительной и очень осторожной.

Но после того как они проехали по дороге километров сорок, Харкеру пришлось остановить катафалк, когда они увидели, что грузовик вдруг притормозил на обочине дороги. Оказалось, что это Хория стал торговаться с каким-то крестьянином за несколько бочек яблок минувшего сезона. Вскоре сделка была заключена, соленые огурцы были сброшены с грузовика и заменены жухлыми яблоками. И теперь легенда была уже другой: что братцы Марксы направлялись к какому-то яблочному прессу для изготовления сидра. Для всех трех это решение оказалось приемлемым.

Люсиль была настолько встревожена и сосредоточена, что даже не пыталась принимать участие в каких-либо разговорах.

Взрывчатка и оружие были уложены в скрытый отсек под полом катафалка. Харкер положил свой пистолет под сиденье, но Люсиль не стала расставаться со своим Люгером, постоянно держа его наготове под рукой.

Их остановили лишь однажды, на краю Брашова. Документы Влада Валлаха не вызвали никаких вопросов, их пропустили без замечаний, и с этого момента они получили беспрепятственный проезд. Они решили начать свою повстанческую деятельность где-то между Брашовым и Плоешти, в треугольнике городов Комарник, Кымпина и Тырговиште, с диверсионной поездкой на восток, к Вылени де Мунте.

У этих городов проходило несколько железнодорожных линий, по которым на север перевозилось топливо, руда, войска и продовольствие для солдат, которых концентрировали на северной границе, в рамках подготовки к предстоящему вторжению в Советский Союз.

У Люсиль был свой человек в железнодорожном диспетчерском управлении Бухареста, информировавший их о потенциальных целях Сопротивления, с указанием конкретных поездов и грузов.

На первом этапе нужно было раздобыть новый радиопередатчик для английского шпиона. Было отправлено соответствующее сообщение, через Турцию, и Управление британских спецопераций SOE уже подготовило сброс рации с воздуха.

И вот, несколько дней спустя, в холодную ночь, на пустующем клеверном поле под городом Пучоаса, Харкер приказал всем выложить линию из канистр, наполненных бензином. Когда в ночном небе послышался двигатель самолета, они быстро поднесли наскоро смастеренный факел к испарениям, поднимавшимся из канистр. Пилот, руководствуясь этой линией из пылающих точек, сбросил большой тюк на парашюте. Внутри него оказался новенький радиопередатчик, замаскированный под обычный континентальный[23]23
  Под словом «Континент», «континентальный» англичане понимают всю Европу, за исключением самой Великобритании. – Прим. переводчика.


[Закрыть] чемодан.

Князь, не участвовавший в подготовке сигнальных огней, – эта работа для него была слишком крестьянской, как он сказал, – с нескрываемым трепетом наблюдал за приближением и пролетом самолета. Он помчался туда, где приземлился парашют, и осмотрел шелк, не обратив ни малейшего внимания на радиостанцию, но оценивающе ощупывая пальцами ткань.

«Такой превосходный материал для такой приземленной задачи», подивился он.

Харкер подобрал свой новый передатчик, как женщина, нашедшая куклу своего детства. Он показал всей группе, как отдел маскировки этой его SOE тщательно состарил внешний вид багажа, с помощью пролитого на чемодан чая и наждачной шкурки. Чемодан был не из легких, весом не менее девяти килограммов, но радио реально работало. После того, как этот английский парнишка установил связь со своими, несколько дней спустя был совершен еще один сброс с воздуха. На этот раз он состоял большей частью из взрывчатки и всякого рода эксцентричных устройств, предназначенных для того, чтобы сеять хаос.

Во время всех этих приготовлений бедняга-англичанин постоянно посматривал на Люсиль в поисках ее одобрения и похвалы. Он отчаянно нуждался в каком-то подтверждении того, что ночь, проведенная им в ее постели, не являлась каким-то случайным увлечением с ее стороны. Но Люсиль уже окончательно определилась, что ее слабость в ту единственную ночь есть исключение, и больше уже не повторится.

Она сдерживала свои эмоции, намеренно воздерживаясь от всякой поддержки и похвалы страдающего мальчика. Тем не менее, вина ее была немалая, и она понимала, что ответственность за кровоточащую рану у него в сердце лежала на ней, и что именно она являлась тем оружием, которое причиняло ему эту боль.

Она также осознавала, что начала называть его и относиться к нему, по крайней мере, во время мысленной своей с ним полемики, как к «мальчику», хотя сама она была всего лишь на три или четыре года старше Харкера. Возможно, из-за того, что он был неопытен в войне, как неоперившийся птенец, из-за его романтических представлений о предстоящих боях, его наивности и неопытности с женщинами.

А возможно, это было ее инстинктивное неприятие того, какими широко раскрытыми влюбленными глазами он смотрел на нее всякий раз, когда она ловила на себе его этот глупый взгляд. Как у влюбленного по уши подростка в коротких штанишках.

Сердце обливалось кровью видеть бедолагу, который, как ты знала, искренне тебя любит, ходит вокруг тебя и смотрит на тебя, с таким сокрушенным видом и с разбитым сердцем. В таком тяжелом положении она уже не раз оказывалась – с тех пор, как впервые один из ее мальчиков послал ей любовную записку, в которую была завернута конфета из рахат-лукума.

В конце концов Люсиль это надоело, она больше не могла этого выносить. Харкер сидел у своей рации и отправлял разведданные, собранные им после своего приземления в Румынии. Это продолжалось уже несколько часов, он переписывал свои заметки шифром, сверяясь со своей шифровальной книжечкой, а затем отправлял эти данные пакетными передачами. Он поднял глаза и посмотрел на нее, когда она встала рядом с ним, и она увидела в его глазах надежду. Черт бы его побрал.

«Ради экономии время и чтобы свести к минимуму твои страдания, мне кажется, ты должен знать, что я – …мы… – больше не будем продолжать… наши близкие интимные отношения», сказала она. «Отныне, я думаю, будет лучше, если мы будем поддерживать чисто профессиональные отношения. Я также надеюсь, что мы сможем остаться друзьями».

Он уставился на нее некоторое время, медленно переваривая в уме ее слова и их значение. На лице его мелькнула боль, лишь на какую-то долю секунды, которую он скрыл, можно сказать, довольно мужественно.

«Понятно», кивнув, сказал он. «Я все понял… Уверен, мы сможем поддерживать наши взаимоотношения так, чтобы они не носили больше личного характера, и продолжать выполнять свой долг и обязанности».

Он отвернулся от нее и продолжил заниматься своей радиостанцией. Люсиль понимала, что причинила ему боль, и она стала пытаться что-нибудь придумать, чтобы ее облегчить, но ничего не приходило ей в голову. И никогда не приходило и раньше. Она проходила через это множество раз и так никогда и не смогла придумать, как можно отвергнуть знаки внимания мужчины, не причиняя ему боли или гнева. Или и того, и другого вместе.

Они продолжали работать вместе, но это были жесткие и порой тяжелые взаимоотношения. Учитывая тот факт, какие опасности их ожидали, она могла лишь надеяться на то, что их отношения не станут помехой.

Имея в виду предстоящие им риски и опасности, Люсиль решила создать защитные амулеты-обереги для каждого из группы. Они прятались в одном из заброшенных крестьянских домов. Его владелец, крестьянин-вдовец, а также его сыновья были призваны в армию, и дома их остались покинутыми, а земля необработанной.

Внутри все было чисто и опрятно, как с иголочки. Она надеялась, что хозяева выживут и смогут когда-нибудь вернуться домой – в то место, которое они, очевидно, любили.

Над дверью курятника висели оленьи рога. Люсиль отпилила кончики шести рогов, каждый длиной с ее мизинец. Маленьким ножиком она вырезала на них китайский иероглиф «юнцзю» («навсегда»), затем вырезала с одной стороны грубоватое изображение хризантемы, а с другой стороны палаш – китайские символы бессмертия и бога войны, соответственно. Для верности и дополнительного везения она втерла в вырезанные ею надписи и изображения корицу.

Поискав у рядом находившегося ручья, она подобрала шесть камней, а затем выцарапала на гладкой поверхности каждого камня китайские иероглифы, символизирующие долгую жизнь. Просверлив отверстия в амулетах из оленьих рогов и в камнях долголетия, она продела сквозь них ремешки из сыромятной кожи и вручила каждому из парней эти привороженные обереги. Хория, Кришан и Клошка, типичные суеверные румыны, приняли их с удовольствием. Ренфилд дал ей надеть себе ремешок на шею без возражений, но и абсолютно безразлично и без всяких благодарностей. Молодой Харкер, задумчивый с тех пор, как она его отвергла, нахмурился, с подозрением отнесясь к ее мотивам, но тем не менее, когда она стала настаивать, позволил ей нацепить оберег себе на шею.

Князь же отказался от ее предложения. «Я такие верования ни в грош не ставлю», заявил он.

«Странно», ответила она. «Поскольку многие будут относиться к вам с таким же недоверием».

«Это правда», сказал он, кивнув. «И часто я полагался именно на это. Но, как правило, суеверия являлись моим врагом, а вовсе не союзником».

Люсиль не могла не сравнить Князя с этим неоперившимся англичанином. Дело было не только в разнице в возрасте; она вообще-то не воспринимала Князя как какого-то старика. Он был личностью культурной, благородного поведения, и уверенной в себе, иногда до наглости. Тем не менее, нельзя было отрицать какой-то тайны, загадочности в нем, если отбросить легенды и специфические особенности его существования. Ведь он мог рассказать об очень многом, чему лично был свидетелем на протяжении веков? Как он стал тем, кем является сейчас? Как ему удалось выжить? Скольких он пережил, любил, потерял?

Она сама надела на Князя оберег.

ИЗ ВОЕННОГО ДНЕВНИКА ДЖ. ХАРКЕРА

(Расшифрованная стенография)

Теперь у меня есть передатчик, и я, наконец, установил связь со своими кураторами и начальством. Они в восторге от нашей диверсионной операции и очень рады были получить разведданные о передвижениях румынских и немецких военных и их вооружении, которые я им отправил.

Я ничего не сказал им о вампире. По понятным причинам. Они посчитают меня сумасшедшим и после этого с подозрением будут относиться ко всей моей информации, я в этом уверен. Я в замешательстве, вся эта затея с вампиром выходит слишком далеко за рамки моих служебных обязанностей.

Я задал Князю множество вопросов о моем деде и об их общении с ним. Он отделался краткими ответами сквозь зубы, и чувствуется, что он смущается от произошедшего тогда, если не стыдится этого. Прекрасная Люси оказалась вовсе не удачливее меня, в отношении своих собственных расспросов.

Что касается ее неожиданного разворота на 180 градусов в отношении начавшегося было между нами романа, я до сих пор этим ошарашен и еще не пришел в себя.

Это действительно чересчур, просто возмутительно. Я не в силах в это поверить. Я убежден, что она разделяет мои чувства, и что этот отказ – лишь хитроумная уловка, чтобы замаскировать мои ухаживания и скрыть наши отношения от товарищей, дабы не вызвать разброд и шатания в наших рядах. Либо же она предпочитает, чтобы мы поддерживали между собой профессиональные отношения в стрессовые времена опасности для наших жизней, которые, без всякого сомнения, нам предстоит пережить в ближайшие несколько недель.

Каковы бы ни были ее мотивы, я отказываюсь признать, что наши отношения были ничем иным, как несерьезным флиртом. Я убежден, что нам суждено в будущем быть вместе. Моя любовь ничуть не ослабевает.

И верный признак потепления ее ко мне: сегодня она подарила мне сделанный ею самой, ее собственными руками, амулет-тотем дружбы. Мне было интересно, над чем она трудилась в углу нашего убежища, и когда она подарила мне собственноручно изготовленное ожерелье, я был ошеломлен. Значит, ей не все равно. И если не ошибаюсь, олений рог – символ сексуальной мужественности. Она не забыла ту нашу страстную, похотливую ночь! Молодчина и красавица! Жаркая девушка, все верно.

ОТРЫВОК ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО РОМАНА ЛЕНОРЫ ВАН МЮЛЛЕР «КНЯЗЬ-ДРАКОН И Я»

Этот чертов Харкер по-прежнему таращился на Люсиль влюбленными глазами, когда она оказывалась с ним наедине. Парень он был действительно довольно способный во многих отношениях, однако он, похоже, умудрялся находить самые разнообразные способы ей досадить, среди которых далеко не последней была его раздражающая манера поучать и читать лекции ей и другим.

«Наша задача – подорвать экономику противника, нарушить ему транспортные коммуникации и связь, прервать жизненно важные поставки и производство, уничтожить его до основания, а также как можно сильнее подорвать его моральный дух», сказал он им, причем не раз, и не два, а трижды.

А чем, по его мнению, занимались весь последний год Люсиль и ее соратники-партизаны – детские хороводы, что ли, водили?

Вторым сбросом груза с самолета оказались несколько контейнеров в форме футляров, каждый длиной почти в два метра, прикрепленные к парашюту. Ренфилд вскрыл их, как ребенок в свой день рождения. Помимо различных приспособлений, необходимых для подрывника, он извлек оттуда пачку брошюр для партизан, которые они должны были распространять среди своих соратников. Люсиль ознакомилась с этими произведениями – плодами трудов так называемых экспертов британской разведки SOE: «Искусство партизанской войны», «Руководство партизанского командира», «Как использовать сильнодействующую взрывчатку». Она захохотала и сильно смеялась, пока у нее не заболели бока; первые два буклета были красиво напечатаны на польском языке, а третий – на французском, так что все они были абсолютно бесполезны для румынского подполья. Князя они в особенности позабавили.

Однако брошюры эти оказались действительно очень горючими, потому что согрели их одной холодной ночью, проведенной в сырой конюшне. Их группа двигалась почти каждый день, стараясь не оставаться в одном и том же месте более одной или двух ночей. Ночевали в гаражах, подвалах, сараях и в домах немногих храбрых душ, сочувствовавших борьбе. Одну ночь Люсиль проводила в постели вместе с беспокойной шестилетней девочкой, следующую – с писающимся в кровать восьмидесятилетним ребенком, третью – среди выводка цыплят. Она предпочитала птиц.

Довольно часто потерявший здравый рассудок сержант Ренфилд предпочитал спать на улице. Он почему-то не выносил заключения в стенах любого помещения, где не было света. Тьма его пугала, он трепетал и дрожал от охватывавшей его тревоги. Он всегда требовал света, либо же настаивал на том, чтобы крышей ему было открытое небо. А так как отдыхали они днем, то особых проблем с этим не возникало. Но как-то раз, настигнутые сильным ливнем, они укрылись в каком-то картофельном погребе. И когда они закрыли люк, и внутри всё стало темно и мрачно, как в аду, британец, охваченный ужасом, взвыл так, что им пришлось искать другое убежище.

В сброшенном самолетом грузе находились орудия ремесла Ренфилда, дополнительная взрывчатка и прочее. Люсиль связалась со своим информатором в Бухаресте, и теперь, когда их снабдили всем необходимым, настало время действовать.

Их целью являлись железнодорожные линии.

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

(Дипломатической почтой)

ДАТА: 16 МАЯ 1941 ГОДА.

КОМУ: ОБЕРГРУППЕНФЮРЕРУ СС РЕЙНХАРДУ ГЕЙДРИХУ, РСХА.

ОТ: МАЙОРА СС ВАЛЬТРАУДА РЕЙКЕЛЯ.

КОПИЯ: ГЕНРИХУ ГИММЛЕРУ, РЕЙХСФЮРЕРУ СС.

ОТЧЕТ О ТЕКУЩЕМ ПОЛОЖЕНИИ – Брашов, Румыния.

Рад сообщить, что активность сопротивления вокруг Брашова и его окрестностей на юге Румынии снизилась. Этот спад в основном является прямым результатом жестких условий нашего управления и нескольких преподанных нами наглядных уроков, демонстрирующих наши намерения – строго и неотвратимо наказывать за любые беспорядки и мятежи.

Взято под стражу и допрошено определенное количество подозрительных лиц. Разнообразные методы допросов позволили получить ценную информацию, в том числе имена других оппозиционных активистов. Они, в свою очередь, вывели нас на еще большее число таких же террористов, и нам удалось обнаружить цепочку лиц, которые могут быть причастны к различным подрывным действиям. Таким путем мы смогли нарушить работу, если не уничтожить, три ячейки в оргструктуре террористов.

К сожалению, на данном этапе пока не удалось проследить эту цепочку до исходного источника – руководящей ячейки.

Клянусь честью, мы будем упорно их преследовать до тех пор, пока каждый террорист не окажется за решеткой и не будет наказан за свои преступления против нашего Фюрера и Рейха.

Заверяем вас также в том, что следим за всеми сообщениями, поступающими из Плоешти и других населенных пунктов, находящихся в непосредственной близости от него. Я внимательно слежу за любыми возможными беспорядками в этом районе, и в их отношении мною будут немедленно приняты меры.

В.Р.

ПРИЛОЖЕННАЯ ЗАПИСКА: (написана от руки на личном бланке В.Рейкеля).

Ойген,

[Примечание от редакции: Ойген – второе имя Рейнхарда Гейдриха]

Ты был в опере в последнее время? Культурная жизнь здесь самая жалкая, и единственная отрада для меня – это пластинки, которые ты мне присылаешь. Спасибо за статью Альфреда Розенберга и свежее издание «Новой аристократии из крови и почвы» [книга Рихарда Дарре]. У меня тут есть один многообещающий лейтенант, которому не помешает доза Дарре. Этот самый лейтенант, кроме того, неплохо владеет рапирой и шпагой, но еще более грозный противник на саблях. Он превосходно атакует, и наши с ним ежедневные встречи помогают мне поддерживать достойную форму. Его очень занимают мои рассказы о наших поединках в старые добрые времена в Киле. Конечно, эти рассказы всегда заканчиваются твоими поражениями. А ты можешь хвастаться такой же собственной ложью перед берлинскими красотками.

Я застрял здесь, в этом геморрое Европы, пытаясь распутать этот грёбаный румынский клубок. Я применяю здесь ту же старую добрую тактику «Ночи и Тумана»[24]24
  «Ночь и туман» (нем. «Nacht und Nebel») – директива Адольфа Гитлера от 7 декабря 1941 года, подписанная и приведенная в исполнение Главнокомандующим вооруженных сил Германии Вильгельмом Кейтелем. Директива разрешала похищение антинацистских политических активистов на всей территории, оккупированной Германией во время Второй Мировой войны. (Википедия).


[Закрыть], которую мы выработали в Норвегии и Франции: все подстрекатели и нарушители спокойствия исчезают среди ночи, без всяких свидетелей, пропадая с концами в тумане войны, без вести, без всяких объяснений. И только если семье крупно повезет, возможно, родственники получат банку с их пеплом.

Я считаю, что этот румынский сброд невозможно германизировать, как бы мы ни старались. А эти местные агитаторы вызывают у меня омерзение. Они мне настолько отвратительны, что я их всех уничтожу. Румыны не солдаты, как мы; военного духа у них не больше, чем у оравы детей, играющих в индейцев и в старину Шаттерхенда[25]25
  Старина Шаттерхенд (англ. Old Shatterhand – старина «Разящая рука») – персонаж ряда произведений Карла Мая, праведный белый человек, друг индейцев. Советскому зрителю известен, главным образом, благодаря запоминающейся игре американского актёра Лекса Баркера в фильмах совместного производства ФРГ и СФРЮ (Югославии) 1960-х годов. (Википедия).


[Закрыть].

Ха, я покажу им, что это вовсе не детская игра, выдуманная Фенимором Купером или Карлом Маем. Вместо этого они обнаружат, что оказались внутри кошмара, характерного скорее для Мэкена[26]26
  Артур Мэкен (1863–1947) – британский писатель, автор ряда мистических произведений с уклоном в ужасы, предтеча Говарда Лавкрафта.


[Закрыть].

Передавай от меня мой искренний привет Лине.

Валли.

P.S. Спасибо за то, что замолвил за меня доброе словечко Гиммлеру. Может, оно станет моим билетом из этого захолустья на настоящую войну. С меня бутылка!

Ящик!

Валли.

ИЗ ВОЕННОГО ДНЕВНИКА ДЖ. ХАРКЕРА

(Расшифрованная стенография)

Первая наша цель – железнодорожная перегонная станция с множеством стрелок, в пункте, который является жизненно важным местом пересечения четырех железнодорожных линий со всех четырех сторон света. Я провел краткую рекогносцировку местности у этой развязки, а затем мы приступили к подготовке.

К всеобщему нашему удивлению, включая моему собственному, Ренфилд вдруг вышел из своего сомнамбулического состояния и показал себя настоящим подрывником, которым он считался. Казалось, когда вручаешь ему взрывчатку, он вновь становится тем же самым профессионалом, каким был до несчастного случая, с ним приключившегося.

И он с готовностью делился своими знаниями и опытом со всеми, кто желал его слушать.

Вместо непристойных частушек нам выпала честь прослушать урок по взрывчатке и боеприпасам.

«Бикфордов шнур – это сердцевина, из скрученной конопли, пропитанной порохом, и покрытой водонепроницаемым материалом. Он горит с относительно постоянной скоростью в один сантиметр в секунду; таким образом, получается задержка во времени между поджогом этого шнура и воспламенением капсюля-детонатора на другом конце, но все зависит от длины вашего шнура. Имейте в виду, что он дает возможность вашему диверсанту отойти на безопасное расстояние».

Подтверждение этой лекции было продемонстрировано одной славной ночью на стрелочной станции в Брязе. Несколько фунтов гелигнита были заложены под четырьмя рельсовыми путями и еще несколько – в тщательно просчитанных точках вокруг будки, сторожившей пересечение рельс. Запал был зажжен самим сержантом, а затем он побежал, глупо хихикая, в неподалеку находившуюся канаву, в которой мы все укрылись, приговаривая нам: «Черные дела на большой дороге, да на темных перекрестках, о е».

Один за другим последовали взрывы, как из пушек, стреляющих по очереди салют. Мы увидели, как все это место заволокло плотным облаком пыли, с падающими с неба прямоугольным градом кирпичами. Когда пыль рассеялась, мы увидели, что сторожки стрелочника больше уже нет, а рельсы погнулись, скрутившись в стальной клубок.

Зрелище это стало наглядным образным воплощением сложного клубка всех моих эмоций. Милая Люси держится от меня отстраненно, и холод, который я чувствую, когда оказываюсь рядом с ней, ледяной хваткой окутывает мне сердце. Мне кажется, что она несправедливо так ко мне относится. Я отдал ей всё, свое сердце, душу. И по-прежнему люблю ее всей душой. Почему она считает, что можно со мной обращаться таким образом? Неужели я этого заслуживаю? Мой ответ: нет. Не знаю, кого винить в моих мучениях. Я проанализировал все свои отношения с Люси, каждое свое слово и поступок, с той первой минуты, как мы встретились.

И не могу, хоть убейте, найти причину ее недовольства. Исходя из этого, я вынужден прийти к выводу, что это не моя вина. Может, это влияние ее отца? Не думаю, что я ему не нравлюсь, однако нельзя отбрасывать и желание отца защитить дочь. И мне кажется, я никоим образом его не обидел ни разу. Плюс ко всему, его с нами здесь нет, и он просто не в силах на нее повлиять. Кроме того, и Люси не из тех девушек, которые бездумно выполняют приказания отца, если она с ними не согласна.

А не может ли вампир иметь какую-то власть над ней? Я же вижу, как они общаются, разговаривают друг с другом, смеются, делятся мнениями о книгах, которые он постоянно читает. Может, это он виноват в моих страданиях?

Но я воздержусь от того, чтобы голословно кого-то обвинять. Может быть, если я смогу найти причину и источник нашего отчуждения, я смогу как-то бороться с тем, что теперь является моим невидимым врагом. Врагом, которого я клянусь победить. На кону мое счастье. Моя любовь.

Мой мир – это контраст самых ужасных пропорций. Абсолютная радость оттого, что я, наконец-то, приступил к выполнению своего задания, выполняя данные мною обещания королю и стране. Это светлый и радостный момент. А мрачный – это полнейшее, темное и опустошенное сумрачное уныние моего разбитого сердца из-за недружественного отношения ко мне Люси. Сердце у меня разрывается между радостным смехом и горьким плачем.